Страница:
— Ну конечно, она нарвала мне цветов, — Августа поспешила прервать Скотти, пока девочка не поняла по его тону, что ею недовольны. — Смотрите, какие они милые! Правда, Хлоя вырвала несколько кустиков с корнями, но мы договорились, что в следующий раз она будет осторожнее. Правда, Хлоя?
— Правда, — улыбнувшись, девочка быстро выпила весь сок.
Скотти внимательно посмотрел на Августу, но ничего не сказал. Дождавшись, когда Хлоя закончит пить, он напомнил, что надо поблагодарить хозяйку, и объявил, что им пора домой.
— Но я хочу послушать музыку, — возразила Хлоя.
— Ты можешь послушать ее от нас.
Да… Когда Скотт Хэммонд исполнял роль отца, он становился просто другим человеком. Тот прежний ужасный Скотт Хэммонд искал любой предлог, чтобы нарушить ее покой. Директор Хэммонд спокойно и по-деловому делал то же самое. Но папа Скотт Хэммонд хотел уйти отсюда поскорее.
— Знаешь что, Хлоя, — произнесла Августа, глядя, как Скотти почти тащит девочку к двери. — Я дам тебе время дойти до дома, выбрать удобное кресло или лечь, а сама открою окна и сыграю песенку специально для тебя. Идет?
— Какую? — Хлоя не желала вступать в переговоры, не обладая всей полнотой информации.
— Я знаю одну песенку о девочке, которая выкрасила свою комнату в красный цвет. Только она была помладше тебя — ей было пять лет.
— И мне пять!
— Пять? А я была уверена, что шесть. Может, даже семь!
— Нет, мне пять, — Хлоя была явно польщена.
— Ну вот, и той девочке в песенке тоже пять. Хочешь, чтобы я сыграла ее для тебя?
— Да. Только не отрывок — а всю целиком!
— Конечно. Только знаешь — в этой песне нет слов. Ты должна закрыть глаза и представить себе эту девочку. Сможешь?
— Конечно. Я многое умею делать в голове. Пошли, папа!
Но папа не сразу повернулся к выходу. Он не мог отвести глаз от Августы. И во взгляде его горело уже знакомое ей желание. Скотти тоже не забыл вчерашний поцелуй.
У Августы вдруг закружилась голова и чуть онемели кончики пальцев.
— Может, мне подождать? — спросила она. — Пока вы ее вымоете. Она так измазалась!
Скотти молча покачал головой, затем пояснил:
— Через три часа ей все равно пора купаться. Еще через час — спать. А в девять я выйду на крыльцо.
Августа не знала, что на это ответить. Скотт не просто делился с ней информацией — это было откровенное предложение, которое она не могла не понять.
Прежде чем она успела придумать ответ, Скотти ушел. Что ж, у нее хоть есть время на раздумья. Она и так уже думает о Скотте Хэммонде куда больше, чем хотелось бы. Пожалуй, для обоих будет лучше, если теперь она станет его избегать. Обходить или переходить на другую сторону улицы, едва завидев его вдалеке.
Если человек проиграл несчетное число этюдов и теперь запястье больно ноет, а по телевизору ничего нет, и трижды прочитана одна и та же страница в книге — что плохого в том, чтобы выйти ненадолго на крыльцо подышать воздухом?
Августа выключила свет и постаралась не хлопнуть дверью. Вместо того чтобы сесть на плетеный стул, на котором ее было бы слишком хорошо видно, она опустилась на верхнюю ступеньку и устало прислонилась к перилам.
Впервые Августа увидела свой дом вот таким же теплым летним вечером и влюбилась в него с первого взгляда. И дом, и все, что его окружало, словно существовали в другом времени, по-хорошему наивном и спокойном. В том времени, когда достаточно было просто быть таким, какой ты есть, и совсем не обязательно становиться кем-то более важным и значительным. Чудное время, когда можно было бездумно валяться на траве, греясь на солнце, когда вечерние сумерки таили очарование, а не угрозу, и когда городок, где живешь, казался целой Вселенной.
А впрочем, была ли ее жизнь когда-нибудь такой простой и безмятежной? Или воспоминания о детстве — лишь сон, зыбкий мираж? Кто и когда запретил кататься возле дома на роликовой доске? В какой момент скрипка полностью заменила игры со сверстниками?
Ей нравился район, где стоял ее новый дом. Нравилось, что по субботам соседи подстригали свои газоны. Нравилось смотреть, как детишки катаются на велосипедах и играют с мячом на улице. Августе даже нравилась отведенная ей роль старушки мисс Миллер, которая, делая вид, что сердится, вытаскивает из своих клумб залетевшие туда мячи. Ей нравилось слушать, как мамы зовут своих детей ужинать, и наслаждаться тишиной по вечерам, когда всех маленьких обитателей улицы укладывали спать.
Нравилось думать о том, что ее район — один из миллиардов таких же небольших пригородных районов, где люди ведут размеренный образ жизни, занимаются простыми, обыденными вещами, которыми занималась и она, пока хирургические инструменты не изменили так круто ее жизнь. Человечество двинулось дальше без нее, но все же мир изменился не настолько, чтобы она не могла найти в нем нового места.
Странно, как это ей раньше не приходила в голову одна очевидная мысль: возможно, музыка изменила ее не так уж сильно, как ей казалось. Если ведешь другой образ жизни, это вовсе не значит, что ты меняешься изнутри.
Честно говоря, она не слишком задумывалась над всем этим в последнее время, просто плыла по течению. Все случилось так быстро. Боль. Операция. Жалостливые взгляды. Полный крах карьеры. Затем приезд в Тай-лервилл. Школа. Только теперь жизнь ее начала налаживаться, и она могла спокойно подумать о дальнейшем, наметить какие-то планы.
В соседнем доме тихо хлопнула дверь, и Августе вдруг захотелось стать невидимкой.
Да что же она делает? Неужели так и будет прятаться, чтобы избежать любых перемен в своей жизни?
Ей захотелось дать понять Скотти, что она принимает его вызов, что она не боится его, что хочет быть рядом с ним. При мысли о том, что он ждет ее на крыльце своего дома, кровь быстрее побежала по жилам, тело напряглось, изнывая от желания. Да, она хотела его. Глупо было себя обманывать. Хотела с самого начала, с тех пор, как увидела.
Закрыв лицо руками, Августа стала мерно раскачиваться взад-вперед. Она просто не могла больше бороться ни с ним, ни с собой.
Услышав шорох шагов на дорожке, девушка вздрогнула от неожиданности. Боже, что же ей теперь делать? Спрятаться? Убежать? Остаться?
