Он нахмурился, видно, понял, что я лгу, чтобы как-то загладить хамство своей партнерши. Проводив взглядом Глорию, удалявшуюся по площадке, он снова посмотрел на меня:
— Каковы ваши шансы выиграть дерби сегодня вечером?
— Вполне приличные, — заверил я. — Знаете, тут главное не выиграть, главное не проиграть. Если окажешься последним, тебя дисквалифицируют.
— Допустим, «Пиво „Джонатан”» установит премию для победителя — двадцать пять долларов. Думаете, у вас есть шанс выиграть?
— Разумеется, мы будем стараться изо всех сил, — заверил я.
— В таком случае решено, — сказал он, оглядев меня с головы до пят. — Миссис Лейден говорила мне, что вы надеетесь пробиться в кино. Это серьезно?
— Надеюсь, — ответил я. — Но не как актер. Хочу быть режиссером.
— А работать в нашей фирме у вас нет желания?
— Но я не умею…
— А вы когда-нибудь ставили фильмы?
— Нет, пока нет, но я не боюсь попробовать. Знаю, что справлюсь, и неплохо, — ответил я. — Ну, конечно, речь не о суперфильме вроде тех, что снимают Болеславский, или Мамулян, или Кинг Видор, — для начала я имею в виду совершенно иное
— Например?
— Ну, что-нибудь короткометражное, хватило бы пары сотен метров. День из жизни обычного старьевщика или любого другого простого человека — знаете, такого, что зарабатывает тридцать долларов в неделю и должен кормить семью, и купить домик, и машину, и радиоприемник… такого, за которым неотступно следят кредиторы. Ничего, кроме самой жизни, — только камеры, рассказывающие о ней.
— Понимаю…
— Я не хотел вам надоедать, но мне так редко удается найти кого-то, кто бы меня выслушал, что просто не могу остановиться.
— Мне это не надоедает, напротив, это интересно, — сказал он. — Возможно, я…
— Добрый вечер. — В ложу вошла миссис Лейден. Мистер Максвелл встал. — Это мое место, Джон, — сказала миссис Лейден. — Ты садись вот сюда.
Максвелл рассмеялся и пересел в другое кресло.
— Ну, сегодня вы прекрасно выглядите, — повернулась она ко мне.
— Впервые в жизни я надел смокинг, — признался я и покраснел. — Мистер Дональд взял напрокат для всех мужчин смокинги, а девушкам — вечерние платья. Мы все пойдем в свадебном кортеже.
— Ну, что ты скажешь, Джон? — спросила миссис Лейден Максвелла.
— Он мне нравится, — ответил Максвелл.
— А на мнение Джона можно положиться, — сказала миссис Лейден.
Тут я понял наконец, почему Максвелл задавал мне все эти вопросы.
— Прошу сюда, ребята! — позвал Рокки в микрофон. — Попрошу всех сюда, дамы и господа. Через несколько минут начнется торжественный обряд бракосочетания пары номер семьдесят один — Ви Лоуэлл и Мери Хоули. И не забывайте, пожалуйста, что свадьбой наша сегодняшняя вечерняя программа не исчерпывается. Свадьба — только начало. Только начало, — повторил он. — После свадьбы последует дерби.
Сокс Дональд что-то шепнул ему.
— Дамы и господа! — объявил Рокки. — Позвольте представить вам священника, который проведет обряд бракосочетания… всем вам прекрасно известного… преподобного Оскара Гильдера. Вы присоединитесь к нам, ваше преподобие?
Священник вышел на площадку и под аплодисменты публики зашагал к помосту.
— По местам! — скомандовал нам Сокс.
Мы разошлись на заранее отведенные места: девушки на один край помоста, мужчины на другой.
— Прежде чем свадебный кортеж начнет св шествие, — сказал Рокки, — хочу еще раз поблагодарить тех, кто сделал возможным это торжественное событие. — Он скосил глаза на листок бумаги. — Свадебное платье для невесты предоставлено салоном мод «Бон-Тон», хозяин мистер Самуэльс. Поприветствуйте, пожалуйста, мистера Самуэльса.
Мистер Самуэльс поклонился аплодирующей публике.
— Туфельки для невесты предоставил обувной магазин «Хрустальный башмачок» с Мейн-стрит. Здесь мистер Девис? Встаньте, пожалуйста, мистер Девис.
Мистер Девис поднялся со своего места.
— Чулки и шелковое… гм, ну, сами знаете что… прислано из ателье мод «Ролли» для элегантных девушек. Где вы, мистер Лайтфут?
Мистер Лайтфут встал, публика свистела и выла.
— О прическе невесты позаботился салон красоты «Помпадур». Здесь ли мисс Смит?
Мисс Смит помахала зрителям в знак привет
— А жениха с головы до ног любезно одела фирма мистера Тауэра по пошиву мужской одежды. Прошу вас, мистер Тауэр…
Мистер Тауэр вытянулся рядом со своим креслом.
— Все цветы для нашего торжества предоставлены школой цветоводов с Пихтового нагорья Прошу, мистер Дюпре…
Мистер Дюпре встал.
