Страница:
2. Триптаминовые галлюциногены, особенно ДМТ, псилоцин и псилоцибин. Триптаминовые галлюциногены находят повсюду в семействах высших растений, как, например, в бобовых, а псилоцин и псилоцибин встречаются в грибах. Эндогенно ДМТ встречается также в человеческом мозге. По этой причине ДМТ, возможно, вообще не следует считать наркотиком, но опьянение ДМТ является самым глубоким и визуально эффектным среди зрительных галлюциногенов, замечательным по своей краткости, интенсивности и нетоксичности.
3. Бета-карболины. Бета-карболины, такие, как гармин и гармалин, могут быть галлюциногенами при дозе близкой к токсичной. Они важны для шаманских видений, поскольку могут тормозить системы ферментов в организме, иначе депотенцирующих галлюциногены типа ДМТ. Следовательно, бета-карболины можно использовать совместно с ДМТ для продления и интенсификации зрительных галлюцинаций. Это сочетание является основой галлюциногенного снадобья аяхуаска, или йяге, употребляемого в Южной Америке на Амазонке. Бета-карболины легальны и до самых недавних пор были фактически неизвестны широкой публике.
4. Ибогаиновое семейство веществ. Эти вещества встречаются в двух родственных древесных породах Африки и Южной Америки – Tabernanthe и Tabernamontana.Tabernanthe iboga – куст с желтыми цветами, родственный кофе и имеющий свою историю потребления в качестве галлюциногена в тропиках Западной Африки. Его активные соединения имеют структурное сходство с бета-карболинами. Ибогаин известен больше как сильный афродизиак, чем как галлюциноген. Тем не менее в достаточных дозах от способен вызывать мощные визуальные и эмоциональные переживания.
Эти немногочисленные вышеприведенные пункты, возможно, содержат в себе самую важную и самую потрясающую информацию, какую только люди собрали о мире природы со времени рождения науки. Более ценным, чем новости об антинейтрино, более исполненным надежды для человечества, чем обнаружение новых квазаров, является знание о том, что некоторые растения, некоторые соединения открывают для человека забытые врата в мир непосредственного опыта, который ставит в тупик нашу науку и является поистине поразительным для нас самих. Должным образом понятая и примененная, эта информация может стать компасом, направляющим нас обратно в утраченный сад, в мир наших истоков.
При попытке понять, какие индольные галлюциногены и какие растения могли бы быть случайными виновниками возникновения сознания, необходимо иметь в виду несколько важных моментов.
Растение, которое мы ищем, должно быть африканским, поскольку существуют неоспоримые доказательства, что человек происходит из Африки. Еще точнее, это африканское растение должно произрастать на лугах, так как именно там наши недавние всеядные предки сумели адаптироваться, научились ходить на двух ногах и усовершенствовали существующие методы сигнализации.
Растение это не должно нуждаться в специальном приготовлении: оно должно быть активным в своем естественном состоянии. Допустить иное – значит быть наивно доверчивым: ведь смеси, снадобья со сложным составом, экстракты и концентраты принадлежат к более поздним этапам культуры, когда человеческое сознание и использование языка уже вполне установились.
Растение это должно быть постоянно доступным кочевой популяции, оно должно быть легко заметным и широко распространенным.
Оно должно приносить непосредственную и ощутимую пользу потребляющим его лицам. Только таким образом растение утвердилось бы и сохранилось в меню гоминидов.
Требования эти весьма заметно сокращают число претендентов. Но в Африке наблюдается явный недостаток галлюциногенных растений, а в тропиках Нового Света отмечается, напротив, сверхизбыток подобных растений, что так и не нашло удовлетворительного объяснения. Может ли быть простым совпадением тот факт, что чем дольше в какой-либо среде присутствовали человеческие существа, тем меньше имеется в ней природных галлюциногенов и тем меньше видов растений, обычно встречающихся в ней? Сегодня в Африке почти нет растений, которые были бы достойными кандидатами в катализаторы сознания у развивающихся гоминидов.
На лугах обычно произрастает гораздо «меньшее число видов» растений, чем в лесах. По этой причине гоминиды, возможно, и пробовали все луговые растения, встречавшиеся им, проверяя их на вкус. Видный географ Карл Заур считал, что естественных лугов просто-напросто не существовало. Он полагает, что все лугопастбищные угодья – это артефакт человеческий, возникший от накапливаемого влияния сезонного выгорания. Он основывает этот аргумент на том факте, что луговые виды можно обнаружить на опушках леса, тогда как очень высокий процент лесных видов на лугах не произрастает. Заур делает вывод, что луга – феномен сравнительно молодой, так что их следует рассматривать как нечто сопутствующее возникновению человеческих популяций, пользующихся огнем. /Carl Saur. Man's Impact on the Earth (New York: Academic Press, 1973)/
Сегодня только религию бвити у фангов – жителей Габона и Заира – можно назвать культом истинно африканского галлюциногенного растения. Предполагается, что используемое растение – Tabernanthe iboga - могло иметь какое-то влияние на людей доисторических. Однако нет абсолютно никаких доказательств его употребления до начала XIX века. Оно, например, нигде не упоминается португальцами, которых с Западной Африкой связывала долгая история торговли и исследований. Подобное отсутствие свидетельств объяснить довольно трудно, если считать, что это растение потреблялось с незапамятных времен.
С точки зрения социологического анализа религия бвити – это сила не только для сплочения группы, но и для укрепления брака. В историческом рассмотрении развод был известной причиной озабоченности фангов. Это является следствием того, что при всей своей дозволенности развод должен был сопровождаться сложными, затяжными и дорогостоящими переговорами с семьей разводящегося по поводу возврата части приданого. /James W. Fernandez, Bwiti: An Ethnography of the Religious Imagination in Africa (Princeton: Princeton University Press, 1982)/ Быть может, ибога, будучи галлюциногеном, активизировала и феромон, обеспечивающий крепость семейных связей. Ее репутация афродизиака вполне может быть связана со способностью укрепления парных уз.