Скотти вздрогнул, когда Августа появилась прямо перед ним, словно материализовавшись из сгущающейся тьмы.
— Вы напугали меня, — усмехнулся он, протягивая руки, чтобы обнять ее.
— Извините, я не хотела, — Августа отстранилась, избегая объятия.
— Ничего, — Скотти покорно сложил руки на груди. — Я не думал… то есть, я думал… — И он вдруг громко рассмеялся.
Августа тоже едва не засмеялась, но побоялась, что смех ее покажется Скотти истеричным.
— Добрый вечер, — сказал Скотти, словно начиная все сначала.
— Добрый вечер.
— Я пригласил бы вас погулять, но мне не хочется оставлять Хлою одну. Как насчет того, чтобы покачаться на качелях?
— На качелях? А, — догадалась девушка. — У вас на крыльце? Почему бы и нет.
— Вообще Хлоя спит крепко, — пояснил Скотти. — Но все-таки для нее это незнакомый дом в незнакомом городе с незнакомыми ночными звуками.
— Понимаю.
Он взял ее за руку, и Августа нервно вздрогнула от этого невинного прикосновения.
— Я оставил бы на крыльце свет, но… насекомые — вы понимаете.
— О, я тоже, — воскликнула Августа. — Я хочу сказать — именно поэтому я тоже не включила свет у себя. Жаль, что сейчас не полнолуние.
Они шли в полной темноте. Гравий громко хрустел у них под ногами. Действительно, полная луна была бы сейчас как нельзя кстати. Воздух, казалось, был пропитан романтикой, и им обоим было почему-то неловко.
— Осторожнее, — предупредил Скотти. — Здесь где-то валяется велосипед Хлои.
— Я видела вас вечером во дворе, — сказала Августа. — Хлоя неплохо катается. Скоро уже можно будет снять дополнительные колеса.
— Возможно. Но они с матерью живут в городском многоквартирном доме, и у нее нет возможности потренироваться. Поэтому она все забывает в промежутках между визитами ко мне и чувствует себя неуверенно на велосипеде.
— Говорят, что, когда научишься, уже никогда не забудешь приобретенных навыков. — Августа почувствовала, как ее тихонько тянут за руку, и последовала за Скотти на крыльцо. — Лидди до сих пор умеет ездить на велосипеде. Пока не родился Тодд, они с Аланом сажали двух старших мальчиков на специальные сиденья и отправлялись в долгие велосипедные прогулки. У них даже были специальные детские шлемы и все такое.
— А вы научились кататься?
— Не было времени, — пожаловалась Гасти. — Надо было много репетировать.
Скотти подозревал, что Августа была лишена многих детских радостей, и не стоит напоминать ей об этом сейчас — это только испортит им обоим настроение. Он подвел девушку к качелям и предложил сесть, но сам продолжал стоять рядом.
— Можно спросить вас кое о чем?
— Конечно.
— Ваши цветы… Вы не очень рассердились? Я объяснил Хлое, что нельзя рвать цветы в чужом саду. Жалею, что не сделал этого раньше. Я не ожидал…
— Ох, лучше бы вы этого не делали! — с жаром прервала его Августа, вскочив с качелей. Ей требовалось движение, она просто не могла усидеть спокойно под его пристальным взглядом. — То есть хорошо, что вы объяснили все это Хлое, но лучше бы вы этого не делали. Она ведь хотела как лучше…
— Как лучше?
— Ну, она ведь нарвала цветы для меня. Чтобы сделать мне приятное. И я бы не хотела, чтобы у Хлои сложилось впечатление, что я недовольна ее подарком.
Августа подошла к перилам веранды и стала смотреть на освещенные окна соседних домов. А Скотти с раскаянием думал, что зря поспешил отчитать дочь, не разобравшись, в чем дело. Для женщины, не имевшей собственных детей, Гасти удивительно тонко чувствовала их нужды и настроения. А может быть, эта чувствительность объяснялась именно тем, что у нее нет своих детей?
— Тогда я дважды перед вами в долгу, — сказал Скотти. Девушка вопросительно посмотрела на него через плечо. — Сначала лестница, теперь цветы.
Августа рассмеялась, снова повернувшись к перилам.
— Хлое понравилась песенка, которую вы для нее сыграли. — Скотти присел на перила рядом с девушкой. — Она сказала, что слышит в этой музыке звуки счастья.
— Я тоже любила эту песенку, когда была маленькой. Ее играл для меня отец. — Августа на мгновение замолчала, улыбаясь своим мыслям. — Конечно, эта песенка вовсе не о маленькой девочке, покрасившей свою спальню в красный цвет. Как вы думаете, Хлоя будет очень разочарована, когда узнает об этом?
— Конечно, нет. — Между ними снова повисла неловкая тишина. Первым ее решился нарушить Скотти. — Каким он был, ваш отец?
— Спокойным, добрым, — пожав плечами, Августа сделала несколько шагов в сторону лестницы. — Никогда не считал себя скрипачом. Просто говорил, что играет на скрипке, но не называл себя музыкантом. Отец был самоучкой. Играл по слуху, не умел читать нот. Он играл с небольшим оркестриком в основном в ирландских пабах, иногда в барах в западном стиле. Играл все — от джаза до музыки кантри времен шестидесятых.
— Но он не был так талантлив, как вы, — предположил Скотти.
Привалившись спиной к белой колонне, поддерживающей навес, девушка задумчиво посмотрела на него и покачала головой:
— Это не совсем так. Кое в чем он был даже лучше. Я люблю музыку и уважаю свой талант. Но отец еще очень нежно относился к самому инструменту. Я часто думаю, что с таким же успехом могла бы научиться играть на пианино или флейте. Для отца же существовала только скрипка. Ее звук, форма, ощущение дерева под руками… Лицо его светлело всякий раз, когда он брал в руки инструмент, и он… он словно был не с нами, когда начинал играть. Может быть, на небесах. Это видно было по выражению его лица, по тому, как он двигался… — Девушка вдруг рассмеялась. — Извините, наверное, я говорю больше, чем вы хотели бы услышать.
— Вовсе нет. Люблю слушать истории о других людях. Они просто завораживают меня. Я ведь экстраверт, если вы помните.
— И вы, вне сомнения, заметили, что я, напротив, очень замкнута, не люблю открываться перед людьми…
— Нет. Вовсе не заметил. Здесь все любят вас, а дети так просто обожают. — Скотти с любопытством поглядел на Августу. — А какой считаете себя вы сами?
Августа не спешила с ответом.
Это была чудесная ночь, спокойная, ясная. Такая ясная, что звезды в небе напоминали огромные бриллианты, рассыпанные по черному бархату. Такая тихая, что можно было говорить шепотом и все же расслышать друг друга. Она вздохнула.
