— Нас заинтересовала эта связь между торговцами наркотиками и террористами, — встрял Тальбот, — и мы стали наводить справки. В результате узнали, что по крайней мере еще пять таких тандемов было обнаружено и уничтожено, хотя считается, что основная масса их осталась нетронутой. Почему Андропулос должен быть исключением, когда давно известно, что существует прямая связь между торговлей наркотиками и терроризмом?
   — Ну все, разбили меня в пух и прах, — сказал Хокинс. — Сколько живем, столько и учимся. Вам вдвоем следует проситься на службу в контрразведку.
   Едва Хокинс закончил говорить, как в каюту вошел Денхольм, за которым следовал Теодор с какими-то бумагами. Он протянул их Тальботу. Тот молча взглянул на них, а затем передал Хокинсу.
   — Так, так, так, — произнес Хокинс — Какое потрясающее совпадение, точнее, подтверждение того, о чем я только что узнал. Все те же пятнадцать городов, которые греческая контрразведка отметила звездочками, только на сей раз с именами и адресами. Потрясающе! Капитан, мне пришла в голову одна мысль. Среди городов, отмеченных звездочкой, вы забыли упомянуть Вашингтон. Под какой раздел он подпадает у вас? Под наркотики или терроризм?
   — Ни под то, ни под другое. С этим городом связано другое — взяточничество. Вы закончили со своим списком, Теодор?
   — Пожалуй, две трети я уже осилил.
   — И это все?
   — Нет, капитан. Есть еще один лист.
   — Было бы хорошо, если бы в нем оказалось что-нибудь новое, хотя, возможно, надеяться уже не на что. С которого часа вы на ногах, Теодор?
   — С трех утра. Или с половины четвертого. Не уверен, потому что чувствовал себя неопределенно. Если бы я знал, что утром кому-то понадоблюсь, то не пошел бы вчера на день рождения.
   — А сейчас уже около полуночи. Часов семь у вас ушло, чтобы привести свои мысли в порядок. Сейчас вы наверняка совсем без сил. Но я был бы вам крайне признателен, если бы вы все же закончили этот список. После чего, Джимми, я думаю, Теодору следует выпить, закусить и выспаться. Именно в таком порядке.
   Денхольм с шифровальщиком вышли из каюты.
   — Если вы ничего не имеете против, адмирал, думаю, после того как Теодор закончит составлять свой список городов, Винсенту следует связаться с греческой разведкой и предоставить им расширенный перечень, с соответствующими именами и адресами. Тем самым мы окажем им посильную помощь.
   — И что, по вашему мнению, может сделать греческая контрразведка?
   — Думаю, немного. Но у них есть возможность переслать список в Интерпол. Правда, Интерпол работает не по всему миру. Боюсь, у них нет никаких связей в Триполи, Тегеране или Бейруте. Это ведь скорее агентство по сбору и предоставлению информации, нежели исполнительное подразделение, но им известно о правонарушителях больше, чем любой другой организации в мире. Вы поинтересуйтесь одним вопросом, только поинтересуйтесь, доказательств требовать не надо: имеет ли Андропулос какое-нибудь отношение к торговле наркотиками?
   — Понял, сэр. Подпись поставить — «адмирал Хокинс»?
   — Естественно.
   Хокинс утвердительно кивнул головой.
   — Адмирал Хокинс тут, адмирал Хокинс там. Похоже, он повсюду. Или кто-то другой навострился ставить за него подпись. Придется мне проверить свою чековую книжку.

Глава 7

   В средней части «Килчаррана» был установлен мощный подъемный кран-деррик, торчащий в сторону и вверх на тридцать градусов от вертикали. Через барабан наверху крана был пропущен трос, к концу которого было прикреплено металлическое кольцо, которое сейчас находилось примерно в шести метрах от фюзеляжа самолета. От кольца шли тросы к талям, подведенным под носовую и хвостовую части затонувшего бомбардировщика.
