Страница:
— В жизни не слыхал столь вздорного предположения, — отрезал капитан Буллен. Неважно, как он думает об этом предположении, подумал я, отрадно уже само по себе то, что он о нем думает. — Могу разбить вашу версию в пух и прах. Как может нас найти любой корабль? Где нас искать? Вчера ночью мы сменили курс, сейчас мы в сотне миль от того места, где нас можно было ожидать, даже если бы вдруг стал известен наш прежний маршрут.
— В этом отношении позволю себе поддержать аргументы стармеха, сэр, вставил я. Не было особого смысла упоминать, что идея Макилроя мне казалась столь же далекой от истины, как и капитану. — У того, у кого есть приемник, вполне может оказаться и передатчик, а Мигель Каррерас сам при мне упоминал, что ему приходилось командовать собственными кораблями. Определиться по солнцу или по звездам для него не составит труда. Ему, возможно, известно наше положение с точностью до десяти миль.
— А эти сообщения, что мы получили, — продолжал Макилрой, — одно или несколько? Сообщения такой отчаянной важности, что двоим пришлось умереть, а возможность того, что придет новая радиограмма, привела к смерти третьего. Какое сообщение, капитан, какое такое исключительной важности сообщение? Предупреждение. От кого, откуда, мне неизвестно. Попади они к нам в руки, и были бы нарушены чьи-то тщательно разработанные планы, а о размахе этих планов можно судить по тому, что три человека были убиты, только чтобы это сообщение не попало к нам в руки.
Старик Буллен был потрясен. Он старался этого не показывать, но потрясен был. И глубоко. Я понял это, когда в следующий момент он обратился к Томми Вильсону.
— На мостик, мистер Вильсон. Усильте наблюдение и так до тех пор, пока мы не придем в Нассау, — он посмотрел на Макилроя. — Если мы вообще придем в Нассау. Сигнальщику не отходить от светового телеграфа. Подготовьте флажками сигнал на нок-рее «Нуждаюсь в помощи». На радаре — если они хоть на секунду отвернутся от экрана — спишу на берег. Неважно какой пустяк заметят, на какой дистанции — немедленно докладывать на мостик.
— Мы обратимся к ним за помощью, сэр?
— Вы форменный болван, — рявкнул Буллен. — Мы что есть духу помчимся в противоположном направлении. Вы что, желаете сами любезно подойти к эсминцу на дистанцию прямого выстрела? — сомнений, что Буллен окончательно запутался, не оставалось никаких. В своих распоряжениях он противоречил сам себе.
— Так значит вы согласны со стармехом, сэр? — осведомился я.
— Я сам не знаю, чему верить, — проворчал Буллен, — вот и перестраховываюсь. Когда Вильсон вышел, я сказал:
— Возможно, прав стармех, возможно, Вильсон. И совместить их версии тоже можно: вооруженному нападению на «Кампари» помогает пятая колонна из подкупленных членов экипажа.
— Но вы-то сами по-прежнему в это не верите, — спокойно заметил Макилрой.
— Я, как и капитан. Не знаю, чему верить. Но одно я знаю наверняка. Приемник, который перехватил сообщение, мы так и не нашли. А в нем ключ ко всему.
— И именно этот ключ мы должны обнаружить, — капитан Буллен грузно поднялся. — Стармех, вас я попрошу пойти со мной. Мы лично займемся поисками этого приемника. Начнем с моей каюты, потом вашу, потом каюты всех членов экипажа «Кампари». Потом мы осмотрим все места снаружи кают, где он может быть спрятан. Макдональд пойдет с нами.
Старик всерьез взялся за дело. Если приемник действительно был в каютах экипажа, он его разыщет. Тот факт, что он предложил начать обыск с собственной каюты, служил тому достаточной гарантией. Он продолжал:
— Мистер Картер, мне кажется, сейчас ваша вахта.
— Так точно, сэр. Но за меня часок мог бы отстоять Джеймисон. Будет разрешение обыскать каюты пассажиров?
— Прав был Вильсон насчет тех, кто за деревьями не видит леса, мистер. — Лишнее подтверждение того, как расстроен был Буллен. Обычно при всех обстоятельствах это был щепетильнейший человек. В присутствии боцмана он никогда бы не позволил себе произнести те слова, что он адресовал Вильсону и мне. Он посмотрел на меня исподлобья и зашагал к выходу. Разрешения я так и не получил, но и запрещения тоже. Взглянул на Каммингса, тот кивнул и поднялся.
Нам с начальником хозяйственной службы повезло с условиями обыска в том смысле, что никого не пришлось выпроваживать из кают: все они и без того были пусты. Радиосводки предупреждали о резком ухудшении погоды к юго-востоку от нас. По прогнозам погода и у нас должна была вот-вот испортиться. Посему верхняя палуба была полна народу — люди вознамерились напоследок попользоваться ясным солнышком. Даже старый Сердан был на палубе в сопровождении своих бдительных сиделок. Высокая, при непременной сумке с вязаньем на коленях, деловито перебирала спицами, вторая, с целой кипой журналов, читала. Видно было, что, как обычно у хороших сиделок, собственные занятия отвлекали лишь небольшую долю их внимания. За Серданом они поглядывали, как две несушки за одним цыпленком. Сердан платил своим сиделкам не за красивые глаза. Сам он сидел в кресле-каталке с ярким пледом на костлявых коленках. Проходя мимо, я долго и внимательно смотрел на этот плед, но только попусту терял время. Он был так плотно обернут вокруг его мощей, что под ним и спичечного коробка было не спрятать, не то что приемник.
Поставив на стреме двух стюардов, мы тщательнейшим образом прошлись по всем каютам палуб "А" и "Б". У меня для прикрытия был с собой еще мегометр. По легенде, мы пытались обнаружить пробой изоляции силового кабеля. Никакой пассажир с рыльцем в пушку ни на секунду бы нам, конечно, не поверил, поэтому мы решили, что со стюардами оно будет вернее. Пассажирам на борту «Кампари» совершенно не нужны были собственные приемники. С обычной для «Кампари» экстравагантностью каждая каюта была оборудована даже не одной, а двумя радиоточками. Все они были подключены к приемникам телеграфного салона. Простым нажатием кнопки выбиралась любая из восьми станций. Об этом говорилось в рекламной брошюре, поэтому никому и в голову не приходило тащить с собой приемник.