— Сейчас я уже не знаю, — призналась она.
— Хорошо, тогда расскажите, какой вы были раньше.
— Я была довольно поверхностной особой. Иначе я оказалась бы лучше подготовлена к тому, что со мной случилось.
— Готовой к чему? — уточнил Скотти.
— Не знаю. К тому, наверное, чтобы прожить остаток своей жизни так, как я живу сейчас.
И снова он разглядел в ней растерянность и уязвимость, так не вязавшиеся с образом сильной, решительной женщины. Скотти сжал руки в кулак, стараясь справиться с вдруг охватившим его желанием обнять девушку, привлечь ее к себе, встряхнуть как следует за плечи, а потом доходчиво объяснить, сколь многого ей удалось добиться в жизни и как много она значит для людей, искренне заботящихся о ней. Таких, как он.
— А как бы вы хотели прожить остаток жизни? — поинтересовался Скотти, от души надеясь, что в этой жизни найдется местечко и для него. — Я уже спрашивал вас, но вы сказали, что ни в чем больше не уверены…
— Так оно и есть. Я просто… — Августа долго молчала, прежде чем продолжить. Но в конце концов решила, что Скотти должен знать. — Я просто не хотела бы никого больше разочаровывать.
Скотти с трудом отвел взгляд от ее лица. Ему не хотелось смущать ее.
— Кого же вы успели разочаровать?
Он подозревал, что Августе не слишком приятна его назойливость, но просто не мог не задать этот вопрос.
— Проще перечислить тех моих знакомых, кто избежал этой участи. — Августа медленно перешла на другую сторону лестницы, неосознанно пытаясь отгородиться от него, не подпустить слишком близко… Затем она тихо заговорила, надеясь, что Скотти не расслышит и поленится переспрашивать:
— Это мое основное занятие. Видите ли, я всегда всех разочаровываю, причиняю боль. Я не хочу никому зла, но так уже получается, причем постоянно. Мне удается как-то убедить окружающих потратить на меня свои знания, опыт, свою любовь и изрядную часть своей жизни. А потом я подвожу их, фактически предаю.
Скотти не мог больше этого переносить. Медленно подойдя к девушке, он взял в ладони ее лицо и повернул его так, чтобы на него падая свет.
— Я честно пыталась предупредить вас, — продолжала Августа, надеясь, что он поверит по крайней мере в ее искренность. — Я плохо лажу с людьми. Мне приходится притворяться общительной, а для меня это непросто. И самые близкие мне люди всегда… — Августа запнулась. Господи, неужели он собирался ее поцеловать? Скотт медленно водил большими пальцами по ее щекам, и от его прикосновений горела кожа. — Я и вас разочарую в конечном итоге. Обязательно. Не потому, что хочу этого, просто…
— Как вы можете разочаровать кого-то? — мягко прервал он ее. — Вы так талантливы. Умны. Красивы. Вы добры и отзывчивы, когда хотите быть доброй и отзывчивой. С вами весело. Вы сильная и независимая. Не понимаю, о чем это вы только что говорили.
— Пожалуйста, не трогайте меня, — взмолилась Августа, высвободившись из его рук. — Я и пытаюсь объяснить вам так, чтобы вы поняли. Я… — девушка глубоко вздохнула. — Все учителя, которые занимались со мной, считали, что я стану скрипачкой мирового класса, что во мне есть что-то особенное. Они работали со мной часами, месяцами, годами. День за днем. Они научили меня всему, что знали сами. Они жертвовали для меня своим временем и энергией. А я никогда… никогда не поднималась выше просто хорошего уровня. Ничего выдающегося. Ничего феноменального. Я так их всех разочаровала. Всякий раз, когда очередной учитель признавал, что не может больше ничему меня научить, он передавал меня следующему, считая, что подвел меня. И все были разочарованы тем, что не смогли найти ключ, чтобы открыть во мне этот особый дар. Мой папа быстро отстранился от этого, догадываясь, что будет дальше. Но мама не сдавалась. Она наняла агента и специалиста по связям с общественностью. — Августа заложила руки за спину. — Но я не была вундеркиндом, и из меня не получилось виртуоза. Я стала просто хорошей скрипачкой. Одной из многих. Маме пришлось удовлетвориться моей работой в труппе Карнеги-Холл и местом первой скрипки филармонии. И я старалась изо всех сил, чтобы удержаться на этих позициях, потому что… я вовсе не была единственной хорошей скрипачкой в городе.
— Но почему вы так презрительно говорите о своих успехах? — Скотт сделал шаг в ее сторону. — Многие даже ради этого готовы…
— Нет, нет. Не подходите ко мне. Я хотела бы закончить. Понимаете, через несколько лет мне удалось заслужить уважение коллег. Я была одной из самых молодых скрипачек в оркестре. Никогда не опаздывала, никогда не пропускала репетиции или концерты. Усердно работала, не поддавалась собственным настроениям. Через какое-то время дикое напряжение первых лет ослабло, и у меня появились пять свободных минут, чтобы без памяти влюбиться в одного удивительного саксофониста, Нельсона Форджа, который верил в свободу самовыражения. Он показал мне, как получать удовольствие от моей скрипки, играя самую разную музыку. Мы гастролировали по Европе, он таскал меня в разные кабаки и пабы, где скрипачи и саксофонисты выделывали чудеса на своих инструментах. Их музыка так отличалась от того, к чему я привыкла… Все это было так чудесно, так романтично. Мое первое путешествие в Европу. Мой первый роман…
Скотти не понравились мечтательные нотки в ее голосе, когда она заговорила об этом саксофонисте. Совсем не понравились.
— И что же случилось потом? — спросил он, не вполне уверенный в том, что хочет услышать ответ.
— Мы вернулись домой. Мои пять минут истекли. Гастроли закончились. Европа осталась далеко. Я пыталась остаться с ним. Честно пыталась. Но мы оба были заняты почти каждый вечер. У меня начало болеть запястье… Наступил сентябрь, а наш сезон длился обычно с октября по май. До августа, если включить сюда концерты на стадионах. Я не могла… Я стала для него огромным разочарованием. — Последовал короткий хриплый смешок. — Я играла, превозмогая боль в запястье, пока это было возможно. И довела себя до того, что малейшее движение руки причиняло дикую боль. — Тяжелее всего было сказать Скотти о том, что она не смогла удовлетворить мужчину, которого любила. Но ему необходимо было это знать. Августа набрала в легкие побольше воздуху. — Я… я не смогла сделать его счастливым, не смогла удовлетворить его… я не смогла… В общем, однажды я застала его с другой женщиной.