   Мотор заработал, но барабан вращался ужасно медленно, хотя мощности электромоторов крана хватило бы для более быстрого подъема. Однако капитан Монтгомери считал, что в такой ситуации торопиться не следует. Внешне он сохранял полное спокойствие, как будто отдыхал на палубе в шезлонге, внутренне же был предельно собран и отгонял всякую мысль о том, что самолет может сорваться и вновь удариться о дно. Капитан был в наушниках, так как одновременно слушал сообщения от двух водолазов, следивших за поднятием самолета со скоростью три метра в минуту.
   Прошло пять минут. На глубине стали вырисовываться гротескные очертания самолета. Гротескные из-за оторванного левого крыла, смутно видневшегося под покрытой рябью поверхностью воды. Прошло еще три минуты, и бомбардировщик стал виден гораздо лучше. Монтгомери остановил подъем, подошел к борту судна, перегнулся через леера, а затем повернулся к офицеру, стоявшему рядом с ним.
   — Слишком близко к борту. Самолет может зацепить нас. Установите дополнительные понтоны по всей длине судна и сделайте растяжки к носу и хвосту самолета.
   Капитан Монтгомери вновь вернулся к рычагам и опустил стрелу крана еще на двадцать градусов. Самолет, верхняя часть которого оставалась под водой, медленно отодвинулся от корпуса корабля. Монтгомери вновь включил моторы, и вскоре корпус самолета показался на поверхности воды. Капитан выключил мотор, когда фюзеляж поднялся на сорок пять сантиметров над поверхностью моря. Правое крыло самолета еще не показалось. Монтгомери повернулся к адмиралу Хокинсу.
   — Как видите, ничего сложного нет. Если ничто не помешает, скоро поднимем и все остальное. Сделаем как по маслу. Затем удалим соответствующую секцию в верхней части фюзеляжа, одновременно добавим несколько понтонов к боковым его частям и к крылу. Потом продолжим подъем и, когда фюзеляж почти полностью покажется над поверхностью моря, проберемся внутрь. — Он поднял трубку зазвонившего телефона, кого-то поблагодарил и положил трубку на место. — Как по маслу не получится. Похоже, часовой механизм остановился. Тиканье прекратилось.
   — Что же теперь будем делать? — Хокинс, похоже, абсолютно не был удивлен и встревожен. — Конечно, было бы лучше, если бы это произошло в другое время и в другом месте. Но раз случилось, значит, случилось. Выходит, наш дружок оживился.
   — Вот именно. Тем не менее причин прекращать нашу работу нет, будем действовать по плану.
   — К тому же другого выбора у нас нет. Поставьте в известность каждого человека на обоих кораблях о том, что произошло. Чтобы не пользовались никакими механическими приспособлениями, не стучали и не гремели, чтобы все ходили на цыпочках. Все, конечно, об этом уже знают. Просто надо напомнить, чтобы были вдвойне осторожнее.
   С борта корабля на корпус поднимаемого самолета спустили трап, по которому сошли Каррингтон и Грант. С помощью рулетки они измерили расстояние от кокпита до места будущего отверстия (внутреннее расстояние от кабины летчика до места нахождения бомбы было уже давным-давно просчитано). Затем они вытерли фюзеляж ветошью из машинного отделения и нарисовали черной краской прямоугольник. Это была отметка для двух газорезчиков, которые были готовы в любой момент приступить к работе.
   — Сколько времени это займет? — спросил Хокинс.
   — Можно только предполагать, — ответил Монтгомери. — Час, может, чуть больше. Мы же не знаем, какой толщины фюзеляж и насколько прочен материал, из которого он изготовлен. Нам неизвестно, насколько прочны переборки. Что я знаю наверняка, это то, что мы будем производить резку при минимальном пламени горелок. Но даже при этом можем довольно сильно нагреть воздух и воду. Думаю, не надо уточнять, что никому никогда не приходилось делать ничего подобного.
   — Помогает ли делу то, что вы там стоите и руководите всей операцией, а точнее, просто смотрите, как все идет? Я хочу сказать, помогает ли это решать возникающие вопросы?
   — Конечно нет. Может, стоит перекусить?
