Менолли даже проложила себе тропу по обрывистому склону — выкопала углубления для ног, вбила опоры для рук, чтобы можно было безопасно подниматься и спускаться.
А главное — теперь у нее была компания! Вокруг постоянно вились девять огненных ящериц.
Наутро после своего ошеломительного приключения Менолли, проснувшись, не могла ничего понять — со всех сторон на нее навалилось что-то теплое и мягкое. Не успела девочка как следует испугаться, как файры поднялись в воздух, и она с новой силой ощутила их мысли: в них преобладали острый голод и любовь и нежность к ней, Менолли. Спеша помочь своим подопечным, она спустилась по коварному обрыву к морю и стала собирать морских звезд, которыми так и кишели мелкие лужи, оставленные отливом. Когда самой ей не удалось достать забившихся под камни моллюсков, она показала их ящерицам, и те пустили в ход свои длинные ловкие языки — дал себя знать вековой инстинкт. Когда малыши наконец насытились, Менолли ощутила такую усталость, что не стала искать кремень, чтобы высечь огонь, а утолила голод сырой рыбой. Потом она вместе с файрами забралась обратно в пещеру и снова уснула.
Дни шли, и Менолли, подгоняемой аппетитами файров, приходилось уходить все дальше от пещеры — дальше, чем она решилась бы ради собственного пропитания. В результате дни ее были заполнены до отказа, так что совсем не оставалось времени, чтобы жалеть о прошлом или тревожиться о будущем. Ей приходилось то кормить, то развлекать, то успокаивать своих новых друзей. Потом, нужно было и о себе позаботиться, насколько хватало сил, а сил у нее оказалось куда больше, чем она сама предполагала. Постепенно девочка начала задумываться о многих вещах, которые в холде считались чем-то самим собой разумеющимся.
Она всегда была твердо уверена — как, впрочем, и все вокруг, — что остаться под открытым небом во время Падения смерти подобно. Но почему-то никому не приходило в голову, что всадники очищают небо от Нитей, не давая им падать на землю, — для этого и существуют драконы; в результате почти не остается Нитей, которые могли бы упасть на беззащитного человека. Постепенно бытующее в холде мнение переросло в нерушимое правило, гласящее: не иметь крыши над головой во время Падения — значит погибнуть.
Несмотря на обретенную независимость, Менолли, будь она совсем одна, могла бы со временем пожалеть о своей опрометчивости и вернуться домой, в Полукруглый. Но общество файров, та радость, которую они ей постоянно доставляли, скрашивали одиночество. К тому же им нравилась ее музыка!
Изготовить тростниковую дудочку — дело нехитрое, но куда лучше — соединить пять вместе, чтобы можно было играть мелодии посложнее. Файры просто обожали музыку — садились рядком и слушали, покачивая в такт изящными головками. А стоило Менолли запеть, как они начинали мурлыкать, — поначалу, правда, не совсем в лад, но постепенно спелись, так что получился неплохой хор. Забавы ради девочка исполнила им все учебные баллады, в том числе и прославляющие драконов. Может, конечно, ума у файров и не больше, чем у малых детей, тем не менее, заслышав песни про драконов, они каждый раз курлыкали и хлопали крыльями — как будто понимали, что она поет про их сородичей.
Сама Менолли ничуть не сомневалась, что эти прелестные существа каким-то образом связаны с огромными драконами. Как именно — она не знала, да этот вопрос ее не особо и волновал. Зато она знала: если обращаться с файрами так же, как всадники обращаются со своими драконами, они отвечают! Постепенно она начала понимать их настроения и желания и старалась их удовлетворять, насколько это было возможно.
В первые дни файры росли не по дням, а по часам — так быстро, что девочке с трудом удавалось их прокормить. Старшая королева со своим бронзовым часто наблюдали за Менолли и ее компанией, подолгу кружа у них над головами. Порой королева принималась бранить Менолли, а может быть, она отчитывала малыша, сидящего у девочки на плече, — сама Менолли не была уверена, кто из них вызвал ее недовольство. Иногда золотая малютка налетала на кого-нибудь из юных файров и задавала ему трепку. За что — девочка никогда не могла понять, но малыши безропотно выносили ее воспитательные мероприятия.
Менолли не раз пыталась предложить угощение взрослым файрам, но они никогда не брали еду, если девочка была поблизости. В конце концов она пришла к выводу, что это только к лучшему: иначе ей пришлось бы день и ночь кормить разленившихся ящериц. И тех девяти, которых она запечатлела, с избытком хватало для того, чтобы к концу дня валиться с ног. Однажды она увидела, что у юной королевы начала трескаться шкурка, и задумалась: где же взять масло? Скоро оно понадобится всем малышам. Трещины смертельно опасны для молодых ящериц — а вдруг придется прятаться в Промежутке? Ведь вокруг полно врагов — хищных птиц да и мальчишек из окрестных холдов, — от которых там можно надежно укрыться.
Самый доступный источник масла обитает в море. Но у нее нет лодки, чтобы наловить жирной глубоководной рыбы. Придется поискать на берегу… Побродив вдоль линии прибоя, Менолли нашла выброшенного приливом голована. Она осторожно разделала его, стараясь держать лезвие ножа от себя, и выжала жир в миску. Не самое приятное из занятий! И жира-то набралось на донышке — желтого с противным рыбьим запахом. И все-таки он помог. Может быть, теперь королева пахла и не очень приятно, но от жира трещины быстро зажили. На всякий случай Менолли намазала всех своих друзей.
Вонища в пещере в ту ночь стояла невыносимая! Засыпая, Менолли ломала голову, стараясь изобрести какой-нибудь выход. К утру она придумала единственный возможный способ — перебить запах рыбьего жира, добавив к нему душистой болотной травы. Настоящего ароматного масла взять неоткуда — его покупают в Нерате, где выжимают из плодов тропических деревьев, которые в изобилии произрастают в тамошних лесах. Маслянистые стручки прибрежного кустарника созреют только к осени; можно, конечно, попробовать добыть масла из черной ягоды-топяники, но сколько же ее на это уйдет? Нет, лучше съесть самой!
В сопровождении крылатой свиты файров Менолли предприняла вылазку в южном направлении, в места, редко посещаемые жителями морского холда, — в нынешние неспокойные времена они предпочитали не забираться так далеко от дома.
