Страница:
— Сэр, в такую ночь военному тут делать нечего. Опаснее нынешней бури противника не существует. Вы согласны?
Вэллери молча кивнул.
— Тут нужен опытный моряк. При всем к вам уважении позвольте мне заявить, что никто из нас в этом смысле не чета Кэррингтону. Это моряк высшей пробы.
— Очень любезно с вашей стороны, что вы не позабыли и себя, — пробормотал Вэллери. — Только напрасно вы скромничаете, старпом.
— Всю ночь на мостике будет находиться первый офицер. Кроме него, Уэстклифф. И я.
— Я тоже, — проворчал Тиндалл. — Но сейчас я сосну. — Вид у адмирала был почти такой же измученный, как и у Вэллери.
— Благодарю вас, сэр, — улыбнулся Тэрнер. — Боюсь, командир, на мостике нынче будет тесновато... Так что увидимся после завтрака.
— Но постойте...
— Никаких «но», — буркнул Уэстклифф.
— Прошу вас, — настаивал Тэрнер. — Вы нас премного обяжете.
Вэллери посмотрел на него.
— Я, как командир корабля... — Он не закончил фразы. — Не знаю, что и сказать.
— Зато я знаю, — тотчас нашелся Тэрнер, взяв Вэллери под руку. — Пойдемте со мной.
— Не уверены, что я дойду без посторонней помощи? — чуть улыбнулся Вэллери.
— Нет, почему же. Но лучше не рисковать. Прошу вас, сэр.
— Ну хорошо, хорошо, — устало вздохнул старый моряк. — На что только не согласишься ради спокойной жизни... и возможности выспаться!
Лейтенант Николлс с трудом сбросил с себя путы тяжелого сна. Медленно, нехотя разлепил веки. «Улисс» по-прежнему отчаянно качало; палуба уходила из-под ног с такой стремительностью, что дух захватывало. Николлс увидел наклонившегося над ним Капкового мальчика. Лоб штурмана обмотан бинтом, остальная часть лица в пятнах крови. Вид у Карпентера был до отвращения жизнерадостный.
— Вставать, вставать, довольно спать... и так далее... — усмехался Карпентер. — Как мы себя сегодня чувствуем? — произнес он дурашливым голосом. Отпрыск знатного рода, лейтенант Карпентер не слишком-то уважал профессию врача.
— В чем дело, Энди? — вытаращил на него сонные глаза Николлс. — Случилось что-нибудь?
— Что может случиться, когда на мостике господа Кэррингтон и Карпентер, — заносчиво проговорил Капковый мальчик. — Не желаешь ли подняться наверх, посмотреть, как делает свое дело Кэррингтон? Он собирается развернуть корабль на обратный курс. А в такой заварушке дело это нешуточное!
— Так ты меня затем только и разбудил?
— Старик, при повороте корабля на другой курс ты все равно оказался бы на палубе... Только, пожалуй, со сломанной шеей. Ко всему, Джимми, требуется твоя помощь. Ему нужны толстые стекла, а их у тебя в лазарете навалом.
Однако, как я убедился, лазарет закрыт, — прибавил он без стеснения.
— Но к чему они... эти стекла?
— Пойдем, сам увидишь.
Забрезжил жуткий, зловещий рассвет — достойный эпилог кошмара. Над кораблем, едва не задевая за мачты, проносились белесые полосы, но в вышине небо было чистым. Огромные волны стали гораздо короче и круче. Машины работали на малых оборотах, лишь бы крейсер слушался руля. Несмотря на это, шедший против волны «Улисс» нещадно трепало. Ветер, скорость которого немногим не достигала пятидесяти узлов, дул ровно. И все-таки, едва Николлс вышел на палубу, вихрь обжег ему легкие, ослепил льдом и студеным ветром.
Поспешно обмотав лицо шарфом, молодой врач стал на ощупь подниматься на мостик. За ним, неся в руках куски толстого стекла, следовал Капковый. Когда они взбирались по трапу, из динамика вырвалось что-то нечленораздельное. На плохо освещенном мостике находились лишь Тэрнер и Кэррингтон, закутанные точно мумии. Глаза их были скрыты очками.
— Привет, Николлс, — прогудел старший офицер. — Ведь это, кажется, он, не так ли? — Повернувшись к ветру спиной, Тэрнер сорвал с себя очки и в сердцах отшвырнул их прочь. — Ни черта не видно в эти хреновины... Эй, первый, он притащил стекла.
Николлс пригнулся, чтобы спрятаться за нактоуз. В углу валялась груда очков, стеклянных щитков, противогазных масок. Он мотнул головой в их сторону.
— Это что, распродажа?
— Ложимся на обратный курс, док, — произнес Кэррингтон. Голос его звучал спокойно, как всегда в нем не было и следа усталости.
— Но нам нужно видеть, что у нас по курсу. От этих же хреновин, как выразился старпом, никакого проку. Они мгновенно обледеневают. Не подержите ли стекло, вот так.... А вы протирайте, Энди.
Взглянув на огромные волны, Николлс содрогнулся.
— Простите мое невежество, но к чему нам вообще куда-то поворачивать?
— Потому что скоро это будет невозможно, — ответил Кэррингтон. Потом, усмехнувшись, добавил:
— Боюсь, предстоящий маневр сделает меня самым непопулярным офицером на корабле. Мы только что предупредили экипаж о повороте. Готово, сэр?
— В машинном отделении! На руле! Подготовиться к повороту! Готово, первый.
Тридцать, сорок пять секунд, целую минуту Кэррингтон неотрывно смотрел через стекло. У Николлса замерзли руки. Капковый прилежно тер стекло. Потом раздалась команда:
— Левая, машина, средний ход!
— Левая машина, средний ход! — эхом отозвался Тэриер.
— Право двадцать!
— Право двадцать!
Николлс рискнул взглянуть краешком глаза через плечо. За долю секунды, прежде чем глаза его наполнились слезами, он успел увидеть гигантский вал, ринувшийся прямо на корабль, нос которого уже находился под углом к фронту волны. Боже милостивый! Почему Кэррингтон не дождался, пока она пройдет?
Огромная волна подбросила носовую часть крейсера ввысь, безжалостно накренив корабль на правый борт, и прошла под днищем. С судорожным усилием перевалив через гребень, «Улисс» бешено устремился вниз, кренясь на противоположный борт. Мачты — эти огромные обледеневшие деревья — описали гигантского радиуса дугу, а поручни левого борта погрузились в подошву нового вала.
— Левая, полный вперед!
— Левая, полный вперед!
— Право тридцать градусов!
— Право тридцать градусов!