— А теперь, дамы и господа, я передаю микрофон преподобному Оскару Гильдеру, который совершит обряд бракосочетания и соединит эти очаровательные создания…
Стойку с микрофоном он отдал Ролло, переставившему ее с помоста на площадку. Преподобный Гильдер приблизился к микрофону, кивнул оркестру, и свадебный кортеж пришел в движение. Обе линии кортежа, мужчины с одной стороны, девушки с другой, дошли до конца зала и вернулись к священнику. Я впервые видел девушек не в брюках и не в спортивной форме.
Шествие мы репетировали в тот день дважды, и нас учили, что каждый раз нужно приостановиться, прежде чем сделать следующий шаг. Невеста и жених ждали за сценой, но стоило им только появиться, как зал разразился криками и аплодисментами. Миссис Лейден кивнула, когда я проходил мимо нее. У сцены мы разошлись по местам и остановились, а Ви и Мери с шафером, которым был Кид Камм, и подружкой невесты — Джеки Миллер — двинулись дальше, к священнику. Тот кивнул оркестру, музыка смолкла, и началась церемония. Все время, пока она длилась, я смотрел на Глорию. Мне еще не представился случай сказать ей, как безобразно она вела себя с мистером Максвеллом, и я все ждал, когда она взглянет на меня, чтобы намекнуть — мне многое надо сообщить ей, когда останемся одни.
— …И объявляю вас мужем и женой! — произнес преподобный Гильдер. Склонив голову, он начал читать молитву: — Господь — мой пастырь, и да благословит Он житие мое. На паствах зеленых пасет он меня, к водам тихим меня приводит. Душу мою очищает, ведет меня по тропам справедливости во имя Свое. И если придется мне идти под сенью смерти, не будет страха в душе моей, ибо Ты со мной. Ты щит мой пред лицом врагов моих, Ты умащаешь власы мои, чашу мою наполняешь до краев. Пусть доброта и милосердие Твое пребудут надо мной все дни жизни моей, и пребуду я в доме Господнем во веки веков.
Когда священник умолк, Ви робко поцеловал Мери в щечку и все столпились вокруг них. Зал сотрясался от топота и оваций.
— Минутку… еще минутку! — кричал Рокки микрофон. — Всего минутку, дамы и господа!
Шум стих, и в этот момент с противоположног конца зала, из «Пальмовой рощи», долетел звук бьющегося стекла.
— Нет!.. — крикнул какой-то мужчина.
И тут прогремели пять выстрелов, один за другим. В публике поднялся крик.
— Оставайтесь на своих местах! Все оставайтес на своих местах! — надрывался Ролло.
Часть зрителей кинулись к «Пальмовой роще» выяснить, что случилось, и я присоединился к ним. Сокс Дональд обогнал меня, шаря рукой в заднем кармане
Перескочив через барьер в пустую ложу, я мчался следом за Соксом. У бара толпились и шумели люди, смотревшие куда-то вниз и пытавшиеся протиснуться к стойке поближе. Сокс пробрался вперед, и я тоже.
На полу лежал мертвый мужчина.
— Кто это сделал? — спросил Сокс.
— Он вон там, — ответил кто-то.
Сокс рванулся вперед, я — за ним. Меня несколько удивило, что за моей спиной оказалась Глория.
Парень, который стрелял, стоял у бара, опираясь на стойку. По лицу его стекала струйка крови. Сокс шагнул к нему.
— Он первый начал, Сокс, — сказал парень. — Хотел меня убить… ударил пивной бутылкой…
— Монк, ты засранец проклятый! — завопил Сокс и огрел его дубинкой по физиономии. Монк завалился на стойку, но не упал. Сокс молотил его снова, и снова, и снова, а кровавые брызги летели на всех и вся вокруг. Он буквально вбил парня в стойку.
— Эй, Сокс! — позвал кто-то.
Метрах в десяти от нас была еще одна кучка сбившихся в кружок людей, они тоже смотрели на пол, отталкивая друг друга. Мы пробились в середину — и там лежала она.
— О черт! — охнул Дональд.
Это была миссис Лейден, и у нее на лбу темнела маленькая дырочка. Джон Максвелл, упав на колени рядом, поддерживал ей голову… потом осторожно положил ее на пол и встал. Голова миссис Лейден медленно повернулась в сторону, и кровь, скопившаяся в глазнице, вытекла на пол.
Джон Максвелл заметил нас с Глорией.
— Вместе с другими арбитрами она шла готовиться к дерби, — сказал он. — Шальная пуля…
— Жаль, что не в меня, — прошептала Глория.
— О черт, черт, черт… — скрежетал зубами Сокс Дональд.
Нас всех собрали в женской раздевалке. В зале почти никого не осталось, только полиция и несколько репортеров.
— Вы, наверное, догадываетесь, почему я вас coбрал, ребята, — медленно начал Сокс, — и догадываетесь, что я вам хочу сказать. Нет смысла обвинять кого-либо в том, что случилось, — такие вещи просто случаются, и все. Для вас это удар, для меня тоже. Только у нас дела пошли на лад… Мы с Рокки посоветовались и решили, что премию, ну, тысячу долларов, мы разделим между вами поровну — и еще тысячу я добавлю из своих. На каждого придется по пятьдесят долларов. Это справедливо?
