— Похоже, что он…
Но Дэмьен не дал ему договорить.
— Все нормально, Поль.
Бухер настороженно взглянул на него. А Дэмьен бесстрастно объявил:
— Он сам себя уничтожит.
«Разумеется, — подумал Бухер, — этого и, следовало ожидать. Где бы ни возникала хоть малейшая угроза, Дэмьен был начеку и действовал наверняка. Так что его, Бухера, беспокойство за жизнь этого юноши было абсолютно излишним, просто даже неуместным». И вдруг старик вспомнил о фотографиях в комнате Дэмьена.
— Кто эта женщина? — спросил Бухер. — Откуда у тебя эти снимки?
Юношу передернуло.
— Это Он подослал ее. Она была похожа на фавна.
— О, Господи, — вырвалось у Бухера.
— Не кощунствуй, — оборвал его Дэмьен.
— А где тело? Где останки?
— У меня есть прекрасный способ отделываться от них. — На лице юноши блуждала странная улыбка. — В конце концов, мне это положено по законам крови.
Ладони Бухера вспотели. Вскочив с кресла, он пристально посмотрел на сына Дэмьена.
— Но ведь это безумие, — почти выкрикнул старик, — это… — он силился подобрать нужное слово, но никак не мог найти его, — это… это недостойно. Твой отец никогда не падал так низко. Ни разу не марал он таким образом своих рук. — Лицо Бухера покрылось красными пятнами от внезапно охватившего его гнева. — Твой отец… Дэмьен вскочил.
— Заткнись, — рявкнул он с такой силой, что Бухер, резко отпрянув, упал на софу.
— Никогда больше не заикайся о моем отце. Это приказ.
Бухер все еще пытался возражать.
— Никогда бы он не пошел на такое. Все его поступки служили определенной цели. Существовал метод. Вот ты все время говоришь о разрушении, а твой отец имел в виду контроль. И все было направлено на то, чтобы контролировать мир и владеть человеческими душами…
— Что-о? — яростно прорычал Дэмьен-младший. — Ты еще смеешь утверждать, будто мой отец хоть на миг задумывался о ваших никчемных душонках? Ты смеешь считать, что они его могли интересовать?
Бухер сорвал со своего пальца перстень и ткнул его юноше прямо в лицо, указывая на три шестерки. Затем твердо произнес:
— И он сделает то, что всем, малым и великим, богатым и нищим, свободным и рабам, положено будет начертание на правую руку их, или на чело их; И что никому нельзя будет ни покупать ни продавать, кроме того, кто имеет сие начертание, или имя зверя, или число имени его.
Бухер поднялся во весь рост.
— Это из «Откровения», — разъяснил он. — Покупать или продавать. Контролировать. Вот на что мы отдали столько сил. Чтобы он смог…
— Заткнись же ты наконец, — с губ юноши стекала слюна. — И не цитируй мне всю эту чушь. Ты точно такой же кретин, как и все остальные. Восставший ангел был сброшен в бездну, и за этим может последовать только одно разрушение всего и вся. Только в этом истинная сладость мести. — Дэмьен-младший улыбнулся. — И это будет моя месть!
Бухер остолбенел. А юноша ходил вокруг него, издеваясь и тыча пальцем прямо в лицо старику.
— Мой отец уверял, что двух тысяч лет с вас довольно. Ты болтаешь о каком-то контроле, а ваши философы чешут языки, приплетая сюда свободу выбора. И в частности, свободу выбора между моим отцом и Назаретянином. Ну так вот, Поль, выбор уже сделан. А ты своим колебанием от выживания до тотального разрушения подсобил человечеству сделать его ставку. Ты помог подвести его к самому краю бездны и дать возможность заглянуть в пропасть. — Дэмьен ущипнул Бухера за щеку. — Всего один щелчок — и нет человечества… — Юноша улыбнулся и, не оглядываясь, покинул зал. Бухер услышал, как Дэмьен, рассмеявшись, кликнул собаку.
Шаги стихли. Бухер медленно пересек холл и, поднявшись по лестнице, остановился возле комнаты Дэмьена. Он слышал, как тот слоняется из угла в угол, и чувствовал присутствие собаки.
Затаив дыхание, Бухер на цыпочках прокрался по коридору к часовне и тихонько вошел туда. Какое-то мгновение он стоял неподвижно, затем приблизился к трупу. Встав на колени, старик сжал в ладонях мертвую руку Дэмьена-старшего.
— Дэмьен, — прошептал он, — с того самого момента, как ты меня призвал, я трудился ради твоего отца. Ради прихода его царства. Я уверовал в него и знал, что его победа неизбежна. Всю свою жизнь я служил тебе верой и правдой. — Бухер погладил пальцы Дэмьена Торна. Потом так же, еле слышно, продолжал: — Когда тебя лишили физического существования, я непрестанно молился твоему духу, и ты отвечал мне. Ты велел не»отчаиваться, утверждая, что твое время еще не пришло, но оно грядет вскорости. Ты отвечал на все мои молитвы и уверял, что твое воскресение обязательно наступит. Ты обещал, что я всегда буду находиться по твою левую руку.
И вот я снова перед тобой. Ради всего того, что мы успели сделать. Ведь это контроль, Дэмьен, а не разрушение?
Склонившись, застыл на коленях старик, как будто ожидал указаний. Но только полоска света скользнула по лицу Дэмьена, и глаза его словно ожили, Бухер вскинул голову и в недоумении заморгал. Услышав собачье рычание, он обернулся. Свет струился из открытой двери. В проеме стояли юноша и собака. Оба не сводили с Бухера глаз.
— Что тебе здесь надо? — с ледяным безразличием в голосе спросил Дэмьен.
— Жду, чтобы мне указали путь.
— Поищи для этого другое место. А меня оставь наконец наедине с моим отцом.
Бухер поднялся, колени его дрожали. Отстранившись, юноша пропустил его. Старик побрел прочь.
На плечи его тяжким грузом опустилась старость. Бухер понял, что проиграл. Однако самым страшным открытием явилось то, что он оказывался на старости лет никому не нужным.
Глава 12
Глава 13
Но Дэмьен не дал ему договорить.
— Все нормально, Поль.
Бухер настороженно взглянул на него. А Дэмьен бесстрастно объявил:
— Он сам себя уничтожит.
«Разумеется, — подумал Бухер, — этого и, следовало ожидать. Где бы ни возникала хоть малейшая угроза, Дэмьен был начеку и действовал наверняка. Так что его, Бухера, беспокойство за жизнь этого юноши было абсолютно излишним, просто даже неуместным». И вдруг старик вспомнил о фотографиях в комнате Дэмьена.
