Маккаммон Роберт. Жизнь мальчишки (Том 1)

   - Почему ты не постучался к этой женщине и не предупредил ее, что вернешься за велосипедом? О чем ты думал?
   - Ни о чем, сэр, - потупившись, ответил я. - Я вообще ни о чем не думал. Я упал.
   Отец молча кивнул, выжал сцепление, дал газ, и, отъехав от тротуара перед домом с дубом, мы снова пустились в дорогу. Но путь наш лежал не домой - мы устремились на запад. Я отлично знал, куда ведет наш пикап отец. На западе, за городской окраиной, там, где начинался лес, находилась личная свалка мистера Скалли, его развалы. По пути мне пришлось выслушивать нравоучения отца, сводившиеся примерно к следующему: "Когда мне было столько лет, сколько тебе сейчас, я всюду ходил только пешком. В ту пору я и мечтать не мог о собственном велике, даже о подержанном. Господи, да тогда никто не думал о том, чтобы ехать на велике, если путь составлял две или три мили. И от этого здоровья в нас было хоть отбавляй. В солнце, в ветер, в дождь, все равно - мы шли пешком. И куда нам было нужно, мы всегда добирались пешком..." - и так далее и тому подобное; вы понимаете, о чем я: мой отец пел хвалебную песнь своему детству, всем нам, конечно же, хорошо знакомую.
   Оставив город позади, блестящая от воды дорога пошла через насквозь промокший зеленеющий лес. Дождь по-прежнему не обещал милостей, клочья тумана цеплялись за ветви деревьев и, отрываясь, неторопливо пересекали дорогу прямо перед машиной. Папа сильно сбавил ход, поскольку эта дорога считалась опасной даже в самую хорошую и сухую погоду. Он все еще терзал меня рассказами о сомнительных радостях безвелосипедной жизни. Как я понимал, таким своеобразным способом он хотел дать мне понять, что если велосипед окажется непригодным к починке, то мне лучше немедленно привыкать к пешему образу существования. Между холмами, скрытыми в дымке, завывал ветер и грохотала буря, пустынная дорога разматывалась перед нами, норовисто убегая под колеса нашего грузовичка, словно плохо объезженная лошадь, не желающая скакать под седлом. Уж не знаю, что меня толкнуло, но именно в тот момент я повернул голову назад и всмотрелся в мокрые сумерки.
   И увидел автомобиль, который быстро настигал нас. У меня на затылке волосы поднялись дыбом, а по коже поползли мурашки. Черная как смоль приземистая машина позади нас больше всего была похожа на грозную пантеру с блестящими хромом зубами, которая присела на задние лапы перед прыжком. Не снижая скорости, она стрелой вписывалась в поворот, который только что при помощи непростой работы сцеплением, газом и тормозами преодолел мой отец. Мотор черной машины наверняка работал на самых высоких оборотах, однако, хотя ее и наш грузовичок разделяло всего ничего, до нас не доносилось ни звука. Мне показалось, что я увидел бледное лицо человека, низко пригнувшегося к рулю. В миг, когда я четко различил языки красного и оранжевого пламени, нарисованные на капоте и по черным эбонитовым бокам, в секунду, когда машина настигла нас и, не снижая скорости и даже не пытаясь свернуть, устремилась нам под задний бампер, я не выдержал и пронзительно закричал:
   - Папа!
   Отец подпрыгнул и резко крутанул руль. Грузовичок стало заносить налево к середине дороги, отмеченной вылинявшей прерывистой линией, несколько секунд отец отчаянно боролся, чтобы не скатиться в лес. Потом шины снова нашли сцепление с асфальтом, грузовичок выправился и отец, утерев со лба пот, уставился на меня гневным взором. Он явно желал получить вразумительное объяснение по поводу случившегося.
   - Ты что, спятил? - бросил он мне. - Ты чуть было не отправил нас на тот свет!
   Я снова оглянулся назад.
   От черной машины не осталось и следа.
   Но она не обогнала нас. И свернуть ей тоже было некуда. Она просто исчезла.