— Да, — ответили мы.
— Вы думаете, шансов, что нам дадут продолжить, нет? — спросил Кид Камм.
— Никаких. — Сокс покачал головой. — Раз против нас еще и лига пуританок, нет никаких.
— Ребята, — сказал Рокки, — мы многое пережили вместе, и мне с вами здорово работалось. Может, мы когда-нибудь еще организуем такой же марафон…
— Когда мы получим деньги? — спросил Ви Лоуэлл.
— Утром, — ответил Сокс. — Кто из вас хочет остаться тут на ночь — пожалуйста, как всегда. Но если хотите уйти, никто вас не держит. Деньги для вас будут готовы утром, после десяти, можете прийти когда угодно. Теперь же я с вами прощаюсь, мне надо в полицию.
13
СПОСОБОМ, ПРЕДПИСАННЫМ ЗАКОНАМИ ШТАТА КАЛИФОРНИЯ…
13
Мы с Глорией шли через площадку, и у меня ужасно скрипели туфли. Рокки стоял с каким-то полицейским у главного входа.
— Далеко, ребята? — спросил он.
— На воздух, — ответила Глория.
— Вернетесь?
— Вернемся, — сказал я. — Только немного подышим воздухом. Слишком давно не были на улице…
— Не задерживайтесь. — Рокки взглянул на Глорию и многозначительно облизнулся.
— А пошел ты… — фыркнула Глория выходя.
Было уже два часа ночи. Воздух влажный, чистый и свежий. Такой чистый и свежий, что я чувствовал, как впитывают его легкие.
Обернувшись, я посмотрел на здание курзала.
— Вот где мы провели все это время, — сказал я. — Теперь я знаю, что чувствовал Иона, выйдя из чрева кита.
— Пойдем, — прервала меня Глория.
Мы обошли здание и вышли на аллею курзала. Мол простирался в океан, насколько хватало взгляда, и прибой вздымался и падал, и разбегался, и взметал столбы брызг.
— Удивительно, как волны не смоют весь мол, — заметил я.
— Ты на волнах просто помешан, — хмыкнула Глория.
— Брось…
— Не говоришь ни о чем другом как минимум месяц…
— А ты попробуй постой минутку тихо и поймешь, что я имею в виду. Почувствуешь, как океан вздымается и падает…
— Это я чувствую и так, — сказала она, — но не вижу причин млеть от восторга. Движение волн не прекращается вот уже миллионы лет.
— Не думай, что я помешался на океане, — ответил я. — Я легко переживу без него, даже если никогда больше его не увижу. Я сыт им по горло.
Мы сели на скамейку, влажную от брызг прибоя. Почти конце мола несколько парней, перегнувшись через парапет, ловили рыбу. Ночь была темная, ни луны, ни звезд. Неровная линия белой пены очерчивала побережье.
— Чудесный воздух, — произнес я.
Глория молча вглядывалась в даль. Туда, где на берегу были видны огни.
— Это Малибу, — сказал я. — Там живут все кинозвезды.
— Что ты теперь будешь делать? — спросила наконец она.
— Точно еще не знаю. Наверно, нужно завтра зайти к Максвеллу. Может, он чем-нибудь поможет. Кажется, я его заинтересовал.
— Всегда только завтра, — горько заметила она. — Счастье всегда нас ждет только завтра…
Мимо нас прошли двое мужчин с длинными удилищами. Один волок за собой почти метровую барракуду.
— Эта гадина уже никому не причинит зла, — сказал он приятелю.
— А что будешь делать ты? — спросил я Глорию.
— Я схожу с круга, — сказала она. — Этой мерзостью я сыта по горло.
— Какой мерзостью?
— Жизнью.
— Почему ты даже не пытаешься добиться хоть чего-нибудь? — спросил я. — Ты же просто ни во что не веришь. Серьезно. Я не шучу. И заражаешь своим неверием и пессимизмом всех, с кем имее дело. Взять, например, меня. Пока я не познакомился с тобой, мне и в голову не приходило, что я могу не добиться успеха. А ведь я даже мысли не допускал, что могу потерпеть крах. И что теперь?..
— Слушай, ты! — возмутилась она. — Кто тебя этому научил? Это же не твои слова.
— Ну почему, мои, — смутился я.
Она взглянула на море в сторону Малибу.
— Какой смысл человеку уговаривать самого себя? — заговорила она после паузы. — Я хоть знаю, что со мной.
Ничего не ответив, я смотрел на океан и думал о Голливуде, и мне пришло в голову: а был ли я здесь вообще, вдруг я завтра проснусь в Арканзасе и мне снова придется с утра пораньше разносить газеты.
— Ах ты сукин сын! — закричала Глория. — Что ты на меня так уставился? Я сама знаю, что ни на что не годна…
«Она права, — подумал я, — она совершенно права. Ни на что не годна…»
— Жаль, что я не умерла тогда в Далласе, — сказала она. — И никто не убедит меня, что врач спас мне жизнь по одной-единственной причине…
Я ничего не ответил, все еще смотрел на океан и думал, что она совершенно права, говоря «ни на что не годна», и что очень жаль, что она не умерла тогда в Далласе. Определенно на том свете ей было бы лучше.