— Кто эта женщина? — спросил Бухер. — Откуда у тебя эти снимки?
Юношу передернуло.
— Это Он подослал ее. Она была похожа на фавна.
— О, Господи, — вырвалось у Бухера.
— Не кощунствуй, — оборвал его Дэмьен.
— А где тело? Где останки?
— У меня есть прекрасный способ отделываться от них. — На лице юноши блуждала странная улыбка. — В конце концов, мне это положено по законам крови.
Ладони Бухера вспотели. Вскочив с кресла, он пристально посмотрел на сына Дэмьена.
— Но ведь это безумие, — почти выкрикнул старик, — это… — он силился подобрать нужное слово, но никак не мог найти его, — это… это недостойно. Твой отец никогда не падал так низко. Ни разу не марал он таким образом своих рук. — Лицо Бухера покрылось красными пятнами от внезапно охватившего его гнева. — Твой отец… Дэмьен вскочил.
— Заткнись, — рявкнул он с такой силой, что Бухер, резко отпрянув, упал на софу.
— Никогда больше не заикайся о моем отце. Это приказ.
Бухер все еще пытался возражать.
— Никогда бы он не пошел на такое. Все его поступки служили определенной цели. Существовал метод. Вот ты все время говоришь о разрушении, а твой отец имел в виду контроль. И все было направлено на то, чтобы контролировать мир и владеть человеческими душами…
— Что-о? — яростно прорычал Дэмьен-младший. — Ты еще смеешь утверждать, будто мой отец хоть на миг задумывался о ваших никчемных душонках? Ты смеешь считать, что они его могли интересовать?
Бухер сорвал со своего пальца перстень и ткнул его юноше прямо в лицо, указывая на три шестерки. Затем твердо произнес:
— И он сделает то, что всем, малым и великим, богатым и нищим, свободным и рабам, положено будет начертание на правую руку их, или на чело их; И что никому нельзя будет ни покупать ни продавать, кроме того, кто имеет сие начертание, или имя зверя, или число имени его.
Бухер поднялся во весь рост.
— Это из «Откровения», — разъяснил он. — Покупать или продавать. Контролировать. Вот на что мы отдали столько сил. Чтобы он смог…
— Заткнись же ты наконец, — с губ юноши стекала слюна. — И не цитируй мне всю эту чушь. Ты точно такой же кретин, как и все остальные. Восставший ангел был сброшен в бездну, и за этим может последовать только одно разрушение всего и вся. Только в этом истинная сладость мести. — Дэмьен-младший улыбнулся. — И это будет моя месть!
Бухер остолбенел. А юноша ходил вокруг него, издеваясь и тыча пальцем прямо в лицо старику.
— Мой отец уверял, что двух тысяч лет с вас довольно. Ты болтаешь о каком-то контроле, а ваши философы чешут языки, приплетая сюда свободу выбора. И в частности, свободу выбора между моим отцом и Назаретянином. Ну так вот, Поль, выбор уже сделан. А ты своим колебанием от выживания до тотального разрушения подсобил человечеству сделать его ставку. Ты помог подвести его к самому краю бездны и дать возможность заглянуть в пропасть. — Дэмьен ущипнул Бухера за щеку. — Всего один щелчок — и нет человечества… — Юноша улыбнулся и, не оглядываясь, покинул зал. Бухер услышал, как Дэмьен, рассмеявшись, кликнул собаку.
Шаги стихли. Бухер медленно пересек холл и, поднявшись по лестнице, остановился возле комнаты Дэмьена. Он слышал, как тот слоняется из угла в угол, и чувствовал присутствие собаки.
Затаив дыхание, Бухер на цыпочках прокрался по коридору к часовне и тихонько вошел туда. Какое-то мгновение он стоял неподвижно, затем приблизился к трупу. Встав на колени, старик сжал в ладонях мертвую руку Дэмьена-старшего.
— Дэмьен, — прошептал он, — с того самого момента, как ты меня призвал, я трудился ради твоего отца. Ради прихода его царства. Я уверовал в него и знал, что его победа неизбежна. Всю свою жизнь я служил тебе верой и правдой. — Бухер погладил пальцы Дэмьена Торна. Потом так же, еле слышно, продолжал: — Когда тебя лишили физического существования, я непрестанно молился твоему духу, и ты отвечал мне. Ты велел не»отчаиваться, утверждая, что твое время еще не пришло, но оно грядет вскорости. Ты отвечал на все мои молитвы и уверял, что твое воскресение обязательно наступит. Ты обещал, что я всегда буду находиться по твою левую руку.
И вот я снова перед тобой. Ради всего того, что мы успели сделать. Ведь это контроль, Дэмьен, а не разрушение?
Склонившись, застыл на коленях старик, как будто ожидал указаний. Но только полоска света скользнула по лицу Дэмьена, и глаза его словно ожили, Бухер вскинул голову и в недоумении заморгал. Услышав собачье рычание, он обернулся. Свет струился из открытой двери. В проеме стояли юноша и собака. Оба не сводили с Бухера глаз.
— Что тебе здесь надо? — с ледяным безразличием в голосе спросил Дэмьен.
— Жду, чтобы мне указали путь.
— Поищи для этого другое место. А меня оставь наконец наедине с моим отцом.
Бухер поднялся, колени его дрожали. Отстранившись, юноша пропустил его. Старик побрел прочь.
На плечи его тяжким грузом опустилась старость. Бухер понял, что проиграл. Однако самым страшным открытием явилось то, что он оказывался на старости лет никому не нужным.
Глава 12
Они влились в этот многотысячный поток демонстрантов. Лондон, начиная с восточной части и Сити до Слоан-сквер в западной части был запружен толпами людей. Движение на Оксфорд-стрит по направлению к набережной было парализовано, и полиция, оставив попытки подсчитать точное количество демонстрантов, называла первые попавшиеся цифры.
Но в отличие от прежних демонстраций, посвященных, к примеру, ядерному разоружению, над этими колоннами людей не витал дух праздничного возбуждения. Здесь невозможно было услышать ни одного рок-музыканта, да и любительские театральные труппы не решились прийти сюда. Все было как-то очень по-серьезному. Напряжение ощущалось повсюду. Толпа двигалась в сторону Трафальгарской площади, становясь все плотнее и плотнее. А полицейские — конные и пешие, молча наблюдали за ней.
Выступление должно было состояться в два часа дня.
