«ЭТОТ КАБИНЕТ МОЖЕТ БЫТЬ С ЖУЧКАМИ. БЕСЕДУЙТЕ СО МНОЙ КАК С ОБЫЧНЫМ КАНДИДАТОМ».
— Доброе утро, — Ринфилд даже не мигнул. — Ринфилд, хозяин цирка.
Затем он приступил к собеседованию. Харпер одновременно слушал и отвечал, и одновременно написал другую записку:
«ЗАКАНЧИВАЙТЕ БЕСЕДУ И БЕРИТЕ МЕНЯ НА РАБОТУ. СПРОСИТЕ МЕНЯ О МОИХ БЛИЖАЙШИХ ПЛАНАХ И ПРИГЛАСИТЕ ОСМОТРЕТЬ ЦИРКОВЫЕ ПОМЕЩЕНИЯ.»
— Ладно, достаточно, — проговорил Ринфилд. — Я слишком занятый человек, чтобы тянуть с решением. Я беру вас. Честно говоря, когда приходится выбирать между опытным консультантом и молодыми врачами, которые были тут до вас, то выбирать не приходится. Я не так наивен, чтобы думать, что это венец вашей карьеры.
— 12 лет в Бельведере — очень долгий срок.
— Как скоро вы освободитесь, док?
— Уже свободен.
— Чудесно! И каковы ваши ближайшие планы?
— Все зависит от того, как скоро вы отправитесь в турне.
— Дней через пять.
— Времени куча. Сперва, мистер Ринфилд, нужно ваше разрешение на осмотр медицинского хозяйства. Затем мне необходимо просмотреть все паспорта на предмет выяснения, кому понадобятся прививки и вакцинация. Как я понял, за рубеж вы отправляетесь впервые. Боюсь, что некоторым вашим артистам придется отказаться от выступлений в ближайшие дни.
— Все это я могу уладить немедленно. Но вначале я хотел бы, чтобы вы все здесь осмотрели. Когда вы увидите, что взвалили на свои плечи, то, может быть, откажетесь от своего решения.
Мужчины покинули кабинет и Ринфилд повел нового доктора на центральную арену, место, пожалуй, самое уединенное, чем любое другое в миле отсюда.
Тем не менее, Ринфилд поковырял песок носком своего ботинка и внимательно осмотрелся по сторонам, прежде чем спросить:
— Для чего все это?
— Простите эти штучки. Мы не часто к этому прибегаем — все портит наша фантазия. Между прочим, примите поздравления. Вы дали нашей организации чудесного новобранца. Однако, перед самым моим приходом сюда, мы беседовали с Адмиралом и оба одновременно пришли к одному неприятному подозрению.
— Что в моем кабинете жучки?
— Если это так, то многое объясняется.
— Но зачем эти записки, что вы протягивали мне? Почему бы просто не позвонить и не предупредить меня? — Харпер слегка улыбнулся, и Ринфилд постучал себя по голове. — Да, не блестящая мысль. Телефон могут тоже прослушивать.
— Конечно. Через несколько минут вы примете еще одного врача, точнее претендента на роль врача в вашем цирке. Его зовут доктор Морли, и у него будет с собой черный полицейский саквояж. Но он не доктор, он эксперт-электронщик. А в саквояже у него необходимое оборудование для обнаружения жучков. Ему хватит десяти минут, чтобы выяснить этот вопрос.
Через 15 минут, когда Харпер и Ринфилд подошли к кабинету, оттуда вышел темноволосый человек с черным саквояжем. Они прошли в буфет и заняли отдельный столик в углу.
— Два жучка, миниатюрные радиопередатчики. Один в светильнике на потолке, другой в телефоне, — сообщил Морли.
— Значит, я снова смогу спокойно дышать? — поинтересовался Ринфилд.
Никто ему не ответил, и он продолжил не так уж уверенно:
— Я имею в виду, вы их обезвредили?
— Конечно, нет, — ответил Харпер. — Жучки там и останутся, возможно, до вашего возвращения из Европы. Вы думаете, мы хотим, чтобы противники знали о том, что мы догадались? Подумайте, сколько дезинформации мы сможем им пропихнуть. — Можно было почувствовать, как Харпер мысленно потирает руки. — С этого времени разговоры в кабинете только о цирковых делах, за исключением, конечно, тех случаев, когда я буду давать противоположные инструкции и дезинформацию.
Второй заботой была неприятная активность доктора Харпера и двух временно нанятых медицинских сестер. Уровень их непопулярности был очень высок. Харпер был строг и безжалостен, и когда дело коснулось вакцинации и прививок, никто не смог проскользнуть сквозь его широко расставленные сети, и когда ставился вопрос «быть или не быть», он никогда не пренебрегал своим долгом. Цирковой люд, несомненно, тверже и мужественней, чем большая часть людей, но когда дело касается отвратительных инъекций, уколов и последующей боли в руках, они ничем не отличались от простых смертных. Но никто из них не сомневался в том, что в их среду попал подлинный и квалифицированный врач.
Третья забота — два таинственных происшествия. Сначала патруль, охраняющий жилые помещения по ночам, и ранним утром. Никто серьезно не верил в угрозу неизвестных, но они не знали во что еще верить. Затем последовал настораживающий инцидент с двумя неизвестными мужчинами, называвшими себя техниками, прибывшими для проверки проводки. Они уже почти завершили свою работу, как их заподозрили, и была вызвана полиция.
Никто в цирке, кроме Харпера, не знал, что за пять минут до того, как их взяли под стражу, один из техников позвонил Адмиралу и доложил, что в жилых помещениях жучков не обнаружено.
Последней, но, несомненно, всепоглощающей темой были отношения Бруно и Марии. К огорчению Генри, вступившего в битву со своей совестью, их не только стали видеть вместе, но и было заметно, что они не стараются примкнуть к другим компаниям. Реакция на это была различной. Некоторых забавляло то, что до сих пор несокрушимая оборона Бруно была прорвана.
Другие завидовали, потому что Бруно почти без всяких усилий привлек внимание девушки, которая вежливо, но твердо отвергла попытки других приблизиться к ней. Женщины — потому что Бруно самый подходящий в цирке холостяк, который твердо игнорировал все их попытки сблизиться с ним.
Большинство радовались за Бруно, несмотря на то, что кроме Кана Даха, Макуэло и Росбака в цирке друзей у него не было, так как всем было известно, что после смерти жены он стал печальным, одиноким, сторонящимся людей человеком, никогда не смотрящим на женщин. Но большинство считали естественным и неизбежным, что ярчайшая звезда цирка смогла сойтись с такой девушкой, бесспорно самой хорошенькой молодой леди среди изобилия хорошеньких девушек в цирке.
