Майкл Макколлум
Восход Антареса
Глава 1
Посадочная шлюпка падала кормой вниз на бело-голубую планету. Снаружи уже начинался сверхзвуковой ветер, его дыхание окутывало корпус шлюпки едва видимым сиянием плазмы. Внутри же ветер был не слышен, а скорее чувствовался, только первые рывки торможения обещали жесткую посадку.
Капитан– лейтенант Ричард Дрейк, командир крейсера Альтанского космического флота «Дискавери» и единственный пассажир шлюпки, лежал, пристегнувшись к противоперегрузочному креслу, и смотрел на обзорный экран. Дрейк был среднего роста, стройный и черноволосый, а побледневший загар выдавал в нем человека, который последние восемь месяцев провел в космосе. На лице с высокими скулами и широким носом выделялись зеленые глаза. Дрейк выглядел моложе своих тридцати пяти лет. По-военному коротко подстриженные волосы уже тронула седина, левую бровь пересекал белесый шрам -последствия травмы на школьных соревнованиях.
Дрейк задумчиво наблюдал за потоками плазмы, струящимися по крылу шлюпки. Послание с грифом «совершенно секретно», подписанное самим адмиралом Дарданом, предписывало Ричарду немедленно прибыть в здание Адмиралтейства в Хоумпорте, столице Альты.
– Чем мы заслужили столь высокую честь? – поинтересовался Бэла Мартсон, первый помощник командира, когда Дрейк показал ему приказ.
– Может, он прознал о тех генераторных катушках, что мы оставили на базе Фелисити, когда проходили ремонт? – полушутя заметил Дрейк.
Мартсон покачал головой:
– Да от них уже лет десять назад следовало избавиться.
– Это нас не спасет, если Дардан решил, что самое время потребовать от Парламента дополнительных ассигнований.
– Ваша правда, капитан, – улыбнулся Мартсон. – Приказать денщику приготовить вам бронированное белье?
Дрейк засмеялся:
– Идея что надо. Оно вполне может мне пригодиться.
Шлюпка совершила посадку в Хоумпорте через сорок минут после входа в атмосферу Альты. Как только посадка завершилась, Дрейк отстегнул ремни и вышел к шлюзу, где пилот шлюпки нервно наблюдал за маневрами внешнего трапа.
– Что такое, шеф? – спросил Дрейк. – Не доверяете портовым рабочим?
– Доверить «Молли» этим неуклюжим болванам, капитан? Нет, сэр. Они же не видят дальше собственного носа.
Шлюпка приземлилась уже после заката, но тысячеваттные прожектора космопорта превращали ночь в день. Дрейк видел, как трап прилепился к корпусу шлюпки. Пилот дал разрешение, и капитан перешел в пассажирский терминал.
В здании его уже ждал коммодор Дуглас Уилсон. Дрейку приходилось служить под его началом три раза, и за годы службы он научился хорошо различать настроение Уилсона. Сейчас коммодор был явно взволнован, но пытался это скрыть.
– Рад вас видеть, Ричард, – приветствовал его Уилсон. – Как прошла посадка?
– Довольно жестко, сэр. Мне со времен Академии не приходилось входить в атмосферу на максимальном ускорении. Что тут происходит?
– Адмирал вам расскажет. – Коммодор уклонился от ответа. – Идемте, нас ждет машина.
Уилсон провел Дрейка к лимузину Адмиралтейства. Водитель помог капитану погрузить багаж и занял свое место за пультом управления, а офицеры устроились на заднем сиденье. До Адмиралтейства было километров десять.
– Как поживает ваша девушка? – спросил Уилсон, пока водитель маневрировал в плотном потоке транспорта к Хоумпорту.
– Синтия? Нормально, сэр. – Дрейк указал на свою сумку. – Вот надеялся навестить ее.
На лице Уилсона отразились некие непонятные чувства.
– Боюсь, капитан, так долго вы здесь не пробудете.
– Да? – Дрейк в ответ даже поднял брови, но коммодор не попался на эту удочку. Он откинулся на спинку сиденья, провожая взглядом убегающие назад темные деревья.
Несколько минут прошло в молчании, затем водитель указал на восточный небосклон.
– Восход Антареса, господа!
Дрейк посмотрел на восток. В шестидесяти километрах располагалась горная гряда Колгейт. Днем ее снежные вершины сверкали на солнце, а лесистые склоны придавали вид, столь любимый производителями голокубов. Ночью горы казались иззубренной черной стеной, встающей над горизонтом. Сейчас из-за центрального пика гряды вставала ярчайшая бело-голубая звезда. Пейзаж вокруг менялся на глазах. Рассеянные облака, отражавшие тусклый оранжевый свет фонарей Хоумпорта, внезапно вспыхнули голубым; темный лес по обеим сторонам шоссе залился серебристым сиянием; на запад через дорогу протянулись черные тени.
– Это всегда так? – спросил Дрейк, указывая на вид за окном лимузина.
Уилсон кивнул:
– С тех пор, как сверхновая восходит после заката. До этого была просто звезда, которую видно при дневном свете.
– С орбиты она и сейчас так выглядит. – Дрейк несколько секунд молча смотрел в окно. – Кто мог знать, что катастрофа окажется такой красивой?
Первым рациональную теорию гравитации предложил сэр Исаак Ньютон в 1687 году. Согласно его «Математическим принципам натуральной философии», гравитация есть сила, с которой каждый атом во Вселенной притягивает остальные атомы. Взгляды, высказанные Ньютоном, никто не оспаривал около двухсот пятидесяти лет. Положение ньютоновой физики пошатнулось в 1916 году, когда Альберт Эйнштейн опубликовал свою общую теорию относительности. Он утверждал, что гравитация – вовсе не сила, а изгиб пространственно-временного континуума, вызванный присутствием массы. Никто не подвергал серьезному сомнению истинность эйнштейновой картины мира, пока в 2078 году Баширбен-Сулейман не опубликовал свою монографию по макрогравитационным эффектам.
Сулейман работал в обсерватории Фарсайд на Луне. Всю жизнь он занимался определением точных позиций и движения нескольких тысяч ближайших звезд. После двух десятилетий работы Сулейман вынужден был признать, что эйнштейновы простые модели гравитационных изгибов не могут адекватно объяснить расположение светил на небесном своде. Расхождения с теорией оказались малы и исключительно трудно регистрируемы, но они были. Сулейман не мог объяснить их помехами и погрешностями измерений в отличие от астрономов, работавших в условиях земной атмосферы. Чем дольше он работал, тем сильнее убеждался в том, что пространство не только искривляется в непосредственной близости от звезд и планет, но еще и свернуто само на себя в длинные складки, тянущиеся на тысячи световых лет.