Автомобиль Поля Бухера намертво застрял в Пимлико ровно в половине второго. Устроившись на заднем сиденье, он вместе с Дэмьеном-младшим рассматривал людей, бредущих мимо их машины. Многие из них были облачены в черные костюмы с нарисованными на них люминесцирующими скелетами. На других демонстрантах болталось нечто вроде саванов. В детскую коляску засунули восковую куклу, изображающую опаленного ядерным пламенем младенца.
Дэмьен скривился в усмешке. С его губ слетел звук, похожий на хмыканье. И тут же в его ногах огромная собака подняла голову и зарычала, словно вторя этому хмыканью.
Бухер нажал на кнопку селектора и осведомился:
— В чем дело?
Голос шофера эхом отозвался в салоне:
— Влипли, сэр. Полицейские сообщили по радио, что впереди движение парализовано.
— Черт, — вырвалось у Бухера. В который раз задавался он вопросом, чего ради юноше приспичило потащиться на эту демонстрацию. Это не было на него похоже.
Что-то из ряда вон выходящее. Никогда прежде Бухер не замечал за Дэмьеном проявлений такого жгучего любопытства.
— Ничего страшного, мы пройдемся пешком, — заявил Дэмьен-младший.
— Но это далеко, — попробовал было возразить Бухер.
Не сказав ни слова, Дэмьен открыл дверцу и шагнул в толпу. Собака тут же последовала за ним.
Тяжело вздохнув, Бухер объяснил шоферу, где их ждать, и поспешил за юношей.
Вместе с толпой они медленно продвигались вперед. Немецкая овчарка, находящаяся от них в нескольких шагах, вдруг повернула морду и, замерев на месте, уставилась на Дэмьена.
Денек выдался душный и на редкость влажный, с людей градом катился пот. Ноздри юноши вздрагивали, он слегка трепал пса за загривок. Бухер шел за ними вплотную, изредка поглядывая на часы. Вообще-то ему следовало находиться нынче в своем офисе: встреча в Уайт-холле непременно перерастет в пленарное заседание, и его сотрудникам предстоит отчитаться в ближайшие часы. Ему необходимо присутствовать там, а не здесь, на этом дурацком сборище. Бухер яростно огрызнулся, когда какой-то юнец задел его древком, на котором вместо полотнища болтались одни клочья.
— Разуй глаза, — рявкнул на молодого человека Бухер, и тот резко отпрянул, изумленно захлопав ресницами. Агрессивная враждебность этого старика сбила его с толку. Разве не все они стремятся здесь к единой цели, пытаясь спасти человечество?
— Идиот, — пробормотал Бухер.
Ничего, кроме презрения, не испытывал он к этим слепым и безмозглым, словно овцы, придуркам, которые ни на грамм не смыслили в том, кто и что управляет миром. Бухер мрачно следовал за Дэмьеном по Молл-стрит к площади Виктории. Теперь до них уже доносились и отдельные слова из громкоговорителя, и рев толпы, и аплодисменты, то стихающие, то нарастающие. Слышно было, как стрекочут в небе вертолетные лопасти.
Добравшись, наконец, до площади, они уперлись в плотную и неподвижную массу людей. Однако Дэмьен с собакой непостижимым образом умудрялся продираться все глубже и глубже в толпу. Бухеру ничего не оставалось, как следовать вплотную за ним. Со всех сторон раздавались недовольные восклицания демонстрантов, которых они бесцеремонно расталкивали, но стоило только чудовищу у ног Дэмьена зарычать, как люди тут же умолкали.
Они протиснулись к подножию колонны Нельсона. Без труда Дэмьен расчистил для себя и Бухера пространство возле одного из каменных львов. Их взгляды были обращены к деревянному помосту, футов десяти высотой. С обеих сторон находились телевизионные камеры, а на встроенных мониторах крупным планом давалось лицо юного оратора. Толпе он был известен. Кроме всего прочего, молодой человек приходился внуком самому основателю этого движения. Чистый, звонкий голос, усиленный микрофоном, разносился над площадью, отдаваясь эхом.
— В Бонне, Париже, Гааге и Риме, во многих других городах мира проходят сейчас демонстрации протеста и консолидации.
Толпа откликнулась одобрительными возгласами. Юноша продолжал:
— Через пять часов начнется марш в Вашингтоне. А завтра движение всколыхнет население Азии и Австралии. Наши друзья в Москве, Праге, Будапеште и Варшаве поддерживают его и собирают силы для своих выступлений…
Бухер неприкрыто зевал.
— А сейчас выступит Джеймс Грэхем, — объявил молодой человек.
Оглушительный рев толпы ударил по барабанным перепонкам. Бухер невольно коснулся руками головы и взглянул на Дэмьена. Тот взобрался на основание колонны и внимательно рассматривал окружающих, выискивая, очевидно, кого-то в толпе. Наконец, взгляд юноши застыл на высокой и худой фигуре совершенно седого старика, который как раз в этот момент поднимался на помост. Рядом со стариком взбирался по ступенькам и его поводырь — Лабрадор необычайно светлого окраса. Собака подвела старика к микрофону, уселась возле его ног и, подтолкнув мордой руку хозяина к микрофону, спокойно растянулась на помосте с чувством выполненного долга. Старик приподнял руки, и поводок на левом запястье скользнул вниз.
Бухер внимательно разглядывал толпу. Они, похоже, уже отбили себе ладони хлопками. Одни в восторге улюлюкали, другие свистели, и Бухер внезапно вспомнил Дэмьена-старшего. Его выступление перед учениками. Только нынешняя толпа была совсем другой: открытые лица присутствующих светились честностью и добротой. Эта мысль вдруг, как откровение, пронзила Бухера. «А смогли бы эти люди умереть за Джеймса Грэхема? — подумал он. — Более того, стали бы они убивать по его приказу? Нет, не стали бы», — мрачно признался он сам себе.
Лицо старика крупным планом появилось на мониторе. Его темные очки, скрывающие слепые глаза, отражали свет юпитеров. Об этом человеке ходили легенды. Его называли истинным последователем Бертрана Рассела. Как и тот, Грэхем был философом и гуманистом. Кроме того, он обладал великолепным ораторским даром, позволявшим собрать в одной аудитории и интеллектуалов, и людей из низов. Бухер бросил взгляд на Дэмьена-младшего. Тот уставился на Грэхема, не замечая вокруг ничего: ни людей, ни телекамер. Его взгляд был словно прикован к старику. Бухер почувствовал вдруг, как собака у его ног зашевелилась. Она вытянула передние лапы, почти касаясь края помоста и тоже, как в трансе, не сводила своих желтых немигающих глаз со старика.
Оратор опустил руки, и шум, словно по команде, моментально стих. Старик откашлялся, а Лабрадор внимательно посмотрел на него, будто раздумывая, нужна ли хозяину помощь.