— Я просто проклята судьбой. Невезучая я. И никому я не нужна, — продолжала она. — Перестань на меня так смотреть!
— Вовсе я на тебя не смотрю. Да ты и лица моего не видишь.
Она лгала. Лица моего она видеть не могла. Было слишком темно.
— Не пойти ли нам внутрь? — спросил я. — Рокки хотел тебя видеть.
— Этот мудак? Знаю я, чего он хочет, но больше не получит. Ни он, ни кто другой.
— О чем ты?
— Ты что, не знаешь?
— Чего я не знаю?
— Что Рокки нужно?
— А… ну ясно… Теперь до меня дошло.
— Никому из вас ничего другого не надо, — сказала она, — но это дело обычное. Ох, да мне все равно, что я давала Рокки; он мне оказывал ту же любезность, что и я ему, — но что если бы я залетела?
— Ну, теперь-то ты так не думаешь, надеюсь? — спросил я.
— Вот именно что думаю. Раньше я всегда была начеку. Но что если бы вдруг обзавелась ребенком? Что тогда? Ты же видишь, что бы его ждало, когда он вырастет, а? То же, что и нас.
«Она права, — сказал я себе, — она совершенно права. Ребенок вырастет, и ждать его будет то же, что и нас…»
— А я этого не хочу, — продолжала она. — Co мной все кончено. Весь мир для меня — гадюшник, и со мной — всё. Мне будет лучше, когда я умру, и всем остальным тоже. Я только порчу все, за что ни возьмусь. Ты сам это сказал.
— Когда это я такое говорил?
— Только что. Сказал, что, пока не знал меня, тебе и в голову не приходило, что ты можешь потерпеть крах… Но это не моя вина. Я ничего не могу поделать. Однажды я хотела покончить с собой, но не сумела, и уже никогда не наберусь смелости попробовать еще раз… Хочешь оказать миру услугу? — внезапно спросила она.
Я ничего не ответил; слушал, как океан с шумом бьется о сваи, чувствовал, как мол содрогается от ударов, и думал, что все ее слова — чистая правда.
Глория копалась в сумочке. Когда она вытащила руку, в ней был маленький револьвер. Никогда раньше револьвера этого я не видел, но не удивился, нисколько не удивился.
— Вот… — Она подала его мне.
— Я не хочу. Убери, — сказал я. — Пойдем, вернемся внутрь. Мне холодно.
— Возьми его и подсоби Господу Богу. — Она втиснула револьвер мне в руку. — Застрели меня. Только так ты мне можешь помочь, чтоб я больше не мучилась.
«Она права, — сказал я себе. — Только так ей и можно помочь, чтобы больше не мучилась».
Маленьким мальчиком я проводил все лето у деда на ферме в Арканзасе. Однажды я стоял там у амбара и смотрел, как бабушка варит в большом тазу травяное мыло, и тут во двор пришел дед, ужасно расстроенный.
— Нелли сломала ногу, — сказал он.
Мы с бабушкой по ступенькам перебрались через плетень в поле, где дед перед этим пахал. Старая Нелли, все еще запряженная в плуг, лежала на земле и ржала от боли. Мы стояли там и смотрели на нее, только смотрели, и все. Дед вернулся с ружьем, с которым воевал в Гражданскую войну у Чикануга Ридж.
— Ступила в нору, — сказал он и потрепал Нелли по голове.
Бабушка отвернула мою голову и сама тоже стала глядеть в другую сторону. Я заплакал. Потом я услышал выстрел. Тот выстрел гремит у меня в ушах до сих пор. Я кинулся туда, упал на землю и обнял Нелли за шею. Я ее очень любил. Деда я возненавидел. Встал, подошел к нему и ударил кулаком по ноге…
Дед мне тогда объяснил, что он тоже любил Нелли, но вынужден был ее застрелить.
— Ничего лучшего для нее я сделать не мог, — сказал он.— Она уже была ни на что не годна. Только так ей можно было помочь, чтобы больше не мучилась…
Револьвер я держал в руке.
— Ну ладно, — сказал я Глории. — Скажешь когда.
— Прямо сейчас.
— Куда?
— Сюда. В висок.
Мол содрогнулся от удара огромной волны.
— Уже?
— Уже.
И я выстрелил.
Мол содрогнулся снова, и вода захлюпала, стекая обратно в море.
Револьвер я бросил через парапет.
Один полицейский сидел со мной сзади, другой вел машину. Ехали мы очень быстро, с включенной сиреной. Точно такой же сиреной, как та, которой нас будили на танцевальном марафоне.
— Почему ты ее убил? — спросил полицейский, сидевший на заднем сиденье.
— Она меня попросила, — ответил я.
— Эй, Бен, ты слышишь?
— Какой услужливый мерзавец, а? — бросил тот через плечо.
— И никаких других причин не было? — снова спросил полицейский.
— Но ведь загнанных лошадей пристреливают не правда ли? — сказал я.
