Страница:
Вложив закладку, я закрыл книгу и выскочил из каюты. Пробежал коридор, поднялся по трапу и, миновав салон, очутился на верхней палубе. Было темно, но по силе штормового ветра и клочьям пены, срываемой с гребней, я понял, что волнение достигло исключительной силы. Я отпрянул, вовремя ухватился за поручни при виде черной и жуткой стены воды, взвившейся метра на три над моей головой. Пришла она с левого борта. Я был уверен, что на переднюю палубу рухнут сотни тонн воды. Но этого не произошло: траулер повалился на правый борт под углом без малого сорок градусов, и сила удара пришлась на оголившийся бакборт. Послышался оглушительный грохот, траулер задрожал всем корпусом, кипящая вода забурлила в шпигатах, выливаясь назад в море. Судно повалилось на противоположный борт. Ничего в этом страшного не было: арктические траулеры достаточно надежны. Но причина для беспокойства, вернее отчаянной тревоги, была; та гигантская волна сбила судно с курса градусов на двадцать, однако никто даже не пытался вернуть корабль на нужный румб.
Другая волна, поменьше, сбила траулер еще градусов на пять к востоку. Я кинулся к трапу на мостик.
На том самом месте, где час назад я столкнулся с Мэри Стюарт, я на кого-то налетел. На сей раз мы сшиблись сильнее. По восклицанию и каким-то иным признакам я понял, что и на этот раз передо мной то же лицо.
Я буркнул что-то в виде извинения и, отпрянув в сторону, поставил ногу на ступеньку трапа, но в эту минуту Мэри Стюарт схватила меня обеими руками за предплечье.
— Что-то случилось? Да? Что именно? — голос ее звучал спокойно и лишь настолько громче, чтобы заглушить пронзительный вой ветра в такелаже.
Разумеется, девушка поняла: что-то произошло, недаром доктор носится по судну как угорелый.
— Судно не управляется. В ходовой рубке, видимо, никого нет. Никто не пытается удержать судно на курсе.
— Не могу ли я чем-нибудь помочь? — Она была на высоте.
— Можете. На камбузе над плитой есть электрическая колонка. Принесите кувшин горячей воды, чтобы можно было пить не обжигаясь, кружку и соль.
Очень много соли.
Я не столько увидел, сколько представил, что она кивнула. Четыре секунды спустя я оказался в рулевой рубке. При тусклом свете с трудом разглядел силуэт человека, упавшего грудью на стол для прокладки. Второй сидел выпрямившись у штурвала. Мне понадобилось целых пятнадцать секунд, чтобы найти панель приборов, и всего две, чтобы отыскать реостат и повернуть ручку до отказа. Вспыхнувший яркий свет заставил меня зажмуриться.
Смита я увидел у штурманского стола, Окли у штурвала, — первый лежал на боку, второй сидел. Оба опустили головы, обхватив колени сцепленными руками.
Ни тот, ни другой не издавали ни звука, возможно, они не испытывали боли, возможно также, что у них были парализованы голосовые связки.
Сначала я осмотрел Смита. Понимая, что жизнь одного человека столь же ценна, как и жизнь другого, я все-таки отдавал себе отчет в том, что необходимо думать об общем благе: если судну предстоит трепка, то без Смита нам не обойтись.
Глаза у него были открыты и взгляд осмысленный. В статье об аконите указывалось, что умственные способности отравившегося сохраняются до конца.
Неужели это конец? Яд вызывает паралич двигательного аппарата, отмечалось в статье, а паралич был налицо. Второй признак — паралич органов чувств, потому-то ни один из больных не кричал от боли; должно быть, оба давно перестали звать на помощь, ничего уже не ощущая. Я заметил два почти пустых металлических судка, валявшихся на полу. Можно было предположить, что оба агонизируют, если бы не одно обстоятельство: следов рвоты, о которой указывалось в статье, не было. Как я жалел, что не изучал в свое время отравления — их причины, следствия, действия ядов, симптомы, характерные и нехарактерные.
Вошла Мэри Стюарт — мокрая насквозь, с растрепанными волосами. Кроме всего того, что я просил, она принесла еще и ложку.
— Кружку горячей воды, шесть ложек соли. Живей. Хорошенько перемешайте.
Прежде всего промывание желудка. Ну а что касается дубильной кислоты и активированного угля, с этим дело обстоит хуже. Единственная надежда на быстродействующее и эффективное средство. Старик профессор в медицинском колледже предпочитал квасцы и сульфат цинка, по моему же убеждению, нет ничего лучше хлористого натрия — обыкновенной поваренной соли. Очень хотелось верить, что аконитин не успел в достаточной степени проникнуть в кровь. Я приподнял Смита, чтобы он занял сидячее положение, но тут в рулевую рубку ворвался темноволосый моряк. Несмотря на стужу, он был в одной лишь вязаной фуфайке и джинсах. Это был Аллисон, старший рулевой, телосложением похожий на Смита.
— Что произошло, доктор? — спросил он, посмотрев на обоих моряков.
— Пищевое отравление.
— Я спал, но меня будто толкнули. Думаю: что-то стряслось, судно не управляется...
Я поверил Аллисону: у опытных моряков развито чувство опасности. Оно не покидает их даже во сне. Торопливо подойдя к штурманскому столу, рулевой посмотрел на картушку компаса.
— Судно на пятьдесят градусов отклонилось от курса.
— Ничего, в Баренцевом море места много, — отозвался я. — Лучше помогите.
Взяв штурмана за руки, мы потащили его к двери левого борта. Перестав размешивать содержимое жестяной кружки, Мэри с недоумением посмотрела на нас.
— Куда вы тащите мистера Смита? — спросила она, решив, видно, что мы бросим его за борт.
— На крыло мостика. На свежий воздух. Весьма надежное средство.
— Но ведь идет снег! И очень холодно.
— Кроме того, я надеюсь, что его будет рвать. Пусть уж рвет на мостике, а не в рубке. Как на вкус ваше лекарство?
Отхлебнув из ложки, девушка поморщилась:
— Какая гадость!
— Глотать можно?
— С трудом, — произнесла она, передернув плечами.
— Еще три ложки, — распорядился я. Вытащив Смита на крыло, мы прислонили его к ограждению. Парусиновый обвес плохо защищал от ветра. Глаза у штурмана были открыты. Похоже, он соображал, что вокруг него происходит. Я поднес кружку к его губам, но соленый раствор потек по подбородку. Откинув голову Смита назад, я влил ему в рот соленую воду. Очевидно, чувства у него еще не атрофировались окончательно: он скорчил гримасу. Адамово яблоко начало двигаться. Я наклонил кружку еще больше, на этот раз он выпил все содержимое. Спустя каких-нибудь десять секунд его начало рвать. Несмотря на протесты Мэри и неодобрительные взгляды Аллисона, я продолжал вливать в рот штурману соленую воду до тех пор, пока его не стало рвать кровью. Затем переключился на Окли.
