Страница:
Алексей Макеев
Отель с видом на смерть
Предупрежден – значит… убит
Первый вопрос, который ставит перед собой мудрый человек: зачем?
Второй вопрос, который ставит перед собой мудрый человек: зачем я ищу ответ на первый вопрос?
Свод абсолютных истин. Клуб «Антилир»
1
Третье мая, понедельник, 17.30. Офис агентства «Профиль».
В кабинете Максимова было сумрачно и неуютно. Состояние затянувшейся тяжести после праздника. Протащившийся волоком день лишь усугубил депрессию.
Больше всех постаралась гражданка Шатрова – этой пышнотелой, назойливой креолке однажды примерещилось, будто ее муж развлекается на стороне, в связи с чем гражданка Шатрова заявилась в «Профиль» и вот уже две недели истязает сотрудников, требуя предоставить ей документальные свидетельства адюльтера. Ситуация неуставная – даме от души посочувствовали и указали на дверь. Слежка за гражданами – занятие чертовски увлекательное, но монополией на эту радость обладает исключительно государство, частным лицам оно запрещено, поскольку нарушаются права человека. Статья семь, пункт третий Закона РФ о частной детективной и охранной деятельности. Каким образом гражданке Шатровой удалось уговорить агентство (читай, Максимова) – отдельная грустная история, в которой немаловажную роль сыграла сумма, предложенная гражданкой.
Самое же смешное заключалось в том, что десятидневная слежка за объектом не выявила никакой супружеской измены! Гражданин Шатров был чист, как последний импотент! Работа, бар, друзья, одинокие посиделки в кинозале. На заигрывания путан не реагировал, свиданий не назначал. Единственный грешок – полчаса, проведенные в стрип-баре, откуда он выходил явно не в духе. Депрессия у человека. Когда же собранная информация была торжественно предоставлена гражданке Шатровой, случилось непредвиденное. Вместо того чтобы обрадоваться и всех расцеловать, гражданка Шатрова пришла в неистовую ярость, стала орать, что этого не может быть, что нечистоплотные детективы сговорились с ее мужем, который определенно впал в адюльтер. Уж она-то знает! С чего гражданка вбила себе этот адюльтер в голову, никому не известно. Она грозилась пойти жаловаться (интересно, куда?), требовала возврата денег. А когда немного успокоилась, решительно заявила, что так просто этого дела не оставит. И если агентство не предъявит ей требуемые материалы через неделю, то крупно пожалеет.
Очередной скандальной рекламы Максимову не хотелось. И на супруга гражданки Шатровой никакой надежды не было. Поэтому на экстренном совещании под похмельный сатанинский хохот было принято беспрецедентное решение: под видом документальных свидетельств предъявить художественные. Нанять толковую путану («Есть тут одна носительница хламидий, – мстительно урчал Вернер. – Огневая штучка. У кого угодно вскочит»), повесить ее на депрессивного муженька, довести до постели и все это дело аккуратно заснять. Пусть подавится.
Словом, до 17.00 со скрипом дотянули. «Наше время пошло», – тихо радовался Вернер. Но под занавес дня нарисовалась еще одна посетительница…
Длинноногая Екатерина сидела в кресле, прямая как шпага, взгляд остановившийся. Вернер мысленно рисовал на осточертевших обоях рюмочку. Олежка Лохматов в дальнем углу сливался с цикламеном, глотал цитрамон и через наушники слушал плеер – любимую песню «Короля и Шута» про дедушку, которого волки съели. Максимов задумчиво смотрел в глаза посетительнице.
– Позвонил мужчина, сказал, что ему очень жаль, но через неделю я должна умереть.
«Действительно жаль, – с огорчением подумал Максимов, – не хотелось бы такую потерять». Немного за тридцать, хороша собой, выхолена, удлиненное лицо, челочка. Отдаленное сходство с певицей третьей эмигрантской волны Любой Успенской, но помоложе. На вид спокойная, даже строгая.
Детективы молчали.
Посетительница вздохнула и понизила голос:
– Посоветовал закончить свои дела, чтобы не было «хвостов», подготовиться к вечности и к указанному дню постараться не переживать. Дословно не припомню, но смысл похожий. У него еще голос был такой… дрожащий. Тихо говорил, заторможенно, с чувством…
– Не по бумажке? – покосилась Екатерина.
– Н-нет, не думаю… Хотя и не импровизировал – знал, что скажет.
– А вы, простите? – откашлялся Максимов. Остатки праздника в пищеводе продолжали препятствовать членораздельной речи.
– Кулагина Ирина Владимировна. – Посетительница вынула из сумочки паспорт и положила перед Максимовым. Сыщик рассеянно пролистал книжицу.
– Позвонил вам домой? – уточнила Екатерина.
– Да, конечно, поздно вечером. Голос незнакомый. Я как раз собиралась ложиться спать – постель разобрала, ночник притушила, а тут – здрасте… Если вас интересует, одна ли я собиралась ложиться спать, то да, одна.
Графа «Семейное положение» девственно пустая. Но это означает лишь отсутствие мужа на текущий момент. Все прочие браки-разводы при обмене паспортов не учитываются. Однако страничка «Дети» также пуста. Не сложилось, бывает.
– А за что вам такое счастье, не сказал? – вкрадчиво вступил Вернер.
Ирина хорошо владела собой. Но это «хорошо» могло в любую секунду оборваться.
– Не сказал. Трубку повесил.
Тишина в офисе.
– Ну что ж, – попытался сострить Вернер, – время на раздумья у вас пока есть.
– Нет времени, – покачала головой Ирина. – Он звонил во вторник, двадцать седьмого апреля. А сегодня третье, понедельник.
Продолжение немой сцены.
Лохматов снял наушники, пробормотал:
– Жаль, нет ружья… – и принялся созерцать Ирину, как зверюшку из далекой галактики.
У Екатерины проснулась жалость. У Максимова – раздражение. У Вернера – математические способности: он наморщил лоб, пошевелил губами и начал загибать пальцы:
– Ага. То есть умереть вы должны завтра. Веселенькое дельце.
– Типун вам на язык, – поморщилась Ирина. – Впрочем, исходя из хронологии… наверное.
– А у кого-то есть причины желать вашей смерти? – спросила Екатерина.
Женщина как-то тревожно покосилась на дверь. Подумав, пожала плечами:
– Я таких не знаю.
– Не могу избавиться от мысли, что вы всю неделю беспробудно спали, – с укором заметил Максимов. – Ладно, давайте начнем сначала. Он позвонил перед сном. Вы уже разобрали постель. Хорошо выспались?
