Страница:
Мак-Каммон Роберт
Участь Эшеров
Роберт МАК-КАММОН
УЧАСТЬ ЭШЕРОВ
Я вижу события, которые грядут, и они
вселяют в меня страх.
Родерик Эшер
Чертова участь
(валлийское поименование бедствия)
ПРОЛОГ
Над Нью-Йорком ударил чугунный колокол грома. Тяжелый воздух расколола молния. Ударив в высокий шпиль церкви Джеймса Ренвика на Девятой Восточной улице, она затем поразила насмерть полуслепую ломовую лошадь на Четырнадцатой Западной улице. Хозяин лошади, бледный от ужаса, выпрыгнул из повозки и бросился прочь, оставив груз картофеля утопать в грязи.
На дворе было 22 марта 1847 года, и "Нью-Йорк Трибьюн" предсказала "ночь ужасной бури, вселяющей страх в людей и животных". На сей раз предсказание полностью соответствовало действительности. Яркая вспышка озарила небо над Маркет-стрит, и молния ударила в дымоход магазина. Деревянное строение мгновенно вспыхнуло, набежала толпа пялиться на веселое пламя. Паровые машины и повозки перестали ездить по улицам. Деревянные колеса и лошадиные копыта утопали в грязи. Множество собак, крыс и свиней металось по проулкам, на которых банды типа "Давер Бойс", "Плаг Оглис" и "Моан Стикерс" поджидали свои жертвы, вдоль прямых мощеных улиц. Под газовым фонарем изваянием застыл полицейский.
Нью-Йорк, город молодой, уже был переполнен. Жизнь здесь так и бурлила, полная опасностей - ибо невольного участника этого исполняемого в бурном темпе уличного представления могли в любой момент бесцеремонно избавить от имеющихся при нем ценностей, - и щедрая на удачи вроде кошелька, полного золотых монет. Одинаково оживленные улицы вели от доков к театрам, от кегельбанов к веселым домам, от Поворота Убийств к Сити-Холлу, хотя по некоторым авеню прогресса невозможно было пройти из-за куч мусора и отходов.
Опять прогремел гром, и с небес на землю обрушились целые потоки воды. Щеголи и девицы, выходившие из дверей "Дельмонико", мгновенно промокли до нитки. Вода била в чердачные окна домов и просачивалась вниз, в лачуги скваттеров, черная от сажи. Дождь загасил фонари, унял драчунов, ускорил неприличные предложения и смертельные нападения. Мутные потоки воды уносили в реку грязь с улиц. По крайней мере ненадолго ночной поток людей был нарушен.
Две рыжие лошади, склонив головы под дождем, тянули черное ландо по Бродвею в сторону к гавани. Кучер-ирландец ежился в насквозь сыром коричневом пальто. Вода стекала с полей его низко надвинутой шляпы. Он проклинал тот час, когда решил проехать мимо отеля "Де Пейзер" на Кэнал-стрит. Если бы не подобрал пассажира, мрачно думал кучер, то был бы уже дома, грея ноги у камина с кружкой крепкого портера в руках. Конечно же, сейчас у него в кармане золотой, но чем может помочь золотой, когда он продрог до костей? Он подстегивал лошадей, хотя знал, что они не пойдут быстрее. Проклятье! Что этот пассажир ищет?
Этот джентльмен сел у отеля "Де Пейзер", вложил в руку кучера золотой и велел ехать как можно скорей в редакцию газеты "Трибьюн". Там ему было велено ждать, и спустя пятнадцать минут одетый в черное джентльмен появился снова и назвал новый адрес. Небо тем временем заволокли тучи, и вдалеке грохотал гром. Они ехали в пригород, расположенный по соседству с Фордхэмом во впадине между Лонг-Айлендскими холмами. Там они остановились у слегка зловеще выглядящего коттеджа, где джентльмена приняла полная, средних лет женщина. Очень неохотно, как показалось кучеру. Спустя полчаса под холодным ливнем, что обещало кучеру тесное знакомство с простудой, джентльмен в черном появился с новыми адресами: обратно в Нью-Йорк, как можно быстрее, ради посещения нескольких дешевых таверн в самом опасном районе города. Юг Треугольника ночью! - печально думал кучер. Одно из двух: то ли этому джентльмену нужна дешевая шлюха, то ли ему захотелось поиграть со смертью.
Углубившись в лабиринт южных улиц, кучер испытывал некоторое облегчение от того, что сильный дождь удерживает бандитов под крышей. "Слава Богу!", - подумал он, и в это мгновение два молодых парня в лохмотьях выбежали из подворотни, направляясь к экипажу. В руке одного из них кучер с ужасом заметил булыжник - видно, парень намеревался размозжить колесо, а затем как минимум избить и ограбить обоих. Кучер отчаянно взмахнул кнутом и крикнул: "Пошла! Пошла!" Лошади, почуяв надвигающуюся опасность, рванули вперед по скользкой мостовой. Брошенный камень ударил рядом с кучером, затрещала древесина. "Пошла!" - снова закричал кучер и держал лошадей на рысях еще две улицы.
Штора позади кучера приоткрылась.
- Извозчик, - осведомился пассажир, - что это было?
Его голос был спокойным, но с повелительными интонациями. "Привык отдавать распоряжения", - подумал кучер.
- Прошу прощения, сэр, но... - Он оглянулся через плечо и посмотрел на своего пассажира. В тусклом свете фонаря он увидел худое, бледное лицо, на котором выделялись серебристые аккуратные усы и борода. Глубоко посаженные, цвета вороненой стали глаза смотрели на кучера с властностью аристократа. Его возраст был странно неопределенным, лицо казалось гладким, без каких-либо морщин, кожа была мраморно-белая. На джентльмене были черный костюм и блестящий черный цилиндр. Его руки, длиннопалые, затянутые в черные кожаные перчатки, играли тростью черного дерева с роскошным серебряным набалдашником - головой льва со сверкающими изумрудными глазами.
- Что "но"? - спросил он. У кучера слова застряли в горле.
- Сэр... это не самое безопасное место в городе. Вы выглядите вполне респектабельным джентльменом, сэр, - такие, как вы, редко заезжают в эту часть города.
- Не лезьте не в свои дела, - посоветовал джентльмен. - Мы напрасно теряем время, - сказал он и снова задернул шторку.
Кучер тихо выругался в промокшую от дождя бороду и повел экипаж вперед. "Слишком многого хотят от человека за один золотой! - думал он. Хотя с ним можно неплохо провести время в баре".
Первой остановкой был кабачок на Энн-стрит под названием "Уэльский погребок". Джентльмен прошел внутрь, пробыл там мгновение и вернулся. Столько же времени он провел и в "Павлине" на Салливан-стрит. "Мечта джентльмена", таверна двумя кварталами западнее, также была удостоена лишь краткого посещения. На узкой Пил-стрит, где дохлая свинья привлекла стаю бродячих собак, кучер подогнал экипаж к захудалой таверне под названием "Погонщик мулов". Как только джентльмен вошел в таверну, кучер надвинул шляпу на лоб и погрузился в раздумья, не стоит ли вернуться к работе на картофельных полях.