Само растение представляет собой кустик средних размеров, это житель тропических лесов, а не луговых угодий. Оно редко встречается в природе, не будучи выращиваемым специально.
В результате установления контактов между Европой и тропической Африкой ибога стала первым индолом, вошедшим в моду в Европе. Укрепляющие средства, основанные на экстракте из этого растения, стали крайне популярны во Франции и Бельгии, после того как ибога была представлена публике на Парижской выставке в 1867 году. Ее сырой экстракт продавался в Европе под названием “ламбарен” как средство от любых болезней – начиная от неврастении и кончая сифилисом – и плюс к тому как афродизиак. Алкалоид не был выделен вплоть до 1901 года. Первая волна начавшихся исследований казалась многообещающей. С нетерпением ожидалось средство от мужской импотенции. Тем не менее ибогаин по получении характеристики химического состава был вскоре забыт. Несмотря на то что не было представлено никаких доказательств его опасности или тенденции вызывать пристрастие, соединение это поместили в Список номер 1 – категорию, наиболее ограничительную и контролируемую в США, – сделав дальнейшие исследования почти невозможными. Ибогаин и по сей день остается почти неизученным.
То, что нам известно о культе ибоги, все взято из полевых наблюдений антропологов. Выжимки корня растения принимают в прямо-таки громадных количествах. Фанги считают, что они узнали этот народный способ во время многовековых миграций, когда жили по соседству с пигмеями, научившими их духовной силе, пребывающей в бвити. В коре корня Tabernanthe iboga содержится психоактивный компонент этого растения. Согласно “рецепту” фангов, нужно съесть “много грамм коры” для того, чтобы “открыть голову”. Меньшие количества эффективны и для всех прочих целей, которые ставит перед собой то или иное лицо.
Хотя культ ибоги очень интересен, я не думаю, что она была катализатором сознания у развивающегося человека. Как уже упоминалось ранее, доказательства, что она имеет долгую историю употребления, отсутствуют. Кроме того, это не луговое растение. Вдобавок в малых дозах она снижает остроту зрения, способствуя так называемым послеобразам, световым ободкам и полоскам в поле зрения.
Неизвестно использование в Африке и растений, содержащих соединения типа ЛСД. И там нет никаких растений, богатых такими соединениями.
Гигантская сирийская рута (Реgапит harmala), богатая гармином, относящимся к бета-карболинам, встречается сегодня в диком виде в засушливых частях Северной Африки и Средиземноморья. Однако нет никаких письменных свидетельств об ее использовании в Африке как галлюциногена; во всяком случае, для этого она требует более высокой концентрации и/или сочетания с ДМТ для активирования ее визионерского потенциала. /Gracie and Zarkov, “An Indo-European Plant Teacher”, Notes from Underground 10 (Berkeley)/
Итак, благодаря методу исключения у нас остаются галлюциногены триптаминового типа – псилоцибин, псилоцин и ДМТ. В среде лугопастбищных угодий эти соединения можно было ожидать встретить либо в любящем помет копрофильном грибе, содержащем псилоцибин, либо в травах, содержащих ДМТ. Но если ДМТ не экстрагировать и не концентрировать (что было за пределами возможностей ранних людей), травы эти никогда не дали бы ДМТ в количестве, достаточном для эффективного действия галлюциногена. Пользуясь методом исключения, мы склоняемся к мысли, чтобы начать подозревать грибы.
Когда наши далекие предки выходили из леса на луговые угодья, они все чаще сталкивались с пасущимися там парнокопытными. Эти животные становились главным потенциальным источником их средств к существованию. Нашим предкам попадался и навоз дикого скота, и грибы растущие в нем.
Некоторые из этих луговых грибов (илл. 1), относящиеся к видам Panaeotus и Stropharia cubensis, или Psilocybe cubensis, содержат псилоцибин. Stropharia cubensis — это известный “магический гриб”, выращиваемый ныне энтузиастами по всему миру. /О. Т. Oss and O. N. Oeric, Psilocybin: The Magic Mushroom Grower's Guide (Berkeley: Lux Natura Press, 1986)/
Илл. 1. Stropharia cubensis, называемая также Psilocybe cubensis. Таксономический рисунок Кэт Харрисон Маккенны. Из книги О. Т. Осса и О. Н. Эрика “Псилоцибин: руководство для выращивающих магический гриб” (Berkeley: Lux Natura Press. 1986). С. 12.
Он содержит псилоцибин в концентрированных количествах и свободен от вызывающих тошноту соединений. Он один пандемичен: встречается во всех тропических зонах, по крайней мере везде, где пасутся зебу (вид Bos indicus, индийский горбатый бык). Это в свою очередь вызывает множество вопросов. Встречается ли Stropharia cubensis исключительно в навозе зебу или может встречаться и в навозе другого крупного рогатого скота? Как давно гриб получил такое широкое распространение? Первые образцы гриба Psilocybe cubensis собрал в 1906 году на Кубе американский ботаник Эрл. Но, по мнению современных ботаников, место возникновения этого вида – Юго-Восточная Азия. В археологических раскопках в Таиланде, в местечке, называемом Нон-Нак-Та и датированным примерно 15 тыс. лет до н. э., кости зебу были найдены вблизи могил людей. Stropharia cubensis распространен в районе Нон-Нак-Та и сегодня. Расположение этого местечка наводит на мысль, что потребление гриба было привычным делом там, где человеческие популяции и стада крупного рогатого скота жили в непосредственной близости друг от друга.