– А знаете, неплохо, – оживилась женщина. – Я сначала не испугалась. Неприятное ощущение, не больше. Развлекается кто-то. Шутит. Да и голос… как бы вам это сказать… Легковесный. Нет, он, конечно, старался казаться серьезным, но… что-то в нем было не так. А я до этого выпила бокал красного вина – ну чтобы расслабиться, уснуть побыстрее, понимаете?..
– У вас АОН есть? – перебил Лохматов. – Или автоответчик?
– Нет, – сокрушенно развела руками Ирина. – Деловые разговоры… да и часть личных я веду по сотовому, а домашний стараюсь лишний раз не афишировать.
– Понятно, – хлопнула саблеобразными ресницами Екатерина. – И что же было потом?
– Я забыла о звонке. Совсем. Вы можете не верить, но это так, зачем обманывать? Работа отнимает все время. Он позвонил в четверг, сказал, что я умру через пять дней. Я сделала попытку поговорить с этим психом, но он уже повесил трубку. Вот тут я испугалась по-настоящему. Ночью ворочалась, уснуть не могла, а в пятницу чуть свет первым делом побежала в милицию.
– То есть вина намедни вы уже не пили, – иронично констатировал Максимов.
– Не пила, – подтвердила Ирина. – Не успела. Я так испугалась… Потом, конечно, выпила… с коньячком, но не думаю, что от этого была польза. А в милиции, сами понимаете…
– Ах, нам ли не понимать, – оживился Вернер. – Старая песня. Ерундой они не занимаются, дел невпроворот, преступников ловить надо, и к каждой прелестной особе, которой что-то померещилось или послышалось, просто физически не могут приставить охрану. Вот когда вас убьют, тогда пожалуйста – приходите.
– Грубовато, но смысл верен, – поджала губки дама. – Я сумела пробиться к начальнику криминальной милиции Железнодорожного района некоему капитану Корнееву. Он выслушал, повздыхал, полистал зачем-то свой настольный календарь и посоветовал обратиться в частное агентство «Профиль» – благо оно на соседней улице и не гнушается пустяковыми делами.
На лицо Максимова легла тень воспоминаний. Он однажды слышал данную фамилию – Корнеев. Ведь жизнь щедра на лица и события. Неприятный эпизод или ряд неприятных эпизодов… Нет, навскидку память не стреляла. Шут с ним, товарищем Корнеевым.
– А когда я вышла из милиции, меня опять охватило безразличие, – продолжала Ирина, немного зардевшись. – Экая, право, глупость, – подумала я. Не пойду никуда. Люди смеяться будут. И не пошла. Вот только… – Дама изменилась в лице. – Настал момент, когда попытки казаться невозмутимой становятся никому не нужны.
Детективы переглянулись.
– Позвольте сообразить… Он позвонил в третий раз? – смекнул Максимов. – А вы опять не удосужились приобрести АОН. Когда же это знаменательное событие случилось? Вчера, сегодня?
– Дался тебе этот АОН, – фыркнул Вернер. – Наверняка звонили из защищенного места.
– Сегодня позвонил… – Утратив контроль за лицом, Ирина принялась неудержимо бледнеть. – Я подогревала завтрак в микроволновке… Он вежливо поздоровался, напомнил, что завтра мне придется умереть…
– Сколько времени потеряно, дьявол! – сорвался Максимов, врезав ладонью по подлокотнику. Ох уж эти бестолковые железные барышни, на поверку ничем не лучше прочих кисейных. Поздно устанавливать у клиентки определитель номера – придурок больше не позвонит, он свое черное телефонное дело сделал. А любые сыскные мероприятия в оставшиеся часы будут выглядеть клоунадой. – Так чего же вы хотите от агентства, Ирина Владимировна? Вам нужна охрана на завтрашний день?
– Мне нужна… защита, – дрогнул голос клиентки. Из последних сил она пыталась совладать с собой. Но лежащие на коленях руки уже охватывала предательская дрожь.
Екатерина, спохватившись, победила похмельную недвижимость, укоризненно покосилась на Вернера и отправилась к кулеру. Вернер за спиной посетительницы развел руками – не успел.
Выпив воды, Ирина успокоилась.
– Вы поможете мне? – спросила она с неподдельной надеждой у Максимова. – Не надо опекать меня до третьего пришествия, это понятно. Но завтрашний день… Может, парочка последующих…
Не любил Максимов, когда на него смотрят с неподдельной надеждой. Смущаться начинал, и совесть во всех местах чесалась. А ведь ясно написано на входе: «Частное детективное бюро», а не «Фонд бесплатного вспомоществования во всяческих ситуациях».
– Хорошо, – пробормотал он, – мы составим договор. Подойдите к секретарше – она все оформит. И усиленно советуем вам, Ирина Владимировна, завтра посидеть дома. Под защитой, разумеется.
– Не могу, – Ирина обреченно мотнула головой. – Хоть режьте. Завтра шведы приезжают – из Эстер…сунда, это городок такой, вроде нашего Академгородка. Мы целый год готовили эту встречу, из кожи лезли, чтобы заключить договор, и вот теперь, когда выгодная сделка уже в кармане…
– А вы где работаете, простите? – поморщился Максимов.
– Фирма «Бетаком», может, слышали? Развитие информационных технологий, техническая поддержка малого бизнеса…
– Вас некому защитить?
Ирина смутилась:
– Это маленькая фирма… Да и знаете, если честно – не хочу выглядеть посмешищем.
– Дело в принципе хозяйское, – пожал плечами Максимов. – Мы беремся с горячим энтузиазмом вас защищать и тормозить любого, кто проявит к вам нездоровый интерес, но это не значит, что сами вы при этом можете вести себя легкомысленно. Впрочем, вы клиентка, деньги – ваши, и жизнь, кстати, – ваша, вам решать. А что касается оплаты…
– Я согласна на любую сумму, – быстро сказала Ирина.
– Не надо любую, – нахмурился Максимов, – есть конкретный прейскурант. Он у вас за спиной. До конца недели переведете на счет в Сбербанке… Я сейчас вам эту цифирь распечатаю.
Вернер встревоженно вскинул голову:
– До конца недели?
Язык он после этого прикусил, но гадкое слово вырвалось. Воцарилось тягостное молчание. Екатерина выразительно постучала кулачком по симпатичной головке. Лохматов живо нацепил наушники. Максимов с головой зарылся в принтер. Любочка в приемной плавно отжала клавишу и затаила дыхание.
Клиентка испуганно обвела глазами всех присутствующих (за исключением невидимой Любочки) и зябко поежилась.
– Хорошо… я переведу сегодня. Сколько стоит ваш рабочий день?
– Триста, – как-то сипло выдавил Максимов. – Не рублей.
