Страница:
Росс Макдональд
Все мы бедные Божьи твари
1
Ночью в каньоне прошел дождь. Мир сверкал свежими и яркими красками бабочки, только что появившейся из кокона, крылышки которой трепещут в прозрачном солнечном воздухе. Настоящие бабочки танцевали меж ветвями деревьев, будто играя в пятнашки. До этой высоты вытянулись лишь гигантские секвойи и эвкалипты.
Я припарковал свою машину как обычно, в тени каменного здания у ворот старой усадьбы. Как раз между столбами, сами ворота давно уже упали с проржавевших петель. Владелец загородного дома умер в Европе, и с самой войны здесь никто не жил. Именно поэтому я иногда приезжаю сюда по воскресеньям, когда мне надоедает эта голливудская свистопляска. Здесь в радиусе двух миль нет ни единой живой души.
Вернее, не было до сих пор. В прошлый раз, когда я был здесь, я заметил, что окно сторожки, выходившее на подъездную аллею, разбито. Теперь оно было забито листом фанеры. Через отверстие, проделанное в середине листа, на меня смотрел какой-то пустой человеческий глаз.
— Привет, — сказал я.
— Привет, — неохотно ответил мне голос.
Дверь сторожки, заскрипев, отворилась, и оттуда вышел седовласый человек. Улыбка странно выглядела на его опустошенном лице. Двигался он как-то механически, загребая ногами опавшую листву. Казалось, тело плохо повинуется ему. На нем была одежда из грубой выцветшей бумазеи, и его неуклюжие мышцы двигались в ней, как животное, посаженное в мешок. Он был босиком.
Когда он подошел ко мне, я увидел, что это был исполинского роста старик, на голову выше меня и намного шире в плечах. Улыбка на его лице не была приветствием. Природу ее вообще было трудно определить. Это была какая-то гримаса, застывшая на лице человека, погруженного в свой внутренний мир, в мир, где для меня не было места.
— Убирайтесь отсюда. Я не хочу никаких неприятностей. Я не хочу, чтобы кто-нибудь шатался здесь поблизости.
— Никаких неприятностей, — ответил я. — Я приехал сюда немного потренироваться в стрельбе. И возможно, у меня не меньше прав находиться здесь, чем у вас.
Глаза его широко раскрылись. Они были голубые и лишены всякого выражения. Можно было подумать, что через эти отверстия в его черепе я вижу небо.
— Ни у кого здесь нет таких прав, как у меня. Я поднял свои очи горе, и голос сказал мне, что я найду здесь убежище. Никто не изгонит меня из этого убежища.
Я почувствовал, как у меня мурашки по спине побежали. Возможно, он был просто безобидным психом, но кто знает? Я постарался, чтобы голос мой звучал ровно и спокойно.
— Я не буду мешать вам, вы — мне. Думаю, так будет справедливо.
— Ты мешаешь мне уже самим своим присутствием. Я не выношу людей, не выношу автомобили. И уже дважды за эти два дня ты приезжаешь сюда и тревожишь меня.
— Я не был здесь целый месяц.
— Ты подлый лжец. — Голос его взревел, как внезапно налетевший ветер. Он сжал свои огромные кулаки и затрясся от гнева.
— Успокойся, старик, — сказал я. — Мир достаточно велик, чтобы нашлось место для нас обоих.
Он повернулся, окинув взглядом огромный зеленый мир, расстилавшийся вокруг. Мои слова будто вырвали его из сна, в котором он находился.
— Ты прав, — произнес он уже совсем другим голосом. — На мне лежит благословенье Божье. И я должен всегда помнить об этом и пребывать в благорасположении. В благорасположении. Мироздание принадлежит всем нам бедным Божьим тварям. — Его зубы, обнажившиеся в улыбке, были большие и желтые, как у старой лошади. Его блуждавший по сторонам взгляд упал на мой автомобиль.
— И это не ты приезжал сюда прошлой ночью. Это был другой автомобиль. Я помню.
Он отвернулся и, бормоча что-то о стирке носков, поплелся в свою сторожку. Я вытащил из багажника свои мишени, пистолет и обоймы, потом закрыл багажник. Старик следил за мной через свой смотровой глазок, но больше не выходил.
Ниже по дороге в каньоне простиралась луговина, сзади окаймленная отвесной насыпью, по верху которой шла осыпающаяся стена, огораживавшая усадьбу, то был мой тир. Я соскользнул с насыпи по мокрой траве и стал прибивать мишень к дубу, используя рукоятку моего пистолета двадцать второго калибра в качестве молотка.
Пока я занимался этим делом, взгляд мой заметил что-то красное, как рубин, сверкавшее на фоне зелени листвы. Я нагнулся, чтобы подобрать этот предмет. И тут обнаружил, что предмет этот не что иное, как покрытый красным лаком ноготь пальца на белой руке. Сама рука была холодной и окоченевшей.
Я издал звук, который, должно быть, прозвучал громко в этой тишине. Испуганная сойка вспорхнула с верхушки куста, уселась на высокой ветке дуба и принялась выкрикивать ругательства в мой адрес. С дюжину галочек вспорхнуло с дуба и уселось на другой в дальнем конце луговины.
Тяжело дыша, я счищал грязь и мокрую листву, наваленные на тело. Это была девушка в темно-синем свитере и юбке. Блондинка лет семнадцати. Кровь засохла на ее лице, уродуя его. Белая веревка, которой она была удавлена, так глубоко врезалась в шею, что ее почти не было видно. Веревка была завязана на затылке очень простым узлом, любому ребенку было бы под силу завязать такой узел.
Я оставил труп там, где нашел его, и вновь взобрался на дорогу. Колени у меня дрожали. На траве виднелись следы от ее тела, когда его волокли вниз по насыпи. Я попытался найти отпечатки автомобильных шин на гравии дороги, но если они и были, их смыло дождем.
По дороге я доплелся до сторожки и постучал в дверь. Легкого толчка оказалось достаточно, и она со скрипом отворилась внутрь. Из живых существ внутри были лишь пауки, которые оплели своей паутиной низкие черные потолочные балки. Перед камином на полу выделялся свободный от пыли прямоугольник — здесь старик, очевидно, спал на одеялах. Несколько почерневших от огня консервных банок он, судя по всему, использовал в качестве кухонной посуды. На изобиловавшем трещинами очаге лежали кучки серой золы. С острого выступа камина над очагом свисала пара белых грубых бумажных носков. Они были еще влажные. Их владелец покинул сторожку в явной спешке.
В мою задачу не входило преследовать его. Через каньон я выехал к шоссе, и через несколько миль добрался до окраины ближайшего города. В непритязательном зеленоватом здании, перед которым развевался флаг, помещалось отделение дорожно-транспортной полиции. Через шоссе напротив располагался пустынный в воскресенье склад стройматериалов.