Идея о многомерности пространственно-временного континуума не нова. Классическое пространство-время имеет четыре измерения, три пространственных и одно временное: вверх-вниз, вперед-назад, вправо-влево, прошлое-будущее. Но если четырехмерное пространство-время искривлено (по Эйнштейну), должно быть еще одно измерение, куда ему искривляться. Если общая теория относительности справедлива, у пространства-времени по крайней мере пять измерений. Баширбен-Сулейман добавил к ним еще одно, шестое. Он полагал, что если эйнштейново искривленное пространство искривляется в пятое измерение, то его свернутое пространство – в шестое. Чтобы разделить эти два понятия, он ввел «вертикально» поляризованное искривленное пространство – ведь представление человека о вертикали связано с гравитацией, следствием искривления пространства, – и «горизонтально» поляризованное свернутое пространство.
Сулейман предположил, что длинные, сложно изогнутые пространственные складки берут начало в громадной черной дыре, что занимает центр галактики. Заметив, что складки располагаются вдоль спиральных рукавов галактики, он предположил также, что они участвуют в формировании звезд, собирая при вращении межзвездное вещество. Это прояснило проблему повышенной частоты рождения звезд в спиральных рукавах.
До конца жизни Сулейман совершенствовал свои теории. В возрасте девяноста двух лет он доказал, что гравитация – искривление в пятом измерении – искажает складки шестого измерения примерно так же, как линза – луч света. Он математически показал, что при столкновении с массой порядка звездной складка фокусируется на ограниченном пространстве. Обычно этот эффект малозаметен. Однако иногда фокус настолько силен, что пространственно-временная ткань истончается, и у складки образуется выход.
Спустя двадцать лет после смерти Сулеймана ученые нашли «складкам» практическое применение. Они установили корабль в одной из двух «складок» Солнечной системы и произвели контролируемый выброс энергии, чтобы свернуть пространство еще сильнее. Корабль провалился в «складку» и мгновенно перенесся к следующему выходу из нее. Исследовательский корабль висел близ Солнца, а через миг оказался на орбите Лютена, за двенадцать с половиной световых лет от Земли.
После этого человечество было уже не удержать. Началась Великая миграция, за несколько столетий «утечка» людей с Земли превратилась в поток. Направление миграции определялось расположением «складок». У некоторых звезд обнаружился один выход, у других – два, три и даже больше. Массивным звездам больше повезло в этом отношении. Красный сверхгигант Антарес оказался просто чемпионом: в его окрестностях обнаружилось шесть выходов, что сделало его отправной точкой исследований звездных систем на восточных рубежах миграции.
Складки располагались вдоль спирального рукава, в который входит Солнечная система, поэтому человечество двигалось в космос вдоль оси этого рукава. Расстояние между колониями измерялось не световыми годами, а числом подпространственных «точек перехода». Иногда, чтобы достичь соседней звезды, требовалось переместиться по «складке» на пятьсот световых лет назад, а затем вернуться.
В самом начале миграции корабли-разведчики обнаружили в системе Антареса за 490 световых лет от Солнца планету земного типа, вращающуюся вокруг безымянной звезды спектрального класса G3. Звезду назвали Напье, в честь капитана корабля, а планету – Нью-Провиденс. Были созданы компании по ее разработке, в систему вкладывались большие ресурсы, Нью-Провиденс меньше чем за сто лет достигла самообеспечения и процветала. По мере роста колония стала искать новые звездные системы для вложения излишков рабочей силы и капитала.
Система Напье располагается достаточно близко к Антаресу, звезде-гиганту, в результате чего Нью-Провиденс досталось целых три «перехода» – один вел к самому Антаресу, за двумя другими обнаружили первоклассную недвижимость в виде планет земного типа.
Эти планеты и стали новой мишенью для колонизации, как только Нью-Провиденс достаточно окрепла. Система Хэллсгейт, богатая металлом, привлекала к себе больше инвестиций. Меньшая часть ресурсов пошла на разработку спутника безымянной звезды спектрального класса F8. Новые колонисты назвали планету Альта, а звезду – Валерия, но вскоре стали сокращать до Вэл.
Колония на Альте росла, хотя и медленнее, чем Мир Сандарсона в системе Хэллсгейт, и к 2506 году, когда ей сровнялось 200 лет, тоже начала исследовать окружающие звезды. Но в системе Валерии была только одна точка перехода, и альтанским кораблям приходилось использовать систему Напье, чтобы достичь Антареса или Хэллсгейта. В 2510 году начались переговоры с правительством Нью-Провиденс о свободном доступе в систему Напье для альтанских кораблей. Еще через два года, когда переговоры близились к завершению, проблема отпала сама собой.
В 17 часов 32 минуты 3 августа 2512 года по Общему календарю альтанский лайнер «Бродяга» сообщил, что его приборы не регистрируют точки перехода Вэл – Напье. Туда немедленно выслали разведывательные суда, и спустя несколько недель они прояснили характер катастрофы. По никому не известным причинам единственная точка перехода в системе Валерии исчезла, и Альта оказалась отрезанной от остального мира.
Здание Адмиралтейства представляло собой неприглядную гору стекла и стали, оставшуюся со времен основания Альтанской колонии. Дрейк и Уилсон вышли из лимузина перед главным входом Адмиралтейства, ответили на приветствие охранников и через двери армированного стекла вошли в просторный вестибюль. Центральное правительство Земли предназначало это здание для представительства и резиденции посла, в мраморной мозаике на полу еще можно было различить знакомые очертания континентов Матери Человечества.
Охранник в вестибюле, сидящий в кабине из армированного стекла, с гостями особо не церемонился. Он попросил их опустить диски-идентификаторы в специальное отверстие в стене кабины. Компьютер в подвале обратился к файлам, подтвердил, что гости – те, за кого себя выдают, и зажег на пульте зеленый огонек. Охранник козырнул и вернул им идентификаторы. Уилсон отвел Дрейка к старинному лифту, нажал кнопку последнего этажа, и вскоре они уже шли по тихому коридору под портретами предыдущих адмиралов. Уилсон остановился перед тяжелой дверью, сделанной из цельного куска ониксового дерева, постучал и получил приглашение войти.