В течение каких-то пятнадцати минут на руках у нас оказалось двое пациентов, которые испытывали нестерпимые боли в животе и вконец ослабели, однако избежали участи несчастного Антонио. Аллисон встал на руль, переведя судно на нужный курс. Присев на корточки, запорошенная снегом Мэри Стюарт ухаживала за Окли. Смит, несколько придя в себя, сидел, прислонясь к рулевой рубке. Понемногу к нему стал возвращаться голос.
— Бренди, — проквакал он.
— Противопоказано, — покачал я головой. — Так написано в учебниках.
— "Отар-Дюпюи", — настойчиво повторил он, окончательно оправившись.
Подумав, я принес бутылку из личных запасов капитана Имри: после того, что пришлось испытать желудку Смита, ему могла повредить лишь карболовая кислота. Поднеся бутылку ко рту, штурман сделал глоток, и его снова вырвало.
— Наверное, следовало начать с коньяка, — заметил я. — Правда, соленая вода обходится дешевле.
С видимым усилием Смит улыбнулся, затем снова припал к горлышку. На этот раз коньяк попал по назначению. Видно, желудок у штурмана выложен сталью или асбестом, решил я. Отобрав у него бутылку, я протянул виски Окли, но тот отрицательно мотнул головой.
— Кто на руле? — хриплым голосом спросил Смит.
— Аллисон.
Штурман удовлетворенно кивнул.
— Проклятая посудина, — выдавил он. — Проклятое море. Надо же, укачало.
Меня — укачало!
— Вас действительно укачало. Но море тут ни при чем. Пищевое отравление. Ваше счастье, что я подоспел вовремя.
Смит кивнул, но не проронил ни слова. Очевидно, говорить ему было трудно.
— У мистера Окли замерзли руки и лицо. Он весь дрожит от холода. Как, впрочем, и я, — заметила Мэри.
Мне тоже было холодно. Усадив Смита на привинченный к палубе стул, я решил помочь Мэри, пытавшейся поднять Окли, у которого подкашивались ноги.
Сделать это было нелегко. Но в эту минуту на мостике появились Гуэн и Граф.
— Слава Богу, наконец-то! — чуть запыхавшись, произнес Гуэн. — Где мы вас только не искали... В чем дело? Он пьян?
— Он болен. Той же болезнью, что поразила Антонио. Только этому повезло. А что стряслось?
— Такая же болезнь. Вы должны тотчас пойти с нами, доктор Марлоу. Черт побери, похоже на эпидемию.
— Одну минуту. — Втащив Окли в рулевую рубку, я посадил его поудобнее на спасательные жилеты. — Насколько я понимаю, на борту еще одна жертва?
— Да. Отто Джерран. — Услышав эти слова, я не очень удивился: всякий, кто даже понюхал этот проклятый аконитин, подумал я, может в любой момент отдать концы. — Десять минут назад я постучал в дверь его комнаты. Не услышав ответа, я вошел. Вижу, он по полу катается...
Мне в голову пришла забавная мысль: похожему на шар Отто Джеррану кататься по полу не составляло труда: правда, самому ему не до смеха.
— Кто-нибудь может вам помочь? — спросил я у Аллисона.
— Нет проблем, — кивнул в сторону коммутатора рулевой. — Стоит только позвонить в кубрик.
— Ни к чему, — вмешался Граф. — Я останусь.
— Вот и отлично. — Я мотнул подбородком в сторону Смита и Окли. — Они пока не в состоянии спуститься в каюту. Если попытаются, то окажутся за бортом. Не смогли бы вы принести им одеяла?
— Разумеется, — ответил Тадеуш, потом, поколебавшись, прибавил:
— Но моя каюта...
— Заперта, знаю. А моя нет. У меня на постели лежат одеяла и, кроме того, — в рундуке. — Когда Граф ушел, я обратился к Аллисону:
— Дверь капитанской каюты впору динамитом рвать. Крепко же спит мистер Имри...
Рулевой усмехнулся, снова указав на телефон.
— Аппарат связи с мостиком висит у него над головой. Регулируя сопротивление в цепи, можно усилить звуковой сигнал так, что и мертвый проснется.
— Скажите, чтобы он отправлялся в каюту мистера Джеррана, сообщите, что дело срочное.
— Видите ли, — неуверенно произнес Аллисон. — Капитан не любит, когда его будят среди ночи. Ведь со штурманом и боцманом все в порядке.
— Сообщите, что скончался Антонио.
Другая волна, поменьше, сбила траулер еще градусов на пять к востоку. Я кинулся к трапу на мостик.
На том самом месте, где час назад я столкнулся с Мэри Стюарт, я на кого-то налетел. На сей раз мы сшиблись сильнее. По восклицанию и каким-то иным признакам я понял, что и на этот раз передо мной то же лицо.
Я буркнул что-то в виде извинения и, отпрянув в сторону, поставил ногу на ступеньку трапа, но в эту минуту Мэри Стюарт схватила меня обеими руками за предплечье.
— Что-то случилось? Да? Что именно? — голос ее звучал спокойно и лишь настолько громче, чтобы заглушить пронзительный вой ветра в такелаже.
Разумеется, девушка поняла: что-то произошло, недаром доктор носится по судну как угорелый.
— Судно не управляется. В ходовой рубке, видимо, никого нет. Никто не пытается удержать судно на курсе.
— Не могу ли я чем-нибудь помочь? — Она была на высоте.
— Можете. На камбузе над плитой есть электрическая колонка. Принесите кувшин горячей воды, чтобы можно было пить не обжигаясь, кружку и соль.
Очень много соли.
Я не столько увидел, сколько представил, что она кивнула. Четыре секунды спустя я оказался в рулевой рубке. При тусклом свете с трудом разглядел силуэт человека, упавшего грудью на стол для прокладки. Второй сидел выпрямившись у штурвала. Мне понадобилось целых пятнадцать секунд, чтобы найти панель приборов, и всего две, чтобы отыскать реостат и повернуть ручку до отказа. Вспыхнувший яркий свет заставил меня зажмуриться.
Смита я увидел у штурманского стола, Окли у штурвала, — первый лежал на боку, второй сидел. Оба опустили головы, обхватив колени сцепленными руками.