Августа замолчала, ожидая, что знакомая боль вновь захлестнет ее. Но боли не было. Она вообще ничего не чувствовала. И тогда она осторожно перевела дух.
— Я даже не удивилась, — продолжала Августа. — Мне было очень больно, но я все понимала. Ведь это случилось не в первый раз, и Нельсон был не первым человеком, которого я разочаровала, и, как я скоро обнаружила, далеко не последним. Моя мать рыдала в то утро, когда мне сделали операцию. Я слышала это. Она рассказала доктору всю историю моей жизни и заплакала, когда он сказал, что, приложив усилия, я смогу когда-нибудь играть довольно хорошо.
Скотти был поражен историей Августы. У него внутри словно что-то надломилось. И дело было даже не в том несчастье, которое с ней произошло. Его потрясло, что эта хрупкая девушка добровольно взвалила на себя непомерный груз вины. Он никак не мог понять, как, когда это началось. Скорее всего еще в детстве, когда девочкой она взяла на себя ответственность за реализацию чужих надежд и мечтаний.
— Остальное вы знаете, — уныло закончила Августа. — Я рассказала вам все это, чтобы избавить нас обоих от лишней боли и разочарований. Совершенно очевидно, что нас… тянет друг к другу.
— Совершенно очевидно, — с этим он просто не мог не согласиться.
— Но если мы не станем действовать, повинуясь минутным порывам, эти чувства постепенно угаснут. Так будет лучше для нас обоих.
— Гасти, — попытался прервать ее Скотт.
— Я не хотела бы причинять боль еще и вам, Скотти. Думаю, я могла бы в вас влюбиться, но мне горько сознавать, что и вам я могу сделать больно…
— Августа!
— Поэтому, как вы и сами видите, будет гораздо разумнее не начинать роман, заранее обреченный на неудачу.
— Мисс Августа Миллер, — властный тон Скотти заставил ее обернуться и посмотреть на него.
— Что?
— Идите-ка сюда.
Глава 6
— Правда, — улыбнувшись, девочка быстро выпила весь сок.
Скотти внимательно посмотрел на Августу, но ничего не сказал. Дождавшись, когда Хлоя закончит пить, он напомнил, что надо поблагодарить хозяйку, и объявил, что им пора домой.
— Но я хочу послушать музыку, — возразила Хлоя.
— Ты можешь послушать ее от нас.
Да… Когда Скотт Хэммонд исполнял роль отца, он становился просто другим человеком. Тот прежний ужасный Скотт Хэммонд искал любой предлог, чтобы нарушить ее покой. Директор Хэммонд спокойно и по-деловому делал то же самое. Но папа Скотт Хэммонд хотел уйти отсюда поскорее.
— Знаешь что, Хлоя, — произнесла Августа, глядя, как Скотти почти тащит девочку к двери. — Я дам тебе время дойти до дома, выбрать удобное кресло или лечь, а сама открою окна и сыграю песенку специально для тебя. Идет?
— Какую? — Хлоя не желала вступать в переговоры, не обладая всей полнотой информации.
— Я знаю одну песенку о девочке, которая выкрасила свою комнату в красный цвет. Только она была помладше тебя — ей было пять лет.
— И мне пять!
— Пять? А я была уверена, что шесть. Может, даже семь!
— Нет, мне пять, — Хлоя была явно польщена.
— Ну вот, и той девочке в песенке тоже пять. Хочешь, чтобы я сыграла ее для тебя?
— Да. Только не отрывок — а всю целиком!
— Конечно. Только знаешь — в этой песне нет слов. Ты должна закрыть глаза и представить себе эту девочку. Сможешь?
— Конечно. Я многое умею делать в голове. Пошли, папа!
Но папа не сразу повернулся к выходу. Он не мог отвести глаз от Августы. И во взгляде его горело уже знакомое ей желание. Скотти тоже не забыл вчерашний поцелуй.
У Августы вдруг закружилась голова и чуть онемели кончики пальцев.
— Может, мне подождать? — спросила она. — Пока вы ее вымоете. Она так измазалась!
Скотти молча покачал головой, затем пояснил:
— Через три часа ей все равно пора купаться. Еще через час — спать. А в девять я выйду на крыльцо.
Августа не знала, что на это ответить. Скотт не просто делился с ней информацией — это было откровенное предложение, которое она не могла не понять.
Прежде чем она успела придумать ответ, Скотти ушел. Что ж, у нее хоть есть время на раздумья. Она и так уже думает о Скотте Хэммонде куда больше, чем хотелось бы. Пожалуй, для обоих будет лучше, если теперь она станет его избегать. Обходить или переходить на другую сторону улицы, едва завидев его вдалеке.
Если человек проиграл несчетное число этюдов и теперь запястье больно ноет, а по телевизору ничего нет, и трижды прочитана одна и та же страница в книге — что плохого в том, чтобы выйти ненадолго на крыльцо подышать воздухом?
Августа выключила свет и постаралась не хлопнуть дверью. Вместо того чтобы сесть на плетеный стул, на котором ее было бы слишком хорошо видно, она опустилась на верхнюю ступеньку и устало прислонилась к перилам.
Впервые Августа увидела свой дом вот таким же теплым летним вечером и влюбилась в него с первого взгляда. И дом, и все, что его окружало, словно существовали в другом времени, по-хорошему наивном и спокойном. В том времени, когда достаточно было просто быть таким, какой ты есть, и совсем не обязательно становиться кем-то более важным и значительным. Чудное время, когда можно было бездумно валяться на траве, греясь на солнце, когда вечерние сумерки таили очарование, а не угрозу, и когда городок, где живешь, казался целой Вселенной.
А впрочем, была ли ее жизнь когда-нибудь такой простой и безмятежной? Или воспоминания о детстве — лишь сон, зыбкий мираж? Кто и когда запретил кататься возле дома на роликовой доске? В какой момент скрипка полностью заменила игры со сверстниками?
Ей нравился район, где стоял ее новый дом. Нравилось, что по субботам соседи подстригали свои газоны. Нравилось смотреть, как детишки катаются на велосипедах и играют с мячом на улице. Августе даже нравилась отведенная ей роль старушки мисс Миллер, которая, делая вид, что сердится, вытаскивает из своих клумб залетевшие туда мячи. Ей нравилось слушать, как мамы зовут своих детей ужинать, и наслаждаться тишиной по вечерам, когда всех маленьких обитателей улицы укладывали спать.
Нравилось думать о том, что ее район — один из миллиардов таких же небольших пригородных районов, где люди ведут размеренный образ жизни, занимаются простыми, обыденными вещами, которыми занималась и она, пока хирургические инструменты не изменили так круто ее жизнь. Человечество двинулось дальше без нее, но все же мир изменился не настолько, чтобы она не могла найти в нем нового места.