Адмирал Дардан сидел за громадным рабочим столом и внимал маленькому седовласому человеку, стоящему у голографического экрана. Когда вошел коммодор Уилсон, адмирал поднялся из-за стола поприветствовать гостей. Седовласый лектор рассерженно замолчал.
– Спасибо, Ричард, что так быстро приехали. Позвольте вам представить – профессор Михаил Планович, председатель Астрономического общества Университета Хоумпорта. – Дардан подвел Дрейка к лектору. – Профессор рассказывал нам об Антаресской сверхновой.
– Рад познакомиться, профессор Планович. – Дрейк пожал ему руку.
– Я тоже, капитан.
Затем Дардан подвел Дрейка к человеку, что развалился на кушетке напротив стола со стаканом в руке.
– Полагаю, вы знаете Стэна Барретта, уполномоченного премьер-министра.
– Да, сэр. Я встречал мистера Барретта два года назад, когда служил представителем флота в Парламенте. Но, думаю, он меня не помнит.
– Конечно, я помню вас, Дрейк. – Барретт пожал ему руку, не вставая с кушетки. – Ведь именно вы делали пятилетний прогноз по стоимости обслуживания флота. Мы тогда чуть не вогнали Старикана Джона в гроб!
– Но нам выделили деньги, – ответил Дрейк. «Старикан Джон», о котором говорил Барретт, – Джонатан Карстерс, лидер консерваторов, не жаловал флот ассигнованиями.
Барретт рассмеялся.
– Какой талантливый и скромный! Капитан, вы мне нравитесь. Луис подобрал нам подходящего человека.
– Об этом – после, – сказал адмирал Луис Дардан. – Присядьте, капитан Дрейк, и послушаем профессора Плановича.
– Да, сэр.
Планович вернулся к экрану и указал на ярко-красную звезду и бело-голубую искорку рядом с ней.
– Я уже говорил, адмирал, что Антарес, известный также как Альфа Скорпиона, – звезда-сверхгигант с массой в двадцать раз большей, чем у Валерии, и в четыреста раз больше ее по диаметру. Антарес… – Планович поднял глаза от бумаг и глуповато улыбнулся. – Антарес был двойной звездой – класса МО и A3. Вы видите их на экране. Звезды класса М имеют красный либо красно-оранжевый цвет за счет поверхностной температуры в 2600-3500 градусов Кельвина. «Антарес» по-гречески – «противник Ареса».
– Что еще за Арес? – поинтересовался Барретт.
– Полагаю, сэр, – ответил Планович, – это четвертая планета Солнечной системы, она тоже красного цвета.
– По-моему, она называется Марс.
– Греки называли ее Арес, как своего бога войны. Марс – римское имя. Если позволите, сэр, я продолжу…
– Простите. – Барретт явно не чувствовал себя виноватым.
– Два месяца назад Антарес резко изменился. – Картинка на экране поменялась. Вместо красной звезды с бело-голубой искоркой он теперь показывал режущее глаз сияние, которое Дрейк и Уилсон видели над холмами десять минут назад. – Это результат того, что сто двадцать лет назад Антарес стал сверхновой. Расстояние от Антареса до Вэл – 125 световых лет, до нас только начал доходить волновой фронт. Мы еще не закончили анализ, но может оказаться, что Антарес – величайшая сверхновая в истории.
– А как же сверхновая в созвездии Краба в 1054 году? – спросил Уилсон.
– Эта звезда взорвалась в 4000 году до новой эры, коммодор. 4 июля 1054 года ее видели на Земле китайские астрономы. Двадцать три дня ее можно было наблюдать при солнечном свете и два года после этого – ночью. Да, Антарес гораздо крупнее.
– Спасибо за исправление, – проворчал Уилсон.
– Я поправил вас не из педантизма, сэр, – холодно заметил Планович. – Такая «задержка» наблюдаемого взрыва обусловлена скоростью света. Мы знаем расстояние между Вэл и Антаресом, а также точное время, когда увидели сверхновую, а значит, можем вычислить, когда она взорвалась. Это произошло 3 августа 2512 года.
– Тогда же, когда исчезла наша точка перехода, – задумчиво произнес адмирал.
– Да, сэр, – ответил Планович. – Хотя мы можем указать момент ее исчезновения только с точностью плюс-минус шестнадцать часов. Мы давно подозревали, что в этот день произошла катастрофа достаточно серьезная, чтобы сместить складку и нарушить сообщение Вэл – Напье. Теперь ясно, что дело в сверхновой.
– Значит, задело не только нас? – подал голос Барретт.
Планович повернулся к нему. Голографический экран освещал половину его лица, вторая оставалась в тени.
– Не беспокойтесь, сэр, нас покарал не Божий гнев. И нам повезло больше, чем некоторым. Меня беспокоит судьба нашего «материнского» мира.
– Почему? – спросил адмирал.
– Вы знаете, сэр, что Нью-Провиденс отстоит от сверхновой на пятнадцать световых лет.
– И что?
– Еще до взрыва поэты Нью-Провиденс писали о «злобном взгляде одноглазого воина, сверкающем среди снегов». Имелось в виду яркое свечение Антареса в южном полушарии перед зимним солнцестоянием. – Планович подошел к окну и раздвинул шторы. Серебристое сияние заполнило комнату. – Представляете, каково наблюдать звезду в шестьдесят четыре раза ярче?
– Вы полагаете, что сверхновая могла повредить Нью-Провиденс? – спросил адмирал.
– Не «могла», а точно повредила, сэр! Сверхновая выбрасывает множество опасных частиц – электроны, протоны, высокоскоростные нейтроны, рентгеновское и гамма-излучение. В космическом ветре после такого взрыва будет даже антивещество. При взрыве Антарес мог стерилизовать и Нью-Провиденс, и всю систему Напье!
– А если и у них пропали точки перехода?
– Тогда, боюсь, погибли три миллиарда человек.
– Разве такое могло случиться внезапно? – спросил Барретт.
– Конечно, нет. Астрономы давно знали, что Антарес стареет. Еще первые исследователи заметили, что он испускает гораздо больше нейтрино, чем положено. Это означает, что ядро звезды перешло в стадию обогащения железом. Рано или поздно звезда схлопнется на себя и взорвется. Только в случае звезд «рано или поздно» значит «через несколько миллионов лет». Никто не ожидал такого быстрого конца.