Я припарковал свою машину как обычно, в тени каменного здания у ворот старой усадьбы. Как раз между столбами, сами ворота давно уже упали с проржавевших петель. Владелец загородного дома умер в Европе, и с самой войны здесь никто не жил. Именно поэтому я иногда приезжаю сюда по воскресеньям, когда мне надоедает эта голливудская свистопляска. Здесь в радиусе двух миль нет ни единой живой души.
Вернее, не было до сих пор. В прошлый раз, когда я был здесь, я заметил, что окно сторожки, выходившее на подъездную аллею, разбито. Теперь оно было забито листом фанеры. Через отверстие, проделанное в середине листа, на меня смотрел какой-то пустой человеческий глаз.
— Привет, — сказал я.
— Привет, — неохотно ответил мне голос.
Дверь сторожки, заскрипев, отворилась, и оттуда вышел седовласый человек. Улыбка странно выглядела на его опустошенном лице. Двигался он как-то механически, загребая ногами опавшую листву. Казалось, тело плохо повинуется ему. На нем была одежда из грубой выцветшей бумазеи, и его неуклюжие мышцы двигались в ней, как животное, посаженное в мешок. Он был босиком.
Когда он подошел ко мне, я увидел, что это был исполинского роста старик, на голову выше меня и намного шире в плечах. Улыбка на его лице не была приветствием. Природу ее вообще было трудно определить. Это была какая-то гримаса, застывшая на лице человека, погруженного в свой внутренний мир, в мир, где для меня не было места.
— Убирайтесь отсюда. Я не хочу никаких неприятностей. Я не хочу, чтобы кто-нибудь шатался здесь поблизости.
— Никаких неприятностей, — ответил я. — Я приехал сюда немного потренироваться в стрельбе. И возможно, у меня не меньше прав находиться здесь, чем у вас.
Глаза его широко раскрылись. Они были голубые и лишены всякого выражения. Можно было подумать, что через эти отверстия в его черепе я вижу небо.
— Ни у кого здесь нет таких прав, как у меня. Я поднял свои очи горе, и голос сказал мне, что я найду здесь убежище. Никто не изгонит меня из этого убежища.
Я почувствовал, как у меня мурашки по спине побежали. Возможно, он был просто безобидным психом, но кто знает? Я постарался, чтобы голос мой звучал ровно и спокойно.
— Я не буду мешать вам, вы — мне. Думаю, так будет справедливо.
— Ты мешаешь мне уже самим своим присутствием. Я не выношу людей, не выношу автомобили. И уже дважды за эти два дня ты приезжаешь сюда и тревожишь меня.
— Я не был здесь целый месяц.
— Ты подлый лжец. — Голос его взревел, как внезапно налетевший ветер. Он сжал свои огромные кулаки и затрясся от гнева.
— Успокойся, старик, — сказал я. — Мир достаточно велик, чтобы нашлось место для нас обоих.
Он повернулся, окинув взглядом огромный зеленый мир, расстилавшийся вокруг. Мои слова будто вырвали его из сна, в котором он находился.
— Ты прав, — произнес он уже совсем другим голосом. — На мне лежит благословенье Божье. И я должен всегда помнить об этом и пребывать в благорасположении. В благорасположении. Мироздание принадлежит всем нам бедным Божьим тварям. — Его зубы, обнажившиеся в улыбке, были большие и желтые, как у старой лошади. Его блуждавший по сторонам взгляд упал на мой автомобиль.
— И это не ты приезжал сюда прошлой ночью. Это был другой автомобиль. Я помню.
Он отвернулся и, бормоча что-то о стирке носков, поплелся в свою сторожку. Я вытащил из багажника свои мишени, пистолет и обоймы, потом закрыл багажник. Старик следил за мной через свой смотровой глазок, но больше не выходил.
Ниже по дороге в каньоне простиралась луговина, сзади окаймленная отвесной насыпью, по верху которой шла осыпающаяся стена, огораживавшая усадьбу, то был мой тир. Я соскользнул с насыпи по мокрой траве и стал прибивать мишень к дубу, используя рукоятку моего пистолета двадцать второго калибра в качестве молотка.
Пока я занимался этим делом, взгляд мой заметил что-то красное, как рубин, сверкавшее на фоне зелени листвы. Я нагнулся, чтобы подобрать этот предмет. И тут обнаружил, что предмет этот не что иное, как покрытый красным лаком ноготь пальца на белой руке. Сама рука была холодной и окоченевшей.
Я издал звук, который, должно быть, прозвучал громко в этой тишине. Испуганная сойка вспорхнула с верхушки куста, уселась на высокой ветке дуба и принялась выкрикивать ругательства в мой адрес. С дюжину галочек вспорхнуло с дуба и уселось на другой в дальнем конце луговины.
Тяжело дыша, я счищал грязь и мокрую листву, наваленные на тело. Это была девушка в темно-синем свитере и юбке. Блондинка лет семнадцати. Кровь засохла на ее лице, уродуя его. Белая веревка, которой она была удавлена, так глубоко врезалась в шею, что ее почти не было видно. Веревка была завязана на затылке очень простым узлом, любому ребенку было бы под силу завязать такой узел.
Я оставил труп там, где нашел его, и вновь взобрался на дорогу. Колени у меня дрожали. На траве виднелись следы от ее тела, когда его волокли вниз по насыпи. Я попытался найти отпечатки автомобильных шин на гравии дороги, но если они и были, их смыло дождем.
По дороге я доплелся до сторожки и постучал в дверь. Легкого толчка оказалось достаточно, и она со скрипом отворилась внутрь. Из живых существ внутри были лишь пауки, которые оплели своей паутиной низкие черные потолочные балки. Перед камином на полу выделялся свободный от пыли прямоугольник — здесь старик, очевидно, спал на одеялах. Несколько почерневших от огня консервных банок он, судя по всему, использовал в качестве кухонной посуды. На изобиловавшем трещинами очаге лежали кучки серой золы. С острого выступа камина над очагом свисала пара белых грубых бумажных носков. Они были еще влажные. Их владелец покинул сторожку в явной спешке.
В мою задачу не входило преследовать его. Через каньон я выехал к шоссе, и через несколько миль добрался до окраины ближайшего города. В непритязательном зеленоватом здании, перед которым развевался флаг, помещалось отделение дорожно-транспортной полиции. Через шоссе напротив располагался пустынный в воскресенье склад стройматериалов.
2
— Как жаль Джинни, — произнесла женщина-диспетчер, передав радиограмму о случившемся местному шерифу.