— Друзья, — негромко начал Грэхем. Голос его был глубоким и сильным. — Насколько я могу судить, это самая крупная демонстрация за все годы существования нашего огромного города.
Толпа одобрительно загудела, но старик жестом призвал к тишине.
— Однажды великий человек по фамилии Джеймс Камерон, стоявший у истоков нашего движения, так отозвался о нем: «Я бы желал, чтобы Господь Бог упразднил все кампании за ядерное разоружение. Чтобы ядерного оружия просто не существовало на этом свете».
Поднялась буря аплодисментов, а оратор, вперив невидящий взгляд в толпу, смущенно покачивал головой. Потом снова поднял руку, призывая к спокойствию.
— Сегодня днем менее чем в миле отсюда высокопоставленные особы соберутся для того, чтобы попытаться предотвратить кризис, вот уже на протяжении пятидесяти лет угрожающий мировому региону, известному нам как Ближний Восток. Однако в конечном итоге он угрожает всему человечеству. И потому мы желаем политикам проявить сегодня выдержку и мудрость, хотя одного этого пожелания, конечно же, недостаточно. То, чего я требую от них и от вас — проще простого. И этого я требовал всегда.
Чтобы вы выбирали себе лидеров только из тех людей, что стоят под нашими знаменами…
Слова оратора потонули в громе аплодисментов. — Вы все время забываете, что дело не в политике определенных партий, а в каждом из вас. Вы все и каждый из вас могут и должны действовать во имя спасения человечества, во имя выживания людей.
Над толпой повисла тишина. Слева от себя Бухер заметил несколько полицейских, не сводящих глаз с помоста. Они также время от времени аплодировали.
А Грэхем продолжал:
— Какие политические дебаты смогут иметь маломальское значение в выжженной пустыне?
— Никакие! — хором отвечала толпа.
— А какой смысл в дискуссиях о различных формах существования человечества, если планета превращена в свалку?
— Никакого! — толпа согласилась снова. Старик приподнял руки, и Лабрадор на поводке тоже вскочил на лапы.
— Возможно, многие из вас знают, что я — человек не религиозный, — объявил Грэхем. — И тем не менее, я процитирую вам слова из Второго послания апостола Павла к Тимофею. — Старик откашлялся, а его собака принялась слегка царапать когтями деревянное покрытие.
Бухер увидел, как Дэмьен вдруг перевел свой немигающий взгляд на Лабрадора и уже не сводил с того глаз.
А Грэхем начал цитировать апостола Павла:
«Знай же, что в последние дни наступят времена тяжкия. Ибо люди будут самолюбивы, сребролюбивы, горды, надменны, злоречивы, родителям непокорны, неблагодарны, нечестивы, недружелюбны, непримирительны, клеветники, невоздержанны, жестоки, не любящие добра, предатели, наглы, напыщенны, более сластолюбивы, нежели боголюбивы».
Пока он говорил, собака-поводырь вскочила вдруг на задние лапы, а передними как-то странно замахала перед своей мордой. И тут же начала принюхиваться. Бухер сидел, что взгляд Лабрадора прикован к глазам Дэмьена.
Грэхем тем временем продолжал:
— Я призываю всех верующих молиться своим богам, а тех, кто не верит — как следует подумать, напрячь свой пылкий ум.
Происходящее на помосте фиксировалось телевизионными камерами и транслировалось на мониторах, так что все присутствующие могли наблюдать, как Лабрадор все яростнее скребет когтями помост и шерсть на нем поднимается дыбом. Из оскалившейся пасти собаки закапала слюна.
— То, о чем я здесь говорю, — заметил Грэхем, — старо, как мир. Но сложившаяся ситуация требует от всех нас…
В этот момент мощная собака прыгнула на своего хозяина, и ее тяжелые челюсти сомкнулись на его лице. Старик повалился на спину, запутавшись ногой в микрофонном шнуре, и его сдавленный крик эхом разнесся над площадью.
Никто не успел и пошевелиться, а рабочие по обеим сторонам помоста словно остолбенели. Как пригвожденные к месту, стояли они, не в силах что-либо сделать.
А Лабрадор отпрыгнул назад, увлекая за собой старика. Тот с трудом поднялся на ноги, так как ремешок, накинутый на запястье, тянул его.
— О Боже, — простонал еле слышно Грэхем, но даже его шепот был слышен над застывшей в ужасе толпой. Старик провел рукой по лицу, и те, кто стоял поближе к помосту, увидели, как по пальцам Грэхема заструилась кровь.
Телеоператор, действуя автоматически, дал крупный план, и толпа ахнула, увидев окровавленное с обвисающими клочьями кожи, лицо Грэхема. Одна дужка очков зацепилась за ухо, и общему взору предстали пустые глазницы, которые старик пытался прикрыть непослушными пальцами.
Рабочие уже бежали к нему, но тут Лабрадор снова отыскал глазами кого-то в толпе и мгновенно прыгнул к краю платформы, увлекая за собой и старика.
В толпе раздался истерический женский крик. Но животное уже взлетело над помостом, и вслед за ним — Грэхем. Судорожно хватаясь за воздух, он рухнул на площадь возле помоста. Телекамеры продолжали работать, а включенный микрофон разносил над толпой его мучительные крики до тех пор, пока старик не затих. На экране монитора возникла разбитая голова старого ученого.
Толпа в ужасе всколыхнулась, затем снова воцарилась мертвая тишина, и только микрофонный провод, словно пуповина, связывал помост с телом Грэхема.
Первым шевельнулся Дэмьен. Резко обернувшись, он вперил свой взгляд в гнедую лошадь под полисменом, застывшую футах в тридцати от них. Это была самая крупная лошадь из десяти животных, что разделили толпу на две половины, образуя широкий проход прямо к Уайт-холлу.
Лошадь дернулась. Полицейский нахмурился и сильнее сдавил ногами бока лошади. Но это не помогло, тогда он натянул поводья.
Безумными глазами уставилось животное на Дэмьена. Ноздри лошади раздувались, ее крупные зубы обнажились, и она тихонько заржала, словно призывая к себе поодаль стоящих животных. Те, как по команде, развернулись по направлению головной колонны, возле которой стоял Дэмьен.
Какое-то мгновение первая лошадь оставалась в неподвижности, и только глаза ее расширялись и расширялись от ужаса. Затем она лягнула воздух задней ногой и, передернувшись всем корпусом, рванула вперед, увлекая за собой остальных лошадей.
От неожиданности трое полисменов тут же оказались под конскими копытами, другим удалось удержаться в седле. И как ни пытались они натягивать поводья или кричать что есть мочи, ничего не помогало.