   - Я видел.., видел...
   - Что ты видел? Где? - требовал он ответа.
   - Мне показалось, что я увидел.., машину, - наконец сумел пролепетать я. Она чуть было не врезалась в нас.., я так испугался.
   Отец внимательно изучил зеркало заднего вида. Конечно, он в нем не увидел ничего, кроме все того же дождя, лившего с небес, и пустой дороги, которую за секунду до того видел и я. Протянув руку, он пощупал мой лоб и сказал:
   - Ты как себя чувствуешь?
   - Со мной все в порядке, сэр.
   И в самом деле - никакой простуды у меня не было. В этом-то я был уверен. Удовлетворившись тем, что меня не треплет лихорадка, отец отнял от моего лба руку и снова положил ее на руль.
   - Тогда сиди спокойно и не балуй, - наказал он мне. Я решил постараться и вести себя наилучшим образом.
   Все внимание отца снова сосредоточилось на хитростях и уловках дороги, разворачивавшейся перед нами, но по тому, как то и дело напрягались у него на скулах желваки, я понял, что в эти минуты он решает непростую задачу, что со мной делать дальше: то ли отвезти меня к доктору Пэрришу, то ли выдрать как Сидорову козу.
   Больше я о черной машине не заикался, потому что знал как дважды два, что отец ни за что мне не поверит. Дело в том, что эту машину я уже видел в свете дня на улицах Зефира. На улицах нашего городка она оповещала о себе грохотом и ревом движка, и когда она летела мимо, от нее исходил жар, а под ее покрышками трепетал асфальт. "Это самая быстрая машина во всем городе", - сказал мне Дэви Рэй, когда в один из августовских дней мы с ним болтались на Мерчантс-стрит возле будки с мороженым, наслаждаясь прохладой, исходившей от кусков сухого льда, наваленных в проволочную корзину.
   - Отец говорит, - продолжал откровенничать Дэви Рэй, - что в нашем городе никто не может обогнать Полуночную Мону.
   Полуночная Мона. Именно так звали эту машину. Парня, которому принадлежала машина, звали Стиви Коули. Его прозвище было Малыш Стиви, поскольку он был чуть выше пяти футов, это при том, что ему исполнилось уже все двадцать. Он без конца курил "Честерфильд", прикуривал одну от другой, и, может быть, это и повлияло на его рост.
   Но подлинная причина, по которой я ничего не сказал отцу о Полуночной Моне, преследовавшей нас на мокрой дороге, заключалась в событиях прошлого октября. О них знал весь город. В ту пору мой отец состоял в добровольной пожарной дружине. Однажды вечером в нашем доме зазвонил телефон. Папа сказал потом маме, это был Марчетте, шеф пожарной дружины. На Шестом шоссе в лесу горела машина, врезавшаяся в дерево. Отец торопливо оделся и ушел тушить пожар. Когда он через два часа вернулся, в его волосах было полно пепла, а от одежды исходил устойчивый запах дыма. В тот вечер отец увидел на пожаре что-то такое, из-за чего на следующий день вышел из пожарной дружины.
   Именно по Шестому шоссе мы сейчас и ехали. Тот автомобиль, что сгорел здесь в прошлом октябре, а мой отец его тушил, был Полуночной Моной, и за рулем сидел Малыш Стиви Коули.
   Сейчас тело Малыша Коули - лучше сказать, то, что осталось от него, лежало в гробу на кладбище Поутер-хилл. Полуночная Мона тоже исчезла, очевидно, туда, куда исчезают все разбитые и сгоревшие автомобили.
   Но сегодня я своими глазами видел эту машину, мчавшуюся сквозь туман позади нашего пикапа. Кроме того, я был уверен, что видел кого-то, кто сидел за ее рулем.
   Я решил, что не скажу об этом ни слова, буду держать рот на замке, и все тут. У меня в тот день и так хватало неприятностей.