Мы с Каммингсом ничего не пропустили. Мы обследовали все шкафы, гардеробы, тумбочки, кровати, даже шкатулки с дамскими драгоценностями. Нигде ничего, кроме как в единственном месте — каюте мисс Харкурт. Там был переносной транзисторный приемник, но я и раньше знал, что он там есть. Ежевечерне при хорошей погоде мисс Харкурт появлялась на палубе в одном из своих вечерних платьев, усаживалась в кресло и крутила ручку настройки, пока не находила подходящую медленную мелодию. Возможно, она думала, что это способствует созданию той колдовской, загадочной атмосферы, которая должна окружать королеву экрана; возможно, считала это романтичным; могло, конечно, оказаться, что ей попросту нравятся медленные мелодии. Как бы то ни было, одно можно сказать наверняка: мисс Харкурт мы не подозревали. Чего ради вдаваться в тонкости — ей просто не хватило бы ума. И откровенно говоря, даже при всех ее претензиях она была слишком красива.
Потерпев поражение, я удалился на мостик и принял вахту у Джеймисона. Прошел еще битый час, прежде чем на мостике появился другой проигравший — капитан Буллен. Не нужно было объяснять мне, что он проиграл: на нем это было написано — на грустном, встревоженном лице, на опустившихся широких плечах. А мой отрицательный жест головой сказал ему все, что он хотел выяснить. Про себя я отметил, что в случае вполне вероятного увольнения лордом Декстером нас обоих из «Голубой почты» мне следует решительно отмести возможное предложение Буллена совместно поступить на работу в детективное агентство. Более верного шанса умереть с голоду и представить себе нельзя.
Мы вышли на второй отрезок маршрута, десять румбов к западу, носом прямо на Нассау. Двенадцать часов, и мы на месте. Глаза мои болели от беспрерывного обшаривания взглядом моря и неба на горизонте. Хоть я и знал, что по меньшей мере десятеро занято тем же делом, остановиться не мог. Верил я в версию Макилроя или нет, но вел себя так, будто верил. Хотя горизонт оставался чистым, совершенно, неправдоподобно даже чистым, поскольку мы шли по весьма оживленной морской дороге. Динамик прямой связи с радарной рубкой упрямо молчал. У нас был экран радара и на мостике, но редко кто на него смотрел. Уолтерс, вахтенный оператор, мог расшифровать всплеск на экране прежде, чем любой из нас вообще бы его заметил.
После получасового безостановочного, сосредоточенного хождения по мостику, Буллен собрался отчалить. На самом верху трапа он заколебался, повернулся, подозвал меня рукой и отошел к краю правого крыла мостика. Я последовал за ним.
— Все думал о Декстере, — тихо сказал он. Какой будет эффект, если я объявлю, что Декстер убит? Я уже бросил волноваться за пассажиров, меня сейчас заботит жизнь всех на борту.
— Никакого, — ответил я. — Никакого, кроме всеобщей паники.
— Вы не думаете, что злодеи, затеявшие это дело, могли бы его в таком случае отложить? В чем бы оно ни заключалось.
— Совершенно уверен, что нет. Поскольку до сих пор про Декстера ничего не говорится, не предпринималось попытки как-то объяснить его отсутствие, они наверняка знают: нам известно, что он убит. Им чертовски хорошо известно, что вахтенный офицер не может просто так, за здорово живешь, исчезнуть с мостика. Мы только вслух подтвердим им то, что они знают и без этого. Эту шайку такой ерундой не испугаешь. Профессионалы так грязно могут работать, только если ставка дико высокая.
— Именно так я и сам думал, Джонни, — грустно сказал он. — Именно так я думал и сам, — он повернулся и начал спускаться, а на меня внезапно сошло прозрение, как будет выглядеть со спины Буллен глубоким стариком. На мостике я оставался до двух часов, много позже обычного времени смены вахты, но ведь именно я лишил Джеймисона, который должен был заступать, большей части утреннего отдыха. Из камбуза принесли поднос. Впервые в жизни я, не попробовав, отослал обратно подношение Энрике. Принимая вахту, Джеймисон, помимо стандартных замечаний о курсе и скорости, не проронил ни слова. Судя по выражению его перекошенного, упрямого лица, можно было подумать, что он тащит на плечах грот-мачту «Кампари». Буллен с ним говорил, возможно, уже успел поговорить со всеми офицерами. Теперь все они, естественно, расстроены до чертиков и пугливы, как пара старых дев поблизости от мужского монастыря. Чего еще он мог добиться своей беседой?
Я пошел в каюту, закрыл дверь, сбросил рубашку, ботинки и растянулся на койке — четырехтумбовые лежбища для экипажа предусмотрены не были. Вентилятор кондиционера приладил так, чтобы он гнал холодную струю мне прямо в лицо. Затылок ныл, и ныл препротивно. Поправил под ним подушку, надеясь ослабить боль. Он ныл по-прежнему. Плюнул на него и попробовал подумать. Кому-то ведь надо было думать, а я видел, что Буллен не в том состоянии, чтобы мыслить. Я, собственно, тоже был не в том состоянии, но тем не менее мыслил и готов был поспорить на последний пенс, что враг а к этому времени иначе о нем не мог думать — знал наш курс, цель и время прихода не хуже нас самих. Я также знал, что они не могут нам позволить прийти вечером в Нассау. По крайней мере, пока не завершат того, что задумали. Что бы это ни было. Кому-то думать надо. Со временем было совсем туго.
К трем часам я ни к чему не пришел. Возился с этой проблемой, как терьер возится со старым шлепанцем. Рассмотрел ее со всех мыслимых углов, выдвинул дюжину различных решений, одно невероятнее другого, изобличил дюжину убийц, одного немыслимей другого. Размышления завели в тупик. Я потихоньку сел, памятуя о негнущейся шее, достал из буфета бутылку виски, плеснул в стакан, разбавил водой, опрокинул, и решив, что нарушать так нарушать, налил еще. Эту дозу поставил на столик у койки и снова лег. Виски сделало свое дело — никогда я не устану повторять, что в качестве смазки для заржавевших мозгов нет ничего, равного виски. После пятиминутного лежания на спине и бессмысленного глазения в потолок до меня вдруг дошло. Дошло внезапно, зримо, как озарение, и я ни на секунду не усомнился, что прав. Приемник! Приемник, который перехватил радиограмму. Не было никакого приемника! Господи, да только слепец вроде меня мог не допереть до этого. Не было, конечно, никакого приемника. Было нечто совсем иное. Я рывком сел в кровати, чувствуя себя Архимедом, выскакивающим из ванны, и взвизгнул от боли, будто раскаленным клинком пронзившей мне шею.
