Маклин Алистер. Река Смерти

   Гамильтон обернулся и трижды посигналил фонариком. Через несколько минут к нему один за другим присоединились остальные восемь человек, пребывавшие в растрепанных чувствах после перехода по шаткому мостику.
   - Давайте поищем главного, - предложил Гамильтон.
   Он мог найти здесь дорогу с завязанными глазами и в полном молчании повел своих спутников через древние руины. Вскоре он остановился и указал вперед.
   Там стоял большой и довольно новый деревянный дом, в окнах которого горел свет. Слышался гул голосов.
   - Это казарма, - пояснил Гамильтон. - Столовая и жилые помещения. Тут живет охрана.
   - Охрана? - нахмурился Трейси. - Зачем?
   - Нечистая совесть требует защиты.
   - Что это шумит? - спросил Смит.
   - Генератор.
   - Куда мы теперь пойдем?
   - Вон туда, - показал Гамильтон.
   У подножия огромного зиккурата находилось еще одно деревянное строение, меньших размеров. В его окнах тоже горел свет.
   - Там живет нечистая совесть. - Гамильтон помолчал и добавил: - Человек, который давно уже не может спокойно спать по ночам.
   - Мистер Гамильтон... - начал Сильвер.
   - Ладно, ладно. Рамон, Наварро, вы видите то же, что и я?
   - Да, - отозвался Рамон. - В тени у крыльца стоят двое.
   После некоторого размышления Гамильтон сказал:
   - Интересно, что они там делают?
   - Сейчас пойдем спросим.
   Близнецы растворились в темноте.
   - Кто эти двое? - спросил Смит. - Я говорю о ваших помощниках. Они не бразильцы.
   - Верно.
   - Европейцы?
   - Да.
   Рамон и Наварро вернулись так же бесшумно и незаметно, как и исчезли.
   - Ну, - поинтересовался Гамильтон, - что они сказали?
   - Не слишком много, - ответил Наварро. - Завтра расскажут, когда проснутся.