Следующая волна, пройдя над кораблем, лишь выпрямила его. И тут Николлса осенило. Невероятно (поскольку это невозможно было предугадать), на Кэррингтон словно предвидел, что между двумя встречными волнами должен образоваться участок сравнительно спокойной воды. Как он догадался, что это произойдет, не знал никто, в том числе и сам Кэррингтон. Но это был великий моряк, и чутье не обмануло его. В течение пятнадцати или двадцати секунд море представляло собой кипящую белую массу, где волны сталкивались, сшибались меж собой. Такое, хотя и в гораздо меньших масштабах, происходит при встрече морских течений и возле водопадов. Воспользовавшись относительным затишьем, «Улисс» беспрепятственно проскользнул среди валов.
Затем на завершивший поворот корабль ринулась новая волна — высотой до самого ходового мостика. Подойдя с траверза, она всей своей огромной тяжестью обрушилась на крейсер. Такого удара в ту ночь крейсеру еще не приходилось получать. «Улисс» лег на борт, так что поручни оказались под водой. Николлса сшибло с ног, и он с размаху ударился о борт мостика. Стекло разлетелось вдребезги. Он готов был поклясться, что в эту ммуту слышался смех Кэррингтона. Оправившись от удара, Николлс стал продвигаться к центру компасной площадки.
Но этим дело не кончилось. Швырнув «Улисс» в пропасть, когда крен достиг сорока градусов, гигантский вал начал безжалостно опрокидывать корабль. Стрелка креномера неумолимо поползла: сорок пять градусов, пятьдесят, пятьдесят три... Потом остановилась. Казалось, прошла целая вечность. Моряки упирались ногами в борт, цеплялись за неровности палубы, тупо осознавая, что случилось неизбежное. Конец. Из такого крена «Улиссу» не выйти.
Тянулись долгие, хак жизнь, секунды. Белые как полотно Николлс и Карпентер бессмысленно глядели друг на друга. Наклоненный под таким углом, мостик оказался защищенным от ветра. Внезапно раздался голос Кэррингтона. Он прозвучал спокойно, буднично и удивительно отчетливо.
— Крен достигнет шестидесяти пяти градусов. Потом корабль вернется на ровный киль, — произнес он как ни в чем не бывало. — Не потеряйте свои шапки, господа. Вам предстоит увидеть нечто любопытное.
Не успел он закончить, как «Улисс» вздрогнул, потом сначала медленно, а затем с бешеной скоростью стал крениться в обратную сторону, описывая дугу в девяносто градусов, затем снова качнулся назад. Николлс снова очутился в углу мостика. Но к тому времени поворот был почти закончен.
Успевший прийти в себя Капковый мальчик с улыбкой тронул Кэррингтона за плечо.
— Не оглядывайтесь, сэр. Дело в том, что мы потеряли грот-мачту.
Он несколько преувеличивал, однако верхней части мачты — футов пятнадцать длиной — вместе с круговой антенной радиолокатора действительно как не бывало. Двойного удара, к которому прибавился вес льда, стеньга не смогла выдержать.
— Обе машины — малый вперед! Прямо руль!
— Обе машины — малый вперед! Прямо руль!
— Так держать!
«Улисс» лег на обратный курс. Перехватив взгляд Николлса, Капковый кивнул в сторону первого офицера.
— Понял, что я хотел сказать, Джонни?
— Да, — спокойно произнес Николлс. — Я понял, что ты хотел сказать.
Потом, широко улыбнувшись, прибавил:
— В следующий раз поверю тебе на слово. Доказательство твоей правоты слишком вредно для моего здоровья!
Двигаясь с крупной попутной волной, «Улисс» стал удивительно устойчивым на курсе. Ветер тоже перешел на корму, и мостик словно по волшебству оказался защищенным от шторма. Летевшие над кораблем клочья тумана начали таять, они почти исчезли... Далеко на зюйд-осте по безоблачному небосклону поднималось ослепительное белое солнце. Долгая ночь кончилась.
Через час, когда ветер поутих и скорость его уменьшилась до тридцати узлов, радарной установкой было обнаружено несколько кораблей, шедших с веста. Спустя еще час ветер и вовсе спал, шла лишь крупная зыбь. И тут на горизонте показались хвосты дымков. В десять тридцать в условленном месте, в условленное время состоялось рандеву «Улисса» с конвоем из Галифакса.
Глава 7
Вэллери молча кивнул.
— Тут нужен опытный моряк. При всем к вам уважении позвольте мне заявить, что никто из нас в этом смысле не чета Кэррингтону. Это моряк высшей пробы.
— Очень любезно с вашей стороны, что вы не позабыли и себя, — пробормотал Вэллери. — Только напрасно вы скромничаете, старпом.
— Всю ночь на мостике будет находиться первый офицер. Кроме него, Уэстклифф. И я.
— Я тоже, — проворчал Тиндалл. — Но сейчас я сосну. — Вид у адмирала был почти такой же измученный, как и у Вэллери.
— Благодарю вас, сэр, — улыбнулся Тэрнер. — Боюсь, командир, на мостике нынче будет тесновато... Так что увидимся после завтрака.
— Но постойте...
— Никаких «но», — буркнул Уэстклифф.
— Прошу вас, — настаивал Тэрнер. — Вы нас премного обяжете.
Вэллери посмотрел на него.
— Я, как командир корабля... — Он не закончил фразы. — Не знаю, что и сказать.
— Зато я знаю, — тотчас нашелся Тэрнер, взяв Вэллери под руку. — Пойдемте со мной.
— Не уверены, что я дойду без посторонней помощи? — чуть улыбнулся Вэллери.
— Нет, почему же. Но лучше не рисковать. Прошу вас, сэр.
— Ну хорошо, хорошо, — устало вздохнул старый моряк. — На что только не согласишься ради спокойной жизни... и возможности выспаться!
Лейтенант Николлс с трудом сбросил с себя путы тяжелого сна. Медленно, нехотя разлепил веки. «Улисс» по-прежнему отчаянно качало; палуба уходила из-под ног с такой стремительностью, что дух захватывало. Николлс увидел наклонившегося над ним Капкового мальчика. Лоб штурмана обмотан бинтом, остальная часть лица в пятнах крови. Вид у Карпентера был до отвращения жизнерадостный.
— Вставать, вставать, довольно спать... и так далее... — усмехался Карпентер. — Как мы себя сегодня чувствуем? — произнес он дурашливым голосом. Отпрыск знатного рода, лейтенант Карпентер не слишком-то уважал профессию врача.
— В чем дело, Энди? — вытаращил на него сонные глаза Николлс. — Случилось что-нибудь?
— Что может случиться, когда на мостике господа Кэррингтон и Карпентер, — заносчиво проговорил Капковый мальчик. — Не желаешь ли подняться наверх, посмотреть, как делает свое дело Кэррингтон? Он собирается развернуть корабль на обратный курс. А в такой заварушке дело это нешуточное!
— Так ты меня затем только и разбудил?