И ДА УПОКОИТ ГОСПОДЬ ВАШУ ДУШУ…
— Каковы ваши шансы выиграть дерби сегодня вечером?
— Вполне приличные, — заверил я. — Знаете, тут главное не выиграть, главное не проиграть. Если окажешься последним, тебя дисквалифицируют.
— Допустим, «Пиво „Джонатан”» установит премию для победителя — двадцать пять долларов. Думаете, у вас есть шанс выиграть?
— Разумеется, мы будем стараться изо всех сил, — заверил я.
— В таком случае решено, — сказал он, оглядев меня с головы до пят. — Миссис Лейден говорила мне, что вы надеетесь пробиться в кино. Это серьезно?
— Надеюсь, — ответил я. — Но не как актер. Хочу быть режиссером.
— А работать в нашей фирме у вас нет желания?
— Но я не умею…
— А вы когда-нибудь ставили фильмы?
— Нет, пока нет, но я не боюсь попробовать. Знаю, что справлюсь, и неплохо, — ответил я. — Ну, конечно, речь не о суперфильме вроде тех, что снимают Болеславский, или Мамулян, или Кинг Видор, — для начала я имею в виду совершенно иное
— Например?
— Ну, что-нибудь короткометражное, хватило бы пары сотен метров. День из жизни обычного старьевщика или любого другого простого человека — знаете, такого, что зарабатывает тридцать долларов в неделю и должен кормить семью, и купить домик, и машину, и радиоприемник… такого, за которым неотступно следят кредиторы. Ничего, кроме самой жизни, — только камеры, рассказывающие о ней.
— Понимаю…
— Я не хотел вам надоедать, но мне так редко удается найти кого-то, кто бы меня выслушал, что просто не могу остановиться.
— Мне это не надоедает, напротив, это интересно, — сказал он. — Возможно, я…
— Добрый вечер. — В ложу вошла миссис Лейден. Мистер Максвелл встал. — Это мое место, Джон, — сказала миссис Лейден. — Ты садись вот сюда.
Максвелл рассмеялся и пересел в другое кресло.
— Ну, сегодня вы прекрасно выглядите, — повернулась она ко мне.
— Впервые в жизни я надел смокинг, — признался я и покраснел. — Мистер Дональд взял напрокат для всех мужчин смокинги, а девушкам — вечерние платья. Мы все пойдем в свадебном кортеже.
— Ну, что ты скажешь, Джон? — спросила миссис Лейден Максвелла.
— Он мне нравится, — ответил Максвелл.
— А на мнение Джона можно положиться, — сказала миссис Лейден.
Тут я понял наконец, почему Максвелл задавал мне все эти вопросы.
— Прошу сюда, ребята! — позвал Рокки в микрофон. — Попрошу всех сюда, дамы и господа. Через несколько минут начнется торжественный обряд бракосочетания пары номер семьдесят один — Ви Лоуэлл и Мери Хоули. И не забывайте, пожалуйста, что свадьбой наша сегодняшняя вечерняя программа не исчерпывается. Свадьба — только начало. Только начало, — повторил он. — После свадьбы последует дерби.
Сокс Дональд что-то шепнул ему.
— Дамы и господа! — объявил Рокки. — Позвольте представить вам священника, который проведет обряд бракосочетания… всем вам прекрасно известного… преподобного Оскара Гильдера. Вы присоединитесь к нам, ваше преподобие?
Священник вышел на площадку и под аплодисменты публики зашагал к помосту.
— По местам! — скомандовал нам Сокс.
Мы разошлись на заранее отведенные места: девушки на один край помоста, мужчины на другой.
— Прежде чем свадебный кортеж начнет св шествие, — сказал Рокки, — хочу еще раз поблагодарить тех, кто сделал возможным это торжественное событие. — Он скосил глаза на листок бумаги. — Свадебное платье для невесты предоставлено салоном мод «Бон-Тон», хозяин мистер Самуэльс. Поприветствуйте, пожалуйста, мистера Самуэльса.
Мистер Самуэльс поклонился аплодирующей публике.
— Туфельки для невесты предоставил обувной магазин «Хрустальный башмачок» с Мейн-стрит. Здесь мистер Девис? Встаньте, пожалуйста, мистер Девис.
Мистер Девис поднялся со своего места.
— Чулки и шелковое… гм, ну, сами знаете что… прислано из ателье мод «Ролли» для элегантных девушек. Где вы, мистер Лайтфут?
Мистер Лайтфут встал, публика свистела и выла.
— О прическе невесты позаботился салон красоты «Помпадур». Здесь ли мисс Смит?
Мисс Смит помахала зрителям в знак привет
— А жениха с головы до ног любезно одела фирма мистера Тауэра по пошиву мужской одежды. Прошу вас, мистер Тауэр…
Мистер Тауэр вытянулся рядом со своим креслом.
— Все цветы для нашего торжества предоставлены школой цветоводов с Пихтового нагорья Прошу, мистер Дюпре…
Мистер Дюпре встал.
