Макдональд Росс. Все мы бедные Божьи твари

   — Какую совесть? — подала голос Стелла Коннор.
   — У меня есть совесть, — ответил он, не глядя на нее. — Ты не знаешь, через какой ад я прошел. После того, как она пришла, после того, как это случилось ночью, я напился до бесчувствия.
   — Вы хотите сказать, после того, как вы убили ее.
   — Я не убивал ее. Когда я отключился, она была в полном порядке. Она сидела и пила из чашки быстрорастворимый кофе. Потом, через несколько часов, когда я пришел в себя, позвонил ее отец. Джинни к этому времени у меня уже не было.
   — Думаете использовать старый, избитый трюк с отключением сознания? Хотите обеспечить себе таким способом алиби? Вам бы что-нибудь другое, получше, придумать.
   — Я не могу. Это правда.
   — Дайте мне осмотреть ваш гараж.
   Казалось, он был рад, что ему наконец что-то приказали сделать и он может проявить хоть какую-то активность. Дверь гаража не была заперта. Он поднял ее и увел вверх, впустив дневной свет внутрь. Пахло краской. На верстаке, стоявшем рядом со шлюпкой, лежали пустые банки. Корпус шлюпки блистал девственной белизной.
   — На прошлой неделе покрасил, — вне всякой связи с нашим разговором произнес он.
   — Вы много плаваете?
   — Да, раньше. Последнее время мало.
   — Да, — сказала жена, — хобби у Фрэнка изменилось. Теперь это женщины. Вино и женщины.
   — Не цепляйся ко мне, ладно, — голос его звучал умоляюще.
   Она посмотрела на него с каменным выражением лица, как на совершенно чужого человека.
   Я обошел шлюпку, разглядывая такелаж. Кусок линя кливера с правого борта был отрезан. Сравнивая его с линем кливера с левого борта, я обнаружил, что срезан кусок примерно в ярд длиной. Веревка именно такой длины меня и интересовала.
   — Эй, послушайте! — Коннор схватился за обрезанный конец линя. Пальцы его ощупывали веревку так, будто это была его собственная рана. — Куда девался мой линь? Это ты срезала, Стелла?
   — Я никогда даже близко не подходила к твоей священной лодке, — ответила она.
   — Я могу сообщить вам, где находится конец этого линя, Коннор. Кусок веревки такой длины, цвета и толщины был затянут на шее Джинни Грин, когда я нашел ее.
   — Неужели вы верите в то, что это сделал я?
   Я попытался поверить, но мне это не удалось. Владельцы шлюпок не обрезают лини своих кливеров, даже если они замышляют совершить убийство. И хотя Коннор явно не был гением, он был достаточно сообразительным человеком и понимал, что кусок линя на шее жертвы в конечном итоге все равно выведет на него. И возможно, столь же сообразительным оказался кто-то другой.
   Я повернулся к миссис Коннор. Она стояла в дверях, слегка расставив ноги. На фоне дневного света фигура ее казалась почти черной. Шарф спускался ей на лицо, и глаз ее не было видно.
   — Когда вы приехали домой, миссис Коннор?
   — Примерно в десять утра. Я села в автобус почти сразу же после того, как позвонил муж. Но я не могу подтвердить его алиби.
   — Я не это имел в виду. Не исключено, что вы приезжали сюда дважды. Вы неожиданно приехали домой прошлой ночью, увидели девушку в доме вместе с вашим мужем и стали ждать, пока она выйдет наружу, ждали, имея при себе кусок веревки, который срезали со снастей лодки вашего мужа, надеясь отомстить ему. Ибо я сильно сомневаюсь, что ваш муж сам срезал веревку со своей собственной лодки. Кроме того, даже находясь в сильном возбуждении, он вряд ли завязал бы веревку простеньким детским узлом. Его пальцы автоматически вывязали бы морской узел. А вот женщина как раз поступила бы именно так.
   Она выпрямилась, упершись своей длинной худой рукой о косяк двери.
   — Я не делала этого. Я никогда не смогла бы сделать это, чтобы отомстить Фрэнку.
   — Произойди это все при свете дня, может быть, и не смогли бы, но ночью люди порой делают неожиданные вещи.
   — Нет существа опасней, чем оскорбленная женщина? Это вы хотите сказать? Но вы ошибаетесь. Меня не было здесь прошлой ночью. Я ночевала в доме моего отца в Лонг-Бич. Я даже не знала об этой девушке и Фрэнке.
   — Почему же тогда вы оставили его?
   — Он любил другую женщину. Хотел развестись со мной и жениться на ней. Но он боялся, боялся, что это повредит его положению в городе. Сегодня утром он сказал мне по телефону, что с той женщиной у него все кончено. Поэтому я и согласилась вернуться. — Ее рука упала вниз.
   — Он сказал, что с Джинни у него все кончено?
   — Это была не Джинни, — ответила его жена. — Это была Анита Брокко. Он встретил ее прошлой весной и влюбился. Во всяком случае, он называет это любовью. Мой муж — глупец, непостоянный глупец.
   — Пожалуйста, Стелла. Я же сказал, что между мной и Анитой все кончено, и так оно и есть.
   Она повернулась к нему и тихо, с яростью произнесла:
   — Какая теперь разница? Не эта так другая. Любая женская плоть способна взбудоражить и тешить твое мелкое самолюбие.
   Эти жестокие слова, произнесенные вслух, ранили и ее самое. Она протянула к нему руку. Внезапно на глазах ее появились слезы.
   — Любая плоть, но не моя, Фрэнк, — прерывающимся от волнения голосом произнесла она.
   Коннор не обратил никакого внимания на слова жены. Повернувшись ко мне, он произнес сдавленным голосом:
   — Боже мой! Мне только сейчас это в голову пришло. Я же заметил ее автомобиль прошлой ночью, когда возвращался домой по пляжу.
   — Чей автомобиль?
   — Красный «фиат» Аниты. Он был припаркован примерно в сотне ярдов отсюда. — Он указал куда-то в сторону города. — Позднее, когда Джинни уже была у меня, мне показалось, что я слышал какие-то шорохи в гараже. Но я был слишком пьян, чтобы пойти и посмотреть, кто там. — Его глаза впились в мои. — Вы говорите, что похоже, будто тот узел завязала женщина?
   — Думаю, лучше всего нам задать этот вопрос ей самой.
   Мы направились к моей машине. Жена Коннора окликнула его.
   — Не нужно тебе туда ездить, Фрэнк. Он и один с этим справится.
   Коннор замялся, слабый человек, раздираемый противоречивыми чувствами.
   — Ты мне нужен, — сказала она. — Мы нуждаемся друг в друге.
   Я подтолкнул его к ней.