Все началось с того последнего в этом городе выступления, когда Бруно довольно-таки робко предложил ей посмотреть его комнату в вагончике. Мария без колебаний согласилась. Он провел ее вдоль ряда вагончиков и помог забраться по ступенькам, ведущим к крыльцу.
У него была великолепная для таких условий квартира, состоящая из гостиной, кухни-столовой, ванной комнаты и спальни. Мария была почти ошеломлена, когда они вошли в гостиную.
— Я обещал, что смешаю то, что американцы называют мартини только после окончания выступлений в этом городе. Алкоголь и высота несовместимы.
Вы присоединитесь ко мне?
— С удовольствием. Должна сказать, что вы живете своеобразно. У вас должна быть жена, чтобы поддерживать все это.
— Будьте добры, возьмите лед, — предложил он Марии и спросил:
— Это предложение?
— Нет. Но все это... только для вас одного?
— Мистер Ринфилд очень добр ко мне.
— Не думаю, чтобы мистер Ринфилд раздавал что-нибудь просто так. У кого-нибудь еще есть такая квартирка? — сухо осведомилась Мария.
— Я не присматривался.
— Бруно!
— Нет.
— И я, конечно, тоже. У меня жилье похоже на горизонтально лежащую телефонную будку. Ах, я понимаю, что и тут существует большая разница между квалифицированным секретарем и вами.
— Это так.
— О, мужчины! Воплощенная скромность! Я этого не понимаю!
— Пойдемте со мной на трапецию с завязанными глазами, тогда поймете.
Она вздрогнула.
— Я даже сидя на стуле испытываю головокружение. Правда. Добро пожаловать в ваши апартаменты! Надеюсь, что смогу навещать вас одна.
Он протянул ей бокал.
— Специально для вас я закажу пригласительный плакат.
— Благодарю, — Мария подняла бокал. — За нашу первую встречу наедине.
Предполагается, что мы влюбились. Интересно, что думают другие о том, как мы проводим время?
— Я не могу говорить за других, но думаю, что поступаю достаточно хорошо, — он взглянул на ее поджатые губки и поспешно добавил:
— Я думаю, мы делаем все хорошо. К этому моменту добрая сотня человек должна знать, что вы здесь у меня. Вы не смущены?
— Нет.
— Это забытое искусство. Ладно, я не думаю, что вы явились сюда ради моих чудесных глаз. Что вы хотите мне сказать?
— Ничего существенного. Вы спросили меня, помните? — она улыбнулась.
— Почему?
— Чтобы отшлифовать наши совместные действия, — она перестала улыбаться и поставила бокал. Бруно быстро нагнулся и коснулся ее руки. Не будьте гусыней, Мария. — Она неуверенно взглянула на него, многозначительно улыбнулась и снова подняла бокал. — Скажите мне, что я должен буду сделать в Крау и как я должен буду сделать?
— Об этом знает лишь Харпер, а он еще не готов рассказать. Думаю, что он расскажет нам по дороге в Европу или на месте. Но сегодня утром он сообщил мне две вещи...
— Я знал, что вы мне должны что-то сказать.
— Да. Я только пыталась вас подразнить, но это не сработало, не так ли? Помните двух так называемых техников, арестованных полицией? Это были наши люди, эксперты-электронщики, обнаруживающие подслушивающие устройства. В основном, они работали в ваших апартаментах.
— Жучки? В моей квартире? Продолжайте, Мария, это похоже на мелодраму.
— Так ли? Другая новость — несколько дней назад в кабинете Ринфилда обнаружили двух жучков — один для комнаты, другой для телефона. Это тоже мелодрама? — Бруно не ответил, и она продолжила:
— Этих жучков не тронули.
Мистер Ринфилд по предложению доктора Харпера звонит Чарльзу по несколько раз в день, делая туманные намеки и давая завуалированные предложения по некоторым работникам цирка, которые могли бы быть полезны для Чарльза. О нас, конечно, ничего. Он предлагал столь многих, что те, кто подслушивает, не будут иметь времени на проверку остальных, в том числе и нас.
— Я думаю, они не сумасшедшие. Под «они» я подразумеваю не «тех», а Ринфилда и Харпера. Играют в детские игры.
— Убийства Пилгрима и Фосетта тоже игры?
— Избавьте меня от женской логики. Я не это имел в виду.
— Доктор Харпер очень опытен.
— Полагаю, что опытней меня. О'кей, отдаю себя в спасительные руки специалистов. Думаю, что жертвенному телефону больше ничего не остается делать?
— Нет. Ах, да! Вы можете мне сказать, как вас вызывать?
— Постучите два раза и спросите Бруно.
— У вас тут большая свита. Я не смогу вас видеть, когда цирковой поезд тронется.
— Ладно, ладно, — Бруно широко улыбнулся: очень редкое для него явление. Впервые она увидала, что улыбка затронула даже его глаза. — Я прогрессирую. Вы думаете, что захотите увидеть меня снова?
— Не будьте дурачком! Я должна буду вас видеть.
Бруно подался вперед.
— Есть возможность проникнуть в любую часть поезда во время движения, не привлекая постороннего в внимания. В углу моей спальни имеется дверь, которая ведет в коридор. Но у этой двери только одна ручка, и она с моей стороны.
— Если я постучу так: та-та, та-та, знайте — это я.
— Та-та, та-та, — повторил он спокойно. — Обожаю детские игры.
Он проводил Марию до ее вагончика и в футе от ступенек произнес:
— Ну, спокойной ночи. Благодарю за визит, — затем он наклонился и поцеловал ее.
Мария не возражала и мягко проговорила:
— Это еще не означает, что нам стоит идти до конца!
— Не совсем, но приказ есть приказ. У нас должны возникнуть определенные отношения, и это наилучший способ их продемонстрировать. В конце концов, за нами наблюдает много людей.
Она криво улыбнулась, повернулась и взбежала по ступенькам.
Глава 4
— Доброе утро, — Ринфилд даже не мигнул. — Ринфилд, хозяин цирка.
Затем он приступил к собеседованию. Харпер одновременно слушал и отвечал, и одновременно написал другую записку:
«ЗАКАНЧИВАЙТЕ БЕСЕДУ И БЕРИТЕ МЕНЯ НА РАБОТУ. СПРОСИТЕ МЕНЯ О МОИХ БЛИЖАЙШИХ ПЛАНАХ И ПРИГЛАСИТЕ ОСМОТРЕТЬ ЦИРКОВЫЕ ПОМЕЩЕНИЯ.»