– Чего же нам ждать теперь? – Это снова Барретт.
– Хороший вопрос, сэр, – ответил Планович. – За сто лет излучение от взрыва рассеялось. Атмосфера Альты спокойно отфильтрует вредные частицы, однако в космосе уровень радиации существенно повысится. Все внеатмосферные приборы придется оборудовать специальной защитой.
– А что с подпространством?
Планович пожал плечами.
– Эти эффекты невозможно предсказать. Некоторые полагают, что после прохождения фронта волны у нас вновь появится точка перехода.
– Правда? – Дардан переглянулся с Барреттом и Уилсоном.
– Это теория, адмирал. Лично у меня нет по этому вопросу четкого мнения.
– Возможно, зря.
– Простите?
Дардан глубоко вздохнул и откинулся в кресле.
– Возможно, профессор Планович, вам будет интересно узнать, что двадцать часов назад наши сенсорные станции засекли материализацию очень большого объекта в северном полушарии нашей системы. Судя по его излучению, это звездолет из внешнего мира.
Капитан– лейтенант Ричард Дрейк, командир крейсера Альтанского космического флота «Дискавери» и единственный пассажир шлюпки, лежал, пристегнувшись к противоперегрузочному креслу, и смотрел на обзорный экран. Дрейк был среднего роста, стройный и черноволосый, а побледневший загар выдавал в нем человека, который последние восемь месяцев провел в космосе. На лице с высокими скулами и широким носом выделялись зеленые глаза. Дрейк выглядел моложе своих тридцати пяти лет. По-военному коротко подстриженные волосы уже тронула седина, левую бровь пересекал белесый шрам -последствия травмы на школьных соревнованиях.
Дрейк задумчиво наблюдал за потоками плазмы, струящимися по крылу шлюпки. Послание с грифом «совершенно секретно», подписанное самим адмиралом Дарданом, предписывало Ричарду немедленно прибыть в здание Адмиралтейства в Хоумпорте, столице Альты.
– Чем мы заслужили столь высокую честь? – поинтересовался Бэла Мартсон, первый помощник командира, когда Дрейк показал ему приказ.
– Может, он прознал о тех генераторных катушках, что мы оставили на базе Фелисити, когда проходили ремонт? – полушутя заметил Дрейк.
Мартсон покачал головой:
– Да от них уже лет десять назад следовало избавиться.
– Это нас не спасет, если Дардан решил, что самое время потребовать от Парламента дополнительных ассигнований.
– Ваша правда, капитан, – улыбнулся Мартсон. – Приказать денщику приготовить вам бронированное белье?
Дрейк засмеялся:
– Идея что надо. Оно вполне может мне пригодиться.
Шлюпка совершила посадку в Хоумпорте через сорок минут после входа в атмосферу Альты. Как только посадка завершилась, Дрейк отстегнул ремни и вышел к шлюзу, где пилот шлюпки нервно наблюдал за маневрами внешнего трапа.
– Что такое, шеф? – спросил Дрейк. – Не доверяете портовым рабочим?
– Доверить «Молли» этим неуклюжим болванам, капитан? Нет, сэр. Они же не видят дальше собственного носа.
Шлюпка приземлилась уже после заката, но тысячеваттные прожектора космопорта превращали ночь в день. Дрейк видел, как трап прилепился к корпусу шлюпки. Пилот дал разрешение, и капитан перешел в пассажирский терминал.
В здании его уже ждал коммодор Дуглас Уилсон. Дрейку приходилось служить под его началом три раза, и за годы службы он научился хорошо различать настроение Уилсона. Сейчас коммодор был явно взволнован, но пытался это скрыть.
– Рад вас видеть, Ричард, – приветствовал его Уилсон. – Как прошла посадка?
– Довольно жестко, сэр. Мне со времен Академии не приходилось входить в атмосферу на максимальном ускорении. Что тут происходит?
– Адмирал вам расскажет. – Коммодор уклонился от ответа. – Идемте, нас ждет машина.
Уилсон провел Дрейка к лимузину Адмиралтейства. Водитель помог капитану погрузить багаж и занял свое место за пультом управления, а офицеры устроились на заднем сиденье. До Адмиралтейства было километров десять.
– Как поживает ваша девушка? – спросил Уилсон, пока водитель маневрировал в плотном потоке транспорта к Хоумпорту.
– Синтия? Нормально, сэр. – Дрейк указал на свою сумку. – Вот надеялся навестить ее.
На лице Уилсона отразились некие непонятные чувства.
– Боюсь, капитан, так долго вы здесь не пробудете.
– Да? – Дрейк в ответ даже поднял брови, но коммодор не попался на эту удочку. Он откинулся на спинку сиденья, провожая взглядом убегающие назад темные деревья.
Несколько минут прошло в молчании, затем водитель указал на восточный небосклон.
– Восход Антареса, господа!
Дрейк посмотрел на восток. В шестидесяти километрах располагалась горная гряда Колгейт. Днем ее снежные вершины сверкали на солнце, а лесистые склоны придавали вид, столь любимый производителями голокубов. Ночью горы казались иззубренной черной стеной, встающей над горизонтом. Сейчас из-за центрального пика гряды вставала ярчайшая бело-голубая звезда. Пейзаж вокруг менялся на глазах. Рассеянные облака, отражавшие тусклый оранжевый свет фонарей Хоумпорта, внезапно вспыхнули голубым; темный лес по обеим сторонам шоссе залился серебристым сиянием; на запад через дорогу протянулись черные тени.
– Это всегда так? – спросил Дрейк, указывая на вид за окном лимузина.
Уилсон кивнул:
– С тех пор, как сверхновая восходит после заката. До этого была просто звезда, которую видно при дневном свете.
– С орбиты она и сейчас так выглядит. – Дрейк несколько секунд молча смотрел в окно. – Кто мог знать, что катастрофа окажется такой красивой?