Целый ряд доказательств говорит в пользу того, что Stropharia cubensis и есть то пра-растение, та пуповина, связывающая нас с женским планетарным сознанием, которая во времена палеолитного культа Великой Рогатой Богини предоставляла нам такое знание, что мы способны были жить в динамической гармонии с природой, друг с другом и с самими собой. Потребление галлюциногенных грибов развивалось как своего рода естественная привычка со своими последствиями для поведения и эволюции. Отношения между людьми и грибами должны были включать и крупный рогатый скот, создававший единственный источник получения грибов.
Отношениям этим, видимо, не более миллиона лет, так как эра кочевых племен начинается с таких времен. Последних ста тысяч лет, возможно, более чем достаточно для окончательного развития скотоводства. Поскольку эти отношения охватывают не более миллиона лет, мы не обсуждаем биологический симбиоз, который для своего развития занял бы много миллионов лет. Мы скорее говорим о глубоко укоренившемся обычае, чрезвычайно сильной естественной привычке.
То что мы называем взаимодействием между человеком и грибом Stropharia cubensis, было отношениями не статичными, а скорее динамичными. Благодаря им мы поднимали себя на все более высокие культурные уровни и все более высокие уровни индивидуального самосознания. Я думаю, что использование галлюциногенных грибов на обширных пастбищах Африки дало нам модель для всех последующих религий. А когда после многовекового постепенного забвения, миграций и изменений климата знание тайны было наконец утрачено, мы сменили партнерство на владычество, гармонию с природой на насилие над ней, поэзию заменили научной софистикой. Короче говоря, променяли свое право по рождению – право партнеров в драме живого ума планеты – на черепки от горшка истории, на войны, неврозы, и если вскорости мы не осознаем всю опасность своего положения, то и на планетарную катастрофу.
В свете предполагаемой важности мутагенов и других вторичных побочных продуктов для человеческой эволюции естественно возникает вопрос, чем же они полезны для растений, в которых они встречаются. Это – ботаническая тайна, и по сей день остающаяся дискуссионной среди биологов-эволюционистов. Предполагалось, что токсичные и биоактивные соединения вырабатываются в растениях для того, чтобы сделать их невкусными, а следовательно, несъедобными. Предполагалось и обратное, что подобные соединения вырабатываются для привлечения насекомых или птиц, которые опыляли бы эти растения и разносили их семена.
Наиболее правдоподобное объяснение присутствия вторичных соединений основано на признании того, что они вовсе не вторичны и не периферичны. Доказательством этому является то, что алкалоиды, обычно считающиеся вторичными, образуются в самых значительных количествах в тканях, которые являются наиболее активными в общем метаболизме. Алкалоиды, в том числе и все обсуждаемые здесь галлюциногены, вовсе не являются инертными остаточными продуктами в растениях, в которых они встречаются. Они находятся в определенном динамическом состоянии, изменяя как свою концентрацию, так и скорость метаболического распада. Роль этих алкалоидов в химии метаболизма такова, что они представляют собой нечто весьма важное для жизни и стратегии выживания организма, но действуют такими способами, которых мы еще не понимаем.
Одна из возможностей состоит в том, что некоторые из этих соединений могут быть экзоферомонами. Экзоферомоны – это химические вестники, которые не действуют среди представителей какого-то одного вида. Вместо этого они действуют таким образом, что определенный индивид влияет на членов иного вида. Некоторые из экзоферомонов позволяют какой-то малой группе индивидов влиять на общину, а то и на весь биом.
Понятие о природе как о планетарном организме в целом, который опосредованно осуществляет и контролирует собственное развитие путем передачи химических весточек, может показаться до некоторой степени радикальным. Наследство, оставленное нам XIX веком, – природа из “зубов да когтей”, где безжалостный и бессмысленный естественный отбор гарантирует выживание способных обеспечить себе непрерывное существование за счет соперников. Соперники же, согласно этой теории, означают все прочее в природе. Однако большинство биологов-эволюционистов давно считали это классическое воззрение Дарвина на природу несовершенным. Ныне многие полагают, что природа, вовсе не являясь бесконечной войной между видами, представляет собой своеобразный бесконечный танец дипломатии. А дипломатия – в значительной степени дело языка.
Природа, по-видимому, поощряет взаимное сотрудничество и взаимную координацию целей. Быть необходимым для тех, с кем разделяешь среду обитания, – вот стратегия, которая обеспечивает успешное размножение и непрерывное выживание. Это стратегия, при которой коммуникация и чувствительность к обработке сигналов имеет первостепенное значение. Все это – искусство языка.
Идею о том, что природа, возможно, является организмом, взаимосвязанные компоненты которого действуют друг на друга и сообщаются друг с другом путем подачи химических сигналов в среду, начинают внимательно изучать только теперь. Природа, однако, склонна действовать с определенной долей экономии: раз возникнув, данная эволюционная реакция на какую-то проблему будет применяться вновь и вновь в подходящих ситуациях.
Если галлюциногены действуют как межвидовые химические вестники, то динамика тесной связи между приматами и галлюциногенными растениями – это динамика передачи информации от одного вида к другому. Там, где растительные галлюциногены не встречаются, такие передачи информации происходят крайне медленно, но в присутствии галлюциногенов культура быстро знакомится со все более новой информацией, сенсорными вводами, новым поведением и таким образом поднимается до все более и более высоких состояний саморефлексии. Я называю это встречей с Трансцендентным Иным, но это всего лишь ярлык, а не объяснение.