Она была брюнетка лет тридцати, с очень красивыми черными глазами и грязными ногтями. На ней была белая тесно облегающая блузка.
— Вы знали Джинни?
— Моя младшая сестра знала ее. Они вместе ходили в школу. Ужасно, когда такое происходит с молоденькой девчонкой. Я знала, что она пропала. Получила сообщение об этом, когда заступила на дежурство в восемь, но надеялась, что она просто задержалась где-то. Значит, надежды теперь уже никакой? — На глаза ее навернулись слезы. — Бедная Джинни. И бедный мистер Грин.
— Это ее отец?
— Да. Он был здесь у меня вместе с классным наставником Джинни примерно с час назад. Надеюсь, он не придет снова. Не хотела бы я первой сообщить ему эту весть.
— Сколько времени ее уже ищут?
— С прошлой ночи. Мы получили сообщение примерно в три часа ночи. Она, должно быть, отбилась от компании, которая устроила вечеринку в Каверн-Бич. Там, за черным кряжем, — она указала на юг, в направлении горловины каньона.
— Что это была за вечеринка?
— Собрались ребята из местной школы. Разожгли костер, жарили шницели. Отмечали скончание школы. Я знаю об этом потому, что моя младшая сестра Элис тоже была там. Я не хотела ее пускать, хотя они были там со взрослым. На этом пляже ночью довольно опасно. Всякие бродяги и попрошайки попадаются. Некоторые из них живут там в пещерах. Однажды ночью, я тогда еще девчонкой была, я увидела там при лунном свете голого мужчину. Правда, женщины с ним не было.
Тут она поняла, что этого говорить, быть может, и не следовало, залилась краской и замолчала. Я облокотился на фанерную конторку между нами.
— Что за девушка была эта Джинни Грин?
— Не знаю. Я никогда с ней не общалась.
— Но ваша сестра, должно быть, была с ней дружна.
— Я не разрешала своей, сестре дружить с такими девушками, как Джинни Грин. Такой ответ вас устраивает?
— Не очень.
— Мне кажется, вы задаете очень много вопросов.
— Это естественно, ведь это я обнаружил ее. А кроме того, я еще и частный детектив.
— Ищете себе работу?
— Вообще-то она у меня есть.
— У меня тоже. Так что извините, я должна ею заняться. — Свои слова она сопроводила улыбкой, чтобы я не обиделся.
Потом повернулась к своему коротковолновому передатчику и сообщила полицейским патрульным машинам, что тело Вирджинии Грин найдено. Это услышал ее отец, как раз входивший в комнату диспетчера. Мистер Грин был полный мужчина с одутловатым лицом и воспаленными, покрасневшими глазами. Из-под манжет его брюк виднелись полосатые пижамные штаны. Ботинки его были заляпаны грязью. Двигался он так тяжело, будто всю ночь провел на ногах.
Он оперся о край конторки, открывая и закрывая рот, как вынутая из воды рыба.
— Я слышал, вы сказали, что она мертва, Анита, — с трудом проговорил он.
Женщина подняла на него глаза.
— Да. Не могу выразить, как мне больно вам это говорить, мистер Грин.
Он уткнулся лицом в конторку и так застыл в позе кающегося грешника. Где-то тикали часы, отмеряя секунды, а из глубины комнаты сигналы лос-анджелесской полиции доносились как с какой-то другой планеты.
Планеты очень похожей на нашу, где время измеряется насилием с преступлениями.
— Это моя вина, — произнес Грин, не поднимая головы. — Я не смог воспитать ее как надо. Я не был ей хорошим отцом.
Женщина глядела на него своими темными блестящими глазами, готовая расплакаться. Она невольно протянула руку, чтобы дотронуться до его плеча, но тут же в замешательстве отдернула ее — в комнату вошел еще один мужчина. Это был загорелый спортивного вида молодой человек с коротко постриженными каштановыми волосами и в гавайской рубашке. Вид у него, однако, был довольно замотанный, он явно провел бессонную ночь — под глазами у него залегли усталые и тревожные морщинки.
— Ну, что слышно, мисс Брокко? Какие новости?
— Плохие новости, — сердитым голосом ответила она. — Кто-то убил Джинни Грин. Этот человек — детектив, он только что обнаружил ее тело в каньоне Трамболла.
Молодой человек провел рукой по своим коротким волосам.
— О Боже! Какой ужас!
— Еще бы, — ответила женщина. — Ведь, кажется, именно вы должны были присматривать за ними, разве нет?
Они злобно посмотрели друг на друга. Кончики ее грудей, словно пропарывая блузку, были направлены на него, как два обвиняющих перста. Молодой человек первым отвел глаза. Сразу будто как-то поникнув, он взглянул на меня.
— Меня зовут Коннор, Фрэнклин Коннор. Боюсь, я несу значительную долю ответственности за то, что произошло. Я классный наставник в местной школе и должен был приглядывать за ребятами на этой вечеринке, как верно заметила мисс Брокко.
— Почему же вы этого не сделали?
— Я не считал, что это так уж необходимо. Я полагал, что все у них в порядке и они в полной безопасности. Мальчики и девочки разделились на парочки и расселись вокруг костра. Откровенно говоря, я был бы там лишним. Ведь они уже не дети, знаете ли. Поэтому я попрощался с ними и пошел домой через пляж. Кстати сказать, я ожидал звонка от моей жены.
— В каком часу вы ушли с этой вечеринки?
— Думаю, было около одиннадцати. Те, у кого не оказалось пары, уже ушли домой.
— А с кем осталась Джинни?
— Не знаю. Боюсь, я уделял ребятам недостаточно внимания. Это была последняя неделя перед выпуском, и у меня было очень много дел...
Отец Джинни слушал его с изменившимся лицом. Его горе и чувство вины неожиданно гневно прорвались наружу.
— А вам бы полагалось это знать! Богом клянусь, я добьюсь, чтобы вас выгнали с работы. Все сделаю для того, чтобы вас вышвырнули из города.
Низко нагнув голову, Коннор рассматривал испещренный пятнами кафельный пол. В его коротких каштановых волосах намечалась небольшая тускло сверкающая плешь. Похоже, всех нас ожидал дурной день, и я ощущал беду других, как ноющую зубную боль, от которой нельзя избавиться.
Она была брюнетка лет тридцати, с очень красивыми черными глазами и грязными ногтями. На ней была белая тесно облегающая блузка.
— Вы знали Джинни?
— Моя младшая сестра знала ее. Они вместе ходили в школу. Ужасно, когда такое происходит с молоденькой девчонкой. Я знала, что она пропала. Получила сообщение об этом, когда заступила на дежурство в восемь, но надеялась, что она просто задержалась где-то. Значит, надежды теперь уже никакой? — На глаза ее навернулись слезы. — Бедная Джинни. И бедный мистер Грин.
