– И правда, вкусный, – чуть ожив, произнес он, после чего его немедленно заставили съесть еще один.
К тому времени, когда он проглотил уже восемь штук, – еще три пожертвовали сидящие на другом конце стола – Пьемур слегка умерил выражение отчаяния на лице: десять пончиков вместо двух – совсем неплохая добыча! Можно сказать, что день прожит не зря.
Со своего места поднялся дежурный подмастерье и стал объявлять назначения на вторую половину дня. Пьемур раздумывал, как ему среагировать на весть о своем новом положении. Изобразить потрясение? Пожалуй… Восторг? Может быть – ведь это почетное назначение, – но только не чрезмерный: иначе приятели, могут заподозрить, что он специально изображал печаль, чтобы выманить у них пончики.
– Шеррис – в распоряжение мастера Шоганара.
– Шеррис? – Тут уж изумление, потрясение и возмущение, которые охватили Пьемура, заставив его вскочить со скамьи, оказались самыми что ни на есть неподдельными. Соседи поймали его за руки и заставили сесть на место. – Шеррис? Этот слюнявый, сопливый, смазливый…
Тимини проворно зажал приятелю рот, и в пылу борьбы несколько следующих объявлений ускользнуло от слуха школяров. Негодование окончательно вернуло Пьемура к жизни, но он не мог тягаться силой с Тимини и Бролли, которые решили ни за что не допустить, чтобы их друг испытал еще одно унижение – получил нагоняй за то, что перебил подмастерье.
– Ты слышал, Пьемур? – спросил его Бонц, перегнувшись через стол. – Слышал?
– Я слышал, что Шерриса назначили… – мальчуган так и клокотал от ярости. Ему было известно о Шеррисе кое-что такое, что не мешало бы знать и мастеру Шоганару!
– Да нет, про тебя!
– Про меня? – Пьемур прекратил сопротивление, внезапно ему пришла в голову страшная мысль: а вдруг мастер Робинтон передумал, вдруг он, поразмыслив, решил, что Пьемур не подходит для его замыслов, – тогда придется распроститься со всеми лучезарными мечтами, которые он, Пьемур, успел взлелеять сегодня утром!
– Про тебя! Ты поступаешь в распоряжение… – Бонц выдержал паузу, чтобы его слова прозвучали еще более веско, – мастера Олодки!
– Мастера Олодки? – Пьемур почувствовал такой прилив облегчения, что ему даже не пришлось притворяться. Он стал озираться, ища глазами барабанного мастера.
Кулак Бонца уперся ему в ребро, и Пьемур, подняв глаза, увидел Дирцана, старшего подмастерья мастера Олодки. Тот стоял рядом, подбоченясь, и подозрительно разглядывал Пьемура. На его обветренном лице было написано неодобрение.
– Только тебя, Пьемур, нам и не хватало! Заруби у себя на носу: не вздумай шутить с нашим мастером. Он как никто управляется с палочками и умеет бить ими не только по барабану! – Выразительно взглянув на Пьемура, подмастерье сделал ему знак следовать за собой.
Глава 3
К тому времени, когда он проглотил уже восемь штук, – еще три пожертвовали сидящие на другом конце стола – Пьемур слегка умерил выражение отчаяния на лице: десять пончиков вместо двух – совсем неплохая добыча! Можно сказать, что день прожит не зря.
Со своего места поднялся дежурный подмастерье и стал объявлять назначения на вторую половину дня. Пьемур раздумывал, как ему среагировать на весть о своем новом положении. Изобразить потрясение? Пожалуй… Восторг? Может быть – ведь это почетное назначение, – но только не чрезмерный: иначе приятели, могут заподозрить, что он специально изображал печаль, чтобы выманить у них пончики.
– Шеррис – в распоряжение мастера Шоганара.
– Шеррис? – Тут уж изумление, потрясение и возмущение, которые охватили Пьемура, заставив его вскочить со скамьи, оказались самыми что ни на есть неподдельными. Соседи поймали его за руки и заставили сесть на место. – Шеррис? Этот слюнявый, сопливый, смазливый…
Тимини проворно зажал приятелю рот, и в пылу борьбы несколько следующих объявлений ускользнуло от слуха школяров. Негодование окончательно вернуло Пьемура к жизни, но он не мог тягаться силой с Тимини и Бролли, которые решили ни за что не допустить, чтобы их друг испытал еще одно унижение – получил нагоняй за то, что перебил подмастерье.
– Ты слышал, Пьемур? – спросил его Бонц, перегнувшись через стол. – Слышал?
– Я слышал, что Шерриса назначили… – мальчуган так и клокотал от ярости. Ему было известно о Шеррисе кое-что такое, что не мешало бы знать и мастеру Шоганару!
– Да нет, про тебя!
– Про меня? – Пьемур прекратил сопротивление, внезапно ему пришла в голову страшная мысль: а вдруг мастер Робинтон передумал, вдруг он, поразмыслив, решил, что Пьемур не подходит для его замыслов, – тогда придется распроститься со всеми лучезарными мечтами, которые он, Пьемур, успел взлелеять сегодня утром!
– Про тебя! Ты поступаешь в распоряжение… – Бонц выдержал паузу, чтобы его слова прозвучали еще более веско, – мастера Олодки!
– Мастера Олодки? – Пьемур почувствовал такой прилив облегчения, что ему даже не пришлось притворяться. Он стал озираться, ища глазами барабанного мастера.
Кулак Бонца уперся ему в ребро, и Пьемур, подняв глаза, увидел Дирцана, старшего подмастерья мастера Олодки. Тот стоял рядом, подбоченясь, и подозрительно разглядывал Пьемура. На его обветренном лице было написано неодобрение.
– Только тебя, Пьемур, нам и не хватало! Заруби у себя на носу: не вздумай шутить с нашим мастером. Он как никто управляется с палочками и умеет бить ими не только по барабану! – Выразительно взглянув на Пьемура, подмастерье сделал ему знак следовать за собой.
Глава 3
Остаток дня прошел для Пьемура куда менее радужно. По приказу Дирцана он перенес свои пожитки из спальни старших школяров в резиденцию барабанщиков – четыре комнаты, примыкающие к вышке и находящиеся на отшибе от остальных помещений Цеха. Спальня школяров оказалась довольно тесной и стала еще теснее, когда в нее внесли лишнюю койку для Пьемура. Комнаты подмастерьев были едва ли просторнее, да и сам мастер Олодки довольствовался крохотной комнатушкой, правда, отдельной. Самая большая комната совмещала роль учебного класса и гостиной. Позади, за узким коридорчиком, находилась барабанная, где размещались огромные сигнальные барабаны; их отполированные металлические бока мягко сияли в лучах заходящего солнца. Рядом стояло несколько табуретов для дежурного барабанщика, небольшой столик, чтобы записывать сообщения, и сундучок, который стал для Пьемура ежедневным проклятием. В нем хранились пасты и суконки, служившие для того, чтобы поддерживать ослепительный блеск барабанов. Дирцан с нескрываемым злорадством сообщил Пьемуру, что за внешний вид барабанов по обычаю отвечает новенький.