— Вы часто подвержены таким судорогам или это вообще ваше обычное времяпрепровождение в одиночестве? — полюбопытствовал заботливый голос со стороны двери. У входа, в белом шелковом платье с квадратным вырезом, стояла Сьюзен Бересфорд. Ироническое выражение ее лица не скрывало тревоги. Так глубоко я ушел в себя, что даже и не заметил, как отворилась дверь.
— Мисс Бересфорд, — правой рукой я потер шею. — Что вы здесь делаете?
Вы знаете, что пассажирам запрещено заходить в каюты офицеров. — Нельзя? А мне казалось, что мой отец неоднократно тут болтал с вами во время прошлых поездок.
— В отличие от вас отец ваш не молод, не принадлежит к женскому полу и состоит в браке.
— Фи, — она шагнула в каюту и захлопнула за собой дверь. Улыбка сразу же исчезла с ее лица. — Может, хоть вы со мной поговорите, мистер Картер?
— С величайшим удовольствием, — галантно ответствовал я. — Только не здесь и... — Я на ходу передумал. Повисло тягостное молчание.
— Видите ли, вы единственный человек, с кем я могу поговорить.
— Да? — я находился в каюте наедине с красивой девушкой, которая жаждала говорить со мной, а я ее даже не слушал. Я проигрывал в уме один вариант. В частности, в нем участвовала и Сьюзен Бересфорд, но лишь эпизодически.
— Да снизойдите же вы, наконец, — рассердилась она.
— Слушаюсь, — покорно согласился я. — Снизошел.
— До кого, интересно?
— До вас, — я потянулся к стакану. — Ваше здоровье!
— Мне казалось, вам запрещено спиртное на службе?
— Правильно казалось. Что вам нужно?
— Мне нужно знать, почему со мной никто не хочет говорить, — я попытался было встрять, но она остановила меня рукой. — Оставьте, пожалуйста, ваш юмор, мне так тревожно. Ведь правда, случилось что-то ужасное? Вы сами знаете, что я больше разговариваю с офицерами, чем с другими пассажирами, — я не воспользовался возможностью отпустить шпильку по этому поводу, — а теперь никто со мной не хочет разговаривать. Папа говорит, что я это придумываю. Да нет же, знаю, что нет. Не хотят они говорить. И совсем не из-за меня. Знаю. Они все чем-то до смерти напуганы, ходят с суровыми лицами, ни на кого не глядят, только друг с другом переглядываются. Ведь что-то случилось? Что-то ужасное? А четвертый помощник Декстер тоже пропал?
— Что могло случиться, мисс Бересфорд?
— Ну, пожалуйста, — жалко, что некому было зафиксировать, как Сьюзен Бересфорд меня умоляла. Она пересекла каюту — при тех размерах помещения, которые старый Декстер счел подходящими для старших помощников на своих кораблях, для этого достаточно было всего пары шагов — и встала рядом со мной. — Скажите мне правду. За двадцать четыре часа мы лишились трех человек — не уверяйте меня, что это совпадение. А все офицеры выглядят так, будто им уже подписан смертный приговор.
— Вам не кажется странным, что вы единственная заметили что-то необычное? А как насчет остальных пассажиров?
— Остальные пассажиры! — судя по тону, остальных пассажиров она не очень-то жаловала. — Да как они что-то могут заметить, когда женщины все либо почивают в своих постелях, либо сидят кто у парикмахера, кто у массажистки, а мужчины собрались кружком в телеграфном салоне, как плакальщики на похоронах, потому что, видите ли, сломались их любимые биржевые телетайпы. И никто не задумается. Почему сломались телетайпы? Почему «Кампари» идет так быстро? Я только что была на корме и слушала машину. Наверняка могу сказать, что мы никогда еще так быстро не шли.
Она упустила немногое, в этом следовало признаться. Я спросил:
— А почему вы явились ко мне?
— Папа посоветовал, — она заколебалась, губы ее тронула улыбка. — Он сказал, что я слишком много выдумываю, а для человека, который страдает галлюцинациями и чрезмерно развитым воображением, он не может предложить ничего лучшего, чем посетить старшего помощника Картера, который ни о том, ни о другом и не слыхивал.
— Ваш отец ошибся.
— Ошибся? У вас что, тоже бывают галлюцинации?
— Насчет того, что вы выдумываете. Вы ничего не выдумываете, — я расправился с виски и встал. — Случилось что-то, мисс Бересфорд, серьезное притом.
Она внимательно посмотрела мне в глаза и спокойно попросила:
— Вы расскажете мне, что именно? Пожалуйста! — от обычной холодной ироничности ни в голосе, ни на лице не осталось и следа. Это была совсем новая Сьюзен Бересфорд, не та, которую я знал. Надо признаться, эта нравилась мне значительно больше. Впервые меня осенило, что, может быть, это и есть настоящая Сьюзен Бересфорд. Если на тебе вывешена табличка с ценой в незнамо сколько миллионов долларов, а ты идешь по лесу, кишащему волками, которые все норовят оторвать кусок пожирнее, да заполучить талон на пожизненную кормежку, тут волей-неволей приходится изобретать какую-нибудь защиту. Я вынужден был согласиться, что редко покидавшая ее презрительно-холодная ироничность была неплохой красной тряпкой от волков. — Расскажите мне, пожалуйста! — повторила она. Она стояла совсем вплотную ко мне, ее зеленые глаза опять начали свои колдовские фокусы, а я опять сразу забыл, как дышать. — Думаю, мне можно доверять, мистер Картер.
— Да, — я отвел взгляд, это отняло у меня весь остаток воли, но взгляд отвел и постепенно сумел наладить дыхание. Вдох-выдох, выдох-вдох, ничего трудного, когда разделаешься с наваждением. — Я тоже думаю, вам можно доверять, мисс Бересфорд. Я расскажу вам. Но не сейчас. Если бы вы знали почему, вы бы не стали дальше настаивать. На палубе кто-нибудь из пассажиров солнечные ванны принимает?
— Что? — от неожиданного поворота темы она захлопала ресницами, но быстро опомнилась и показала рукой на море. — Какие ванны?
Я посмотрел и увидел, что она имела в виду. Солнце скрылось за набежавшими с востока темными, тяжелыми тучами. Волнение не усилилось, но мне показалось, что резко похолодало. Погода совсем не нравилась. Легко было понять, почему на палубе не было пассажиров. Это осложняло дело. Но у меня был наготове другой вариант.