— Это ее отец?
— Да. Он был здесь у меня вместе с классным наставником Джинни примерно с час назад. Надеюсь, он не придет снова. Не хотела бы я первой сообщить ему эту весть.
— Сколько времени ее уже ищут?
— С прошлой ночи. Мы получили сообщение примерно в три часа ночи. Она, должно быть, отбилась от компании, которая устроила вечеринку в Каверн-Бич. Там, за черным кряжем, — она указала на юг, в направлении горловины каньона.
— Что это была за вечеринка?
— Собрались ребята из местной школы. Разожгли костер, жарили шницели. Отмечали скончание школы. Я знаю об этом потому, что моя младшая сестра Элис тоже была там. Я не хотела ее пускать, хотя они были там со взрослым. На этом пляже ночью довольно опасно. Всякие бродяги и попрошайки попадаются. Некоторые из них живут там в пещерах. Однажды ночью, я тогда еще девчонкой была, я увидела там при лунном свете голого мужчину. Правда, женщины с ним не было.
Тут она поняла, что этого говорить, быть может, и не следовало, залилась краской и замолчала. Я облокотился на фанерную конторку между нами.
— Что за девушка была эта Джинни Грин?
— Не знаю. Я никогда с ней не общалась.
— Но ваша сестра, должно быть, была с ней дружна.
— Я не разрешала своей, сестре дружить с такими девушками, как Джинни Грин. Такой ответ вас устраивает?
— Не очень.
— Мне кажется, вы задаете очень много вопросов.
— Это естественно, ведь это я обнаружил ее. А кроме того, я еще и частный детектив.
— Ищете себе работу?
— Вообще-то она у меня есть.
— У меня тоже. Так что извините, я должна ею заняться. — Свои слова она сопроводила улыбкой, чтобы я не обиделся.
Потом повернулась к своему коротковолновому передатчику и сообщила полицейским патрульным машинам, что тело Вирджинии Грин найдено. Это услышал ее отец, как раз входивший в комнату диспетчера. Мистер Грин был полный мужчина с одутловатым лицом и воспаленными, покрасневшими глазами. Из-под манжет его брюк виднелись полосатые пижамные штаны. Ботинки его были заляпаны грязью. Двигался он так тяжело, будто всю ночь провел на ногах.
Он оперся о край конторки, открывая и закрывая рот, как вынутая из воды рыба.
— Я слышал, вы сказали, что она мертва, Анита, — с трудом проговорил он.
Женщина подняла на него глаза.
— Да. Не могу выразить, как мне больно вам это говорить, мистер Грин.
Он уткнулся лицом в конторку и так застыл в позе кающегося грешника. Где-то тикали часы, отмеряя секунды, а из глубины комнаты сигналы лос-анджелесской полиции доносились как с какой-то другой планеты.
Планеты очень похожей на нашу, где время измеряется насилием с преступлениями.
— Это моя вина, — произнес Грин, не поднимая головы. — Я не смог воспитать ее как надо. Я не был ей хорошим отцом.
Женщина глядела на него своими темными блестящими глазами, готовая расплакаться. Она невольно протянула руку, чтобы дотронуться до его плеча, но тут же в замешательстве отдернула ее — в комнату вошел еще один мужчина. Это был загорелый спортивного вида молодой человек с коротко постриженными каштановыми волосами и в гавайской рубашке. Вид у него, однако, был довольно замотанный, он явно провел бессонную ночь — под глазами у него залегли усталые и тревожные морщинки.
— Ну, что слышно, мисс Брокко? Какие новости?
— Плохие новости, — сердитым голосом ответила она. — Кто-то убил Джинни Грин. Этот человек — детектив, он только что обнаружил ее тело в каньоне Трамболла.
Молодой человек провел рукой по своим коротким волосам.
— О Боже! Какой ужас!
— Еще бы, — ответила женщина. — Ведь, кажется, именно вы должны были присматривать за ними, разве нет?
Они злобно посмотрели друг на друга. Кончики ее грудей, словно пропарывая блузку, были направлены на него, как два обвиняющих перста. Молодой человек первым отвел глаза. Сразу будто как-то поникнув, он взглянул на меня.
— Меня зовут Коннор, Фрэнклин Коннор. Боюсь, я несу значительную долю ответственности за то, что произошло. Я классный наставник в местной школе и должен был приглядывать за ребятами на этой вечеринке, как верно заметила мисс Брокко.
— Почему же вы этого не сделали?
— Я не считал, что это так уж необходимо. Я полагал, что все у них в порядке и они в полной безопасности. Мальчики и девочки разделились на парочки и расселись вокруг костра. Откровенно говоря, я был бы там лишним. Ведь они уже не дети, знаете ли. Поэтому я попрощался с ними и пошел домой через пляж. Кстати сказать, я ожидал звонка от моей жены.
— В каком часу вы ушли с этой вечеринки?
— Думаю, было около одиннадцати. Те, у кого не оказалось пары, уже ушли домой.
— А с кем осталась Джинни?
— Не знаю. Боюсь, я уделял ребятам недостаточно внимания. Это была последняя неделя перед выпуском, и у меня было очень много дел...
Отец Джинни слушал его с изменившимся лицом. Его горе и чувство вины неожиданно гневно прорвались наружу.
— А вам бы полагалось это знать! Богом клянусь, я добьюсь, чтобы вас выгнали с работы. Все сделаю для того, чтобы вас вышвырнули из города.
Низко нагнув голову, Коннор рассматривал испещренный пятнами кафельный пол. В его коротких каштановых волосах намечалась небольшая тускло сверкающая плешь. Похоже, всех нас ожидал дурной день, и я ощущал беду других, как ноющую зубную боль, от которой нельзя избавиться.
3
Прибыл шериф в сопровождении нескольких своих помощников и сержанта дорожно-транспортной полиции. На нем был стетсон, кожаный галстук и синий деловой габардиновый костюм. Фамилия его была Пирсолл.
Мы направлялись в каньон. Я сидел справа от Пирсолла в его черном «бьюике». За нами следовал «форд» его помощников и машина дорожно-транспортной полиции. Наш кортеж замыкал новый с откидывающимся верхом «олдсмобил» Грина.
— Мне кажется, этот старик — явный псих, — сказал шериф.
— Во всяком случае, он человек одинокий.
— Этих бродяг не поймешь. Но на мой взгляд, дело это ясное.
— Может быть, и так, но давайте не будем делать преждевременных выводов, шериф.
— Да, конечно, но ведь старик дал деру. Это свидетельствует о том, что совесть у него нечиста. Но не волнуйтесь, мы его поймаем. Мои люди знают эти холмы так же, как вы заповедные места у своей жены.