Внутри "Погонщика мулов" при тусклом свете лампы развлекалось пестрое сборище пьяниц, игроков и хулиганов. В воздухе стоял табачный дым, и джентльмен в черном брезгливо поморщился от смешанного запашка плохого виски, дешевых сигар и промокшей одежды. Несколько мужчин посмотрели на джентльмена, оценивая его как потенциальную жертву, но его крепкие плечи и твердый взгляд подсказали им искать поживу в другом месте.
Он подошел к стойке, за которой разливал зеленоватое пиво смуглый мужчина в штанах из оленьей кожи, и произнес имя.
Бармен слегка улыбнулся и пожал плечами. По грубой сосновой стойке скользнула золотая монета, и в маленьких черных глазах мелькнула жадность. Он потянулся за монетой, но трость, увенчанная серебряным львом, прижала его руку к стойке. Джентльмен в черном повторил имя, негромко и спокойно.
- В углу, - бармен кивком указал на одиноко сидящего человека, старательно пишущего что-то при свете масляного светильника, в котором коптила ворвань. - Надеюсь, вы не представитель закона?
- Нет.
- Не причиняйте ему вреда. Он, знаете ли, наш американский Шекспир.
- Нет, не знаю. - Джентльмен поднял трость, и бармен быстро сгреб монету.
Джентльмен в черном намеренно медленно подошел к одинокому человеку, пишущему рядом со светильником. На грубом дощатом столе перед писателем стояла чернильница и лежала стопка дешевой бледно-голубой бумаги для письма. Рядом стояли полупустая бутылка шерри и грязный стакан. Скомканные испорченные листы были разбросаны по полу. Писатель, бледный, хрупкий человек со слезящимися серыми глазами, работал; перо, зажатое в тонкой нервной руке, быстро бегало по бумаге. По прекратил писать, подпер лоб кулаком и секунду сидел так без движения, словно у него в голове не было ни одной мысли. Вдруг он нахмурился, желчно выругавшись, скомкал лист и швырнул его на пол, где тот ударился о ботинок джентльмена.
Писатель поднял взгляд, озадаченно моргнул, на лбу и щеках его выступила лихорадочная испарина.
- Мистер Эдгар По? - тихо спросил джентльмен в черном.
- Да, - ответил писатель; болезнь и шерри сделали его голос глухим, а речь - невнятной. - А вы кто?
- С некоторых пор мне очень хотелось повстречаться с вами... сэр. Могу я сесть?
По пожал плечами и махнул в сторону кресла. Под глазами у него были большие синие отеки, губы серые и дряблые. Дешевый коричневый костюм был в грязи. Белая льняная сорочка и изношенный черный галстук усеяны винными пятнами. Потертые манжеты делали его похожим на бедного школяра. От него веяло жаром, порой его пробирала дрожь, и тогда он откладывал перо и подносил дрожащую руку ко лбу. Темные волосы были влажными от испарины, бисеринки пота блестели в желтоватом свете горящей ворвани. По сильно и громко закашлялся.
- Простите, - сказал он. - Я болен.
Мужчина аккуратно, стараясь не задеть чернильницу или бумагу, положил свою трость на стол и сел в кресло. Сразу же возле него появилась дородная барменша спросить, что их милость желает, но он отослал ее легким движением руки.
- Вам следует попробовать здешнее амонтильядо, сэр, - сказал ему По. - Оно зажигает искру разума, а на худой конец согревает желудок в сырую ночь. Извините меня, сэр. Вы видите, я работаю. - Он прищурил глаза, пытаясь сфокусировать взгляд на джентльмене. - Как, вы сказали, ваше имя?
- Мое имя, - сказал джентльмен в черном, - Хадсон Эшер. Родерик Эшер был моим братом.
По на мгновение застыл с полуоткрытым ртом, слабо вздохнул, а затем разразился громким смехом. Он смеялся, пока смех не перешел в кашель и По не осознал, что может задохнуться.
Овладев собой, он вытер слезящиеся от смеха глаза, еще раз закашлялся и плеснул себе в стакан шерри.
- Это отличная шутка! Примите мои поздравления, сэр! Теперь можете вернуть свой наряд в магазин костюмера и скажите моему дорогому другу преподобному Грисволду, что попытка уморить меня смехом почти удалась! Скажите ему, что столь милого розыгрыша я никогда не забуду! - По набрал полный рот шерри, серые глаза заблестели на болезненно-бледном лице. - О, нет - стойте! Я ему еще кое-что передам! Знаете ли вы, мой дорогой "мистер Эшер", что я сейчас пишу? - По пьяно ухмыльнулся и постучал по исписанным страницам. - Это _ш_е_д_е_в_р_, сэр! Лучшее, что я написал! Взгляд на сущность самого Господа Бога! Все здесь, все... - Он зажал страницы в руке и с хитрой ухмылкой прижал их к своей груди. - Этот _т_р_у_д_ поставит Эдгара По в один ряд с Диккенсом и Готорном! Конечно, все мы ослепли от сияния этого светоча литературы, преподобного Грисволда, но я с этим еще поспорю!
Он помахал страницами перед лицом собеседника. На листках, казалось, не было ничего, кроме расплывшихся клякс и пятен шерри. - Много он вам заплатил за шпионство для его плагиаторского пера? Убирайтесь, сэр! Мне вам сказать больше нечего!
На протяжении всей этой тирады джентльмен в черном не шелохнулся. Затем он смерил Эдгара По твердым как сталь взглядом.
- Вы настолько же глухи, насколько пьяны? - спросил он со странным певучим акцентом. - Я сказал, что мое имя Хадсон Эшер, а Родерик, человек, которого вы имели наглость злостно оклеветать, мой брат. Я оказался в этом американском бедламе по делу и решил потратить день, чтобы найти вас. Сначала я пошел в "Трибьюн", где я узнал от мистера Горация Грили адрес вашего загородного дома. Ваша приемная мать снабдила меня списком...
- К_р_и_к_у_н_ь_я_? - По задохнулся. Одна из страниц выскользнула из его рук и упала в лужицу пролитого пива. - Вы были у моей Крикуньи?
- ...списком кабаков, в которых вас можно отыскать, - продолжал Хадсон Эшер. - Насколько я понимаю, я немного разминулся с вами в "Уэльском погребке".
- Вы лжец! - прошептал По с расширенными от потрясения глазами. - Вы не можете... не можете быть тем, кем вы назвались!