— Я понял вас. Обещаю вам рассказать все, что вы захотите узнать, сегодня же вечером, — срок был назначен предельно растяжимый, — если вы, в свою очередь, обещаете никому не рассказывать о моем признании и кое-что для меня сделаете.
— Что?
— Сегодня ваш отец устраивает в гостиной коктейль в честь дня рождения вашей матери. Сбор назначен на семь сорок пять. Уговорите его перенести начало на семь тридцать. Мне нужно чуть больше времени до ужина не спрашивайте пока, зачем. Придумайте любую причину, только не впутывайте меня. И попросите отца пригласить на коктейль старого мистера Сердана. Пусть он приезжает на каталке и со своими сиделками. Вытащите его на вечеринку. У вашего отца огромная сила убеждения, а вы-то уж можете его убедить сделать все, что захотите. Скажите ему, что жалеете бедного старичка, который все время остается не при деле. Скажите ему что угодно, только пусть Сердан явится на коктейль. Вы даже не представляете себе, как это важно.
Она посмотрела на меня в раздумье. У нее были действительно необычайные глаза — три недели уже длился наш рейс, а я до сих пор толком их не рассмотрел. Глаза густо-зеленые и в то же время полупрозрачные, как морская вода над песчаной банкой у Наветренных островов, глаза, которые переливались и мерцали, как зеркальная гладь воды, взъерошенная кошачьей лапой бриза, глаза, которые... — я с трудом отвел свои буркалы. Раскинь мозгами. Картер. Ведь что сказал старый Бересфорд? Вот мужчина для тебя. Без фантазий. Именно так он думал. Тут до меня дошло, что она что-то тихо говорит.
— Я это сделаю. Обещаю вам. Не знаю, по какому следу вы идете, но чувствую, что это верный след.
— Что вы этим хотите сказать?
— Эта сиделка мистера Сердана. Длинная, с вязаньем. Она в вязанье ни капельки не смыслит. Сидит просто, перебирает спицами, завяжет петлю, распустит, работа не движется. Я-то знаю. Можно быть миллионерской дочкой и управляться со спицами не хуже любой другой девчонки.
— Что? — я схватил ее за плечи и посмотрел на нее сверху вниз. — Вы это видели? Вы в этом уверены?
— Совершенно уверена.
— Ну ладно, — я все еще смотрел на нее, но видел уже не ее глаза, а что-то совсем другое, и это другое мне ничуть не нравилось. Я подвел итог: — Это очень, очень интересно. Я к вам зайду позднее. Будьте хорошей девочкой и устройте, пожалуйста, все со своим папой.
Я рассеянно похлопал ее по плечу, отвернулся и уставился в иллюминатор. Через несколько секунд понял, что она еще не ушла. Отворила дверь и, держась за ручку, весьма странно на меня смотрела.
— Может, вы мне предложите еще леденчик пососать? — если вы в силах представить себе голос одновременно умильный и злой, так у нее был именно такой. — Или ленточку в косички повязать? — высказавшись, она с силой захлопнула за собой дверь. Та, правда, не развалилась, но исключительно потому, что была стальная.
В любое другое время я посвятил бы несколько минут размышлениям о таинственных и удивительных озарениях женского ума, но сейчас было не любое другое время. Не знаю уж какое, но только не такое. Напялил ботинки, рубашку и китель, вытащил из-под матраса кольт, засунул его под ремень и отправился на поиски капитана.
— В этом отношении позволю себе поддержать аргументы стармеха, сэр, вставил я. Не было особого смысла упоминать, что идея Макилроя мне казалась столь же далекой от истины, как и капитану. — У того, у кого есть приемник, вполне может оказаться и передатчик, а Мигель Каррерас сам при мне упоминал, что ему приходилось командовать собственными кораблями. Определиться по солнцу или по звездам для него не составит труда. Ему, возможно, известно наше положение с точностью до десяти миль.
— А эти сообщения, что мы получили, — продолжал Макилрой, — одно или несколько? Сообщения такой отчаянной важности, что двоим пришлось умереть, а возможность того, что придет новая радиограмма, привела к смерти третьего. Какое сообщение, капитан, какое такое исключительной важности сообщение? Предупреждение. От кого, откуда, мне неизвестно. Попади они к нам в руки, и были бы нарушены чьи-то тщательно разработанные планы, а о размахе этих планов можно судить по тому, что три человека были убиты, только чтобы это сообщение не попало к нам в руки.
Старик Буллен был потрясен. Он старался этого не показывать, но потрясен был. И глубоко. Я понял это, когда в следующий момент он обратился к Томми Вильсону.
— На мостик, мистер Вильсон. Усильте наблюдение и так до тех пор, пока мы не придем в Нассау, — он посмотрел на Макилроя. — Если мы вообще придем в Нассау. Сигнальщику не отходить от светового телеграфа. Подготовьте флажками сигнал на нок-рее «Нуждаюсь в помощи». На радаре — если они хоть на секунду отвернутся от экрана — спишу на берег. Неважно какой пустяк заметят, на какой дистанции — немедленно докладывать на мостик.
— Мы обратимся к ним за помощью, сэр?
— Вы форменный болван, — рявкнул Буллен. — Мы что есть духу помчимся в противоположном направлении. Вы что, желаете сами любезно подойти к эсминцу на дистанцию прямого выстрела? — сомнений, что Буллен окончательно запутался, не оставалось никаких. В своих распоряжениях он противоречил сам себе.
— Так значит вы согласны со стармехом, сэр? — осведомился я.
— Я сам не знаю, чему верить, — проворчал Буллен, — вот и перестраховываюсь. Когда Вильсон вышел, я сказал:
— Возможно, прав стармех, возможно, Вильсон. И совместить их версии тоже можно: вооруженному нападению на «Кампари» помогает пятая колонна из подкупленных членов экипажа.
— Но вы-то сами по-прежнему в это не верите, — спокойно заметил Макилрой.
— Я, как и капитан. Не знаю, чему верить. Но одно я знаю наверняка. Приемник, который перехватил сообщение, мы так и не нашли. А в нем ключ ко всему.
— И именно этот ключ мы должны обнаружить, — капитан Буллен грузно поднялся. — Стармех, вас я попрошу пойти со мной. Мы лично займемся поисками этого приемника. Начнем с моей каюты, потом вашу, потом каюты всех членов экипажа «Кампари». Потом мы осмотрим все места снаружи кают, где он может быть спрятан. Макдональд пойдет с нами.