На барабанной вышке всегда кто-то находился, за исключением «пустого времени» – четырех часов, приходящихся на самую глубокую ночь, когда на восточной половине материка все еще спали, а на западной только собирались ложиться. Пьемур поинтересовался, что случится, если срочное сообщение придет глухой ночью, и получил сухой ответ: большинство барабанщиков так настроены на прием сообщения, что даже в закрытом помещении чутко улавливают вибрацию воздуха и немедленно просыпаются.
За годы ученичества Пьемур прилежно затвердил наизусть опознавательные знаки главных холдов и цехов и сигналы тревоги: «Падение», «пожар», «смерть», «вопрос», «ответ», «на помощь», «да», «нет» и несколько ходовых фраз. Но когда Дирцан впервые показал ему пухлый том, содержавший барабанные сигналы, которые ему предстояло заучить, а впоследствии уметь исполнять, Пьемур в душе стал страстно желать, чтобы голос у него установился еще до наступления зимы. Подмастерье безжалостно вручил ему длиннющий список наиболее употребительных сигналов, которые следовало выучить к завтрашнему дню, и велел упражняться на специальной тренировочной колодке.
Поутру Пьемур под диктовку Дирцана записывал вызубренные накануне знаки. Он чуть не подпрыгнул от радости, когда появилась Менолли. Но девушка на него даже не взглянула.
– Мне нужен гонец. Можно похитить у тебя Пьемура?
– Ну конечно, – ничуть не удивившись, ответил Дирцан – это тоже входило в обязанности учеников барабанщика. – Только в дороге пусть повторяет урок, а вернется – я проверю.
Пьемур внутренне ликовал, предвкушая временную передышку, но в расчете на Дирцана продолжал удерживать на лице постное выражение.
– Ты вчера получил у Сильвины снаряжение для верховой езды? – с непроницаемым лицом спросила Менолли. – Тогда переодевайся, – велела она в ответ на его утвердительный кивок и жестом дала понять, чтобы он поторапливался.
Когда он вернулся, девушка оживленно болтала с Дирцаном, но сразу прервала разговор и вышла, сделав Пьемуру знак идти следом. Стремительно сбежав с лестницы, она спросила мальчика:
– Так, говоришь, тебе приходилось ездить верхом?
– А то нет! Ведь ты же отлично знаешь, что я вырос на ферме. – Пьемур не скрывал обиды.
– Но это не обязательно значит, что ты ездил верхом.
– Сколько раз можно повторять?
– Ну что ж, тебе представляется случай доказать свое умение, – сказала девушка с тонкой улыбкой.
Они уже вышли из-под арки и пересекали просторный ярмарочный луг, раскинувшийся перед Цехом арфистов. Слева громоздился утес Форт холда, к его подножию жались ряды домишек. На огневых высотах холда застыл коричневый дракон, на фоне утреннего неба он выглядел еще огромнее. Расправив левое крыло, он подставил его всаднику, который заботливо осматривал нижнюю поверхность.
Пьемур, как всегда, ощутил прилив благоговения перед крылатым великаном – благоговение, которое только усиливалось от присутствия Красотки, королевы файров, которая восседала у Менолли на плече, наблюдая, как кувыркается в воздухе остальная стая.
Подняв голову, Менолли с улыбкой взглянула на своих резвящихся питомцев и сообщила им, что собирается прокатиться верхом. Не желают ли они ее сопровождать? В ответ последовало радостное чириканье и головокружительные пируэты. Красотка, ласково воркуя, потерлась треугольной головкой о щеку девушки, ее фасеточные глаза радостно вспыхнули ярко-голубым пламенем. Пьемур с завистью наблюдал это проявление – любви и нежности. Ему хотелось спросить о цели поездки, но он угрюмо молчал. Они зашагали по направлению к огромным пещерам, вырубленным в толще утеса и служившим приютом для скота, домашней птицы и верховых скакунов. У входа их с улыбкой приветствовал смотритель стад. Файры влетели внутрь и расселись на странных балках, поддерживающих свод пещеры – они были изготовлены в древности, а как и из какого материала, теперь уже никто не знал.
– Снова в дорогу, Менолли?
– Да, снова, – слегка поморщившись, ответила девушка. – Скажи, Банак, у тебя найдется упряжь для Пьемура? Удобнее вести второго скакуна под седлом, чем в поводу.
– Отчего ж не найтись? – Смотритель провел их в закуток, где хранились седла и сбруя. Окинув взглядом мальчика, он выбрал для него седло и упряжь, потом вручил Менолли ее снаряжение и повел их по проходу мимо открытых стойл. – Твой, Менолли, третий от конца.
– Посмотрим, как Пьемур справится, – заметила девушка.
Банак с улыбкой отдал мальчику упряжь. С уверенным видом, далеко не соответствующим его душевному состоянию, Пьемур пощелкал языком – ему смутно помнилось, что именно так успокаивают скакунов. Эти звери не отличаются особой сообразительностью и реагируют на ограниченный набор звуков и понуканий, но свое нехитрое дело выполняют исправно. Да и красотой они тоже не блещут – длинношеие, головастые, поджарые, с длинными мускулистыми конечностями. Мех на них висит жесткими космами, а масть может быть любой – от грязно-белой до темно-бурой. Конечно, они все же поизящнее мясной скотины, но сравнивать их с драконами или файрами никому даже в голову не придет.
Пьемуру предназначался грязно-бурый зверюга. Мальчик набросил ему на шею уздечку и, зажав пальцами ноздри, заставил скакуна открыть рот, чтобы продеть в него железный мундштук. Потом схватив за ухо, быстро надел недоуздок. Скакун фыркнул, как будто удивляясь столь бесцеремонному обращению. Но еще больше удивился сам Пьемур – надо же, оказывается, он не забыл эти маленькие хитрости! Он услышал, как Банак у него за спиной одобрительно хмыкнул. Мальчик приладил седло и подтянул подпругу, надеясь, что в пути она не подведет.
Отвязав животное, он вывел его в проход и увидел, что Менолли уже дожидается его, держа за узду скакуна покрупнее. Девушка придирчиво осмотрела, как он справился с упряжью.
– А он у тебя молодцом, – похвалил Банак и, махнув им рукой, направился вглубь пещеры по своим делам.