Ни тот, ни другой не издавали ни звука, возможно, они не испытывали боли, возможно также, что у них были парализованы голосовые связки.
Сначала я осмотрел Смита. Понимая, что жизнь одного человека столь же ценна, как и жизнь другого, я все-таки отдавал себе отчет в том, что необходимо думать об общем благе: если судну предстоит трепка, то без Смита нам не обойтись.
Глаза у него были открыты и взгляд осмысленный. В статье об аконите указывалось, что умственные способности отравившегося сохраняются до конца.
Неужели это конец? Яд вызывает паралич двигательного аппарата, отмечалось в статье, а паралич был налицо. Второй признак — паралич органов чувств, потому-то ни один из больных не кричал от боли; должно быть, оба давно перестали звать на помощь, ничего уже не ощущая. Я заметил два почти пустых металлических судка, валявшихся на полу. Можно было предположить, что оба агонизируют, если бы не одно обстоятельство: следов рвоты, о которой указывалось в статье, не было. Как я жалел, что не изучал в свое время отравления — их причины, следствия, действия ядов, симптомы, характерные и нехарактерные.
Вошла Мэри Стюарт — мокрая насквозь, с растрепанными волосами. Кроме всего того, что я просил, она принесла еще и ложку.
— Кружку горячей воды, шесть ложек соли. Живей. Хорошенько перемешайте.
Прежде всего промывание желудка. Ну а что касается дубильной кислоты и активированного угля, с этим дело обстоит хуже. Единственная надежда на быстродействующее и эффективное средство. Старик профессор в медицинском колледже предпочитал квасцы и сульфат цинка, по моему же убеждению, нет ничего лучше хлористого натрия — обыкновенной поваренной соли. Очень хотелось верить, что аконитин не успел в достаточной степени проникнуть в кровь. Я приподнял Смита, чтобы он занял сидячее положение, но тут в рулевую рубку ворвался темноволосый моряк. Несмотря на стужу, он был в одной лишь вязаной фуфайке и джинсах. Это был Аллисон, старший рулевой, телосложением похожий на Смита.
— Что произошло, доктор? — спросил он, посмотрев на обоих моряков.
— Пищевое отравление.
— Я спал, но меня будто толкнули. Думаю: что-то стряслось, судно не управляется...
Я поверил Аллисону: у опытных моряков развито чувство опасности. Оно не покидает их даже во сне. Торопливо подойдя к штурманскому столу, рулевой посмотрел на картушку компаса.
— Судно на пятьдесят градусов отклонилось от курса.
— Ничего, в Баренцевом море места много, — отозвался я. — Лучше помогите.
Взяв штурмана за руки, мы потащили его к двери левого борта. Перестав размешивать содержимое жестяной кружки, Мэри с недоумением посмотрела на нас.
— Куда вы тащите мистера Смита? — спросила она, решив, видно, что мы бросим его за борт.
— На крыло мостика. На свежий воздух. Весьма надежное средство.
— Но ведь идет снег! И очень холодно.
— Кроме того, я надеюсь, что его будет рвать. Пусть уж рвет на мостике, а не в рубке. Как на вкус ваше лекарство?
Отхлебнув из ложки, девушка поморщилась:
— Какая гадость!
— Глотать можно?
— С трудом, — произнесла она, передернув плечами.
— Еще три ложки, — распорядился я. Вытащив Смита на крыло, мы прислонили его к ограждению. Парусиновый обвес плохо защищал от ветра. Глаза у штурмана были открыты. Похоже, он соображал, что вокруг него происходит. Я поднес кружку к его губам, но соленый раствор потек по подбородку. Откинув голову Смита назад, я влил ему в рот соленую воду. Очевидно, чувства у него еще не атрофировались окончательно: он скорчил гримасу. Адамово яблоко начало двигаться. Я наклонил кружку еще больше, на этот раз он выпил все содержимое. Спустя каких-нибудь десять секунд его начало рвать. Несмотря на протесты Мэри и неодобрительные взгляды Аллисона, я продолжал вливать в рот штурману соленую воду до тех пор, пока его не стало рвать кровью. Затем переключился на Окли.
В течение каких-то пятнадцати минут на руках у нас оказалось двое пациентов, которые испытывали нестерпимые боли в животе и вконец ослабели, однако избежали участи несчастного Антонио. Аллисон встал на руль, переведя судно на нужный курс. Присев на корточки, запорошенная снегом Мэри Стюарт ухаживала за Окли. Смит, несколько придя в себя, сидел, прислонясь к рулевой рубке. Понемногу к нему стал возвращаться голос.
— Бренди, — проквакал он.
— Противопоказано, — покачал я головой. — Так написано в учебниках.
— "Отар-Дюпюи", — настойчиво повторил он, окончательно оправившись.
Подумав, я принес бутылку из личных запасов капитана Имри: после того, что пришлось испытать желудку Смита, ему могла повредить лишь карболовая кислота. Поднеся бутылку ко рту, штурман сделал глоток, и его снова вырвало.
— Наверное, следовало начать с коньяка, — заметил я. — Правда, соленая вода обходится дешевле.
С видимым усилием Смит улыбнулся, затем снова припал к горлышку. На этот раз коньяк попал по назначению. Видно, желудок у штурмана выложен сталью или асбестом, решил я. Отобрав у него бутылку, я протянул виски Окли, но тот отрицательно мотнул головой.
— Кто на руле? — хриплым голосом спросил Смит.
— Аллисон.
Штурман удовлетворенно кивнул.
— Проклятая посудина, — выдавил он. — Проклятое море. Надо же, укачало.
Меня — укачало!
— Вас действительно укачало. Но море тут ни при чем. Пищевое отравление. Ваше счастье, что я подоспел вовремя.
Смит кивнул, но не проронил ни слова. Очевидно, говорить ему было трудно.
— У мистера Окли замерзли руки и лицо. Он весь дрожит от холода. Как, впрочем, и я, — заметила Мэри.
Мне тоже было холодно. Усадив Смита на привинченный к палубе стул, я решил помочь Мэри, пытавшейся поднять Окли, у которого подкашивались ноги.
Сделать это было нелегко. Но в эту минуту на мостике появились Гуэн и Граф.
— Слава Богу, наконец-то! — чуть запыхавшись, произнес Гуэн. — Где мы вас только не искали... В чем дело? Он пьян?
— Он болен. Той же болезнью, что поразила Антонио. Только этому повезло. А что стряслось?
— Такая же болезнь. Вы должны тотчас пойти с нами, доктор Марлоу. Черт побери, похоже на эпидемию.