Глава 9

   Внутри меньшего деревянного дома была просторная комната, служившая одновременно и гостиной и столовой. Ее стены были сплошь увешаны флагами, вымпелами, портретами, мечами, рапирами, оружием и картинами - все немецкого происхождения. За столом сидел крупный краснолицый мужчина с тяжелой челюстью и обедал в одиночестве, запивая еду пивом из большой оловянной кружки. Он удивленно поднял голову, когда дверь неожиданно отворилась.
   С пистолетом в руке в комнату вошел Гамильтон. За ним последовали Смит и другие участники экспедиции.
   - Guten Abend^[4], - произнес Гамильтон. - Я привел к вам вашего старого друга. - Он кивнул в сторону Смита. - Полагаю, старые друзья должны улыбнуться, пожать друг другу руки и сказать "привет", разве нет?
   Пистолет Гамильтона выстрелил, выщербив ямку в столе перед сидящим.
   - Экие беспокойные руки! - посетовал Гамильтон. - Рамон, проверь.
   Его помощник обошел вокруг стола и достал из выдвинутого наполовину ящика пистолет.
   - Проверь другой ящик, - приказал Гамильтон.
   Рамон извлек из стола еще один пистолет.
   - Трудно вас винить, - заметил Гамильтон. - В наши дни воры и грабители встречаются на каждом шагу. А что это за неловкое молчание? Позвольте мне представить вас друг другу. За столом сидит генерал-майор СС Вольфганг фон Мантойфель, которого все теперь знают как Брауна или Джонса. Рядом со мной стоит полковник СС Генрих Шпац, также известный как Смит. Главный инспектор концентрационных лагерей на территории Польши и его заместитель, воры грандиозных масштабов, убийцы стариков-священников, грабители монастырей. Вспомните место вашей последней встречи - тот греческий монастырь, в котором вы заживо сожгли монахов. Впрочем, вы оба - специалисты по кремации, не правда ли?
   Ни генерал, ни полковник не ответили. В комнате стояла мертвая тишина. Глаза всех присутствующих были устремлены на Гамильтона. Всех, кроме Шпаца и фон Мантойфеля: эти двое смотрели только друг на друга.
   - Печально, - сказал Гамильтон. - Очень печально. Шпац проделал весь этот длинный путь, чтобы увидеть вас, фон Мантойфель. Конечно, он пришел, чтобы убить вас, но ведь пришел же. Вероятно, хочет прояснить дело с той дождливой ночью в порту Вильгельмсхафена.
   Раздался сухой треск малокалиберного автоматического пистолета. Трейси упал на пол, выронив оружие из безвольной руки, и по состоянию его головы было ясно, что он уже никогда не поднимется. Гамильтон обернулся: сильно побледневшая Мария держала в руках пистолет.
   - Я держу вас под прицелом, - предупредил Гамильтон.
   Мария убрала пистолет в карман своей куртки и сказала:
   - Трейси хотел убить вас.
   - Это правда, - подтвердил Рамон.
   Гамильтон озадаченно смотрел на нее:
   - Он хотел убить меня, и тогда вы убили его?
   - Я ждала этого.
   Наварро задумчиво произнес:
   - Мне кажется, эта девушка совсем не такая, как мы о ней думали.
   - Похоже на то, - так же задумчиво отозвался Гамильтон. - На чьей вы стороне? - спросил он Марию.
   - На вашей.
   Шпац наконец отвел глаза от фон Мантойфеля и с величайшим недоверием уставился на своего доверенного секретаря. Мария тихо продолжала:
   - Иногда трудно отличить еврейку от женщин других национальностей.
   - Вы израильтянка? - переспросил Гамильтон.
   - Да.
   - Из разведки?
   - Верно.
   - А! Не желаете ли заодно пристрелить и Шпаца?
   - Его ждут в Тель-Авиве.
   - Вот такая альтернатива?
   - Ну да.
   - Приношу вам свои безоговорочные извинения. Вы становитесь очень непопулярным, Шпац. Но до фон Мантойфеля вам далеко. Израильтяне хотят заполучить его по вполне очевидным причинам. Греки... - Он кивнул на Рамона и Наварро. - Эти два господина - офицеры греческой военной разведки. Грекам вы нужны по тем же причинам. - Гамильтон перевел взгляд на Хиллера. - Кстати, они и снабдили меня теми золотыми монетами. - Он снова повернулся к фон Мантойфелю. - Бразильское правительство хочет наказать вас за выселение племени мускиа и убийство многих его представителей, а лично я - за убийство доктора Ганнибала Хьюстона и его дочери Люси.
   Фон Мантойфель улыбнулся и наконец заговорил:
   - Боюсь, вы все хотите слишком многого. Но у вас ничего не выйдет!
   Раздался звон разбитого стекла, и в трех окнах показались стволы трех автоматических винтовок. Фон Мантойфель удовлетворенно улыбнулся:
   - Любой, у кого будет найдено оружие, будет застрелен на месте. Нужно ли объяснять, как вам следует поступить?
   Объяснять не пришлось. Все оружие со стуком упало на пол, в том числе два пистолета, принадлежащие Смиту и Хиллеру, о которых Гамильтон и не подозревал.
   - Вот так, - кивнул фон Мантойфель. - Это гораздо лучше кровавой бани, вам не кажется? Какие же вы простаки! Думаете, как мне удавалось выживать все это долгое время? Только благодаря постоянным предосторожностям. Таким, как эта маленькая кнопочка у меня под правой ногой.
   Вошли четверо вооруженных мужчин и молча принялись обыскивать пленников. Как и следовало ожидать, ничего не нашли.
   - Посмотрите в рюкзаках, - приказал фон Мантойфель.
   И здесь обыск ничего не дал.
   - Теперь я собираюсь перекинуться словечком со своим старым другом Генрихом, который, по-видимому, напрасно проделал столь долгий путь. Да, и еще с этим человеком. - Он указал на Хиллера. - Насколько я понимаю, он помощник моего бывшего товарища по оружию. Остальных вместе с их смертоносным имуществом отправьте в старый амбар. Возможно, я захочу подвергнуть их интенсивному и, боюсь, весьма болезненному допросу. А может быть, и нет. Я решу позже, после того как поболтаю с Генрихом.