Давненько Пьемуру не приходилось садиться на скакуна… К счастью, ему досталась смирная скотина с ровной рысью, и он довольно уверенно тронулся вслед за Менолли вниз по восточной дороге.
Езда на скакуне требовала определенного навыка, но Пьемур поймал себя на том, что, почти не задумываясь, принял правильную позу: сидя на одной ягодице, он вытянул левую ногу вперед, насколько позволяло стремя, а правую, согнутую в колене, плотно прижал к боку животного. В дороге полагалось время от времени менять положение ног. «А Менолли отлично держится в седле, если учесть, что выросла она в морском холде, – отметил про себя Пьемур. – Видно, немало упражнялась».
Всю дорогу до морского холда Пьемур молчал. Обожги его Нить, если он спросит, что они там забыли. Только очень сомнительно, чтобы они тащились туда только затем, чтобы проверить, как он ездит верхом или умеет держать язык за зубами. А что она имела в виду, когда говорила, что легче вести второго скакуна под седлом? Эта новая Менолли, уверенная и немногословная, привычно выполняющая негласные поручения Цеха, разительно отличалась от девчонки, позволявшей ему кормить файров, и совсем уж ничего общего не имела с его воспоминаниями о робкой, вечно извиняющейся новенькой, которую доставил в Цех Главный арфист три Оборота назад.
Когда они добрались до морского холда, Менолли бросила ему повод своего скакуна и велела отвести обоих животных к местному смотрителю. Надо снять с них седла, напоить и задать корм. Уводя скакунов, Пьемур заметил, что девушка направилась к причальной стенке и, затенив глаза рукой, стала всматриваться в морскую даль. Похоже, она ожидает прибытия корабля. Уж не связано ли это с барабанной вестью, полученной вчера поутру из Исты?
Смотритель приветливо поздоровался и помог ему управиться со скакунами.
– Вы, видать, отправитесь в обратный путь, как только прибудет корабль? – сказал он. – Так что я пока взнуздаю Сибелова скакуна, чтобы потом не пришлось ждать. Сейчас закончим и пойдем ко мне – жена приготовит тебе перекусить. Я уверен, паренек твоего возраста никогда не откажется от еды. А у нас, в морском холде, угощение всегда найдется, даже во время Падения.
Когда подошла Менолли, радушный хозяин пригласил и ее. К этому времени Пьемур уже заметил на горизонте темную точку. Теперь он был спокоен: есть время передохнуть и пожевать.
Так, значит, у Сибела здесь есть скакун – каково? И Сибел приплывает на корабле откуда-то с запада… Следовательно, можно предположить, что отплывал он тоже отсюда. Пьемур попытался припомнить, как давно он не встречал Сибела в Цехе, но не смог. Морской холд Форта стоял на берегу естественной глубоководной бухты, так что подошедший корабль пришвартовался прямо у каменной стенки. Моряки ловко привязали причальные канаты к швартовым тумбам. Сибела не было видно, но, когда файры исполнили над мачтами корабля приветственный танец, в лучах клонящегося к западу солнца блеснули золотом две золотые королевы – Сибелова Кими и Красотка Менолли. Пока Пьемур старался отыскать Сибела в водовороте снующих вокруг людей, подмастерье внезапно вырос прямо перед ним – в обеих руках он держал увесистые мешки, еще два были перекинуты через плечо. Подошедший моряк осторожно опустил два мешка к его ногам. Поклажа как раз для трех скакунов. – Как съездил, Сибел? – спросила Менолли и, подняв один мешок, ловко взвалила его на спину. – Да отдай же Пьемуру хоть один! – добавила она, и Пьемур с готовностью подскочил к Сибелу, спеша избавить его от части ноши. Одновременно он успел пощупать мешок, стараясь определить его содержимое. – Да не мни, Пьемур, – а то трава превратится в труху! – Трава? Какая трава?
– Пьемур! А ты что тут делаешь? Ведь сейчас время репетиции, – начал Сибел. Он приветливо улыбался, белоснежные зубы ярко сверкали на дочерна загорелом лице.
Трава и загар? Пьемур мог поставить все свои сбережения на то, что Сибел вернулся с Южного материка.
– У него голос ломается.
– Уже? – в тоне Сибела Пьемур безошибочно различил удовлетворение. А как отнесся к этому мастер Робинтон?
– Со свойственной ему мудростью и прозорливостью, – усмехнулась Менолли.
– Вот как? – Сибел взглянул на Пьемура, потом снова на Менолли, явно ожидая дальнейших пояснений.
– Он теперь числится учеником мастера Олодки.
Сибел тихонько рассмеялся.
– Хитро придумано, ничего не скажешь! Верно, Пьемур?
– Пожалуй, что так.
Услышав столь кислый ответ, Сибел откинул голову и от души расхохотался, вспугнув свою королеву, которая как раз собиралась опуститься ему на плечо. Кими взметнулась ввысь и сердито заверещала, ее поддержали Красотка и оба бронзовых. Одной рукой Сибел обнял Пьемура, уговаривая мальчугана не расстраиваться, а другую положил на плечо Менолли. Так втроем они и зашагали к конюшням холда.
Что-то во взгляде Сибела навело Пьемура на мысль, что дружеское объятие, которым удостоил его подмастерье, – лишь предлог для того, чтобы обнять Менолли. От этого наблюдения настроение у паренька сразу подскочило: теперь он знал нечто такое, о чем не догадывался никто из школяров, а может быть, даже сам мастер Робинтон… Или он все же в курсе?
Размышления на эту интересную тему скрашивали Пьемуру всю первую половину обратного пути. Но последние три часа оказались сущей пыткой. Спереди и сзади к седлу были приторочены два мешка, еще один болтался у него за плечами. К тому же он здорово отбил себе зад – просто живого места не осталось. Порядочное свинство со стороны Менолли, – мрачно думал Пьемур, – заставить его трястись в седле восемь часов, когда он столько Оборотов не садился на скакуна!
Счастье еще, что не пришлось его расседлывать – Банак сразу забрал у них животных и увел в стойла. Жаль только, что они не спешились прямо во дворе Цеха арфистов: ноги у Пьемура онемели и не сгибались, так что он с превеликим трудом одолел небольшое расстояние от конюшен до Цеха. Медленно плетясь за Менолли с Сибелом, он слушал их веселую болтовню, но они все время перескакивали с предмета на предмет, так что бедняга даже не мог сосредоточиться на чем-то конкретном и таким образом отвлечься от своих страданий.
– Ну что ж, Пьемур, – заметила Менолли, поднимаясь по ступеням главного здания, – ты и правда не разучился ездить верхом. Да что это с тобой?