— Я не женат.
— Ну тогда у своей девушки. — Он ухмыльнулся. — А если его не найдет наземная полиция, мы задействуем авиацию.
— В вашем распоряжении есть самолеты?
— Добровольцы, в основном владельцы окрестных ранчо. Мы поймаем его. — На повороте резко взвизгнули шины.
— Девушка была изнасилована?
— Я не пытался это выяснить. Я — не врач. Оставил все как было.
— И правильно сделали, — хмыкнул шериф. На горной луговине ничего не изменилось. Девушка лежала все в том же положении, будто ожидая, пока ее сфотографируют. Ее сфотографировали много раз, с разных точек. Все птицы разлетелись. Отец Джинни прислонился к дереву, глядя на улетающих птиц. Потом он сел на землю.
Я предложил ему отвезти его домой. Это не был чистый альтруизм. Я на такое не способен. Трогая с места его «олдсмобил», я спросил:
— А почему вы сказали, что это ваша вина, мистер Грин?
Он не слушал меня. Четверо мужчин в полицейской форме пытались подняться вместе с тяжелыми алюминиевыми носилками по крутой насыпи. Грин смотрел на них так же, как прежде он следил за полетом птиц, до тех пор, пока они не скрылись из виду за поворотом.
— Она была так молода, — произнес он, ни к кому не обращаясь.
Я подождал, потом попробовал еще раз.
— Почему вы винили себя в ее смерти?
Он очнулся от своих раздумий.
— Разве я это говорил?
— Что-то в этом роде. В отделении дорожно-транспортной полиции.
Он коснулся моего плеча.
— Я не хотел сказать, что убил ее.
— Я этого и не думал. Я хочу найти того, кто это сделал.
— Вы полицейский?
— Когда-то был.
— Вы не из местных?
— Нет. Я частный детектив из Лос-Анджелеса. Моя фамилия Арчер.
Он сел, обдумывая полученную информацию. Внизу и впереди сверкало голубое море.
— Вы не думаете, что ее убил тот старый бродяга? — спросил Грин.
— Не могу себе представить, как бы он мог это сделать. Он, конечно, здоровенный мужик, но вряд ли дотащил бы ее сюда с побережья. А сама она сюда с ним вряд ли пришла бы.
Последняя фраза была чем-то вроде вопроса.
— Не знаю, — ответил он. — Джинни была довольно взбалмошная девочка. Она могла сделать что-то лишь потому, что это было необычно или опасно. Она терпеть не могла пасовать перед кем-то, особенно перед мужчинами.
— В ее жизни были мужчины?
— Она нравилась мужчинам. Вы же видели ее, хотя уже и...
Он сглотнул.
— Не поймите меня превратно. Джинни никогда не была дурной девушкой. Но она была немного упряма и своевольна, а я не всегда бывал прав и порою совершал ошибки. Поэтому я винил себя.
— Что за ошибки, мистер Грин?
— Обычные, и в некоторых я могу винить лишь самого себя, — в голосе его чувствовалась горечь. — Видите ли, у Джинни не было матери. Ее мать уже давно ушла от меня, и вина за это лежит не только на ней, но и на мне. Я сам пытался воспитать Джинни, но я не мог как следует за ней присматривать. Дело в том, что в городе у меня ресторан, и я возвращаюсь домой поздно, только после полуночи. Джинни еще с младших классов большей частью была предоставлена самой себе. Когда я бывал дома, мы с ней хорошо ладили, да только дома я бывал не часто.
Самая моя большая ошибка состояла в том, что я разрешил ей работать в ресторане по выходным. Это началось примерно год назад. Ей нужны были деньги на одежду, и я думал, что это ее как-то дисциплинирует. Кроме того, я полагал, что мне будет легче приглядывать за ней. Но все получилось не так, как я думал. Работа мешала ее занятиям, и в школе стали на нее жаловаться. Пару месяцев назад я уволил ее, но думаю было уже слишком поздно. С тех пор мы плохо ладили друг с другом. Мистер Коннор передавал, что она недовольна моей непоследовательностью — сначала я предоставил ей чересчур много самостоятельности, а потом сам же ее и отнял.
— Вы обсуждали проблемы ее воспитания с Коннором?
— Довольно часто. Он ведь был ее классным наставником, и его беспокоила ее успеваемость. Нас обоих беспокоила. В конце концов благодаря его усилиям она выкарабкалась и должна была получить аттестат. Теперь это уже, конечно, не имеет никакого значения.
Грин замолчал. Под нами все шире голубела гладь моря. Все явственнее доносился рев машин с шоссе. Грин снова коснулся моего локтя, он явно нуждался в каком-то человеческом контакте.
— Мне не следовало срывать свой гнев на Конноре. Он приличный молодой человек и желал Джинни добра. Он бесплатно занимался с нею весь последний месяц. А у него и своих неприятностей хватает, как он и говорил.
— Какие неприятности?
— Я слышал, что от него жена ушла, так же, как от меня когда-то. Не следовало мне на него кричать. У меня вообще вспыльчивый характер. С молодости такой. — Он поколебался немного, а потом, будто неожиданно проникнувшись ко мне доверием, выпалил:
— Прошлым вечером за ужином я сказал Джинни ужасную вещь. Она всегда ужинала со мной в ресторане. Я сказал ей, что если приду домой и ее еще не будет, то я сверну ей шею.
— И дома ее не было, — произнес я. То, что кто-то свернул ей шею, я, разумеется, не сказал.
Мы направлялись в каньон. Я сидел справа от Пирсолла в его черном «бьюике». За нами следовал «форд» его помощников и машина дорожно-транспортной полиции. Наш кортеж замыкал новый с откидывающимся верхом «олдсмобил» Грина.
— Мне кажется, этот старик — явный псих, — сказал шериф.
— Во всяком случае, он человек одинокий.
— Этих бродяг не поймешь. Но на мой взгляд, дело это ясное.
— Может быть, и так, но давайте не будем делать преждевременных выводов, шериф.
— Да, конечно, но ведь старик дал деру. Это свидетельствует о том, что совесть у него нечиста. Но не волнуйтесь, мы его поймаем. Мои люди знают эти холмы так же, как вы заповедные места у своей жены.
— Я не женат.
— Ну тогда у своей девушки. — Он ухмыльнулся. — А если его не найдет наземная полиция, мы задействуем авиацию.
— В вашем распоряжении есть самолеты?
— Добровольцы, в основном владельцы окрестных ранчо. Мы поймаем его. — На повороте резко взвизгнули шины.
— Девушка была изнасилована?
— Я не пытался это выяснить. Я — не врач. Оставил все как было.