— Одну минуту. — Втащив Окли в рулевую рубку, я посадил его поудобнее на спасательные жилеты. — Насколько я понимаю, на борту еще одна жертва?
— Да. Отто Джерран. — Услышав эти слова, я не очень удивился: всякий, кто даже понюхал этот проклятый аконитин, подумал я, может в любой момент отдать концы. — Десять минут назад я постучал в дверь его комнаты. Не услышав ответа, я вошел. Вижу, он по полу катается...
Мне в голову пришла забавная мысль: похожему на шар Отто Джеррану кататься по полу не составляло труда: правда, самому ему не до смеха.
— Кто-нибудь может вам помочь? — спросил я у Аллисона.
— Нет проблем, — кивнул в сторону коммутатора рулевой. — Стоит только позвонить в кубрик.
— Ни к чему, — вмешался Граф. — Я останусь.
— Вот и отлично. — Я мотнул подбородком в сторону Смита и Окли. — Они пока не в состоянии спуститься в каюту. Если попытаются, то окажутся за бортом. Не смогли бы вы принести им одеяла?
— Разумеется, — ответил Тадеуш, потом, поколебавшись, прибавил:
— Но моя каюта...
— Заперта, знаю. А моя нет. У меня на постели лежат одеяла и, кроме того, — в рундуке. — Когда Граф ушел, я обратился к Аллисону:
— Дверь капитанской каюты впору динамитом рвать. Крепко же спит мистер Имри...
Рулевой усмехнулся, снова указав на телефон.
— Аппарат связи с мостиком висит у него над головой. Регулируя сопротивление в цепи, можно усилить звуковой сигнал так, что и мертвый проснется.
— Скажите, чтобы он отправлялся в каюту мистера Джеррана, сообщите, что дело срочное.
— Видите ли, — неуверенно произнес Аллисон. — Капитан не любит, когда его будят среди ночи. Ведь со штурманом и боцманом все в порядке.
— Сообщите, что скончался Антонио.
Глава 4
Оказалось, что Отто Джерран жив. Несмотря на вой ветра, гулкие удары волн и скрип переборок обветшалого судна, голос Отто был слышен отчетливо.
Правда, что именно он говорил, разобрать было невозможно: слова перемежались воплями и стонами.
Открыв дверь, мы увидели, чти, хотя Отто Джерран и не при последнем издыхании, дело идет к развязке. Схватившись руками за горло, Отто катался по полу. Пунцовое лицо его побагровело, глаза налились кровью, на фиолетовых, как при синюхе, губах выступила пена. Ни одного из симптомов, сходных с теми, что я наблюдал у Смита и Окли, я не обнаружил. Вот и верь ученым трактатам.
— Давайте поднимем его и отведем в ванную, — сказал я, обращаясь к Гуэну.
Легко сказать: поднять рыхлую, как у медузы, глыбу весом в сто с лишним килограммов... Я уже решил было отказаться от своего намерения и собирался оказать больному посильную помощь на месте, но тут в каюту вошли капитан Имри и мистер Стокс. Я удивился тому, как скоро оба явились, да еще и по форме одетые. Лишь увидев поперечные складки на брюках, я сообразил, что они спали не раздеваясь. Я мысленно возблагодарил Всевышнего за то, что так быстро пришел в себя штурман.
— Черт побери, что тут происходит? — совершенно трезвым голосом гневно заговорил капитан Имри. — По словам Аллисона, этот итальянец мертв... Заметив распростертого на полу Джеррана, капитан осекся. — Господи помилуй!
— А подойдя поближе, воскликнул:
— Этого еще недоставало! У него что, припадок эпилепсии?
— Отравление. Тем же ядом, который погубил Антонио и чуть не убил штурмана и Окли. Помогите-ка нам отнести его в ванную.
— Отравление! — повторил капитан и посмотрел на мистера Стокса, словно ожидая от того подтверждения. — У меня на судне? Откуда взялся яд? Кто им его дал? Почему...
— Я врач, а не сыщик. Кто, где, когда, почему и что — мне неизвестно.
Известно лишь одно: пока мы языки чешем, умирает человек.
Через полминуты мы вчетвером отнесли Отто Джеррана в ванную. При этом ему досталось. Но, думаю, Джерран предпочел бы оказаться в синяках, но живым, чем без единой царапины, но мертвым. Рвотное средство оказалось столь же эффективным, как и при лечении Смита и боцмана. Спустя три минуты Отто лежал на койке, укрытый грудой одеял. Он все еще стонал и дрожал, клацая зубами, но щеки у него уже начали принимать обычную свою окраску, на губах высохла пена.
— Думаю, с ним теперь все в порядке, но вы за ним присматривайте, ладно? — обратился я к Гуэну. — Через пять минут я вернусь.
Возле двери Имри остановил меня.
— Мне надо бы поговорить с вами, доктор Марлоу.
— Потом.
— Нет, сейчас. Как капитан судна я... Я положил ему на плечо руку, и капитан Имри осекся. Я хотел было сказать, что в то время, как люди мрут как мухи, капитан, надравшись в стельку, храпит у себя в каюте. Но это было бы не вполне справедливо. Я злился оттого лишь, что на судне творились недобрые дела, а кто в этом повинен, я не знал.
— Отто Джерран будет жить, — произнес я. — Счастье, что мистер Гуэн остановился у дверей его каюты. А сколько еще людей, возможно, лежит на полу, не в силах добраться до двери и позвать на помощь? Налицо четыре жертвы. Кто даст гарантию, что число их не достигнет десятка?
— Десятка? Ну конечно, конечно, — с подавленным видом проговорил капитан Имри. — Мы пойдем с вами.
Мы направились прямо в кают-компанию. Там сидело человек десять — одни мужчины — по большей части молчаливые и хмурые. Разве будешь разговорчив и жизнерадостен, если одной рукой держишься за стул, а в другой сжимаешь стакан. Отложив в сторону инструменты, «Три апостола» пили со своим руководителем Джошем Хендриксом, наполовину англичанином, наполовину голландцем. Это был невысокого роста, худой, серьезный пожилой мужчина с вечно озабоченным лицом. Даже в свободное от работы время он был увешан электронной и звукозаписывающей аппаратурой. Поговаривали, будто он и спал в этой сбруе. Страйкер, похоже вовсе не удрученный болезненным состоянием супруги, забравшись в угол, беседовал с Конрадом и двумя другими актерами Понтером Юнгбеком и Ионом Хейтером. За третьим столиком устроились Джон Холлидей, фотограф, и Сэнди, заведовавший реквизитом. Насколько я мог судить, никто из них не страдал больше, чем следовало ожидать при такой болтанке. На нас с долей изумления посмотрели одна или две пары глаз, но, не желая терять времени на объяснения, я промолчал.