Девочка вышла в путь едва рассвело и быстро зашагала вперед, время от времени переходя на легкий бег. Она решила идти не останавливаясь до самого полудня, а потом повернуть назад — ей не хотелось в темноте оказаться вдали от пещеры.
Файры, радуясь прогулке, без устали носились взад-вперед, пока Менолли не призвала их к порядку: нечего тратить силы попусту. Здесь, на болотах, не на что рассчитывать, кроме ягод да кислых, недозрелых слив. Тогда они стали по очереди устраиваться у нее на плечах, цепляясь лапками за волосы, и наконец так ей надоели, что она прогнала всех прочь.
Скоро знакомые места кончились, и Менолли замедлила шаг приходилось смотреть в оба, чтобы не провалиться в трясину. Полдень застал их посреди болота, где девочка собирала ягоды для себя и своих друзей, не забывая и про корзинку. Удалось отыскать и душистую траву для масла, жаль только, ее оказалось маловато. Менолли как раз собралась повернуть назад, к пещере, когда услышала вдали крик. Услышала его и маленькая королева — она опустилась Менолли на плечо и тревожно свистнула.
Девочка велела ей замолчать; к ее удивлению, малышка немедленно повиновалась. Притихли и остальные — казалось, все они напряженно ждали. Прислушавшись, Менолли безошибочно узнала отчаянные вопли попавшей в беду хищной птицы.
Девочка пошла на звук и, миновав невысокий подъем, за которым раскинулась очередная заболоченная низина, увидела птицу — она вытягивала шею и била крыльями, но тело и ноги намертво завязли в коварном зыбучем песке.
Под испуганные крики огненных ящериц, признавших в хищнике извечного врага, Менолли бросилась вперед, вытаскивая из-за пояса нож. Видимо, птица клевала ягоды с окаймлявших хлябь кустиков и, оступившись, попала в трясину. Менолли стала крадучись приближаться к опасному месту, каждый раз выбирая, куда поставить ногу. Она подобралась совсем близко, так что испуганная птица даже не заметила, и вонзила нож ей в спину, в самое основание шеи.
Последний вскрик — и птица поникла, раскинув мертвые крылья. Менолли расстегнула ремень и сделала петлю. Потом, ухватившись покрепче за ветки кустарника, потянулась вперед и набросила ее на шею птицы. Затянув петлю, она принялась тащить добычу из трясины.
Отлично: здесь не только мясо для нее и файров — под жесткой кожей скрыт толстый слой жира, лучшее, что можно придумать для смазки, в которой так нуждаются тонкие шкурки малышей.
И снова, к удивлению Менолли, королева файров явно поняла, что нужно делать. Вонзив крохотные коготки в крыло птицы, она вытащила его из вязкого песка. Потом стала пронзительно покрикивать на остальных, и, не успела Менолли опомниться, как все файры, ухватившись за тушку, принялись изо всех силенок тянуть ее из трясины.
После долгих совместных попыток, сопровождаемых резкими повелительными выкриками королевы, им наконец удалось вытянуть птицу на твердую почву.
Весь остаток дня Менолли сдирала толстую кожу, потрошила и разделывала тушку. Огненные ящерицы тем временем пировали, пожирая окровавленные остатки. От этого зрелища девочку стало подташнивать, но она, стиснув зубы, старалась не замечать, как ее друзья, обычно такие кроткие и нежные, алчно набросились на нежданное угощение.
«Остается надеяться, что отведав сырого мяса, они не изменят свой нрав, — размышляла Менолли. — Ведь драконы не звереют, а они-то постоянно питаются дичью, притом живой. Значит, можно предположить, что и с файрами все обойдется. Зато сегодня они наелись до отвала». Добыча им попалась крупная — видно, кормилась в низинах Нерата, потому и мясо у нее оказалось жирное и сочное. На севере птицы совсем не такие. Менолли пришлось дважды затачивать нож, пока она не расправилась с кожей. Потом, срезав мясо с костей, она сложила его в шкуру, как в мешок. Ноша получилась увесистая, хотя на костях еще кое-что осталось. Жаль, нельзя рассказать старшей королеве, где они побывали.
Девочка прилаживала к мешку ремень, когда откуда ни возьмись в небе возникла стая файров. Пронзительно вереща от радости, старшая королева и ее бронзовые опустились на птичьи кости. Менолли поспешно попятилась, опасаясь, как бы файры не набросились на нее, видя, что она собирается забрать мясо.
Путь обратно предстоял неблизкий, так что у нее было достаточно времени, чтобы поломать себе голову над загадкой их неожиданного появления. Она вполне допускала, что юная королева и другие малыши, которых она опекает, способны понимать ее мысли. Может быть, это маленькая королева позвала остальных? Или со старшей королевой у Менолли тоже существует какая-то связь?
Ее питомцы не проявили особого желания остаться со старшими и последовали за ней, время от времени исчезая или лениво выделывая в небе замысловатые фигуры. Иногда маленькая королева, нежно чирикая, ненадолго присаживалась к ней на плечо.
Когда Менолли добралась до своего пристанища, уже давно стемнело. Только лунный свет да знакомый путь позволили ей благополучно спуститься с обрыва. Угли в очаге тускло мерцали, и она, с трудом поборов усталость, раздула веселый огонь. Сил у нее хватило только на то, чтобы обернуть кусок мяса листьями и закопать в горячий песок у очага, — к утру будет готово. Потом она укрылась мешком и мгновенно заснула.
Всю следующую неделю Менолли топила жир, не раз пожалев об отсутствии вместительного котелка. В кипящий жир она добавляла душистые травы, а потом разливала по глиняным горшкам. У мяса оказался заметный привкус рыбы — похоже, глупая птица обитала на побережье, а не в горах или на дальних равнинах. Зато остывший жир благоухал травами. Правда, Менолли подозревала, что файров не очень-то заботит, как они пахнут, — главное, чтобы шкурка перестала чесаться.
Они любили, когда Менолли смазывала их жиром, — укладывались на спинку, для устойчивости раскинув крылья, и обвивали хвостом ее руку, подставляя нежное брюшко. Пока она заботливо обрабатывала файра, он довольно гудел, когда же процедура был закончена, каждый малыш не забывал ласково потереться треугольной головкой о ее щеку, при этом в его сверкающих глазах вспыхивали радужные искры.