С одной точки зрения так называемое Трансцендентное Иное – это природа, правильно воспринимаемая как нечто живое и разумное. С другой – это трепетное неведомое единение всех чувств с памятью прошлого и предощущением будущего. Трансцендентное Иное – это то, с чем встречаешься при сильных галлюциногенах. Это самый тигель тайны нашего существования – и как вида, и как индивида. Трансцендентное Иное – это природа без ее успокаивающей маски – таких ординарных, обычных пространства, времени и причинности.
Конечно, представить себе эти высшие состояния саморефлексии нелегко, потому что когда мы стремимся сделать это, мы действуем так, будто ожидаем какого-то языка, чтобы как-то охватить то, что в данное время находится за его пределами, то есть транс-лингвистично. Псилоцибин – галлюциноген, для грибов уникальный, является эффективным орудием в этой ситуации. По-видимому, главный синергетический эффект псилоцибина в конечном счете проявляется в области языка. Он возбуждает вокализацию, дает возможность артикуляции, преобразует язык в нечто осязаемое зримо. Он мог иметь определенное влияние на внезапное возникновение и сознания, и употребление языка у древних людей. Мы буквально, быть может, прогрызали, проедали себе путь к высшему сознанию. В этом контексте важно отметить, что самые сильные мутагены в естественной среде встречаются в плесени и грибах. Грибы и зерна злаков, пораженные плесенью, возможно, имели большое влияние на животные виды, включая приматов, развивающихся в лугопастбищных условиях.
4. РАСТЕНИЯ И ПРИМАТЫ: ПОЧТОВЫЕ ОТКРЫТКИ ИЗ КАМЕННОГО ВЕКА
4. РАСТЕНИЯ И ПРИМАТЫ: ПОЧТОВЫЕ ОТКРЫТКИ ИЗ КАМЕННОГО ВЕКА
3. Бета-карболины. Бета-карболины, такие, как гармин и гармалин, могут быть галлюциногенами при дозе близкой к токсичной. Они важны для шаманских видений, поскольку могут тормозить системы ферментов в организме, иначе депотенцирующих галлюциногены типа ДМТ. Следовательно, бета-карболины можно использовать совместно с ДМТ для продления и интенсификации зрительных галлюцинаций. Это сочетание является основой галлюциногенного снадобья аяхуаска, или йяге, употребляемого в Южной Америке на Амазонке. Бета-карболины легальны и до самых недавних пор были фактически неизвестны широкой публике.
4. Ибогаиновое семейство веществ. Эти вещества встречаются в двух родственных древесных породах Африки и Южной Америки – Tabernanthe и Tabernamontana.Tabernanthe iboga – куст с желтыми цветами, родственный кофе и имеющий свою историю потребления в качестве галлюциногена в тропиках Западной Африки. Его активные соединения имеют структурное сходство с бета-карболинами. Ибогаин известен больше как сильный афродизиак, чем как галлюциноген. Тем не менее в достаточных дозах от способен вызывать мощные визуальные и эмоциональные переживания.
Эти немногочисленные вышеприведенные пункты, возможно, содержат в себе самую важную и самую потрясающую информацию, какую только люди собрали о мире природы со времени рождения науки. Более ценным, чем новости об антинейтрино, более исполненным надежды для человечества, чем обнаружение новых квазаров, является знание о том, что некоторые растения, некоторые соединения открывают для человека забытые врата в мир непосредственного опыта, который ставит в тупик нашу науку и является поистине поразительным для нас самих. Должным образом понятая и примененная, эта информация может стать компасом, направляющим нас обратно в утраченный сад, в мир наших истоков.
ПОИСК ДРЕВА ПОЗНАНИЯ
При попытке понять, какие индольные галлюциногены и какие растения могли бы быть случайными виновниками возникновения сознания, необходимо иметь в виду несколько важных моментов.
Растение, которое мы ищем, должно быть африканским, поскольку существуют неоспоримые доказательства, что человек происходит из Африки. Еще точнее, это африканское растение должно произрастать на лугах, так как именно там наши недавние всеядные предки сумели адаптироваться, научились ходить на двух ногах и усовершенствовали существующие методы сигнализации.
Растение это не должно нуждаться в специальном приготовлении: оно должно быть активным в своем естественном состоянии. Допустить иное – значит быть наивно доверчивым: ведь смеси, снадобья со сложным составом, экстракты и концентраты принадлежат к более поздним этапам культуры, когда человеческое сознание и использование языка уже вполне установились.
Растение это должно быть постоянно доступным кочевой популяции, оно должно быть легко заметным и широко распространенным.
Оно должно приносить непосредственную и ощутимую пользу потребляющим его лицам. Только таким образом растение утвердилось бы и сохранилось в меню гоминидов.
Требования эти весьма заметно сокращают число претендентов. Но в Африке наблюдается явный недостаток галлюциногенных растений, а в тропиках Нового Света отмечается, напротив, сверхизбыток подобных растений, что так и не нашло удовлетворительного объяснения. Может ли быть простым совпадением тот факт, что чем дольше в какой-либо среде присутствовали человеческие существа, тем меньше имеется в ней природных галлюциногенов и тем меньше видов растений, обычно встречающихся в ней? Сегодня в Африке почти нет растений, которые были бы достойными кандидатами в катализаторы сознания у развивающихся гоминидов.