В салоне, кроме Аллена и маленькой Мэри, никого не было. С позеленевшими лицами, сцепившись пальцами, они смотрели друг на друга с выражением людей, у которых нет завтрашнего дня. Впервые я увидел Мэри без очков; очевидно, от дыхания Аллена они запотели, и она их сняла. Оказалось, что это весьма симпатичная девушка, лишенная той беззащитности, которая характерна для женщин, носящих очки. Что же до Аллена, то у него никаких дефектов зрения не наблюдалось.
Я взглянул на буфет, стоявший в углу. Застекленные дверцы его были не повреждены, из чего я заключил, что ключи Лонни Гилберта подходят к любому замку: следов ни пожарного топора, ни стамески я на них не обнаружил.
Хейсман спал у себя в каюте беспокойным, тревожным сном, но, судя по всему, был вполне здоров. Нил Дивайн, находившийся в соседнем помещении, больше обыкновенного походил на средневекового епископа. Лонни сидел на койке, спрятав одну руку, в которой он, судя по блаженной улыбке, сжимал похищенную бутылку виски.
Пройдя мимо каюты Джудит Хейнс — она не ужинала, — я вошел в последнее, насколько мне известно, обитаемое помещение. Старший электрик группы крупный, полный, розовощекий Фредерик Криспин Харботтл, подперши подбородок, с задумчивым и почему-то грустным видом жевал яблоко. По неизвестной мне причине все его звали Эдди: ходили слухи, что о себе он говорил в том же ключе, что и о другом знатоке электричества, Томасе Эдисоне.
— Прошу прощения, — произнес я. — На судне произошло несколько случаев пищевого отравления.
С вами, по-видимому, ничего не произошло. А как обстоит с Герцогом? кивнул я в сторону соседа, лежавшего к нам спиной.
— Живой, — с философским равнодушием произнес Эдди. — Стонал и охал, пока не свалился. Но он каждую ночь стонет и охает. Сами знаете, какая у Герцога ненасытная утроба.
Это было известно всем. Если человек может прославиться за какие-то четверо суток, то именно это произошло с Сесилом Голайтли из-за его невероятной прожорливости. Но при всем своем зверском аппетите Герцог походил на недавнего узника концлагеря.
Скорее по привычке, чем в силу каких-то иных причин, я наклонился к Герцогу и тотчас увидел широко открытые, наполненные болью глаза, вращавшиеся из стороны в сторону, беззвучно шевелившиеся серые губы на пепельном лице и скрюченные пальцы, прижатые к животу. Оставшийся без помощи много дольше, чем Смит, Окли или Джерран, Герцог находился гораздо ближе к роковой черте. Была минута, когда у меня опустились руки, но Герцог оказался гораздо упорней меня; несмотря на хилый вид, здоровье у него было железное.
И все же, если бы не искусственное дыхание и стимулирующие сердечную деятельность инъекции, он бы наверняка умер.
— Будет ли этому конец? — слабым и сварливым голосом спросил Отто Джерран. Отто действительно был слаб. Лицо его осунулось и не успело обрести обычный свой цвет. И было отчего: отравление завершило целую серию неудач.
Из-за штормовой погоды не удалось отснять и фута пленки с натурой.
— Думаю, что да, — ответил я. При наличии на борту судна злоумышленника, у которого под рукой целый арсенал ядов, такое утверждение было слишком оптимистичным. И прибавил:
— Если бы появились новые жертвы, симптомы были бы налицо. Я осмотрел всех.
— Неужели? — усомнился капитан. — И членов экипажа? Они ели то же самое, что и вы.
— Об этом я не подумал.
Так оно и было. Без всяких на то оснований я решил, что признаки отравления могут быть лишь у членов съемочной группы. Капитан же подумал, что я считаю моряков людьми второго сорта, о которых не стоит и беспокоиться.
— Я не знал, что они ели то же самое. Хотя иначе и быть не могло.
Пожалуйста, проводите меня...
Сопровождаемый мрачным мистером Стоксом, капитан показал мне жилые помещения членов экипажа, располагавшихся в пяти каютах. В двух размещалась палубная команда, в одной — мотористы, еще в одной — оба кока, и в последней — два стюарда. С нее-то мы и начали обход. Открыв дверь, мы остановились как вкопанные, утратив дар речи. Я первым очнулся.
В нос ударил такой тошнотворный запах, что меня едва не вырвало. В каюте царил невообразимый хаос: стулья опрокинуты, повсюду разбросана одежда, разорванные простыни и одеяла свалены в кучу, словно после побоища.
Однако на удивительно спокойных лицах Моксена и Скотта не было ни ссадин, ни синяков.
— А я говорю: поворачиваем назад! — решительно проговорил капитан Имри, усевшись в кресло. — Имейте в виду, господа, командую судном я. Я отвечаю за безопасность пассажиров и экипажа. — Вынув из подставки свою бутылку, он щедрой рукой налил себе в стакан. — Если бы на судне были обнаружены тиф или холера, я направился бы в ближайший порт, чтобы получить медицинскую помощь.
Трое мертвецов и четверо тяжелобольных на борту — это похуже любой холеры и тифа. Чей теперь черед? — произнес капитан, с укором глядя на меня.
— Доктор Марлоу признается, что не понимает причин этой... смертельной болезни. Видит Бог, причины для возвращения достаточно веские.
— До Уика слишком далеко, — заметил штурман. Как и Гуэн, сидевший рядом, Смит натянул на себя два одеяла. И он и Отто выглядели все еще неважно. — За это время может случиться всякое.
— Уик, мистер Смит? Зачем нам идти в Уик? До Гаммерфеста всего сутки ходу.
— Меньше, — отозвался мистер Стокс. Пригубив стакан рому, он рассудительно добавил:
— При попутном ветре и волнении за двадцать часов дойдем. — Проверив свои расчеты, он повторил:
— Да, за двадцать часов.
— Ну вот, видите, — обратив к Отто сверлящий взор, сказал капитан Имри.
— Двадцать часов.
После того как мы убедились, что среди членов экипажа потерь больше нет, капитан тоном приказа позвал Джеррана в кают-компанию. Отто в свою очередь вызвал трех остальных членов совета директоров — Гуэна, Хейсмана и Страйкера. Четвертый представитель администрации — мисс Хейнс, по словам Страйкера, крепко спала. Граф явился без приглашения, но его присутствие, похоже, никого не удивило.