Глава 10

   Старый амбар был выстроен из прекрасно обтесанного и тщательно подогнанного камня без малейших признаков строительного раствора. На площади размером шесть на три с половиной метра размещались шесть бункеров для зерна, по три с каждой стороны, разделенных толстыми перегородками из струганного дерева. В центре амбара горела свисающая с потолка тусклая электрическая лампочка без абажура. Окон не было, как не было и двери - только дверной проем, совершенно бесполезный, потому что снаружи возле него стоял часовой с карабином наизготовку. Мебели никакой тоже не было. Гамильтону и его товарищам по несчастью ничего не оставалось, кроме как смотреть друг на друга или на часового, который стоял, направив на них старый, но, без сомнения, все еще смертоносный "шмайссер", и, казалось, только и ждал повода пустить свое оружие в дело.
   Наконец Наварро прервал молчание:
   - Я опасаюсь за здоровье нашего мистера Смита. Да и Хиллера тоже, если уж на то пошло.
   - Нечего думать об их чертовом здоровье, - пробурчал Гамильтон. - Лучше начинай опасаться за свое собственное. Когда он разберется с теми двумя, кто, по-твоему, будет следующим в его списке, независимо от того, позволит ли он себе удовольствие немножко попытать нас вначале? - Гамильтон вздохнул. - Позволь уж старому надежному секретному агенту Гамильтону сказать все. Фон Мантойфель знает, кто такой я и кто такая Мария. Знает с моих слов, что вы двое - офицеры греческой разведки. Он просто не может оставить нас в живых и, боюсь, не пощадит и Сильвера с Серрано.
   - Что касается Серрано, - сказал Рамон, - не могли бы мы с вами поговорить?
   - Давай говори.
   - Я хотел бы с глазу на глаз.
   - Ну, если тебе так угодно.
   Они отошли в угол, и Рамон заговорил приглушенным голосом. Гамильтон поднял брови, и на его лице отразилось изумление - эмоция, которую он практически никогда не проявлял. Потом он пожал плечами, дважды кивнул, в задумчивости повернулся и посмотрел на часового.
   - Крупный мужчина, - заметил он. - Мой размер. С головы до ног в черном: берет, куртка, брюки, ботинки. Мне пригодилась бы его одежда и, что гораздо важнее, его оружие. А самое главное, и то и другое нужны мне немедленно.
   - Ну, это нетрудно, - ответил Рамон. - Просто попросим у него.
   Вместо ответа Гамильтон сделал нечто такое, отчего Мария издала судорожный вздох: он с какой-то свирепостью укусил себя за подушечку большого пальца левой руки. Из пальца сразу потекла кровь. Гамильтон сдавил поврежденное место, чтобы кровь полилась еще сильнее, и вымазал ею лицо недоумевающего Рамона.
   - Это в интересах дела, - объяснил Гамильтон. - Дружище, ну и драку мы с тобой сейчас устроим!
   "Драка" началась в углу амбара, вне поля зрения часового, который не был бы человеком, если бы не захотел найти источник доносящихся до него звуков борьбы, криков и ругательств. Он шагнул в дверной проем.
   Гамильтон и Рамон колошматили друг друга с дикой яростью, пинались ногами и размахивали кулаками. Создавалось впечатление, что они собираются нанести друг другу тяжкие телесные повреждения. Часовой был удивлен происходящим, но ничего не заподозрил. У него было неподвижное звероподобное лицо без признаков мощного интеллекта.
   - Прекратите! - рявкнул он. - Эй вы, психи! Прекратите, или...
   Он внезапно замолчал, когда один из дерущихся, получив особенно сильный удар, зашатался и упал на спину, наполовину вывалившись в дверной проем. Глаза у него закатились, лицо было залито кровью. Часовой наклонился к нему, чтобы пресечь в зародыше дальнейшие беспорядки, и в тот же момент руки Рамона сомкнулись на его лодыжках.