— Старик, при повороте корабля на другой курс ты все равно оказался бы на палубе... Только, пожалуй, со сломанной шеей. Ко всему, Джимми, требуется твоя помощь. Ему нужны толстые стекла, а их у тебя в лазарете навалом.
Однако, как я убедился, лазарет закрыт, — прибавил он без стеснения.
— Но к чему они... эти стекла?
— Пойдем, сам увидишь.
Забрезжил жуткий, зловещий рассвет — достойный эпилог кошмара. Над кораблем, едва не задевая за мачты, проносились белесые полосы, но в вышине небо было чистым. Огромные волны стали гораздо короче и круче. Машины работали на малых оборотах, лишь бы крейсер слушался руля. Несмотря на это, шедший против волны «Улисс» нещадно трепало. Ветер, скорость которого немногим не достигала пятидесяти узлов, дул ровно. И все-таки, едва Николлс вышел на палубу, вихрь обжег ему легкие, ослепил льдом и студеным ветром.
Поспешно обмотав лицо шарфом, молодой врач стал на ощупь подниматься на мостик. За ним, неся в руках куски толстого стекла, следовал Капковый. Когда они взбирались по трапу, из динамика вырвалось что-то нечленораздельное. На плохо освещенном мостике находились лишь Тэрнер и Кэррингтон, закутанные точно мумии. Глаза их были скрыты очками.
— Привет, Николлс, — прогудел старший офицер. — Ведь это, кажется, он, не так ли? — Повернувшись к ветру спиной, Тэрнер сорвал с себя очки и в сердцах отшвырнул их прочь. — Ни черта не видно в эти хреновины... Эй, первый, он притащил стекла.
Николлс пригнулся, чтобы спрятаться за нактоуз. В углу валялась груда очков, стеклянных щитков, противогазных масок. Он мотнул головой в их сторону.
— Это что, распродажа?
— Ложимся на обратный курс, док, — произнес Кэррингтон. Голос его звучал спокойно, как всегда в нем не было и следа усталости.
— Но нам нужно видеть, что у нас по курсу. От этих же хреновин, как выразился старпом, никакого проку. Они мгновенно обледеневают. Не подержите ли стекло, вот так.... А вы протирайте, Энди.
Взглянув на огромные волны, Николлс содрогнулся.
— Простите мое невежество, но к чему нам вообще куда-то поворачивать?
— Потому что скоро это будет невозможно, — ответил Кэррингтон. Потом, усмехнувшись, добавил:
— Боюсь, предстоящий маневр сделает меня самым непопулярным офицером на корабле. Мы только что предупредили экипаж о повороте. Готово, сэр?
— В машинном отделении! На руле! Подготовиться к повороту! Готово, первый.
Тридцать, сорок пять секунд, целую минуту Кэррингтон неотрывно смотрел через стекло. У Николлса замерзли руки. Капковый прилежно тер стекло. Потом раздалась команда:
— Левая, машина, средний ход!
— Левая машина, средний ход! — эхом отозвался Тэриер.
— Право двадцать!
— Право двадцать!
Николлс рискнул взглянуть краешком глаза через плечо. За долю секунды, прежде чем глаза его наполнились слезами, он успел увидеть гигантский вал, ринувшийся прямо на корабль, нос которого уже находился под углом к фронту волны. Боже милостивый! Почему Кэррингтон не дождался, пока она пройдет?
Огромная волна подбросила носовую часть крейсера ввысь, безжалостно накренив корабль на правый борт, и прошла под днищем. С судорожным усилием перевалив через гребень, «Улисс» бешено устремился вниз, кренясь на противоположный борт. Мачты — эти огромные обледеневшие деревья — описали гигантского радиуса дугу, а поручни левого борта погрузились в подошву нового вала.
— Левая, полный вперед!
— Левая, полный вперед!
— Право тридцать градусов!
— Право тридцать градусов!
Следующая волна, пройдя над кораблем, лишь выпрямила его. И тут Николлса осенило. Невероятно (поскольку это невозможно было предугадать), на Кэррингтон словно предвидел, что между двумя встречными волнами должен образоваться участок сравнительно спокойной воды. Как он догадался, что это произойдет, не знал никто, в том числе и сам Кэррингтон. Но это был великий моряк, и чутье не обмануло его. В течение пятнадцати или двадцати секунд море представляло собой кипящую белую массу, где волны сталкивались, сшибались меж собой. Такое, хотя и в гораздо меньших масштабах, происходит при встрече морских течений и возле водопадов. Воспользовавшись относительным затишьем, «Улисс» беспрепятственно проскользнул среди валов.
Затем на завершивший поворот корабль ринулась новая волна — высотой до самого ходового мостика. Подойдя с траверза, она всей своей огромной тяжестью обрушилась на крейсер. Такого удара в ту ночь крейсеру еще не приходилось получать. «Улисс» лег на борт, так что поручни оказались под водой. Николлса сшибло с ног, и он с размаху ударился о борт мостика. Стекло разлетелось вдребезги. Он готов был поклясться, что в эту ммуту слышался смех Кэррингтона. Оправившись от удара, Николлс стал продвигаться к центру компасной площадки.
Но этим дело не кончилось. Швырнув «Улисс» в пропасть, когда крен достиг сорока градусов, гигантский вал начал безжалостно опрокидывать корабль. Стрелка креномера неумолимо поползла: сорок пять градусов, пятьдесят, пятьдесят три... Потом остановилась. Казалось, прошла целая вечность. Моряки упирались ногами в борт, цеплялись за неровности палубы, тупо осознавая, что случилось неизбежное. Конец. Из такого крена «Улиссу» не выйти.
Тянулись долгие, хак жизнь, секунды. Белые как полотно Николлс и Карпентер бессмысленно глядели друг на друга. Наклоненный под таким углом, мостик оказался защищенным от ветра. Внезапно раздался голос Кэррингтона. Он прозвучал спокойно, буднично и удивительно отчетливо.
— Крен достигнет шестидесяти пяти градусов. Потом корабль вернется на ровный киль, — произнес он как ни в чем не бывало. — Не потеряйте свои шапки, господа. Вам предстоит увидеть нечто любопытное.
Не успел он закончить, как «Улисс» вздрогнул, потом сначала медленно, а затем с бешеной скоростью стал крениться в обратную сторону, описывая дугу в девяносто градусов, затем снова качнулся назад. Николлс снова очутился в углу мостика. Но к тому времени поворот был почти закончен.
Успевший прийти в себя Капковый мальчик с улыбкой тронул Кэррингтона за плечо.
— Не оглядывайтесь, сэр. Дело в том, что мы потеряли грот-мачту.
Он несколько преувеличивал, однако верхней части мачты — футов пятнадцать длиной — вместе с круговой антенной радиолокатора действительно как не бывало. Двойного удара, к которому прибавился вес льда, стеньга не смогла выдержать.