– Ничего особенного, просто я уже пять проклятущих Оборотов не сидел в седле, – выдавил мальчуган, стараясь разогнуть скрюченную спину.
– О чем ты думала, Менолли! – вскричал Сибел, изо всех сил стараясь не рассмеяться. – А ты, малыш, дуй скорее в горячие бани, а то на всю жизнь останешься таким крючком!
С Менолли разом слетела вся важность и недоступность, и она принялась во весь голос сокрушаться и причитать. Сибел повел мальчугана в бани, а Менолли принесла поднос с едой для всех троих и, пока Пьемур отмокал в теплой ласковой воде, заботливо предлагала ему то одно, то другое. К окончательному смущению Пьемура явилась Сильвина – как раз в тот момент, когда он осторожно промокал натертые места. Она намазала его холодильным бальзамом, а потом заставила лечь и принялась разминать ему спину и ноги. Когда он уже решил, что не сможет пошевелить даже пальцем, Сильвина велела ему встать. И, вопреки его ожиданию, двигаться стало гораздо легче. По крайней мере холодилка притупила боль в мышцах, и паренек смог, не теряя достоинства, без посторонней помощи пересечь двор и одолеть три пролета крутой лестницы, ведущей на барабанную вышку.
На следующее утро его не смогли разбудить ни три барабанных депеши, ни кормежка файров, ни даже хоровая репетиция в сопровождении оркестра. Когда он наконец проснулся, Дирцан дал ему время только на то, чтобы проглотить мясной колобок и кружку кла, и сразу стал гонять по сигналам, которые задал накануне.
К удивлению подмастерья, Пьемур отбарабанил все без сучка, без задоринки – во время вчерашней поездки у него было больше чем достаточно времени, чтобы зазубрить сигналы наизусть. В качестве поощрения Дирцан задал ему очередной столбец сигналов. По мере того, как действие бальзама слабело, Пьемуру становилось все труднее сидеть на жестком табурете – он стер зад до самого мяса, чему немало способствовали новые жесткие штаны. Полученное увечье и послужило прекрасным предлогом для того, чтобы заглянуть после завтрака к мастеру Олдайву. Сибеловы мешки стояли на самом виду; на рабочем столе мастера лежали пучки трав, но из Главного лекаря Пьемуру не удалось вытянуть никаких ценных сведений. Он даже не узнал, впервые ли тот получает груз лекарственных трав. Зато он узнал, что стертые места саднят еще больше, когда их обрабатывают, чем когда на них просто сидишь. Наконец мастер Олдайв утолил его страдания холодилкой и посоветовал еще несколько дней сидеть на подушке, надеть старые штаны помягче и попросить у Сильвины специальный состав для смягчения кожи, чтобы обработать свое новое обмундирование.
Не успел Пьемур появиться на барабанной вышке, как его отправили с посланием для лорда Гроха в Форт холд, а когда вернулся, поручили нести вахту у барабанов. На следующее утро во время кормления файров он встретился с Менолли и Сибелом, но, если не считать заботливых вопросов о самочувствии, арфисты были настроены на редкость неразговорчиво. Уже назавтра Сибел снова исчез, но когда именно и в каком направлении, Пьемур даже не подозревал. Зато с барабанной вышки ему удалось разглядеть, как прибывали в Форт холд и отправлялись обратно всадники, два дракона и бесчисленное множество файров. Только теперь ему пришло в голову. хоть раньше он и тешил себя мыслью, что находится в курсе всех событий, творящихся в Цехе арфистов, с барабанной вышки ему открываются куда более широкие горизонты, о которых он до сегодняшнего дня даже не подозревал.
После обеда поступило несколько сообщений: два с севера и одно с юга. Три было отправлено: одно – в ответ на вопрос Тиллека, пришедший с севера, второе – запрос в айгенский Цех кожевников и третье, адресованное Бриарету, Главному смотрителю стад. Как нарочно, все три депеши были переданы в таком темпе, что Пьемуру удалось уловить всего несколько отрывочных фраз. Подогреваемый возмущением – подумать только: находиться в таком выгодном положении и не иметь возможности им воспользоваться в полной мере! – Пьемур выучил наизусть сразу два столбца барабанных сигналов. И если Дирцана такое рвение удивляло, то его новых товарищей-школяров несказанно раздражало. Они не замедлили представить ему несколько весьма убедительных доводов против излишнего усердия с его стороны. В таких случаях Пьемур привык полагаться на свои проворные ноги, но оказалось, что на барабанной вышке убежать некуда. Прикладывая холод к свежим шишкам, он из упрямства выучил еще три столбца, но решил впредь держать свои знания при себе. Он начинал понимать, что осмотрительность может пригодиться в самых разных ситуациях.
Шесть дней спустя он ничуть не расстроился, когда ему было велено доставить послание на прииск, затерянный в крутых отрогах Форт-холдовского хребта. Захватив пергаментный свиток, скрепленный печатью Главного арфиста, он оседлал того же смирного скакуна, которого давал ему Банак в прошлый раз.
Осторожно устраивая в седле зад, обтянутый кожаными штанами, которые он предусмотрительно обработал мягчителем, Пьемур с облегчением убедился, что не чувствует никакого неудобства.
– Поездка займет часа два-три, – сказал ему Банак, указывая дорогу на юго-запад.
«Три, никак не меньше», – пришел к выводу Пьемур, когда все его попытки ускорить неторопливый бег скакуна ничем не увенчались. Но когда широкая дорога превратилась в узкую тропку, извивающуюся по каменистому склону, который круто обрывался в глубокое ущелье, Пьемур стал решительно предпочитать, чтобы его скакун никогда не сбивался с этой неспешной размеренной рыси. Насколько он понимал, сторожевому дракону Форт холда понадобилось бы всего несколько мгновений, чтобы проделать этот путь, а его всадник был бы только рад, услужить Главному арфисту Перна. Спрашивается: почему же послали его, Пьемура? Ответ на мучивший его вопрос паренек получил только в холде рудокопов. – Так ты из Цеха арфистов? – недоверчиво прищурясь, спросил его хмурый мастер.
– Да, ученик барабанного мастера Олодки, – скромно ответил Пьемур, подозревая в вопросе подвох.
– Вот уж никак не думал, что они выберут для такого поручения мальчишку, – с сомнением продолжал старший рудокоп.
– Мне уже четырнадцать Оборотов, мой господин, – сказал Пьемур, тщетно пытаясь придать голосу басовитость.
– Да ты не обижайся, парень.
– Я и не собирался, – Пьемур был доволен, что голос его даже не дрогнул.