   — Будем ли мы торчать здесь или сидеть в кают-компании «Ариадны», разницы никакой. Все идет своим чередом.
   — Да, верно. Долей секунды больше или меньше, а приговоренный успеет хорошо позавтракать. Правда, для нас это будет уже не завтрак, а ланч.
* * *
   Несмотря на то что почти все присутствовавшие за столом прекрасно осознавали, что сидят в буквальном смысле слова на бомбе, часовой механизм которой перестал тикать, ланч не был похож на последний прием пищи приговоренного. Разговор протекал непринужденно и не скатывался в нервную болтовню людей, находящихся в состоянии стресса. Профессор Уотерспун подхватывал любую тему, но не потому, что был чересчур словоохотлив, а потому, что обожал дискуссии и свободный обмен мнениями. Андропулос тоже не молчал, но казалось, его преследует одна-единственная мысль о тайне бомбардировщика, который только что подняли из глубин моря. На борт «Килчаррана» его не пригласили, но и с «Ариадны» он прекрасно видел, что происходит. Он не скрывал своего глубокого и вполне понятного интереса, но был достаточно умен, чтобы не задавать вопросов и никоим образом не показать, что осведомлен о происходящем. Капитан Тальбот, сидевший за столом напротив адмирала Хокинса, краем глаза уловил, как тот почти незаметно кивнул ему. Было очевидно, что держать Андропулоса в неведении стало бессмысленно.
   — До сего момента, мистер Андропулос, — сказал Тальбот, — мы многого вам не говорили. Сделано это было специально, поэтому мы не считаем необходимым приносить какие-либо извинения. Мы не хотели возникновения ненужной паники и старались не встревожить людей, особенно ваших молодых дам. Но такой человек, как вы, безусловно, интересуется международной политикой. Вдобавок ко всему вы грек, а Греция входит в состав НАТО, поэтому вы имеете право все знать.
   Никто не мог догадаться по спокойным, взвешенным словам Тальбота, что, по его мнению, Андропулос интересуется не международной политикой, а международными преступлениями.
   — Так вот, дело в следующем. Самолет, который мы сейчас поднимаем на поверхность, является американским бомбардировщиком, на борту которого находится смертоносный груз — водородные и атомные бомбы. Скорее всего, это оружие предназначалось для какой-нибудь базы НАТО в Греции.
   Андропулос сменил выражение лица с ошеломленного на гневное.
   — Мы можем только догадываться, — продолжат Тальбот, — что явилось причиной крушения самолета. Вполне возможно, произошел взрыв двигателя. Но, учитывая, что самолет нес на своем борту самое разнообразное оружие, включая неядерное, что-то из последнего, видимо, вышло из строя. Мы уже не можем ничего выяснить, и, скорее всего, все так и останется тайной. Экипаж самолета погиб.
   Андропулос покачал головой. Казалось, его чистые невинные глаза были тронуты печалью.
   — О господи! Какой ужас! Кошмар! — Он замолчал и задумался. — Взрыв не может быть каким-то образом связан с террористами? Я понимаю, это звучит глупо, но не является ли он результатом диверсии?
   — Исключено. Самолет вылетел со сверхсекретной военно-воздушной базы, где соблюдаются самые строгие меры безопасности. Конечно, ротозейство везде возможно, но чтобы в самолет подложили взрывчатку... Чепуха! То, что произошло, можно назвать только волей Божьей.
   — Как бы я хотел разделить вашу веру в людей, — заметил Андропулос и снова покачал головой. — Не существует границ человеческой подлости, но, если вы уверены, что физически совершить подобное было невозможно, значит, так оно и есть. Ну да ладно, прошлое осталось в прошлом, а что нас ждет впереди?
   — Прежде чем ответить на ваш вопрос, надо как-то проникнуть внутрь самолета. И не стоит забывать, что находящееся на его борту ядерное оружие подверглось отрицательному воздействию в результате взрыва внутри самолета и его столкновения с морскими водами во время падения. Все это могло оказать определенное влияние на весьма нежные взрывные механизмы.