— Ладно, достаточно, — проговорил Ринфилд. — Я слишком занятый человек, чтобы тянуть с решением. Я беру вас. Честно говоря, когда приходится выбирать между опытным консультантом и молодыми врачами, которые были тут до вас, то выбирать не приходится. Я не так наивен, чтобы думать, что это венец вашей карьеры.
— 12 лет в Бельведере — очень долгий срок.
— Как скоро вы освободитесь, док?
— Уже свободен.
— Чудесно! И каковы ваши ближайшие планы?
— Все зависит от того, как скоро вы отправитесь в турне.
— Дней через пять.
— Времени куча. Сперва, мистер Ринфилд, нужно ваше разрешение на осмотр медицинского хозяйства. Затем мне необходимо просмотреть все паспорта на предмет выяснения, кому понадобятся прививки и вакцинация. Как я понял, за рубеж вы отправляетесь впервые. Боюсь, что некоторым вашим артистам придется отказаться от выступлений в ближайшие дни.
— Все это я могу уладить немедленно. Но вначале я хотел бы, чтобы вы все здесь осмотрели. Когда вы увидите, что взвалили на свои плечи, то, может быть, откажетесь от своего решения.
Мужчины покинули кабинет и Ринфилд повел нового доктора на центральную арену, место, пожалуй, самое уединенное, чем любое другое в миле отсюда.
Тем не менее, Ринфилд поковырял песок носком своего ботинка и внимательно осмотрелся по сторонам, прежде чем спросить:
— Для чего все это?
— Простите эти штучки. Мы не часто к этому прибегаем — все портит наша фантазия. Между прочим, примите поздравления. Вы дали нашей организации чудесного новобранца. Однако, перед самым моим приходом сюда, мы беседовали с Адмиралом и оба одновременно пришли к одному неприятному подозрению.
— Что в моем кабинете жучки?
— Если это так, то многое объясняется.
— Но зачем эти записки, что вы протягивали мне? Почему бы просто не позвонить и не предупредить меня? — Харпер слегка улыбнулся, и Ринфилд постучал себя по голове. — Да, не блестящая мысль. Телефон могут тоже прослушивать.
— Конечно. Через несколько минут вы примете еще одного врача, точнее претендента на роль врача в вашем цирке. Его зовут доктор Морли, и у него будет с собой черный полицейский саквояж. Но он не доктор, он эксперт-электронщик. А в саквояже у него необходимое оборудование для обнаружения жучков. Ему хватит десяти минут, чтобы выяснить этот вопрос.
Через 15 минут, когда Харпер и Ринфилд подошли к кабинету, оттуда вышел темноволосый человек с черным саквояжем. Они прошли в буфет и заняли отдельный столик в углу.
— Два жучка, миниатюрные радиопередатчики. Один в светильнике на потолке, другой в телефоне, — сообщил Морли.
— Значит, я снова смогу спокойно дышать? — поинтересовался Ринфилд.
Никто ему не ответил, и он продолжил не так уж уверенно:
— Я имею в виду, вы их обезвредили?
— Конечно, нет, — ответил Харпер. — Жучки там и останутся, возможно, до вашего возвращения из Европы. Вы думаете, мы хотим, чтобы противники знали о том, что мы догадались? Подумайте, сколько дезинформации мы сможем им пропихнуть. — Можно было почувствовать, как Харпер мысленно потирает руки. — С этого времени разговоры в кабинете только о цирковых делах, за исключением, конечно, тех случаев, когда я буду давать противоположные инструкции и дезинформацию.
* * *
В последующие дни цирк жил исключительно четырьмя заботами. Первая из них, несомненно, ожидание предстоящей поездки в Европу, эйфоричное состояние, которое не коснулось тех неудачников, которым предстояло вернуться на зимние квартиры во Флориде по вполне логичной причине — в турне участвовало лишь две трети штата цирка. Но для этих двух третей предстоящий визит в Европу, особенно если к этому присовокупить поездку через океан туда и обратно, представлялся сплошными каникулами. Половина штата цирка были американцами, и лишь немногие из них ездили раньше за границу из-за финансовых затруднений или же из-за того, что цирковой сезон настолько долог, что в году остается только три недели свободного времени, причем в самое неподходящее время года — глубокой зимой — и эта поездка была для них единственным в жизни шансом. Другая половина была преимущественно европейцами, большей частью из-за Железного Занавеса, и это, возможно, также был их единственный шанс увидеть свою родину и родных.Второй заботой была неприятная активность доктора Харпера и двух временно нанятых медицинских сестер. Уровень их непопулярности был очень высок. Харпер был строг и безжалостен, и когда дело коснулось вакцинации и прививок, никто не смог проскользнуть сквозь его широко расставленные сети, и когда ставился вопрос «быть или не быть», он никогда не пренебрегал своим долгом. Цирковой люд, несомненно, тверже и мужественней, чем большая часть людей, но когда дело касается отвратительных инъекций, уколов и последующей боли в руках, они ничем не отличались от простых смертных. Но никто из них не сомневался в том, что в их среду попал подлинный и квалифицированный врач.
Третья забота — два таинственных происшествия. Сначала патруль, охраняющий жилые помещения по ночам, и ранним утром. Никто серьезно не верил в угрозу неизвестных, но они не знали во что еще верить. Затем последовал настораживающий инцидент с двумя неизвестными мужчинами, называвшими себя техниками, прибывшими для проверки проводки. Они уже почти завершили свою работу, как их заподозрили, и была вызвана полиция.
Никто в цирке, кроме Харпера, не знал, что за пять минут до того, как их взяли под стражу, один из техников позвонил Адмиралу и доложил, что в жилых помещениях жучков не обнаружено.
Последней, но, несомненно, всепоглощающей темой были отношения Бруно и Марии. К огорчению Генри, вступившего в битву со своей совестью, их не только стали видеть вместе, но и было заметно, что они не стараются примкнуть к другим компаниям. Реакция на это была различной. Некоторых забавляло то, что до сих пор несокрушимая оборона Бруно была прорвана.
Другие завидовали, потому что Бруно почти без всяких усилий привлек внимание девушки, которая вежливо, но твердо отвергла попытки других приблизиться к ней. Женщины — потому что Бруно самый подходящий в цирке холостяк, который твердо игнорировал все их попытки сблизиться с ним.