– Еще по-божески, – прошептала, пряча глаза, Екатерина. – А мог и пол-«тонны» срубить, злодей…
…От посетительницы остался тонкий шлейф настоящего «Ж'е Озе» и стул посреди кабинета. Оборвалось напряжение. Олежка Лохматов беспокойно принюхивался, что-то бормоча о роли и значении афродизиака в нашей жизни. Вернер невозмутимо показал на циферблат (день прошел, пора снимать остроту проблемы), приблизился к замаскированному бару и за горлышко выудил початый коньяк.
– Маловато осталось, Константин Андреевич. Почему не следишь за восполняемостью ресурсов?
– Деньги кончились в стабилизационном фонде, – хмыкнула Екатерина.
Придвинулся со стулом Лохматов. Екатерина сполоснула стаканы.
– Любочка, – повысил голос Максимов, – дверь на ключ, ключ в яйцо, у нас важное производственное совещание.
– Да неглупая, соображаю, – фыркнула приемная. – Только быстро давайте, домой пора.
– Счастье-то какое, – прокомментировал принятие первой Вернер. – Плохой ты все-таки человек, Константин Андреевич. Зациклен на производственной дисциплине. С утра по сто грамм – и день промчался бы как радостная новогодняя ночь. Неужели жалко стало?
– И гражданка Шатрова накатала бы телегу в милицию, копию – в мэрию и ближайший наркологический диспансер, – подхватила Екатерина. – Довольствуйся малым, Шурик. Константин Андреевич – золотая личность. Не сусальное, правда, золото – так, намывное, но все-таки. За золото и предлагаю выпить вторую.
Выпили.
– А теперь внимание, – объявил Вернер, вынимая из кармана свернутый листок. Разложил на коленке, разгладил ладонью. – Головы у нас, конечно, светлые, коллеги, но техническая беспомощность нашего агентства просто обескураживает. Константин Андреевич, с тебя три тысячи долларов.
– Всего-то? – пробормотал Максимов. – Чего это у тебя?
– Скидка сорок процентов, заметь. Знакомый на черном рынке угодил под шмон. Залетел на бабки – теперь распродает почти задаром новейшее шпионское имущество. Серьезно, Максимыч, вещички ценные.
– Дай-ка гляну. – Максимов сцапал листок.
– Да ты сам не поймешь. Слушай. Первое. Эндоскоп – работает по типу перископа в подводной лодке. Комплектуется гибким зондом – такой штуковиной, что позволяет видеть из-за угла, через щели, замочные скважины. Темнота не помеха – воспринимает инфракрасное излучение. Второе. Мини-камера – диаметр объектива меньше миллиметра. Втыкается в стену, и все пучком. Подобной штукой, кстати, сняли компромат на генпрокурора, когда он с девками резвился. Третье. Система акустического прослушивания помещения через телефонную сеть. Уехал на Таити отдыхать, а мы тут пьянствуем. Набираешь с Таити наш номер, ждешь, пока прозвучат два гудка, кладешь трубку – включается система. Затем перезваниваешь, набираешь код и слушаешь – в трубке прозвучит все, о чем мы говорим про тебя в твоем кабинете. Четвертое. Регистратор телефонных переговоров. Вроде диктофона со схемой подключения к телефону. Для ревнивых мужей. Прибор автоматически включает запись, когда трубка снята, и останавливает, когда положили. А при прослушивании на дисплее высветится номер, по которому звонили. Очень удобно быть в курсе всех бесед, которые ведет жена в отсутствие мужа. Или наоборот. И пятое – знаменитая «Радионяня». Вообще-то предназначена для наблюдения за ребенком, но в принципе «жучок» универсальный. Разницы никакой.
– Между прочим, Вернер прав, – задумчиво сказала Екатерина. – Жадность, Костик, это твоя натура, но ты подумай. Вернется сторицей.
– Не грузите меня, – поморщился Максимов. – Ладно, давай шпаргалку, потом разберемся. – Сложил листок по сгибам и убрал в ящик стола.
– Смотри, Костик, обрастет культурными слоями, забудется…
– Три дня, командир, решайся, – напомнил Вернер. – А то уйдет товар.
Олежка Лохматов постучал ногтем по стакану.
– Наилучшее дедовское средство! Приложишь стакан к стене – и слушай себе все, что происходит в соседней комнате. Прекрасные резонансные свойства, между прочим. Аккумулирует звуковые колебания голосового диапазона и является упрощенной моделью современного стетоскопа.
– Наливай, – буркнул Вернер.
Беседа потекла веселее. Прошлись недобрым словом по гражданке Шатровой, похихикали. Третий тост за гражданку Кулагину с точки зрения черного юмора был бы уместен, но как-то не решились. Даже Вернер, не особо утруждающийся в выборе слов, предпочел отделаться молчанием. От греха подальше.
Странное дело с этой Ириной Владимировной. Но обсуждать, в сущности, нечего. Всякий бред слышали. Процентов на восемьдесят – глупая шутка. Десять процентов – иные объяснения, еще десять – зловещий, натуральный маньяк, насмотревшийся страшилок и решивший пойти параллельным путем. Но что-то не слышали никогда о таких маньяках. Зачем гадать? Как говаривал композитор Хренников: «Гадать не надо, товарищи, надо лишь дождаться завтрашнего дня».
– Предлагаю не строить фантастических гипотез, время покажет, – объявил Максимов, убирая со стола пустую бутылку. – Все, по хатам, в девять утра милости просим на работу. Часиков в одиннадцать вечера я попробую позвонить Ирине Владимировне, прозондирую, как у нее настроение.
– Между прочим, есть отличный способ поднять незамужней женщине настроение, – скабрезно хихикнул Вернер. – Если хочешь, Константин Андреевич, поделюсь информацией.
– Не про ту честь, – отмахнулась Екатерина. – С некоторых пор нашего Константина Андреевича это не волнует. Есть одна особа. Нет, конечно, он освободится от тяжкого гнета, но когда это произойдет? Я бы поставила месяца на четыре – к осенней депрессии. Но стоит ли загадывать?
Сгребли орудия труда, разделили по последней. Посидели, разошлись.
Улизнула Любаша, прочирикав очередному бой-френду, что бежит в ЦУМ, он обязан подхватить ее у ступеней, чтобы накормить хрустящей курочкой в открывшемся кафе напротив магазина, а затем отвезти домой, за что она, может быть, напоит счастливчика чаем.
Максимов без причин задержался. Случалось с ним такое – не пускала работа. Сидел, уткнувшись в монитор, бессмысленно водил мышкой. Курсор перемещался скачками. Надо шарик прочистить. Или коврик заменить. Или прекратить, в конце концов, портить зрение и взвалить общение с оргтехникой на плечи сотрудников. Олежка Лохматов обрадуется. Любит он ничего не делать. А кто любит?