Странно, как это ей раньше не приходила в голову одна очевидная мысль: возможно, музыка изменила ее не так уж сильно, как ей казалось. Если ведешь другой образ жизни, это вовсе не значит, что ты меняешься изнутри.
Честно говоря, она не слишком задумывалась над всем этим в последнее время, просто плыла по течению. Все случилось так быстро. Боль. Операция. Жалостливые взгляды. Полный крах карьеры. Затем приезд в Тай-лервилл. Школа. Только теперь жизнь ее начала налаживаться, и она могла спокойно подумать о дальнейшем, наметить какие-то планы.
В соседнем доме тихо хлопнула дверь, и Августе вдруг захотелось стать невидимкой.
Да что же она делает? Неужели так и будет прятаться, чтобы избежать любых перемен в своей жизни?
Ей захотелось дать понять Скотти, что она принимает его вызов, что она не боится его, что хочет быть рядом с ним. При мысли о том, что он ждет ее на крыльце своего дома, кровь быстрее побежала по жилам, тело напряглось, изнывая от желания. Да, она хотела его. Глупо было себя обманывать. Хотела с самого начала, с тех пор, как увидела.
Закрыв лицо руками, Августа стала мерно раскачиваться взад-вперед. Она просто не могла больше бороться ни с ним, ни с собой.
Услышав шорох шагов на дорожке, девушка вздрогнула от неожиданности. Боже, что же ей теперь делать? Спрятаться? Убежать? Остаться?
Скотти вздрогнул, когда Августа появилась прямо перед ним, словно материализовавшись из сгущающейся тьмы.
— Вы напугали меня, — усмехнулся он, протягивая руки, чтобы обнять ее.
— Извините, я не хотела, — Августа отстранилась, избегая объятия.
— Ничего, — Скотти покорно сложил руки на груди. — Я не думал… то есть, я думал… — И он вдруг громко рассмеялся.
Августа тоже едва не засмеялась, но побоялась, что смех ее покажется Скотти истеричным.
— Добрый вечер, — сказал Скотти, словно начиная все сначала.
— Добрый вечер.
— Я пригласил бы вас погулять, но мне не хочется оставлять Хлою одну. Как насчет того, чтобы покачаться на качелях?
— На качелях? А, — догадалась девушка. — У вас на крыльце? Почему бы и нет.
— Вообще Хлоя спит крепко, — пояснил Скотти. — Но все-таки для нее это незнакомый дом в незнакомом городе с незнакомыми ночными звуками.
— Понимаю.
Он взял ее за руку, и Августа нервно вздрогнула от этого невинного прикосновения.
— Я оставил бы на крыльце свет, но… насекомые — вы понимаете.
— О, я тоже, — воскликнула Августа. — Я хочу сказать — именно поэтому я тоже не включила свет у себя. Жаль, что сейчас не полнолуние.
Они шли в полной темноте. Гравий громко хрустел у них под ногами. Действительно, полная луна была бы сейчас как нельзя кстати. Воздух, казалось, был пропитан романтикой, и им обоим было почему-то неловко.
— Осторожнее, — предупредил Скотти. — Здесь где-то валяется велосипед Хлои.
— Я видела вас вечером во дворе, — сказала Августа. — Хлоя неплохо катается. Скоро уже можно будет снять дополнительные колеса.
— Возможно. Но они с матерью живут в городском многоквартирном доме, и у нее нет возможности потренироваться. Поэтому она все забывает в промежутках между визитами ко мне и чувствует себя неуверенно на велосипеде.
— Говорят, что, когда научишься, уже никогда не забудешь приобретенных навыков. — Августа почувствовала, как ее тихонько тянут за руку, и последовала за Скотти на крыльцо. — Лидди до сих пор умеет ездить на велосипеде. Пока не родился Тодд, они с Аланом сажали двух старших мальчиков на специальные сиденья и отправлялись в долгие велосипедные прогулки. У них даже были специальные детские шлемы и все такое.
— А вы научились кататься?
— Не было времени, — пожаловалась Гасти. — Надо было много репетировать.
Скотти подозревал, что Августа была лишена многих детских радостей, и не стоит напоминать ей об этом сейчас — это только испортит им обоим настроение. Он подвел девушку к качелям и предложил сесть, но сам продолжал стоять рядом.
— Можно спросить вас кое о чем?
— Конечно.
— Ваши цветы… Вы не очень рассердились? Я объяснил Хлое, что нельзя рвать цветы в чужом саду. Жалею, что не сделал этого раньше. Я не ожидал…
— Ох, лучше бы вы этого не делали! — с жаром прервала его Августа, вскочив с качелей. Ей требовалось движение, она просто не могла усидеть спокойно под его пристальным взглядом. — То есть хорошо, что вы объяснили все это Хлое, но лучше бы вы этого не делали. Она ведь хотела как лучше…
— Как лучше?
— Ну, она ведь нарвала цветы для меня. Чтобы сделать мне приятное. И я бы не хотела, чтобы у Хлои сложилось впечатление, что я недовольна ее подарком.
Августа подошла к перилам веранды и стала смотреть на освещенные окна соседних домов. А Скотти с раскаянием думал, что зря поспешил отчитать дочь, не разобравшись, в чем дело. Для женщины, не имевшей собственных детей, Гасти удивительно тонко чувствовала их нужды и настроения. А может быть, эта чувствительность объяснялась именно тем, что у нее нет своих детей?
— Тогда я дважды перед вами в долгу, — сказал Скотти. Девушка вопросительно посмотрела на него через плечо. — Сначала лестница, теперь цветы.
Августа рассмеялась, снова повернувшись к перилам.
— Хлое понравилась песенка, которую вы для нее сыграли. — Скотти присел на перила рядом с девушкой. — Она сказала, что слышит в этой музыке звуки счастья.
— Я тоже любила эту песенку, когда была маленькой. Ее играл для меня отец. — Августа на мгновение замолчала, улыбаясь своим мыслям. — Конечно, эта песенка вовсе не о маленькой девочке, покрасившей свою спальню в красный цвет. Как вы думаете, Хлоя будет очень разочарована, когда узнает об этом?
— Конечно, нет. — Между ними снова повисла неловкая тишина. Первым ее решился нарушить Скотти. — Каким он был, ваш отец?
— Спокойным, добрым, — пожав плечами, Августа сделала несколько шагов в сторону лестницы. — Никогда не считал себя скрипачом. Просто говорил, что играет на скрипке, но не называл себя музыкантом. Отец был самоучкой. Играл по слуху, не умел читать нот. Он играл с небольшим оркестриком в основном в ирландских пабах, иногда в барах в западном стиле. Играл все — от джаза до музыки кантри времен шестидесятых.