На лугах обычно произрастает гораздо «меньшее число видов» растений, чем в лесах. По этой причине гоминиды, возможно, и пробовали все луговые растения, встречавшиеся им, проверяя их на вкус. Видный географ Карл Заур считал, что естественных лугов просто-напросто не существовало. Он полагает, что все лугопастбищные угодья – это артефакт человеческий, возникший от накапливаемого влияния сезонного выгорания. Он основывает этот аргумент на том факте, что луговые виды можно обнаружить на опушках леса, тогда как очень высокий процент лесных видов на лугах не произрастает. Заур делает вывод, что луга – феномен сравнительно молодой, так что их следует рассматривать как нечто сопутствующее возникновению человеческих популяций, пользующихся огнем. /Carl Saur. Man's Impact on the Earth (New York: Academic Press, 1973)/
ОТБОР КАНДИДАТОВ
Сегодня только религию бвити у фангов – жителей Габона и Заира – можно назвать культом истинно африканского галлюциногенного растения. Предполагается, что используемое растение – Tabernanthe iboga - могло иметь какое-то влияние на людей доисторических. Однако нет абсолютно никаких доказательств его употребления до начала XIX века. Оно, например, нигде не упоминается португальцами, которых с Западной Африкой связывала долгая история торговли и исследований. Подобное отсутствие свидетельств объяснить довольно трудно, если считать, что это растение потреблялось с незапамятных времен.
С точки зрения социологического анализа религия бвити – это сила не только для сплочения группы, но и для укрепления брака. В историческом рассмотрении развод был известной причиной озабоченности фангов. Это является следствием того, что при всей своей дозволенности развод должен был сопровождаться сложными, затяжными и дорогостоящими переговорами с семьей разводящегося по поводу возврата части приданого. /James W. Fernandez, Bwiti: An Ethnography of the Religious Imagination in Africa (Princeton: Princeton University Press, 1982)/ Быть может, ибога, будучи галлюциногеном, активизировала и феромон, обеспечивающий крепость семейных связей. Ее репутация афродизиака вполне может быть связана со способностью укрепления парных уз.
Само растение представляет собой кустик средних размеров, это житель тропических лесов, а не луговых угодий. Оно редко встречается в природе, не будучи выращиваемым специально.
В результате установления контактов между Европой и тропической Африкой ибога стала первым индолом, вошедшим в моду в Европе. Укрепляющие средства, основанные на экстракте из этого растения, стали крайне популярны во Франции и Бельгии, после того как ибога была представлена публике на Парижской выставке в 1867 году. Ее сырой экстракт продавался в Европе под названием “ламбарен” как средство от любых болезней – начиная от неврастении и кончая сифилисом – и плюс к тому как афродизиак. Алкалоид не был выделен вплоть до 1901 года. Первая волна начавшихся исследований казалась многообещающей. С нетерпением ожидалось средство от мужской импотенции. Тем не менее ибогаин по получении характеристики химического состава был вскоре забыт. Несмотря на то что не было представлено никаких доказательств его опасности или тенденции вызывать пристрастие, соединение это поместили в Список номер 1 – категорию, наиболее ограничительную и контролируемую в США, – сделав дальнейшие исследования почти невозможными. Ибогаин и по сей день остается почти неизученным.
То, что нам известно о культе ибоги, все взято из полевых наблюдений антропологов. Выжимки корня растения принимают в прямо-таки громадных количествах. Фанги считают, что они узнали этот народный способ во время многовековых миграций, когда жили по соседству с пигмеями, научившими их духовной силе, пребывающей в бвити. В коре корня Tabernanthe iboga содержится психоактивный компонент этого растения. Согласно “рецепту” фангов, нужно съесть “много грамм коры” для того, чтобы “открыть голову”. Меньшие количества эффективны и для всех прочих целей, которые ставит перед собой то или иное лицо.
Хотя культ ибоги очень интересен, я не думаю, что она была катализатором сознания у развивающегося человека. Как уже упоминалось ранее, доказательства, что она имеет долгую историю употребления, отсутствуют. Кроме того, это не луговое растение. Вдобавок в малых дозах она снижает остроту зрения, способствуя так называемым послеобразам, световым ободкам и полоскам в поле зрения.
Неизвестно использование в Африке и растений, содержащих соединения типа ЛСД. И там нет никаких растений, богатых такими соединениями.
Гигантская сирийская рута (Реgапит harmala), богатая гармином, относящимся к бета-карболинам, встречается сегодня в диком виде в засушливых частях Северной Африки и Средиземноморья. Однако нет никаких письменных свидетельств об ее использовании в Африке как галлюциногена; во всяком случае, для этого она требует более высокой концентрации и/или сочетания с ДМТ для активирования ее визионерского потенциала. /Gracie and Zarkov, “An Indo-European Plant Teacher”, Notes from Underground 10 (Berkeley)/
ПРА– РАСТЕНИЕ
Итак, благодаря методу исключения у нас остаются галлюциногены триптаминового типа – псилоцибин, псилоцин и ДМТ. В среде лугопастбищных угодий эти соединения можно было ожидать встретить либо в любящем помет копрофильном грибе, содержащем псилоцибин, либо в травах, содержащих ДМТ. Но если ДМТ не экстрагировать и не концентрировать (что было за пределами возможностей ранних людей), травы эти никогда не дали бы ДМТ в количестве, достаточном для эффективного действия галлюциногена. Пользуясь методом исключения, мы склоняемся к мысли, чтобы начать подозревать грибы.
Когда наши далекие предки выходили из леса на луговые угодья, они все чаще сталкивались с пасущимися там парнокопытными. Эти животные становились главным потенциальным источником их средств к существованию. Нашим предкам попадался и навоз дикого скота, и грибы растущие в нем.