   Немного притормозив, отец свернул с Шестого шоссе на грязный проселок, уходящий в глубь леса. Довольно скоро мы добрались до странного места, где вдоль дороги к деревьям были прибиты гвоздями старые проржавевшие металлические знаки и таблички всевозможных мастей, размеров и содержания; по-моему, знаков и табличек тут было не меньше сотни, от рекламы апельсиновой содовой "Грин Спот" и пилюль от головной боли "Би-Си" до "Бабушки Опри". За опушкой с табличками дорога свернула к охотничьему домику из старых серых бревен, с осевшим и покосившимся крыльцом, выходившим на дворик - то есть море бурьяна, - где можно было найти какую угодно рухлядь: ржавые вешалки и кухонные плиты, торшеры и настольные лампы, рамы от кроватей, вентиляторы, холодильники и другую бытовую утварь, наваленную неряшливыми кучами. Там были и громадные мотки проволоки ростом выше моего отца, и здоровые корзины, полные пустых бутылок, а посреди всего этого барахла высился большой знак, самый красочный - жестяной улыбающийся полицейский с красными буквами поперек груди: "Стой. Не воруй". В голове копа красовались три аккуратные дырочки от пуль.
   Как я понял, с воровством у мистера Скалли велась самая жестокая борьба, потому что не успел отец заглушить мотор пикапа, как дверь охотничьего домика открылась, во двор выскочили две злющие поджарые овчарки и принялись нас облаивать. Секундой позже ту же дверь кто-то пинком распахнул изнутри, и на крыльцо выскочила невысокая и хрупкая на вид женщина с тугой светлой косой и ружьем в руках.
   - Кто вы такие? - заорала она в нашу сторону голосом благозвучным, как визжащая пила. - Что вам тут надо? Мой отец открыл дверцу кабины и помахал рукой:
   - Я Том Мэкинсон, мэм. Я приехал из Зефира. Том Мэкинсон, миссис Скалли, вы должны меня знать.
   - Какой такой Том?
   - Мэкинсон, мэм!
   Чтобы перекрыть лай овчарок, отцу приходилось кричать:
   - Я приехал из Зефира!
   - А ну тиха! - прикрикнула на овчарок миссис Скалли. Этого ей показалось мало: она схватила висящую на колышке на крыльце плетку-многохвостку, несколько раз вытянула ею псин вдоль спин, что существенно охладило их пыл.
   Вслед за отцом я выбрался из кабины пикапа и встал рядом. Наши ботинки почти утонули в грязи, которую не держали даже сорняки.
   - Я приехал повидаться с вашим мужем, миссис Скалли, - объяснил отец хозяйке домика. - Дело в том, что он по ошибке забрал и увез велосипед моего сына.
   - Вот как? - проговорила миссис Скалли и причмокнула. - Обычно Эммет не ошибается.
   - Так ваш муж дома, мэм? - снова спросил отец. - Я могу поговорить с ним?
   - Он там, на заднем дворе, в одном из сараев, - ответила жена старьевщика и указала нам нужную сторону своим ружьем. - Ваш велосипед, наверное, тоже там - их тут тьма-тьмущая.
   - Благодарю вас, мэм.
   Отец зашагал в указанном направлении, я двинулся вслед за ним. Не успели мы сделать и десяти шагов, как за нашими спинами снова раздался голос миссис Скалли:
   - Эй, вы! Внимательней смотрите себе под ноги! Если споткнетесь и свернете себе шею, мы не собираемся за вас отвечать, понятно?
   Если перед домом четы Скалли творился, мягко говоря, беспорядок, то задний двор нельзя было представить и в кошмарном сне. Сараи оказались огромными ангарами из ржавого железа вроде тех, в которых хранится табак-сырец. Чтобы добраться до сараев, пришлось идти по узкой тропинке, петлявшей между горами разнообразной рухляди: тут были и разбитые проигрыватели, и какие-то странные статуи, садовые насосы, продавленные шезлонги, половинки газонокосилок, двери, ржавые жаровни, горшки и кастрюли, кровельное железо, утюги и батареи и бельевые корзины различных форм.