— А теперь, дамы и господа, я передаю микрофон преподобному Оскару Гильдеру, который совершит обряд бракосочетания и соединит эти очаровательные создания…
Стойку с микрофоном он отдал Ролло, переставившему ее с помоста на площадку. Преподобный Гильдер приблизился к микрофону, кивнул оркестру, и свадебный кортеж пришел в движение. Обе линии кортежа, мужчины с одной стороны, девушки с другой, дошли до конца зала и вернулись к священнику. Я впервые видел девушек не в брюках и не в спортивной форме.
Шествие мы репетировали в тот день дважды, и нас учили, что каждый раз нужно приостановиться, прежде чем сделать следующий шаг. Невеста и жених ждали за сценой, но стоило им только появиться, как зал разразился криками и аплодисментами. Миссис Лейден кивнула, когда я проходил мимо нее. У сцены мы разошлись по местам и остановились, а Ви и Мери с шафером, которым был Кид Камм, и подружкой невесты — Джеки Миллер — двинулись дальше, к священнику. Тот кивнул оркестру, музыка смолкла, и началась церемония. Все время, пока она длилась, я смотрел на Глорию. Мне еще не представился случай сказать ей, как безобразно она вела себя с мистером Максвеллом, и я все ждал, когда она взглянет на меня, чтобы намекнуть — мне многое надо сообщить ей, когда останемся одни.
— …И объявляю вас мужем и женой! — произнес преподобный Гильдер. Склонив голову, он начал читать молитву: — Господь — мой пастырь, и да благословит Он житие мое. На паствах зеленых пасет он меня, к водам тихим меня приводит. Душу мою очищает, ведет меня по тропам справедливости во имя Свое. И если придется мне идти под сенью смерти, не будет страха в душе моей, ибо Ты со мной. Ты щит мой пред лицом врагов моих, Ты умащаешь власы мои, чашу мою наполняешь до краев. Пусть доброта и милосердие Твое пребудут надо мной все дни жизни моей, и пребуду я в доме Господнем во веки веков.
Когда священник умолк, Ви робко поцеловал Мери в щечку и все столпились вокруг них. Зал сотрясался от топота и оваций.
— Минутку… еще минутку! — кричал Рокки микрофон. — Всего минутку, дамы и господа!
Шум стих, и в этот момент с противоположног конца зала, из «Пальмовой рощи», долетел звук бьющегося стекла.
— Нет!.. — крикнул какой-то мужчина.
И тут прогремели пять выстрелов, один за другим. В публике поднялся крик.
— Оставайтесь на своих местах! Все оставайтес на своих местах! — надрывался Ролло.
Часть зрителей кинулись к «Пальмовой роще» выяснить, что случилось, и я присоединился к ним. Сокс Дональд обогнал меня, шаря рукой в заднем кармане
Перескочив через барьер в пустую ложу, я мчался следом за Соксом. У бара толпились и шумели люди, смотревшие куда-то вниз и пытавшиеся протиснуться к стойке поближе. Сокс пробрался вперед, и я тоже.
На полу лежал мертвый мужчина.
— Кто это сделал? — спросил Сокс.
— Он вон там, — ответил кто-то.
Сокс рванулся вперед, я — за ним. Меня несколько удивило, что за моей спиной оказалась Глория.
Парень, который стрелял, стоял у бара, опираясь на стойку. По лицу его стекала струйка крови. Сокс шагнул к нему.
— Он первый начал, Сокс, — сказал парень. — Хотел меня убить… ударил пивной бутылкой…
— Монк, ты засранец проклятый! — завопил Сокс и огрел его дубинкой по физиономии. Монк завалился на стойку, но не упал. Сокс молотил его снова, и снова, и снова, а кровавые брызги летели на всех и вся вокруг. Он буквально вбил парня в стойку.
— Эй, Сокс! — позвал кто-то.
Метрах в десяти от нас была еще одна кучка сбившихся в кружок людей, они тоже смотрели на пол, отталкивая друг друга. Мы пробились в середину — и там лежала она.
— О черт! — охнул Дональд.
Это была миссис Лейден, и у нее на лбу темнела маленькая дырочка. Джон Максвелл, упав на колени рядом, поддерживал ей голову… потом осторожно положил ее на пол и встал. Голова миссис Лейден медленно повернулась в сторону, и кровь, скопившаяся в глазнице, вытекла на пол.
Джон Максвелл заметил нас с Глорией.
— Вместе с другими арбитрами она шла готовиться к дерби, — сказал он. — Шальная пуля…
— Жаль, что не в меня, — прошептала Глория.
— О черт, черт, черт… — скрежетал зубами Сокс Дональд.
Нас всех собрали в женской раздевалке. В зале почти никого не осталось, только полиция и несколько репортеров.
— Вы, наверное, догадываетесь, почему я вас coбрал, ребята, — медленно начал Сокс, — и догадываетесь, что я вам хочу сказать. Нет смысла обвинять кого-либо в том, что случилось, — такие вещи просто случаются, и все. Для вас это удар, для меня тоже. Только у нас дела пошли на лад… Мы с Рокки посоветовались и решили, что премию, ну, тысячу долларов, мы разделим между вами поровну — и еще тысячу я добавлю из своих. На каждого придется по пятьдесят долларов. Это справедливо?