Первым рациональную теорию гравитации предложил сэр Исаак Ньютон в 1687 году. Согласно его «Математическим принципам натуральной философии», гравитация есть сила, с которой каждый атом во Вселенной притягивает остальные атомы. Взгляды, высказанные Ньютоном, никто не оспаривал около двухсот пятидесяти лет. Положение ньютоновой физики пошатнулось в 1916 году, когда Альберт Эйнштейн опубликовал свою общую теорию относительности. Он утверждал, что гравитация – вовсе не сила, а изгиб пространственно-временного континуума, вызванный присутствием массы. Никто не подвергал серьезному сомнению истинность эйнштейновой картины мира, пока в 2078 году Баширбен-Сулейман не опубликовал свою монографию по макрогравитационным эффектам.
Сулейман работал в обсерватории Фарсайд на Луне. Всю жизнь он занимался определением точных позиций и движения нескольких тысяч ближайших звезд. После двух десятилетий работы Сулейман вынужден был признать, что эйнштейновы простые модели гравитационных изгибов не могут адекватно объяснить расположение светил на небесном своде. Расхождения с теорией оказались малы и исключительно трудно регистрируемы, но они были. Сулейман не мог объяснить их помехами и погрешностями измерений в отличие от астрономов, работавших в условиях земной атмосферы. Чем дольше он работал, тем сильнее убеждался в том, что пространство не только искривляется в непосредственной близости от звезд и планет, но еще и свернуто само на себя в длинные складки, тянущиеся на тысячи световых лет.
Идея о многомерности пространственно-временного континуума не нова. Классическое пространство-время имеет четыре измерения, три пространственных и одно временное: вверх-вниз, вперед-назад, вправо-влево, прошлое-будущее. Но если четырехмерное пространство-время искривлено (по Эйнштейну), должно быть еще одно измерение, куда ему искривляться. Если общая теория относительности справедлива, у пространства-времени по крайней мере пять измерений. Баширбен-Сулейман добавил к ним еще одно, шестое. Он полагал, что если эйнштейново искривленное пространство искривляется в пятое измерение, то его свернутое пространство – в шестое. Чтобы разделить эти два понятия, он ввел «вертикально» поляризованное искривленное пространство – ведь представление человека о вертикали связано с гравитацией, следствием искривления пространства, – и «горизонтально» поляризованное свернутое пространство.
Сулейман предположил, что длинные, сложно изогнутые пространственные складки берут начало в громадной черной дыре, что занимает центр галактики. Заметив, что складки располагаются вдоль спиральных рукавов галактики, он предположил также, что они участвуют в формировании звезд, собирая при вращении межзвездное вещество. Это прояснило проблему повышенной частоты рождения звезд в спиральных рукавах.
До конца жизни Сулейман совершенствовал свои теории. В возрасте девяноста двух лет он доказал, что гравитация – искривление в пятом измерении – искажает складки шестого измерения примерно так же, как линза – луч света. Он математически показал, что при столкновении с массой порядка звездной складка фокусируется на ограниченном пространстве. Обычно этот эффект малозаметен. Однако иногда фокус настолько силен, что пространственно-временная ткань истончается, и у складки образуется выход.
Спустя двадцать лет после смерти Сулеймана ученые нашли «складкам» практическое применение. Они установили корабль в одной из двух «складок» Солнечной системы и произвели контролируемый выброс энергии, чтобы свернуть пространство еще сильнее. Корабль провалился в «складку» и мгновенно перенесся к следующему выходу из нее. Исследовательский корабль висел близ Солнца, а через миг оказался на орбите Лютена, за двенадцать с половиной световых лет от Земли.
После этого человечество было уже не удержать. Началась Великая миграция, за несколько столетий «утечка» людей с Земли превратилась в поток. Направление миграции определялось расположением «складок». У некоторых звезд обнаружился один выход, у других – два, три и даже больше. Массивным звездам больше повезло в этом отношении. Красный сверхгигант Антарес оказался просто чемпионом: в его окрестностях обнаружилось шесть выходов, что сделало его отправной точкой исследований звездных систем на восточных рубежах миграции.
Складки располагались вдоль спирального рукава, в который входит Солнечная система, поэтому человечество двигалось в космос вдоль оси этого рукава. Расстояние между колониями измерялось не световыми годами, а числом подпространственных «точек перехода». Иногда, чтобы достичь соседней звезды, требовалось переместиться по «складке» на пятьсот световых лет назад, а затем вернуться.
В самом начале миграции корабли-разведчики обнаружили в системе Антареса за 490 световых лет от Солнца планету земного типа, вращающуюся вокруг безымянной звезды спектрального класса G3. Звезду назвали Напье, в честь капитана корабля, а планету – Нью-Провиденс. Были созданы компании по ее разработке, в систему вкладывались большие ресурсы, Нью-Провиденс меньше чем за сто лет достигла самообеспечения и процветала. По мере роста колония стала искать новые звездные системы для вложения излишков рабочей силы и капитала.
Система Напье располагается достаточно близко к Антаресу, звезде-гиганту, в результате чего Нью-Провиденс досталось целых три «перехода» – один вел к самому Антаресу, за двумя другими обнаружили первоклассную недвижимость в виде планет земного типа.
Эти планеты и стали новой мишенью для колонизации, как только Нью-Провиденс достаточно окрепла. Система Хэллсгейт, богатая металлом, привлекала к себе больше инвестиций. Меньшая часть ресурсов пошла на разработку спутника безымянной звезды спектрального класса F8. Новые колонисты назвали планету Альта, а звезду – Валерия, но вскоре стали сокращать до Вэл.
Колония на Альте росла, хотя и медленнее, чем Мир Сандарсона в системе Хэллсгейт, и к 2506 году, когда ей сровнялось 200 лет, тоже начала исследовать окружающие звезды. Но в системе Валерии была только одна точка перехода, и альтанским кораблям приходилось использовать систему Напье, чтобы достичь Антареса или Хэллсгейта. В 2510 году начались переговоры с правительством Нью-Провиденс о свободном доступе в систему Напье для альтанских кораблей. Еще через два года, когда переговоры близились к завершению, проблема отпала сама собой.
В 17 часов 32 минуты 3 августа 2512 года по Общему календарю альтанский лайнер «Бродяга» сообщил, что его приборы не регистрируют точки перехода Вэл – Напье. Туда немедленно выслали разведывательные суда, и спустя несколько недель они прояснили характер катастрофы. По никому не известным причинам единственная точка перехода в системе Валерии исчезла, и Альта оказалась отрезанной от остального мира.