   - Господи помилуй, - оглянувшись по сторонам, прошептал отец, больше обращаясь к самому себе, когда мы пробрались извилистой тропинкой между высившимися горами хлама. Хозяйство Скалли щедро поливал дождь, с вершин некоторых металлических эверестов шумными потоками стекала вода. Это место и вправду было удивительным, но когда через несколько шагов перед нами появилась огромнейшая куча перекрученного и спутанного друг с другом металлического нечто, я понял, что назвать эту свалку удивительной - значит не сказать ничего. Она была просто волшебной. Я застыл как вкопанный, не в силах отвести взгляд от того, что увидел перед собой.
   Впереди высилась гора из сотен велосипедных рам, сросшихся между собой прядями жуткой ржавчины, все без исключения - без единой шины и в большинстве своем - со сломанными поперечинами.
   Говорят, где-то в Африке есть тайное место, куда уходят умирать слоны. Морщинистые серые великаны ложатся там на землю, освобождаются от бренной ноши тяжких тел, и эфирные субстанции их душ наконец могут воспарить к небесам. В тот момент я искренне верил в то, что мне посчастливилось наткнуться на секретное кладбище велосипедов. Мертвые остовы год за годом наслаивались друг на друга; еще долго после того, как непоседливые велосипедные души покинули свои рамы, остовы поливали дожди и сжигало солнце. В некоторых местах этой огромной кучи велосипеды так распались от времени, что приняли вид палой красной и желтой листвы, которой суждено сгореть на костре в один из осенних полдней. Кое-где из кучи торчали разбитые фонари, незрячие и вызывающие, как бывает взгляд у мертвых. На гнутых рулях еще виднелись резиновые рукоятки, с которых кое-где свешивались пучки украшавшей их виниловой бахромы, похожей на вылинявшее под дождем пламя. Стоило только напрячь воображение - все эти велосипеды представали новенькими, сверкающими от краски и нетерпеливо трепещущими от желания скорее отправиться в путь, с новенькими шинами, педалями и цепями, несущими на себе капли желтой пахучей смазки и крепко цепляющимися за шестерни. Непонятно, почему это видение навевало грусть. Скорее всего я увидел наглядное подтверждение того, что всему когда-то приходит конец, как бы сильно мы ни берегли это и ни хранили.
   - Здорово! - пророкотал кто-то у нас над ухом. - Я слышал, какой вы там устроили переполох.
   Оглянувшись, мы с отцом увидели перед собой мужчину, с трудом толкавшего по грязи большую, тяжело груженную тачку. Мужчина был облачен в комбинезон и пару заляпанных грязью ботинок, его обширный живот вызывающе выпирал вперед, лицо было покрыто пятнами, определенно свидетельствовавшими о неполадках с печенью, а голову украшал единственный клок седых волос. Лицо мистера Скалли было изрезано морщинами, нос, с сеточкой красных сосудов на кончике, напоминал картошку, глаза были прикрыты очками с круглыми стеклами. Глядя на нас, он улыбался во весь рот, демонстрируя редкие прокуренные зубы. Подбородок мистера Скалли украшала большая бородавка с тремя торчавшими седыми волосками.
   - Чем могу помочь вам, ребята?
   - Я Том Мэкинсон, - представился отец, протянув руку для пожатия. - Сын Джея.
   - Вот черт! Прошу прощения, не признал сразу! То-то я гляжу, лицо знакомое.
   На руках у мистера Скалли были грязные парусиновые рукавицы; перед тем как встряхнуть руку отцу, он неспешно стянул их.
   - А это, выходит, внук Джея?
   - Точно. Его зовут Кори.
   - Сдается мне, я вроде пару раз видел тебя в городе, - сказал мне мистер Скалли. - Я помню, когда твоему отцу было столько же лет, сколько тебе сейчас. Мы с твоим дедом тогда были не разлей вода.
   - Мистер Скалли, мне сказали, что несколько часов назад вы забрали с Дирман-стрит велосипед, - сказал старьевщику отец. - Он стоял там под дубом.
   - Точно, это я его прибрал. Да там и смотреть-то особенно не на что было. Сплошная рухлядь.