Некоторые из этих луговых грибов (илл. 1), относящиеся к видам Panaeotus и Stropharia cubensis, или Psilocybe cubensis, содержат псилоцибин. Stropharia cubensis — это известный “магический гриб”, выращиваемый ныне энтузиастами по всему миру. /О. Т. Oss and O. N. Oeric, Psilocybin: The Magic Mushroom Grower's Guide (Berkeley: Lux Natura Press, 1986)/
Он содержит псилоцибин в концентрированных количествах и свободен от вызывающих тошноту соединений. Он один пандемичен: встречается во всех тропических зонах, по крайней мере везде, где пасутся зебу (вид Bos indicus, индийский горбатый бык). Это в свою очередь вызывает множество вопросов. Встречается ли Stropharia cubensis исключительно в навозе зебу или может встречаться и в навозе другого крупного рогатого скота? Как давно гриб получил такое широкое распространение? Первые образцы гриба Psilocybe cubensis собрал в 1906 году на Кубе американский ботаник Эрл. Но, по мнению современных ботаников, место возникновения этого вида – Юго-Восточная Азия. В археологических раскопках в Таиланде, в местечке, называемом Нон-Нак-Та и датированным примерно 15 тыс. лет до н. э., кости зебу были найдены вблизи могил людей. Stropharia cubensis распространен в районе Нон-Нак-Та и сегодня. Расположение этого местечка наводит на мысль, что потребление гриба было привычным делом там, где человеческие популяции и стада крупного рогатого скота жили в непосредственной близости друг от друга.
Целый ряд доказательств говорит в пользу того, что Stropharia cubensis и есть то пра-растение, та пуповина, связывающая нас с женским планетарным сознанием, которая во времена палеолитного культа Великой Рогатой Богини предоставляла нам такое знание, что мы способны были жить в динамической гармонии с природой, друг с другом и с самими собой. Потребление галлюциногенных грибов развивалось как своего рода естественная привычка со своими последствиями для поведения и эволюции. Отношения между людьми и грибами должны были включать и крупный рогатый скот, создававший единственный источник получения грибов.
Отношениям этим, видимо, не более миллиона лет, так как эра кочевых племен начинается с таких времен. Последних ста тысяч лет, возможно, более чем достаточно для окончательного развития скотоводства. Поскольку эти отношения охватывают не более миллиона лет, мы не обсуждаем биологический симбиоз, который для своего развития занял бы много миллионов лет. Мы скорее говорим о глубоко укоренившемся обычае, чрезвычайно сильной естественной привычке.
То что мы называем взаимодействием между человеком и грибом Stropharia cubensis, было отношениями не статичными, а скорее динамичными. Благодаря им мы поднимали себя на все более высокие культурные уровни и все более высокие уровни индивидуального самосознания. Я думаю, что использование галлюциногенных грибов на обширных пастбищах Африки дало нам модель для всех последующих религий. А когда после многовекового постепенного забвения, миграций и изменений климата знание тайны было наконец утрачено, мы сменили партнерство на владычество, гармонию с природой на насилие над ней, поэзию заменили научной софистикой. Короче говоря, променяли свое право по рождению – право партнеров в драме живого ума планеты – на черепки от горшка истории, на войны, неврозы, и если вскорости мы не осознаем всю опасность своего положения, то и на планетарную катастрофу.
ЧТО ТАКОЕ РАСТИТЕЛЬНЫЕ ГАЛЛЮЦИНОГЕНЫ
В свете предполагаемой важности мутагенов и других вторичных побочных продуктов для человеческой эволюции естественно возникает вопрос, чем же они полезны для растений, в которых они встречаются. Это – ботаническая тайна, и по сей день остающаяся дискуссионной среди биологов-эволюционистов. Предполагалось, что токсичные и биоактивные соединения вырабатываются в растениях для того, чтобы сделать их невкусными, а следовательно, несъедобными. Предполагалось и обратное, что подобные соединения вырабатываются для привлечения насекомых или птиц, которые опыляли бы эти растения и разносили их семена.
Наиболее правдоподобное объяснение присутствия вторичных соединений основано на признании того, что они вовсе не вторичны и не периферичны. Доказательством этому является то, что алкалоиды, обычно считающиеся вторичными, образуются в самых значительных количествах в тканях, которые являются наиболее активными в общем метаболизме. Алкалоиды, в том числе и все обсуждаемые здесь галлюциногены, вовсе не являются инертными остаточными продуктами в растениях, в которых они встречаются. Они находятся в определенном динамическом состоянии, изменяя как свою концентрацию, так и скорость метаболического распада. Роль этих алкалоидов в химии метаболизма такова, что они представляют собой нечто весьма важное для жизни и стратегии выживания организма, но действуют такими способами, которых мы еще не понимаем.
Одна из возможностей состоит в том, что некоторые из этих соединений могут быть экзоферомонами. Экзоферомоны – это химические вестники, которые не действуют среди представителей какого-то одного вида. Вместо этого они действуют таким образом, что определенный индивид влияет на членов иного вида. Некоторые из экзоферомонов позволяют какой-то малой группе индивидов влиять на общину, а то и на весь биом.
Понятие о природе как о планетарном организме в целом, который опосредованно осуществляет и контролирует собственное развитие путем передачи химических весточек, может показаться до некоторой степени радикальным. Наследство, оставленное нам XIX веком, – природа из “зубов да когтей”, где безжалостный и бессмысленный естественный отбор гарантирует выживание способных обеспечить себе непрерывное существование за счет соперников. Соперники же, согласно этой теории, означают все прочее в природе. Однако большинство биологов-эволюционистов давно считали это классическое воззрение Дарвина на природу несовершенным. Ныне многие полагают, что природа, вовсе не являясь бесконечной войной между видами, представляет собой своеобразный бесконечный танец дипломатии. А дипломатия – в значительной степени дело языка.
Природа, по-видимому, поощряет взаимное сотрудничество и взаимную координацию целей. Быть необходимым для тех, с кем разделяешь среду обитания, – вот стратегия, которая обеспечивает успешное размножение и непрерывное выживание. Это стратегия, при которой коммуникация и чувствительность к обработке сигналов имеет первостепенное значение. Все это – искусство языка.