- Не могу? Прекрасно, тогда, может, перейдем к фактам? В 1837 году мой больной старший брат утонул во время наводнения, разрушившего наш дом в Пенсильвании. Я со своей женой был в то время в Лондоне, а моя сестра незадолго до этого сбежала с бродячим актеришкой, оставив Родерика одного. Мы спасли что смогли и сейчас живем в Западной Каролине. - Неопределенного возраста лицо Эшера, казалось, напряглось и застыло, как маска, а глаза его сверкали долго сдерживаемым гневом. - Теперь вообразите мое неудовольствие, когда спустя пять лет я наткнулся на книжицу презренных маленьких небылиц, именуемую "Гротески и арабески". Естественно, гротески. Особенно рассказ, названный... Впрочем, я уверен, вы сами прекрасно понимаете, о чем идет речь. В нем вы изобразили моего брата психом, а мою сестру ходячим трупом! О, я очень хотел встретиться с вами, мистер По; "Трибьюн" часто писала о вас, как я помню, около года назад вы были литературным львом, не правда ли? Но сейчас... Да, слава - тонкая субстанция, не так ли?
- Чего вы от меня хотите? - спросил пораженный По. - Если вы пришли требовать денег или хотите смешать мое имя с грязью на процессе по делу о клевете, вы зря теряете время, сэр. У меня очень мало денег и, клянусь Богом, я никогда не имел намерения порочить вашу фамилию или честь. Сотни людей в нашей стране носят фамилию Эшер!
- Возможно, - согласился Эшер, - но есть только один утонувший Родерик и только одна оболганная Маделейн. - Он помедлил минуту, изучая лицо и одежду По, затем чуть заметно недобро улыбнулся, показав краешек белых ровных зубов. - Нет, мне не нужны ваши деньги; я не верю, что из камня можно выжать кровь, но если бы я мог, я бы изъял все до одного экземпляры этого вздорного рассказа и устроил бы из них костер. Мне просто хотелось узнать, что вы из себя представляете, и показать вам, что из себя представляю я. Дом Эшеров еще стоит, мистер По, и будет стоять еще долго после того, как вы и я обратимся в прах. - Эшер вытащил портсигар и достал из него первосортную гаванскую сигару; он зажег ее от светильника и убрал портсигар. Выпустив в лицо По струю дыма, он произнес: - Я спустил бы с вас шкуру и прибил бы ее к дереву за очернение моего рода. Вас следует по меньшей мере заточить в приют для умалишенных.
- Я клянусь, я... я писал этот рассказ как фантазию! Он всего лишь отражение того, что было у меня на уме и в душе!
- В таком случае, сэр, мне жаль вашу душу. - Эшер затянулся сигарой и пустил дым сквозь ноздри, его глаза превратились в маленькие щелки. - Но позвольте мне высказать предположение относительно того, как вы наткнулись на эту грязную идею. Никогда не было секретом, что мой брат страдал душевно и физически. Он утратил душевное равновесие, когда наш отец погиб в руднике, еще до того как мы переехали в эту страну из Уэльса. Когда Маделейн оставила дом, он, должно быть, чувствовал себя всеми покинутым.
Во всяком случае, состояние Родерика и обветшание дома, оставленного мною на его попечение, не остались не замеченными простолюдинами, живущими в ближайших деревнях. Неудивительно поэтому, что его смерть и разрушение дома во время наводнения стали источником всякого рода пагубных слухов! Я допускаю, мистер По, что семя, из которого произросли ваши домыслы, было подобрано вами в месте, подобном этому, где хмель развязывает языки и будоражит воображение. Возможно, вы слышали о Родерике Эшере в какой-нибудь таверне между Питсбургом и Нью-Йорком, а ваше пьяное воображение дорисовало остальное. Я казнил себя, что оставил Родерика одного в столь тяжелое для него время. Так что вы должны понять: ваш гнусный рассказец уколол меня в самое сердце!
По положил страницы на стол и погладил их так, словно они были живые. Он издал тихий стон, заметив страницу, выпавшую в грязь на полу. Он аккуратно поднял ее и вытер рукавом, после чего некоторое время пытался дрожащими руками сложить страницы ровно.
- Мне... было нехорошо некоторое время, мистер Эшер, - сказал мягко По. - Моя жена... недавно умерла. Ее звали Вирджиния. Я... Я очень хорошо понимаю, что значит навсегда расставаться с близкими людьми. Я клянусь вам перед Богом, сэр, что и в мыслях не имел порочить ваше имя. Возможно, я... слышал где-то имя вашего брата или читал об обстоятельствах этого дела в газете - не помню, это было так давно. Но я писатель, сэр! А писатель имеет право на любопытство! Я прошу у вас прощения, мистер Эшер, но должен также заметить, что, как писатель, я вынужден видеть мир собственными глазами!
- В таком случае, - холодно сказал его собеседник, - мне кажется, было бы лучше, если бы вы родились слепым.
- Я сказал вам все что мог, сэр, - По опять потянулся к своему стакану с шерри. - У вас есть ко мне еще что-то?
- Нет. Я лишь хотел взглянуть на вас, и, как оказалось, один взгляд это все, что я могу вынести. - Эшер потушил сигару в чернильнице писателя. Раздалось легкое шипение, и По тупо уставился на Эшера, не донеся стакан до рта. Эшер взял свою трость, поднялся и бросил на стол золотую монету. Возьмите еще одну бутылку, мистер По, - сказал он. - Похоже, вы черпаете оттуда вдохновение. - Он подождал, наблюдая, как По подбирает монету.
- Я... желаю вам и вашей семье долгого и счастливого существования, сказал По.
- И пусть ваша судьба вас не минует. - Эшер прикоснулся кончиком трости к краю цилиндра и вышел из бара. - Отель "Де Пейзер", - сказал он мокрому кучеру, усевшись в ландо.
Когда они тронулись, Эшер опустил фонарь, чтобы дать глазам отдых, и снял цилиндр. Под ним оказалась роскошная серебристая шевелюра. Он был доволен прошедшим днем. Его любопытство в отношении Эдгара По было удовлетворено. Этот человек, без сомнения, в сильной нужде, почти безумен и стоит одной ногой в могиле. По не знал ничего действительно важного о семье Эшеров; его рассказ был просто фантазией, слишком близко подошедшей к истине. Не пройдет и пяти лет, уверял себя Эшер, как Эдгар По окажется в гробу, и рассказ, который он написал, будет всеми забыт, как и другие, столь же малозначащие "литературные" эксперименты. И на этом все кончится.
Дождь барабанил по верху повозки. Эшер прикрыл глаза, его руки сжимали трость.
О, думал он, если бы Эдгар По знал _в_с_ю_ историю! Если бы он только знал истинную природу безумия его брата Родерика! Но Родерик всегда был слабаком. Это он, Хадсон, унаследовал грубую силу и целеустремленность их отца, инстинкт самосохранения, передающийся сквозь поколения древнего валлийского рода Эшеров. Эшер ходит где пожелает, размышлял он, и берет что захочет.
Имя Эшеров будет воткано в гобелен будущего. Хадсон Эшер был уверен в этом. И Бог в помощь тем, кто станет на пути Эшеров.
Повозка цокала по скользкой мостовой, и Хадсон Эшер, выглядевший в свои пятьдесят три года от силы на тридцать, улыбнулся улыбкой ящерицы.