Старик всерьез взялся за дело. Если приемник действительно был в каютах экипажа, он его разыщет. Тот факт, что он предложил начать обыск с собственной каюты, служил тому достаточной гарантией. Он продолжал:
— Мистер Картер, мне кажется, сейчас ваша вахта.
— Так точно, сэр. Но за меня часок мог бы отстоять Джеймисон. Будет разрешение обыскать каюты пассажиров?
— Прав был Вильсон насчет тех, кто за деревьями не видит леса, мистер. — Лишнее подтверждение того, как расстроен был Буллен. Обычно при всех обстоятельствах это был щепетильнейший человек. В присутствии боцмана он никогда бы не позволил себе произнести те слова, что он адресовал Вильсону и мне. Он посмотрел на меня исподлобья и зашагал к выходу. Разрешения я так и не получил, но и запрещения тоже. Взглянул на Каммингса, тот кивнул и поднялся.
Нам с начальником хозяйственной службы повезло с условиями обыска в том смысле, что никого не пришлось выпроваживать из кают: все они и без того были пусты. Радиосводки предупреждали о резком ухудшении погоды к юго-востоку от нас. По прогнозам погода и у нас должна была вот-вот испортиться. Посему верхняя палуба была полна народу — люди вознамерились напоследок попользоваться ясным солнышком. Даже старый Сердан был на палубе в сопровождении своих бдительных сиделок. Высокая, при непременной сумке с вязаньем на коленях, деловито перебирала спицами, вторая, с целой кипой журналов, читала. Видно было, что, как обычно у хороших сиделок, собственные занятия отвлекали лишь небольшую долю их внимания. За Серданом они поглядывали, как две несушки за одним цыпленком. Сердан платил своим сиделкам не за красивые глаза. Сам он сидел в кресле-каталке с ярким пледом на костлявых коленках. Проходя мимо, я долго и внимательно смотрел на этот плед, но только попусту терял время. Он был так плотно обернут вокруг его мощей, что под ним и спичечного коробка было не спрятать, не то что приемник.
Поставив на стреме двух стюардов, мы тщательнейшим образом прошлись по всем каютам палуб "А" и "Б". У меня для прикрытия был с собой еще мегометр. По легенде, мы пытались обнаружить пробой изоляции силового кабеля. Никакой пассажир с рыльцем в пушку ни на секунду бы нам, конечно, не поверил, поэтому мы решили, что со стюардами оно будет вернее. Пассажирам на борту «Кампари» совершенно не нужны были собственные приемники. С обычной для «Кампари» экстравагантностью каждая каюта была оборудована даже не одной, а двумя радиоточками. Все они были подключены к приемникам телеграфного салона. Простым нажатием кнопки выбиралась любая из восьми станций. Об этом говорилось в рекламной брошюре, поэтому никому и в голову не приходило тащить с собой приемник.
Мы с Каммингсом ничего не пропустили. Мы обследовали все шкафы, гардеробы, тумбочки, кровати, даже шкатулки с дамскими драгоценностями. Нигде ничего, кроме как в единственном месте — каюте мисс Харкурт. Там был переносной транзисторный приемник, но я и раньше знал, что он там есть. Ежевечерне при хорошей погоде мисс Харкурт появлялась на палубе в одном из своих вечерних платьев, усаживалась в кресло и крутила ручку настройки, пока не находила подходящую медленную мелодию. Возможно, она думала, что это способствует созданию той колдовской, загадочной атмосферы, которая должна окружать королеву экрана; возможно, считала это романтичным; могло, конечно, оказаться, что ей попросту нравятся медленные мелодии. Как бы то ни было, одно можно сказать наверняка: мисс Харкурт мы не подозревали. Чего ради вдаваться в тонкости — ей просто не хватило бы ума. И откровенно говоря, даже при всех ее претензиях она была слишком красива.
Потерпев поражение, я удалился на мостик и принял вахту у Джеймисона. Прошел еще битый час, прежде чем на мостике появился другой проигравший — капитан Буллен. Не нужно было объяснять мне, что он проиграл: на нем это было написано — на грустном, встревоженном лице, на опустившихся широких плечах. А мой отрицательный жест головой сказал ему все, что он хотел выяснить. Про себя я отметил, что в случае вполне вероятного увольнения лордом Декстером нас обоих из «Голубой почты» мне следует решительно отмести возможное предложение Буллена совместно поступить на работу в детективное агентство. Более верного шанса умереть с голоду и представить себе нельзя.
Мы вышли на второй отрезок маршрута, десять румбов к западу, носом прямо на Нассау. Двенадцать часов, и мы на месте. Глаза мои болели от беспрерывного обшаривания взглядом моря и неба на горизонте. Хоть я и знал, что по меньшей мере десятеро занято тем же делом, остановиться не мог. Верил я в версию Макилроя или нет, но вел себя так, будто верил. Хотя горизонт оставался чистым, совершенно, неправдоподобно даже чистым, поскольку мы шли по весьма оживленной морской дороге. Динамик прямой связи с радарной рубкой упрямо молчал. У нас был экран радара и на мостике, но редко кто на него смотрел. Уолтерс, вахтенный оператор, мог расшифровать всплеск на экране прежде, чем любой из нас вообще бы его заметил.
После получасового безостановочного, сосредоточенного хождения по мостику, Буллен собрался отчалить. На самом верху трапа он заколебался, повернулся, подозвал меня рукой и отошел к краю правого крыла мостика. Я последовал за ним.
— Все думал о Декстере, — тихо сказал он. Какой будет эффект, если я объявлю, что Декстер убит? Я уже бросил волноваться за пассажиров, меня сейчас заботит жизнь всех на борту.
— Никакого, — ответил я. — Никакого, кроме всеобщей паники.
— Вы не думаете, что злодеи, затеявшие это дело, могли бы его в таком случае отложить? В чем бы оно ни заключалось.
— Совершенно уверен, что нет. Поскольку до сих пор про Декстера ничего не говорится, не предпринималось попытки как-то объяснить его отсутствие, они наверняка знают: нам известно, что он убит. Им чертовски хорошо известно, что вахтенный офицер не может просто так, за здорово живешь, исчезнуть с мостика. Мы только вслух подтвердим им то, что они знают и без этого. Эту шайку такой ерундой не испугаешь. Профессионалы так грязно могут работать, только если ставка дико высокая.