Постепенно девочка начала различать в каждом из девяти своих подопечных особые, присущие только ему одному черты. Маленькая королева полностью соответствовала своему рангу — во все вникала, всех подгоняла, словом, была такой же властной и требовательной, как морской правитель. К словам Менолли она прислушивалась. Как, впрочем, и к старшей королеве. Но остальных и в грош не ставила, от них же требовала полного подчинения. Непокорных ожидала суровая взбучка.
Еще в стае были два бронзовых, три коричневых, голубой и две зеленых. Менолли жалела голубого — остальные его сторонились, а иногда и тиранили. Двое зеленых то и дело что-то сварливо ему выговаривали. Она назвала его Дядюшка, а зеленых — Тетушка первая и Тетушка вторая; вторая была чуть поменьше первой. Один из бронзовых — тот, который посильнее, — предпочитал доставать из-под камней моллюсков, второй ловко нырял за морскими звездами. Они получили имена Крепыш и Нырок.
Коричневые были так похожи друг на друга, что долго оставались безымянными. В конце концов Менолли заметила, что самый крупный из этой тройки засыпает при первой же возможности, и назвала его Лентяй. Второй стал Кривлякой, поскольку во всем подражал остальным, а третий — Рыжиком: никаких особых качеств он так и не проявил.
Маленькая королева звалась Красоткой — так оно и было, к тому же она постоянно охорашивалась, и ее тонкая золотая шкурка требовала больше внимания. Она старательно чистила зубами коготки, слизывала с длинного хвоста невидимые пылинки, наводила блеск на шейный гребень, полируя его о песок и траву.
Сначала Менолли разговаривала с ящерицами, просто чтобы слышать звук собственного голоса. Но потом стала обращаться к ним потому, что они явно понимали ее слова. Да-да, все говорило о том, что слушают они вполне осмысленно: стоило девочке замолчать, как они начинали гудеть или курлыкать, как бы прося ее продолжать. А уж пение и игра на свирели приводили их просто в неописуемый восторг. Нельзя сказать, что они попадали точно в лад, но каждый раз, когда Менолли начинала играть, файры вторили ей тихим мурлыканьем.
Глава 8
Так случилось, что Алеми вместе с Эльгионом отправились на парусной лодке к Драконьим камням, чтобы поискать там неуловимых файров. А все дело в том, что спустя несколько дней после появления в холде Н'тона молодой моряк сломал ногу, — огромный вал швырнул его прямо на рубку судна. Они уже возвращались в гавань, но из-за высокого прилива поднялось неожиданное волнение. Янус принялся было ворчать: Алеми, такой опытный моряк, и так оплошал, но Мави успокоила его — зато появился удобный случай проверить, как проявит себя первый помощник Алеми в роли капитана, — ведь в Корабельной пещере как раз достраивают новый баркас.
Поначалу Алеми держался молодцом, но, провалявшись несколько дней в постели, приуныл. Мави так надоели его жалобы, что, как только опухоль спала, она вручила ему костыль, хотя и собиралась сделать это никак не раньше, чем через неделю, и заявила, что если сын еще и шею сломает, пусть пеняет только на себя.
Но Алеми был осмотрителен — по узким, темным закоулкам холда он пробирался медленно и осторожно, стараясь по возможности держаться более широких переходов и освещенных пространств. Передвигаться он кое-как мог, но занять себя юноше было нечем, особенно, когда флотилия уходила в море. Скоро его привлекли звуки музыки — детвора вместе с арфистом разучивала новую балладу. Завидев Алеми, Эльгион приветливо помахал ему рукой, приглашая войти. Если ребятишки и удивились, услышав присоединившийся к хору баритон, то вида не подали, только украдкой покосились на Алеми — слишком велико было их уважение к арфисту.
Молодой рыбак искренне наслаждался уроком. Оказалось, что слова и мелодию он запоминает ничуть не хуже юных учеников. Он даже слегка пожалел, что занятия так быстро окончились.
— Как твоя нога, Алеми? — спросил арфист, когда класс опустел.
— Теперь наверняка будет ныть к перемене погоды.
— Так вот почему ты ее сломал? — широко улыбнувшись, пошутил Эльгион. — А еще я слышал, что ты хотел помочь Тильситу получить пост капитана.
Алеми насмешливо фыркнул.
— Что за чушь? Просто со времени последнего пятидневного шторма у меня не было ни минуты отдыха. Красивую балладу вы разучиваете.
— А у тебя, хочу заметить, красивый голос. Почему ты никогда не поешь? Я уже начал думать, что морской ветер уносит голоса у всех, кому минуло двенадцать.
— Слышал бы ты мою сест… — Алеми вспыхнул и, не закончив фразы, крепко сжал зубы.
— Кстати о ней, — я позволил себе попросить Н'тона, всадника бронзового Лиота, сообщить о ее исчезновении в Бенден. Ведь ты сам говорил: может быть, она еще жива.
Алеми молча кивнул.
— У вас в Полукруглом что ни день, то сюрприз, — проговорил Эльгион, стараясь перевести разговор на менее болезненную тему. — Он подошел к полкам, на которых хранились восковые дощечки, и отыскал среди них две. — Вот это, должно быть, дело рук того воспитанника, который уехал вскоре после смерти Петирона. Остальные заполнены нотными записями, сделанными рукой старого арфиста. А эти… Паренек, который способен на такое, — желанный гость в Цехе арфистов. Ты случайно не знаешь, где он сейчас?
Алеми разрывался между верностью родному холду и любовью к младшей сестренке. Но ведь ее больше нет в Полукруглом, к тому же здравый смысл подсказывал Алеми: если в ближайшее время дозорные всадники не разыщут Менолли, то ее, скорее всего, уже нет в живых.
Потом, она — всего лишь девчонка: что толку с того, что арфисту пришлись по душе ее песни? И, наконец, юноше не хотелось выставить отца лжецом. Поэтому, несмотря на то, что Эльгион так восхищался песнями Менолли, Алеми, не погрешив против истины, ответил, что ему не известно, где сейчас «тот паренек».
Разочарованно вздохнув, Эльгион бережно завернул дощечки в мягкую кожу. — В любом случае, отошлю их в Цех арфистов. Робинтон наверняка найдет им применение.
— Применение? Неужто они так уж хороши? — Алеми все больше сожалел о том, что скрыл правду.
— Первый сорт! Может быть, если мальчик их услышит, он объявится сам. — Эльгион улыбнулся, укоризненно глядя на Алеми. — Раз уж ты по какой-то причине не можешь назвать его имя.