— И правильно сделали, — хмыкнул шериф. На горной луговине ничего не изменилось. Девушка лежала все в том же положении, будто ожидая, пока ее сфотографируют. Ее сфотографировали много раз, с разных точек. Все птицы разлетелись. Отец Джинни прислонился к дереву, глядя на улетающих птиц. Потом он сел на землю.
Я предложил ему отвезти его домой. Это не был чистый альтруизм. Я на такое не способен. Трогая с места его «олдсмобил», я спросил:
— А почему вы сказали, что это ваша вина, мистер Грин?
Он не слушал меня. Четверо мужчин в полицейской форме пытались подняться вместе с тяжелыми алюминиевыми носилками по крутой насыпи. Грин смотрел на них так же, как прежде он следил за полетом птиц, до тех пор, пока они не скрылись из виду за поворотом.
— Она была так молода, — произнес он, ни к кому не обращаясь.
Я подождал, потом попробовал еще раз.
— Почему вы винили себя в ее смерти?
Он очнулся от своих раздумий.
— Разве я это говорил?
— Что-то в этом роде. В отделении дорожно-транспортной полиции.
Он коснулся моего плеча.
— Я не хотел сказать, что убил ее.
— Я этого и не думал. Я хочу найти того, кто это сделал.
— Вы полицейский?
— Когда-то был.
— Вы не из местных?
— Нет. Я частный детектив из Лос-Анджелеса. Моя фамилия Арчер.
Он сел, обдумывая полученную информацию. Внизу и впереди сверкало голубое море.
— Вы не думаете, что ее убил тот старый бродяга? — спросил Грин.
— Не могу себе представить, как бы он мог это сделать. Он, конечно, здоровенный мужик, но вряд ли дотащил бы ее сюда с побережья. А сама она сюда с ним вряд ли пришла бы.
Последняя фраза была чем-то вроде вопроса.
— Не знаю, — ответил он. — Джинни была довольно взбалмошная девочка. Она могла сделать что-то лишь потому, что это было необычно или опасно. Она терпеть не могла пасовать перед кем-то, особенно перед мужчинами.
— В ее жизни были мужчины?
— Она нравилась мужчинам. Вы же видели ее, хотя уже и...
Он сглотнул.
— Не поймите меня превратно. Джинни никогда не была дурной девушкой. Но она была немного упряма и своевольна, а я не всегда бывал прав и порою совершал ошибки. Поэтому я винил себя.
— Что за ошибки, мистер Грин?
— Обычные, и в некоторых я могу винить лишь самого себя, — в голосе его чувствовалась горечь. — Видите ли, у Джинни не было матери. Ее мать уже давно ушла от меня, и вина за это лежит не только на ней, но и на мне. Я сам пытался воспитать Джинни, но я не мог как следует за ней присматривать. Дело в том, что в городе у меня ресторан, и я возвращаюсь домой поздно, только после полуночи. Джинни еще с младших классов большей частью была предоставлена самой себе. Когда я бывал дома, мы с ней хорошо ладили, да только дома я бывал не часто.
Самая моя большая ошибка состояла в том, что я разрешил ей работать в ресторане по выходным. Это началось примерно год назад. Ей нужны были деньги на одежду, и я думал, что это ее как-то дисциплинирует. Кроме того, я полагал, что мне будет легче приглядывать за ней. Но все получилось не так, как я думал. Работа мешала ее занятиям, и в школе стали на нее жаловаться. Пару месяцев назад я уволил ее, но думаю было уже слишком поздно. С тех пор мы плохо ладили друг с другом. Мистер Коннор передавал, что она недовольна моей непоследовательностью — сначала я предоставил ей чересчур много самостоятельности, а потом сам же ее и отнял.
— Вы обсуждали проблемы ее воспитания с Коннором?
— Довольно часто. Он ведь был ее классным наставником, и его беспокоила ее успеваемость. Нас обоих беспокоила. В конце концов благодаря его усилиям она выкарабкалась и должна была получить аттестат. Теперь это уже, конечно, не имеет никакого значения.
Грин замолчал. Под нами все шире голубела гладь моря. Все явственнее доносился рев машин с шоссе. Грин снова коснулся моего локтя, он явно нуждался в каком-то человеческом контакте.
— Мне не следовало срывать свой гнев на Конноре. Он приличный молодой человек и желал Джинни добра. Он бесплатно занимался с нею весь последний месяц. А у него и своих неприятностей хватает, как он и говорил.
— Какие неприятности?
— Я слышал, что от него жена ушла, так же, как от меня когда-то. Не следовало мне на него кричать. У меня вообще вспыльчивый характер. С молодости такой. — Он поколебался немного, а потом, будто неожиданно проникнувшись ко мне доверием, выпалил:
— Прошлым вечером за ужином я сказал Джинни ужасную вещь. Она всегда ужинала со мной в ресторане. Я сказал ей, что если приду домой и ее еще не будет, то я сверну ей шею.
— И дома ее не было, — произнес я. То, что кто-то свернул ей шею, я, разумеется, не сказал.
4
В светофоре при въезде на шоссе загорелся красный свет. Я взглянул на Грина. По его щекам текли слезы.
— Расскажите мне, что было этой ночью.
— Рассказывать особенно нечего, — произнес он. — Я приехал домой примерно в половине первого, и, как я уже говорил, ее дома не было. Я позвонил домой Элу Брокко. Эл — мой повар. Он всегда работает в вечернюю смену. Я знал, что его младшая дочь Элис тоже была на той вечеринке на пляже. Но Элис была уже дома.
— Вы говорили с Элис?
— Она была уже в постели, спала. Эл разбудил ее, но я с ней не разговаривал. Она сказала отцу, что не знает, где Джинни. Я лег в постель, но уснуть не мог. В конце концов я встал и позвонил мистеру Коннору. Было около половины третьего. Я собирался позвонить в полицию, но он отсоветовал мне. У Джинни и так в школе была не очень хорошая репутация. Он пришел ко мне, мы подождали еще немного, а потом пошли на Каверн-Бич, Но там и следов ее не было. Я сказал ему, что необходимо сообщить о происшедшем в полицию, и он согласился. Мы пошли к нему, потому что его дом находится недалеко от пляжа, и оттуда позвонили в офис шерифа. Мы взяли фонари, вернулись на пляж и осмотрели пещеры. Он провел со мной всю ночь, а я его так отблагодарил.
— Где эти пещеры?
— Мы будем проезжать мимо через минуту. Если хотите, я вам покажу. Но только ничего мы ни в одной из трех пещер не обнаружили.
Я тоже не обнаружил там ничего, кроме пустых банок из-под пива, выброшенных презервативов и запаха гниющих водорослей. Я вспотел, набрал песка в ботинки. С трудом почти выполз из последней пещеры на солнечный свет, который ослепил меня.