Большинство радовались за Бруно, несмотря на то, что кроме Кана Даха, Макуэло и Росбака в цирке друзей у него не было, так как всем было известно, что после смерти жены он стал печальным, одиноким, сторонящимся людей человеком, никогда не смотрящим на женщин. Но большинство считали естественным и неизбежным, что ярчайшая звезда цирка смогла сойтись с такой девушкой, бесспорно самой хорошенькой молодой леди среди изобилия хорошеньких девушек в цирке.
Все началось с того последнего в этом городе выступления, когда Бруно довольно-таки робко предложил ей посмотреть его комнату в вагончике. Мария без колебаний согласилась. Он провел ее вдоль ряда вагончиков и помог забраться по ступенькам, ведущим к крыльцу.
У него была великолепная для таких условий квартира, состоящая из гостиной, кухни-столовой, ванной комнаты и спальни. Мария была почти ошеломлена, когда они вошли в гостиную.
— Я обещал, что смешаю то, что американцы называют мартини только после окончания выступлений в этом городе. Алкоголь и высота несовместимы.
Вы присоединитесь ко мне?
— С удовольствием. Должна сказать, что вы живете своеобразно. У вас должна быть жена, чтобы поддерживать все это.
— Будьте добры, возьмите лед, — предложил он Марии и спросил:
— Это предложение?
— Нет. Но все это... только для вас одного?
— Мистер Ринфилд очень добр ко мне.
— Не думаю, чтобы мистер Ринфилд раздавал что-нибудь просто так. У кого-нибудь еще есть такая квартирка? — сухо осведомилась Мария.
— Я не присматривался.
— Бруно!
— Нет.
— И я, конечно, тоже. У меня жилье похоже на горизонтально лежащую телефонную будку. Ах, я понимаю, что и тут существует большая разница между квалифицированным секретарем и вами.
— Это так.
— О, мужчины! Воплощенная скромность! Я этого не понимаю!
— Пойдемте со мной на трапецию с завязанными глазами, тогда поймете.
Она вздрогнула.
— Я даже сидя на стуле испытываю головокружение. Правда. Добро пожаловать в ваши апартаменты! Надеюсь, что смогу навещать вас одна.
Он протянул ей бокал.
— Специально для вас я закажу пригласительный плакат.
— Благодарю, — Мария подняла бокал. — За нашу первую встречу наедине.
Предполагается, что мы влюбились. Интересно, что думают другие о том, как мы проводим время?
— Я не могу говорить за других, но думаю, что поступаю достаточно хорошо, — он взглянул на ее поджатые губки и поспешно добавил:
— Я думаю, мы делаем все хорошо. К этому моменту добрая сотня человек должна знать, что вы здесь у меня. Вы не смущены?
— Нет.
— Это забытое искусство. Ладно, я не думаю, что вы явились сюда ради моих чудесных глаз. Что вы хотите мне сказать?
— Ничего существенного. Вы спросили меня, помните? — она улыбнулась.
— Почему?
— Чтобы отшлифовать наши совместные действия, — она перестала улыбаться и поставила бокал. Бруно быстро нагнулся и коснулся ее руки. Не будьте гусыней, Мария. — Она неуверенно взглянула на него, многозначительно улыбнулась и снова подняла бокал. — Скажите мне, что я должен буду сделать в Крау и как я должен буду сделать?
— Об этом знает лишь Харпер, а он еще не готов рассказать. Думаю, что он расскажет нам по дороге в Европу или на месте. Но сегодня утром он сообщил мне две вещи...
— Я знал, что вы мне должны что-то сказать.
— Да. Я только пыталась вас подразнить, но это не сработало, не так ли? Помните двух так называемых техников, арестованных полицией? Это были наши люди, эксперты-электронщики, обнаруживающие подслушивающие устройства. В основном, они работали в ваших апартаментах.
— Жучки? В моей квартире? Продолжайте, Мария, это похоже на мелодраму.
— Так ли? Другая новость — несколько дней назад в кабинете Ринфилда обнаружили двух жучков — один для комнаты, другой для телефона. Это тоже мелодрама? — Бруно не ответил, и она продолжила:
— Этих жучков не тронули.
Мистер Ринфилд по предложению доктора Харпера звонит Чарльзу по несколько раз в день, делая туманные намеки и давая завуалированные предложения по некоторым работникам цирка, которые могли бы быть полезны для Чарльза. О нас, конечно, ничего. Он предлагал столь многих, что те, кто подслушивает, не будут иметь времени на проверку остальных, в том числе и нас.
— Я думаю, они не сумасшедшие. Под «они» я подразумеваю не «тех», а Ринфилда и Харпера. Играют в детские игры.
— Убийства Пилгрима и Фосетта тоже игры?
— Избавьте меня от женской логики. Я не это имел в виду.
— Доктор Харпер очень опытен.
— Полагаю, что опытней меня. О'кей, отдаю себя в спасительные руки специалистов. Думаю, что жертвенному телефону больше ничего не остается делать?
— Нет. Ах, да! Вы можете мне сказать, как вас вызывать?
— Постучите два раза и спросите Бруно.
— У вас тут большая свита. Я не смогу вас видеть, когда цирковой поезд тронется.
— Ладно, ладно, — Бруно широко улыбнулся: очень редкое для него явление. Впервые она увидала, что улыбка затронула даже его глаза. — Я прогрессирую. Вы думаете, что захотите увидеть меня снова?
— Не будьте дурачком! Я должна буду вас видеть.
Бруно подался вперед.
— Есть возможность проникнуть в любую часть поезда во время движения, не привлекая постороннего в внимания. В углу моей спальни имеется дверь, которая ведет в коридор. Но у этой двери только одна ручка, и она с моей стороны.
— Если я постучу так: та-та, та-та, знайте — это я.
— Та-та, та-та, — повторил он спокойно. — Обожаю детские игры.
Он проводил Марию до ее вагончика и в футе от ступенек произнес:
— Ну, спокойной ночи. Благодарю за визит, — затем он наклонился и поцеловал ее.
Мария не возражала и мягко проговорила:
— Это еще не означает, что нам стоит идти до конца!
— Не совсем, но приказ есть приказ. У нас должны возникнуть определенные отношения, и это наилучший способ их продемонстрировать. В конце концов, за нами наблюдает много людей.
Она криво улыбнулась, повернулась и взбежала по ступенькам.
Глава 4
Большая часть последующих дней прошла в демонтаже невероятно разнообразного оборудования арен, кулис и погрузки его в поезд, растянувшийся почти на полмили.