8

   Было почти четыре часа, когда я добрался до отделения дорожно-транспортной полиции. У здания собралось несколько патрульных машин. Была пересменка. Водители в форме смеялись и разговаривали внутри здания.
   Аниты Брокко среди них не было. Ее место за конторкой занял мужчина-диспетчер с полным прыщавым лицом.
   — Где мисс Брокко? — спросил я его.
   — В дамской комнате. За ней сейчас должен заехать ее отец.
   Она вышла ко мне. На ней был светло-бежевый плащ. Губы ее были накрашены. Она страшно побледнела, увидев выражение моего лица. Медленно направившись ко мне, она положила обе свои ладони на конторку. Губная помада выделялась на ее мертвенно бледном лице, как свежая кровь.
   — Вы красивая женщина, Анита. Очень жаль.
   — Очень жаль, — это было полуутверждение, полувопрос. Она взглянула на свои руки.
   — Да, теперь ногти у вас чистые, не то, что утром. Тогда в них была грязь. Ведь прошлой ночью в темноте вы копали землю, верно?
   — Нет.
   — Тем не менее, это так. Вы увидели их вместе, и это было свыше ваших сил. Вы затаились в засаде с веревкой и накинули ее девушке на шею. Но тем самым вы затянули петлю на собственной шее.
   Она дотронулась рукой до шеи. Разговор и смех вокруг нас стихли. Я опять слышал тиканье часов и бормотанье голосов из передатчика.
   — Чем вы срезали веревку, Анита? Садовыми ножницами?
   Она хотела что-то произнести, наконец губы ее зашевелились.
   — Я была без ума от него. Она его у меня отняла. Я не знала, что мне делать. Я хотела заставить его страдать.
   — Он уже страдает. И будет страдать еще больше.
   — Он заслужил это. Он был единственным человеком... — Она как-то болезненно повела плечами и посмотрела на свою грудь. — Я не хотела ее убивать, но когда увидела их вместе... я увидела их в окне, как она сначала раздевалась, а потом одевалась... Тогда я вспомнила ту ночь, когда мой отец... когда он... тогда вся мамина постель была в крови. Мне пришлось смывать ее с простыней.
   Полицейские вокруг нас шептались. Один из них, сержант, спросил:
   — Ты убила Джинни Грин?
   — Да.
   — Вы готовы сделать официальное признание? — спросил я.
   — Да. Я готова это сделать при шерифе Пирсолле. Но я не хочу делать это здесь в присутствии моих друзей. — Она с сомнением огляделась.
   — Я отвезу вас в центр.
   — Подождите минуту, — она поискала что-то глазами. — Я забыла свою сумочку там, в задней комнате. Я только захвачу ее. — Механически переставляя ноги, она пересекла кабинет, открыла дощатую дверь и закрыла ее за собой. Она так и не вышла оттуда. Когда мы взломали дверь, то увидели на полу ее скорчившееся тело. У правой руки ее валялась пилочка с ручкой из слоновой кости. В белой блузке и в ее белой груди под нею зияли глубокие кровавые раны. Один удар достиг сердца.
   Через несколько минут к зданию полиции подъехал красный «фиат» Аниты. Из него вышел Эл Брокко.
   — Я немного задержался, — объяснил он присутствующим. — Анита просила как следует помыть машину. А где она, кстати?
   Сержант прочистил горло, прежде чем ответить Брокко.
   «Все мы бедные Божьи твари», как сказал утром тот старик в горах.