— Да, — ответили мы.
— Вы думаете, шансов, что нам дадут продолжить, нет? — спросил Кид Камм.
— Никаких. — Сокс покачал головой. — Раз против нас еще и лига пуританок, нет никаких.
— Ребята, — сказал Рокки, — мы многое пережили вместе, и мне с вами здорово работалось. Может, мы когда-нибудь еще организуем такой же марафон…
— Когда мы получим деньги? — спросил Ви Лоуэлл.
— Утром, — ответил Сокс. — Кто из вас хочет остаться тут на ночь — пожалуйста, как всегда. Но если хотите уйти, никто вас не держит. Деньги для вас будут готовы утром, после десяти, можете прийти когда угодно. Теперь же я с вами прощаюсь, мне надо в полицию.
13
СПОСОБОМ, ПРЕДПИСАННЫМ ЗАКОНАМИ ШТАТА КАЛИФОРНИЯ…
13
Мы с Глорией шли через площадку, и у меня ужасно скрипели туфли. Рокки стоял с каким-то полицейским у главного входа.
— Далеко, ребята? — спросил он.
— На воздух, — ответила Глория.
— Вернетесь?
— Вернемся, — сказал я. — Только немного подышим воздухом. Слишком давно не были на улице…
— Не задерживайтесь. — Рокки взглянул на Глорию и многозначительно облизнулся.
— А пошел ты… — фыркнула Глория выходя.
Было уже два часа ночи. Воздух влажный, чистый и свежий. Такой чистый и свежий, что я чувствовал, как впитывают его легкие.
Обернувшись, я посмотрел на здание курзала.
— Вот где мы провели все это время, — сказал я. — Теперь я знаю, что чувствовал Иона, выйдя из чрева кита.
— Пойдем, — прервала меня Глория.
Мы обошли здание и вышли на аллею курзала. Мол простирался в океан, насколько хватало взгляда, и прибой вздымался и падал, и разбегался, и взметал столбы брызг.
— Удивительно, как волны не смоют весь мол, — заметил я.
— Ты на волнах просто помешан, — хмыкнула Глория.
— Брось…
— Не говоришь ни о чем другом как минимум месяц…
— А ты попробуй постой минутку тихо и поймешь, что я имею в виду. Почувствуешь, как океан вздымается и падает…
— Это я чувствую и так, — сказала она, — но не вижу причин млеть от восторга. Движение волн не прекращается вот уже миллионы лет.
— Не думай, что я помешался на океане, — ответил я. — Я легко переживу без него, даже если никогда больше его не увижу. Я сыт им по горло.
Мы сели на скамейку, влажную от брызг прибоя. Почти конце мола несколько парней, перегнувшись через парапет, ловили рыбу. Ночь была темная, ни луны, ни звезд. Неровная линия белой пены очерчивала побережье.
— Чудесный воздух, — произнес я.
Глория молча вглядывалась в даль. Туда, где на берегу были видны огни.
— Это Малибу, — сказал я. — Там живут все кинозвезды.
— Что ты теперь будешь делать? — спросила наконец она.
— Точно еще не знаю. Наверно, нужно завтра зайти к Максвеллу. Может, он чем-нибудь поможет. Кажется, я его заинтересовал.
— Всегда только завтра, — горько заметила она. — Счастье всегда нас ждет только завтра…
Мимо нас прошли двое мужчин с длинными удилищами. Один волок за собой почти метровую барракуду.
— Эта гадина уже никому не причинит зла, — сказал он приятелю.
— А что будешь делать ты? — спросил я Глорию.
— Я схожу с круга, — сказала она. — Этой мерзостью я сыта по горло.
— Какой мерзостью?
— Жизнью.
— Почему ты даже не пытаешься добиться хоть чего-нибудь? — спросил я. — Ты же просто ни во что не веришь. Серьезно. Я не шучу. И заражаешь своим неверием и пессимизмом всех, с кем имее дело. Взять, например, меня. Пока я не познакомился с тобой, мне и в голову не приходило, что я могу не добиться успеха. А ведь я даже мысли не допускал, что могу потерпеть крах. И что теперь?..
— Слушай, ты! — возмутилась она. — Кто тебя этому научил? Это же не твои слова.
— Ну почему, мои, — смутился я.
Она взглянула на море в сторону Малибу.
— Какой смысл человеку уговаривать самого себя? — заговорила она после паузы. — Я хоть знаю, что со мной.
Ничего не ответив, я смотрел на океан и думал о Голливуде, и мне пришло в голову: а был ли я здесь вообще, вдруг я завтра проснусь в Арканзасе и мне снова придется с утра пораньше разносить газеты.
— Ах ты сукин сын! — закричала Глория. — Что ты на меня так уставился? Я сама знаю, что ни на что не годна…
«Она права, — подумал я, — она совершенно права. Ни на что не годна…»
— Жаль, что я не умерла тогда в Далласе, — сказала она. — И никто не убедит меня, что врач спас мне жизнь по одной-единственной причине…
Я ничего не ответил, все еще смотрел на океан и думал, что она совершенно права, говоря «ни на что не годна», и что очень жаль, что она не умерла тогда в Далласе. Определенно на том свете ей было бы лучше.