Рудокоп замолчал и взглянул на небо. Но вовсе не в ту сторону, где было солнце, – отметил про себя Пьемур. Увидев, как потемнело лицо мастера, мальчик тоже поднял глаза. Непонятно, с чего он так перекосился при виде трех драконов… Правда, Падение прошло лишь три дня назад, но вид драконов в небе в любое время вселяет уверенность.
– Корм и воду найдешь в сарае, – не сводя глаз с небосклона, проговорил старший рудокоп, рассеянно махнув рукой в сторону ветхой постройки.
Пьемур послушно взял скакуна за повод, в душе надеясь, что и для него там тоже что-нибудь найдется. Вдруг мастер выругался и опрометью бросился в дом. Не успел Пьемур довести скакуна до сарая, как хозяин догнал его и сунул в руку маленький мешочек.
– Вот то, зачем тебя прислали. Займись своим скакуном, а я пока займусь незванными гостями.
От чуткого уха Пьемура не ускользнула ни тревога в голосе рудокопа, ни намек, что ему лучше не попадаться на глаза всадникам. Он без лишних слов засунул мешочек в висевшую на ремне сумку. Когда хозяин выходил из сарая, паренек старательно качал воду, спеша напоить скакуна. Но как только рудокоп скрылся в доме, Пьемур занял наблюдательную позицию, позволявшую ему без помех видеть единственное ровное место на всем участке, где могли бы сесть драконы.
Приземлился только бронзовый. Оба голубых уселись на вершине хребта, как раз над отверстием копи. Стоило Пьемуру взглянуть на великана, который, раскинув крылья, опустился на землю, как ему сразу стало ясно, почему так помрачнел мастер. Хотя до своей ссылки на Южный Древние из Форт Вейра не часто показывались на людях, Пьемур узнал Фидранта по шраму от укуса Нити, тянувшемуся через все бедро, а Т'рона по надменной поступи. Пареньку не нужно было слышать его голос: было и так ясно, что за годы изгнания его повадки не изменились. Мастер со сдержанным поклоном отступил в сторону, пропуская Т'рона, который, похлопывая себя по ляжке летными перчатками, небрежной походкой прошел в дом. Хозяин, прежде чем последовать за ним, оглянулся в сторону сарая, и Пьемур проворно юркнул за своего скакуна.
Теперь было нетрудно сообразить, почему рудокоп отдал ему мешочек. Пьемур исследовал его содержимое: на ладонь высыпалась кучка синих камней. Из них только четыре были огранены и отшлифованы, остальные, размером от ногтя до мелких неровных кристалликов, были необработаны. Синие сапфиры очень ценились в Цехе арфистов, а такие крупные, как четыре ограненных, вставлялись в орден, служивший знаком отличия мастера Цеха. Четыре ограненных камня? Значит, в скором времени четыре новых мастера поменяют столы? Интересно, будет ли среди них Сибел… После короткого размышления Пьемур осторожно опустил обработанные сапфиры себе в сапоги – по два в каждый. Он пошевелил ногами, чтобы камни провалились поглубже. Правда, их острые грани больно упирались в щиколотки, зато теперь наверняка не вывалятся. Мальчик уже было собрался снова запихнуть мешочек в сумку, но потом задумался. Вряд ли, конечно, Т'рон снизойдет до того, чтобы обыскивать какого-то ученика, но из-за камней сумка подозрительно оттопыривалась. Осмотрев кожаный мешочек и убедившись, что на нем нет эмблемы Цеха рудокопов, он привязал его к кольцу седла рядом с фляжкой для воды. Потом снял куртку и, сложив ее так, чтобы значок арфиста оказался внутри, повесил на рукоятку насоса. А штаны, припорошенные дорожной пылью, из синих давно превратились в грязно-серые.
На барабанной вышке всегда кто-то находился, за исключением «пустого времени» – четырех часов, приходящихся на самую глубокую ночь, когда на восточной половине материка все еще спали, а на западной только собирались ложиться. Пьемур поинтересовался, что случится, если срочное сообщение придет глухой ночью, и получил сухой ответ: большинство барабанщиков так настроены на прием сообщения, что даже в закрытом помещении чутко улавливают вибрацию воздуха и немедленно просыпаются.
За годы ученичества Пьемур прилежно затвердил наизусть опознавательные знаки главных холдов и цехов и сигналы тревоги: «Падение», «пожар», «смерть», «вопрос», «ответ», «на помощь», «да», «нет» и несколько ходовых фраз. Но когда Дирцан впервые показал ему пухлый том, содержавший барабанные сигналы, которые ему предстояло заучить, а впоследствии уметь исполнять, Пьемур в душе стал страстно желать, чтобы голос у него установился еще до наступления зимы. Подмастерье безжалостно вручил ему длиннющий список наиболее употребительных сигналов, которые следовало выучить к завтрашнему дню, и велел упражняться на специальной тренировочной колодке.
Поутру Пьемур под диктовку Дирцана записывал вызубренные накануне знаки. Он чуть не подпрыгнул от радости, когда появилась Менолли. Но девушка на него даже не взглянула.
– Мне нужен гонец. Можно похитить у тебя Пьемура?
– Ну конечно, – ничуть не удивившись, ответил Дирцан – это тоже входило в обязанности учеников барабанщика. – Только в дороге пусть повторяет урок, а вернется – я проверю.
Пьемур внутренне ликовал, предвкушая временную передышку, но в расчете на Дирцана продолжал удерживать на лице постное выражение.
– Ты вчера получил у Сильвины снаряжение для верховой езды? – с непроницаемым лицом спросила Менолли. – Тогда переодевайся, – велела она в ответ на его утвердительный кивок и жестом дала понять, чтобы он поторапливался.
Когда он вернулся, девушка оживленно болтала с Дирцаном, но сразу прервала разговор и вышла, сделав Пьемуру знак идти следом. Стремительно сбежав с лестницы, она спросила мальчика:
– Так, говоришь, тебе приходилось ездить верхом?
– А то нет! Ведь ты же отлично знаешь, что я вырос на ферме. – Пьемур не скрывал обиды.
– Но это не обязательно значит, что ты ездил верхом.
– Сколько раз можно повторять?
– Ну что ж, тебе представляется случай доказать свое умение, – сказала девушка с тонкой улыбкой.
Они уже вышли из-под арки и пересекали просторный ярмарочный луг, раскинувшийся перед Цехом арфистов. Слева громоздился утес Форт холда, к его подножию жались ряды домишек. На огневых высотах холда застыл коричневый дракон, на фоне утреннего неба он выглядел еще огромнее. Расправив левое крыло, он подставил его всаднику, который заботливо осматривал нижнюю поверхность.
Пьемур, как всегда, ощутил прилив благоговения перед крылатым великаном – благоговение, которое только усиливалось от присутствия Красотки, королевы файров, которая восседала у Менолли на плече, наблюдая, как кувыркается в воздухе остальная стая.