   — А вы или кто-нибудь из членов вашей команды разбираетесь в подобных делах?
   — Нет, но в двух шагах от вас сидит человек, который способен ответить на ваш вопрос. Знакомьтесь: доктор Уикрэм. Не обращайте внимания на то, что он краснеет. Это от скромности. Так вот, доктор Уикрэм — известный во всем мире физик-ядерщик, который специализируется по ядерному оружию. Нам повезло, что он у нас на борту.
   — Господи, действительно повезло. — Андропулос чуть поклонился в сторону Уикрэма. — Я даже не подозревал, что вы эксперт по таким вопросам. Очень надеюсь, что вы сможете разрешить эту ужасную дилемму.
   — Скорее, не ужасную дилемму, а серьезную проблему, — заметил Тальбот и повернулся в сторону Денхольма, который в этот момент вошел в кают-компанию. — Что там, лейтенант?
   — Не хотелось вас беспокоить, сэр, но лейтенант Маккафферти приносит свои извинения и просит вас спуститься в машинное отделение.
   Выйдя из кают-компании, Тальбот спросил у Денхольма:
   — Джимми, в чем дело? Что случилось в машинном отделении?
   — Ничего. Просто получили радиограмму из Пентагона, сэр, и у Теодора есть кое-какая интересная информация.
   — А я думал, он отдыхает.
   — Он решил, что пока не до этого. Думаю, на его месте вы бы так же поступили. — Денхольм протянул капитану радиограмму. — Из Вашингтона.
   — "Критронный детонатор отправлен из Нью-Йорка в Афины на «конкорде»". Готов поспорить, что кто-то пытается разрешить это дело побыстрее. Чувствуется рука президента. Представьте себе, каково будет возмущение пассажиров, толпящихся у самолета на взлетной полосе в аэропорту Джона Кеннеди, если они вдруг узнают, что летят как прикрытие для переброски в Европу малюсенького электрического прибора! Впрочем, никто из них ничего не узнает. Так, что же там дальше: «Гарантируем самое тесное сотрудничество со стороны руководства британских, испанских и итальянских авиалиний».
   — А почему испанских и итальянских? — спросил Денхольм. — Ведь при полете над дружественными странами разрешения не требуется, просто нужно уведомить авиадиспетчеров, и все.
   — За исключением, по всей видимости, тех случаев, когда вы нарушаете спокойствие воздушного пространства непрерывными сверхзвуковыми хлопками. Кстати, радиограмма заканчивается словами: «Прибытие в 3 часа дня по европейскому времени». Значит, через час. Нужно договориться, чтобы в афинском аэропорту уже стоял наготове самолет. Теперь хорошо бы узнать, как обстоят дела у Теодора. Надеюсь, у него есть что-нибудь важное для нас.
   У Теодора действительно оказалась интересная информация, хотя на первый взгляд ее значимость не была столь очевидной.
   — Я начал расшифровку третьего, последнего списка, капитан, — сказал Теодор. — Шестым в нем значилось имя Джорджа Скеперциса. Здесь указан вашингтонский адрес, а под ним идут буквы — Ref. К. К., Т. Т., которые мне абсолютно ни о чем не говорят.
   — И мне, — признался Тальбот. — А вам, лейтенант?
   — Посмотрим. Скеперцис — греческая фамилия, сомнений быть не может. Возможно, земляк Андропулоса. Если у нашего друга есть связи в Пентагоне, то, могу поспорить, он не станет связываться напрямую, а, скорее всего, будет действовать через посредника.
   — Возможно, вы правы. Значит, надо послать запрос в вашингтонский банк, нет ли у них счетов на такое имя, и в ФБР, чтобы выяснили, нет ли среди генералов и адмиралов ВВС лиц с такими инициалами. Конечно, это выстрел наугад, но вдруг попадем в цель. А чтобы у них не возникло желания расслабиться и хорошо выспаться, пошлем через ФБР радиограмму лично на имя президента о том, что тиканье прекратилось и атомная бомба может взорваться в любую минуту. Но сперва надо переговорить с адмиралом. Вызовите его, а вместе с ним первого помощника и доктора Уикрэма. Предлагаю собраться на мостике. Думаю, по дороге в кают-компанию вы придумаете убедительный предлог.