* * *

   Четверо мужчин приготовились вынести из комнаты фон Мантойфеля три уложенных на носилки тела, прикрытые одеялами. Хозяин комнаты глубокомысленно изрек:
   - Было бы роковой ошибкой позволять врагу жить дольше, чем необходимо. - Он на мгновение задумался. - Бросьте их в реку. Нужно позаботиться о бедных пираньях, умирающих с голоду. Что касается остальных наших приятелей, сидящих в амбаре, вряд ли они выдадут мне еще какую-нибудь полезную информацию. Вы знаете, что делать.
   - Да, господин генерал, - ответил один из них, - мы знаем, что делать, - и оскалился в предвкушении.
   Фон Мантойфель посмотрел на часы.
   - Жду вас обратно через пять минут - после того, как подадите пираньям второе блюдо.

* * *

   Одетый во все черное человек стоял лицом к амбару, держа наготове "шмайссер". Услышав у себя за спиной шум шагов, он быстро оглянулся. Метрах в тридцати от него появились четверо мужчин, те самые, что избавились от Шпаца и Хиллера. У каждого с плеча свисал автомат. Человек в черном, не отрывая глаз от дверей амбара, подождал, пока уши не подсказали ему, что группа людей находится не далее чем в пяти метрах, и резко развернулся вместе со "шмайссером", изрыгающим огонь.
   - Вы действовали наверняка, да? - прерывающимся голосом произнесла Мария. - Совсем не обязательно было их убивать!
   - Конечно, конечно. Просто я не хотел, чтобы они убили меня. С загнанными в угол крысами не стоит заигрывать. Это отчаянные люди, и можно поклясться, что все они - хорошо обученные и опытные убийцы. Я вовсе не чувствую себя виноватым.
   - И правильно, - подхватил Рамон, который, так же как и его брат, совершенно спокойно отнесся к происшедшему. - Хороший нацист - мертвый нацист. Итак, у нас пять автоматов. Что будем делать?
   - Останемся в амбаре, поскольку здесь мы в безопасности. У фон Мантойфеля человек тридцать или сорок, а может, и больше. На открытой местности они нас уничтожат. - Гамильтон посмотрел на шевельнувшегося часового. - А, малыш приходит в себя! Давай-ка пошлем его прогуляться и заодно сообщить начальству, что положение слегка изменилось. Снимите с него форму, пусть фон Мантойфель немножко поволнуется.

* * *

   Фон Мантойфель делал какие-то заметки, сидя за столом, когда раздался стук в дверь. Он посмотрел на часы и удовлетворенно улыбнулся. Прошло ровно пять минут после ухода его людей и две минуты с тех пор, как раздалась автоматная очередь, которая означала, что с шестью пленниками покончено. Он пригласил подчиненных войти, сделал последнюю запись, сказал:
   - Вы очень пунктуальны, - и поднял голову.
   От неожиданности у него чуть не выкатились глаза из орбит: стоявший перед ним человек был в одном нижнем белье и с трудом держался на ногах.

* * *

   Амбар погрузился во тьму. Единственная лампочка была выключена, и лишь молодая луна лила на землю свой слабый свет.
   - Прошло пятнадцать минут - и ничего, - заметил Рамон. - Это хорошо?
   - Это вполне естественно, - ответил Гамильтон. - Мы в темноте, а люди фон Мантойфеля будут хорошо видны, если выйдут из укрытия. Вот они и не высовываются. Что еще они могут сделать? Попытаться выкурить нас отсюда, если ветер будет подходящим? Но ветра нет, а значит, нет и дыма.
   - Будут морить нас голодом? - предположил Рамон.
   - Ну, это может продлиться очень долго.