Разошлись не все. За спиной бесшумно возникла Екатерина (Максимов вздрогнул), потрепала начальника по вихрам и со свойственной ей грацией примостилась на краешке стола:
– Призадумался, Константин Андреевич?
– Заплутал, – улыбнулся Максимов, – в последней мозговой извилине.
Офис «Профиля» и все, что входило в круг, очерченный страшным словом «работа», Екатерина посещала в строгих деловых костюмах. Но выглядела в них настолько сексуально, как если бы приходила трудиться в крошечных стрингах.
– Ты знаешь, Костик, и я заплутала, – печально вымолвила Екатерина. – Я, кажется, влюбилась…
Он не услышал в ее словах традиционных насмешливых ноток. С удивлением оторвал глаза от упакованных в капрон коленок и поднял выше.
– А по тебе не скажешь. Ты знаешь, я уже ревную.
– А по тебе тоже не скажешь, – пожала плечами Екатерина. – Но ты же не станешь отрицать, что уже полгода безнадежно влюблен, умудряясь совмещать это чувство со скорбью по покойной жене?
– Давай не будем о покойных, – нахмурился Максимов. – Надеюсь, ты влюбилась в мужчину?
– Надеюсь, да, – засмеялась сыщица. – Во всяком случае, разговаривая в моем присутствии с женой, он старается не бледнеть и почти не заикается. Теперь не знаю, что мне с этой напастью делать. Тащить тяжело, а выбросить жалко.
– Тяжелый крест – любить иных, – почесал затылок Максимов. – Какие-то странные мы с тобой, Катюша. Большинство людей, подхватив любовный вирус, парят на крыльях, наплевав на полетные инструкции, им жизнь представляется смешной и легкой. До невозможности легкой.
– Невыносимая легкость бытия? – задумалась Екатерина. – Хорошая фраза… Не я ее придумала, нет?
– Кино такое было. Послушай, Катя, а к твоей заразной болезни ни я, ни Вернер отношения не имеем?
– Даже отдаленного, – фыркнула сотрудница, – и не надейся. Я давно не путаю работу с личной жизнью. Помнишь, как четыре года назад ты оказался по недосмотру в моей постели? Вот с тех пор и не путаю.
– Не понравилось? – прищурился Максимов.
– Очень понравилось, – похвалила Екатерина, – молодец. Но работа дороже. До завтра, Костик.
Поднялась, одернув юбку, и, грациозно покачивая формами, поплыла к двери.
– Жуть, конечно, кромешная, – остановилась на пороге, задумчиво посмотрев на шефа. – Мы оба влюблены и не спешим домой. Но я не об этом. Представляю – вот бы мне позвонили и по секрету поведали, что через неделю я умру. Б-р-ррр… – Екатерина манерно передернула плечами. – Я бы окочурилась, Костик, честное слово. И не стала бы дожидаться ясности – шутка или нет, собрала бы чемодан, наврала тебе с три короба о необходимости внеочередного отпуска – и подальше от людских глаз…Чао.
Хлопнула дверь в кабинете. Хлопнула в приемной. Хлопнула входная с улицы.
– Охрана? – поднял трубку Максимов. – Агентство «Профиль», Казакова, шесть. Мы уходим.
В кабинете Максимова было сумрачно и неуютно. Состояние затянувшейся тяжести после праздника. Протащившийся волоком день лишь усугубил депрессию.
Больше всех постаралась гражданка Шатрова – этой пышнотелой, назойливой креолке однажды примерещилось, будто ее муж развлекается на стороне, в связи с чем гражданка Шатрова заявилась в «Профиль» и вот уже две недели истязает сотрудников, требуя предоставить ей документальные свидетельства адюльтера. Ситуация неуставная – даме от души посочувствовали и указали на дверь. Слежка за гражданами – занятие чертовски увлекательное, но монополией на эту радость обладает исключительно государство, частным лицам оно запрещено, поскольку нарушаются права человека. Статья семь, пункт третий Закона РФ о частной детективной и охранной деятельности. Каким образом гражданке Шатровой удалось уговорить агентство (читай, Максимова) – отдельная грустная история, в которой немаловажную роль сыграла сумма, предложенная гражданкой.
Самое же смешное заключалось в том, что десятидневная слежка за объектом не выявила никакой супружеской измены! Гражданин Шатров был чист, как последний импотент! Работа, бар, друзья, одинокие посиделки в кинозале. На заигрывания путан не реагировал, свиданий не назначал. Единственный грешок – полчаса, проведенные в стрип-баре, откуда он выходил явно не в духе. Депрессия у человека. Когда же собранная информация была торжественно предоставлена гражданке Шатровой, случилось непредвиденное. Вместо того чтобы обрадоваться и всех расцеловать, гражданка Шатрова пришла в неистовую ярость, стала орать, что этого не может быть, что нечистоплотные детективы сговорились с ее мужем, который определенно впал в адюльтер. Уж она-то знает! С чего гражданка вбила себе этот адюльтер в голову, никому не известно. Она грозилась пойти жаловаться (интересно, куда?), требовала возврата денег. А когда немного успокоилась, решительно заявила, что так просто этого дела не оставит. И если агентство не предъявит ей требуемые материалы через неделю, то крупно пожалеет.
Очередной скандальной рекламы Максимову не хотелось. И на супруга гражданки Шатровой никакой надежды не было. Поэтому на экстренном совещании под похмельный сатанинский хохот было принято беспрецедентное решение: под видом документальных свидетельств предъявить художественные. Нанять толковую путану («Есть тут одна носительница хламидий, – мстительно урчал Вернер. – Огневая штучка. У кого угодно вскочит»), повесить ее на депрессивного муженька, довести до постели и все это дело аккуратно заснять. Пусть подавится.
Словом, до 17.00 со скрипом дотянули. «Наше время пошло», – тихо радовался Вернер. Но под занавес дня нарисовалась еще одна посетительница…
Длинноногая Екатерина сидела в кресле, прямая как шпага, взгляд остановившийся. Вернер мысленно рисовал на осточертевших обоях рюмочку. Олежка Лохматов в дальнем углу сливался с цикламеном, глотал цитрамон и через наушники слушал плеер – любимую песню «Короля и Шута» про дедушку, которого волки съели. Максимов задумчиво смотрел в глаза посетительнице.
– Позвонил мужчина, сказал, что ему очень жаль, но через неделю я должна умереть.
«Действительно жаль, – с огорчением подумал Максимов, – не хотелось бы такую потерять». Немного за тридцать, хороша собой, выхолена, удлиненное лицо, челочка. Отдаленное сходство с певицей третьей эмигрантской волны Любой Успенской, но помоложе. На вид спокойная, даже строгая.