Грин ждал меня около кучи золы.
— Здесь они жарили шницели, — сказал он.
Я пнул ногой кучу золы, оттуда выкатилась почти обуглившаяся сосиска. На солнце сверкали песчинки. Грин и я стояли друг перед другом у потухшего костра. Он смотрел на море. За волнорезами то появлялась, то исчезала голова дельфина. По морской глади скользил, оставляя за собой шлейф брызг, водный лыжник.
Вдалеке я увидел две фигуры, двигавшиеся вдоль пляжа в нашем направлении. Они казались маленькими, но четко вырисовывались на светлом фоне.
Грин прищурился. Солнечные лучи били ему прямо в лицо. Судя по всему, бессонная ночь ничуть не сказалась на остроте его зрения.
— Мне кажется, это мистер Коннор. Но интересно, что это за женщина с ним.
Они шли, тесно прижавшись друг к другу, как любовники. Их фигуры четко выделялись на фоне белого пенного прибоя. Когда они увидели нас, то слегка отодвинулись друг от друга, но за руки держаться продолжали.
— Это миссис Коннор, — тихо произнес Грин.
— По-моему, вы сказали, что она ушла от него.
— Он сам мне так сказал прошлой ночью. Она ушла от него недели две назад, никак не могла примириться с тем, что он так много времени проводит на работе. Должно быть, она передумала.
Миссис Коннор производила впечатление женщины, которая могла решиться на серьезный шаг. Это была блондинка с твердым лицом и решительной, почти мужской походкой. Тем не менее, был в ней какой-то шик, искупавший эту ее угловатость. На ней была белая рубашка мужского покроя и туго облегающие ее стройные ноги черные вельветовые брюки. Ноги у нее были неплохие.
Коннор смущенно смотрел на нас.
— То-то мне еще издали показалось, что это вы, мистер Грин. Думаю, вы не знакомы с моей женой?
— Мне приходилось видеть ее в своем заведении. Я хозяин ресторана «Дорожный» в городе, — пояснил он миссис Коннор.
— Как поживаете? — равнодушно спросила она, но внезапно в ее голосе зазвучали совсем другие нотки. — Вы ведь отец Вирджинии? Мне так ее жаль.
Слова эти, сказанные здесь, на морском берегу, у потухшего костра, перед пещерами, под бездонным куполом неба, прозвучали как-то странно. Грин торжественно ответил:
— Благодарю вас, мэм. Должен сказать, что в прошлую ночь мистер Коннор оказал мне большую поддержку. — Он явно извинялся перед Коннором, и тот любезно ответил:
— Почему бы вам не зайти к нам выпить чего-нибудь? Это совсем близко отсюда. Думаю, вам это совсем не помешает, мистер Грин. Вам тоже, — обратился он ко мне. — К сожалению, не знаю вашего имени.
— Арчер. Лью Арчер.
Он протянул мне жесткую руку. Но тут вмешалась его жена.
— Думаю, мистер Грин и его приятель не захотят тратить на нас время в такой день. Кроме того, ведь еще даже не полдень, Фрэнк.
Она явно не хотела нас принимать. Мы постояли с минуту, обмениваясь ничего не значащими комментариями по поводу красот дня. Потом она повела Коннора обратно, туда, откуда они пришли. Весь ее внешний вид говорил — «Частное владение. Посторонних просим удалиться».
Я отвез Грина к зданию дорожно-транспортной полиции. Он сказал, что чувствует себя лучше и сможет добраться до дома сам.
Он многословно поблагодарил меня за то, что я оказал ему такую поддержку в трудную для него минуту, и проводил до самых дверей отделения.
Диспетчер чистила ногти пилочкой с ручкой из слоновой кости. Она нетерпеливо взглянула на меня.
— Ну, поймали они его?
— Хотел задать вам этот же вопрос, мисс Брокко.
— Пока нет. Но они обязательно поймают его, — с чисто женской мстительностью сказала она. — Шериф вызвал авиацию и послал в Вентуру за собаками-ищейками.
— Глупости все это.
Она едва сдерживалась.
— Что вы хотите этим сказать?
— Я не думаю, что ее убил этот старик. Если он это сделал, зачем ему понадобилось ждать до утра, чтобы смазать себе пятки. Он бы сразу смотался.
— Тогда почему же он вообще смазал пятки? — выражение это странно прозвучало с ее чопорных уст.
— Думаю, он увидел, как я обнаружил тело, и решил, что в убийстве могут обвинить его.
Она обдумывала мои слова, вертя между пальцами длинную пилочку.
— Если это не сделал старый бродяга, то кто же это сделал?
— Может быть, вы сможете мне помочь ответить на этот вопрос.
— Я? Помочь вам? Но каким образом?
— Ведь вы знаете Фрэнка Коннора?
— Знаю. Я несколько раз встречалась с ним по поводу успеваемости моей сестры.
— По-моему, он вам не очень симпатичен?
— Не могу сказать, симпатичен он мне или нет. Он для меня просто не существует.
— Почему? В чем дело?
Ее поджатые губы слегка искривились, когда она произнесла:
— Не знаю, в чем дело. Наверное, в том, что он заводит шашни с молоденькими девчонками.
— Откуда вам это известно?
— Слышала.
— От своей сестры Элис?
— Да. Она говорила, что слухи об этом давно гуляют по школе.
— В этих слухах упоминается имя Джинни Грин?
Она кивнула. Глаза у нее были черные, как тушь.
— Именно поэтому жена Коннора ушла от него?
— Об этом я не знаю. Я вообще никогда не видела миссис Коннор.
— Вы немного потеряли.
Снаружи до нас донесся крик. Какой-то сдавленный вой. Такие звуки могли издать и животное, и человек. Это был Грин. Когда я добежал до дверей, то увидел, как он вылезает из своей машины с откинутым верхом, держа в руке тяжелый вороненый пистолет.
— Расскажите мне, что было этой ночью.
— Рассказывать особенно нечего, — произнес он. — Я приехал домой примерно в половине первого, и, как я уже говорил, ее дома не было. Я позвонил домой Элу Брокко. Эл — мой повар. Он всегда работает в вечернюю смену. Я знал, что его младшая дочь Элис тоже была на той вечеринке на пляже. Но Элис была уже дома.
— Вы говорили с Элис?