Здание Адмиралтейства представляло собой неприглядную гору стекла и стали, оставшуюся со времен основания Альтанской колонии. Дрейк и Уилсон вышли из лимузина перед главным входом Адмиралтейства, ответили на приветствие охранников и через двери армированного стекла вошли в просторный вестибюль. Центральное правительство Земли предназначало это здание для представительства и резиденции посла, в мраморной мозаике на полу еще можно было различить знакомые очертания континентов Матери Человечества.
Охранник в вестибюле, сидящий в кабине из армированного стекла, с гостями особо не церемонился. Он попросил их опустить диски-идентификаторы в специальное отверстие в стене кабины. Компьютер в подвале обратился к файлам, подтвердил, что гости – те, за кого себя выдают, и зажег на пульте зеленый огонек. Охранник козырнул и вернул им идентификаторы. Уилсон отвел Дрейка к старинному лифту, нажал кнопку последнего этажа, и вскоре они уже шли по тихому коридору под портретами предыдущих адмиралов. Уилсон остановился перед тяжелой дверью, сделанной из цельного куска ониксового дерева, постучал и получил приглашение войти.
Адмирал Дардан сидел за громадным рабочим столом и внимал маленькому седовласому человеку, стоящему у голографического экрана. Когда вошел коммодор Уилсон, адмирал поднялся из-за стола поприветствовать гостей. Седовласый лектор рассерженно замолчал.
– Спасибо, Ричард, что так быстро приехали. Позвольте вам представить – профессор Михаил Планович, председатель Астрономического общества Университета Хоумпорта. – Дардан подвел Дрейка к лектору. – Профессор рассказывал нам об Антаресской сверхновой.
– Рад познакомиться, профессор Планович. – Дрейк пожал ему руку.
– Я тоже, капитан.
Затем Дардан подвел Дрейка к человеку, что развалился на кушетке напротив стола со стаканом в руке.
– Полагаю, вы знаете Стэна Барретта, уполномоченного премьер-министра.
– Да, сэр. Я встречал мистера Барретта два года назад, когда служил представителем флота в Парламенте. Но, думаю, он меня не помнит.
– Конечно, я помню вас, Дрейк. – Барретт пожал ему руку, не вставая с кушетки. – Ведь именно вы делали пятилетний прогноз по стоимости обслуживания флота. Мы тогда чуть не вогнали Старикана Джона в гроб!
– Но нам выделили деньги, – ответил Дрейк. «Старикан Джон», о котором говорил Барретт, – Джонатан Карстерс, лидер консерваторов, не жаловал флот ассигнованиями.
Барретт рассмеялся.
– Какой талантливый и скромный! Капитан, вы мне нравитесь. Луис подобрал нам подходящего человека.
– Об этом – после, – сказал адмирал Луис Дардан. – Присядьте, капитан Дрейк, и послушаем профессора Плановича.
– Да, сэр.
Планович вернулся к экрану и указал на ярко-красную звезду и бело-голубую искорку рядом с ней.
– Я уже говорил, адмирал, что Антарес, известный также как Альфа Скорпиона, – звезда-сверхгигант с массой в двадцать раз большей, чем у Валерии, и в четыреста раз больше ее по диаметру. Антарес… – Планович поднял глаза от бумаг и глуповато улыбнулся. – Антарес был двойной звездой – класса МО и A3. Вы видите их на экране. Звезды класса М имеют красный либо красно-оранжевый цвет за счет поверхностной температуры в 2600-3500 градусов Кельвина. «Антарес» по-гречески – «противник Ареса».
– Что еще за Арес? – поинтересовался Барретт.
– Полагаю, сэр, – ответил Планович, – это четвертая планета Солнечной системы, она тоже красного цвета.
– По-моему, она называется Марс.
– Греки называли ее Арес, как своего бога войны. Марс – римское имя. Если позволите, сэр, я продолжу…
– Простите. – Барретт явно не чувствовал себя виноватым.
– Два месяца назад Антарес резко изменился. – Картинка на экране поменялась. Вместо красной звезды с бело-голубой искоркой он теперь показывал режущее глаз сияние, которое Дрейк и Уилсон видели над холмами десять минут назад. – Это результат того, что сто двадцать лет назад Антарес стал сверхновой. Расстояние от Антареса до Вэл – 125 световых лет, до нас только начал доходить волновой фронт. Мы еще не закончили анализ, но может оказаться, что Антарес – величайшая сверхновая в истории.
– А как же сверхновая в созвездии Краба в 1054 году? – спросил Уилсон.
– Эта звезда взорвалась в 4000 году до новой эры, коммодор. 4 июля 1054 года ее видели на Земле китайские астрономы. Двадцать три дня ее можно было наблюдать при солнечном свете и два года после этого – ночью. Да, Антарес гораздо крупнее.
– Спасибо за исправление, – проворчал Уилсон.
– Я поправил вас не из педантизма, сэр, – холодно заметил Планович. – Такая «задержка» наблюдаемого взрыва обусловлена скоростью света. Мы знаем расстояние между Вэл и Антаресом, а также точное время, когда увидели сверхновую, а значит, можем вычислить, когда она взорвалась. Это произошло 3 августа 2512 года.
– Тогда же, когда исчезла наша точка перехода, – задумчиво произнес адмирал.
– Да, сэр, – ответил Планович. – Хотя мы можем указать момент ее исчезновения только с точностью плюс-минус шестнадцать часов. Мы давно подозревали, что в этот день произошла катастрофа достаточно серьезная, чтобы сместить складку и нарушить сообщение Вэл – Напье. Теперь ясно, что дело в сверхновой.
– Значит, задело не только нас? – подал голос Барретт.
Планович повернулся к нему. Голографический экран освещал половину его лица, вторая оставалась в тени.
– Не беспокойтесь, сэр, нас покарал не Божий гнев. И нам повезло больше, чем некоторым. Меня беспокоит судьба нашего «материнского» мира.
– Почему? – спросил адмирал.
– Вы знаете, сэр, что Нью-Провиденс отстоит от сверхновой на пятнадцать световых лет.
– И что?
– Еще до взрыва поэты Нью-Провиденс писали о «злобном взгляде одноглазого воина, сверкающем среди снегов». Имелось в виду яркое свечение Антареса в южном полушарии перед зимним солнцестоянием. – Планович подошел к окну и раздвинул шторы. Серебристое сияние заполнило комнату. – Представляете, каково наблюдать звезду в шестьдесят четыре раза ярче?