Детективы молчали.
Посетительница вздохнула и понизила голос:
– Посоветовал закончить свои дела, чтобы не было «хвостов», подготовиться к вечности и к указанному дню постараться не переживать. Дословно не припомню, но смысл похожий. У него еще голос был такой… дрожащий. Тихо говорил, заторможенно, с чувством…
– Не по бумажке? – покосилась Екатерина.
– Н-нет, не думаю… Хотя и не импровизировал – знал, что скажет.
– А вы, простите? – откашлялся Максимов. Остатки праздника в пищеводе продолжали препятствовать членораздельной речи.
– Кулагина Ирина Владимировна. – Посетительница вынула из сумочки паспорт и положила перед Максимовым. Сыщик рассеянно пролистал книжицу.
– Позвонил вам домой? – уточнила Екатерина.
– Да, конечно, поздно вечером. Голос незнакомый. Я как раз собиралась ложиться спать – постель разобрала, ночник притушила, а тут – здрасте… Если вас интересует, одна ли я собиралась ложиться спать, то да, одна.
Графа «Семейное положение» девственно пустая. Но это означает лишь отсутствие мужа на текущий момент. Все прочие браки-разводы при обмене паспортов не учитываются. Однако страничка «Дети» также пуста. Не сложилось, бывает.
– А за что вам такое счастье, не сказал? – вкрадчиво вступил Вернер.
Ирина хорошо владела собой. Но это «хорошо» могло в любую секунду оборваться.
– Не сказал. Трубку повесил.
Тишина в офисе.
– Ну что ж, – попытался сострить Вернер, – время на раздумья у вас пока есть.
– Нет времени, – покачала головой Ирина. – Он звонил во вторник, двадцать седьмого апреля. А сегодня третье, понедельник.
Продолжение немой сцены.
Лохматов снял наушники, пробормотал:
– Жаль, нет ружья… – и принялся созерцать Ирину, как зверюшку из далекой галактики.
У Екатерины проснулась жалость. У Максимова – раздражение. У Вернера – математические способности: он наморщил лоб, пошевелил губами и начал загибать пальцы:
– Ага. То есть умереть вы должны завтра. Веселенькое дельце.
– Типун вам на язык, – поморщилась Ирина. – Впрочем, исходя из хронологии… наверное.
– А у кого-то есть причины желать вашей смерти? – спросила Екатерина.
Женщина как-то тревожно покосилась на дверь. Подумав, пожала плечами:
– Я таких не знаю.
– Не могу избавиться от мысли, что вы всю неделю беспробудно спали, – с укором заметил Максимов. – Ладно, давайте начнем сначала. Он позвонил перед сном. Вы уже разобрали постель. Хорошо выспались?
– А знаете, неплохо, – оживилась женщина. – Я сначала не испугалась. Неприятное ощущение, не больше. Развлекается кто-то. Шутит. Да и голос… как бы вам это сказать… Легковесный. Нет, он, конечно, старался казаться серьезным, но… что-то в нем было не так. А я до этого выпила бокал красного вина – ну чтобы расслабиться, уснуть побыстрее, понимаете?..
– У вас АОН есть? – перебил Лохматов. – Или автоответчик?
– Нет, – сокрушенно развела руками Ирина. – Деловые разговоры… да и часть личных я веду по сотовому, а домашний стараюсь лишний раз не афишировать.
– Понятно, – хлопнула саблеобразными ресницами Екатерина. – И что же было потом?
– Я забыла о звонке. Совсем. Вы можете не верить, но это так, зачем обманывать? Работа отнимает все время. Он позвонил в четверг, сказал, что я умру через пять дней. Я сделала попытку поговорить с этим психом, но он уже повесил трубку. Вот тут я испугалась по-настоящему. Ночью ворочалась, уснуть не могла, а в пятницу чуть свет первым делом побежала в милицию.
– То есть вина намедни вы уже не пили, – иронично констатировал Максимов.
– Не пила, – подтвердила Ирина. – Не успела. Я так испугалась… Потом, конечно, выпила… с коньячком, но не думаю, что от этого была польза. А в милиции, сами понимаете…
– Ах, нам ли не понимать, – оживился Вернер. – Старая песня. Ерундой они не занимаются, дел невпроворот, преступников ловить надо, и к каждой прелестной особе, которой что-то померещилось или послышалось, просто физически не могут приставить охрану. Вот когда вас убьют, тогда пожалуйста – приходите.
– Грубовато, но смысл верен, – поджала губки дама. – Я сумела пробиться к начальнику криминальной милиции Железнодорожного района некоему капитану Корнееву. Он выслушал, повздыхал, полистал зачем-то свой настольный календарь и посоветовал обратиться в частное агентство «Профиль» – благо оно на соседней улице и не гнушается пустяковыми делами.
На лицо Максимова легла тень воспоминаний. Он однажды слышал данную фамилию – Корнеев. Ведь жизнь щедра на лица и события. Неприятный эпизод или ряд неприятных эпизодов… Нет, навскидку память не стреляла. Шут с ним, товарищем Корнеевым.
– А когда я вышла из милиции, меня опять охватило безразличие, – продолжала Ирина, немного зардевшись. – Экая, право, глупость, – подумала я. Не пойду никуда. Люди смеяться будут. И не пошла. Вот только… – Дама изменилась в лице. – Настал момент, когда попытки казаться невозмутимой становятся никому не нужны.
Детективы переглянулись.
– Позвольте сообразить… Он позвонил в третий раз? – смекнул Максимов. – А вы опять не удосужились приобрести АОН. Когда же это знаменательное событие случилось? Вчера, сегодня?
– Дался тебе этот АОН, – фыркнул Вернер. – Наверняка звонили из защищенного места.
– Сегодня позвонил… – Утратив контроль за лицом, Ирина принялась неудержимо бледнеть. – Я подогревала завтрак в микроволновке… Он вежливо поздоровался, напомнил, что завтра мне придется умереть…
– Сколько времени потеряно, дьявол! – сорвался Максимов, врезав ладонью по подлокотнику. Ох уж эти бестолковые железные барышни, на поверку ничем не лучше прочих кисейных. Поздно устанавливать у клиентки определитель номера – придурок больше не позвонит, он свое черное телефонное дело сделал. А любые сыскные мероприятия в оставшиеся часы будут выглядеть клоунадой. – Так чего же вы хотите от агентства, Ирина Владимировна? Вам нужна охрана на завтрашний день?
– Мне нужна… защита, – дрогнул голос клиентки. Из последних сил она пыталась совладать с собой. Но лежащие на коленях руки уже охватывала предательская дрожь.