— Именно так я и сам думал, Джонни, — грустно сказал он. — Именно так я думал и сам, — он повернулся и начал спускаться, а на меня внезапно сошло прозрение, как будет выглядеть со спины Буллен глубоким стариком. На мостике я оставался до двух часов, много позже обычного времени смены вахты, но ведь именно я лишил Джеймисона, который должен был заступать, большей части утреннего отдыха. Из камбуза принесли поднос. Впервые в жизни я, не попробовав, отослал обратно подношение Энрике. Принимая вахту, Джеймисон, помимо стандартных замечаний о курсе и скорости, не проронил ни слова. Судя по выражению его перекошенного, упрямого лица, можно было подумать, что он тащит на плечах грот-мачту «Кампари». Буллен с ним говорил, возможно, уже успел поговорить со всеми офицерами. Теперь все они, естественно, расстроены до чертиков и пугливы, как пара старых дев поблизости от мужского монастыря. Чего еще он мог добиться своей беседой?
Я пошел в каюту, закрыл дверь, сбросил рубашку, ботинки и растянулся на койке — четырехтумбовые лежбища для экипажа предусмотрены не были. Вентилятор кондиционера приладил так, чтобы он гнал холодную струю мне прямо в лицо. Затылок ныл, и ныл препротивно. Поправил под ним подушку, надеясь ослабить боль. Он ныл по-прежнему. Плюнул на него и попробовал подумать. Кому-то ведь надо было думать, а я видел, что Буллен не в том состоянии, чтобы мыслить. Я, собственно, тоже был не в том состоянии, но тем не менее мыслил и готов был поспорить на последний пенс, что враг а к этому времени иначе о нем не мог думать — знал наш курс, цель и время прихода не хуже нас самих. Я также знал, что они не могут нам позволить прийти вечером в Нассау. По крайней мере, пока не завершат того, что задумали. Что бы это ни было. Кому-то думать надо. Со временем было совсем туго.
К трем часам я ни к чему не пришел. Возился с этой проблемой, как терьер возится со старым шлепанцем. Рассмотрел ее со всех мыслимых углов, выдвинул дюжину различных решений, одно невероятнее другого, изобличил дюжину убийц, одного немыслимей другого. Размышления завели в тупик. Я потихоньку сел, памятуя о негнущейся шее, достал из буфета бутылку виски, плеснул в стакан, разбавил водой, опрокинул, и решив, что нарушать так нарушать, налил еще. Эту дозу поставил на столик у койки и снова лег. Виски сделало свое дело — никогда я не устану повторять, что в качестве смазки для заржавевших мозгов нет ничего, равного виски. После пятиминутного лежания на спине и бессмысленного глазения в потолок до меня вдруг дошло. Дошло внезапно, зримо, как озарение, и я ни на секунду не усомнился, что прав. Приемник! Приемник, который перехватил радиограмму. Не было никакого приемника! Господи, да только слепец вроде меня мог не допереть до этого. Не было, конечно, никакого приемника. Было нечто совсем иное. Я рывком сел в кровати, чувствуя себя Архимедом, выскакивающим из ванны, и взвизгнул от боли, будто раскаленным клинком пронзившей мне шею.
— Вы часто подвержены таким судорогам или это вообще ваше обычное времяпрепровождение в одиночестве? — полюбопытствовал заботливый голос со стороны двери. У входа, в белом шелковом платье с квадратным вырезом, стояла Сьюзен Бересфорд. Ироническое выражение ее лица не скрывало тревоги. Так глубоко я ушел в себя, что даже и не заметил, как отворилась дверь.
— Мисс Бересфорд, — правой рукой я потер шею. — Что вы здесь делаете?
Вы знаете, что пассажирам запрещено заходить в каюты офицеров. — Нельзя? А мне казалось, что мой отец неоднократно тут болтал с вами во время прошлых поездок.
— В отличие от вас отец ваш не молод, не принадлежит к женскому полу и состоит в браке.
— Фи, — она шагнула в каюту и захлопнула за собой дверь. Улыбка сразу же исчезла с ее лица. — Может, хоть вы со мной поговорите, мистер Картер?
— С величайшим удовольствием, — галантно ответствовал я. — Только не здесь и... — Я на ходу передумал. Повисло тягостное молчание.
— Видите ли, вы единственный человек, с кем я могу поговорить.
— Да? — я находился в каюте наедине с красивой девушкой, которая жаждала говорить со мной, а я ее даже не слушал. Я проигрывал в уме один вариант. В частности, в нем участвовала и Сьюзен Бересфорд, но лишь эпизодически.
— Да снизойдите же вы, наконец, — рассердилась она.
— Слушаюсь, — покорно согласился я. — Снизошел.
— До кого, интересно?
— До вас, — я потянулся к стакану. — Ваше здоровье!
— Мне казалось, вам запрещено спиртное на службе?
— Правильно казалось. Что вам нужно?
— Мне нужно знать, почему со мной никто не хочет говорить, — я попытался было встрять, но она остановила меня рукой. — Оставьте, пожалуйста, ваш юмор, мне так тревожно. Ведь правда, случилось что-то ужасное? Вы сами знаете, что я больше разговариваю с офицерами, чем с другими пассажирами, — я не воспользовался возможностью отпустить шпильку по этому поводу, — а теперь никто со мной не хочет разговаривать. Папа говорит, что я это придумываю. Да нет же, знаю, что нет. Не хотят они говорить. И совсем не из-за меня. Знаю. Они все чем-то до смерти напуганы, ходят с суровыми лицами, ни на кого не глядят, только друг с другом переглядываются. Ведь что-то случилось? Что-то ужасное? А четвертый помощник Декстер тоже пропал?
— Что могло случиться, мисс Бересфорд?
— Ну, пожалуйста, — жалко, что некому было зафиксировать, как Сьюзен Бересфорд меня умоляла. Она пересекла каюту — при тех размерах помещения, которые старый Декстер счел подходящими для старших помощников на своих кораблях, для этого достаточно было всего пары шагов — и встала рядом со мной. — Скажите мне правду. За двадцать четыре часа мы лишились трех человек — не уверяйте меня, что это совпадение. А все офицеры выглядят так, будто им уже подписан смертный приговор.
— Вам не кажется странным, что вы единственная заметили что-то необычное? А как насчет остальных пассажиров?
— Остальные пассажиры! — судя по тону, остальных пассажиров она не очень-то жаловала. — Да как они что-то могут заметить, когда женщины все либо почивают в своих постелях, либо сидят кто у парикмахера, кто у массажистки, а мужчины собрались кружком в телеграфном салоне, как плакальщики на похоронах, потому что, видите ли, сломались их любимые биржевые телетайпы. И никто не задумается. Почему сломались телетайпы? Почему «Кампари» идет так быстро? Я только что была на корме и слушала машину. Наверняка могу сказать, что мы никогда еще так быстро не шли.