Первыми жертвами в толпе оказались парень и девушка с плакатами в руках. Их сдавленные крики слились с сочувственными возгласами людей, окруживших тело Грэхема.
Обезумевшие, растоптавшие своих седоков лошади во весь опор неслись на толпу. А удержавшиеся всадники напоминали средневековых рыцарей, боровшихся с чудовищами, в которых вселился дьявол. Однако все усилия полисменов оказались напрасными. Бухер разглядел, как одна из лошадей, с ходу перемахнув через барьер, подмяла под себя несколько молодых людей. Копыта ее, словно снаряды, били без промаха.
Страшная паника охватила толпу. Волнение, казалось, распространялось от эпицентра и мгновенно достигало краев огромной площади. Люди в ужасе пытались бежать. Бухер увидел, как еще одна лошадь скинула седока и в этот момент почувствовал прикосновение руки к своему плечу. Он оглянулся и увидел возбужденное лицо юноши, его сверкающие желтым огнем глаза и сухие от напряжения губы, которые он то и дело облизывал.
В толпе воцарился хаос. Но несмотря на это, телекамеры продолжали равнодушно стрекотать, и на экране возникали новые и новые искаженные ужасом, окровавленные лица и растоптанные тела Бухер успел заметить, как молодая женщина, пытаясь спасти своего малыша, высоко подняла его над собой, но поток людей, подхватив ее, увлек в самую гущу, и крик ее смешался с воплями остальных несчастных. И тут Бухер опять обернулся, услышав, как Дэмьен вполголоса презрительно обронил:
— Да воцарятся над миром полный хаос и анархия!
Внутри у Бухера все сжалось, он бессильно привалился к колонне. В какой-то момент достигнув апогея, крики в толпе неожиданно и разом оборвались. Наступила полнейшая тишина. Застыло и изображение на экране. Со стороны юго-востока не было ни одного заграждения, и люди ринулись в этом направлении к Уайт-холлу — пожалуй, единственному островочку, где они могли бы укрыться от взбесившихся лошадей.
Отхлынув, толпа оставила позади себя жуткие следы: хромающие мужчины, женщины и дети натыкались друг на друга, а над распростертыми, окровавленными телами то тут, то там причитали друзья или родственники погибших.
Бухер спрыгнул с подножия колонны и осмотрелся по сторонам. В нескольких ярдах от него лежала мертвая лошадь. А под ней — раздавленный всадник. Бухер взглянул на каменного льва. Даже там в самых немыслимых позах застыли окровавленные, искалеченные люди: некоторые еще шевелились. Стоны раненых сменялись криками ужаса и боли.
К этому времени подоспели санитары с носилками. И уж, конечно, не обошлось без фоторепортеров, которые, словно грифы на падаль, тут же слетелись сюда.
На одном погибшем юноше было как раз то самое темное одеяние с люминесцирующим скелетом и черепом. , И как жуткий гротеск, сквозь эти нарисованные, светящиеся ребра торчали его собственные, изломанные кости.
Дэмьен спрыгнул с подножия и взял Бухера под руку.
— Где нас ждет машина? — поинтересовался он. Бухер шатался, словно пьяный. Он отрицательно покачал головой.
Дэмьен молча стоял у груды мертвых тел, собака у его ног чутко принюхивалась. Затем юноша повернулся к Буферу и с пафосом воскликнул:
— Да будут благословенны борцы за мир!
— Аминь, — присоединился к нему Бухер, и они стали пробираться сквозь быстро редеющую толпу.
Но в отличие от прежних демонстраций, посвященных, к примеру, ядерному разоружению, над этими колоннами людей не витал дух праздничного возбуждения. Здесь невозможно было услышать ни одного рок-музыканта, да и любительские театральные труппы не решились прийти сюда. Все было как-то очень по-серьезному. Напряжение ощущалось повсюду. Толпа двигалась в сторону Трафальгарской площади, становясь все плотнее и плотнее. А полицейские — конные и пешие, молча наблюдали за ней.
Выступление должно было состояться в два часа дня.
Автомобиль Поля Бухера намертво застрял в Пимлико ровно в половине второго. Устроившись на заднем сиденье, он вместе с Дэмьеном-младшим рассматривал людей, бредущих мимо их машины. Многие из них были облачены в черные костюмы с нарисованными на них люминесцирующими скелетами. На других демонстрантах болталось нечто вроде саванов. В детскую коляску засунули восковую куклу, изображающую опаленного ядерным пламенем младенца.
Дэмьен скривился в усмешке. С его губ слетел звук, похожий на хмыканье. И тут же в его ногах огромная собака подняла голову и зарычала, словно вторя этому хмыканью.
Бухер нажал на кнопку селектора и осведомился:
— В чем дело?
Голос шофера эхом отозвался в салоне:
— Влипли, сэр. Полицейские сообщили по радио, что впереди движение парализовано.
— Черт, — вырвалось у Бухера. В который раз задавался он вопросом, чего ради юноше приспичило потащиться на эту демонстрацию. Это не было на него похоже.
Что-то из ряда вон выходящее. Никогда прежде Бухер не замечал за Дэмьеном проявлений такого жгучего любопытства.
— Ничего страшного, мы пройдемся пешком, — заявил Дэмьен-младший.
— Но это далеко, — попробовал было возразить Бухер.
Не сказав ни слова, Дэмьен открыл дверцу и шагнул в толпу. Собака тут же последовала за ним.
Тяжело вздохнув, Бухер объяснил шоферу, где их ждать, и поспешил за юношей.
Вместе с толпой они медленно продвигались вперед. Немецкая овчарка, находящаяся от них в нескольких шагах, вдруг повернула морду и, замерев на месте, уставилась на Дэмьена.
Денек выдался душный и на редкость влажный, с людей градом катился пот. Ноздри юноши вздрагивали, он слегка трепал пса за загривок. Бухер шел за ними вплотную, изредка поглядывая на часы. Вообще-то ему следовало находиться нынче в своем офисе: встреча в Уайт-холле непременно перерастет в пленарное заседание, и его сотрудникам предстоит отчитаться в ближайшие часы. Ему необходимо присутствовать там, а не здесь, на этом дурацком сборище. Бухер яростно огрызнулся, когда какой-то юнец задел его древком, на котором вместо полотнища болтались одни клочья.
— Разуй глаза, — рявкнул на молодого человека Бухер, и тот резко отпрянул, изумленно захлопав ресницами. Агрессивная враждебность этого старика сбила его с толку. Разве не все они стремятся здесь к единой цели, пытаясь спасти человечество?