Подняв голову, Менолли с улыбкой взглянула на своих резвящихся питомцев и сообщила им, что собирается прокатиться верхом. Не желают ли они ее сопровождать? В ответ последовало радостное чириканье и головокружительные пируэты. Красотка, ласково воркуя, потерлась треугольной головкой о щеку девушки, ее фасеточные глаза радостно вспыхнули ярко-голубым пламенем. Пьемур с завистью наблюдал это проявление – любви и нежности. Ему хотелось спросить о цели поездки, но он угрюмо молчал. Они зашагали по направлению к огромным пещерам, вырубленным в толще утеса и служившим приютом для скота, домашней птицы и верховых скакунов. У входа их с улыбкой приветствовал смотритель стад. Файры влетели внутрь и расселись на странных балках, поддерживающих свод пещеры – они были изготовлены в древности, а как и из какого материала, теперь уже никто не знал.
– Снова в дорогу, Менолли?
– Да, снова, – слегка поморщившись, ответила девушка. – Скажи, Банак, у тебя найдется упряжь для Пьемура? Удобнее вести второго скакуна под седлом, чем в поводу.
– Отчего ж не найтись? – Смотритель провел их в закуток, где хранились седла и сбруя. Окинув взглядом мальчика, он выбрал для него седло и упряжь, потом вручил Менолли ее снаряжение и повел их по проходу мимо открытых стойл. – Твой, Менолли, третий от конца.
– Посмотрим, как Пьемур справится, – заметила девушка.
Банак с улыбкой отдал мальчику упряжь. С уверенным видом, далеко не соответствующим его душевному состоянию, Пьемур пощелкал языком – ему смутно помнилось, что именно так успокаивают скакунов. Эти звери не отличаются особой сообразительностью и реагируют на ограниченный набор звуков и понуканий, но свое нехитрое дело выполняют исправно. Да и красотой они тоже не блещут – длинношеие, головастые, поджарые, с длинными мускулистыми конечностями. Мех на них висит жесткими космами, а масть может быть любой – от грязно-белой до темно-бурой. Конечно, они все же поизящнее мясной скотины, но сравнивать их с драконами или файрами никому даже в голову не придет.
Пьемуру предназначался грязно-бурый зверюга. Мальчик набросил ему на шею уздечку и, зажав пальцами ноздри, заставил скакуна открыть рот, чтобы продеть в него железный мундштук. Потом схватив за ухо, быстро надел недоуздок. Скакун фыркнул, как будто удивляясь столь бесцеремонному обращению. Но еще больше удивился сам Пьемур – надо же, оказывается, он не забыл эти маленькие хитрости! Он услышал, как Банак у него за спиной одобрительно хмыкнул. Мальчик приладил седло и подтянул подпругу, надеясь, что в пути она не подведет.
Отвязав животное, он вывел его в проход и увидел, что Менолли уже дожидается его, держа за узду скакуна покрупнее. Девушка придирчиво осмотрела, как он справился с упряжью.
– А он у тебя молодцом, – похвалил Банак и, махнув им рукой, направился вглубь пещеры по своим делам.
Давненько Пьемуру не приходилось садиться на скакуна… К счастью, ему досталась смирная скотина с ровной рысью, и он довольно уверенно тронулся вслед за Менолли вниз по восточной дороге.
Езда на скакуне требовала определенного навыка, но Пьемур поймал себя на том, что, почти не задумываясь, принял правильную позу: сидя на одной ягодице, он вытянул левую ногу вперед, насколько позволяло стремя, а правую, согнутую в колене, плотно прижал к боку животного. В дороге полагалось время от времени менять положение ног. «А Менолли отлично держится в седле, если учесть, что выросла она в морском холде, – отметил про себя Пьемур. – Видно, немало упражнялась».
Всю дорогу до морского холда Пьемур молчал. Обожги его Нить, если он спросит, что они там забыли. Только очень сомнительно, чтобы они тащились туда только затем, чтобы проверить, как он ездит верхом или умеет держать язык за зубами. А что она имела в виду, когда говорила, что легче вести второго скакуна под седлом? Эта новая Менолли, уверенная и немногословная, привычно выполняющая негласные поручения Цеха, разительно отличалась от девчонки, позволявшей ему кормить файров, и совсем уж ничего общего не имела с его воспоминаниями о робкой, вечно извиняющейся новенькой, которую доставил в Цех Главный арфист три Оборота назад.
Когда они добрались до морского холда, Менолли бросила ему повод своего скакуна и велела отвести обоих животных к местному смотрителю. Надо снять с них седла, напоить и задать корм. Уводя скакунов, Пьемур заметил, что девушка направилась к причальной стенке и, затенив глаза рукой, стала всматриваться в морскую даль. Похоже, она ожидает прибытия корабля. Уж не связано ли это с барабанной вестью, полученной вчера поутру из Исты?
Смотритель приветливо поздоровался и помог ему управиться со скакунами.
– Вы, видать, отправитесь в обратный путь, как только прибудет корабль? – сказал он. – Так что я пока взнуздаю Сибелова скакуна, чтобы потом не пришлось ждать. Сейчас закончим и пойдем ко мне – жена приготовит тебе перекусить. Я уверен, паренек твоего возраста никогда не откажется от еды. А у нас, в морском холде, угощение всегда найдется, даже во время Падения.
Когда подошла Менолли, радушный хозяин пригласил и ее. К этому времени Пьемур уже заметил на горизонте темную точку. Теперь он был спокоен: есть время передохнуть и пожевать.
Так, значит, у Сибела здесь есть скакун – каково? И Сибел приплывает на корабле откуда-то с запада… Следовательно, можно предположить, что отплывал он тоже отсюда. Пьемур попытался припомнить, как давно он не встречал Сибела в Цехе, но не смог. Морской холд Форта стоял на берегу естественной глубоководной бухты, так что подошедший корабль пришвартовался прямо у каменной стенки. Моряки ловко привязали причальные канаты к швартовым тумбам. Сибела не было видно, но, когда файры исполнили над мачтами корабля приветственный танец, в лучах клонящегося к западу солнца блеснули золотом две золотые королевы – Сибелова Кими и Красотка Менолли. Пока Пьемур старался отыскать Сибела в водовороте снующих вокруг людей, подмастерье внезапно вырос прямо перед ним – в обеих руках он держал увесистые мешки, еще два были перекинуты через плечо. Подошедший моряк осторожно опустил два мешка к его ногам. Поклажа как раз для трех скакунов. – Как съездил, Сибел? – спросила Менолли и, подняв один мешок, ловко взвалила его на спину. – Да отдай же Пьемуру хоть один! – добавила она, и Пьемур с готовностью подскочил к Сибелу, спеша избавить его от части ноши. Одновременно он успел пощупать мешок, стараясь определить его содержимое. – Да не мни, Пьемур, – а то трава превратится в труху! – Трава? Какая трава?