— Обе машины — малый вперед! Прямо руль!
— Обе машины — малый вперед! Прямо руль!
— Так держать!
«Улисс» лег на обратный курс. Перехватив взгляд Николлса, Капковый кивнул в сторону первого офицера.
— Понял, что я хотел сказать, Джонни?
— Да, — спокойно произнес Николлс. — Я понял, что ты хотел сказать.
Потом, широко улыбнувшись, прибавил:
— В следующий раз поверю тебе на слово. Доказательство твоей правоты слишком вредно для моего здоровья!
Двигаясь с крупной попутной волной, «Улисс» стал удивительно устойчивым на курсе. Ветер тоже перешел на корму, и мостик словно по волшебству оказался защищенным от шторма. Летевшие над кораблем клочья тумана начали таять, они почти исчезли... Далеко на зюйд-осте по безоблачному небосклону поднималось ослепительное белое солнце. Долгая ночь кончилась.
Через час, когда ветер поутих и скорость его уменьшилась до тридцати узлов, радарной установкой было обнаружено несколько кораблей, шедших с веста. Спустя еще час ветер и вовсе спал, шла лишь крупная зыбь. И тут на горизонте показались хвосты дымков. В десять тридцать в условленном месте, в условленное время состоялось рандеву «Улисса» с конвоем из Галифакса.
Глава 7
В СРЕДУ
(ночью)
Тяжело переваливаясь с борта на борт, один за другим подходили суда конвоя. Огромная эта армада была лакомым куском для любой «волчьей стаи». В караване насчитывалось восемнадцать единиц: пятнадцать крупнотоннажных транспортов современной постройки и три танкера водоизмещением по 16000 тонн. Груз, который они везли, был гораздо ценнее и нужнее, чем тот, какой когда-либо знавали античные триремы или испанские галеоны. Они везли танки, самолеты, бензин. Что по сравнению с этими сокровищами золото и драгоценные камни, шелка и редчайшие пряности? Все это добро стоило по меньшей мере десять или двадцать миллионов фунтов стерлингов, в действительности же не имело цены.
Приветствуя «Улисс», проходивший между левой и средней колоннами конвоя, на палубах транспортов выстроились их экипажи. Торговые моряки изумленно разглядывали крейсер и благодарили Всевышнего за то, что этот страшный шторм прошел стороной, не задев их. «Улисс» представлял собой незабываемое зрелище: со сломанной мачтой, без спасательных плотов, с туго надраенными шлюпталями над осиротевшими кильблоками, при свете утра он сверкал словно хрустальный. Свирепым вихрем сдуло с палубы весь снег и отполировало лед, которым был покрыт корабль, так что он стал прозрачен и гладок, точно шелк. На обеих скулах и на передней части надстройки алели огромные пятна: нашпигованный песком ураганный ветер ободрал защитную окраску и обнажил загрунтованный свинцовым суриком металл.
Американское охранение было немногочисленным: тяжелый крейсер, оснащенный гидропланом-разведчиком, два эсминца и два фрегата береговой обороны.
Но этого было вполне достаточно: эскортные авианосцы, которые зачастую сопровождали атлантические конвои, не требовались, поскольку самолеты «Люфтваффе» не могли значительно удаляться от своих баз в западном направлении, а «волчьи стаи» немецких подводных лодок последнее время действовали севернее и восточнее Исландии. В результате они не только оказывались ближе к своим базам, но и могли без труда оседлать сходящиеся в один пучок пути конвоев, направляющихся в Мурманск. Транспорты, американские корабли эскорта и «Улисс» двигались на ост-норд-ост. Шли до тех пор, пока к концу дня на горизонте не замаячил похожий на ящик из-под мыла силуэт эскортного авианосца. Спустя полчаса, в 16.00, американские корабли сбавили скорость, дали задний ход и легли на обратный курс, на прощание помигав сигнальными фонарями. Моряки «Улисса» смотрели им вслед со смешанным чувством. Они понимали, что американцам нужно возвращаться, что в заливе Святого Лаврентия их ждет новый караван. Они не испытывали ни зависти, ни горечи, чего еще несколько недель назад можно было бы ожидать от этих измученных людей, несших основное бремя войны на-море. Вместо этого у них появилось беззаботное равнодушие, полуциничная бравада, зачастую граничившая со своеобразной гордостью, которую моряки «Улисса» пытались замаскировать соленой шуткой и напускной грубостью.
14-я эскадра авианосцев, вернее, то, что от нее осталось, находилась всего в двух милях. Поднявшись на мостик, Тиндалл начал поминать всех святых: одного авианосца и тральщика недосчитались. К Джеффрису, командиру «Стерлинга», полетела сердитая депеша: «Почему не выполнен приказ, куда подевались два корабля?»
«Стерлинг» замигал сигнальным фонарем. Тиндалл молча, с угрюмым лицом выслушал Бентли, читавшего ему ответ. Выяснилось, что ночью у «Реслера» вышло из строя рулевое управление. Несмотря на близость полуострова Ланганес, шторм дал себя знать. В полночь, когда ветер повернул к северу, буря еще больше рассвирепела. Хотя «Реслер» имел два винта, он почти перестал управляться. Пытаясь сохранить свое место, он оторвался и из-за отсутствия видимости сел на банку Вейле. Произошло это во время прилива, поэтому до сих пор судно не могло сняться. На рассвете эскадра направилась к месту рандеву. Возле потерпевшего бедствие авианосца остался лишь тральщик «Игер».
После некоторого раздумья Тиндалл продиктовал радиограмму «Реслеру», но, не рискнув нарушить радиомолчание, распорядился задержать радиограмму и решил самолично выяснить обстановку. Ведь до «Реслера» каких-то три часа ходу. Он просигналил «Стерлингу»: "Принять командование эскадрой.
Присоединюсь утром" и приказал Вэллери повернуть на Ланганес.
Вэллери невесело кивнул и отдал необходимые распоряжения. Он был донельзя расстроен и изо всех сил старался не показать этого. Менее всего Вэллери заботился о самом себе, несмотря на то, что знал (хотя никому бы не признался в этом), что он тяжело болен. Усмехнувшись, он подумал, что признаваться-то и незачем; его радовала и трогала нарочитая небрежность, с какой офицеры пытались облегчить его бремя, проявить свою заботу о командире.
Больше всего его тревожил экипаж: при такой стуже люди были не в состоянии выполнять простейшую работу, а не то что с боями вести корабль в Россию. Его огорчили невзгоды, преследовавшие эскадру с того самого дня, как корабли покинули Скапа-Флоу. Дурное предзнаменование. Вэллери не питал никаких иллюзий относительно того, какое будущее ожидает обескровленную эскадру. Ко всему его терзала мысль о судьбе Ральстона...