   — И думать не о чем, сэр. Предлог у меня уже на языке — поиск подобных предлогов стал моей специализацией.
* * *
   — Что ж, сойдет. — Хокинс положил на стол три радиограммы, подготовленные Тальботом, — Когда «конкорд» приземлится, на аэродроме будет стоять наготове самолет. Этим займется греческое министерство обороны. Если время прибытия указано точно, то критронный детонатор будет доставлен на Санторин примерно в полчетвертого. Если учитывать, что вашим людям придется добираться до мыса Акротири и обратно, то мы получим этот детонатор где-то часам к пяти. Наверняка радиограммы в ФБР и в Вашингтон дадут положительный результат. Интересно посмотреть, какой будет реакция президента, когда он узнает, что бомба может взорваться в любой момент. Да, немедленно пошлите радиограммы. Капитан, вы, похоже, что-то еще надумали? Дело срочное, да?
   — Сэр, время не ждет, а тут без конца возникают вопросы, многие из которых требуют немедленного ответа. Например, почему Андропулос не проявил видимого интереса к самолету? Не потому ли, что он знал все, что можно было знать? Почему он не удивился, когда узнал, что при таком критическом стечении обстоятельств у нас на борту вдруг оказывается доктор Уикрэм? Любой обратил бы внимание на то, что доктор Уикрэм оказался на борту «Ариадны» именно в тот момент, когда он больше всего нужен. Что будет происходить в голове у этого хитрого и расчетливого человека, когда он увидит, как мы пытаемся извлечь бомбу из фюзеляжа самолета? И что нам надо делать, чтобы удовлетворить его любопытство?
   — Могу ответить на два последних ваших вопроса и объяснить причину моего здесь присутствия, — сказал Уикрэм. — У меня было время подумать, хотя, откровенно говоря, на это много времени не надо. Вы узнали, что на борту самолета имеется водородная бомба. Поскольку вы не представляли, насколько велика опасность, вызвали специалиста, то есть меня. Как эксперт, я сообщаю вам о том, что опасность весьма велика. Нет никакой возможности уменьшить уровень непрерывного радиоактивного излучения водородной бомбы, а таких бомб на борту самолета пятнадцать. Вследствие этого растет уровень радиоактивности внутри атомной бомбы, которая имеет совершенно иную конструкцию. Рост продолжается до критической стадии, а потом все — происходит взрыв. Спокойной всем ночи. Все зависит от массы атомной бомбы.
   — Действительно так?
   — Откуда, черт побери, я могу знать? Я все придумал прямо сейчас. Но звучит вполне убедительно, особенно для людей, которые имеют нулевые знания о ядерном оружии. И потом, кому придет в голову подвергать сомнению слова знаменитого на весь мир физика, каковым являюсь я, если вы не забыли слова коммандера Тальбота.
   — Доктор Уикрэм, я даже и не думал подвергать ваши слова сомнению, — с улыбкой произнес Тальбот. — Прекрасно. Следующий вопрос. Как оказались на борту «Ариадны» шифровальные листы Андропулоса?
   — Ну, для начала замечу, — сказал Хокинс, — это вы их сюда принесли. Так что нечего напускать на себя таинственный вид, капитан. Вы что-то еще хотите спросить?