- Отель "Де Пейзер", пожалуйста, - сказал высокий блондин в коричневом твидовом костюме, садясь в такси на Шестнадцатой Восточной улице менее чем в трех кварталах от Центрального парка.
- Э-э? - таксист нахмурился. Это был растафарьянец с рыжими патлами и янтарными глазами. - Где это, дорогой?
- Кэнал-стрит, на пересечении с Грин.
- Вы будете там, дорогой. - Он завел автомобиль, нажал на гудок и влился в дневной поток машин, выругавшись, когда его чуть не задел грузовик. Он ехал на юг по Пятой авеню, пробираясь сквозь море такси, грузовиков и автобусов.
Пассажир на заднем сиденье расстегнул воротник и ослабил узел галстука. Он обнаружил, что руки его дрожат. Звуки улицы отдавались в его мозгу словно удары отбойного молотка, и он жалел, что мало выпил в "Ля Кокотт", маленьком французском ресторанчике, где только что позавтракал. Еще один бурбон смягчил бы грохочущие удары в его голове. Но все будет в порядке, решил он. Он был живчиком, и смог достойно встретить те плохие новости, которые ему только что сообщили.
Резкий гудок грузовика позади них чуть не доконал его. В голове запульсировала острая боль, словно она вся превратилась в гнилой зуб. Плохой знак. Он прижал руки к бокам, пытаясь сконцентрироваться на мерном тиканье счетчика такси, но вдруг обнаружил, что не отрываясь смотрит на водителя, на крошечный скелет, болтающийся у него в левом ухе. Скелет прыгал вверх и вниз, реагируя на рывки в движении автомобиля.
Мне становится хуже, подумал пассажир.
- Вы профессионал, Рикс, - сказала ему Джоан Рузерфорд менее чем час тому назад в "Ля Кокотт". - И во всяком случае, это не конец света. - Она была крепкой женщиной с крашенными черными волосами и заядлой курильщицей, не вынимавшей изо рта прокуренный мундштук из слоновой кости. Один из лучших литературных агентов, она работала с тремя его предыдущими романами ужасов и сейчас сообщала ему жестокую правду насчет его четвертого творения. - Я не вижу у "Бедлама" какого-либо будущего, по крайней мере в его нынешней редакции. Роман слишком отрывочен, слишком перегружен персонажами, и дьявольски трудно следить за развитием сюжета. Вы нравитесь издательству "Стрэтфорд Хаус", Рикс, и они не прочь издать вашу следующую книгу, но, думаю, не эту.
- Что вы мне предлагаете сделать? Выбросить эту книгу в мусорный ящик после того, как я потратил на нее больше шестнадцати месяцев? В этом проклятом романе почти шестьсот страниц! - Он заметил в своем голосе просительные интонации и сделал паузу, чтобы справиться с собой. - Я переписывал его четыре раза и не могу просто так взять и выбросить!
- "Бедлам" не лучшее из того, на что вы способны, Рикс. - Джоан Рузерфорд спокойно посмотрела на него голубыми глазами, и он почувствовал, что его прошиб пот. - У вас персонажи словно сделаны из дерева. Какой-то маленький слепой мальчик, способный видеть прошлое или что-то в этом роде, сумасшедший доктор, который режет на куски людей в подвале своего дома. Я до сих пор не могу понять, что у вас там происходит. Вы написали роман в шестьсот страниц, который читается как телефонный справочник.
Съеденная им пища опилками лежала на дне его желудка. Шестнадцать месяцев. Четыре мучительных переделки. Его последняя книга, средненький бестселлер, "Огненные пальцы", был издан "Стрэтфорд Хаусом" три года назад. Полученные за него деньги уже кончились. Дела с киношниками тоже заглохли. Железная рука нужды взяла его за горло, и ему начали сниться кошмары, в которых голос отца с удовлетворением говорил, что он рожден не для побед.
- Хорошо, - сказал Рикс, уставившись в свой бурбон. - Что мне теперь прикажете делать?
- Отложите "Бедлам" и начинайте новую книгу.
- Легко сказать.
- Да перестаньте! - Джоан ткнула сигаретой в маленькую керамическую пепельницу. - Вы уже не маленький, вы сможете! Когда профессионал сталкивается с проблемами, он отступает и начинает с начала.
Рикс кивнул и мрачно улыбнулся. На душе у него было мрачно, как на кладбище. За три года, прошедших после выхода его бестселлера, он пытался написать несколько разных книг, даже ездил в Уэльс исследовать одну свою идею, которая, однако, не прошла, но все замыслы рассыпались словно карточные домики. Обнаружив, что он сидит в баре в Атланте и размышляет над продолжением "Огненных пальцев", Рикс понял, что дела совсем никуда. Идея "Бедлама" пришла к нему ночью в кошмаре, в котором смешались темные коридоры, искаженные лица и трупы, висящие на крюках. Написав половину романа, он обнаружил, что и эта идея расползлась, как ветхая ткань. Но отказаться от нее после таких трудов! Выбросить из головы все сцены как мишуру, выкинуть из глубины воображения все персонажи и позволить им умереть! Джоан Рузерфорд сказала "начни другую книгу", как будто это так же просто, как сменить одежду. Он боялся, что никогда уже не сможет закончить другую книгу. Он чувствовал, что выжат как лимон этими бесплодными попытками, и уже не доверял своему чутью на подходящие сюжеты. Его здоровье ухудшалось, пришли страхи, доселе неведомые - как боязнь успеха, боязнь провала, боязнь риска. В охватившем его смятении он слышал и издевательскую нотку смеха своего отца.
- Почему бы вам не попробовать писать рассказы? - спросила Джоан и попросила счет. - Я могла бы разместить что-нибудь в "Плейбое" или "Пентхаузе". И, как вы знаете, я много раз говорила, что использование вашего настоящего имени тоже может принести выгоду.
- Я думал, вы согласны с тем, что Джонатан Стрэйндж - удачный псевдоним.
- Да, но почему бы не поэксплуатировать ваше настоящее имя, Рикс? Ничего страшного, если станет известно, что вы потомок тех самых Эшеров, о которых писал По. Я думаю, это будет плюс, особенно для того, кто работает в жанре ужасов.
- Вы знаете, я не люблю рассказы. Они меня не интересуют.
- А ваша карьера вас интересует? - резко спросила Джоан. - Если вы хотите быть писателем, вы должны писать. - Она достала кредитную карточку "Америкэн экспресс" и после внимательного ознакомления со счетом отдала ее официанту. Затем прищурилась и посмотрела на Рикса Эшера так, будто давно его не видела. - Вы мало съели за завтраком. Похоже, вы похудели со времени нашей последней встречи. Вы себя хорошо чувствуете?
- Да, все в порядке, - соврал он.
Оплатив счет, Джоан сказала, что вышлет рукопись в Атланту, и покинула ресторан. Он остался сидеть, вертя в руках стакан с вином. Полоска света, появившаяся, когда Джоан открывала дверь, неприятно резанула глаза, хотя стоял пасмурный октябрьский день.