Ральстон, рослый матрос, был похож на своих скандинавских предков.
Льняные волосы, спокойный взгляд голубых глаз. Никто его не понимал, никто особенно не дружил с ним. Всегда неулыбчивый, сдержанный, Ральстон, у которого ничего не осталось, кроме воспоминаний, один из самых надежных моряков крейсера — находчивый, решительный, знающий, не теряющийся ни при каких обстоятельствах — вновь оказался под арестом, за решеткой. По существу, безо всякой вины.
Под арестом и за решеткой — какая несправедливость, подумал Вэллери.
Накануне, под предлогом ухудшения погоды, командир распорядился освободить его из карцера, рассчитывая затем замять дело. Но начальник корабельной полиции Гастингс превысил свои полномочия и во время утренней вахты вновь заключил Ральстона в карцер. По правде говоря, чины корабельной полиции никогда не отличались особой гуманностью.
Но даже среди них Гастингс составлял исключение. С виду справедливый, но, по существу, бессердечный службист, бездушный, как робот. Не будь Гастингс так осмотрителен, с ним произошло бы то. же самое, что и с Листером, начальником судовой полиции «Блу Рей-нджера», самым ненавистным человеком на авианосце. Никто так и не узнал, что с ним случилось. Известно лишь одно: он отправился прогуляться по взлетной палубе темной беззвездной ночью...
Вэллери вздохнул. У него связаны руки, так объяснил он и Фостеру.
Фостер, рядом с которым стоял нелюдимый старший сержант Ивенс, жаловался, что его пехотинцев, которым дорога каждая минута сна, назначают в караул.
Вэллери сочувствовал, но не мог отменить свое же решение... Снова вздохнув, он послал за старшим офицером и велел достать из шкиперской растительные тросы, пятидюймовый стальной буксир и разнести тросы по кормовой палубе, полагая, что вскоре все это понадобится. Приготовления оказались не напрасными.
К банке Вейле подошли в сумерках, но «Реслер» обнаружили без труда, десять минут назад получив приблизительные координаты. Хотя солнце уже зашло, приземистый силуэт авианосца выделялся на багряном фоне закатного неба, точно вырезанный из картона.
Взлетная палуба «Реслера» угрожающе наклонилась в сторону кормы, возле которой, очевидно, стоя на якоре, находился «Игер». Море было почти спокойно, шла лишь плавная зыбь.
Посылая тонкий, как игла, луч света, на «Улиссе» застучал заслонкой сигнальный фонарь:
— Поздравляю! Насколько прочно сидите?
В ответ с мостика «Реслера» стал вспыхивать крохотный огонек. Бентли читал вслух: «Сел носовой частью на сто футов».
— Великолепно, — огорченно произнес Тиндалл. — Просто великолепно.
Спросите его, как рулевое управление.
Вскоре пришел ответ:
— «Водолаз установил, что сломан баллер руля. Необходим доковый ремонт».
— Еще не легче! — простонал Тиндалл. — Доковый ремонт! Спроси, какие меры приняты?
— «Все запасы топлива и воды перекачаны в кормовые цистерны. Заведен якорь. „Игер“ пытается снять нас с мели. Дайте полный назад в двенадцать ноль-ноль — двенадцать тридцать».
Тиндалл знал, что в это время прилив достигнет наивысшего уровня.
— Очень кстати, — пробормотал он. — Да нет же, это не надо передавать, — накинулся он на сигнальщика. — Просемафорь, пусть приготовятся принять буксирный трос и заведут с кормы якорь-цепь.
— «Указание понял», — прочитал Бентли.
— Спроси его: «Сколько имеется запаса топлива для эскадры?»
— «Восемьсот тонн».
— Выкачать за борт.
— «Прошу подтвердить распоряжение», — прочитал сигнальщик.
— Пусть выливает топливо к чертовой матери! — заорал Тиндалл.
Огонек сигнального фонаря на «Реслере» мигнул и тотчас обиженно померк.
В полночь «Игер» дал малый ход. Он шел впереди «Улисса», надраивая буксирный трос, заведенный с носа крейсера. Спустя две минуты «Улисс» задрожал всем корпусом: винты, приводимые в движение четырьмя могучими машинами, начали бешено вращаться, и взбаламученная вода забурлила как в котле. Цепь, поданная с кормы «Реслера», была всего пятнадцать сажен длиной, и поэтому буксир уходил вверх градусов на тридцать. Таким образом, корма авианосца должна была погрузиться. Правда, ничтожно мало, но в создавшейся обстановке даже эта малость имела значение, так как тогда бы носовая часть корабля приобрела большую плавучесть. И, что еще важнее, поскольку винты «Реслера», лишь наполовину погруженные в воду, работали почти вхолостую, оба буксирующих корабля мощной струей от своих винтов вымывали песок и ил из-под киля «Реслера».
За двадцать минут до полной воды «Реслер» начал плавно сползать с мели.
Боцман на баке «Улисса» сразу же выбил чеку из скобы, крепившей буксирный конец, поданный с «Игера», и крейсер, развернувшись на 189 градусов, описал циркуляцию большого радиуса и оттащил авианосец, не имевший хода, восточнее мели.
К часу «Реслера» словно не бывало. Он ушел в сопровождении «Игера», готового в случае ухудшения погоды взять авианосец на буксир. Стоявший на мостике «Улисса» Тиндалл наблюдал, как исчезает во тьме «Реслер», идущий зигзагом: командир авианосца пытался управляться с помощью машин.
— Хлебнут горя, пока доберутся до Скапа-Флоу, — проворчал адмирал. Он продрог и чувствовал себя так, как должен чувствовать командующий эскадрой, потерявший три четверти всех своих авианосцев. Он тяжело вздохнул и повернулся к Вэллери:
— Как думаете, когда догоним конвои?
Вэллери стал высчитывать. Но у Капкового мальчика уже был готов ответ:
— В ноль-восемь ноль-пять, — четко отрапортовал он. — При скорости двадцать семь узлов, если следовать рассчитанным мною курсом на соединение с кораблями.
— О, Боже! — простонал Тиндалл. — Опять этот сосунок! Навязался ты на мою голову! Дело в том, молодоЙ человек, что нам необходимо догнать конвой до рассвета.
— Так точно, сэр. — Капковый был невозмутим. — Я тоже так полагал. Если идти другим, также предварительно рассчитанным мною курсом, при ходе тридцать три узла мы настигнем конвой за полчаса до рассвета.
— Он тоже так полагал! Уберите его от меня! — взвыл Тиндалл. — Уберите, а не то я этого проклятого штурмана с его циркулем...
Внезапно умолкнув, он с трудом слез со своего стула и взял Вэллери под руку.
— Пойдем, командир, вниз. Какого дьявола две старые развалины вроде нас с тобой будут мешать молодежи?