Екатерина, спохватившись, победила похмельную недвижимость, укоризненно покосилась на Вернера и отправилась к кулеру. Вернер за спиной посетительницы развел руками – не успел.
Выпив воды, Ирина успокоилась.
– Вы поможете мне? – спросила она с неподдельной надеждой у Максимова. – Не надо опекать меня до третьего пришествия, это понятно. Но завтрашний день… Может, парочка последующих…
Не любил Максимов, когда на него смотрят с неподдельной надеждой. Смущаться начинал, и совесть во всех местах чесалась. А ведь ясно написано на входе: «Частное детективное бюро», а не «Фонд бесплатного вспомоществования во всяческих ситуациях».
– Хорошо, – пробормотал он, – мы составим договор. Подойдите к секретарше – она все оформит. И усиленно советуем вам, Ирина Владимировна, завтра посидеть дома. Под защитой, разумеется.
– Не могу, – Ирина обреченно мотнула головой. – Хоть режьте. Завтра шведы приезжают – из Эстер…сунда, это городок такой, вроде нашего Академгородка. Мы целый год готовили эту встречу, из кожи лезли, чтобы заключить договор, и вот теперь, когда выгодная сделка уже в кармане…
– А вы где работаете, простите? – поморщился Максимов.
– Фирма «Бетаком», может, слышали? Развитие информационных технологий, техническая поддержка малого бизнеса…
– Вас некому защитить?
Ирина смутилась:
– Это маленькая фирма… Да и знаете, если честно – не хочу выглядеть посмешищем.
– Дело в принципе хозяйское, – пожал плечами Максимов. – Мы беремся с горячим энтузиазмом вас защищать и тормозить любого, кто проявит к вам нездоровый интерес, но это не значит, что сами вы при этом можете вести себя легкомысленно. Впрочем, вы клиентка, деньги – ваши, и жизнь, кстати, – ваша, вам решать. А что касается оплаты…
– Я согласна на любую сумму, – быстро сказала Ирина.
– Не надо любую, – нахмурился Максимов, – есть конкретный прейскурант. Он у вас за спиной. До конца недели переведете на счет в Сбербанке… Я сейчас вам эту цифирь распечатаю.
Вернер встревоженно вскинул голову:
– До конца недели?
Язык он после этого прикусил, но гадкое слово вырвалось. Воцарилось тягостное молчание. Екатерина выразительно постучала кулачком по симпатичной головке. Лохматов живо нацепил наушники. Максимов с головой зарылся в принтер. Любочка в приемной плавно отжала клавишу и затаила дыхание.
Клиентка испуганно обвела глазами всех присутствующих (за исключением невидимой Любочки) и зябко поежилась.
– Хорошо… я переведу сегодня. Сколько стоит ваш рабочий день?
– Триста, – как-то сипло выдавил Максимов. – Не рублей.
– Еще по-божески, – прошептала, пряча глаза, Екатерина. – А мог и пол-«тонны» срубить, злодей…
…От посетительницы остался тонкий шлейф настоящего «Ж'е Озе» и стул посреди кабинета. Оборвалось напряжение. Олежка Лохматов беспокойно принюхивался, что-то бормоча о роли и значении афродизиака в нашей жизни. Вернер невозмутимо показал на циферблат (день прошел, пора снимать остроту проблемы), приблизился к замаскированному бару и за горлышко выудил початый коньяк.
– Маловато осталось, Константин Андреевич. Почему не следишь за восполняемостью ресурсов?
– Деньги кончились в стабилизационном фонде, – хмыкнула Екатерина.
Придвинулся со стулом Лохматов. Екатерина сполоснула стаканы.
– Любочка, – повысил голос Максимов, – дверь на ключ, ключ в яйцо, у нас важное производственное совещание.
– Да неглупая, соображаю, – фыркнула приемная. – Только быстро давайте, домой пора.
– Счастье-то какое, – прокомментировал принятие первой Вернер. – Плохой ты все-таки человек, Константин Андреевич. Зациклен на производственной дисциплине. С утра по сто грамм – и день промчался бы как радостная новогодняя ночь. Неужели жалко стало?
– И гражданка Шатрова накатала бы телегу в милицию, копию – в мэрию и ближайший наркологический диспансер, – подхватила Екатерина. – Довольствуйся малым, Шурик. Константин Андреевич – золотая личность. Не сусальное, правда, золото – так, намывное, но все-таки. За золото и предлагаю выпить вторую.
Выпили.
– А теперь внимание, – объявил Вернер, вынимая из кармана свернутый листок. Разложил на коленке, разгладил ладонью. – Головы у нас, конечно, светлые, коллеги, но техническая беспомощность нашего агентства просто обескураживает. Константин Андреевич, с тебя три тысячи долларов.
– Всего-то? – пробормотал Максимов. – Чего это у тебя?
– Скидка сорок процентов, заметь. Знакомый на черном рынке угодил под шмон. Залетел на бабки – теперь распродает почти задаром новейшее шпионское имущество. Серьезно, Максимыч, вещички ценные.
– Дай-ка гляну. – Максимов сцапал листок.
– Да ты сам не поймешь. Слушай. Первое. Эндоскоп – работает по типу перископа в подводной лодке. Комплектуется гибким зондом – такой штуковиной, что позволяет видеть из-за угла, через щели, замочные скважины. Темнота не помеха – воспринимает инфракрасное излучение. Второе. Мини-камера – диаметр объектива меньше миллиметра. Втыкается в стену, и все пучком. Подобной штукой, кстати, сняли компромат на генпрокурора, когда он с девками резвился. Третье. Система акустического прослушивания помещения через телефонную сеть. Уехал на Таити отдыхать, а мы тут пьянствуем. Набираешь с Таити наш номер, ждешь, пока прозвучат два гудка, кладешь трубку – включается система. Затем перезваниваешь, набираешь код и слушаешь – в трубке прозвучит все, о чем мы говорим про тебя в твоем кабинете. Четвертое. Регистратор телефонных переговоров. Вроде диктофона со схемой подключения к телефону. Для ревнивых мужей. Прибор автоматически включает запись, когда трубка снята, и останавливает, когда положили. А при прослушивании на дисплее высветится номер, по которому звонили. Очень удобно быть в курсе всех бесед, которые ведет жена в отсутствие мужа. Или наоборот. И пятое – знаменитая «Радионяня». Вообще-то предназначена для наблюдения за ребенком, но в принципе «жучок» универсальный. Разницы никакой.
– Между прочим, Вернер прав, – задумчиво сказала Екатерина. – Жадность, Костик, это твоя натура, но ты подумай. Вернется сторицей.
– Не грузите меня, – поморщился Максимов. – Ладно, давай шпаргалку, потом разберемся. – Сложил листок по сгибам и убрал в ящик стола.