Увидев смущение моряка, он рассмеялся.
— Послушай, ведь наверняка мальчуган что-то натворил и его услали подальше? Такое случается — любой мало-мальски стоящий арфист это знает и понимает. Честь холда и все такое прочее… Ладно, ладно, больше не буду тебя пытать. Он обязательно придет на зов собственной музыки.
Так они беседовали о том о сем, пока не вернулись флотилия — двое молодых людей одинакового возраста, но разного уровня понимания: один, страстно желающий узнать мир за пределами своего холда, другой искренне старающийся удовлетворить это желание. Эльгион с радостью убеждался, что Алеми не унаследовал отцовского упрямства и узколобости: арфисту начинало казаться, что постепенно он сумеет воплотить замысел мастера Робинтона, — расширить ограниченные взгляды, издавна укоренившиеся в Полукруглом.
На следующий день Алеми заявился снова и буквально засыпал Эльгиона вопросами. Наконец он остановился на полуслове и принялся многословно извиняться за то, что отнял у арфиста столько времени.
— Вот что, Алеми, я научу тебя всему, чему только захочешь, а ты взамен научи меня ходить под парусом.
— Ходить под парусом?
— Вот именно, под парусом, — усмехнулся Эльгион. — Даже самый младший из моих учеников разбирается в морском деле больше, чем я, в это наносит урон моей репутации. Ведь я все-таки арфист, а арфистам полагается знать все. А ты, если я не ошибаюсь, сумеешь и с одной ногой управиться с яликом, на котором ходят ребятишки.
Лицо Алеми озарилось улыбкой, и он от души хлопнул арфиста по плечу.
— Ясное дело, сумею. Клянусь Первой скорлупой, приятель, с радостью готов тебе услужить.
Алеми не терпелось немедленно приступить к обучению. Он тут же потащил Эльгиона в Корабельную пещеру, чтобы преподать арфисту азы морской науки. В своем деле молодой моряк оказался таким же хорошим наставником, как и арфист. К концу первого занятия Эльгион уже мог самостоятельно маневрировать по гавани, хоть Алеми и не преминул заметить, что ветер в этот день дует как раз с нужной стороны да и море на редкость спокойное, — словом, погода выдалась как нельзя лучше.
— Что случается не так уж часто? — спросил Эльгион и услышал в ответ красноречивый смешок Алеми. — Ну что ж, не зря говорят: упражнение — мать учения, буду осваивать ваши премудрости на практике.
— Не забывая и о теории.
Так их дружбу скрепил взаимный обмен знаниями и долгие беседы. И хотя они касались самых разных тем, Эльгион все не решался завести разговор о файрах и о том, что Вейр попросил его поискать следы этих неуловимых созданий. Тем не менее, он обыскал все побережье, куда только смог добраться пешком. остались бухты, подойти к которым можно лишь с моря. Теперь, когда Алеми учил его управляться с парусом, Эльгион надеялся, что вскоре сумеет осилить эту задачу сам. Он ничуть не сомневался, что Янус не одобрит поисков ящериц, и не хотел впутывать Алеми в дело, которое может навлечь на его голову гнев правителя. Парню и так не сладко со сломанной ногой.
Однажды ясным солнечным утром Эльгион решил проверить, готов ли он осуществить свой замысел. Он отпустил детишек пораньше, потом разыскал Алеми и предложил ему устроить испытание — несмотря на ясную погоду, море было довольно бурное. Молодой моряк рассмеялся и, взглянув на облака, заявил, что к полудню море успокоится, но, тем не менее, согласился.
Эльгион выпросил на кухне большой пакет с булочками и рыбными колобками, и они отправились в путь. Алеми уже бодро передвигался по суше, опираясь на костыль, и был несказанно рад любому предлогу выйти в море.
Как только они покинули бухту, надежно защищенную полукружием скал, ялик стал добычей ветра и бокового течения. Сидя на корме, Алеми не обращал внимания на обрушивающиеся на лодку брызги, когда их то подбрасывало на гребень волны, то кидало вниз, и играл роль молчаливого пассажира. Арфист же в одиночку сражался с румпелем и парусом, стараясь удержать лодку на курсе, который задал Алеми. Моряк уловил перемену ветра на несколько мгновений раньше Эльгиона, но, надо отдать ему должное как учителю, арфист отстал совсем ненамного.
— Ветер стихает.
Алеми кивнул и надвинул шапку на другое ухо, приспосабливаясь к новому направлению ветра. Теперь, когда ветер едва надувал парус, они плыли, увлекаемые вперед глубинным течением.
— Что-то я проголодался, — объявил Алеми, когда с подветренной стороны из моря возникли кряжистые сизые отроги Драконьих камней. Эльгион вытравил шкот, Алеми спустил парус и с привычной сноровкой намотал его на гик. По его указанию арфист закрепил румпель так, чтобы течение само влекло ялик вдоль берега.
— Почему-то на море, — с набитым ртом промычал Алеми, — еда всегда кажется вкуснее.
Эльгион только кивнул — он тоже отдал должное рыбным колобкам, хотя, — отметил арфист про себя, — нельзя сказать, чтобы он особенно переработал: всего-то держался за руль да время от времени перекладывал парус.
— Вообще-то на море не так уж часто доводится закусить, — продолжал Алеми. — Мне не приходилось посиживать вот так с тех самых пор, как я подрос и меня приставили к сетям. — Он потянулся и невольно поморщился, задев сломанную ногу. Внезапно он залез в приделанный к борту ящичек и извлек оттуда леску, крючок и сушеного червяка. — Очень кстати, — с довольной улыбкой произнес он.
— Не можешь сидеть сложа руки?
— Еще чего! Чтобы Янус потом зудел о пустой трате времени? — Алеми ловко привязал крючок к леске и наживил его. — Вот так. Тебе тоже не мешало бы научится. Или Главный арфист не велит вам осваивать другие ремесла?
— Напротив, мастер Робинтон всегда говорит: чем больше знаешь и умеешь, тем лучше.
Алеми согласно кивнул, не сводя глаз с течения. — Он прав, и то, что мы посылаем парней на воспитание в другие морские холды не решает вопрос, ведь правда? — Ловким движением юноша забросил леску — ее быстро отнесло от дрейфующей лодки, и она затонула.