Она упустила немногое, в этом следовало признаться. Я спросил:
— А почему вы явились ко мне?
— Папа посоветовал, — она заколебалась, губы ее тронула улыбка. — Он сказал, что я слишком много выдумываю, а для человека, который страдает галлюцинациями и чрезмерно развитым воображением, он не может предложить ничего лучшего, чем посетить старшего помощника Картера, который ни о том, ни о другом и не слыхивал.
— Ваш отец ошибся.
— Ошибся? У вас что, тоже бывают галлюцинации?
— Насчет того, что вы выдумываете. Вы ничего не выдумываете, — я расправился с виски и встал. — Случилось что-то, мисс Бересфорд, серьезное притом.
Она внимательно посмотрела мне в глаза и спокойно попросила:
— Вы расскажете мне, что именно? Пожалуйста! — от обычной холодной ироничности ни в голосе, ни на лице не осталось и следа. Это была совсем новая Сьюзен Бересфорд, не та, которую я знал. Надо признаться, эта нравилась мне значительно больше. Впервые меня осенило, что, может быть, это и есть настоящая Сьюзен Бересфорд. Если на тебе вывешена табличка с ценой в незнамо сколько миллионов долларов, а ты идешь по лесу, кишащему волками, которые все норовят оторвать кусок пожирнее, да заполучить талон на пожизненную кормежку, тут волей-неволей приходится изобретать какую-нибудь защиту. Я вынужден был согласиться, что редко покидавшая ее презрительно-холодная ироничность была неплохой красной тряпкой от волков. — Расскажите мне, пожалуйста! — повторила она. Она стояла совсем вплотную ко мне, ее зеленые глаза опять начали свои колдовские фокусы, а я опять сразу забыл, как дышать. — Думаю, мне можно доверять, мистер Картер.
— Да, — я отвел взгляд, это отняло у меня весь остаток воли, но взгляд отвел и постепенно сумел наладить дыхание. Вдох-выдох, выдох-вдох, ничего трудного, когда разделаешься с наваждением. — Я тоже думаю, вам можно доверять, мисс Бересфорд. Я расскажу вам. Но не сейчас. Если бы вы знали почему, вы бы не стали дальше настаивать. На палубе кто-нибудь из пассажиров солнечные ванны принимает?
— Что? — от неожиданного поворота темы она захлопала ресницами, но быстро опомнилась и показала рукой на море. — Какие ванны?
Я посмотрел и увидел, что она имела в виду. Солнце скрылось за набежавшими с востока темными, тяжелыми тучами. Волнение не усилилось, но мне показалось, что резко похолодало. Погода совсем не нравилась. Легко было понять, почему на палубе не было пассажиров. Это осложняло дело. Но у меня был наготове другой вариант.
— Я понял вас. Обещаю вам рассказать все, что вы захотите узнать, сегодня же вечером, — срок был назначен предельно растяжимый, — если вы, в свою очередь, обещаете никому не рассказывать о моем признании и кое-что для меня сделаете.
— Что?
— Сегодня ваш отец устраивает в гостиной коктейль в честь дня рождения вашей матери. Сбор назначен на семь сорок пять. Уговорите его перенести начало на семь тридцать. Мне нужно чуть больше времени до ужина не спрашивайте пока, зачем. Придумайте любую причину, только не впутывайте меня. И попросите отца пригласить на коктейль старого мистера Сердана. Пусть он приезжает на каталке и со своими сиделками. Вытащите его на вечеринку. У вашего отца огромная сила убеждения, а вы-то уж можете его убедить сделать все, что захотите. Скажите ему, что жалеете бедного старичка, который все время остается не при деле. Скажите ему что угодно, только пусть Сердан явится на коктейль. Вы даже не представляете себе, как это важно.
Она посмотрела на меня в раздумье. У нее были действительно необычайные глаза — три недели уже длился наш рейс, а я до сих пор толком их не рассмотрел. Глаза густо-зеленые и в то же время полупрозрачные, как морская вода над песчаной банкой у Наветренных островов, глаза, которые переливались и мерцали, как зеркальная гладь воды, взъерошенная кошачьей лапой бриза, глаза, которые... — я с трудом отвел свои буркалы. Раскинь мозгами. Картер. Ведь что сказал старый Бересфорд? Вот мужчина для тебя. Без фантазий. Именно так он думал. Тут до меня дошло, что она что-то тихо говорит.
— Я это сделаю. Обещаю вам. Не знаю, по какому следу вы идете, но чувствую, что это верный след.
— Что вы этим хотите сказать?
— Эта сиделка мистера Сердана. Длинная, с вязаньем. Она в вязанье ни капельки не смыслит. Сидит просто, перебирает спицами, завяжет петлю, распустит, работа не движется. Я-то знаю. Можно быть миллионерской дочкой и управляться со спицами не хуже любой другой девчонки.
— Что? — я схватил ее за плечи и посмотрел на нее сверху вниз. — Вы это видели? Вы в этом уверены?
— Совершенно уверена.
— Ну ладно, — я все еще смотрел на нее, но видел уже не ее глаза, а что-то совсем другое, и это другое мне ничуть не нравилось. Я подвел итог: — Это очень, очень интересно. Я к вам зайду позднее. Будьте хорошей девочкой и устройте, пожалуйста, все со своим папой.
Я рассеянно похлопал ее по плечу, отвернулся и уставился в иллюминатор. Через несколько секунд понял, что она еще не ушла. Отворила дверь и, держась за ручку, весьма странно на меня смотрела.
— Может, вы мне предложите еще леденчик пососать? — если вы в силах представить себе голос одновременно умильный и злой, так у нее был именно такой. — Или ленточку в косички повязать? — высказавшись, она с силой захлопнула за собой дверь. Та, правда, не развалилась, но исключительно потому, что была стальная.
В любое другое время я посвятил бы несколько минут размышлениям о таинственных и удивительных озарениях женского ума, но сейчас было не любое другое время. Не знаю уж какое, но только не такое. Напялил ботинки, рубашку и китель, вытащил из-под матраса кольт, засунул его под ремень и отправился на поиски капитана.
Глава 6
Среда. 19.45-20.15.