* * *

   Время ползло еле-еле. Все улеглись на пол, кроме Наварро, стоявшего у дверного проема, и тщетно пытались заснуть. Некоторые даже закрыли глаза, но все равно бодрствовали.
   - Прошло два часа, - сказал Наварро. - Два часа - и по-прежнему ничего.
   - Чем ты недоволен, часовой? Можно попробовать поспать. - Гамильтон сел. - Хотя я вряд ли засну. Эти люди наверняка что-то замышляют. У меня кончились сигареты. У кого-нибудь закурить найдется?
   Серрано предложил ему пачку.
   - Думал, вы спите. Спасибо, Серрано. Знаете, я долго колебался, верить или нет тому, что вы мне рассказали. Но теперь я вам верю, хотя бы по той причине, что все так и есть, как вы говорили. По-видимому, я должен перед вами извиниться. - Гамильтон запнулся. - Похоже, извиняться входит у меня в привычку.
   Рамон полюбопытствовал:
   - Можно узнать, по какому поводу вы извиняетесь сейчас?
   - Конечно, можно. Серрано работает на правительство. Полковник Диас, следуя принципу "знать только то, что нужно", забыл сказать мне об этом.
   - На правительство?
   - На министерство культуры. Он занимается изобразительным искусством.
   - Помоги нам бог! - воскликнул Рамон. - Мне казалось, что в этих богом забытых краях вполне достаточно всяких природных хищников, чтобы добавлять сюда еще и хищников от культуры. Что, ради всего святого, вы здесь делаете, Серрано?
   - Я тоже хотел бы это выяснить.
   - Какая откровенность! Правда, сеньор Гамильтон?
   - Я же вам говорю, что и сам узнал об этом пару часов назад, - откликнулся Гамильтон.
   Рамон укоризненно посмотрел на него:
   - Ну вот, вы опять!
   - Что такое?
   - Опять становитесь загадочным и уклончивым.
   Гамильтон пожал плечами и ничего не ответил.
   - Благородное сомнение не требует извинений, - сказал Серрано.
   - Если бы только это, - вздохнул Гамильтон. - Я считал вас человеком Хиллера. Еще в Ромоно, когда мы впервые встретились. Должен признаться, это я стукнул вас по шее. Конечно, я верну вам деньги, которые взял из вашего бумажника. С шеей сложнее. Не знаю, что могу для нее сделать. Простите меня.
   - Простите, простите, - передразнила его Мария. - Интересно, кто-нибудь намерен прощать меня?
   Наступило короткое молчание, потом Гамильтон спокойно сказал:
   - Я же извинился.
   - Извинение и прощение не одно и то же, и вы явно считаете, что моя дружба со Смитом - а это самое обтекаемое из возможных определений - была непростительна. Тут все зависит от того, кто будет судить и кто будет бросать первый камень. Две мои бабушки и два деда умерли в Освенциме, и вероятность того, что именно фон Мантойфель и Шпац отправили их туда, очень велика. Знаю, мир уже устал слушать об этом, но в концентрационных лагерях погибло шесть миллионов евреев. Неужели я поступила неправильно? Я знала, что, если достаточно долго пробуду со Смитом, он приведет меня к фон Мантойфелю, который и был нам нужен на самом деле. У меня имелась единственная возможность оставаться со Смитом. И вот я, точнее, мы нашли Мантойфеля. Неужели я так уж плоха?
   - Значит, Тель-Авив? - Гамильтон даже не пытался скрыть своего отвращения. - Еще один из этих варварских показательных процессов, как над Эйхманом^[5]?
   - Да.
   - Фон Мантойфель никогда не покинет Затерянный город.
   - Этот доктор Хьюстон, - осторожно спросил Серрано. - Он так много для вас значит? И его дочь?
   - Да.
   - Вы были здесь в то время, когда они... умерли?
   - Когда их убили. Нет. Я был в Вене. Но мой друг Джим Клинтон был здесь. Он их похоронил. И даже сделал надгробие с надписью - выжег ее по дереву. Позднее фон Мантойфель убил и его.
   - Вы были в Вене? - переспросила Мария. - В Визентале? В Институте?
   - О чем вы, юная леди? - удивился Серрано.
   - Выбирайте выражения, мистер Серрано. Я вам не юная леди. Институт - это центральная еврейская организация по розыску и поимке военных преступников. Он расположен именно в Австрии, а не в Израиле. Мистер Гамильтон, почему у руководства Института левая рука никогда не знает, что делает правая?
   - Видимо, все тот же старый принцип "знать только то, что нужно". Все, что я действительно знаю, так это то, что у меня была двойная причина охотиться на Мантойфеля. Я дважды близко подбирался к нему в Аргентине, дважды - в Чили, один раз - в Боливии, дважды - в Колонии-555. Неуловимый тип, вечно в бегах, всегда окружен головорезами из нацистов. Но теперь мне удалось его поймать.
   - Или наоборот, - заметил Серрано.
   Гамильтон не ответил.
   - Ваши друзья похоронены здесь?
   - Да.