Для перемещения всех этих массивных и нетранспортабельных вещей: клеток для животных, разборных кабинетов, участков арены, ветхого театрика психологических миниатюр Бруно так, чтобы не потревожить животных, приходилось выполнять невероятное. Даже погрузка продуктов для сотен животных и людей казалась невыполнимой задачей, но тем не менее, последний грузовик с провизией был загружен не позднее чем через час после первого.
Вся операция была проведена с военной точностью.
Цирковой поезд должен был тронуться в десять вечера. В девять доктор Харпер все еще сидел с Адмиралом, изучая два чертежа. В одной руке Адмирал держал свою трубку, в другой — стакан с бренди. На вид он был спокоен, расслаблен и апатичен. То, что он был расслаблен и спокоен, можно было допустись.
— У вас все готово? Охрана, подход, проникновение в здание, проходы и маршрут для отхода на Балтику? — спросил он.
— У меня есть все. Я даже надеюсь, что этот чертов корабль уже там, Харпер свернул чертежи и спрятал их в карман.
— Операцию вы проведете в четверг ночь. Мы будем курсировать вдоль берега с пятницы до следующей пятницы. В запасе целая неделя.
— Восточные немцы, поляки или русские ничего не заподозрят?
— Наверняка ничего.
— А возражать они не будут?
— А что они смогут сделать? С каких это пор Балтийское море стало чьим-то частным водоемом? Конечно, они свяжут присутствие корабля — или кораблей — с прибытием цирка в Крау. Это неизбежно, и тут ничего не поделаешь. Цирк, Цирк... — вздохнул Адмирал. — Будет лучше, если вы достанете груз, Харпер, или мне придется еще до конца года отправиться на пенсию.
— Мне бы этого не хотелось, сэр. Ну и вы лучше чем кто-либо знаете, что главная роль в доставке груза не моя.
— Это я знаю. У вас уже сложилось мнение о последнем новобранце?
— Ничего большего, что бросается в глаза всем, сэр. Он интеллигентный, жестокий, сильный и, кажется, рожден без нервов. Весьма замкнутая личность. Мария утверждает, что его невозможно раскрыть.
— Что? — Адмирал нахмурил брови. — Этот восхитительный ребенок?
Уверен, что если бы она постаралась...
— Я совсем не это имел в виду, сэр...
— Мир, Харпер, мир. Я не собираюсь шутить. В определенные моменты можно попытаться раскрыть душу мужчины. Хотя у нас и нет выбора, но полагаться на незнание при окончательном анализе будет очень затруднительно. Кроме того, он может провалиться. Такая возможность существует, и это будет на моей совести до конца моих дней. Не добавляйте к этой ноше себя.
— Сэр?
— Будьте осторожны, я это имел в виду. Эти бумаги, что вы только что спрятали — надежно, я полагаю. Надеюсь, вы представляете, что будет, если вас схватят с ними?
— Представляю. Я окажусь с перерезанной глоткой и привязанный к надежному грузу в каком-нибудь канале или реке, и только так. Несомненно, вы всегда найдете замену, — заметил Харпер.
— Несомненно! Но дело в том, что в этом случае замену вам придется подыскивать уже не мне, поэтому об этом я не беспокоюсь. Вы достаточно уверены, что у вас хватит времени передать и вызубрить код?
— У вас, сэр, не достает веры в своих подчиненных, — усмехнулся Харпер.
— Последние события заставляют меня усомниться в самом себе, а не то что в других.
Харпер коснулся дна своего саквояжа.
— Этот передатчик размером с почтовую марку. Вы уверены, что услышите меня?
— Мы пользуемся надежным оборудованием. Мы все услышим даже с Луны.
— Когда-нибудь мне захочется побывать и там.
Через шесть часов цирковой поезд выехал с запасных путей, где, несмотря на освещение, было темно, так как лил проливной дождь. После бесконечного маневрирования, лязганья и скрипа колес, часть вагонов и платформ были отцеплены, чтобы затем отправиться на зиму во Флориду.
Основная же часть поезда продолжила свой путь в Нью-Йорк.
В дороге ничего необычного не случилось. Бруно, который неизменно готовил для себя сам, не покидал своего жилища. Дважды его навестили братья, и один раз Харпер, и больше никого.
И до самого прибытия в Нью-Йоркский порт, где стояло грузопассажирское судно, которое должно было доставить их в Геную, выбранную потому, что она была одним из немногих средиземноморских портов, оснащенных оборудованием для выгрузки вагонов и платформ, Бруно не покидал свой салон.
С одной из первых он встретился с Марией. На ней были брюки, штормовка и выглядела она крайне несчастной.
— Мы не очень-то общались, не правда ли?
— Сожалею, но вы знали, где я.
— Мне нечего было вам сказать, — заметила она и добавила:
— А вы знали, где я.
— Телефонные будки были заперты.
— Могли бы меня пригласить. Так как предполагается, что между нами должны возникнуть особые отношения, а я не намерена в открытую охотиться за мужчинами.
— Понимаю, — он улыбнулся, чтобы смягчить последующие слова:
— Вы предпочитаете проделывать это тайком?
— Очень смешно. Очень умно. Вам не стыдно?
— За что?
— За постыдную невнимательность.
— Очень.
— Тогда пригласите меня вечером пообедать.
— Телепатия, Мария, настоящая телепатия.
Она недоверчива взглянула на него и отошла.
По дороге в выбранный Марией маленький итальянский ресторанчик они трижды меняли такси. Когда они уже расположились за столиком, он поинтересовался:
— Разве все это было необходимо? Такси, я имею в виду?
— Не знаю, но таков приказ.
— Почему мы здесь? Вы так по мне соскучились?
— У меня есть для вас инструкция.
— Не ради моих красивых глаз? — она улыбнулась и покачала головой. Он тяжело и печально вздохнул. — Так какие инструкции?
— Я подумала, что вы собираетесь сказать, что я легко могла бы прошептать их где-нибудь в темном углу на пристани.
— Предположение не лишено привлекательности, но не сегодняшней ночью.
— Почему?
— Дождь.
— Что это может значить для романтика?
— А мне нравится здесь. Очень приятный ресторанчик, — он внимательно посмотрел на нее, на ее голубое вельветовое платье, на меховое манто, слишком дорогое для секретарши, на капельки дождя на ее блестящих черных волосах. — Кроме того, я не мог бы любоваться на вас в темноте, а здесь могу. Вы действительно очень красивы. Там какие инструкции?