У мистера Бересфорда в этот вечер не было оснований жаловаться на посещаемость своего мероприятия. Все до единого пассажира явились на коктейль в честь его жены, и, насколько я мог видеть, все свободные от вахты офицеры тоже. Вечеринка началась великолепно: без четверти восемь практически каждый — и каждая, кстати — проходился уже по второму коктейлю, а коктейли, подаваемые в гостиной «Кампари», маленькими никогда не были.
Бересфорд с женой ходили по кругу, беседуя по очереди со всеми гостями, и сейчас наступала моя очередь. Они приблизились ко мне, я поднял стакан и сказал:
— Желаю здравствовать, миссис Бересфорд.
— Благодарю, молодой человек. Наслаждаетесь?
— Конечно. Как и все. Да и вы тоже должны бы, в первую очередь.
— Да, — в голосе ее мне послышались едва уловимые нотки сомнения. -Не знаю, прав ли был Джулиус. Я хочу сказать, что меньше суток прошло... — Если вы говорите о Бенсоне и Броунелле, мадам, то вы сокрушаетесь напрасно. Вы ничего лучше не могли придумать, чем это устроить. Уверен, что каждый пассажир на корабле благодарен вам. Вы очень помогли вернуть жизнь на корабле в нормальное русло. Про офицеров я и не говорю.
— Именно это и я тебе говорил, дорогая, — Бересфорд погладил руку жены и взглянул на меня. В уголках его глаз пряталась усмешка. — Моя жена, так же как и дочь, свято верит вашим суждениям, мистер Картер.
— Да, сэр. А не смогли бы вы убедить свою дочь не заходить в каюты офицеров?
— Нет, — с сожалением ответил Бересфорд. — Это невозможно. Юная леди слишком самостоятельна, — он улыбнулся. — Готов поспорить, что она даже не постучала.
— Так точно, — я посмотрел через комнату туда, где мисс Бересфорд с бокалом «мартини» околдовывала глазами Тони Каррераса. Они составляли великолепную пару. — Ее, извините, просто какая-то блоха укусила насчет того, что на «Кампари» что-то не так. Ее, наверно, выбили из колеи несчастные события минувшей ночи.
— Естественно. И вам удалось устранить... эту блоху?
— Мне кажется да, сэр.
Последовала непродолжительная пауза, которую нетерпеливо прервала миссис Бересфорд.
— Джулиус, тебе не надоело ходить вокруг да около?
— Подожди, Мэри, я думаю...
— Глупости, — отрезала она. — Молодой человек, известна ли вам основная причина, по которой я отправилась в это путешествие? Если, конечно, — она улыбнулась, — не говорить о еде. Потому что меня попросил мой муж. Потому что ему нужно было мое мнение — о вас. Как вы знаете, Джулиус совершил несколько поездок на вашем корабле. Он, как говорится, положил на вас глаз. Могу признаться, что мой муж сделал свое состояние не столько собственной работой, сколько подбором подходящих людей для работы на себя. Он еще ни разу не ошибся. Не думаю, что он и сейчас делает ошибку. И у вас есть еще одна, весьма специфическая рекомендация.
— Да, мадам? — вежливо поинтересовался я.
— Вы единственный наш знакомый молодой человек, который не стелется ковром под ноги нашей дочери. Очень существенное достоинство, можете мне поверить.
У мистера Бересфорда в этот вечер не было оснований жаловаться на посещаемость своего мероприятия. Все до единого пассажира явились на коктейль в честь его жены, и, насколько я мог видеть, все свободные от вахты офицеры тоже. Вечеринка началась великолепно: без четверти восемь практически каждый — и каждая, кстати — проходился уже по второму коктейлю, а коктейли, подаваемые в гостиной «Кампари», маленькими никогда не были.
Бересфорд с женой ходили по кругу, беседуя по очереди со всеми гостями, и сейчас наступала моя очередь. Они приблизились ко мне, я поднял стакан и сказал:
— Желаю здравствовать, миссис Бересфорд.
— Благодарю, молодой человек. Наслаждаетесь?
— Конечно. Как и все. Да и вы тоже должны бы, в первую очередь.
— Да, — в голосе ее мне послышались едва уловимые нотки сомнения. -Не знаю, прав ли был Джулиус. Я хочу сказать, что меньше суток прошло... — Если вы говорите о Бенсоне и Броунелле, мадам, то вы сокрушаетесь напрасно. Вы ничего лучше не могли придумать, чем это устроить. Уверен, что каждый пассажир на корабле благодарен вам. Вы очень помогли вернуть жизнь на корабле в нормальное русло. Про офицеров я и не говорю.
— Именно это и я тебе говорил, дорогая, — Бересфорд погладил руку жены и взглянул на меня. В уголках его глаз пряталась усмешка. — Моя жена, так же как и дочь, свято верит вашим суждениям, мистер Картер.
— Да, сэр. А не смогли бы вы убедить свою дочь не заходить в каюты офицеров?
— Нет, — с сожалением ответил Бересфорд. — Это невозможно. Юная леди слишком самостоятельна, — он улыбнулся. — Готов поспорить, что она даже не постучала.
— Так точно, — я посмотрел через комнату туда, где мисс Бересфорд с бокалом «мартини» околдовывала глазами Тони Каррераса. Они составляли великолепную пару. — Ее, извините, просто какая-то блоха укусила насчет того, что на «Кампари» что-то не так. Ее, наверно, выбили из колеи несчастные события минувшей ночи.
— Естественно. И вам удалось устранить... эту блоху?
— Мне кажется да, сэр.
Последовала непродолжительная пауза, которую нетерпеливо прервала миссис Бересфорд.
— Джулиус, тебе не надоело ходить вокруг да около?
— Подожди, Мэри, я думаю...
— Глупости, — отрезала она. — Молодой человек, известна ли вам основная причина, по которой я отправилась в это путешествие? Если, конечно, — она улыбнулась, — не говорить о еде. Потому что меня попросил мой муж. Потому что ему нужно было мое мнение — о вас. Как вы знаете, Джулиус совершил несколько поездок на вашем корабле. Он, как говорится, положил на вас глаз. Могу признаться, что мой муж сделал свое состояние не столько собственной работой, сколько подбором подходящих людей для работы на себя. Он еще ни разу не ошибся. Не думаю, что он и сейчас делает ошибку. И у вас есть еще одна, весьма специфическая рекомендация.
— Да, мадам? — вежливо поинтересовался я.
— Вы единственный наш знакомый молодой человек, который не стелется ковром под ноги нашей дочери. Очень существенное достоинство, можете мне поверить.