УЧАСТЬ ЭШЕРОВ
Я вижу события, которые грядут, и они
вселяют в меня страх.
Родерик Эшер
Чертова участь
(валлийское поименование бедствия)
ПРОЛОГ
Над Нью-Йорком ударил чугунный колокол грома. Тяжелый воздух расколола молния. Ударив в высокий шпиль церкви Джеймса Ренвика на Девятой Восточной улице, она затем поразила насмерть полуслепую ломовую лошадь на Четырнадцатой Западной улице. Хозяин лошади, бледный от ужаса, выпрыгнул из повозки и бросился прочь, оставив груз картофеля утопать в грязи.
На дворе было 22 марта 1847 года, и "Нью-Йорк Трибьюн" предсказала "ночь ужасной бури, вселяющей страх в людей и животных". На сей раз предсказание полностью соответствовало действительности. Яркая вспышка озарила небо над Маркет-стрит, и молния ударила в дымоход магазина. Деревянное строение мгновенно вспыхнуло, набежала толпа пялиться на веселое пламя. Паровые машины и повозки перестали ездить по улицам. Деревянные колеса и лошадиные копыта утопали в грязи. Множество собак, крыс и свиней металось по проулкам, на которых банды типа "Давер Бойс", "Плаг Оглис" и "Моан Стикерс" поджидали свои жертвы, вдоль прямых мощеных улиц. Под газовым фонарем изваянием застыл полицейский.
Нью-Йорк, город молодой, уже был переполнен. Жизнь здесь так и бурлила, полная опасностей - ибо невольного участника этого исполняемого в бурном темпе уличного представления могли в любой момент бесцеремонно избавить от имеющихся при нем ценностей, - и щедрая на удачи вроде кошелька, полного золотых монет. Одинаково оживленные улицы вели от доков к театрам, от кегельбанов к веселым домам, от Поворота Убийств к Сити-Холлу, хотя по некоторым авеню прогресса невозможно было пройти из-за куч мусора и отходов.
Опять прогремел гром, и с небес на землю обрушились целые потоки воды. Щеголи и девицы, выходившие из дверей "Дельмонико", мгновенно промокли до нитки. Вода била в чердачные окна домов и просачивалась вниз, в лачуги скваттеров, черная от сажи. Дождь загасил фонари, унял драчунов, ускорил неприличные предложения и смертельные нападения. Мутные потоки воды уносили в реку грязь с улиц. По крайней мере ненадолго ночной поток людей был нарушен.
Две рыжие лошади, склонив головы под дождем, тянули черное ландо по Бродвею в сторону к гавани. Кучер-ирландец ежился в насквозь сыром коричневом пальто. Вода стекала с полей его низко надвинутой шляпы. Он проклинал тот час, когда решил проехать мимо отеля "Де Пейзер" на Кэнал-стрит. Если бы не подобрал пассажира, мрачно думал кучер, то был бы уже дома, грея ноги у камина с кружкой крепкого портера в руках. Конечно же, сейчас у него в кармане золотой, но чем может помочь золотой, когда он продрог до костей? Он подстегивал лошадей, хотя знал, что они не пойдут быстрее. Проклятье! Что этот пассажир ищет?
Этот джентльмен сел у отеля "Де Пейзер", вложил в руку кучера золотой и велел ехать как можно скорей в редакцию газеты "Трибьюн". Там ему было велено ждать, и спустя пятнадцать минут одетый в черное джентльмен появился снова и назвал новый адрес. Небо тем временем заволокли тучи, и вдалеке грохотал гром. Они ехали в пригород, расположенный по соседству с Фордхэмом во впадине между Лонг-Айлендскими холмами. Там они остановились у слегка зловеще выглядящего коттеджа, где джентльмена приняла полная, средних лет женщина. Очень неохотно, как показалось кучеру. Спустя полчаса под холодным ливнем, что обещало кучеру тесное знакомство с простудой, джентльмен в черном появился с новыми адресами: обратно в Нью-Йорк, как можно быстрее, ради посещения нескольких дешевых таверн в самом опасном районе города. Юг Треугольника ночью! - печально думал кучер. Одно из двух: то ли этому джентльмену нужна дешевая шлюха, то ли ему захотелось поиграть со смертью.
Углубившись в лабиринт южных улиц, кучер испытывал некоторое облегчение от того, что сильный дождь удерживает бандитов под крышей. "Слава Богу!", - подумал он, и в это мгновение два молодых парня в лохмотьях выбежали из подворотни, направляясь к экипажу. В руке одного из них кучер с ужасом заметил булыжник - видно, парень намеревался размозжить колесо, а затем как минимум избить и ограбить обоих. Кучер отчаянно взмахнул кнутом и крикнул: "Пошла! Пошла!" Лошади, почуяв надвигающуюся опасность, рванули вперед по скользкой мостовой. Брошенный камень ударил рядом с кучером, затрещала древесина. "Пошла!" - снова закричал кучер и держал лошадей на рысях еще две улицы.
Штора позади кучера приоткрылась.
- Извозчик, - осведомился пассажир, - что это было?
Его голос был спокойным, но с повелительными интонациями. "Привык отдавать распоряжения", - подумал кучер.
- Прошу прощения, сэр, но... - Он оглянулся через плечо и посмотрел на своего пассажира. В тусклом свете фонаря он увидел худое, бледное лицо, на котором выделялись серебристые аккуратные усы и борода. Глубоко посаженные, цвета вороненой стали глаза смотрели на кучера с властностью аристократа. Его возраст был странно неопределенным, лицо казалось гладким, без каких-либо морщин, кожа была мраморно-белая. На джентльмене были черный костюм и блестящий черный цилиндр. Его руки, длиннопалые, затянутые в черные кожаные перчатки, играли тростью черного дерева с роскошным серебряным набалдашником - головой льва со сверкающими изумрудными глазами.
- Что "но"? - спросил он. У кучера слова застряли в горле.
- Сэр... это не самое безопасное место в городе. Вы выглядите вполне респектабельным джентльменом, сэр, - такие, как вы, редко заезжают в эту часть города.
- Не лезьте не в свои дела, - посоветовал джентльмен. - Мы напрасно теряем время, - сказал он и снова задернул шторку.
Кучер тихо выругался в промокшую от дождя бороду и повел экипаж вперед. "Слишком многого хотят от человека за один золотой! - думал он. Хотя с ним можно неплохо провести время в баре".
Первой остановкой был кабачок на Энн-стрит под названием "Уэльский погребок". Джентльмен прошел внутрь, пробыл там мгновение и вернулся. Столько же времени он провел и в "Павлине" на Салливан-стрит. "Мечта джентльмена", таверна двумя кварталами западнее, также была удостоена лишь краткого посещения. На узкой Пил-стрит, где дохлая свинья привлекла стаю бродячих собак, кучер подогнал экипаж к захудалой таверне под названием "Погонщик мулов". Как только джентльмен вошел в таверну, кучер надвинул шляпу на лоб и погрузился в раздумья, не стоит ли вернуться к работе на картофельных полях.