   - Дело в том, что это был велосипед Кори. Мы собирались отдать его в ремонт, а если вы сейчас вернете его нам...
   - Во дела, - протянул мистер Скалли. Его широкая улыбка дрогнула. - Том, я даже не думал, что этот велосипед еще на что-то годный.
   - Ничего страшного. Значит, велосипед еще здесь у вас?
   - Да, ваш велосипед здесь. Точнее сказать, он был здесь. - Мистер Скалли мотнул головой в сторону одного из "сараев". - Я отвез его туда всего несколько минут назад.
   - Но мы можем пойти и забрать его? Посмотрев на меня, мистер Скалли закусил губу, потом перевел взгляд обратно на отца.
   - В том-то и дело, что ничего не выйдет. Том. Не сможете вы его забрать.
   Отставив тачку в сторону, он прислонил се ручки к склону одной из мертвых велосипедных гор и сказал:
   - Пойдемте, я кое-что вам покажу.
   Вслед за мистером Скалли мы зашагали к сараю. Мистер Скалли сильно хромал, словно суставы у него в ноге были не как у всех людей, шаром, а вроде дверной петли.
   - Тут такое дело, ребята, - снова заговорил он. - Уже года три я все подумываю избавиться от этих старых великов, так они мне надоели. Нужно же здесь когда-то начать разбираться, понимаете? Каждый день что-то новое прибавляется.., и вот что позавчера я пообещал Белле - Белла, это моя жена, я сказал ей: "Белла, притаскиваю еще один велосипед и тут же начинаю разбираться. Еще один, и все - хорош".
   Вслед за мистером Скалли через проем без дверей мы вошли в сумрачную холодную сень сарая. Голые лампочки, болтавшиеся под потолком на проводах, погружали сваленные внутри сарая очередные кучи барахла в удивительное переплетение света и тени. Из мрака восставали странные, загадочно поблескивающие боками и гранями механизмы, напоминающие шагающие машины марсиан. Что-то щелкало и скрипело; возможно, это были крысы или мыши, я не знал. Сарай более всего напоминал пещеру, в которой чувствовал себя как дома разве что Индиана Джонс.
   - Смотрите под ноги, - предупредил нас мистер Скалли, направившись к другому дверному проему. В следующем отсеке он остановился перед большой машиной треугольной формы с шестернями и рычагами по бокам, повернулся к нам и сказал:
   - Вот этой дробилке я и скормил ваш велик пятнадцать минут назад. Я принес его последним, и он первым отправился в зубы этой машине.
   С этими словами мистер Скалли кивнул на бочонок, полный перекрученных и сплющенных кусков металла. Рядом с первым бочонком, заполненным, стоял другой, пустой, поджидавший своей очереди.
   - Это я хоть смогу продать как металлолом, понимаете, в чем дело? Я дал себе зарок: еще один велик - и включаю машинку. Ваш велосипед стал последним, ну что тут поделаешь?
   Мистер Скалли, над головой которого то и дело сверкали в свете лампы дождевые капли, проникавшие сквозь дыры в крыше, снова взглянул на меня.
   - Извини, Кори. Я даже представить себе не мог, что у такого велосипеда может объявиться хозяин. Если бы я знал, что он твой, я бы, конечно, попридержал его, но он ведь был совершенно никуда не годный, этот велосипед.
   - Никуда не годный? - переспросил отец.
   - Точно, Том, никуда. Ни одной целой детали. Древний, как мир, совсем изношенный, я уверен, что никто бы не взялся его ремонтировать ни за какие деньги. Нечего и думать. Что делать, любой велосипед когда-нибудь отправляется на свалку. Кому же, как не мне, знать это лучше других, ведь я столько перевидал этих великов, которые мне то и дело приносят или по телефону просят забрать. Поверь, Кори, твой велосипед был просто грудой ржавого металла, и то, что я засунул его в дробилку, ничего не изменило.
   - Да, сэр, - ответил я, - я знаю.