– Пьемур! А ты что тут делаешь? Ведь сейчас время репетиции, – начал Сибел. Он приветливо улыбался, белоснежные зубы ярко сверкали на дочерна загорелом лице.
Трава и загар? Пьемур мог поставить все свои сбережения на то, что Сибел вернулся с Южного материка.
– У него голос ломается.
– Уже? – в тоне Сибела Пьемур безошибочно различил удовлетворение. А как отнесся к этому мастер Робинтон?
– Со свойственной ему мудростью и прозорливостью, – усмехнулась Менолли.
– Вот как? – Сибел взглянул на Пьемура, потом снова на Менолли, явно ожидая дальнейших пояснений.
– Он теперь числится учеником мастера Олодки.
Сибел тихонько рассмеялся.
– Хитро придумано, ничего не скажешь! Верно, Пьемур?
– Пожалуй, что так.
Услышав столь кислый ответ, Сибел откинул голову и от души расхохотался, вспугнув свою королеву, которая как раз собиралась опуститься ему на плечо. Кими взметнулась ввысь и сердито заверещала, ее поддержали Красотка и оба бронзовых. Одной рукой Сибел обнял Пьемура, уговаривая мальчугана не расстраиваться, а другую положил на плечо Менолли. Так втроем они и зашагали к конюшням холда.
Что-то во взгляде Сибела навело Пьемура на мысль, что дружеское объятие, которым удостоил его подмастерье, – лишь предлог для того, чтобы обнять Менолли. От этого наблюдения настроение у паренька сразу подскочило: теперь он знал нечто такое, о чем не догадывался никто из школяров, а может быть, даже сам мастер Робинтон… Или он все же в курсе?
Размышления на эту интересную тему скрашивали Пьемуру всю первую половину обратного пути. Но последние три часа оказались сущей пыткой. Спереди и сзади к седлу были приторочены два мешка, еще один болтался у него за плечами. К тому же он здорово отбил себе зад – просто живого места не осталось. Порядочное свинство со стороны Менолли, – мрачно думал Пьемур, – заставить его трястись в седле восемь часов, когда он столько Оборотов не садился на скакуна!
Счастье еще, что не пришлось его расседлывать – Банак сразу забрал у них животных и увел в стойла. Жаль только, что они не спешились прямо во дворе Цеха арфистов: ноги у Пьемура онемели и не сгибались, так что он с превеликим трудом одолел небольшое расстояние от конюшен до Цеха. Медленно плетясь за Менолли с Сибелом, он слушал их веселую болтовню, но они все время перескакивали с предмета на предмет, так что бедняга даже не мог сосредоточиться на чем-то конкретном и таким образом отвлечься от своих страданий.
– Ну что ж, Пьемур, – заметила Менолли, поднимаясь по ступеням главного здания, – ты и правда не разучился ездить верхом. Да что это с тобой?
– Ничего особенного, просто я уже пять проклятущих Оборотов не сидел в седле, – выдавил мальчуган, стараясь разогнуть скрюченную спину.
– О чем ты думала, Менолли! – вскричал Сибел, изо всех сил стараясь не рассмеяться. – А ты, малыш, дуй скорее в горячие бани, а то на всю жизнь останешься таким крючком!
С Менолли разом слетела вся важность и недоступность, и она принялась во весь голос сокрушаться и причитать. Сибел повел мальчугана в бани, а Менолли принесла поднос с едой для всех троих и, пока Пьемур отмокал в теплой ласковой воде, заботливо предлагала ему то одно, то другое. К окончательному смущению Пьемура явилась Сильвина – как раз в тот момент, когда он осторожно промокал натертые места. Она намазала его холодильным бальзамом, а потом заставила лечь и принялась разминать ему спину и ноги. Когда он уже решил, что не сможет пошевелить даже пальцем, Сильвина велела ему встать. И, вопреки его ожиданию, двигаться стало гораздо легче. По крайней мере холодилка притупила боль в мышцах, и паренек смог, не теряя достоинства, без посторонней помощи пересечь двор и одолеть три пролета крутой лестницы, ведущей на барабанную вышку.
На следующее утро его не смогли разбудить ни три барабанных депеши, ни кормежка файров, ни даже хоровая репетиция в сопровождении оркестра. Когда он наконец проснулся, Дирцан дал ему время только на то, чтобы проглотить мясной колобок и кружку кла, и сразу стал гонять по сигналам, которые задал накануне.
К удивлению подмастерья, Пьемур отбарабанил все без сучка, без задоринки – во время вчерашней поездки у него было больше чем достаточно времени, чтобы зазубрить сигналы наизусть. В качестве поощрения Дирцан задал ему очередной столбец сигналов. По мере того, как действие бальзама слабело, Пьемуру становилось все труднее сидеть на жестком табурете – он стер зад до самого мяса, чему немало способствовали новые жесткие штаны. Полученное увечье и послужило прекрасным предлогом для того, чтобы заглянуть после завтрака к мастеру Олдайву. Сибеловы мешки стояли на самом виду; на рабочем столе мастера лежали пучки трав, но из Главного лекаря Пьемуру не удалось вытянуть никаких ценных сведений. Он даже не узнал, впервые ли тот получает груз лекарственных трав. Зато он узнал, что стертые места саднят еще больше, когда их обрабатывают, чем когда на них просто сидишь. Наконец мастер Олдайв утолил его страдания холодилкой и посоветовал еще несколько дней сидеть на подушке, надеть старые штаны помягче и попросить у Сильвины специальный состав для смягчения кожи, чтобы обработать свое новое обмундирование.
Не успел Пьемур появиться на барабанной вышке, как его отправили с посланием для лорда Гроха в Форт холд, а когда вернулся, поручили нести вахту у барабанов. На следующее утро во время кормления файров он встретился с Менолли и Сибелом, но, если не считать заботливых вопросов о самочувствии, арфисты были настроены на редкость неразговорчиво. Уже назавтра Сибел снова исчез, но когда именно и в каком направлении, Пьемур даже не подозревал. Зато с барабанной вышки ему удалось разглядеть, как прибывали в Форт холд и отправлялись обратно всадники, два дракона и бесчисленное множество файров. Только теперь ему пришло в голову. хоть раньше он и тешил себя мыслью, что находится в курсе всех событий, творящихся в Цехе арфистов, с барабанной вышки ему открываются куда более широкие горизонты, о которых он до сегодняшнего дня даже не подозревал.