Было бы преувеличением сказать, что в кают-компании царила атмосфера страха. Скорее, это можно было назвать чувством опасности, озабоченности и неуверенности. Пожалуй, Отто Джерран был расстроен больше остальных, и это вполне понятно: ему было что терять.
— Я понимаю причины вашего беспокойства, капитан, — произнес он. — Ваша забота о нас делает вам честь. Но, по моему мнению, вы напрасно осторожничаете. Доктор Марлоу определенно заявляет, что эта... эпидемия кончилась. Мы будем выглядеть очень глупо, если вернемся назад, а ничего страшного более не случится.
— Я слишком стар, мистер Джерран, чтобы заботиться о том, как я буду выглядеть, — возразил капитан Имри. — Если выбирать одно из двух — иметь на судне еще одного мертвеца или выглядеть смешным, я предпочту последнее.
— Я согласен с мистером Джерраном, произнес слабым голосом Хейсман, не успевший прийти в себя. — Отказаться от всего, когда до Медвежьего немногим более суток хода! Высадите нас на острове, а сами плывите в Гаммерфест, как и было предусмотрено. Вы попадете в Гаммерфест часов через шестьдесят вместо двадцати четырех. Что же может произойти в течение этих лишних тридцати шести часов? Неужто все должно пойти насмарку лишь из-за "того, что вы до смерти перепугались?
— Я не перепугался, — со спокойным достоинством ответил Имри. — Моя первая обязанность...
— Я не имел в виду вас лично, — возразил Хейсман.
— Моя первая обязанность — заботиться о людях. Они доверены мне. Я за них отвечаю. Я и должен принимать решения.
— Само собой, капитан, — невозмутимо произнес Гуэн. — Но должны же мы подвести баланс, как вы думаете? По мнению доктора Марлоу, вероятность новой эпидемии ничтожно мала. Если же мы направимся в Гаммерфест, судно продержат на карантине неделю, а то и две. Тогда вообще придется отказаться от съемок и возвращаться не солоно хлебавши.
Меньше двух часов назад Хейсман делал критические замечания по поводу умственных способностей Отто, а теперь вместе с Гуэном горячо поддерживал его, зная, где жареным пахнет.
— Студия понесет огромные убытки, — прибавил он.
— Не надо рассказывать сказки, мистер Гуэн, — отозвался Имри. — Вы хотите сказать: страховая компания понесет убытки.
— Не правда, — вмешался Страйкер. По его тону было понятно: среди членов правления царит полное единомыслие. — Каждый из членов экипажа и съемочной группы застрахован. Что касается фильма и гарантии его успешного создания, застраховать его было невозможно из-за высоких премий, которые потребовало страховое общество. Убытки придется покрывать из собственного кармана. Что же касается мистера Джеррана, держателя контрольного пакета акций, то для него это означает разорение.
— Очень сожалею, — с видимым сочувствием сказал капитан Имри, не склонный, однако, менять свое решение. — Но это ваша забота. Хочу напомнить, мистер Джерран, ваши же собственные слова: «Здоровье наших людей гораздо дороже любых денег, полученных от продажи фильма». Разве сейчас не тот самый случай?
— Что за глупость, — рассудительно произнес Гуэн. У него был редкий дар говорить обидные вещи таким тоном, что на него никто не обижался. Разумеется, мистер Джерран готов поступиться своими интересами, если бы возникла нужда. Он это делал не раз. Речь идет не об утраченной выгоде, а о полном и непоправимом крахе компании. Убытки составят шестизначные цифры.
Все наши надежды на это предприятие, капитан Имри, а вы так спокойно говорите о ликвидации нашей компании. Ее крах обречет на голодное существование десятки техников и их семей и повредит карьере ряда многообещающих актеров и актрис. Вы задумывались, куда вы нас толкаете, капитан?
Но капитан молчал. По его виду нельзя было сказать, что он о чем-то задумался.
— Мистер Гуэн очень точно обрисовал положение, — заметил Отто. — Вы упустили из виду одно важное обстоятельство, капитан Имри. Вы напомнили мне мои слова. Позвольте напомнить ваши.
— Разрешите прервать вас, мистер Джерран, — вмешался я, не давая Отто возможности сказать то, что он намеревался произнести. — Прошу вас. Я предлагаю компромисс. Вы за то, чтобы следовать к месту назначения. Такого же мнения мистер Гуэн и мистер Хейсман. Я тоже, поскольку от этого зависит моя репутация как доктора. А вы, Тадеуш?
Правда, что именно он говорил, разобрать было невозможно: слова перемежались воплями и стонами.
Открыв дверь, мы увидели, чти, хотя Отто Джерран и не при последнем издыхании, дело идет к развязке. Схватившись руками за горло, Отто катался по полу. Пунцовое лицо его побагровело, глаза налились кровью, на фиолетовых, как при синюхе, губах выступила пена. Ни одного из симптомов, сходных с теми, что я наблюдал у Смита и Окли, я не обнаружил. Вот и верь ученым трактатам.
— Давайте поднимем его и отведем в ванную, — сказал я, обращаясь к Гуэну.
Легко сказать: поднять рыхлую, как у медузы, глыбу весом в сто с лишним килограммов... Я уже решил было отказаться от своего намерения и собирался оказать больному посильную помощь на месте, но тут в каюту вошли капитан Имри и мистер Стокс. Я удивился тому, как скоро оба явились, да еще и по форме одетые. Лишь увидев поперечные складки на брюках, я сообразил, что они спали не раздеваясь. Я мысленно возблагодарил Всевышнего за то, что так быстро пришел в себя штурман.
— Черт побери, что тут происходит? — совершенно трезвым голосом гневно заговорил капитан Имри. — По словам Аллисона, этот итальянец мертв... Заметив распростертого на полу Джеррана, капитан осекся. — Господи помилуй!
— А подойдя поближе, воскликнул:
— Этого еще недоставало! У него что, припадок эпилепсии?
— Отравление. Тем же ядом, который погубил Антонио и чуть не убил штурмана и Окли. Помогите-ка нам отнести его в ванную.
— Отравление! — повторил капитан и посмотрел на мистера Стокса, словно ожидая от того подтверждения. — У меня на судне? Откуда взялся яд? Кто им его дал? Почему...
— Я врач, а не сыщик. Кто, где, когда, почему и что — мне неизвестно.
Известно лишь одно: пока мы языки чешем, умирает человек.
Через полминуты мы вчетвером отнесли Отто Джеррана в ванную. При этом ему досталось. Но, думаю, Джерран предпочел бы оказаться в синяках, но живым, чем без единой царапины, но мертвым. Рвотное средство оказалось столь же эффективным, как и при лечении Смита и боцмана. Спустя три минуты Отто лежал на койке, укрытый грудой одеял. Он все еще стонал и дрожал, клацая зубами, но щеки у него уже начали принимать обычную свою окраску, на губах высохла пена.