* * *

   До рассвета оставалось полчаса.
   - Я хочу есть и пить, - пожаловался Наварро.
   - Глубоко тронут твоими страданиями, - ответил Гамильтон. - Однако ты жив, а это гораздо важнее. Я не хотел огорчать всех вас еще больше, высказывая то, что у меня на уме, но, честно говоря, не очень верил, что мы доживем до утра.
   - И как бы им удалось справиться с нами? - спросил Рамон.
   - Вообще-то это довольно просто. Есть множество способов. Например, с помощью небольшой пушки, ракетной установки или миномета. Они могли просто кинуть в дверной проем килограмм-другой взрывчатки. Возможно, шрапнель кое-кого из нас и не достала бы, зато взрывная волна в этом замкнутом пространстве уж точно прикончила бы всех. Они могли сзади подобраться по крыше к двери и швырнуть несколько гранат или шашек. Эффект был бы такой же. Может быть, у них не оказалось под рукой ничего из перечисленного, но в это я не поверю ни на минуту: фон Мантойфель всегда таскает с собой вооружения на целый батальон. Не верю я и в то, что такая идея вообще не приходила ему в голову. Скорее всего, он решил, и не без причины, что в темноте мы опасны, и ждет рассвета, чтобы покончить с нами.
   Серрано уныло заметил:
   - А ведь рассвет ухе совсем скоро.
   - И в самом деле.
   При первых слабых проблесках света Мария, Серрано и Сильвер с удивлением наблюдали за тем, как Гамильтон достал из рюкзака кинокамеру, вынул ее из футляра, откинул боковую крышку, за которой обнаружился приемопередатчик, выдвинул антенну и заговорил в микрофон:
   - Ночной дозор! Ночной дозор!
   В динамике раздалось потрескивание, и кто-то немедленно ответил:
   - Ночной дозор, мы вас слышим.
   - Приступайте немедленно.
   - Вас поняли. Сколько стервятников?
   - Предположительно от тридцати до сорока.
   - Повторите за мной: "Оставаться в укрытии. Напалм".
   - Оставаться в укрытии. Напалм. - Гамильтон выключил рацию. - Полезная штучка, правда? Полковник Диас очень предусмотрителен.
   - Напалм! - воскликнул Рамон.
   - Ты сам слышал.
   - Но напалм!
   - Ну да, в воздушном десанте очень крутые ребята. Однако они не используют напалм напрямую и не намерены сбрасывать его нам на голову. Они возьмут в кольцо этот участок. Прием не новый, но весьма устрашающий.
   Гамильтон нажал на другую кнопку на камере, и послышался слабый прерывистый сигнал.
   - Радиомаяк, - объяснил Рамон остальным. - Как же еще, по-вашему, десантники смогли бы найти это место?
   - У вас все было заранее организовано, но вы даже и не подумали рассказать нам! - с горечью сказала Мария.
   - Да с какой стати? - равнодушно ответил Гамильтон. - Мне ведь никто ничего не рассказывает.
   - Сколько времени им потребуется, чтобы добраться сюда?
   - Минут двадцать, не больше.
   - И как раз в это время рассветет?
   - Да, примерно так.
   - Уже начало светать. Атака может начаться до того, как подоспеют ваши друзья.
   - Очень сомневаюсь. Во-первых, фон Мантойфелю и его подчиненным потребуется некоторое время, чтобы подготовиться, и если мы не сможем сдерживать их в течение нескольких минут после этого, значит, мы вообще не имели права здесь появляться. Во-вторых, как только они заслышат звук вертолетов, им тут же станет не до нас.