После обеда поступило несколько сообщений: два с севера и одно с юга. Три было отправлено: одно – в ответ на вопрос Тиллека, пришедший с севера, второе – запрос в айгенский Цех кожевников и третье, адресованное Бриарету, Главному смотрителю стад. Как нарочно, все три депеши были переданы в таком темпе, что Пьемуру удалось уловить всего несколько отрывочных фраз. Подогреваемый возмущением – подумать только: находиться в таком выгодном положении и не иметь возможности им воспользоваться в полной мере! – Пьемур выучил наизусть сразу два столбца барабанных сигналов. И если Дирцана такое рвение удивляло, то его новых товарищей-школяров несказанно раздражало. Они не замедлили представить ему несколько весьма убедительных доводов против излишнего усердия с его стороны. В таких случаях Пьемур привык полагаться на свои проворные ноги, но оказалось, что на барабанной вышке убежать некуда. Прикладывая холод к свежим шишкам, он из упрямства выучил еще три столбца, но решил впредь держать свои знания при себе. Он начинал понимать, что осмотрительность может пригодиться в самых разных ситуациях.
Шесть дней спустя он ничуть не расстроился, когда ему было велено доставить послание на прииск, затерянный в крутых отрогах Форт-холдовского хребта. Захватив пергаментный свиток, скрепленный печатью Главного арфиста, он оседлал того же смирного скакуна, которого давал ему Банак в прошлый раз.
Осторожно устраивая в седле зад, обтянутый кожаными штанами, которые он предусмотрительно обработал мягчителем, Пьемур с облегчением убедился, что не чувствует никакого неудобства.
– Поездка займет часа два-три, – сказал ему Банак, указывая дорогу на юго-запад.
«Три, никак не меньше», – пришел к выводу Пьемур, когда все его попытки ускорить неторопливый бег скакуна ничем не увенчались. Но когда широкая дорога превратилась в узкую тропку, извивающуюся по каменистому склону, который круто обрывался в глубокое ущелье, Пьемур стал решительно предпочитать, чтобы его скакун никогда не сбивался с этой неспешной размеренной рыси. Насколько он понимал, сторожевому дракону Форт холда понадобилось бы всего несколько мгновений, чтобы проделать этот путь, а его всадник был бы только рад, услужить Главному арфисту Перна. Спрашивается: почему же послали его, Пьемура? Ответ на мучивший его вопрос паренек получил только в холде рудокопов. – Так ты из Цеха арфистов? – недоверчиво прищурясь, спросил его хмурый мастер.
– Да, ученик барабанного мастера Олодки, – скромно ответил Пьемур, подозревая в вопросе подвох.
– Вот уж никак не думал, что они выберут для такого поручения мальчишку, – с сомнением продолжал старший рудокоп.
– Мне уже четырнадцать Оборотов, мой господин, – сказал Пьемур, тщетно пытаясь придать голосу басовитость.
– Да ты не обижайся, парень.
– Я и не собирался, – Пьемур был доволен, что голос его даже не дрогнул.
Рудокоп замолчал и взглянул на небо. Но вовсе не в ту сторону, где было солнце, – отметил про себя Пьемур. Увидев, как потемнело лицо мастера, мальчик тоже поднял глаза. Непонятно, с чего он так перекосился при виде трех драконов… Правда, Падение прошло лишь три дня назад, но вид драконов в небе в любое время вселяет уверенность.
– Корм и воду найдешь в сарае, – не сводя глаз с небосклона, проговорил старший рудокоп, рассеянно махнув рукой в сторону ветхой постройки.
Пьемур послушно взял скакуна за повод, в душе надеясь, что и для него там тоже что-нибудь найдется. Вдруг мастер выругался и опрометью бросился в дом. Не успел Пьемур довести скакуна до сарая, как хозяин догнал его и сунул в руку маленький мешочек.
– Вот то, зачем тебя прислали. Займись своим скакуном, а я пока займусь незванными гостями.
От чуткого уха Пьемура не ускользнула ни тревога в голосе рудокопа, ни намек, что ему лучше не попадаться на глаза всадникам. Он без лишних слов засунул мешочек в висевшую на ремне сумку. Когда хозяин выходил из сарая, паренек старательно качал воду, спеша напоить скакуна. Но как только рудокоп скрылся в доме, Пьемур занял наблюдательную позицию, позволявшую ему без помех видеть единственное ровное место на всем участке, где могли бы сесть драконы.
Приземлился только бронзовый. Оба голубых уселись на вершине хребта, как раз над отверстием копи. Стоило Пьемуру взглянуть на великана, который, раскинув крылья, опустился на землю, как ему сразу стало ясно, почему так помрачнел мастер. Хотя до своей ссылки на Южный Древние из Форт Вейра не часто показывались на людях, Пьемур узнал Фидранта по шраму от укуса Нити, тянувшемуся через все бедро, а Т'рона по надменной поступи. Пареньку не нужно было слышать его голос: было и так ясно, что за годы изгнания его повадки не изменились. Мастер со сдержанным поклоном отступил в сторону, пропуская Т'рона, который, похлопывая себя по ляжке летными перчатками, небрежной походкой прошел в дом. Хозяин, прежде чем последовать за ним, оглянулся в сторону сарая, и Пьемур проворно юркнул за своего скакуна.
Теперь было нетрудно сообразить, почему рудокоп отдал ему мешочек. Пьемур исследовал его содержимое: на ладонь высыпалась кучка синих камней. Из них только четыре были огранены и отшлифованы, остальные, размером от ногтя до мелких неровных кристалликов, были необработаны. Синие сапфиры очень ценились в Цехе арфистов, а такие крупные, как четыре ограненных, вставлялись в орден, служивший знаком отличия мастера Цеха. Четыре ограненных камня? Значит, в скором времени четыре новых мастера поменяют столы? Интересно, будет ли среди них Сибел… После короткого размышления Пьемур осторожно опустил обработанные сапфиры себе в сапоги – по два в каждый. Он пошевелил ногами, чтобы камни провалились поглубже. Правда, их острые грани больно упирались в щиколотки, зато теперь наверняка не вывалятся. Мальчик уже было собрался снова запихнуть мешочек в сумку, но потом задумался. Вряд ли, конечно, Т'рон снизойдет до того, чтобы обыскивать какого-то ученика, но из-за камней сумка подозрительно оттопыривалась. Осмотрев кожаный мешочек и убедившись, что на нем нет эмблемы Цеха рудокопов, он привязал его к кольцу седла рядом с фляжкой для воды. Потом снял куртку и, сложив ее так, чтобы значок арфиста оказался внутри, повесил на рукоятку насоса. А штаны, припорошенные дорожной пылью, из синих давно превратились в грязно-серые.