– Смотри, Костик, обрастет культурными слоями, забудется…
– Три дня, командир, решайся, – напомнил Вернер. – А то уйдет товар.
Олежка Лохматов постучал ногтем по стакану.
– Наилучшее дедовское средство! Приложишь стакан к стене – и слушай себе все, что происходит в соседней комнате. Прекрасные резонансные свойства, между прочим. Аккумулирует звуковые колебания голосового диапазона и является упрощенной моделью современного стетоскопа.
– Наливай, – буркнул Вернер.
Беседа потекла веселее. Прошлись недобрым словом по гражданке Шатровой, похихикали. Третий тост за гражданку Кулагину с точки зрения черного юмора был бы уместен, но как-то не решились. Даже Вернер, не особо утруждающийся в выборе слов, предпочел отделаться молчанием. От греха подальше.
Странное дело с этой Ириной Владимировной. Но обсуждать, в сущности, нечего. Всякий бред слышали. Процентов на восемьдесят – глупая шутка. Десять процентов – иные объяснения, еще десять – зловещий, натуральный маньяк, насмотревшийся страшилок и решивший пойти параллельным путем. Но что-то не слышали никогда о таких маньяках. Зачем гадать? Как говаривал композитор Хренников: «Гадать не надо, товарищи, надо лишь дождаться завтрашнего дня».
– Предлагаю не строить фантастических гипотез, время покажет, – объявил Максимов, убирая со стола пустую бутылку. – Все, по хатам, в девять утра милости просим на работу. Часиков в одиннадцать вечера я попробую позвонить Ирине Владимировне, прозондирую, как у нее настроение.
– Между прочим, есть отличный способ поднять незамужней женщине настроение, – скабрезно хихикнул Вернер. – Если хочешь, Константин Андреевич, поделюсь информацией.
– Не про ту честь, – отмахнулась Екатерина. – С некоторых пор нашего Константина Андреевича это не волнует. Есть одна особа. Нет, конечно, он освободится от тяжкого гнета, но когда это произойдет? Я бы поставила месяца на четыре – к осенней депрессии. Но стоит ли загадывать?
Сгребли орудия труда, разделили по последней. Посидели, разошлись.
Улизнула Любаша, прочирикав очередному бой-френду, что бежит в ЦУМ, он обязан подхватить ее у ступеней, чтобы накормить хрустящей курочкой в открывшемся кафе напротив магазина, а затем отвезти домой, за что она, может быть, напоит счастливчика чаем.
Максимов без причин задержался. Случалось с ним такое – не пускала работа. Сидел, уткнувшись в монитор, бессмысленно водил мышкой. Курсор перемещался скачками. Надо шарик прочистить. Или коврик заменить. Или прекратить, в конце концов, портить зрение и взвалить общение с оргтехникой на плечи сотрудников. Олежка Лохматов обрадуется. Любит он ничего не делать. А кто любит?
Разошлись не все. За спиной бесшумно возникла Екатерина (Максимов вздрогнул), потрепала начальника по вихрам и со свойственной ей грацией примостилась на краешке стола:
– Призадумался, Константин Андреевич?
– Заплутал, – улыбнулся Максимов, – в последней мозговой извилине.
Офис «Профиля» и все, что входило в круг, очерченный страшным словом «работа», Екатерина посещала в строгих деловых костюмах. Но выглядела в них настолько сексуально, как если бы приходила трудиться в крошечных стрингах.
– Ты знаешь, Костик, и я заплутала, – печально вымолвила Екатерина. – Я, кажется, влюбилась…
Он не услышал в ее словах традиционных насмешливых ноток. С удивлением оторвал глаза от упакованных в капрон коленок и поднял выше.
– А по тебе не скажешь. Ты знаешь, я уже ревную.
– А по тебе тоже не скажешь, – пожала плечами Екатерина. – Но ты же не станешь отрицать, что уже полгода безнадежно влюблен, умудряясь совмещать это чувство со скорбью по покойной жене?
– Давай не будем о покойных, – нахмурился Максимов. – Надеюсь, ты влюбилась в мужчину?
– Надеюсь, да, – засмеялась сыщица. – Во всяком случае, разговаривая в моем присутствии с женой, он старается не бледнеть и почти не заикается. Теперь не знаю, что мне с этой напастью делать. Тащить тяжело, а выбросить жалко.
– Тяжелый крест – любить иных, – почесал затылок Максимов. – Какие-то странные мы с тобой, Катюша. Большинство людей, подхватив любовный вирус, парят на крыльях, наплевав на полетные инструкции, им жизнь представляется смешной и легкой. До невозможности легкой.
– Невыносимая легкость бытия? – задумалась Екатерина. – Хорошая фраза… Не я ее придумала, нет?
– Кино такое было. Послушай, Катя, а к твоей заразной болезни ни я, ни Вернер отношения не имеем?
– Даже отдаленного, – фыркнула сотрудница, – и не надейся. Я давно не путаю работу с личной жизнью. Помнишь, как четыре года назад ты оказался по недосмотру в моей постели? Вот с тех пор и не путаю.
– Не понравилось? – прищурился Максимов.
– Очень понравилось, – похвалила Екатерина, – молодец. Но работа дороже. До завтра, Костик.
Поднялась, одернув юбку, и, грациозно покачивая формами, поплыла к двери.
– Жуть, конечно, кромешная, – остановилась на пороге, задумчиво посмотрев на шефа. – Мы оба влюблены и не спешим домой. Но я не об этом. Представляю – вот бы мне позвонили и по секрету поведали, что через неделю я умру. Б-р-ррр… – Екатерина манерно передернула плечами. – Я бы окочурилась, Костик, честное слово. И не стала бы дожидаться ясности – шутка или нет, собрала бы чемодан, наврала тебе с три короба о необходимости внеочередного отпуска – и подальше от людских глаз…Чао.
Хлопнула дверь в кабинете. Хлопнула в приемной. Хлопнула входная с улицы.
– Охрана? – поднял трубку Максимов. – Агентство «Профиль», Казакова, шесть. Мы уходим.
2
После гибели Агнессы Маринка сильно изменилась. Круглые щечки стали плоскими – ни одно баловство не спасало. На дворовые тусовки почти не ходила, почти все время молчала. Книжки почитывала, чего раньше за ребенком не замечалось. Научилась готовить пиццу – причем освоила дюжину абсурдных начинок – от рыбы скумбрии до спецбананов – наивно полагая, что это разные блюда и папа должен быть рад.
– Опять не гуляла, опять весь день уроки делала? – сокрушался Максимов, норовя приобнять дочь. – И в кого ты у меня такая растешь?