А главное — теперь у нее была компания! Вокруг постоянно вились девять огненных ящериц.
Наутро после своего ошеломительного приключения Менолли, проснувшись, не могла ничего понять — со всех сторон на нее навалилось что-то теплое и мягкое. Не успела девочка как следует испугаться, как файры поднялись в воздух, и она с новой силой ощутила их мысли: в них преобладали острый голод и любовь и нежность к ней, Менолли. Спеша помочь своим подопечным, она спустилась по коварному обрыву к морю и стала собирать морских звезд, которыми так и кишели мелкие лужи, оставленные отливом. Когда самой ей не удалось достать забившихся под камни моллюсков, она показала их ящерицам, и те пустили в ход свои длинные ловкие языки — дал себя знать вековой инстинкт. Когда малыши наконец насытились, Менолли ощутила такую усталость, что не стала искать кремень, чтобы высечь огонь, а утолила голод сырой рыбой. Потом она вместе с файрами забралась обратно в пещеру и снова уснула.
Дни шли, и Менолли, подгоняемой аппетитами файров, приходилось уходить все дальше от пещеры — дальше, чем она решилась бы ради собственного пропитания. В результате дни ее были заполнены до отказа, так что совсем не оставалось времени, чтобы жалеть о прошлом или тревожиться о будущем. Ей приходилось то кормить, то развлекать, то успокаивать своих новых друзей. Потом, нужно было и о себе позаботиться, насколько хватало сил, а сил у нее оказалось куда больше, чем она сама предполагала. Постепенно девочка начала задумываться о многих вещах, которые в холде считались чем-то самим собой разумеющимся.
Она всегда была твердо уверена — как, впрочем, и все вокруг, — что остаться под открытым небом во время Падения смерти подобно. Но почему-то никому не приходило в голову, что всадники очищают небо от Нитей, не давая им падать на землю, — для этого и существуют драконы; в результате почти не остается Нитей, которые могли бы упасть на беззащитного человека. Постепенно бытующее в холде мнение переросло в нерушимое правило, гласящее: не иметь крыши над головой во время Падения — значит погибнуть.
Несмотря на обретенную независимость, Менолли, будь она совсем одна, могла бы со временем пожалеть о своей опрометчивости и вернуться домой, в Полукруглый. Но общество файров, та радость, которую они ей постоянно доставляли, скрашивали одиночество. К тому же им нравилась ее музыка!
Изготовить тростниковую дудочку — дело нехитрое, но куда лучше — соединить пять вместе, чтобы можно было играть мелодии посложнее. Файры просто обожали музыку — садились рядком и слушали, покачивая в такт изящными головками. А стоило Менолли запеть, как они начинали мурлыкать, — поначалу, правда, не совсем в лад, но постепенно спелись, так что получился неплохой хор. Забавы ради девочка исполнила им все учебные баллады, в том числе и прославляющие драконов. Может, конечно, ума у файров и не больше, чем у малых детей, тем не менее, заслышав песни про драконов, они каждый раз курлыкали и хлопали крыльями — как будто понимали, что она поет про их сородичей.
Сама Менолли ничуть не сомневалась, что эти прелестные существа каким-то образом связаны с огромными драконами. Как именно — она не знала, да этот вопрос ее не особо и волновал. Зато она знала: если обращаться с файрами так же, как всадники обращаются со своими драконами, они отвечают! Постепенно она начала понимать их настроения и желания и старалась их удовлетворять, насколько это было возможно.
В первые дни файры росли не по дням, а по часам — так быстро, что девочке с трудом удавалось их прокормить. Старшая королева со своим бронзовым часто наблюдали за Менолли и ее компанией, подолгу кружа у них над головами. Порой королева принималась бранить Менолли, а может быть, она отчитывала малыша, сидящего у девочки на плече, — сама Менолли не была уверена, кто из них вызвал ее недовольство. Иногда золотая малютка налетала на кого-нибудь из юных файров и задавала ему трепку. За что — девочка никогда не могла понять, но малыши безропотно выносили ее воспитательные мероприятия.
Менолли не раз пыталась предложить угощение взрослым файрам, но они никогда не брали еду, если девочка была поблизости. В конце концов она пришла к выводу, что это только к лучшему: иначе ей пришлось бы день и ночь кормить разленившихся ящериц. И тех девяти, которых она запечатлела, с избытком хватало для того, чтобы к концу дня валиться с ног. Однажды она увидела, что у юной королевы начала трескаться шкурка, и задумалась: где же взять масло? Скоро оно понадобится всем малышам. Трещины смертельно опасны для молодых ящериц — а вдруг придется прятаться в Промежутке? Ведь вокруг полно врагов — хищных птиц да и мальчишек из окрестных холдов, — от которых там можно надежно укрыться.
Самый доступный источник масла обитает в море. Но у нее нет лодки, чтобы наловить жирной глубоководной рыбы. Придется поискать на берегу… Побродив вдоль линии прибоя, Менолли нашла выброшенного приливом голована. Она осторожно разделала его, стараясь держать лезвие ножа от себя, и выжала жир в миску. Не самое приятное из занятий! И жира-то набралось на донышке — желтого с противным рыбьим запахом. И все-таки он помог. Может быть, теперь королева пахла и не очень приятно, но от жира трещины быстро зажили. На всякий случай Менолли намазала всех своих друзей.
Вонища в пещере в ту ночь стояла невыносимая! Засыпая, Менолли ломала голову, стараясь изобрести какой-нибудь выход. К утру она придумала единственный возможный способ — перебить запах рыбьего жира, добавив к нему душистой болотной травы. Настоящего ароматного масла взять неоткуда — его покупают в Нерате, где выжимают из плодов тропических деревьев, которые в изобилии произрастают в тамошних лесах. Маслянистые стручки прибрежного кустарника созреют только к осени; можно, конечно, попробовать добыть масла из черной ягоды-топяники, но сколько же ее на это уйдет? Нет, лучше съесть самой!
В сопровождении крылатой свиты файров Менолли предприняла вылазку в южном направлении, в места, редко посещаемые жителями морского холда, — в нынешние неспокойные времена они предпочитали не забираться так далеко от дома.
Девочка вышла в путь едва рассвело и быстро зашагала вперед, время от времени переходя на легкий бег. Она решила идти не останавливаясь до самого полудня, а потом повернуть назад — ей не хотелось в темноте оказаться вдали от пещеры.