   Стало уже заметно светлее, но двор оставался пустым. Если фон Мантойфель и готовился начать атаку, то очень умело это скрывал.
   Вскоре Рамон сказал:
   - Звук моторов. Слышите? Они приближаются с юга.
   - Я ничего не слышу, но если ты говоришь, что они приближаются, значит, так и есть. Ты видишь то же, что и я?
   - Да. Я вижу человека с биноклем на крыше большого дома. Должно быть, у него тоже хороший слух. По ногам?
   - Если можешь.
   Характерным для него быстрым движением Рамон вскинул винтовку и нажал на спусковой крючок. Мужчина с биноклем свалился на крышу и через несколько секунд поспешно стал удирать ползком, опираясь на руки и на одно колено и волоча ногу. Гамильтон заметил:
   - По-видимому, наш друг генерал фон Мантойфель утратил хладнокровие, раз он позволяет своим людям делать такие глупости. Думаю, наблюдателей мы больше не увидим. - Он ненадолго замолчал. - Теперь и я слышу.
   Шум двигателей быстро усиливался по мере приближения вертолетов и превратился в почти нестерпимый грохот, когда три большие военные машины начали снижаться между отражающими звук стенами ущелья.
   - Всем внутрь! - приказал Гамильтон.
   Мария задержалась в дверном проеме:
   - Можно посмотреть?
   Гамильтон бесцеремонно втолкнул ее внутрь, за деревянную перегородку, и сам укрылся там же.
   - Это напалм, дурочка! Может и сюда случайно залететь.
   - Ракеты? Или бомбы?
   - Боже упаси! Это уже достояние истории.
   Через несколько мгновений Мария, вынужденная кричать, чтобы ее услышали, пожаловалась:
   - Какой ужасный запах!
   - От напалма.
   - Может быть, может, нужно выйти и помочь им?
   - Помочь? Мы им только помешаем! Поверьте, этим парням никакая помощь не требуется. И кстати, вам не приходит в голову, что они скосят нас раньше, чем мы успеем сделать три шага от амбара? Они ведь не знают, кто мы, а у десантников есть странная привычка сначала стрелять, а потом спрашивать. Так что - немного осторожности и терпения, пока мир и покой не воцарятся вновь.
   Мир и покой наступили через две минуты. Шум вертолетных двигателей затих. Потом прозвучала сирена, вероятно означающая, что операция окончена. Не было сделано ни единого выстрела.
   Наконец Гамильтон сказал:
   - Думаю, бесстрашный капитан Гамильтон и его храбрая команда могут теперь без особого риска выглянуть наружу.
   Один за другим все вышли из амбара.
   Во дворе перед зиккуратом стояли три военных вертолета. Руины древнего города были окружены кольцом дыма от догорающего напалма. Около полусотни десантников, очень крепких, очень уверенных и, разумеется, вооруженных до зубов, держали под прицелом три дюжины сподвижников фон Мантойфеля, а четверо десантников, один из которых нес коробку с наручниками, обходили пленных и сковывали им запястья за спиной. Впереди стоял фон Мантойфель собственной персоной, уже в наручниках.
   Когда Гамильтон и остальные приблизились к центру двора, к ним направился армейский офицер.
   - Мистер Гамильтон? Майор Рамирес к вашим услугам.
   - Вы уже оказали нам достаточно услуг. - Гамильтон обменялся с майором рукопожатием. - Мы вам весьма признательны. Все проделано очень профессионально.