— Думаю, с ним теперь все в порядке, но вы за ним присматривайте, ладно? — обратился я к Гуэну. — Через пять минут я вернусь.
Возле двери Имри остановил меня.
— Мне надо бы поговорить с вами, доктор Марлоу.
— Потом.
— Нет, сейчас. Как капитан судна я... Я положил ему на плечо руку, и капитан Имри осекся. Я хотел было сказать, что в то время, как люди мрут как мухи, капитан, надравшись в стельку, храпит у себя в каюте. Но это было бы не вполне справедливо. Я злился оттого лишь, что на судне творились недобрые дела, а кто в этом повинен, я не знал.
— Отто Джерран будет жить, — произнес я. — Счастье, что мистер Гуэн остановился у дверей его каюты. А сколько еще людей, возможно, лежит на полу, не в силах добраться до двери и позвать на помощь? Налицо четыре жертвы. Кто даст гарантию, что число их не достигнет десятка?
— Десятка? Ну конечно, конечно, — с подавленным видом проговорил капитан Имри. — Мы пойдем с вами.
Мы направились прямо в кают-компанию. Там сидело человек десять — одни мужчины — по большей части молчаливые и хмурые. Разве будешь разговорчив и жизнерадостен, если одной рукой держишься за стул, а в другой сжимаешь стакан. Отложив в сторону инструменты, «Три апостола» пили со своим руководителем Джошем Хендриксом, наполовину англичанином, наполовину голландцем. Это был невысокого роста, худой, серьезный пожилой мужчина с вечно озабоченным лицом. Даже в свободное от работы время он был увешан электронной и звукозаписывающей аппаратурой. Поговаривали, будто он и спал в этой сбруе. Страйкер, похоже вовсе не удрученный болезненным состоянием супруги, забравшись в угол, беседовал с Конрадом и двумя другими актерами Понтером Юнгбеком и Ионом Хейтером. За третьим столиком устроились Джон Холлидей, фотограф, и Сэнди, заведовавший реквизитом. Насколько я мог судить, никто из них не страдал больше, чем следовало ожидать при такой болтанке. На нас с долей изумления посмотрели одна или две пары глаз, но, не желая терять времени на объяснения, я промолчал.
В салоне, кроме Аллена и маленькой Мэри, никого не было. С позеленевшими лицами, сцепившись пальцами, они смотрели друг на друга с выражением людей, у которых нет завтрашнего дня. Впервые я увидел Мэри без очков; очевидно, от дыхания Аллена они запотели, и она их сняла. Оказалось, что это весьма симпатичная девушка, лишенная той беззащитности, которая характерна для женщин, носящих очки. Что же до Аллена, то у него никаких дефектов зрения не наблюдалось.
Я взглянул на буфет, стоявший в углу. Застекленные дверцы его были не повреждены, из чего я заключил, что ключи Лонни Гилберта подходят к любому замку: следов ни пожарного топора, ни стамески я на них не обнаружил.
Хейсман спал у себя в каюте беспокойным, тревожным сном, но, судя по всему, был вполне здоров. Нил Дивайн, находившийся в соседнем помещении, больше обыкновенного походил на средневекового епископа. Лонни сидел на койке, спрятав одну руку, в которой он, судя по блаженной улыбке, сжимал похищенную бутылку виски.
Пройдя мимо каюты Джудит Хейнс — она не ужинала, — я вошел в последнее, насколько мне известно, обитаемое помещение. Старший электрик группы крупный, полный, розовощекий Фредерик Криспин Харботтл, подперши подбородок, с задумчивым и почему-то грустным видом жевал яблоко. По неизвестной мне причине все его звали Эдди: ходили слухи, что о себе он говорил в том же ключе, что и о другом знатоке электричества, Томасе Эдисоне.
— Прошу прощения, — произнес я. — На судне произошло несколько случаев пищевого отравления.
С вами, по-видимому, ничего не произошло. А как обстоит с Герцогом? кивнул я в сторону соседа, лежавшего к нам спиной.
— Живой, — с философским равнодушием произнес Эдди. — Стонал и охал, пока не свалился. Но он каждую ночь стонет и охает. Сами знаете, какая у Герцога ненасытная утроба.
Это было известно всем. Если человек может прославиться за какие-то четверо суток, то именно это произошло с Сесилом Голайтли из-за его невероятной прожорливости. Но при всем своем зверском аппетите Герцог походил на недавнего узника концлагеря.
Скорее по привычке, чем в силу каких-то иных причин, я наклонился к Герцогу и тотчас увидел широко открытые, наполненные болью глаза, вращавшиеся из стороны в сторону, беззвучно шевелившиеся серые губы на пепельном лице и скрюченные пальцы, прижатые к животу. Оставшийся без помощи много дольше, чем Смит, Окли или Джерран, Герцог находился гораздо ближе к роковой черте. Была минута, когда у меня опустились руки, но Герцог оказался гораздо упорней меня; несмотря на хилый вид, здоровье у него было железное.
И все же, если бы не искусственное дыхание и стимулирующие сердечную деятельность инъекции, он бы наверняка умер.
— Будет ли этому конец? — слабым и сварливым голосом спросил Отто Джерран. Отто действительно был слаб. Лицо его осунулось и не успело обрести обычный свой цвет. И было отчего: отравление завершило целую серию неудач.
Из-за штормовой погоды не удалось отснять и фута пленки с натурой.
— Думаю, что да, — ответил я. При наличии на борту судна злоумышленника, у которого под рукой целый арсенал ядов, такое утверждение было слишком оптимистичным. И прибавил:
— Если бы появились новые жертвы, симптомы были бы налицо. Я осмотрел всех.
— Неужели? — усомнился капитан. — И членов экипажа? Они ели то же самое, что и вы.
— Об этом я не подумал.
Так оно и было. Без всяких на то оснований я решил, что признаки отравления могут быть лишь у членов съемочной группы. Капитан же подумал, что я считаю моряков людьми второго сорта, о которых не стоит и беспокоиться.
— Я не знал, что они ели то же самое. Хотя иначе и быть не могло.
Пожалуйста, проводите меня...
Сопровождаемый мрачным мистером Стоксом, капитан показал мне жилые помещения членов экипажа, располагавшихся в пяти каютах. В двух размещалась палубная команда, в одной — мотористы, еще в одной — оба кока, и в последней — два стюарда. С нее-то мы и начали обход. Открыв дверь, мы остановились как вкопанные, утратив дар речи. Я первым очнулся.