Файры, радуясь прогулке, без устали носились взад-вперед, пока Менолли не призвала их к порядку: нечего тратить силы попусту. Здесь, на болотах, не на что рассчитывать, кроме ягод да кислых, недозрелых слив. Тогда они стали по очереди устраиваться у нее на плечах, цепляясь лапками за волосы, и наконец так ей надоели, что она прогнала всех прочь.
Скоро знакомые места кончились, и Менолли замедлила шаг приходилось смотреть в оба, чтобы не провалиться в трясину. Полдень застал их посреди болота, где девочка собирала ягоды для себя и своих друзей, не забывая и про корзинку. Удалось отыскать и душистую траву для масла, жаль только, ее оказалось маловато. Менолли как раз собралась повернуть назад, к пещере, когда услышала вдали крик. Услышала его и маленькая королева — она опустилась Менолли на плечо и тревожно свистнула.
Девочка велела ей замолчать; к ее удивлению, малышка немедленно повиновалась. Притихли и остальные — казалось, все они напряженно ждали. Прислушавшись, Менолли безошибочно узнала отчаянные вопли попавшей в беду хищной птицы.
Девочка пошла на звук и, миновав невысокий подъем, за которым раскинулась очередная заболоченная низина, увидела птицу — она вытягивала шею и била крыльями, но тело и ноги намертво завязли в коварном зыбучем песке.
Под испуганные крики огненных ящериц, признавших в хищнике извечного врага, Менолли бросилась вперед, вытаскивая из-за пояса нож. Видимо, птица клевала ягоды с окаймлявших хлябь кустиков и, оступившись, попала в трясину. Менолли стала крадучись приближаться к опасному месту, каждый раз выбирая, куда поставить ногу. Она подобралась совсем близко, так что испуганная птица даже не заметила, и вонзила нож ей в спину, в самое основание шеи.
Последний вскрик — и птица поникла, раскинув мертвые крылья. Менолли расстегнула ремень и сделала петлю. Потом, ухватившись покрепче за ветки кустарника, потянулась вперед и набросила ее на шею птицы. Затянув петлю, она принялась тащить добычу из трясины.
Отлично: здесь не только мясо для нее и файров — под жесткой кожей скрыт толстый слой жира, лучшее, что можно придумать для смазки, в которой так нуждаются тонкие шкурки малышей.
И снова, к удивлению Менолли, королева файров явно поняла, что нужно делать. Вонзив крохотные коготки в крыло птицы, она вытащила его из вязкого песка. Потом стала пронзительно покрикивать на остальных, и, не успела Менолли опомниться, как все файры, ухватившись за тушку, принялись изо всех силенок тянуть ее из трясины.
После долгих совместных попыток, сопровождаемых резкими повелительными выкриками королевы, им наконец удалось вытянуть птицу на твердую почву.
Весь остаток дня Менолли сдирала толстую кожу, потрошила и разделывала тушку. Огненные ящерицы тем временем пировали, пожирая окровавленные остатки. От этого зрелища девочку стало подташнивать, но она, стиснув зубы, старалась не замечать, как ее друзья, обычно такие кроткие и нежные, алчно набросились на нежданное угощение.
«Остается надеяться, что отведав сырого мяса, они не изменят свой нрав, — размышляла Менолли. — Ведь драконы не звереют, а они-то постоянно питаются дичью, притом живой. Значит, можно предположить, что и с файрами все обойдется. Зато сегодня они наелись до отвала». Добыча им попалась крупная — видно, кормилась в низинах Нерата, потому и мясо у нее оказалось жирное и сочное. На севере птицы совсем не такие. Менолли пришлось дважды затачивать нож, пока она не расправилась с кожей. Потом, срезав мясо с костей, она сложила его в шкуру, как в мешок. Ноша получилась увесистая, хотя на костях еще кое-что осталось. Жаль, нельзя рассказать старшей королеве, где они побывали.
Девочка прилаживала к мешку ремень, когда откуда ни возьмись в небе возникла стая файров. Пронзительно вереща от радости, старшая королева и ее бронзовые опустились на птичьи кости. Менолли поспешно попятилась, опасаясь, как бы файры не набросились на нее, видя, что она собирается забрать мясо.
Путь обратно предстоял неблизкий, так что у нее было достаточно времени, чтобы поломать себе голову над загадкой их неожиданного появления. Она вполне допускала, что юная королева и другие малыши, которых она опекает, способны понимать ее мысли. Может быть, это маленькая королева позвала остальных? Или со старшей королевой у Менолли тоже существует какая-то связь?
Ее питомцы не проявили особого желания остаться со старшими и последовали за ней, время от времени исчезая или лениво выделывая в небе замысловатые фигуры. Иногда маленькая королева, нежно чирикая, ненадолго присаживалась к ней на плечо.
Когда Менолли добралась до своего пристанища, уже давно стемнело. Только лунный свет да знакомый путь позволили ей благополучно спуститься с обрыва. Угли в очаге тускло мерцали, и она, с трудом поборов усталость, раздула веселый огонь. Сил у нее хватило только на то, чтобы обернуть кусок мяса листьями и закопать в горячий песок у очага, — к утру будет готово. Потом она укрылась мешком и мгновенно заснула.
Всю следующую неделю Менолли топила жир, не раз пожалев об отсутствии вместительного котелка. В кипящий жир она добавляла душистые травы, а потом разливала по глиняным горшкам. У мяса оказался заметный привкус рыбы — похоже, глупая птица обитала на побережье, а не в горах или на дальних равнинах. Зато остывший жир благоухал травами. Правда, Менолли подозревала, что файров не очень-то заботит, как они пахнут, — главное, чтобы шкурка перестала чесаться.
Они любили, когда Менолли смазывала их жиром, — укладывались на спинку, для устойчивости раскинув крылья, и обвивали хвостом ее руку, подставляя нежное брюшко. Пока она заботливо обрабатывала файра, он довольно гудел, когда же процедура был закончена, каждый малыш не забывал ласково потереться треугольной головкой о ее щеку, при этом в его сверкающих глазах вспыхивали радужные искры.
Постепенно девочка начала различать в каждом из девяти своих подопечных особые, присущие только ему одному черты. Маленькая королева полностью соответствовала своему рангу — во все вникала, всех подгоняла, словом, была такой же властной и требовательной, как морской правитель. К словам Менолли она прислушивалась. Как, впрочем, и к старшей королеве. Но остальных и в грош не ставила, от них же требовала полного подчинения. Непокорных ожидала суровая взбучка.