Идею о том, что природа, возможно, является организмом, взаимосвязанные компоненты которого действуют друг на друга и сообщаются друг с другом путем подачи химических сигналов в среду, начинают внимательно изучать только теперь. Природа, однако, склонна действовать с определенной долей экономии: раз возникнув, данная эволюционная реакция на какую-то проблему будет применяться вновь и вновь в подходящих ситуациях.
ТРАНСЦЕНДЕНТНОЕ ИНОЕ
Если галлюциногены действуют как межвидовые химические вестники, то динамика тесной связи между приматами и галлюциногенными растениями – это динамика передачи информации от одного вида к другому. Там, где растительные галлюциногены не встречаются, такие передачи информации происходят крайне медленно, но в присутствии галлюциногенов культура быстро знакомится со все более новой информацией, сенсорными вводами, новым поведением и таким образом поднимается до все более и более высоких состояний саморефлексии. Я называю это встречей с Трансцендентным Иным, но это всего лишь ярлык, а не объяснение.
С одной точки зрения так называемое Трансцендентное Иное – это природа, правильно воспринимаемая как нечто живое и разумное. С другой – это трепетное неведомое единение всех чувств с памятью прошлого и предощущением будущего. Трансцендентное Иное – это то, с чем встречаешься при сильных галлюциногенах. Это самый тигель тайны нашего существования – и как вида, и как индивида. Трансцендентное Иное – это природа без ее успокаивающей маски – таких ординарных, обычных пространства, времени и причинности.
Конечно, представить себе эти высшие состояния саморефлексии нелегко, потому что когда мы стремимся сделать это, мы действуем так, будто ожидаем какого-то языка, чтобы как-то охватить то, что в данное время находится за его пределами, то есть транс-лингвистично. Псилоцибин – галлюциноген, для грибов уникальный, является эффективным орудием в этой ситуации. По-видимому, главный синергетический эффект псилоцибина в конечном счете проявляется в области языка. Он возбуждает вокализацию, дает возможность артикуляции, преобразует язык в нечто осязаемое зримо. Он мог иметь определенное влияние на внезапное возникновение и сознания, и употребление языка у древних людей. Мы буквально, быть может, прогрызали, проедали себе путь к высшему сознанию. В этом контексте важно отметить, что самые сильные мутагены в естественной среде встречаются в плесени и грибах. Грибы и зерна злаков, пораженные плесенью, возможно, имели большое влияние на животные виды, включая приматов, развивающихся в лугопастбищных условиях.
4. РАСТЕНИЯ И ПРИМАТЫ: ПОЧТОВЫЕ ОТКРЫТКИ ИЗ КАМЕННОГО ВЕКА
4. РАСТЕНИЯ И ПРИМАТЫ: ПОЧТОВЫЕ ОТКРЫТКИ ИЗ КАМЕННОГО ВЕКА
Ифи было больше лет, чем пальцев на обеих его руках. Теперь он приближался к возрасту, когда присоединится к охотникам у их огня. Тот краткий путь от детской хижины до огня охотников у хижины для пения, хижины настоящих мужчин, был большим шагом. И то был долгий путь – путь не через пространство, а через время. Много лет его вели к этому дню: тут были часы занятий по обучению выпадам с дротиком – затвердевшими в огне палками, служившими для ребят моделью оружия, – бесконечные наставления Докну в выслеживании, в чтении знаков погоды, в постоянном узнавании ветров. И наставления в магии охоты. Мальчик подавил желание потрогать талисман, который приготовила для него мать и который свисал теперь с шеи. Он не двигался. Ум как бы отдалился от места происшествия, глядя на него как бы сверху и чуть-чуть со стороны. Он находился в таком состоянии уже более полусуток. Не двигаясь, почти не мигая. “Это принесет тебе дар безмолвия. И силу!” Он припомнил мыльный вкус срезанной коры корня, когда он одолел его под бдительным взором своего учителя Докну. “От этого ты станешь невидимым, малый брат, – сказал тот тихим голосом, добавив: – Убивай чисто, точно. Тогда ты почтишь наших предков”. Ифи чувствовал, что теперь момент истины близок. Его, находящегося под действием тогна – растения, дающего способность сидеть тихо, – привели в это заброшенное место и велели ждать у свежей туши зебры. Докну, отец и братья отца пожелали ему добра, смеясь, давая обещания и используя какие-то новые и незнакомые слова для описания того, как примут его женщины, если он сумеет преуспеть. Слова эти на какое-то время возбудили его, затем он устроился в своей засаде. Тогна сделала это для мальчика чем-то удивительно легким. Тело казалось неподверженным усталости, а ум бездействовал, наслаждаясь плавающими в голове картинами из рассказанных у огня историй и случаев. Вдруг, хотя у него и волосок не шевельнулся, ум Ифи пришел в полное бодрствование: вблизи что-то послышалось. Вот снова! Со стороны усеянного галькой сухого русла за тамариском, под которым он ждал, исходил какой-то сухой звук: “Чав, чав”.
Ифи не чувствовал ни страха, ни ужаса перед тем, что он вот-вот увидит. Он не двигался. Львица была огромной и со своей бесшумной вкрадчивостью осторожнее всех животных в стране Великих Охотников. Думая, что он – всего лишь валун или дерево, Ифи наблюдал. Львица была от него не более чем в два его роста. Утратив бдительность, она двинулась вперед на запах – обнюхать кровавую ляжку зебры. В этот миг из самого центра средоточия глубиной в сотни поколений Ифи нанес удар – он ударил точно, легко, сбоку спины, прямо под лопатку. Рев смешанной боли и ярости поразил слух. Так велика была сила удара мужа-юнца, что львица была пригвождена к земле на какое-то мгновение, вполне достаточное, чтобы Ифи успел отскочить от когтей умирающего животного. Животы клана будут набиты в эту ночь, а охотники примут нового члена в свой шумливый привилегированный круг.