Он ни разу не обругал ее за последние полгода! Всеобъемлющее чувство вины и рана на сердце не рубцевались. Не желали! Наоборот, чем больше проходило времени с того дождливого понедельника, тем муторнее становилось на душе. Он старался как можно реже подходить к зеркалу, ни разу не встал на весы, все семейные фотоальбомы запер в секретере, а ключ старательно потерял. На прошлой неделе он обнаружил на замке следы взлома неумелой детской рукой, а Маринка в тот вечер была предельно молчалива…
– Не нуди, папахен, – огрызнулась дочь. – Настроения не было гулять. Тележурнал смотрела – «Хочу все забыть», понимаешь? Есть будешь?
– Буду, дочь, непременно. Но позже. Когда приду.
– А ты еще не пришел?.. Ах, прости, к тете Маше собрался. Как всегда, ненадолго и не всерьез. Вот только душ примешь.
– Не брюзжи.
Но Маринка уже завелась.
– И не надоест тебе жить на две постели? Ну скажи, папахен, почему бы тете Маше не перебраться в наш дом? Она не против, ты не против, я не против, мне уже до лампочки. Тогда по вечерам ты будешь дома. Будем чинно сидеть в гостиной за круглым столом и играть в подкидного дурака, вернее, дуру, поскольку выиграть у тебя в эту народную игру невозможно… Почему бы ей не переехать, пап? Проще-то ведь только сплюнуть.
– А как до дела, так ничего у нас не выходит, – развел руками Максимов. – Не ладится ее переезд, Мариша. Это сложная философия, с которой не справится ни одна женщина.
– Почему?
– А потому что это ваша природная черта – усложнять там, где не надо, и упрощать там, где сложно.
Впопыхах он принял прохладный душ и вырядился в чистое.
– Не скажешь ничего приятного напоследок? – выкрикнула с кухни Маринка.
Очень он хотел сказать своей дочери что-то приятное. И не только сказать, но и сделать. Самое время. А напоследок он еще ох как скажет…
Максимов мялся на пороге, понимая, что слово не вернуть.
– Мариш, давай машину купим?
На кухне воцарилось потрясенное молчание. Через минуту из ослабших рук ребенка выпала шумовка. Через другую показалась сама – какая-то ватная, растерянная.
– Стиральную, швейную, закаточную?..
– Нет.
– Ты серьезно, папа?
– Серьезно, – кивнул Максимов с важным видом. – А какие проблемы, дочь? Давно пора. Заработал за последний квартал по-божески, долгов не наделал.
– Ясненько, – осенило Маринку, – тетя Маша надоумила.
– При чем здесь тетя Маша? – обиделся Максимов.
– Чтобы в маршрутках больше ни с кем не знакомился. – Он впервые за много дней узрел на губах ребенка озорную улыбку (а ведь всякого можно купить…). – Ладно, папа, шучу. Новость просто блеск. Когда пойдем? И учти, я с тебя теперь не слезу. Обещал – выполняй.
– Не пойдем, – возразил Максимов. – Ты девица взрослая – доверяю подобрать достойную нашей семьи тачку самостоятельно. Не дороже пятнадцати. В Интернете покопайся, журналы полистай. Не забудь, что через три года ты получишь права и должна смотреться за рулем так, чтобы народ не смеялся. Но во дворе не трепать. Подберешь – телефонируй.
– Опять не гуляла, опять весь день уроки делала? – сокрушался Максимов, норовя приобнять дочь. – И в кого ты у меня такая растешь?
Он ни разу не обругал ее за последние полгода! Всеобъемлющее чувство вины и рана на сердце не рубцевались. Не желали! Наоборот, чем больше проходило времени с того дождливого понедельника, тем муторнее становилось на душе. Он старался как можно реже подходить к зеркалу, ни разу не встал на весы, все семейные фотоальбомы запер в секретере, а ключ старательно потерял. На прошлой неделе он обнаружил на замке следы взлома неумелой детской рукой, а Маринка в тот вечер была предельно молчалива…
– Не нуди, папахен, – огрызнулась дочь. – Настроения не было гулять. Тележурнал смотрела – «Хочу все забыть», понимаешь? Есть будешь?
– Буду, дочь, непременно. Но позже. Когда приду.
– А ты еще не пришел?.. Ах, прости, к тете Маше собрался. Как всегда, ненадолго и не всерьез. Вот только душ примешь.
– Не брюзжи.
Но Маринка уже завелась.
– И не надоест тебе жить на две постели? Ну скажи, папахен, почему бы тете Маше не перебраться в наш дом? Она не против, ты не против, я не против, мне уже до лампочки. Тогда по вечерам ты будешь дома. Будем чинно сидеть в гостиной за круглым столом и играть в подкидного дурака, вернее, дуру, поскольку выиграть у тебя в эту народную игру невозможно… Почему бы ей не переехать, пап? Проще-то ведь только сплюнуть.
– А как до дела, так ничего у нас не выходит, – развел руками Максимов. – Не ладится ее переезд, Мариша. Это сложная философия, с которой не справится ни одна женщина.
– Почему?
– А потому что это ваша природная черта – усложнять там, где не надо, и упрощать там, где сложно.
Впопыхах он принял прохладный душ и вырядился в чистое.
– Не скажешь ничего приятного напоследок? – выкрикнула с кухни Маринка.
Очень он хотел сказать своей дочери что-то приятное. И не только сказать, но и сделать. Самое время. А напоследок он еще ох как скажет…
Максимов мялся на пороге, понимая, что слово не вернуть.
– Мариш, давай машину купим?
На кухне воцарилось потрясенное молчание. Через минуту из ослабших рук ребенка выпала шумовка. Через другую показалась сама – какая-то ватная, растерянная.
– Стиральную, швейную, закаточную?..
– Нет.
– Ты серьезно, папа?
– Серьезно, – кивнул Максимов с важным видом. – А какие проблемы, дочь? Давно пора. Заработал за последний квартал по-божески, долгов не наделал.
– Ясненько, – осенило Маринку, – тетя Маша надоумила.
– При чем здесь тетя Маша? – обиделся Максимов.
– Чтобы в маршрутках больше ни с кем не знакомился. – Он впервые за много дней узрел на губах ребенка озорную улыбку (а ведь всякого можно купить…). – Ладно, папа, шучу. Новость просто блеск. Когда пойдем? И учти, я с тебя теперь не слезу. Обещал – выполняй.
– Не пойдем, – возразил Максимов. – Ты девица взрослая – доверяю подобрать достойную нашей семьи тачку самостоятельно. Не дороже пятнадцати. В Интернете покопайся, журналы полистай. Не забудь, что через три года ты получишь права и должна смотреться за рулем так, чтобы народ не смеялся. Но во дворе не трепать. Подберешь – телефонируй.