   - Ему не было больно, - тихо прибавил мистер Скалли, а я молча кивнул ему.
   Слушая мистера Скалли, я думал о том, что такой человек, как он, наверняка понимает жизнь всю до самых мелких ее винтиков, потому что, хотя тело его было старым, глаза у него были молодыми и молодым было сердце. Он видел самую космическую суть вещей и потому знал, что жизнь существует не только в созданиях из плоти и крови, но и в предметах из вроде бы неживого материала в доброй верной паре ботинок; в хорошей надежной машине; в ручке, которая не подведет в трудную минуту; в велосипеде, который пронесет тебя через много миль, - во всем том, чему мы вверяем свою судьбу и жизнь и что платит нам радостью и безопасностью бытия, оставаясь с нами приятными воспоминаниями.
   На такие слова старые хрычи с камнем вместо сердца могут холодно усмехнуться и сказать: "Чушь это все, парни, и ерунда!" Но тогда позвольте и мне задать им вопрос: разве вам никогда не хотелось, хотя бы на пару минут, получить обратно свой первый велосипед? Ведь вы наверняка помните, как он выглядел. Ведь помните? Как его звали: "Тигр", "Гладкий", или "Стрела", или, может быть, "Молния"? Кто забрал у вас этот велосипед и куда он потом делся? Вы когда-нибудь задумывались об этом?
   - Хочу показать тебе еще кое-что, Кори, - сказал мистер Скалли, дотронувшись до моего плеча. - Иди за мной.
   Мы проследовали за мистером Скалли прочь от велосипедодробильной машины в другое отделение сарая. Через маленькое пыльное окошко с улицы сочился зеленоватый свет, немногим помогающий свечению тусклой лампочки под потолком. Здесь, в этой каморке, у мистера Скалли был устроен кабинет: стояли письменный стол и книжный шкаф с документами. Выдвинув один из ящичков шкафа, мистер Скалли принялся что-то тянуть из дальнего его конца.
   - Я почти никому это не показывал, - сообщил он нам, - но вам, ребята, это должно понравиться, Покряхтев недолго, он вытащил из ящичка небольшой непонятный предмет.
   - Уф! Вот она, за что-то зацепилась.
   Его руки, державшие непонятный предмет, появились на свету лампочки.
   Мы увидели потемневший от долгого пребывания в воде кусок дерева, на боку которого налипли высохшие раковины. В самой середке деревянного бруска торчало нечто, напоминающее кинжал из слоновой кости. Мистер Скалли поднял кусок дерева повыше к свету, и его глаза за стеклами очков блеснули.
   - Видели? Ну, и что вы на это скажете?
   - Не знаю, что и сказать, - пробормотал отец. Вслед за ним и я потряс головой.
   - А вы взгляните поближе.
   Мистер Скалли поднес деревяшку с вонзенным в нее кинжалом прямо к моему лицу. Приглядевшись, я увидел на "кинжале" царапины и выбоины, а также то, что край его был зазубрен словно рыбий нож.
   - Это зуб, - объяснил нам мистер Скалли. - Или скорее клык.
   - Клык? - пораженно нахмурился отец; его взгляд метался между зубом и лицом мистера Скалли. - Здоровенная, должно быть, была змея?
   - Это была не змея, Том. Три лета назад я отпилил этот кусок дерева от чурбана, который выбросило на берег реки. Я иногда отправляюсь на берег Текумсы в одиночку поохотиться за бутылками. Чурбан весь почернел, должно быть, он пролежал на дне реки невесть сколько лет, и вот во время прошлогоднего наводнения его вымыло из ила.
   Мистер Скалли осторожно провел защищенным перчаточной парусиной пальцем по зазубренному краю зуба.
   - Думаю, что в руках у меня единственное доказательство.
   - Вы же не хотите сказать... - начал отец, и тут я все понял.
   - Именно, Том, хочу: этот зуб - это клык Старого Мозеса.
   Мистер Скалли снова ткнул деревяшкой мне в лицо, и я в испуге отшатнулся.