Внутри "Погонщика мулов" при тусклом свете лампы развлекалось пестрое сборище пьяниц, игроков и хулиганов. В воздухе стоял табачный дым, и джентльмен в черном брезгливо поморщился от смешанного запашка плохого виски, дешевых сигар и промокшей одежды. Несколько мужчин посмотрели на джентльмена, оценивая его как потенциальную жертву, но его крепкие плечи и твердый взгляд подсказали им искать поживу в другом месте.
Он подошел к стойке, за которой разливал зеленоватое пиво смуглый мужчина в штанах из оленьей кожи, и произнес имя.
Бармен слегка улыбнулся и пожал плечами. По грубой сосновой стойке скользнула золотая монета, и в маленьких черных глазах мелькнула жадность. Он потянулся за монетой, но трость, увенчанная серебряным львом, прижала его руку к стойке. Джентльмен в черном повторил имя, негромко и спокойно.
- В углу, - бармен кивком указал на одиноко сидящего человека, старательно пишущего что-то при свете масляного светильника, в котором коптила ворвань. - Надеюсь, вы не представитель закона?
- Нет.
- Не причиняйте ему вреда. Он, знаете ли, наш американский Шекспир.
- Нет, не знаю. - Джентльмен поднял трость, и бармен быстро сгреб монету.
Джентльмен в черном намеренно медленно подошел к одинокому человеку, пишущему рядом со светильником. На грубом дощатом столе перед писателем стояла чернильница и лежала стопка дешевой бледно-голубой бумаги для письма. Рядом стояли полупустая бутылка шерри и грязный стакан. Скомканные испорченные листы были разбросаны по полу. Писатель, бледный, хрупкий человек со слезящимися серыми глазами, работал; перо, зажатое в тонкой нервной руке, быстро бегало по бумаге. По прекратил писать, подпер лоб кулаком и секунду сидел так без движения, словно у него в голове не было ни одной мысли. Вдруг он нахмурился, желчно выругавшись, скомкал лист и швырнул его на пол, где тот ударился о ботинок джентльмена.
Писатель поднял взгляд, озадаченно моргнул, на лбу и щеках его выступила лихорадочная испарина.
- Мистер Эдгар По? - тихо спросил джентльмен в черном.
- Да, - ответил писатель; болезнь и шерри сделали его голос глухим, а речь - невнятной. - А вы кто?
- С некоторых пор мне очень хотелось повстречаться с вами... сэр. Могу я сесть?
По пожал плечами и махнул в сторону кресла. Под глазами у него были большие синие отеки, губы серые и дряблые. Дешевый коричневый костюм был в грязи. Белая льняная сорочка и изношенный черный галстук усеяны винными пятнами. Потертые манжеты делали его похожим на бедного школяра. От него веяло жаром, порой его пробирала дрожь, и тогда он откладывал перо и подносил дрожащую руку ко лбу. Темные волосы были влажными от испарины, бисеринки пота блестели в желтоватом свете горящей ворвани. По сильно и громко закашлялся.
- Простите, - сказал он. - Я болен.
Мужчина аккуратно, стараясь не задеть чернильницу или бумагу, положил свою трость на стол и сел в кресло. Сразу же возле него появилась дородная барменша спросить, что их милость желает, но он отослал ее легким движением руки.
- Вам следует попробовать здешнее амонтильядо, сэр, - сказал ему По. - Оно зажигает искру разума, а на худой конец согревает желудок в сырую ночь. Извините меня, сэр. Вы видите, я работаю. - Он прищурил глаза, пытаясь сфокусировать взгляд на джентльмене. - Как, вы сказали, ваше имя?
- Мое имя, - сказал джентльмен в черном, - Хадсон Эшер. Родерик Эшер был моим братом.
По на мгновение застыл с полуоткрытым ртом, слабо вздохнул, а затем разразился громким смехом. Он смеялся, пока смех не перешел в кашель и По не осознал, что может задохнуться.
Овладев собой, он вытер слезящиеся от смеха глаза, еще раз закашлялся и плеснул себе в стакан шерри.
- Это отличная шутка! Примите мои поздравления, сэр! Теперь можете вернуть свой наряд в магазин костюмера и скажите моему дорогому другу преподобному Грисволду, что попытка уморить меня смехом почти удалась! Скажите ему, что столь милого розыгрыша я никогда не забуду! - По набрал полный рот шерри, серые глаза заблестели на болезненно-бледном лице. - О, нет - стойте! Я ему еще кое-что передам! Знаете ли вы, мой дорогой "мистер Эшер", что я сейчас пишу? - По пьяно ухмыльнулся и постучал по исписанным страницам. - Это _ш_е_д_е_в_р_, сэр! Лучшее, что я написал! Взгляд на сущность самого Господа Бога! Все здесь, все... - Он зажал страницы в руке и с хитрой ухмылкой прижал их к своей груди. - Этот _т_р_у_д_ поставит Эдгара По в один ряд с Диккенсом и Готорном! Конечно, все мы ослепли от сияния этого светоча литературы, преподобного Грисволда, но я с этим еще поспорю!
Он помахал страницами перед лицом собеседника. На листках, казалось, не было ничего, кроме расплывшихся клякс и пятен шерри. - Много он вам заплатил за шпионство для его плагиаторского пера? Убирайтесь, сэр! Мне вам сказать больше нечего!
На протяжении всей этой тирады джентльмен в черном не шелохнулся. Затем он смерил Эдгара По твердым как сталь взглядом.
- Вы настолько же глухи, насколько пьяны? - спросил он со странным певучим акцентом. - Я сказал, что мое имя Хадсон Эшер, а Родерик, человек, которого вы имели наглость злостно оклеветать, мой брат. Я оказался в этом американском бедламе по делу и решил потратить день, чтобы найти вас. Сначала я пошел в "Трибьюн", где я узнал от мистера Горация Грили адрес вашего загородного дома. Ваша приемная мать снабдила меня списком...
- К_р_и_к_у_н_ь_я_? - По задохнулся. Одна из страниц выскользнула из его рук и упала в лужицу пролитого пива. - Вы были у моей Крикуньи?
- ...списком кабаков, в которых вас можно отыскать, - продолжал Хадсон Эшер. - Насколько я понимаю, я немного разминулся с вами в "Уэльском погребке".
- Вы лжец! - прошептал По с расширенными от потрясения глазами. - Вы не можете... не можете быть тем, кем вы назвались!