— Что? — она моментально вспыхнула от этого неожиданного перехода, а затем сжала губы в наигранном гневе. — Завтра в одиннадцать утра мы отчаливаем. Будьте в своей каюте в шесть часов, пожалуйста. В это время к вам зайдет стюард, чтобы обсудить с вами вопросы, связанные с устройством.
Он действительно настоящий стюард, но и еще кое-кто. Он проверит, нет ли в вашей каюте жучков. — Бруно промолчал. — Я вижу, что теперь вы уже не вспоминаете о мелодраме.
Бруно устало заметил:
— Об этом говорить бесполезно. Кому на свете придет в голову подсовывать жучки в мою каюту? Я вне подозрений. Но буду, если Харпер и вы станете продолжать вокруг меня эту идиотскую тайную возню. Зачем искали жучков в кабинете Ринфилда? Зачем послали искать их в моем вагончике?
Зачем вы это повторяете сейчас? Очень много людей знают, что у меня нет их, очень многие знают, что я не тот, за кого себя выдаю или за кого меня выдает цирк. Внимание очень большого числа людей привлекается ко мне, и мне это совсем не нравится.
— Пожалуйста, нет нужды быть, как...
— Разве я не прав? Не надо со мной сюсюкать!
— Послушайте, Бруно, я всего лишь связная. Действительно, брать вас под подозрение нет причин. Но мы имеем и будем иметь дело с чрезвычайно сильной, эффективной и бдительной тайной полицией, которая, конечно, не пропустит ничего мало-мальски подозрительного. Кроме того, необходимая нам информация находится в Крау. Мы едем туда. И они знают, что у вас есть сильная возбудительная причина — месть. Они убили вашу жену...
— Хватит! — Мария отпрянула, испуганная холодной яростью его голоса.
— Шесть с половиной лет мне о ней никто не говорил. Еще раз побеспокоите мою мертвую жену, и я выхожу из игры, сорву всю операцию и оставлю вас, чтобы вдолбить вашему драгоценному шефу, почему ваша опека, ваше болезненное воображение, ваша бедность чувств, ваше невероятное бесчувствие разрушили все. Вы поняли?
— Я поняла, — она была бледна, почти в шоке, пытаясь понять гнусность своего промаха. Мария нервно провела кончиком языка по своим губкам. — Мне жаль. Мне Очень жаль. Я допустила большую ошибку. — Она все еще не понимала, в чем состоит ее ошибка. — Но я обещаю вам, что этого больше не повториться.
Он ничего не ответил и она продолжила:
— Доктор Харпер просил, чтобы вы в 6.30 утра вышли из своей каюты и уселись на палубу в футе от кают-компании. Вы упали и повредили лодыжку.
Вас найдут и помогут добраться до каюты. Доктор Харпер немедленно явится туда. Он хочет дать вам полный инструктаж о деталях операции.
— Вам он уже сказал, — констатировал Бруно с обычной беспристрастностью.
— Мне он ничего не сказал. Насколько я знаю доктора Харпера, он наверняка попросит вас ничего не сообщать мне.
— Я сделаю все, как вы сказали. Теперь, поскольку вы свою миссию выполнили, мы можем вернуться. Конечно, тройная смена такси для вас правило из правил, я же отправлюсь прямо на корабль. Это быстрее и дешевле, и к черту ЦРУ.
Она дотронулась до его руки.
— Я раскаиваюсь. Искренне. Как долго я должна это делать? — не услышав ответа, она улыбнулась, и эта улыбка, как и ее ладонь была неуверенной. — Мне кажется, что человек, зарабатывающий столько, сколько вы, может позволить себе покормить бедную девушку, вроде меня. Или вернемся в порт? Не уезжайте пожалуйста, я не хочу сейчас возвращаться.
— Почему?
— Не знаю. Это — все те же неясные подозрения. Просто я хочу все делать правильно.
— Я был прав в тот первый раз. Вы гусыня, — Бруно вздохнул, взял меню и протянул Марии, странно взглянув на нее. — Забавно. Я полагал, что у вас темные глаза, а они стали карими. Темные, темно-карие, понятно вам, не карие. Как это вам удается? У вас что, есть переключатель или как?
Она торжествующе посмотрела на него.
— Нет.
— Тогда он у меня в глазах. Скажите, а почему доктор Харпер не мог придти сам и рассказать все это?
— Это произвело бы очень странное впечатление, если бы вас увидели вместе. Вы никогда друг с другом не разговаривали. Что он для вас или вы для него?
— А-а!
— Другое дело мы. Или вы забыли? Это самая естественная вещь на свете. Я влюблена в вас, а вы в меня.
Она невольно вздрогнула, когда на ее руку легла чью-то ладонь и насмешливый голос спросил:
— Ну, так кто влюблен и в чью жену?
Она повернулась и увидела Генри Ринфилда. Его тонкое интеллигентное лицо улыбалось.
— Вы должны были кашлянуть или еще что-то в этом роде, — с укоризной промолвила она. — Вы меня напугали.
— Извините. Но на мне могли быть сапоги с подковами, и вы все равно бы не услышали меня из-за этого ужасного грохота. Ну ладно, оставим это.
Так кто в кого влюблен?
— О чем вы говорите?
— О любви, — терпеливо ответил он. — Когда я подошел, вы говорили о ней.
— Я? — неуверенно произнесла она. — Не удивительно. Моя сестра утверждает, что во время сна я все время болтаю. Может быть, я стоя и уснула. Вы когда-нибудь читали последователей Фрейда?
— Увы, нет. Уверен, что это мое упущение. Но ради бога, что вы делаете здесь?
Она задрожала.
— Мечтаю, конечно, и что-то замерзла.
— Поднимемся выше. Тут есть прекрасный бар в старом стиле. Очень теплый бар. Бренди вас согреет.
— Постель меня тоже согреет, а в баре я уже была.
— Вы отказываетесь от вечерней порции с последним из Ринфилдов?
— Никогда! — она рассмеялась и взяла его под руку. — Ведите!
В буфете — это заведение вряд ли можно было назвать баром — стояли глубокие зеленые кожаные кресла, бронзовые столы. Тут же находились очень незаметный официант и отличное бренди. Мария заказала одну порцию, Генри три, и, приканчивая третью порцию, он, потеряв голову от алкоголя, начал форсировать события, устремив в ее глаза свой тоскующий и жаждущий взгляд.