— Я просто проклята судьбой. Невезучая я. И никому я не нужна, — продолжала она. — Перестань на меня так смотреть!
— Вовсе я на тебя не смотрю. Да ты и лица моего не видишь.
Она лгала. Лица моего она видеть не могла. Было слишком темно.
— Не пойти ли нам внутрь? — спросил я. — Рокки хотел тебя видеть.
— Этот мудак? Знаю я, чего он хочет, но больше не получит. Ни он, ни кто другой.
— О чем ты?
— Ты что, не знаешь?
— Чего я не знаю?
— Что Рокки нужно?
— А… ну ясно… Теперь до меня дошло.
— Никому из вас ничего другого не надо, — сказала она, — но это дело обычное. Ох, да мне все равно, что я давала Рокки; он мне оказывал ту же любезность, что и я ему, — но что если бы я залетела?
— Ну, теперь-то ты так не думаешь, надеюсь? — спросил я.
— Вот именно что думаю. Раньше я всегда была начеку. Но что если бы вдруг обзавелась ребенком? Что тогда? Ты же видишь, что бы его ждало, когда он вырастет, а? То же, что и нас.
«Она права, — сказал я себе, — она совершенно права. Ребенок вырастет, и ждать его будет то же, что и нас…»
— А я этого не хочу, — продолжала она. — Co мной все кончено. Весь мир для меня — гадюшник, и со мной — всё. Мне будет лучше, когда я умру, и всем остальным тоже. Я только порчу все, за что ни возьмусь. Ты сам это сказал.
— Когда это я такое говорил?
— Только что. Сказал, что, пока не знал меня, тебе и в голову не приходило, что ты можешь потерпеть крах… Но это не моя вина. Я ничего не могу поделать. Однажды я хотела покончить с собой, но не сумела, и уже никогда не наберусь смелости попробовать еще раз… Хочешь оказать миру услугу? — внезапно спросила она.
Я ничего не ответил; слушал, как океан с шумом бьется о сваи, чувствовал, как мол содрогается от ударов, и думал, что все ее слова — чистая правда.
Глория копалась в сумочке. Когда она вытащила руку, в ней был маленький револьвер. Никогда раньше револьвера этого я не видел, но не удивился, нисколько не удивился.
— Вот… — Она подала его мне.
— Я не хочу. Убери, — сказал я. — Пойдем, вернемся внутрь. Мне холодно.
— Возьми его и подсоби Господу Богу. — Она втиснула револьвер мне в руку. — Застрели меня. Только так ты мне можешь помочь, чтоб я больше не мучилась.
«Она права, — сказал я себе. — Только так ей и можно помочь, чтобы больше не мучилась».
Маленьким мальчиком я проводил все лето у деда на ферме в Арканзасе. Однажды я стоял там у амбара и смотрел, как бабушка варит в большом тазу травяное мыло, и тут во двор пришел дед, ужасно расстроенный.
— Нелли сломала ногу, — сказал он.
Мы с бабушкой по ступенькам перебрались через плетень в поле, где дед перед этим пахал. Старая Нелли, все еще запряженная в плуг, лежала на земле и ржала от боли. Мы стояли там и смотрели на нее, только смотрели, и все. Дед вернулся с ружьем, с которым воевал в Гражданскую войну у Чикануга Ридж.
— Ступила в нору, — сказал он и потрепал Нелли по голове.
Бабушка отвернула мою голову и сама тоже стала глядеть в другую сторону. Я заплакал. Потом я услышал выстрел. Тот выстрел гремит у меня в ушах до сих пор. Я кинулся туда, упал на землю и обнял Нелли за шею. Я ее очень любил. Деда я возненавидел. Встал, подошел к нему и ударил кулаком по ноге…
Дед мне тогда объяснил, что он тоже любил Нелли, но вынужден был ее застрелить.
— Ничего лучшего для нее я сделать не мог, — сказал он.— Она уже была ни на что не годна. Только так ей можно было помочь, чтобы больше не мучилась…
Револьвер я держал в руке.
— Ну ладно, — сказал я Глории. — Скажешь когда.
— Прямо сейчас.
— Куда?
— Сюда. В висок.
Мол содрогнулся от удара огромной волны.
— Уже?
— Уже.
И я выстрелил.
Мол содрогнулся снова, и вода захлюпала, стекая обратно в море.
Револьвер я бросил через парапет.
Один полицейский сидел со мной сзади, другой вел машину. Ехали мы очень быстро, с включенной сиреной. Точно такой же сиреной, как та, которой нас будили на танцевальном марафоне.
— Почему ты ее убил? — спросил полицейский, сидевший на заднем сиденье.
— Она меня попросила, — ответил я.
— Эй, Бен, ты слышишь?
— Какой услужливый мерзавец, а? — бросил тот через плечо.
— И никаких других причин не было? — снова спросил полицейский.
— Но ведь загнанных лошадей пристреливают не правда ли? — сказал я.
И ДА УПОКОИТ ГОСПОДЬ ВАШУ ДУШУ…