- Не могу? Прекрасно, тогда, может, перейдем к фактам? В 1837 году мой больной старший брат утонул во время наводнения, разрушившего наш дом в Пенсильвании. Я со своей женой был в то время в Лондоне, а моя сестра незадолго до этого сбежала с бродячим актеришкой, оставив Родерика одного. Мы спасли что смогли и сейчас живем в Западной Каролине. - Неопределенного возраста лицо Эшера, казалось, напряглось и застыло, как маска, а глаза его сверкали долго сдерживаемым гневом. - Теперь вообразите мое неудовольствие, когда спустя пять лет я наткнулся на книжицу презренных маленьких небылиц, именуемую "Гротески и арабески". Естественно, гротески. Особенно рассказ, названный... Впрочем, я уверен, вы сами прекрасно понимаете, о чем идет речь. В нем вы изобразили моего брата психом, а мою сестру ходячим трупом! О, я очень хотел встретиться с вами, мистер По; "Трибьюн" часто писала о вас, как я помню, около года назад вы были литературным львом, не правда ли? Но сейчас... Да, слава - тонкая субстанция, не так ли?
- Чего вы от меня хотите? - спросил пораженный По. - Если вы пришли требовать денег или хотите смешать мое имя с грязью на процессе по делу о клевете, вы зря теряете время, сэр. У меня очень мало денег и, клянусь Богом, я никогда не имел намерения порочить вашу фамилию или честь. Сотни людей в нашей стране носят фамилию Эшер!
- Возможно, - согласился Эшер, - но есть только один утонувший Родерик и только одна оболганная Маделейн. - Он помедлил минуту, изучая лицо и одежду По, затем чуть заметно недобро улыбнулся, показав краешек белых ровных зубов. - Нет, мне не нужны ваши деньги; я не верю, что из камня можно выжать кровь, но если бы я мог, я бы изъял все до одного экземпляры этого вздорного рассказа и устроил бы из них костер. Мне просто хотелось узнать, что вы из себя представляете, и показать вам, что из себя представляю я. Дом Эшеров еще стоит, мистер По, и будет стоять еще долго после того, как вы и я обратимся в прах. - Эшер вытащил портсигар и достал из него первосортную гаванскую сигару; он зажег ее от светильника и убрал портсигар. Выпустив в лицо По струю дыма, он произнес: - Я спустил бы с вас шкуру и прибил бы ее к дереву за очернение моего рода. Вас следует по меньшей мере заточить в приют для умалишенных.
- Я клянусь, я... я писал этот рассказ как фантазию! Он всего лишь отражение того, что было у меня на уме и в душе!
- В таком случае, сэр, мне жаль вашу душу. - Эшер затянулся сигарой и пустил дым сквозь ноздри, его глаза превратились в маленькие щелки. - Но позвольте мне высказать предположение относительно того, как вы наткнулись на эту грязную идею. Никогда не было секретом, что мой брат страдал душевно и физически. Он утратил душевное равновесие, когда наш отец погиб в руднике, еще до того как мы переехали в эту страну из Уэльса. Когда Маделейн оставила дом, он, должно быть, чувствовал себя всеми покинутым.
Во всяком случае, состояние Родерика и обветшание дома, оставленного мною на его попечение, не остались не замеченными простолюдинами, живущими в ближайших деревнях. Неудивительно поэтому, что его смерть и разрушение дома во время наводнения стали источником всякого рода пагубных слухов! Я допускаю, мистер По, что семя, из которого произросли ваши домыслы, было подобрано вами в месте, подобном этому, где хмель развязывает языки и будоражит воображение. Возможно, вы слышали о Родерике Эшере в какой-нибудь таверне между Питсбургом и Нью-Йорком, а ваше пьяное воображение дорисовало остальное. Я казнил себя, что оставил Родерика одного в столь тяжелое для него время. Так что вы должны понять: ваш гнусный рассказец уколол меня в самое сердце!
По положил страницы на стол и погладил их так, словно они были живые. Он издал тихий стон, заметив страницу, выпавшую в грязь на полу. Он аккуратно поднял ее и вытер рукавом, после чего некоторое время пытался дрожащими руками сложить страницы ровно.
- Мне... было нехорошо некоторое время, мистер Эшер, - сказал мягко По. - Моя жена... недавно умерла. Ее звали Вирджиния. Я... Я очень хорошо понимаю, что значит навсегда расставаться с близкими людьми. Я клянусь вам перед Богом, сэр, что и в мыслях не имел порочить ваше имя. Возможно, я... слышал где-то имя вашего брата или читал об обстоятельствах этого дела в газете - не помню, это было так давно. Но я писатель, сэр! А писатель имеет право на любопытство! Я прошу у вас прощения, мистер Эшер, но должен также заметить, что, как писатель, я вынужден видеть мир собственными глазами!
- В таком случае, - холодно сказал его собеседник, - мне кажется, было бы лучше, если бы вы родились слепым.
- Я сказал вам все что мог, сэр, - По опять потянулся к своему стакану с шерри. - У вас есть ко мне еще что-то?
- Нет. Я лишь хотел взглянуть на вас, и, как оказалось, один взгляд это все, что я могу вынести. - Эшер потушил сигару в чернильнице писателя. Раздалось легкое шипение, и По тупо уставился на Эшера, не донеся стакан до рта. Эшер взял свою трость, поднялся и бросил на стол золотую монету. Возьмите еще одну бутылку, мистер По, - сказал он. - Похоже, вы черпаете оттуда вдохновение. - Он подождал, наблюдая, как По подбирает монету.
- Я... желаю вам и вашей семье долгого и счастливого существования, сказал По.
- И пусть ваша судьба вас не минует. - Эшер прикоснулся кончиком трости к краю цилиндра и вышел из бара. - Отель "Де Пейзер", - сказал он мокрому кучеру, усевшись в ландо.
Когда они тронулись, Эшер опустил фонарь, чтобы дать глазам отдых, и снял цилиндр. Под ним оказалась роскошная серебристая шевелюра. Он был доволен прошедшим днем. Его любопытство в отношении Эдгара По было удовлетворено. Этот человек, без сомнения, в сильной нужде, почти безумен и стоит одной ногой в могиле. По не знал ничего действительно важного о семье Эшеров; его рассказ был просто фантазией, слишком близко подошедшей к истине. Не пройдет и пяти лет, уверял себя Эшер, как Эдгар По окажется в гробу, и рассказ, который он написал, будет всеми забыт, как и другие, столь же малозначащие "литературные" эксперименты. И на этом все кончится.
Дождь барабанил по верху повозки. Эшер прикрыл глаза, его руки сжимали трость.
О, думал он, если бы Эдгар По знал _в_с_ю_ историю! Если бы он только знал истинную природу безумия его брата Родерика! Но Родерик всегда был слабаком. Это он, Хадсон, унаследовал грубую силу и целеустремленность их отца, инстинкт самосохранения, передающийся сквозь поколения древнего валлийского рода Эшеров. Эшер ходит где пожелает, размышлял он, и берет что захочет.
Имя Эшеров будет воткано в гобелен будущего. Хадсон Эшер был уверен в этом. И Бог в помощь тем, кто станет на пути Эшеров.
Повозка цокала по скользкой мостовой, и Хадсон Эшер, выглядевший в свои пятьдесят три года от силы на тридцать, улыбнулся улыбкой ящерицы.