— Идиот, — пробормотал Бухер.
Ничего, кроме презрения, не испытывал он к этим слепым и безмозглым, словно овцы, придуркам, которые ни на грамм не смыслили в том, кто и что управляет миром. Бухер мрачно следовал за Дэмьеном по Молл-стрит к площади Виктории. Теперь до них уже доносились и отдельные слова из громкоговорителя, и рев толпы, и аплодисменты, то стихающие, то нарастающие. Слышно было, как стрекочут в небе вертолетные лопасти.
Добравшись, наконец, до площади, они уперлись в плотную и неподвижную массу людей. Однако Дэмьен с собакой непостижимым образом умудрялся продираться все глубже и глубже в толпу. Бухеру ничего не оставалось, как следовать вплотную за ним. Со всех сторон раздавались недовольные восклицания демонстрантов, которых они бесцеремонно расталкивали, но стоило только чудовищу у ног Дэмьена зарычать, как люди тут же умолкали.
Они протиснулись к подножию колонны Нельсона. Без труда Дэмьен расчистил для себя и Бухера пространство возле одного из каменных львов. Их взгляды были обращены к деревянному помосту, футов десяти высотой. С обеих сторон находились телевизионные камеры, а на встроенных мониторах крупным планом давалось лицо юного оратора. Толпе он был известен. Кроме всего прочего, молодой человек приходился внуком самому основателю этого движения. Чистый, звонкий голос, усиленный микрофоном, разносился над площадью, отдаваясь эхом.
— В Бонне, Париже, Гааге и Риме, во многих других городах мира проходят сейчас демонстрации протеста и консолидации.
Толпа откликнулась одобрительными возгласами. Юноша продолжал:
— Через пять часов начнется марш в Вашингтоне. А завтра движение всколыхнет население Азии и Австралии. Наши друзья в Москве, Праге, Будапеште и Варшаве поддерживают его и собирают силы для своих выступлений…
Бухер неприкрыто зевал.
— А сейчас выступит Джеймс Грэхем, — объявил молодой человек.
Оглушительный рев толпы ударил по барабанным перепонкам. Бухер невольно коснулся руками головы и взглянул на Дэмьена. Тот взобрался на основание колонны и внимательно рассматривал окружающих, выискивая, очевидно, кого-то в толпе. Наконец, взгляд юноши застыл на высокой и худой фигуре совершенно седого старика, который как раз в этот момент поднимался на помост. Рядом со стариком взбирался по ступенькам и его поводырь — Лабрадор необычайно светлого окраса. Собака подвела старика к микрофону, уселась возле его ног и, подтолкнув мордой руку хозяина к микрофону, спокойно растянулась на помосте с чувством выполненного долга. Старик приподнял руки, и поводок на левом запястье скользнул вниз.
Бухер внимательно разглядывал толпу. Они, похоже, уже отбили себе ладони хлопками. Одни в восторге улюлюкали, другие свистели, и Бухер внезапно вспомнил Дэмьена-старшего. Его выступление перед учениками. Только нынешняя толпа была совсем другой: открытые лица присутствующих светились честностью и добротой. Эта мысль вдруг, как откровение, пронзила Бухера. «А смогли бы эти люди умереть за Джеймса Грэхема? — подумал он. — Более того, стали бы они убивать по его приказу? Нет, не стали бы», — мрачно признался он сам себе.
Лицо старика крупным планом появилось на мониторе. Его темные очки, скрывающие слепые глаза, отражали свет юпитеров. Об этом человеке ходили легенды. Его называли истинным последователем Бертрана Рассела. Как и тот, Грэхем был философом и гуманистом. Кроме того, он обладал великолепным ораторским даром, позволявшим собрать в одной аудитории и интеллектуалов, и людей из низов. Бухер бросил взгляд на Дэмьена-младшего. Тот уставился на Грэхема, не замечая вокруг ничего: ни людей, ни телекамер. Его взгляд был словно прикован к старику. Бухер почувствовал вдруг, как собака у его ног зашевелилась. Она вытянула передние лапы, почти касаясь края помоста и тоже, как в трансе, не сводила своих желтых немигающих глаз со старика.
Оратор опустил руки, и шум, словно по команде, моментально стих. Старик откашлялся, а Лабрадор внимательно посмотрел на него, будто раздумывая, нужна ли хозяину помощь.
— Друзья, — негромко начал Грэхем. Голос его был глубоким и сильным. — Насколько я могу судить, это самая крупная демонстрация за все годы существования нашего огромного города.
Толпа одобрительно загудела, но старик жестом призвал к тишине.
— Однажды великий человек по фамилии Джеймс Камерон, стоявший у истоков нашего движения, так отозвался о нем: «Я бы желал, чтобы Господь Бог упразднил все кампании за ядерное разоружение. Чтобы ядерного оружия просто не существовало на этом свете».
Поднялась буря аплодисментов, а оратор, вперив невидящий взгляд в толпу, смущенно покачивал головой. Потом снова поднял руку, призывая к спокойствию.
— Сегодня днем менее чем в миле отсюда высокопоставленные особы соберутся для того, чтобы попытаться предотвратить кризис, вот уже на протяжении пятидесяти лет угрожающий мировому региону, известному нам как Ближний Восток. Однако в конечном итоге он угрожает всему человечеству. И потому мы желаем политикам проявить сегодня выдержку и мудрость, хотя одного этого пожелания, конечно же, недостаточно. То, чего я требую от них и от вас — проще простого. И этого я требовал всегда.
Чтобы вы выбирали себе лидеров только из тех людей, что стоят под нашими знаменами…
Слова оратора потонули в громе аплодисментов. — Вы все время забываете, что дело не в политике определенных партий, а в каждом из вас. Вы все и каждый из вас могут и должны действовать во имя спасения человечества, во имя выживания людей.
Над толпой повисла тишина. Слева от себя Бухер заметил несколько полицейских, не сводящих глаз с помоста. Они также время от времени аплодировали.
А Грэхем продолжал:
— Какие политические дебаты смогут иметь маломальское значение в выжженной пустыне?
— Никакие! — хором отвечала толпа.
— А какой смысл в дискуссиях о различных формах существования человечества, если планета превращена в свалку?
— Никакого! — толпа согласилась снова. Старик приподнял руки, и Лабрадор на поводке тоже вскочил на лапы.
— Возможно, многие из вас знают, что я — человек не религиозный, — объявил Грэхем. — И тем не менее, я процитирую вам слова из Второго послания апостола Павла к Тимофею. — Старик откашлялся, а его собака принялась слегка царапать когтями деревянное покрытие.