– Вы полагаете, что сверхновая могла повредить Нью-Провиденс? – спросил адмирал.
– Не «могла», а точно повредила, сэр! Сверхновая выбрасывает множество опасных частиц – электроны, протоны, высокоскоростные нейтроны, рентгеновское и гамма-излучение. В космическом ветре после такого взрыва будет даже антивещество. При взрыве Антарес мог стерилизовать и Нью-Провиденс, и всю систему Напье!
– А если и у них пропали точки перехода?
– Тогда, боюсь, погибли три миллиарда человек.
– Разве такое могло случиться внезапно? – спросил Барретт.
– Конечно, нет. Астрономы давно знали, что Антарес стареет. Еще первые исследователи заметили, что он испускает гораздо больше нейтрино, чем положено. Это означает, что ядро звезды перешло в стадию обогащения железом. Рано или поздно звезда схлопнется на себя и взорвется. Только в случае звезд «рано или поздно» значит «через несколько миллионов лет». Никто не ожидал такого быстрого конца.
– Чего же нам ждать теперь? – Это снова Барретт.
– Хороший вопрос, сэр, – ответил Планович. – За сто лет излучение от взрыва рассеялось. Атмосфера Альты спокойно отфильтрует вредные частицы, однако в космосе уровень радиации существенно повысится. Все внеатмосферные приборы придется оборудовать специальной защитой.
– А что с подпространством?
Планович пожал плечами.
– Эти эффекты невозможно предсказать. Некоторые полагают, что после прохождения фронта волны у нас вновь появится точка перехода.
– Правда? – Дардан переглянулся с Барреттом и Уилсоном.
– Это теория, адмирал. Лично у меня нет по этому вопросу четкого мнения.
– Возможно, зря.
– Простите?
Дардан глубоко вздохнул и откинулся в кресле.
– Возможно, профессор Планович, вам будет интересно узнать, что двадцать часов назад наши сенсорные станции засекли материализацию очень большого объекта в северном полушарии нашей системы. Судя по его излучению, это звездолет из внешнего мира.
Глава 2
Звездолет!Ричард Дрейк поморгал, пытаясь осмыслить слова адмирала. Строго говоря, все корабли Альтанского космического флота были звездолетами. Сто двадцать лет назад «Дискавери» и еще два корабля являлись частью Большого флота Земли. Если бы не рейд по восточным колониям в момент исчезновения точки перехода у Вэл, «Дискавери», «Клинок» и «Дредноут» и сейчас служили бы Матери-Земле. Но не только эти крейсера оказались отрезаны от внешнего мира. В момент взрыва сверхновой в системе находились еще двести кораблей – в том числе гражданские лайнеры, яхты и грузовые суда. Но звездолет без выхода в подпространство – вещь несуразная и никуда не годная.
Появление звездолета в системе Валерии значило очень многое. Закончится наконец долгая изоляция, возобновится межзвездная торговля, альтанское общество выйдет из столетнего стасиса и окунется в бездну новых идей и изобретений человечества, а «Дискавери» снова полетит к звездам, а возможно, и к самой Земле.
Дрейк взглянул на Плановича. Профессор замер от удивления. Дардан, Уилсон и Барретт, напротив, были спокойны и сосредоточенны.
Профессор Планович откашлялся и неуверенно спросил:
– А вы уверены, адмирал? Это не ошибка?
– Конечно, нет. Коммодор, просветите нашего гостя.
– Да, сэр.
Уилсон поднялся и прошел к голографическому экрану, а профессор устроился на кушетке рядом с Барреттом. Коммодор набрал код на пульте управления, и бело-голубая сверхновая исчезла, а вместо нее появилось схематическое изображение системы Валерии. В глубине куба над золотой точкой Вэл плыла крохотная красная стрелка. На экран поместились орбиты четырех из двенадцати планет.
– Корабль материализовался в северном полушарии системы на расстоянии 250 миллионов километров от Вэл, в точке близкой, но не идентичной классической точке перехода Вэл – Напье.
– Вы уверены?
– Конечно, профессор.
– Значит, сверхновая нарушила локальную конфигурацию подпространства! – воскликнул Планович.
– Да, сэр. Мы тоже так решили. В этом случае внутренняя связь пространственных складок могла измениться. По другую сторону могут оказаться уже не система Напье с Нью-Провиденс.
– То есть наши таблицы прыжков окажутся бесполезны?
– Вполне возможно, капитан Дрейк, – ответил Уилсон и вновь повернулся к Плановичу. – Поэтому вы здесь, сэр. У вас, ученых, наверняка найдутся способы узнать, куда теперь ведут складки.
Планович долго и задумчиво смотрел на экран. Наконец он кивнул:
– Пожалуй, это возможно! Нужно тщательно измерить гравитационную постоянную у точки перехода.
– Когда вы будете готовы отбыть? – спросил адмирал Дардан.
– Отбыть?
– Да, сэр. Отбыть в экспедицию для измерения гравитационной постоянной.
– До конца этого семестра я полностью занят. Кроме курса лекций, у меня есть и административные обязанности.
– Мы понимаем вашу ситуацию, профессор, – сказал Барретт, – но это дело правительственной важности.
Седовласый человек посмотрел на Барретта, затем – на адмирала. Профессор провел два месяца за изучением Антаресской сверхновой и научился принимать неизбежность. Он тоскливо вздохнул:
– Когда отправляется экспедиция?
– Надеюсь, через семьдесят часов. Премьер-министр уже отдал приказ. Мы пригласили и других специалистов, в том числе светил многомерной физики.
– Кого именно?
– Доктор Натаниэл Гордон согласился лететь.
– Вы пригласили этого жалкого ассистентишку раньше меня? Да я никогда…
– Что, профессор? – спросил Барретт.
– Не важно. Дайте мне знать, откуда и когда мы отправляемся.
– Непременно.
– Я начну готовиться, раз мы улетаем через три дня.
– Прекрасно, сэр, – сказал Барретт, поднимаясь на ноги. – Моя машина и шофер к вашим услугам. Вы, конечно, понимаете, что вся информация о корабле является государственной тайной…
Двое гражданских покинули комнату, оставив офицеров флота одних.
Дардан улыбнулся:
– Мы с Барреттом целый день работаем с учеными. Это был пятый за сегодня рассказ об истории сверхновой.
– Барретт очень хорошо делает свою работу, – ответил Дрейк.