В нос ударил такой тошнотворный запах, что меня едва не вырвало. В каюте царил невообразимый хаос: стулья опрокинуты, повсюду разбросана одежда, разорванные простыни и одеяла свалены в кучу, словно после побоища.
Однако на удивительно спокойных лицах Моксена и Скотта не было ни ссадин, ни синяков.
— А я говорю: поворачиваем назад! — решительно проговорил капитан Имри, усевшись в кресло. — Имейте в виду, господа, командую судном я. Я отвечаю за безопасность пассажиров и экипажа. — Вынув из подставки свою бутылку, он щедрой рукой налил себе в стакан. — Если бы на судне были обнаружены тиф или холера, я направился бы в ближайший порт, чтобы получить медицинскую помощь.
Трое мертвецов и четверо тяжелобольных на борту — это похуже любой холеры и тифа. Чей теперь черед? — произнес капитан, с укором глядя на меня.
— Доктор Марлоу признается, что не понимает причин этой... смертельной болезни. Видит Бог, причины для возвращения достаточно веские.
— До Уика слишком далеко, — заметил штурман. Как и Гуэн, сидевший рядом, Смит натянул на себя два одеяла. И он и Отто выглядели все еще неважно. — За это время может случиться всякое.
— Уик, мистер Смит? Зачем нам идти в Уик? До Гаммерфеста всего сутки ходу.
— Меньше, — отозвался мистер Стокс. Пригубив стакан рому, он рассудительно добавил:
— При попутном ветре и волнении за двадцать часов дойдем. — Проверив свои расчеты, он повторил:
— Да, за двадцать часов.
— Ну вот, видите, — обратив к Отто сверлящий взор, сказал капитан Имри.
— Двадцать часов.
После того как мы убедились, что среди членов экипажа потерь больше нет, капитан тоном приказа позвал Джеррана в кают-компанию. Отто в свою очередь вызвал трех остальных членов совета директоров — Гуэна, Хейсмана и Страйкера. Четвертый представитель администрации — мисс Хейнс, по словам Страйкера, крепко спала. Граф явился без приглашения, но его присутствие, похоже, никого не удивило.
Было бы преувеличением сказать, что в кают-компании царила атмосфера страха. Скорее, это можно было назвать чувством опасности, озабоченности и неуверенности. Пожалуй, Отто Джерран был расстроен больше остальных, и это вполне понятно: ему было что терять.
— Я понимаю причины вашего беспокойства, капитан, — произнес он. — Ваша забота о нас делает вам честь. Но, по моему мнению, вы напрасно осторожничаете. Доктор Марлоу определенно заявляет, что эта... эпидемия кончилась. Мы будем выглядеть очень глупо, если вернемся назад, а ничего страшного более не случится.
— Я слишком стар, мистер Джерран, чтобы заботиться о том, как я буду выглядеть, — возразил капитан Имри. — Если выбирать одно из двух — иметь на судне еще одного мертвеца или выглядеть смешным, я предпочту последнее.
— Я согласен с мистером Джерраном, произнес слабым голосом Хейсман, не успевший прийти в себя. — Отказаться от всего, когда до Медвежьего немногим более суток хода! Высадите нас на острове, а сами плывите в Гаммерфест, как и было предусмотрено. Вы попадете в Гаммерфест часов через шестьдесят вместо двадцати четырех. Что же может произойти в течение этих лишних тридцати шести часов? Неужто все должно пойти насмарку лишь из-за "того, что вы до смерти перепугались?
— Я не перепугался, — со спокойным достоинством ответил Имри. — Моя первая обязанность...
— Я не имел в виду вас лично, — возразил Хейсман.
— Моя первая обязанность — заботиться о людях. Они доверены мне. Я за них отвечаю. Я и должен принимать решения.
— Само собой, капитан, — невозмутимо произнес Гуэн. — Но должны же мы подвести баланс, как вы думаете? По мнению доктора Марлоу, вероятность новой эпидемии ничтожно мала. Если же мы направимся в Гаммерфест, судно продержат на карантине неделю, а то и две. Тогда вообще придется отказаться от съемок и возвращаться не солоно хлебавши.
Меньше двух часов назад Хейсман делал критические замечания по поводу умственных способностей Отто, а теперь вместе с Гуэном горячо поддерживал его, зная, где жареным пахнет.
— Студия понесет огромные убытки, — прибавил он.
— Не надо рассказывать сказки, мистер Гуэн, — отозвался Имри. — Вы хотите сказать: страховая компания понесет убытки.
— Не правда, — вмешался Страйкер. По его тону было понятно: среди членов правления царит полное единомыслие. — Каждый из членов экипажа и съемочной группы застрахован. Что касается фильма и гарантии его успешного создания, застраховать его было невозможно из-за высоких премий, которые потребовало страховое общество. Убытки придется покрывать из собственного кармана. Что же касается мистера Джеррана, держателя контрольного пакета акций, то для него это означает разорение.
— Очень сожалею, — с видимым сочувствием сказал капитан Имри, не склонный, однако, менять свое решение. — Но это ваша забота. Хочу напомнить, мистер Джерран, ваши же собственные слова: «Здоровье наших людей гораздо дороже любых денег, полученных от продажи фильма». Разве сейчас не тот самый случай?
— Что за глупость, — рассудительно произнес Гуэн. У него был редкий дар говорить обидные вещи таким тоном, что на него никто не обижался. Разумеется, мистер Джерран готов поступиться своими интересами, если бы возникла нужда. Он это делал не раз. Речь идет не об утраченной выгоде, а о полном и непоправимом крахе компании. Убытки составят шестизначные цифры.
Все наши надежды на это предприятие, капитан Имри, а вы так спокойно говорите о ликвидации нашей компании. Ее крах обречет на голодное существование десятки техников и их семей и повредит карьере ряда многообещающих актеров и актрис. Вы задумывались, куда вы нас толкаете, капитан?
Но капитан молчал. По его виду нельзя было сказать, что он о чем-то задумался.
— Мистер Гуэн очень точно обрисовал положение, — заметил Отто. — Вы упустили из виду одно важное обстоятельство, капитан Имри. Вы напомнили мне мои слова. Позвольте напомнить ваши.
— Разрешите прервать вас, мистер Джерран, — вмешался я, не давая Отто возможности сказать то, что он намеревался произнести. — Прошу вас. Я предлагаю компромисс. Вы за то, чтобы следовать к месту назначения. Такого же мнения мистер Гуэн и мистер Хейсман. Я тоже, поскольку от этого зависит моя репутация как доктора. А вы, Тадеуш?