Вслед за Вэллери он с усталой улыбкой ушел с мостика.
Едва на «Улиссе», как обычно перед рассветом, была объявлена боевая готовность номер один, из серой мглы возникли туманные очертания кораблей конвоя. До него оставалось не более мили. На правой раковине двигался «Блу Рейнджер». Не узнать его было невозможно. Шла крупная, но довольно плавная волна, с запада дул легкий бриз, температура опустилась чуть ниже нуля, на стылом небе не было видно ни облачка. Часы показывали ровно семь.
В 07.02 «Блу Рейнджер» был торпедирован. «Улисс» находился в двух кабельтовых на правой раковине авианосца. Те, кто стоял на мостике, ощутили удар воздушной волны от двух взрывов, услышали, как они разорвали тишину рассвета, и увидели, как над мостиком «Блу Рейнджера» и в кормовой его части вздыбились два огненных столба. Секунду спустя все услышали нечленораздельный вопль сигнальщика: он показывал куда-то вперед и вниз. К кораблю мчалась еще одна торпеда. Она прошла по корме авианосца, оставляя зловещий фосфоресцирующий след, и скрылась в темных глубинах Ледовитого океана.
Вэллери прокричал команду в машинное отделение: «Улиссу», который по-прежнему мчался со скоростью двадцать узлов, чтобы избежать столкновения с потерявшим управление авианосцем, следовало круто отвернуть. Замигали три комплекта сигнальных фонарей и клотиковые лампы, передавая кораблям конвоя кодовый сигнал: «Сохранять позицию». По телефону Маршалл скомандовал старшему торпедисту подготовить глубинные бомбы к сбрасыванию. Стволы орудий уже опускались вниз, хищно вглядываясь в предательские воды. «Сиррусу» приказ не стали передавать: вздымая буруны воды, он уже мчался через строй конвоя к предполагаемому местонахождению подлодки.
«Улисс» пронесся менее чем в пятидесяти метрах от горящего авианосца.
На такой скорости, при таком крене и со столь близкой дистанции картина происходящего казалась как бы смазанной. Можно было разглядеть лишь клубы густого дыма и зловещие языки пламени, выделявшегося на фоне еще темного йеба,. наклоненную взлетную палубу, «грумманов» и «корсаров», скатывающихся, точно игрушечные, в океан, вздымая фонтаны ледяной воды и обдавая потрясенных жутким зрелищем людей. Развернувшись на обратный курс, «Улисс» ринулся в атаку.
Через минуту на «Вектре», шедшей впереди конвоя, замигал сигнальный фонарь: «Слышу эхо-сигнал, семьдесят градусов правого борта. Сигнал усиливается».
— Подтвердить донесение, — кратко распорядился Тиндалл.
Едва начал стучать сигнальный фонарь «Улисса», как «Вектра», прервав депешу, сообщила:
— «Эхо-сигналы. Повторяю, эхо-сигналы. Справа по траверзу, справа по траверзу. Дистанция сокращается, быстро сокращается. Повторяю, слышу эхо-сигналы».
Тиндалл негромко выругался.
— Подтвердить семафор, выяснить характер цели. — Повернувшись к Вэллери, прибавил:
— Присоединимся к «Вектре», командир. Началось. «Волчья стая» номер один, причем немалая. По какому это праву она тут появилась? — невесело пошутил он. — Хороша разведка у лордов адмиралтейства!
«Улисс» снова сделал поворот, держа курс на «Вектру». Должно было развиднеться, но из-за того, что «Блу Рейнджер» пылал гигантским факелом в той стороне горизонта, где должно было взойти солнце, все вокруг погрузилось в кромешную тьму. Авианосец, находившийся почти на траверзе «Улисса», приближался с каждой минутой. Приникнув к окулярам ночного бинокля, адмирал твердил: «Ах вы, бедняги!»
Жить «Блу Рейнджеру» оставалось считанные минуты. Корабль повалился на правый борт. Одна за другой с треском рвались топливные цистерны, взрывались боеприпасы. Внезапно над морем прокатился грохот слившихся воедино нескольких взрывов — глухих и мощных. Вся средняя надстройка авианосца вместе с мостиком пошатнулась, застыла на мгновение, точно в раздумье, потом вся эта громада медленно и величественно рухнула в ледяную тьму моря. Одному Богу известно, сколько человек, оказавшись в стальной ловушке, нашли свой последний приют на дне Ледовитого океана. Это были счастливцы.
Приветствуя «Улисс», проходивший между левой и средней колоннами конвоя, на палубах транспортов выстроились их экипажи. Торговые моряки изумленно разглядывали крейсер и благодарили Всевышнего за то, что этот страшный шторм прошел стороной, не задев их. «Улисс» представлял собой незабываемое зрелище: со сломанной мачтой, без спасательных плотов, с туго надраенными шлюпталями над осиротевшими кильблоками, при свете утра он сверкал словно хрустальный. Свирепым вихрем сдуло с палубы весь снег и отполировало лед, которым был покрыт корабль, так что он стал прозрачен и гладок, точно шелк. На обеих скулах и на передней части надстройки алели огромные пятна: нашпигованный песком ураганный ветер ободрал защитную окраску и обнажил загрунтованный свинцовым суриком металл.
Американское охранение было немногочисленным: тяжелый крейсер, оснащенный гидропланом-разведчиком, два эсминца и два фрегата береговой обороны.
Но этого было вполне достаточно: эскортные авианосцы, которые зачастую сопровождали атлантические конвои, не требовались, поскольку самолеты «Люфтваффе» не могли значительно удаляться от своих баз в западном направлении, а «волчьи стаи» немецких подводных лодок последнее время действовали севернее и восточнее Исландии. В результате они не только оказывались ближе к своим базам, но и могли без труда оседлать сходящиеся в один пучок пути конвоев, направляющихся в Мурманск. Транспорты, американские корабли эскорта и «Улисс» двигались на ост-норд-ост. Шли до тех пор, пока к концу дня на горизонте не замаячил похожий на ящик из-под мыла силуэт эскортного авианосца. Спустя полчаса, в 16.00, американские корабли сбавили скорость, дали задний ход и легли на обратный курс, на прощание помигав сигнальными фонарями. Моряки «Улисса» смотрели им вслед со смешанным чувством. Они понимали, что американцам нужно возвращаться, что в заливе Святого Лаврентия их ждет новый караван. Они не испытывали ни зависти, ни горечи, чего еще несколько недель назад можно было бы ожидать от этих измученных людей, несших основное бремя войны на-море. Вместо этого у них появилось беззаботное равнодушие, полуциничная бравада, зачастую граничившая со своеобразной гордостью, которую моряки «Улисса» пытались замаскировать соленой шуткой и напускной грубостью.