— Она была уже в постели, спала. Эл разбудил ее, но я с ней не разговаривал. Она сказала отцу, что не знает, где Джинни. Я лег в постель, но уснуть не мог. В конце концов я встал и позвонил мистеру Коннору. Было около половины третьего. Я собирался позвонить в полицию, но он отсоветовал мне. У Джинни и так в школе была не очень хорошая репутация. Он пришел ко мне, мы подождали еще немного, а потом пошли на Каверн-Бич, Но там и следов ее не было. Я сказал ему, что необходимо сообщить о происшедшем в полицию, и он согласился. Мы пошли к нему, потому что его дом находится недалеко от пляжа, и оттуда позвонили в офис шерифа. Мы взяли фонари, вернулись на пляж и осмотрели пещеры. Он провел со мной всю ночь, а я его так отблагодарил.
— Где эти пещеры?
— Мы будем проезжать мимо через минуту. Если хотите, я вам покажу. Но только ничего мы ни в одной из трех пещер не обнаружили.
Я тоже не обнаружил там ничего, кроме пустых банок из-под пива, выброшенных презервативов и запаха гниющих водорослей. Я вспотел, набрал песка в ботинки. С трудом почти выполз из последней пещеры на солнечный свет, который ослепил меня.
Грин ждал меня около кучи золы.
— Здесь они жарили шницели, — сказал он.
Я пнул ногой кучу золы, оттуда выкатилась почти обуглившаяся сосиска. На солнце сверкали песчинки. Грин и я стояли друг перед другом у потухшего костра. Он смотрел на море. За волнорезами то появлялась, то исчезала голова дельфина. По морской глади скользил, оставляя за собой шлейф брызг, водный лыжник.
Вдалеке я увидел две фигуры, двигавшиеся вдоль пляжа в нашем направлении. Они казались маленькими, но четко вырисовывались на светлом фоне.
Грин прищурился. Солнечные лучи били ему прямо в лицо. Судя по всему, бессонная ночь ничуть не сказалась на остроте его зрения.
— Мне кажется, это мистер Коннор. Но интересно, что это за женщина с ним.
Они шли, тесно прижавшись друг к другу, как любовники. Их фигуры четко выделялись на фоне белого пенного прибоя. Когда они увидели нас, то слегка отодвинулись друг от друга, но за руки держаться продолжали.
— Это миссис Коннор, — тихо произнес Грин.
— По-моему, вы сказали, что она ушла от него.
— Он сам мне так сказал прошлой ночью. Она ушла от него недели две назад, никак не могла примириться с тем, что он так много времени проводит на работе. Должно быть, она передумала.
Миссис Коннор производила впечатление женщины, которая могла решиться на серьезный шаг. Это была блондинка с твердым лицом и решительной, почти мужской походкой. Тем не менее, был в ней какой-то шик, искупавший эту ее угловатость. На ней была белая рубашка мужского покроя и туго облегающие ее стройные ноги черные вельветовые брюки. Ноги у нее были неплохие.
Коннор смущенно смотрел на нас.
— То-то мне еще издали показалось, что это вы, мистер Грин. Думаю, вы не знакомы с моей женой?
— Мне приходилось видеть ее в своем заведении. Я хозяин ресторана «Дорожный» в городе, — пояснил он миссис Коннор.
— Как поживаете? — равнодушно спросила она, но внезапно в ее голосе зазвучали совсем другие нотки. — Вы ведь отец Вирджинии? Мне так ее жаль.
Слова эти, сказанные здесь, на морском берегу, у потухшего костра, перед пещерами, под бездонным куполом неба, прозвучали как-то странно. Грин торжественно ответил:
— Благодарю вас, мэм. Должен сказать, что в прошлую ночь мистер Коннор оказал мне большую поддержку. — Он явно извинялся перед Коннором, и тот любезно ответил:
— Почему бы вам не зайти к нам выпить чего-нибудь? Это совсем близко отсюда. Думаю, вам это совсем не помешает, мистер Грин. Вам тоже, — обратился он ко мне. — К сожалению, не знаю вашего имени.
— Арчер. Лью Арчер.
Он протянул мне жесткую руку. Но тут вмешалась его жена.
— Думаю, мистер Грин и его приятель не захотят тратить на нас время в такой день. Кроме того, ведь еще даже не полдень, Фрэнк.
Она явно не хотела нас принимать. Мы постояли с минуту, обмениваясь ничего не значащими комментариями по поводу красот дня. Потом она повела Коннора обратно, туда, откуда они пришли. Весь ее внешний вид говорил — «Частное владение. Посторонних просим удалиться».
Я отвез Грина к зданию дорожно-транспортной полиции. Он сказал, что чувствует себя лучше и сможет добраться до дома сам.
Он многословно поблагодарил меня за то, что я оказал ему такую поддержку в трудную для него минуту, и проводил до самых дверей отделения.
Диспетчер чистила ногти пилочкой с ручкой из слоновой кости. Она нетерпеливо взглянула на меня.
— Ну, поймали они его?
— Хотел задать вам этот же вопрос, мисс Брокко.
— Пока нет. Но они обязательно поймают его, — с чисто женской мстительностью сказала она. — Шериф вызвал авиацию и послал в Вентуру за собаками-ищейками.
— Глупости все это.
Она едва сдерживалась.
— Что вы хотите этим сказать?
— Я не думаю, что ее убил этот старик. Если он это сделал, зачем ему понадобилось ждать до утра, чтобы смазать себе пятки. Он бы сразу смотался.
— Тогда почему же он вообще смазал пятки? — выражение это странно прозвучало с ее чопорных уст.
— Думаю, он увидел, как я обнаружил тело, и решил, что в убийстве могут обвинить его.
Она обдумывала мои слова, вертя между пальцами длинную пилочку.
— Если это не сделал старый бродяга, то кто же это сделал?
— Может быть, вы сможете мне помочь ответить на этот вопрос.
— Я? Помочь вам? Но каким образом?
— Ведь вы знаете Фрэнка Коннора?
— Знаю. Я несколько раз встречалась с ним по поводу успеваемости моей сестры.
— По-моему, он вам не очень симпатичен?
— Не могу сказать, симпатичен он мне или нет. Он для меня просто не существует.
— Почему? В чем дело?
Ее поджатые губы слегка искривились, когда она произнесла:
— Не знаю, в чем дело. Наверное, в том, что он заводит шашни с молоденькими девчонками.
— Откуда вам это известно?
— Слышала.
— От своей сестры Элис?
— Да. Она говорила, что слухи об этом давно гуляют по школе.
— В этих слухах упоминается имя Джинни Грин?
Она кивнула. Глаза у нее были черные, как тушь.
— Именно поэтому жена Коннора ушла от него?
— Об этом я не знаю. Я вообще никогда не видела миссис Коннор.
— Вы немного потеряли.
Снаружи до нас донесся крик. Какой-то сдавленный вой. Такие звуки могли издать и животное, и человек. Это был Грин. Когда я добежал до дверей, то увидел, как он вылезает из своей машины с откинутым верхом, держа в руке тяжелый вороненый пистолет.