Еще в стае были два бронзовых, три коричневых, голубой и две зеленых. Менолли жалела голубого — остальные его сторонились, а иногда и тиранили. Двое зеленых то и дело что-то сварливо ему выговаривали. Она назвала его Дядюшка, а зеленых — Тетушка первая и Тетушка вторая; вторая была чуть поменьше первой. Один из бронзовых — тот, который посильнее, — предпочитал доставать из-под камней моллюсков, второй ловко нырял за морскими звездами. Они получили имена Крепыш и Нырок.
Коричневые были так похожи друг на друга, что долго оставались безымянными. В конце концов Менолли заметила, что самый крупный из этой тройки засыпает при первой же возможности, и назвала его Лентяй. Второй стал Кривлякой, поскольку во всем подражал остальным, а третий — Рыжиком: никаких особых качеств он так и не проявил.
Маленькая королева звалась Красоткой — так оно и было, к тому же она постоянно охорашивалась, и ее тонкая золотая шкурка требовала больше внимания. Она старательно чистила зубами коготки, слизывала с длинного хвоста невидимые пылинки, наводила блеск на шейный гребень, полируя его о песок и траву.
Сначала Менолли разговаривала с ящерицами, просто чтобы слышать звук собственного голоса. Но потом стала обращаться к ним потому, что они явно понимали ее слова. Да-да, все говорило о том, что слушают они вполне осмысленно: стоило девочке замолчать, как они начинали гудеть или курлыкать, как бы прося ее продолжать. А уж пение и игра на свирели приводили их просто в неописуемый восторг. Нельзя сказать, что они попадали точно в лад, но каждый раз, когда Менолли начинала играть, файры вторили ей тихим мурлыканьем.
Глава 8
Бронзовые крылья
Небеса закрыли.
Голубой, зеленый —
Бой ведут драконы.
Пламя изрыгают,
Нить дотла сжигают.
Дело всадника — летать,
В небе Нити побеждать.
Так случилось, что Алеми вместе с Эльгионом отправились на парусной лодке к Драконьим камням, чтобы поискать там неуловимых файров. А все дело в том, что спустя несколько дней после появления в холде Н'тона молодой моряк сломал ногу, — огромный вал швырнул его прямо на рубку судна. Они уже возвращались в гавань, но из-за высокого прилива поднялось неожиданное волнение. Янус принялся было ворчать: Алеми, такой опытный моряк, и так оплошал, но Мави успокоила его — зато появился удобный случай проверить, как проявит себя первый помощник Алеми в роли капитана, — ведь в Корабельной пещере как раз достраивают новый баркас.
Поначалу Алеми держался молодцом, но, провалявшись несколько дней в постели, приуныл. Мави так надоели его жалобы, что, как только опухоль спала, она вручила ему костыль, хотя и собиралась сделать это никак не раньше, чем через неделю, и заявила, что если сын еще и шею сломает, пусть пеняет только на себя.
Но Алеми был осмотрителен — по узким, темным закоулкам холда он пробирался медленно и осторожно, стараясь по возможности держаться более широких переходов и освещенных пространств. Передвигаться он кое-как мог, но занять себя юноше было нечем, особенно, когда флотилия уходила в море. Скоро его привлекли звуки музыки — детвора вместе с арфистом разучивала новую балладу. Завидев Алеми, Эльгион приветливо помахал ему рукой, приглашая войти. Если ребятишки и удивились, услышав присоединившийся к хору баритон, то вида не подали, только украдкой покосились на Алеми — слишком велико было их уважение к арфисту.
Молодой рыбак искренне наслаждался уроком. Оказалось, что слова и мелодию он запоминает ничуть не хуже юных учеников. Он даже слегка пожалел, что занятия так быстро окончились.
— Как твоя нога, Алеми? — спросил арфист, когда класс опустел.
— Теперь наверняка будет ныть к перемене погоды.
— Так вот почему ты ее сломал? — широко улыбнувшись, пошутил Эльгион. — А еще я слышал, что ты хотел помочь Тильситу получить пост капитана.
Алеми насмешливо фыркнул.
— Что за чушь? Просто со времени последнего пятидневного шторма у меня не было ни минуты отдыха. Красивую балладу вы разучиваете.
— А у тебя, хочу заметить, красивый голос. Почему ты никогда не поешь? Я уже начал думать, что морской ветер уносит голоса у всех, кому минуло двенадцать.
— Слышал бы ты мою сест… — Алеми вспыхнул и, не закончив фразы, крепко сжал зубы.
— Кстати о ней, — я позволил себе попросить Н'тона, всадника бронзового Лиота, сообщить о ее исчезновении в Бенден. Ведь ты сам говорил: может быть, она еще жива.
Алеми молча кивнул.
— У вас в Полукруглом что ни день, то сюрприз, — проговорил Эльгион, стараясь перевести разговор на менее болезненную тему. — Он подошел к полкам, на которых хранились восковые дощечки, и отыскал среди них две. — Вот это, должно быть, дело рук того воспитанника, который уехал вскоре после смерти Петирона. Остальные заполнены нотными записями, сделанными рукой старого арфиста. А эти… Паренек, который способен на такое, — желанный гость в Цехе арфистов. Ты случайно не знаешь, где он сейчас?
Алеми разрывался между верностью родному холду и любовью к младшей сестренке. Но ведь ее больше нет в Полукруглом, к тому же здравый смысл подсказывал Алеми: если в ближайшее время дозорные всадники не разыщут Менолли, то ее, скорее всего, уже нет в живых.
Потом, она — всего лишь девчонка: что толку с того, что арфисту пришлись по душе ее песни? И, наконец, юноше не хотелось выставить отца лжецом. Поэтому, несмотря на то, что Эльгион так восхищался песнями Менолли, Алеми, не погрешив против истины, ответил, что ему не известно, где сейчас «тот паренек».
Разочарованно вздохнув, Эльгион бережно завернул дощечки в мягкую кожу. — В любом случае, отошлю их в Цех арфистов. Робинтон наверняка найдет им применение.
— Применение? Неужто они так уж хороши? — Алеми все больше сожалел о том, что скрыл правду.