— Но он не был так талантлив, как вы, — предположил Скотти.
Привалившись спиной к белой колонне, поддерживающей навес, девушка задумчиво посмотрела на него и покачала головой:
— Это не совсем так. Кое в чем он был даже лучше. Я люблю музыку и уважаю свой талант. Но отец еще очень нежно относился к самому инструменту. Я часто думаю, что с таким же успехом могла бы научиться играть на пианино или флейте. Для отца же существовала только скрипка. Ее звук, форма, ощущение дерева под руками… Лицо его светлело всякий раз, когда он брал в руки инструмент, и он… он словно был не с нами, когда начинал играть. Может быть, на небесах. Это видно было по выражению его лица, по тому, как он двигался… — Девушка вдруг рассмеялась. — Извините, наверное, я говорю больше, чем вы хотели бы услышать.
— Вовсе нет. Люблю слушать истории о других людях. Они просто завораживают меня. Я ведь экстраверт, если вы помните.
— И вы, вне сомнения, заметили, что я, напротив, очень замкнута, не люблю открываться перед людьми…
— Нет. Вовсе не заметил. Здесь все любят вас, а дети так просто обожают. — Скотти с любопытством поглядел на Августу. — А какой считаете себя вы сами?
Августа не спешила с ответом.
Это была чудесная ночь, спокойная, ясная. Такая ясная, что звезды в небе напоминали огромные бриллианты, рассыпанные по черному бархату. Такая тихая, что можно было говорить шепотом и все же расслышать друг друга. Она вздохнула.
— Сейчас я уже не знаю, — призналась она.
— Хорошо, тогда расскажите, какой вы были раньше.
— Я была довольно поверхностной особой. Иначе я оказалась бы лучше подготовлена к тому, что со мной случилось.
— Готовой к чему? — уточнил Скотти.
— Не знаю. К тому, наверное, чтобы прожить остаток своей жизни так, как я живу сейчас.
И снова он разглядел в ней растерянность и уязвимость, так не вязавшиеся с образом сильной, решительной женщины. Скотти сжал руки в кулак, стараясь справиться с вдруг охватившим его желанием обнять девушку, привлечь ее к себе, встряхнуть как следует за плечи, а потом доходчиво объяснить, сколь многого ей удалось добиться в жизни и как много она значит для людей, искренне заботящихся о ней. Таких, как он.
— А как бы вы хотели прожить остаток жизни? — поинтересовался Скотти, от души надеясь, что в этой жизни найдется местечко и для него. — Я уже спрашивал вас, но вы сказали, что ни в чем больше не уверены…
— Так оно и есть. Я просто… — Августа долго молчала, прежде чем продолжить. Но в конце концов решила, что Скотти должен знать. — Я просто не хотела бы никого больше разочаровывать.
Скотти с трудом отвел взгляд от ее лица. Ему не хотелось смущать ее.
— Кого же вы успели разочаровать?
Он подозревал, что Августе не слишком приятна его назойливость, но просто не мог не задать этот вопрос.
— Проще перечислить тех моих знакомых, кто избежал этой участи. — Августа медленно перешла на другую сторону лестницы, неосознанно пытаясь отгородиться от него, не подпустить слишком близко… Затем она тихо заговорила, надеясь, что Скотти не расслышит и поленится переспрашивать:
— Это мое основное занятие. Видите ли, я всегда всех разочаровываю, причиняю боль. Я не хочу никому зла, но так уже получается, причем постоянно. Мне удается как-то убедить окружающих потратить на меня свои знания, опыт, свою любовь и изрядную часть своей жизни. А потом я подвожу их, фактически предаю.
Скотти не мог больше этого переносить. Медленно подойдя к девушке, он взял в ладони ее лицо и повернул его так, чтобы на него падая свет.
— Я честно пыталась предупредить вас, — продолжала Августа, надеясь, что он поверит по крайней мере в ее искренность. — Я плохо лажу с людьми. Мне приходится притворяться общительной, а для меня это непросто. И самые близкие мне люди всегда… — Августа запнулась. Господи, неужели он собирался ее поцеловать? Скотт медленно водил большими пальцами по ее щекам, и от его прикосновений горела кожа. — Я и вас разочарую в конечном итоге. Обязательно. Не потому, что хочу этого, просто…
— Как вы можете разочаровать кого-то? — мягко прервал он ее. — Вы так талантливы. Умны. Красивы. Вы добры и отзывчивы, когда хотите быть доброй и отзывчивой. С вами весело. Вы сильная и независимая. Не понимаю, о чем это вы только что говорили.
— Пожалуйста, не трогайте меня, — взмолилась Августа, высвободившись из его рук. — Я и пытаюсь объяснить вам так, чтобы вы поняли. Я… — девушка глубоко вздохнула. — Все учителя, которые занимались со мной, считали, что я стану скрипачкой мирового класса, что во мне есть что-то особенное. Они работали со мной часами, месяцами, годами. День за днем. Они научили меня всему, что знали сами. Они жертвовали для меня своим временем и энергией. А я никогда… никогда не поднималась выше просто хорошего уровня. Ничего выдающегося. Ничего феноменального. Я так их всех разочаровала. Всякий раз, когда очередной учитель признавал, что не может больше ничему меня научить, он передавал меня следующему, считая, что подвел меня. И все были разочарованы тем, что не смогли найти ключ, чтобы открыть во мне этот особый дар. Мой папа быстро отстранился от этого, догадываясь, что будет дальше. Но мама не сдавалась. Она наняла агента и специалиста по связям с общественностью. — Августа заложила руки за спину. — Но я не была вундеркиндом, и из меня не получилось виртуоза. Я стала просто хорошей скрипачкой. Одной из многих. Маме пришлось удовлетвориться моей работой в труппе Карнеги-Холл и местом первой скрипки филармонии. И я старалась изо всех сил, чтобы удержаться на этих позициях, потому что… я вовсе не была единственной хорошей скрипачкой в городе.