– Это точно. Слава богу, что мы не политики, а, капитан?
– Да, сэр.
– А теперь – о вашем задании. Перейдем к секретной информации, Дуг.
– Сейчас, сэр.
Уилсон вызвал на голографический экран еще одно звездное поле, на этот раз расцвеченное яркими красками инфракрасной съемки. Сверхновой видно не было, но в центре экрана находился странный объект с сияющим хвостом, как у кометы.
– Так выглядел в телескоп наш гость, когда только появился, Ричард. А хвост – это пламя корабельных двигателей.
– Так он маневрирует? – спросил Дрейк. Уилсон кивнул.
– Допплеровский анализ показал ускорение в половину стандартного.
– Можно вычислить курс?
– Звездолет удаляется от Вэл.
– Удаляется? Куда же он движется?
– Возможно, ищет следующий вход в подпространство.
– Корабль-разведчик?
– Возможно.
– Они должны знать, что у нас только одна точка перехода.
– Вы что, не слушали, капитан? Этот взрыв, – Уилсон ткнул пальцем в сторону окна, в которое струилось серебристое сияние, – нарушил структуру подпространства. Возможно, складки существенно сместились. Поэтому мы так спешим с отправкой экспедиции. Пока мы не знаем даже, сколько точек перехода в нашем распоряжении.
– Наш гость может знать. С ним пытались установить контакт? – спросил Дрейк.
Появление звездолета в системе Валерии значило очень многое. Закончится наконец долгая изоляция, возобновится межзвездная торговля, альтанское общество выйдет из столетнего стасиса и окунется в бездну новых идей и изобретений человечества, а «Дискавери» снова полетит к звездам, а возможно, и к самой Земле.
Дрейк взглянул на Плановича. Профессор замер от удивления. Дардан, Уилсон и Барретт, напротив, были спокойны и сосредоточенны.
Профессор Планович откашлялся и неуверенно спросил:
– А вы уверены, адмирал? Это не ошибка?
– Конечно, нет. Коммодор, просветите нашего гостя.
– Да, сэр.
Уилсон поднялся и прошел к голографическому экрану, а профессор устроился на кушетке рядом с Барреттом. Коммодор набрал код на пульте управления, и бело-голубая сверхновая исчезла, а вместо нее появилось схематическое изображение системы Валерии. В глубине куба над золотой точкой Вэл плыла крохотная красная стрелка. На экран поместились орбиты четырех из двенадцати планет.
– Корабль материализовался в северном полушарии системы на расстоянии 250 миллионов километров от Вэл, в точке близкой, но не идентичной классической точке перехода Вэл – Напье.
– Вы уверены?
– Конечно, профессор.
– Значит, сверхновая нарушила локальную конфигурацию подпространства! – воскликнул Планович.
– Да, сэр. Мы тоже так решили. В этом случае внутренняя связь пространственных складок могла измениться. По другую сторону могут оказаться уже не система Напье с Нью-Провиденс.
– То есть наши таблицы прыжков окажутся бесполезны?
– Вполне возможно, капитан Дрейк, – ответил Уилсон и вновь повернулся к Плановичу. – Поэтому вы здесь, сэр. У вас, ученых, наверняка найдутся способы узнать, куда теперь ведут складки.
Планович долго и задумчиво смотрел на экран. Наконец он кивнул:
– Пожалуй, это возможно! Нужно тщательно измерить гравитационную постоянную у точки перехода.
– Когда вы будете готовы отбыть? – спросил адмирал Дардан.
– Отбыть?
– Да, сэр. Отбыть в экспедицию для измерения гравитационной постоянной.
– До конца этого семестра я полностью занят. Кроме курса лекций, у меня есть и административные обязанности.
– Мы понимаем вашу ситуацию, профессор, – сказал Барретт, – но это дело правительственной важности.
Седовласый человек посмотрел на Барретта, затем – на адмирала. Профессор провел два месяца за изучением Антаресской сверхновой и научился принимать неизбежность. Он тоскливо вздохнул:
– Когда отправляется экспедиция?
– Надеюсь, через семьдесят часов. Премьер-министр уже отдал приказ. Мы пригласили и других специалистов, в том числе светил многомерной физики.
– Кого именно?
– Доктор Натаниэл Гордон согласился лететь.
– Вы пригласили этого жалкого ассистентишку раньше меня? Да я никогда…
– Что, профессор? – спросил Барретт.
– Не важно. Дайте мне знать, откуда и когда мы отправляемся.
– Непременно.
– Я начну готовиться, раз мы улетаем через три дня.
– Прекрасно, сэр, – сказал Барретт, поднимаясь на ноги. – Моя машина и шофер к вашим услугам. Вы, конечно, понимаете, что вся информация о корабле является государственной тайной…
Двое гражданских покинули комнату, оставив офицеров флота одних.
Дардан улыбнулся:
– Мы с Барреттом целый день работаем с учеными. Это был пятый за сегодня рассказ об истории сверхновой.
– Барретт очень хорошо делает свою работу, – ответил Дрейк.
– Это точно. Слава богу, что мы не политики, а, капитан?
– Да, сэр.
– А теперь – о вашем задании. Перейдем к секретной информации, Дуг.
– Сейчас, сэр.
Уилсон вызвал на голографический экран еще одно звездное поле, на этот раз расцвеченное яркими красками инфракрасной съемки. Сверхновой видно не было, но в центре экрана находился странный объект с сияющим хвостом, как у кометы.
– Так выглядел в телескоп наш гость, когда только появился, Ричард. А хвост – это пламя корабельных двигателей.
– Так он маневрирует? – спросил Дрейк. Уилсон кивнул.
– Допплеровский анализ показал ускорение в половину стандартного.
– Можно вычислить курс?
– Звездолет удаляется от Вэл.
– Удаляется? Куда же он движется?
– Возможно, ищет следующий вход в подпространство.
– Корабль-разведчик?
– Возможно.
– Они должны знать, что у нас только одна точка перехода.
– Вы что, не слушали, капитан? Этот взрыв, – Уилсон ткнул пальцем в сторону окна, в которое струилось серебристое сияние, – нарушил структуру подпространства. Возможно, складки существенно сместились. Поэтому мы так спешим с отправкой экспедиции. Пока мы не знаем даже, сколько точек перехода в нашем распоряжении.
– Наш гость может знать. С ним пытались установить контакт? – спросил Дрейк.