   - Верно, его зрение здорово ослабло, - задумчиво проговорил мистер Скалли. - Наверное, он принял этот чурбан за большую черепаху. Или, может, в тот день он был чем-то раздражен и бросался на все, во что тыкалось его рыло.
   Палец мистера Скалли постукивал по зазубренному краю зуба.
   - Страшно представить, что может чудовище с такими зубищами сделать с человеком. Жуткая получается картина, верно?
   - Можно взглянуть? - с любопытством спросил отец. Мистер Скалли передал ему зуб. Пока отец рассматривал деревяшку с зубом, мистер Скалли, отвернувшись, отошел к окну и уставился в него. С минуту повертев в руках зуб, отец кивнул и проговорил:
   - Думаю, вы правы, мистер Скалли! Это действительно зуб!
   - Я же говорю, - отозвался от окна мистер Скалли. - Я же не идиот.
   - Вам обязательно нужно кому-нибудь его показать! Шерифу Эмори или мэру Своупу! Господи, да это может оказаться правительственным делом!
   - Своупу я его уже показывал, - кивнул мистер Скалли. - Это он мне посоветовал убрать этот зуб в самый дальний ящик и запереть ящик на ключ.
   - Но почему? Это же сенсация!
   - Мэр Своуп так не думает.
   Мистер Скалли повернулся к нам обратно от окна, и я увидел, как его глаза потемнели.
   - Поначалу Своуп был уверен, что этот зуб - подделка. Он показал его доктору Пэрришу, а док Пэрриш позвал дока Лизандера. И тот, и другой в один голос заявили, что зуб принадлежит какой-то огромной рептилии. После чего мы трое долго разговаривали в кабинете мэра за закрытыми дверями. Своуп сказал, что считает, что это дело лучше всего схоронить в зародыше. Он сказал, что чем бы ни был этот зуб - настоящим ли клыком рептилии или чьей-то искусной подделкой, - все равно незачем попусту волновать людей.
   С этими словами мистер Скалли забрал кусок дерева из рук моего отца.
   - И тогда я сказал мэру так: "Лютер Своуя, почему вы не хотите предъявить людям неоспоримое доказательство того, что в Текумсе водится чудовище?" Он, со своей глупой трубкой в зубах, зыркнул на меня вот так и ответил:
   "Люди и без того это знают. А такие штуки, которые вы называете "доказательствами", только напугают их. Но как бы там ни было, - продолжил тогда мэр Своуп, - чудовище в реке - это наше чудовище, и мы ни с кем не собираемся им делиться". Мистер Скалли протянул мне зуб:
   - Хочешь потрогать его, Корн? Потом расскажешь кому-нибудь, что тебе довелось держать в руках.
   Так я и сделал - дрожавшим указательным пальцем. Клык Мозеса был холодным, точно таким же, каким, по моему мнению, должны были быть донная грязь и ил Текумсы.
   Мистер Скалли убрал кусок дерева с клыком в ящик шкафа и запер ящик на ключ. Дождь на улице снова усилился и дробью барабанил в металлическую крышу.
   - Должно быть. Старый Мозес радуется этому ливню, - заметил мистер Скалли.
   - Я все-таки считаю, вам обязательно нужно показать зуб еще кому-нибудь, сказал ему отец. - Кому-нибудь, кто разбирается в подобных вещах, например газетчикам в Бирмингеме.
   - Я так бы и сделал, Том, но боюсь, что Своуп мне этого не простит. Может, он прав и Старый Мозес и вправду только наше чудовище. Может быть, если о нем узнают остальные, то его у нас тут же заберут. Выловят из реки сетями, потом посадят в каком-нибудь зоопарке в огромную стеклянную банку, рядом с гигантскими карпами.
   Мистер Скалли нахмурился и покачал головой.
   - Нет, я тоже не хочу, чтобы дни Старого Мозеса закончились так грустно. Уверен, что и Леди этого не хочет. Сколько я себя помню, каждую Страстную пятницу она носила Мозесу угощение. Прошедшая пятница была первой, когда Старому Мозесу не понравилась еда.