— Первый сорт! Может быть, если мальчик их услышит, он объявится сам. — Эльгион улыбнулся, укоризненно глядя на Алеми. — Раз уж ты по какой-то причине не можешь назвать его имя.
Увидев смущение моряка, он рассмеялся.
— Послушай, ведь наверняка мальчуган что-то натворил и его услали подальше? Такое случается — любой мало-мальски стоящий арфист это знает и понимает. Честь холда и все такое прочее… Ладно, ладно, больше не буду тебя пытать. Он обязательно придет на зов собственной музыки.
Так они беседовали о том о сем, пока не вернулись флотилия — двое молодых людей одинакового возраста, но разного уровня понимания: один, страстно желающий узнать мир за пределами своего холда, другой искренне старающийся удовлетворить это желание. Эльгион с радостью убеждался, что Алеми не унаследовал отцовского упрямства и узколобости: арфисту начинало казаться, что постепенно он сумеет воплотить замысел мастера Робинтона, — расширить ограниченные взгляды, издавна укоренившиеся в Полукруглом.
На следующий день Алеми заявился снова и буквально засыпал Эльгиона вопросами. Наконец он остановился на полуслове и принялся многословно извиняться за то, что отнял у арфиста столько времени.
— Вот что, Алеми, я научу тебя всему, чему только захочешь, а ты взамен научи меня ходить под парусом.
— Ходить под парусом?
— Вот именно, под парусом, — усмехнулся Эльгион. — Даже самый младший из моих учеников разбирается в морском деле больше, чем я, в это наносит урон моей репутации. Ведь я все-таки арфист, а арфистам полагается знать все. А ты, если я не ошибаюсь, сумеешь и с одной ногой управиться с яликом, на котором ходят ребятишки.
Лицо Алеми озарилось улыбкой, и он от души хлопнул арфиста по плечу.
— Ясное дело, сумею. Клянусь Первой скорлупой, приятель, с радостью готов тебе услужить.
Алеми не терпелось немедленно приступить к обучению. Он тут же потащил Эльгиона в Корабельную пещеру, чтобы преподать арфисту азы морской науки. В своем деле молодой моряк оказался таким же хорошим наставником, как и арфист. К концу первого занятия Эльгион уже мог самостоятельно маневрировать по гавани, хоть Алеми и не преминул заметить, что ветер в этот день дует как раз с нужной стороны да и море на редкость спокойное, — словом, погода выдалась как нельзя лучше.
— Что случается не так уж часто? — спросил Эльгион и услышал в ответ красноречивый смешок Алеми. — Ну что ж, не зря говорят: упражнение — мать учения, буду осваивать ваши премудрости на практике.
— Не забывая и о теории.
Так их дружбу скрепил взаимный обмен знаниями и долгие беседы. И хотя они касались самых разных тем, Эльгион все не решался завести разговор о файрах и о том, что Вейр попросил его поискать следы этих неуловимых созданий. Тем не менее, он обыскал все побережье, куда только смог добраться пешком. остались бухты, подойти к которым можно лишь с моря. Теперь, когда Алеми учил его управляться с парусом, Эльгион надеялся, что вскоре сумеет осилить эту задачу сам. Он ничуть не сомневался, что Янус не одобрит поисков ящериц, и не хотел впутывать Алеми в дело, которое может навлечь на его голову гнев правителя. Парню и так не сладко со сломанной ногой.
Однажды ясным солнечным утром Эльгион решил проверить, готов ли он осуществить свой замысел. Он отпустил детишек пораньше, потом разыскал Алеми и предложил ему устроить испытание — несмотря на ясную погоду, море было довольно бурное. Молодой моряк рассмеялся и, взглянув на облака, заявил, что к полудню море успокоится, но, тем не менее, согласился.
Эльгион выпросил на кухне большой пакет с булочками и рыбными колобками, и они отправились в путь. Алеми уже бодро передвигался по суше, опираясь на костыль, и был несказанно рад любому предлогу выйти в море.
Как только они покинули бухту, надежно защищенную полукружием скал, ялик стал добычей ветра и бокового течения. Сидя на корме, Алеми не обращал внимания на обрушивающиеся на лодку брызги, когда их то подбрасывало на гребень волны, то кидало вниз, и играл роль молчаливого пассажира. Арфист же в одиночку сражался с румпелем и парусом, стараясь удержать лодку на курсе, который задал Алеми. Моряк уловил перемену ветра на несколько мгновений раньше Эльгиона, но, надо отдать ему должное как учителю, арфист отстал совсем ненамного.
— Ветер стихает.
Алеми кивнул и надвинул шапку на другое ухо, приспосабливаясь к новому направлению ветра. Теперь, когда ветер едва надувал парус, они плыли, увлекаемые вперед глубинным течением.
— Что-то я проголодался, — объявил Алеми, когда с подветренной стороны из моря возникли кряжистые сизые отроги Драконьих камней. Эльгион вытравил шкот, Алеми спустил парус и с привычной сноровкой намотал его на гик. По его указанию арфист закрепил румпель так, чтобы течение само влекло ялик вдоль берега.
— Почему-то на море, — с набитым ртом промычал Алеми, — еда всегда кажется вкуснее.
Эльгион только кивнул — он тоже отдал должное рыбным колобкам, хотя, — отметил арфист про себя, — нельзя сказать, чтобы он особенно переработал: всего-то держался за руль да время от времени перекладывал парус.
— Вообще-то на море не так уж часто доводится закусить, — продолжал Алеми. — Мне не приходилось посиживать вот так с тех самых пор, как я подрос и меня приставили к сетям. — Он потянулся и невольно поморщился, задев сломанную ногу. Внезапно он залез в приделанный к борту ящичек и извлек оттуда леску, крючок и сушеного червяка. — Очень кстати, — с довольной улыбкой произнес он.
— Не можешь сидеть сложа руки?
— Еще чего! Чтобы Янус потом зудел о пустой трате времени? — Алеми ловко привязал крючок к леске и наживил его. — Вот так. Тебе тоже не мешало бы научится. Или Главный арфист не велит вам осваивать другие ремесла?
— Напротив, мастер Робинтон всегда говорит: чем больше знаешь и умеешь, тем лучше.
Алеми согласно кивнул, не сводя глаз с течения. — Он прав, и то, что мы посылаем парней на воспитание в другие морские холды не решает вопрос, ведь правда? — Ловким движением юноша забросил леску — ее быстро отнесло от дрейфующей лодки, и она затонула.