Для перемещения всех этих массивных и нетранспортабельных вещей: клеток для животных, разборных кабинетов, участков арены, ветхого театрика психологических миниатюр Бруно так, чтобы не потревожить животных, приходилось выполнять невероятное. Даже погрузка продуктов для сотен животных и людей казалась невыполнимой задачей, но тем не менее, последний грузовик с провизией был загружен не позднее чем через час после первого.
Вся операция была проведена с военной точностью.
Цирковой поезд должен был тронуться в десять вечера. В девять доктор Харпер все еще сидел с Адмиралом, изучая два чертежа. В одной руке Адмирал держал свою трубку, в другой — стакан с бренди. На вид он был спокоен, расслаблен и апатичен. То, что он был расслаблен и спокоен, можно было допустись.
— У вас все готово? Охрана, подход, проникновение в здание, проходы и маршрут для отхода на Балтику? — спросил он.
— У меня есть все. Я даже надеюсь, что этот чертов корабль уже там, Харпер свернул чертежи и спрятал их в карман.
— Операцию вы проведете в четверг ночь. Мы будем курсировать вдоль берега с пятницы до следующей пятницы. В запасе целая неделя.
— Восточные немцы, поляки или русские ничего не заподозрят?
— Наверняка ничего.
— А возражать они не будут?
— А что они смогут сделать? С каких это пор Балтийское море стало чьим-то частным водоемом? Конечно, они свяжут присутствие корабля — или кораблей — с прибытием цирка в Крау. Это неизбежно, и тут ничего не поделаешь. Цирк, Цирк... — вздохнул Адмирал. — Будет лучше, если вы достанете груз, Харпер, или мне придется еще до конца года отправиться на пенсию.
— Мне бы этого не хотелось, сэр. Ну и вы лучше чем кто-либо знаете, что главная роль в доставке груза не моя.
— Это я знаю. У вас уже сложилось мнение о последнем новобранце?
— Ничего большего, что бросается в глаза всем, сэр. Он интеллигентный, жестокий, сильный и, кажется, рожден без нервов. Весьма замкнутая личность. Мария утверждает, что его невозможно раскрыть.
— Что? — Адмирал нахмурил брови. — Этот восхитительный ребенок?
Уверен, что если бы она постаралась...
— Я совсем не это имел в виду, сэр...
— Мир, Харпер, мир. Я не собираюсь шутить. В определенные моменты можно попытаться раскрыть душу мужчины. Хотя у нас и нет выбора, но полагаться на незнание при окончательном анализе будет очень затруднительно. Кроме того, он может провалиться. Такая возможность существует, и это будет на моей совести до конца моих дней. Не добавляйте к этой ноше себя.
— Сэр?
— Будьте осторожны, я это имел в виду. Эти бумаги, что вы только что спрятали — надежно, я полагаю. Надеюсь, вы представляете, что будет, если вас схватят с ними?
— Представляю. Я окажусь с перерезанной глоткой и привязанный к надежному грузу в каком-нибудь канале или реке, и только так. Несомненно, вы всегда найдете замену, — заметил Харпер.
— Несомненно! Но дело в том, что в этом случае замену вам придется подыскивать уже не мне, поэтому об этом я не беспокоюсь. Вы достаточно уверены, что у вас хватит времени передать и вызубрить код?
— У вас, сэр, не достает веры в своих подчиненных, — усмехнулся Харпер.
— Последние события заставляют меня усомниться в самом себе, а не то что в других.
Харпер коснулся дна своего саквояжа.
— Этот передатчик размером с почтовую марку. Вы уверены, что услышите меня?
— Мы пользуемся надежным оборудованием. Мы все услышим даже с Луны.
— Когда-нибудь мне захочется побывать и там.
Через шесть часов цирковой поезд выехал с запасных путей, где, несмотря на освещение, было темно, так как лил проливной дождь. После бесконечного маневрирования, лязганья и скрипа колес, часть вагонов и платформ были отцеплены, чтобы затем отправиться на зиму во Флориду.
Основная же часть поезда продолжила свой путь в Нью-Йорк.
В дороге ничего необычного не случилось. Бруно, который неизменно готовил для себя сам, не покидал своего жилища. Дважды его навестили братья, и один раз Харпер, и больше никого.
И до самого прибытия в Нью-Йоркский порт, где стояло грузопассажирское судно, которое должно было доставить их в Геную, выбранную потому, что она была одним из немногих средиземноморских портов, оснащенных оборудованием для выгрузки вагонов и платформ, Бруно не покидал свой салон.
С одной из первых он встретился с Марией. На ней были брюки, штормовка и выглядела она крайне несчастной.
— Мы не очень-то общались, не правда ли?
— Сожалею, но вы знали, где я.
— Мне нечего было вам сказать, — заметила она и добавила:
— А вы знали, где я.
— Телефонные будки были заперты.
— Могли бы меня пригласить. Так как предполагается, что между нами должны возникнуть особые отношения, а я не намерена в открытую охотиться за мужчинами.
— Понимаю, — он улыбнулся, чтобы смягчить последующие слова:
— Вы предпочитаете проделывать это тайком?
— Очень смешно. Очень умно. Вам не стыдно?
— За что?
— За постыдную невнимательность.
— Очень.
— Тогда пригласите меня вечером пообедать.
— Телепатия, Мария, настоящая телепатия.
Она недоверчива взглянула на него и отошла.
По дороге в выбранный Марией маленький итальянский ресторанчик они трижды меняли такси. Когда они уже расположились за столиком, он поинтересовался:
— Разве все это было необходимо? Такси, я имею в виду?
— Не знаю, но таков приказ.
— Почему мы здесь? Вы так по мне соскучились?
— У меня есть для вас инструкция.
— Не ради моих красивых глаз? — она улыбнулась и покачала головой. Он тяжело и печально вздохнул. — Так какие инструкции?
— Я подумала, что вы собираетесь сказать, что я легко могла бы прошептать их где-нибудь в темном углу на пристани.
— Предположение не лишено привлекательности, но не сегодняшней ночью.
— Почему?
— Дождь.
— Что это может значить для романтика?
— А мне нравится здесь. Очень приятный ресторанчик, — он внимательно посмотрел на нее, на ее голубое вельветовое платье, на меховое манто, слишком дорогое для секретарши, на капельки дождя на ее блестящих черных волосах. — Кроме того, я не мог бы любоваться на вас в темноте, а здесь могу. Вы действительно очень красивы. Там какие инструкции?
— Что? — она моментально вспыхнула от этого неожиданного перехода, а затем сжала губы в наигранном гневе. — Завтра в одиннадцать утра мы отчаливаем. Будьте в своей каюте в шесть часов, пожалуйста. В это время к вам зайдет стюард, чтобы обсудить с вами вопросы, связанные с устройством.