— Но почему вы так презрительно говорите о своих успехах? — Скотт сделал шаг в ее сторону. — Многие даже ради этого готовы…
— Нет, нет. Не подходите ко мне. Я хотела бы закончить. Понимаете, через несколько лет мне удалось заслужить уважение коллег. Я была одной из самых молодых скрипачек в оркестре. Никогда не опаздывала, никогда не пропускала репетиции или концерты. Усердно работала, не поддавалась собственным настроениям. Через какое-то время дикое напряжение первых лет ослабло, и у меня появились пять свободных минут, чтобы без памяти влюбиться в одного удивительного саксофониста, Нельсона Форджа, который верил в свободу самовыражения. Он показал мне, как получать удовольствие от моей скрипки, играя самую разную музыку. Мы гастролировали по Европе, он таскал меня в разные кабаки и пабы, где скрипачи и саксофонисты выделывали чудеса на своих инструментах. Их музыка так отличалась от того, к чему я привыкла… Все это было так чудесно, так романтично. Мое первое путешествие в Европу. Мой первый роман…
Скотти не понравились мечтательные нотки в ее голосе, когда она заговорила об этом саксофонисте. Совсем не понравились.
— И что же случилось потом? — спросил он, не вполне уверенный в том, что хочет услышать ответ.
— Мы вернулись домой. Мои пять минут истекли. Гастроли закончились. Европа осталась далеко. Я пыталась остаться с ним. Честно пыталась. Но мы оба были заняты почти каждый вечер. У меня начало болеть запястье… Наступил сентябрь, а наш сезон длился обычно с октября по май. До августа, если включить сюда концерты на стадионах. Я не могла… Я стала для него огромным разочарованием. — Последовал короткий хриплый смешок. — Я играла, превозмогая боль в запястье, пока это было возможно. И довела себя до того, что малейшее движение руки причиняло дикую боль. — Тяжелее всего было сказать Скотти о том, что она не смогла удовлетворить мужчину, которого любила. Но ему необходимо было это знать. Августа набрала в легкие побольше воздуху. — Я… я не смогла сделать его счастливым, не смогла удовлетворить его… я не смогла… В общем, однажды я застала его с другой женщиной.
Августа замолчала, ожидая, что знакомая боль вновь захлестнет ее. Но боли не было. Она вообще ничего не чувствовала. И тогда она осторожно перевела дух.
— Я даже не удивилась, — продолжала Августа. — Мне было очень больно, но я все понимала. Ведь это случилось не в первый раз, и Нельсон был не первым человеком, которого я разочаровала, и, как я скоро обнаружила, далеко не последним. Моя мать рыдала в то утро, когда мне сделали операцию. Я слышала это. Она рассказала доктору всю историю моей жизни и заплакала, когда он сказал, что, приложив усилия, я смогу когда-нибудь играть довольно хорошо.
Скотти был поражен историей Августы. У него внутри словно что-то надломилось. И дело было даже не в том несчастье, которое с ней произошло. Его потрясло, что эта хрупкая девушка добровольно взвалила на себя непомерный груз вины. Он никак не мог понять, как, когда это началось. Скорее всего еще в детстве, когда девочкой она взяла на себя ответственность за реализацию чужих надежд и мечтаний.
— Остальное вы знаете, — уныло закончила Августа. — Я рассказала вам все это, чтобы избавить нас обоих от лишней боли и разочарований. Совершенно очевидно, что нас… тянет друг к другу.
— Совершенно очевидно, — с этим он просто не мог не согласиться.
— Но если мы не станем действовать, повинуясь минутным порывам, эти чувства постепенно угаснут. Так будет лучше для нас обоих.
— Гасти, — попытался прервать ее Скотт.
— Я не хотела бы причинять боль еще и вам, Скотти. Думаю, я могла бы в вас влюбиться, но мне горько сознавать, что и вам я могу сделать больно…
— Августа!
— Поэтому, как вы и сами видите, будет гораздо разумнее не начинать роман, заранее обреченный на неудачу.
— Мисс Августа Миллер, — властный тон Скотти заставил ее обернуться и посмотреть на него.
— Что?
— Идите-ка сюда.
Глава 6
Она никак не ожидала, что Скотт Хэммонд окажется таким глупцом!
Разве она только что не объяснила ему, что было бы ошибкой связываться с ней? Разве не растолковала подробно, почему сама не хочет иметь с ним дело? Или он не слышал ни слова из того, что она сказала?
Темное пространство между ними словно сгустилось и звенело от охватившего обоих желания. Как же ей спасти его от разочарований, если он не хочет прислушаться к ее словам?
— Подойдите сюда, — снова попросил Скотт, и на этот раз голос его был тихим и мягким.
— Скотти.
— Подойдите!
Нервно сглотнув, девушка медленно, с трудом сделала шаг в его сторону.
— Вы совершаете ошибку…
— Ближе.
— Мы пожалеем об этом, вы пожалеете об этом.
Но каждый следующий шаг казался чуть легче предыдущего. И ей вовсе не хотелось останавливаться.
— Еще ближе.
Она почти физически ощутила, что оказалась в пределах его личного пространства. Здесь было теплее, воздух вокруг словно накалился от едва сдерживаемой страсти и неутоленного желания. Она почувствовала на талии руку Скотти. Затем он коснулся ее щеки, властно положил ладонь на затылок, привлекая ближе к себе.
— Вы делаете глупость, — последнее, что смогла произнести Августа, прежде чем у нее перехватило дыхание.
— Не думаю, — прошептал Скотти, вдыхая аромат ее волос. — У меня множество недостатков, но глупость не входит в их число.
И он завладел ее губами, дразня и лаская, бросая вызов несговорчивой судьбе. От этого можно было сойти с ума.
— Но это не правильно, — пробормотала Августа, отрываясь на миг от его губ.
— Тогда почему это так приятно? — последовал еще один поцелуй. — И почему кажется таким правильным?
Хороший вопрос. Но ей придется подумать об этом потом. А сейчас все ее чувства слились в одно горячее желание — касаться Скотти, ощущать всей кожей его горячее сильное тело, чувствовать вкус его губ.
Нет, он был вовсе не глуп. Он свел ее с ума своими долгими страстными поцелуями, затормозившими ее мыслительный процесс и возбудившими до предела давно дремавшую чувственность. Поцелуи эти перенесли ее в другой мир, где реальностью был только Скотти, и в этом мире она хотела бы остаться навсегда. А Скотти едва сдерживал свое яростное желание, стараясь не напугать девушку. Но как же он хотел ее, как изголодался по ней!
Его поцелуй был горячим, глубоким и страстным. Потом стал медленным и эротичным. А руки поднимали тем временем складки ее юбки, обнажая красивые стройные ноги и упругие ягодицы.
Кожа Скотти под тонкой тканью рубашки была такой теплой. Августе не терпелось прикоснуться к ней. Скотти резко прижал девушку к стене, склонился ниже. Его горячее дыхание обжигало ей щеки. Пальцы его проникли под тонкие шелковые трусики, и тело Августы пронзило острое желание.