Бухер увидел, как Дэмьен вдруг перевел свой немигающий взгляд на Лабрадора и уже не сводил с того глаз.
А Грэхем начал цитировать апостола Павла:
«Знай же, что в последние дни наступят времена тяжкия. Ибо люди будут самолюбивы, сребролюбивы, горды, надменны, злоречивы, родителям непокорны, неблагодарны, нечестивы, недружелюбны, непримирительны, клеветники, невоздержанны, жестоки, не любящие добра, предатели, наглы, напыщенны, более сластолюбивы, нежели боголюбивы».
Пока он говорил, собака-поводырь вскочила вдруг на задние лапы, а передними как-то странно замахала перед своей мордой. И тут же начала принюхиваться. Бухер сидел, что взгляд Лабрадора прикован к глазам Дэмьена.
Грэхем тем временем продолжал:
— Я призываю всех верующих молиться своим богам, а тех, кто не верит — как следует подумать, напрячь свой пылкий ум.
Происходящее на помосте фиксировалось телевизионными камерами и транслировалось на мониторах, так что все присутствующие могли наблюдать, как Лабрадор все яростнее скребет когтями помост и шерсть на нем поднимается дыбом. Из оскалившейся пасти собаки закапала слюна.
— То, о чем я здесь говорю, — заметил Грэхем, — старо, как мир. Но сложившаяся ситуация требует от всех нас…
В этот момент мощная собака прыгнула на своего хозяина, и ее тяжелые челюсти сомкнулись на его лице. Старик повалился на спину, запутавшись ногой в микрофонном шнуре, и его сдавленный крик эхом разнесся над площадью.
Никто не успел и пошевелиться, а рабочие по обеим сторонам помоста словно остолбенели. Как пригвожденные к месту, стояли они, не в силах что-либо сделать.
А Лабрадор отпрыгнул назад, увлекая за собой старика. Тот с трудом поднялся на ноги, так как ремешок, накинутый на запястье, тянул его.
— О Боже, — простонал еле слышно Грэхем, но даже его шепот был слышен над застывшей в ужасе толпой. Старик провел рукой по лицу, и те, кто стоял поближе к помосту, увидели, как по пальцам Грэхема заструилась кровь.
Телеоператор, действуя автоматически, дал крупный план, и толпа ахнула, увидев окровавленное с обвисающими клочьями кожи, лицо Грэхема. Одна дужка очков зацепилась за ухо, и общему взору предстали пустые глазницы, которые старик пытался прикрыть непослушными пальцами.
Рабочие уже бежали к нему, но тут Лабрадор снова отыскал глазами кого-то в толпе и мгновенно прыгнул к краю платформы, увлекая за собой и старика.
В толпе раздался истерический женский крик. Но животное уже взлетело над помостом, и вслед за ним — Грэхем. Судорожно хватаясь за воздух, он рухнул на площадь возле помоста. Телекамеры продолжали работать, а включенный микрофон разносил над толпой его мучительные крики до тех пор, пока старик не затих. На экране монитора возникла разбитая голова старого ученого.
Толпа в ужасе всколыхнулась, затем снова воцарилась мертвая тишина, и только микрофонный провод, словно пуповина, связывал помост с телом Грэхема.
Первым шевельнулся Дэмьен. Резко обернувшись, он вперил свой взгляд в гнедую лошадь под полисменом, застывшую футах в тридцати от них. Это была самая крупная лошадь из десяти животных, что разделили толпу на две половины, образуя широкий проход прямо к Уайт-холлу.
Лошадь дернулась. Полицейский нахмурился и сильнее сдавил ногами бока лошади. Но это не помогло, тогда он натянул поводья.
Безумными глазами уставилось животное на Дэмьена. Ноздри лошади раздувались, ее крупные зубы обнажились, и она тихонько заржала, словно призывая к себе поодаль стоящих животных. Те, как по команде, развернулись по направлению головной колонны, возле которой стоял Дэмьен.
Какое-то мгновение первая лошадь оставалась в неподвижности, и только глаза ее расширялись и расширялись от ужаса. Затем она лягнула воздух задней ногой и, передернувшись всем корпусом, рванула вперед, увлекая за собой остальных лошадей.
От неожиданности трое полисменов тут же оказались под конскими копытами, другим удалось удержаться в седле. И как ни пытались они натягивать поводья или кричать что есть мочи, ничего не помогало.
Первыми жертвами в толпе оказались парень и девушка с плакатами в руках. Их сдавленные крики слились с сочувственными возгласами людей, окруживших тело Грэхема.
Обезумевшие, растоптавшие своих седоков лошади во весь опор неслись на толпу. А удержавшиеся всадники напоминали средневековых рыцарей, боровшихся с чудовищами, в которых вселился дьявол. Однако все усилия полисменов оказались напрасными. Бухер разглядел, как одна из лошадей, с ходу перемахнув через барьер, подмяла под себя несколько молодых людей. Копыта ее, словно снаряды, били без промаха.
Страшная паника охватила толпу. Волнение, казалось, распространялось от эпицентра и мгновенно достигало краев огромной площади. Люди в ужасе пытались бежать. Бухер увидел, как еще одна лошадь скинула седока и в этот момент почувствовал прикосновение руки к своему плечу. Он оглянулся и увидел возбужденное лицо юноши, его сверкающие желтым огнем глаза и сухие от напряжения губы, которые он то и дело облизывал.
В толпе воцарился хаос. Но несмотря на это, телекамеры продолжали равнодушно стрекотать, и на экране возникали новые и новые искаженные ужасом, окровавленные лица и растоптанные тела Бухер успел заметить, как молодая женщина, пытаясь спасти своего малыша, высоко подняла его над собой, но поток людей, подхватив ее, увлек в самую гущу, и крик ее смешался с воплями остальных несчастных. И тут Бухер опять обернулся, услышав, как Дэмьен вполголоса презрительно обронил:
— Да воцарятся над миром полный хаос и анархия!
Внутри у Бухера все сжалось, он бессильно привалился к колонне. В какой-то момент достигнув апогея, крики в толпе неожиданно и разом оборвались. Наступила полнейшая тишина. Застыло и изображение на экране. Со стороны юго-востока не было ни одного заграждения, и люди ринулись в этом направлении к Уайт-холлу — пожалуй, единственному островочку, где они могли бы укрыться от взбесившихся лошадей.
Отхлынув, толпа оставила позади себя жуткие следы: хромающие мужчины, женщины и дети натыкались друг на друга, а над распростертыми, окровавленными телами то тут, то там причитали друзья или родственники погибших.