Пример этот поясняет, как некое полезное растение, в данном случае мощный стимулятор, после его открытия может быть включен в диету и дать таким образом определенное преимущество в адаптации. То или иное растение могло придавать силу и живость и обеспечивать тем самым успех в охоте и стабильный запас пищи.
Данному лицу или группе гораздо меньше угрожали те факторы среды, которые прежде ограничивали продолжительность жизни, а значит, и рост популяции в целом. Труднее понять, каким образом сходные, но иные преимущества в адаптации могли обеспечивать растительные галлюциногены. Эти соединения не служат, к примеру, катализаторами приведения иммунной системы в высшие состояния активности, хотя данный эффект и может наблюдаться в качестве вторичного. Они, скорее, являются катализаторами сознания – той своеобразной способности саморефлексии, которая достигла наиболее очевидного выражения в людях. Они, однако, не являются причиной сознания как некой обобщенной функции, присутствующей в какой-то степени во всех формах жизни. Катализ – это ускорение процессов, которые уже происходят.
Едва ли можно сомневаться в том, что сознание, подобно способности сопротивляться болезни, дарует огромные адаптивные преимущества тому, кто им обладает. В поисках причинного агента, способного обеспечить синергию познавательной активности и тем самым сыграть определенную роль в возникновении гомини-дов, исследователи могли бы давным-давно обратиться к растительным галлюциногенам, не будь мы так склонны упорно избегать идеи о том, что нашему высокому положению в иерархии природы мы как-то обязаны влиянию растений или каких-то других естественных сил. Так же как век XIX согласился с мнением о происхождении человека от обезьяны, так и нам придется теперь согласиться с фактом, что обезьяны эти находились под действием психоактивных веществ. Употребление этих веществ, кажется, является нашей уникальной особенностью.
Стремиться понять человека – значит стремиться понять его уникальность. Радикальная разница между людьми и прочей природой столь поразительна, что для донаучного мышления это было достаточным доказательством того, что мы божественно привилегированная часть творения, что мы какие-то иные, ближе, так сказать, к Богу. В конце концов, человек говорит, фантазирует, смеется, влюбляется, он способен на великие акты самопожертвования или жестокости, он создает великие произведения искусства и выдвигает теоретические и математические модели явлений. Человеческие существа отличаются обилием разнообразных веществ, которыми они пользуются и к которым пристрастились в своем окружении.
Ифи не чувствовал ни страха, ни ужаса перед тем, что он вот-вот увидит. Он не двигался. Львица была огромной и со своей бесшумной вкрадчивостью осторожнее всех животных в стране Великих Охотников. Думая, что он – всего лишь валун или дерево, Ифи наблюдал. Львица была от него не более чем в два его роста. Утратив бдительность, она двинулась вперед на запах – обнюхать кровавую ляжку зебры. В этот миг из самого центра средоточия глубиной в сотни поколений Ифи нанес удар – он ударил точно, легко, сбоку спины, прямо под лопатку. Рев смешанной боли и ярости поразил слух. Так велика была сила удара мужа-юнца, что львица была пригвождена к земле на какое-то мгновение, вполне достаточное, чтобы Ифи успел отскочить от когтей умирающего животного. Животы клана будут набиты в эту ночь, а охотники примут нового члена в свой шумливый привилегированный круг.
* * *
Пример этот поясняет, как некое полезное растение, в данном случае мощный стимулятор, после его открытия может быть включен в диету и дать таким образом определенное преимущество в адаптации. То или иное растение могло придавать силу и живость и обеспечивать тем самым успех в охоте и стабильный запас пищи.
Данному лицу или группе гораздо меньше угрожали те факторы среды, которые прежде ограничивали продолжительность жизни, а значит, и рост популяции в целом. Труднее понять, каким образом сходные, но иные преимущества в адаптации могли обеспечивать растительные галлюциногены. Эти соединения не служат, к примеру, катализаторами приведения иммунной системы в высшие состояния активности, хотя данный эффект и может наблюдаться в качестве вторичного. Они, скорее, являются катализаторами сознания – той своеобразной способности саморефлексии, которая достигла наиболее очевидного выражения в людях. Они, однако, не являются причиной сознания как некой обобщенной функции, присутствующей в какой-то степени во всех формах жизни. Катализ – это ускорение процессов, которые уже происходят.
Едва ли можно сомневаться в том, что сознание, подобно способности сопротивляться болезни, дарует огромные адаптивные преимущества тому, кто им обладает. В поисках причинного агента, способного обеспечить синергию познавательной активности и тем самым сыграть определенную роль в возникновении гомини-дов, исследователи могли бы давным-давно обратиться к растительным галлюциногенам, не будь мы так склонны упорно избегать идеи о том, что нашему высокому положению в иерархии природы мы как-то обязаны влиянию растений или каких-то других естественных сил. Так же как век XIX согласился с мнением о происхождении человека от обезьяны, так и нам придется теперь согласиться с фактом, что обезьяны эти находились под действием психоактивных веществ. Употребление этих веществ, кажется, является нашей уникальной особенностью.
УНИКАЛЬНОСТЬ ЧЕЛОВЕКА
Стремиться понять человека – значит стремиться понять его уникальность. Радикальная разница между людьми и прочей природой столь поразительна, что для донаучного мышления это было достаточным доказательством того, что мы божественно привилегированная часть творения, что мы какие-то иные, ближе, так сказать, к Богу. В конце концов, человек говорит, фантазирует, смеется, влюбляется, он способен на великие акты самопожертвования или жестокости, он создает великие произведения искусства и выдвигает теоретические и математические модели явлений. Человеческие существа отличаются обилием разнообразных веществ, которыми они пользуются и к которым пристрастились в своем окружении.