Вырвавшийся у нее сдавленный стон послужил Скотти сигналом, что его ласки достигли цели. И она тоже хочет его, теперь он был уверен в этом. Он обрел целый мир, целуя эти теплые губы, и ему не хотелось останавливаться, ведь впереди ожидали новые открытия. Очень хотелось продолжить, но он не мог оторваться от ее манящих губ.
Августа едва держалась на ногах. Как сквозь туман она почувствовала, что ее ведут по крыльцу к двери дома, и заволновалась. Если он собирался ограничиться поцелуями, то на крыльце было достаточно темно. Но если…
— О боже! — произнесла она, понимая, что сейчас произойдет неизбежное.
Скотти лишь усмехнулся в ответ, открывая дверь и пропуская ее вперед. Он понимал, что спорить с Августой бесполезно. Она считала себя неудачницей, приносящей всем одни разочарования, и не поверит ему, что бы он ни говорил. Гораздо быстрее и проще — а главное, приятнее — будет просто показать ей, насколько она не права. На самом деле она особенная, неподражаемая…
Августе даже не пришло в голову сказать ему, что она не хочет идти с ним в дом. Это было бы ложью, и Скотти имел все основания этому не поверить. Они были обречены на это грехопадение, и Августа никогда не чувствовала себя такой счастливой. Но в то же время ее душил страх.
— А как же Хлоя? — прошептала она, чувствуя, как обнимают ее сильные руки Скотти, как губы его касаются чувствительного места на шее.
— Она крепко спит у себя наверху. — Скотти расстегивал уже верхние пуговицы ее платья, его губы ласкали плечо.
— Что, если девочка проснется?
— Не проснется.
— Если все-таки? Что ты тогда будешь делать?
Скотти развернул девушку к себе лицом, обхватил ладонями ее щеки и нежно поцеловал.
— Если Хлоя проснется, мне придется пойти к ней. Я дам ей стакан воды и расскажу сказку. Потом дождусь, пока она заснет. А что будешь делать ты?
Разве она только что не объяснила ему, что было бы ошибкой связываться с ней? Разве не растолковала подробно, почему сама не хочет иметь с ним дело? Или он не слышал ни слова из того, что она сказала?
Темное пространство между ними словно сгустилось и звенело от охватившего обоих желания. Как же ей спасти его от разочарований, если он не хочет прислушаться к ее словам?
— Подойдите сюда, — снова попросил Скотт, и на этот раз голос его был тихим и мягким.
— Скотти.
— Подойдите!
Нервно сглотнув, девушка медленно, с трудом сделала шаг в его сторону.
— Вы совершаете ошибку…
— Ближе.
— Мы пожалеем об этом, вы пожалеете об этом.
Но каждый следующий шаг казался чуть легче предыдущего. И ей вовсе не хотелось останавливаться.
— Еще ближе.
Она почти физически ощутила, что оказалась в пределах его личного пространства. Здесь было теплее, воздух вокруг словно накалился от едва сдерживаемой страсти и неутоленного желания. Она почувствовала на талии руку Скотти. Затем он коснулся ее щеки, властно положил ладонь на затылок, привлекая ближе к себе.
— Вы делаете глупость, — последнее, что смогла произнести Августа, прежде чем у нее перехватило дыхание.
— Не думаю, — прошептал Скотти, вдыхая аромат ее волос. — У меня множество недостатков, но глупость не входит в их число.
И он завладел ее губами, дразня и лаская, бросая вызов несговорчивой судьбе. От этого можно было сойти с ума.
— Но это не правильно, — пробормотала Августа, отрываясь на миг от его губ.
— Тогда почему это так приятно? — последовал еще один поцелуй. — И почему кажется таким правильным?
Хороший вопрос. Но ей придется подумать об этом потом. А сейчас все ее чувства слились в одно горячее желание — касаться Скотти, ощущать всей кожей его горячее сильное тело, чувствовать вкус его губ.
Нет, он был вовсе не глуп. Он свел ее с ума своими долгими страстными поцелуями, затормозившими ее мыслительный процесс и возбудившими до предела давно дремавшую чувственность. Поцелуи эти перенесли ее в другой мир, где реальностью был только Скотти, и в этом мире она хотела бы остаться навсегда. А Скотти едва сдерживал свое яростное желание, стараясь не напугать девушку. Но как же он хотел ее, как изголодался по ней!
Его поцелуй был горячим, глубоким и страстным. Потом стал медленным и эротичным. А руки поднимали тем временем складки ее юбки, обнажая красивые стройные ноги и упругие ягодицы.
Кожа Скотти под тонкой тканью рубашки была такой теплой. Августе не терпелось прикоснуться к ней. Скотти резко прижал девушку к стене, склонился ниже. Его горячее дыхание обжигало ей щеки. Пальцы его проникли под тонкие шелковые трусики, и тело Августы пронзило острое желание.
Вырвавшийся у нее сдавленный стон послужил Скотти сигналом, что его ласки достигли цели. И она тоже хочет его, теперь он был уверен в этом. Он обрел целый мир, целуя эти теплые губы, и ему не хотелось останавливаться, ведь впереди ожидали новые открытия. Очень хотелось продолжить, но он не мог оторваться от ее манящих губ.
Августа едва держалась на ногах. Как сквозь туман она почувствовала, что ее ведут по крыльцу к двери дома, и заволновалась. Если он собирался ограничиться поцелуями, то на крыльце было достаточно темно. Но если…
— О боже! — произнесла она, понимая, что сейчас произойдет неизбежное.
Скотти лишь усмехнулся в ответ, открывая дверь и пропуская ее вперед. Он понимал, что спорить с Августой бесполезно. Она считала себя неудачницей, приносящей всем одни разочарования, и не поверит ему, что бы он ни говорил. Гораздо быстрее и проще — а главное, приятнее — будет просто показать ей, насколько она не права. На самом деле она особенная, неподражаемая…
Августе даже не пришло в голову сказать ему, что она не хочет идти с ним в дом. Это было бы ложью, и Скотти имел все основания этому не поверить. Они были обречены на это грехопадение, и Августа никогда не чувствовала себя такой счастливой. Но в то же время ее душил страх.
— А как же Хлоя? — прошептала она, чувствуя, как обнимают ее сильные руки Скотти, как губы его касаются чувствительного места на шее.
— Она крепко спит у себя наверху. — Скотти расстегивал уже верхние пуговицы ее платья, его губы ласкали плечо.
— Что, если девочка проснется?
— Не проснется.
— Если все-таки? Что ты тогда будешь делать?
Скотти развернул девушку к себе лицом, обхватил ладонями ее щеки и нежно поцеловал.
— Если Хлоя проснется, мне придется пойти к ней. Я дам ей стакан воды и расскажу сказку. Потом дождусь, пока она заснет. А что будешь делать ты?