- Отель "Де Пейзер", пожалуйста, - сказал высокий блондин в коричневом твидовом костюме, садясь в такси на Шестнадцатой Восточной улице менее чем в трех кварталах от Центрального парка.
- Э-э? - таксист нахмурился. Это был растафарьянец с рыжими патлами и янтарными глазами. - Где это, дорогой?
- Кэнал-стрит, на пересечении с Грин.
- Вы будете там, дорогой. - Он завел автомобиль, нажал на гудок и влился в дневной поток машин, выругавшись, когда его чуть не задел грузовик. Он ехал на юг по Пятой авеню, пробираясь сквозь море такси, грузовиков и автобусов.
Пассажир на заднем сиденье расстегнул воротник и ослабил узел галстука. Он обнаружил, что руки его дрожат. Звуки улицы отдавались в его мозгу словно удары отбойного молотка, и он жалел, что мало выпил в "Ля Кокотт", маленьком французском ресторанчике, где только что позавтракал. Еще один бурбон смягчил бы грохочущие удары в его голове. Но все будет в порядке, решил он. Он был живчиком, и смог достойно встретить те плохие новости, которые ему только что сообщили.
Резкий гудок грузовика позади них чуть не доконал его. В голове запульсировала острая боль, словно она вся превратилась в гнилой зуб. Плохой знак. Он прижал руки к бокам, пытаясь сконцентрироваться на мерном тиканье счетчика такси, но вдруг обнаружил, что не отрываясь смотрит на водителя, на крошечный скелет, болтающийся у него в левом ухе. Скелет прыгал вверх и вниз, реагируя на рывки в движении автомобиля.
Мне становится хуже, подумал пассажир.
- Вы профессионал, Рикс, - сказала ему Джоан Рузерфорд менее чем час тому назад в "Ля Кокотт". - И во всяком случае, это не конец света. - Она была крепкой женщиной с крашенными черными волосами и заядлой курильщицей, не вынимавшей изо рта прокуренный мундштук из слоновой кости. Один из лучших литературных агентов, она работала с тремя его предыдущими романами ужасов и сейчас сообщала ему жестокую правду насчет его четвертого творения. - Я не вижу у "Бедлама" какого-либо будущего, по крайней мере в его нынешней редакции. Роман слишком отрывочен, слишком перегружен персонажами, и дьявольски трудно следить за развитием сюжета. Вы нравитесь издательству "Стрэтфорд Хаус", Рикс, и они не прочь издать вашу следующую книгу, но, думаю, не эту.
- Что вы мне предлагаете сделать? Выбросить эту книгу в мусорный ящик после того, как я потратил на нее больше шестнадцати месяцев? В этом проклятом романе почти шестьсот страниц! - Он заметил в своем голосе просительные интонации и сделал паузу, чтобы справиться с собой. - Я переписывал его четыре раза и не могу просто так взять и выбросить!
- "Бедлам" не лучшее из того, на что вы способны, Рикс. - Джоан Рузерфорд спокойно посмотрела на него голубыми глазами, и он почувствовал, что его прошиб пот. - У вас персонажи словно сделаны из дерева. Какой-то маленький слепой мальчик, способный видеть прошлое или что-то в этом роде, сумасшедший доктор, который режет на куски людей в подвале своего дома. Я до сих пор не могу понять, что у вас там происходит. Вы написали роман в шестьсот страниц, который читается как телефонный справочник.
Съеденная им пища опилками лежала на дне его желудка. Шестнадцать месяцев. Четыре мучительных переделки. Его последняя книга, средненький бестселлер, "Огненные пальцы", был издан "Стрэтфорд Хаусом" три года назад. Полученные за него деньги уже кончились. Дела с киношниками тоже заглохли. Железная рука нужды взяла его за горло, и ему начали сниться кошмары, в которых голос отца с удовлетворением говорил, что он рожден не для побед.
- Хорошо, - сказал Рикс, уставившись в свой бурбон. - Что мне теперь прикажете делать?
- Отложите "Бедлам" и начинайте новую книгу.
- Легко сказать.
- Да перестаньте! - Джоан ткнула сигаретой в маленькую керамическую пепельницу. - Вы уже не маленький, вы сможете! Когда профессионал сталкивается с проблемами, он отступает и начинает с начала.
Рикс кивнул и мрачно улыбнулся. На душе у него было мрачно, как на кладбище. За три года, прошедших после выхода его бестселлера, он пытался написать несколько разных книг, даже ездил в Уэльс исследовать одну свою идею, которая, однако, не прошла, но все замыслы рассыпались словно карточные домики. Обнаружив, что он сидит в баре в Атланте и размышляет над продолжением "Огненных пальцев", Рикс понял, что дела совсем никуда. Идея "Бедлама" пришла к нему ночью в кошмаре, в котором смешались темные коридоры, искаженные лица и трупы, висящие на крюках. Написав половину романа, он обнаружил, что и эта идея расползлась, как ветхая ткань. Но отказаться от нее после таких трудов! Выбросить из головы все сцены как мишуру, выкинуть из глубины воображения все персонажи и позволить им умереть! Джоан Рузерфорд сказала "начни другую книгу", как будто это так же просто, как сменить одежду. Он боялся, что никогда уже не сможет закончить другую книгу. Он чувствовал, что выжат как лимон этими бесплодными попытками, и уже не доверял своему чутью на подходящие сюжеты. Его здоровье ухудшалось, пришли страхи, доселе неведомые - как боязнь успеха, боязнь провала, боязнь риска. В охватившем его смятении он слышал и издевательскую нотку смеха своего отца.
- Почему бы вам не попробовать писать рассказы? - спросила Джоан и попросила счет. - Я могла бы разместить что-нибудь в "Плейбое" или "Пентхаузе". И, как вы знаете, я много раз говорила, что использование вашего настоящего имени тоже может принести выгоду.
- Я думал, вы согласны с тем, что Джонатан Стрэйндж - удачный псевдоним.
- Да, но почему бы не поэксплуатировать ваше настоящее имя, Рикс? Ничего страшного, если станет известно, что вы потомок тех самых Эшеров, о которых писал По. Я думаю, это будет плюс, особенно для того, кто работает в жанре ужасов.
- Вы знаете, я не люблю рассказы. Они меня не интересуют.
- А ваша карьера вас интересует? - резко спросила Джоан. - Если вы хотите быть писателем, вы должны писать. - Она достала кредитную карточку "Америкэн экспресс" и после внимательного ознакомления со счетом отдала ее официанту. Затем прищурилась и посмотрела на Рикса Эшера так, будто давно его не видела. - Вы мало съели за завтраком. Похоже, вы похудели со времени нашей последней встречи. Вы себя хорошо чувствуете?
- Да, все в порядке, - соврал он.
Оплатив счет, Джоан сказала, что вышлет рукопись в Атланту, и покинула ресторан. Он остался сидеть, вертя в руках стакан с вином. Полоска света, появившаяся, когда Джоан открывала дверь, неприятно резанула глаза, хотя стоял пасмурный октябрьский день.