Он действительно настоящий стюард, но и еще кое-кто. Он проверит, нет ли в вашей каюте жучков. — Бруно промолчал. — Я вижу, что теперь вы уже не вспоминаете о мелодраме.
Бруно устало заметил:
— Об этом говорить бесполезно. Кому на свете придет в голову подсовывать жучки в мою каюту? Я вне подозрений. Но буду, если Харпер и вы станете продолжать вокруг меня эту идиотскую тайную возню. Зачем искали жучков в кабинете Ринфилда? Зачем послали искать их в моем вагончике?
Зачем вы это повторяете сейчас? Очень много людей знают, что у меня нет их, очень многие знают, что я не тот, за кого себя выдаю или за кого меня выдает цирк. Внимание очень большого числа людей привлекается ко мне, и мне это совсем не нравится.
— Пожалуйста, нет нужды быть, как...
— Разве я не прав? Не надо со мной сюсюкать!
— Послушайте, Бруно, я всего лишь связная. Действительно, брать вас под подозрение нет причин. Но мы имеем и будем иметь дело с чрезвычайно сильной, эффективной и бдительной тайной полицией, которая, конечно, не пропустит ничего мало-мальски подозрительного. Кроме того, необходимая нам информация находится в Крау. Мы едем туда. И они знают, что у вас есть сильная возбудительная причина — месть. Они убили вашу жену...
— Хватит! — Мария отпрянула, испуганная холодной яростью его голоса.
— Шесть с половиной лет мне о ней никто не говорил. Еще раз побеспокоите мою мертвую жену, и я выхожу из игры, сорву всю операцию и оставлю вас, чтобы вдолбить вашему драгоценному шефу, почему ваша опека, ваше болезненное воображение, ваша бедность чувств, ваше невероятное бесчувствие разрушили все. Вы поняли?
— Я поняла, — она была бледна, почти в шоке, пытаясь понять гнусность своего промаха. Мария нервно провела кончиком языка по своим губкам. — Мне жаль. Мне Очень жаль. Я допустила большую ошибку. — Она все еще не понимала, в чем состоит ее ошибка. — Но я обещаю вам, что этого больше не повториться.
Он ничего не ответил и она продолжила:
— Доктор Харпер просил, чтобы вы в 6.30 утра вышли из своей каюты и уселись на палубу в футе от кают-компании. Вы упали и повредили лодыжку.
Вас найдут и помогут добраться до каюты. Доктор Харпер немедленно явится туда. Он хочет дать вам полный инструктаж о деталях операции.
— Вам он уже сказал, — констатировал Бруно с обычной беспристрастностью.
— Мне он ничего не сказал. Насколько я знаю доктора Харпера, он наверняка попросит вас ничего не сообщать мне.
— Я сделаю все, как вы сказали. Теперь, поскольку вы свою миссию выполнили, мы можем вернуться. Конечно, тройная смена такси для вас правило из правил, я же отправлюсь прямо на корабль. Это быстрее и дешевле, и к черту ЦРУ.
Она дотронулась до его руки.
— Я раскаиваюсь. Искренне. Как долго я должна это делать? — не услышав ответа, она улыбнулась, и эта улыбка, как и ее ладонь была неуверенной. — Мне кажется, что человек, зарабатывающий столько, сколько вы, может позволить себе покормить бедную девушку, вроде меня. Или вернемся в порт? Не уезжайте пожалуйста, я не хочу сейчас возвращаться.
— Почему?
— Не знаю. Это — все те же неясные подозрения. Просто я хочу все делать правильно.
— Я был прав в тот первый раз. Вы гусыня, — Бруно вздохнул, взял меню и протянул Марии, странно взглянув на нее. — Забавно. Я полагал, что у вас темные глаза, а они стали карими. Темные, темно-карие, понятно вам, не карие. Как это вам удается? У вас что, есть переключатель или как?
Она торжествующе посмотрела на него.
— Нет.
— Тогда он у меня в глазах. Скажите, а почему доктор Харпер не мог придти сам и рассказать все это?
— Это произвело бы очень странное впечатление, если бы вас увидели вместе. Вы никогда друг с другом не разговаривали. Что он для вас или вы для него?
— А-а!
— Другое дело мы. Или вы забыли? Это самая естественная вещь на свете. Я влюблена в вас, а вы в меня.
* * *
— Он все еще влюблен в свою покойную жену, — голос Марии был спокойным и ровным. Положив руки на перила, она стояла на палубе теплохода «Карпентарий», почти не обращая внимания на холодный ночной ветер, наблюдая с кажущейся зачарованностью, но на самом деле ничего не видя. В это время гигантские портовые краны, сверкая прожекторами, грузили на борт вагоны.Она невольно вздрогнула, когда на ее руку легла чью-то ладонь и насмешливый голос спросил:
— Ну, так кто влюблен и в чью жену?
Она повернулась и увидела Генри Ринфилда. Его тонкое интеллигентное лицо улыбалось.
— Вы должны были кашлянуть или еще что-то в этом роде, — с укоризной промолвила она. — Вы меня напугали.
— Извините. Но на мне могли быть сапоги с подковами, и вы все равно бы не услышали меня из-за этого ужасного грохота. Ну ладно, оставим это.
Так кто в кого влюблен?
— О чем вы говорите?
— О любви, — терпеливо ответил он. — Когда я подошел, вы говорили о ней.
— Я? — неуверенно произнесла она. — Не удивительно. Моя сестра утверждает, что во время сна я все время болтаю. Может быть, я стоя и уснула. Вы когда-нибудь читали последователей Фрейда?
— Увы, нет. Уверен, что это мое упущение. Но ради бога, что вы делаете здесь?
Она задрожала.
— Мечтаю, конечно, и что-то замерзла.
— Поднимемся выше. Тут есть прекрасный бар в старом стиле. Очень теплый бар. Бренди вас согреет.
— Постель меня тоже согреет, а в баре я уже была.
— Вы отказываетесь от вечерней порции с последним из Ринфилдов?
— Никогда! — она рассмеялась и взяла его под руку. — Ведите!
В буфете — это заведение вряд ли можно было назвать баром — стояли глубокие зеленые кожаные кресла, бронзовые столы. Тут же находились очень незаметный официант и отличное бренди. Мария заказала одну порцию, Генри три, и, приканчивая третью порцию, он, потеряв голову от алкоголя, начал форсировать события, устремив в ее глаза свой тоскующий и жаждущий взгляд.