14-я эскадра авианосцев, вернее, то, что от нее осталось, находилась всего в двух милях. Поднявшись на мостик, Тиндалл начал поминать всех святых: одного авианосца и тральщика недосчитались. К Джеффрису, командиру «Стерлинга», полетела сердитая депеша: «Почему не выполнен приказ, куда подевались два корабля?»
«Стерлинг» замигал сигнальным фонарем. Тиндалл молча, с угрюмым лицом выслушал Бентли, читавшего ему ответ. Выяснилось, что ночью у «Реслера» вышло из строя рулевое управление. Несмотря на близость полуострова Ланганес, шторм дал себя знать. В полночь, когда ветер повернул к северу, буря еще больше рассвирепела. Хотя «Реслер» имел два винта, он почти перестал управляться. Пытаясь сохранить свое место, он оторвался и из-за отсутствия видимости сел на банку Вейле. Произошло это во время прилива, поэтому до сих пор судно не могло сняться. На рассвете эскадра направилась к месту рандеву. Возле потерпевшего бедствие авианосца остался лишь тральщик «Игер».
После некоторого раздумья Тиндалл продиктовал радиограмму «Реслеру», но, не рискнув нарушить радиомолчание, распорядился задержать радиограмму и решил самолично выяснить обстановку. Ведь до «Реслера» каких-то три часа ходу. Он просигналил «Стерлингу»: "Принять командование эскадрой.
Присоединюсь утром" и приказал Вэллери повернуть на Ланганес.
Вэллери невесело кивнул и отдал необходимые распоряжения. Он был донельзя расстроен и изо всех сил старался не показать этого. Менее всего Вэллери заботился о самом себе, несмотря на то, что знал (хотя никому бы не признался в этом), что он тяжело болен. Усмехнувшись, он подумал, что признаваться-то и незачем; его радовала и трогала нарочитая небрежность, с какой офицеры пытались облегчить его бремя, проявить свою заботу о командире.
Больше всего его тревожил экипаж: при такой стуже люди были не в состоянии выполнять простейшую работу, а не то что с боями вести корабль в Россию. Его огорчили невзгоды, преследовавшие эскадру с того самого дня, как корабли покинули Скапа-Флоу. Дурное предзнаменование. Вэллери не питал никаких иллюзий относительно того, какое будущее ожидает обескровленную эскадру. Ко всему его терзала мысль о судьбе Ральстона...
Ральстон, рослый матрос, был похож на своих скандинавских предков.
Льняные волосы, спокойный взгляд голубых глаз. Никто его не понимал, никто особенно не дружил с ним. Всегда неулыбчивый, сдержанный, Ральстон, у которого ничего не осталось, кроме воспоминаний, один из самых надежных моряков крейсера — находчивый, решительный, знающий, не теряющийся ни при каких обстоятельствах — вновь оказался под арестом, за решеткой. По существу, безо всякой вины.
Под арестом и за решеткой — какая несправедливость, подумал Вэллери.
Накануне, под предлогом ухудшения погоды, командир распорядился освободить его из карцера, рассчитывая затем замять дело. Но начальник корабельной полиции Гастингс превысил свои полномочия и во время утренней вахты вновь заключил Ральстона в карцер. По правде говоря, чины корабельной полиции никогда не отличались особой гуманностью.
Но даже среди них Гастингс составлял исключение. С виду справедливый, но, по существу, бессердечный службист, бездушный, как робот. Не будь Гастингс так осмотрителен, с ним произошло бы то. же самое, что и с Листером, начальником судовой полиции «Блу Рей-нджера», самым ненавистным человеком на авианосце. Никто так и не узнал, что с ним случилось. Известно лишь одно: он отправился прогуляться по взлетной палубе темной беззвездной ночью...
Вэллери вздохнул. У него связаны руки, так объяснил он и Фостеру.
Фостер, рядом с которым стоял нелюдимый старший сержант Ивенс, жаловался, что его пехотинцев, которым дорога каждая минута сна, назначают в караул.
Вэллери сочувствовал, но не мог отменить свое же решение... Снова вздохнув, он послал за старшим офицером и велел достать из шкиперской растительные тросы, пятидюймовый стальной буксир и разнести тросы по кормовой палубе, полагая, что вскоре все это понадобится. Приготовления оказались не напрасными.
К банке Вейле подошли в сумерках, но «Реслер» обнаружили без труда, десять минут назад получив приблизительные координаты. Хотя солнце уже зашло, приземистый силуэт авианосца выделялся на багряном фоне закатного неба, точно вырезанный из картона.
Взлетная палуба «Реслера» угрожающе наклонилась в сторону кормы, возле которой, очевидно, стоя на якоре, находился «Игер». Море было почти спокойно, шла лишь плавная зыбь.
Посылая тонкий, как игла, луч света, на «Улиссе» застучал заслонкой сигнальный фонарь:
— Поздравляю! Насколько прочно сидите?
В ответ с мостика «Реслера» стал вспыхивать крохотный огонек. Бентли читал вслух: «Сел носовой частью на сто футов».
— Великолепно, — огорченно произнес Тиндалл. — Просто великолепно.
Спросите его, как рулевое управление.
Вскоре пришел ответ:
— «Водолаз установил, что сломан баллер руля. Необходим доковый ремонт».
— Еще не легче! — простонал Тиндалл. — Доковый ремонт! Спроси, какие меры приняты?
— «Все запасы топлива и воды перекачаны в кормовые цистерны. Заведен якорь. „Игер“ пытается снять нас с мели. Дайте полный назад в двенадцать ноль-ноль — двенадцать тридцать».
Тиндалл знал, что в это время прилив достигнет наивысшего уровня.
— Очень кстати, — пробормотал он. — Да нет же, это не надо передавать, — накинулся он на сигнальщика. — Просемафорь, пусть приготовятся принять буксирный трос и заведут с кормы якорь-цепь.
— «Указание понял», — прочитал Бентли.
— Спроси его: «Сколько имеется запаса топлива для эскадры?»
— «Восемьсот тонн».
— Выкачать за борт.
— «Прошу подтвердить распоряжение», — прочитал сигнальщик.
— Пусть выливает топливо к чертовой матери! — заорал Тиндалл.
Огонек сигнального фонаря на «Реслере» мигнул и тотчас обиженно померк.
В полночь «Игер» дал малый ход. Он шел впереди «Улисса», надраивая буксирный трос, заведенный с носа крейсера. Спустя две минуты «Улисс» задрожал всем корпусом: винты, приводимые в движение четырьмя могучими машинами, начали бешено вращаться, и взбаламученная вода забурлила как в котле. Цепь, поданная с кормы «Реслера», была всего пятнадцать сажен длиной, и поэтому буксир уходил вверх градусов на тридцать. Таким образом, корма авианосца должна была погрузиться. Правда, ничтожно мало, но в создавшейся обстановке даже эта малость имела значение, так как тогда бы носовая часть корабля приобрела большую плавучесть. И, что еще важнее, поскольку винты «Реслера», лишь наполовину погруженные в воду, работали почти вхолостую, оба буксирующих корабля мощной струей от своих винтов вымывали песок и ил из-под киля «Реслера».