   — Да, есть еще вопрос. А почему он их оставил на яхте? Забыл? Маловероятно. Такие важные документы не забывают. Думал, их никогда не найдут? Убедительнее, хотя тоже маловероятно. Думал, если эти документы найдут, то вряд ли догадаются, что они зашифрованы, и не станут ими заниматься? Вполне возможно. Правда, я думаю, что главная причина заключалась в том, что он понимал, как опасно проносить их на борт «Ариадны». Тот факт, что это единственный предмет, который он хотел обезопасить от воздействия воды, уже наводит на серьезные подозрения. Итак, он решил оставить их на яхте, а затем поднять наверх с помощью водолаза. Это он мог сделать в любое время, и если все было задумано действительно так, то он должен был оставить свои документы не в какой-нибудь картонной папочке, а в водонепроницаемом металлическом ящике. Мы уже знаем, что он так и сделал. Чтобы поднять со дна моря этот ящик, необходимо присутствие специального подъемного судна с водолазами на борту. Кстати, мне только что пришла в голову мысль, что «Делос» затонул совершенно случайно и ничего преднамеренного здесь нет. Следовательно, нужды в таком судне у Андропулоса не было. С другой стороны, судно с водолазами очень удобно для иных целей, ну, скажем, для поднятия ядерного оружия с затонувшего бомбардировщика. Заинтересованные в этом лица, кто бы они ни были, не стали бы осуществлять подъем в Критском море между полуостровом Пелопоннес на западе, Додеканес на востоке, островами Киклады на севере и Критом на юге, потому что там слишком глубоко. Примерно четыреста семьдесят метров. Может быть, оружие затонуло там, где и планировалось его затопить. И какое-то гипотетическое судно должно было быть там, где, к их несчастью, оказались мы.
   — Выстрел наугад, но, похоже, вы попали в цель, — сказал Хокинс. — Это все объясняет. А вам хотелось бы знать, нет ли где-нибудь поблизости в данном районе специального судна с водолазами?
   Тальбот кивнул:
   — Выяснить не составит труда.
   — Обратитесь с запросом в Ираклион на Крите?
   — Конечно. Военно-воздушная база США, расположенная там, — главный центр электронного слежения в регионе. Для обнаружения полетов военных самолетов СССР. Ливии и других стран используются «АВАКСы» и другие самолеты с радарными установками. Греческие военно-воздушные силы используют для своих целей «фантомы» и «миражи». Командующего базой я довольно хорошо знаю. Надо немедленно связаться. У них либо уже есть информация, либо они быстро соберут ее. Думаю, в течение двух часов мы получим все необходимые данные.
* * *
   — Не подумайте, что я хочу поплакаться, — заметил капитан Монтгомери, обращаясь к Тальботу. Чувствовалось, однако, что он явно не в духе. — Только этого нам не хватало, — сказал он и показал на огромную черную тучу, приближающуюся с северо-запада. — Ветер уже дует с силой пять баллов, и нас потихоньку начинает качать. Тому, кто занимается туристическим бизнесом, такое не понравится. А ведь считается, что в летний период на прекрасном Эгейском море стоят прекрасные деньки.
   — В это время года в дневные часы ветер в пять баллов — дело вполне привычное, зато дождь здесь бывает крайне редко, но, похоже, на наши бедные головы выпало и это испытание. Прогноз погоды плохой, да и показания барометра тоже. — Тальбот перегнулся через борт «Килчаррана». — Именно поэтому вы такой мрачный?
   На самом деле корабль Монтгомери совершенно не качало. Направляемый точно на северо-запад накатом метровых волн, он казался почти неподвижным, чего нельзя было сказать о самолете, закрепленном вдоль его борта. Из-за малой длины самолет, на девять десятых еще погруженный в воду, швыряло из стороны в сторону, временами натягивая до предела канаты, связывавшие его с «Килчарраном». Фюзеляж постоянно заливало водой, что делало практически невозможной работу газорезчиков. Вместо того чтобы вырезать отверстие в верхней части корпуса самолета, они следили за тем, как бы их не смыло водой.
   — Да не мрачный я, просто погода меня раздражает. Из-за качки работа почти застопорилась, и одному богу известно, когда все закончится. Даже в нормальных условиях работа продвигалась бы крайне медленно, потому что фюзеляж и остальные части самолета оказались гораздо прочнее, чем мы думали. Если погода не улучшится, а судя по всему, этого не произойдет, мне придется убрать газорезчиков. Им ничего не угрожает, чего не скажешь о самолете. Мы не знаем, насколько у него ослабли носовая и хвостовая части, и я даже не представляю, что произойдет, если что-нибудь из них не выдержит и оторвется.