Бухер спрыгнул с подножия колонны и осмотрелся по сторонам. В нескольких ярдах от него лежала мертвая лошадь. А под ней — раздавленный всадник. Бухер взглянул на каменного льва. Даже там в самых немыслимых позах застыли окровавленные, искалеченные люди: некоторые еще шевелились. Стоны раненых сменялись криками ужаса и боли.
К этому времени подоспели санитары с носилками. И уж, конечно, не обошлось без фоторепортеров, которые, словно грифы на падаль, тут же слетелись сюда.
На одном погибшем юноше было как раз то самое темное одеяние с люминесцирующим скелетом и черепом. , И как жуткий гротеск, сквозь эти нарисованные, светящиеся ребра торчали его собственные, изломанные кости.
Дэмьен спрыгнул с подножия и взял Бухера под руку.
— Где нас ждет машина? — поинтересовался он. Бухер шатался, словно пьяный. Он отрицательно покачал головой.
Дэмьен молча стоял у груды мертвых тел, собака у его ног чутко принюхивалась. Затем юноша повернулся к Буферу и с пафосом воскликнул:
— Да будут благословенны борцы за мир!
— Аминь, — присоединился к нему Бухер, и они стали пробираться сквозь быстро редеющую толпу.
Глава 13
Смерть Джеймса Грэхема потрясла Бреннана. Он узнал об этом днем во время ланча. В новостях сообщалось также, что по предварительным данным число погибших достигало тридцати восьми, а раненых — более сотни человек.
Количество жертв поражало. Но известие о гибели Грэхема повергло Бреннана в состояние шока. Год от года крепло в нем чувство восхищения этим человеком. А сколько людей не понимали Грэхема; его критиковали на каждом углу. И многие профессиональные политики, и разного рода выскочки имели обыкновение заметить при каждом удобном случае, что Грэхем — всего-навсего «мягкотелый либерал с очень добрым сердцем, но полным отсутствием чувства реальности».
Однако Бреннан прекрасно понимал, что все это далеко не так. Он встречался с Грэхемом всего дважды в жизни. И каждый раз наблюдал, как этот философ легко, с юмором кладет на лопатки любого доку по части политики, обезоруживая в самом что ни на есть профессиональном споре. Ибо политическое чутье этого старика было безошибочным. Кто-то умудрился даже выставить его советским агентом, но эта попытка с треском провалилась.
В глубине души Бреннан не раз признавался себе, что чтит Грэхема, как святого. Это был уникальный человек и — при всем при том — обладавший прекрасным чувством юмора!
А теперь его нет в живых. Еще одна жертва в этом фантастическом списке.
Бреннан позвонил Маргарет и попросил ее записать новости на видеомагнитофон. При этом он сообщил жене, что несколько задержится.
Она встречала его на пороге:
— Ты что такой всклокоченный? — удивилась Маргарет.
— Всклокоченный? Да, пожалуй.
Маргарет была в джинсах и маечке — эдакий «подросток-переросток», как она сама себя называла. Яркий макияж на ее лице был сейчас совершенно не к месту. Филипп поцеловал жену и, почувствовав ее тепло, притянул Маргарет к себе. И тут же ощутил призывную податливость ее тела. Но не это было ему сейчас нужно. Участие и поддержка — вот в чем он нуждался сегодня. Бреннан мягко отстранился от жены, не замечая странного выражения ее лица.
— Ты смотрела новости?
— Да. Бедные лошадки.
Филипп резко обернулся и остолбенел.
— Бедненькие, с чего это их понесло, — вскрикнула жена.
— Господи, Маргарет… — Бреннан не мог продолжать, а она, пожав плачами, направилась в кухню.
— Я захвачу тебе к обеду пивка, — через плечо бросила Маргарет.
Бреннан посмотрел ей вслед, затем, поднявшись в кабинет, включил видеомагнитофон. Хроника была смонтирована таким образом, чтобы передать весь масштаб трагедии. Перед глазами посла замелькали уже виденные кадры: как Лабрадор бросается на Грэхема и дальше, дальше… Бреннан невольно зажмурил глаза. Он не мог вынести этого зрелища.
Количество жертв поражало. Но известие о гибели Грэхема повергло Бреннана в состояние шока. Год от года крепло в нем чувство восхищения этим человеком. А сколько людей не понимали Грэхема; его критиковали на каждом углу. И многие профессиональные политики, и разного рода выскочки имели обыкновение заметить при каждом удобном случае, что Грэхем — всего-навсего «мягкотелый либерал с очень добрым сердцем, но полным отсутствием чувства реальности».
Однако Бреннан прекрасно понимал, что все это далеко не так. Он встречался с Грэхемом всего дважды в жизни. И каждый раз наблюдал, как этот философ легко, с юмором кладет на лопатки любого доку по части политики, обезоруживая в самом что ни на есть профессиональном споре. Ибо политическое чутье этого старика было безошибочным. Кто-то умудрился даже выставить его советским агентом, но эта попытка с треском провалилась.
В глубине души Бреннан не раз признавался себе, что чтит Грэхема, как святого. Это был уникальный человек и — при всем при том — обладавший прекрасным чувством юмора!
А теперь его нет в живых. Еще одна жертва в этом фантастическом списке.
Бреннан позвонил Маргарет и попросил ее записать новости на видеомагнитофон. При этом он сообщил жене, что несколько задержится.
Она встречала его на пороге:
— Ты что такой всклокоченный? — удивилась Маргарет.
— Всклокоченный? Да, пожалуй.
Маргарет была в джинсах и маечке — эдакий «подросток-переросток», как она сама себя называла. Яркий макияж на ее лице был сейчас совершенно не к месту. Филипп поцеловал жену и, почувствовав ее тепло, притянул Маргарет к себе. И тут же ощутил призывную податливость ее тела. Но не это было ему сейчас нужно. Участие и поддержка — вот в чем он нуждался сегодня. Бреннан мягко отстранился от жены, не замечая странного выражения ее лица.
— Ты смотрела новости?
— Да. Бедные лошадки.
Филипп резко обернулся и остолбенел.
— Бедненькие, с чего это их понесло, — вскрикнула жена.
— Господи, Маргарет… — Бреннан не мог продолжать, а она, пожав плачами, направилась в кухню.
— Я захвачу тебе к обеду пивка, — через плечо бросила Маргарет.
Бреннан посмотрел ей вслед, затем, поднявшись в кабинет, включил видеомагнитофон. Хроника была смонтирована таким образом, чтобы передать весь масштаб трагедии. Перед глазами посла замелькали уже виденные кадры: как Лабрадор бросается на Грэхема и дальше, дальше… Бреннан невольно зажмурил глаза. Он не мог вынести этого зрелища.