За двадцать минут до полной воды «Реслер» начал плавно сползать с мели.
Боцман на баке «Улисса» сразу же выбил чеку из скобы, крепившей буксирный конец, поданный с «Игера», и крейсер, развернувшись на 189 градусов, описал циркуляцию большого радиуса и оттащил авианосец, не имевший хода, восточнее мели.
К часу «Реслера» словно не бывало. Он ушел в сопровождении «Игера», готового в случае ухудшения погоды взять авианосец на буксир. Стоявший на мостике «Улисса» Тиндалл наблюдал, как исчезает во тьме «Реслер», идущий зигзагом: командир авианосца пытался управляться с помощью машин.
— Хлебнут горя, пока доберутся до Скапа-Флоу, — проворчал адмирал. Он продрог и чувствовал себя так, как должен чувствовать командующий эскадрой, потерявший три четверти всех своих авианосцев. Он тяжело вздохнул и повернулся к Вэллери:
— Как думаете, когда догоним конвои?
Вэллери стал высчитывать. Но у Капкового мальчика уже был готов ответ:
— В ноль-восемь ноль-пять, — четко отрапортовал он. — При скорости двадцать семь узлов, если следовать рассчитанным мною курсом на соединение с кораблями.
— О, Боже! — простонал Тиндалл. — Опять этот сосунок! Навязался ты на мою голову! Дело в том, молодоЙ человек, что нам необходимо догнать конвой до рассвета.
— Так точно, сэр. — Капковый был невозмутим. — Я тоже так полагал. Если идти другим, также предварительно рассчитанным мною курсом, при ходе тридцать три узла мы настигнем конвой за полчаса до рассвета.
— Он тоже так полагал! Уберите его от меня! — взвыл Тиндалл. — Уберите, а не то я этого проклятого штурмана с его циркулем...
Внезапно умолкнув, он с трудом слез со своего стула и взял Вэллери под руку.
— Пойдем, командир, вниз. Какого дьявола две старые развалины вроде нас с тобой будут мешать молодежи?
Вслед за Вэллери он с усталой улыбкой ушел с мостика.
Едва на «Улиссе», как обычно перед рассветом, была объявлена боевая готовность номер один, из серой мглы возникли туманные очертания кораблей конвоя. До него оставалось не более мили. На правой раковине двигался «Блу Рейнджер». Не узнать его было невозможно. Шла крупная, но довольно плавная волна, с запада дул легкий бриз, температура опустилась чуть ниже нуля, на стылом небе не было видно ни облачка. Часы показывали ровно семь.
В 07.02 «Блу Рейнджер» был торпедирован. «Улисс» находился в двух кабельтовых на правой раковине авианосца. Те, кто стоял на мостике, ощутили удар воздушной волны от двух взрывов, услышали, как они разорвали тишину рассвета, и увидели, как над мостиком «Блу Рейнджера» и в кормовой его части вздыбились два огненных столба. Секунду спустя все услышали нечленораздельный вопль сигнальщика: он показывал куда-то вперед и вниз. К кораблю мчалась еще одна торпеда. Она прошла по корме авианосца, оставляя зловещий фосфоресцирующий след, и скрылась в темных глубинах Ледовитого океана.
Вэллери прокричал команду в машинное отделение: «Улиссу», который по-прежнему мчался со скоростью двадцать узлов, чтобы избежать столкновения с потерявшим управление авианосцем, следовало круто отвернуть. Замигали три комплекта сигнальных фонарей и клотиковые лампы, передавая кораблям конвоя кодовый сигнал: «Сохранять позицию». По телефону Маршалл скомандовал старшему торпедисту подготовить глубинные бомбы к сбрасыванию. Стволы орудий уже опускались вниз, хищно вглядываясь в предательские воды. «Сиррусу» приказ не стали передавать: вздымая буруны воды, он уже мчался через строй конвоя к предполагаемому местонахождению подлодки.
«Улисс» пронесся менее чем в пятидесяти метрах от горящего авианосца.
На такой скорости, при таком крене и со столь близкой дистанции картина происходящего казалась как бы смазанной. Можно было разглядеть лишь клубы густого дыма и зловещие языки пламени, выделявшегося на фоне еще темного йеба,. наклоненную взлетную палубу, «грумманов» и «корсаров», скатывающихся, точно игрушечные, в океан, вздымая фонтаны ледяной воды и обдавая потрясенных жутким зрелищем людей. Развернувшись на обратный курс, «Улисс» ринулся в атаку.
Через минуту на «Вектре», шедшей впереди конвоя, замигал сигнальный фонарь: «Слышу эхо-сигнал, семьдесят градусов правого борта. Сигнал усиливается».
— Подтвердить донесение, — кратко распорядился Тиндалл.
Едва начал стучать сигнальный фонарь «Улисса», как «Вектра», прервав депешу, сообщила:
— «Эхо-сигналы. Повторяю, эхо-сигналы. Справа по траверзу, справа по траверзу. Дистанция сокращается, быстро сокращается. Повторяю, слышу эхо-сигналы».
Тиндалл негромко выругался.
— Подтвердить семафор, выяснить характер цели. — Повернувшись к Вэллери, прибавил:
— Присоединимся к «Вектре», командир. Началось. «Волчья стая» номер один, причем немалая. По какому это праву она тут появилась? — невесело пошутил он. — Хороша разведка у лордов адмиралтейства!
«Улисс» снова сделал поворот, держа курс на «Вектру». Должно было развиднеться, но из-за того, что «Блу Рейнджер» пылал гигантским факелом в той стороне горизонта, где должно было взойти солнце, все вокруг погрузилось в кромешную тьму. Авианосец, находившийся почти на траверзе «Улисса», приближался с каждой минутой. Приникнув к окулярам ночного бинокля, адмирал твердил: «Ах вы, бедняги!»
Жить «Блу Рейнджеру» оставалось считанные минуты. Корабль повалился на правый борт. Одна за другой с треском рвались топливные цистерны, взрывались боеприпасы. Внезапно над морем прокатился грохот слившихся воедино нескольких взрывов — глухих и мощных. Вся средняя надстройка авианосца вместе с мостиком пошатнулась, застыла на мгновение, точно в раздумье, потом вся эта громада медленно и величественно рухнула в ледяную тьму моря. Одному Богу известно, сколько человек, оказавшись в стальной ловушке, нашли свой последний приют на дне Ледовитого океана. Это были счастливцы.