Страница:
— Не раньше, чем я убью нескольких, — рявкнул в ответ Калл.
Но он понимал, что его приятель прав. Мексиканские кавалеристы во главе с жестоким майором уже возвращались, переплывая через Рио-Гранде. Не мог же он сражаться с целым эскадроном и остаться при этом в живых. Ярость кипела внутри, но отдавать свою жизнь зазря ему не хотелось. Когда майор подъехал, Калл передал ему саблю, и майор принял ее, не сказав ни слова.
Гас смотрел на западный берег реки. Мексиканцы даже не пытались прихватить с собой тела техасцев. Некоторых убили прямо в реке, трупы уплыли по течению и вскоре пропали из виду. Тело Джеки Баттонса зацепилось за корягу неподалеку от отмели. Джеки лежал на спине, а зеленоватые волны перекатывались по его лицу.
— Мне будет тоскливо без Джеки, — сказал Гас Матильде. — В картах он соображал туговато, может, поэтому и нравился мне.
Матильда так пока и не оделась и ходила по берегу в иле и грязи по колена.
— Как бы мне хотелось никогда больше не видеть, как убивают людей, — промолвила она. — Не могу равнодушно смотреть на убийства, особенно знакомых мне ребят.
— Матти, я тоже не могу, — признался Гас.
Ему очень хотелось, чтобы тело Джеки Баттонса отцепилось от коряги и поплыло вниз по реке. Он нередко мухлевал, играя с Джеки в карты — на небольшие ставки, так, no-маленькой, но зато все время, пока находились в походах, — а теперь вот его нет, а жаль. Он знал, что Джеки Баттонс медленно соображал — оно было бы даже и неплохо, если играть в карты по-честному. Тогда бы Джеки, возможно, изредка и выигрывал.
Но Гас по-честному в карты не играл, и за все время Джеки Баттонс ни разу не выиграл. И вот теперь ему уже никогда не выиграть, потому что тело его прицепилось к коряге и он лежит на спине, а вода плещет в его неживые глаза и льется в открытый рот.
— Проклятие! — выругался Гас и заплакал. Он плакал и рыдал так сильно, что даже упал на колени и закрыл лицо руками. Он надеялся, что когда опять посмотрит на тело своего партнера, которого всегда обжуливал в карты, его уже не будет.
Матильда вышла из состояния оцепенения и, подойдя к Гасу, положила ему руку на плечо.
— Ты плачешь по кому-то из них или по всем? — спросила она.
— Сейчас только по Джеки, — произнес Гас, немного успокоившись. — Я всегда обманывал его в карты. Он не был заядлым картежником, а я, играя с ним, вечно плутовал.
— Брось, Джеки теперь все равно, — успокаивала его Матильда. — Но ты, Август, все же должен перестать мухлевать, играя в карты. Придет день, и ты напорешься на кого-то, кто умеет обращаться с пистолетом так же проворно, как и ты с картами.
— Нет, я не могу перестать, — воспротивился Гас. — Я всегда был проворен, а когда дело доходит до карт, любого обштопаю.
Матильда посмотрела на Калла — тот отдал саблю, но клокотавшая в нем ярость ничуть не утихла. Он выглядел так, как тогда, когда перевернул коляску генерала, чтобы добраться до Калеба Кобба.
— Я буду рада, когда вы, ребята, окажетесь дома, — заметила Матти. — Вудроу — забияка, а ты, Гас, — шулер. Но если бы только я могла доставить вас домой сейчас же, то хотела бы услышать, что вы больше не пойдете ни в какую новую экспедицию.
Гас присел у самого края воды, он вдруг почувствовал, что дьявольски устал.
— Все верно, Матти, — подтвердил он.
— Вставай, пошли — майор ждет, — позвала его Матильда.
Мексиканские кавалеристы проезжали от техасцев так близко, что брызги из-под копыт лошадей летели на них.
Гас подумал, что подняться уже не сможет: ноги его отказывались шевелиться. Но Матильда протянула ему свою сильную руку — Гас взялся за нее и с трудом встал. Калл же продолжал стоять как вкопанный, глядя на плывущие по реке трупы рейнджеров.
— Думаю, что никаких похорон не будет, — произнес Длинноногий, когда Гас и Матильда подошли к нему.
Его догадка оказалась верной — никаких похорон не было.
Вудроу Калл все стоял на одном и том же месте, глядя на окровавленные воды реки, пока к нему не подошел чернокожий, не связал ему руки и не увел от реки в колонну военнопленных.
9
10
Но он понимал, что его приятель прав. Мексиканские кавалеристы во главе с жестоким майором уже возвращались, переплывая через Рио-Гранде. Не мог же он сражаться с целым эскадроном и остаться при этом в живых. Ярость кипела внутри, но отдавать свою жизнь зазря ему не хотелось. Когда майор подъехал, Калл передал ему саблю, и майор принял ее, не сказав ни слова.
Гас смотрел на западный берег реки. Мексиканцы даже не пытались прихватить с собой тела техасцев. Некоторых убили прямо в реке, трупы уплыли по течению и вскоре пропали из виду. Тело Джеки Баттонса зацепилось за корягу неподалеку от отмели. Джеки лежал на спине, а зеленоватые волны перекатывались по его лицу.
— Мне будет тоскливо без Джеки, — сказал Гас Матильде. — В картах он соображал туговато, может, поэтому и нравился мне.
Матильда так пока и не оделась и ходила по берегу в иле и грязи по колена.
— Как бы мне хотелось никогда больше не видеть, как убивают людей, — промолвила она. — Не могу равнодушно смотреть на убийства, особенно знакомых мне ребят.
— Матти, я тоже не могу, — признался Гас.
Ему очень хотелось, чтобы тело Джеки Баттонса отцепилось от коряги и поплыло вниз по реке. Он нередко мухлевал, играя с Джеки в карты — на небольшие ставки, так, no-маленькой, но зато все время, пока находились в походах, — а теперь вот его нет, а жаль. Он знал, что Джеки Баттонс медленно соображал — оно было бы даже и неплохо, если играть в карты по-честному. Тогда бы Джеки, возможно, изредка и выигрывал.
Но Гас по-честному в карты не играл, и за все время Джеки Баттонс ни разу не выиграл. И вот теперь ему уже никогда не выиграть, потому что тело его прицепилось к коряге и он лежит на спине, а вода плещет в его неживые глаза и льется в открытый рот.
— Проклятие! — выругался Гас и заплакал. Он плакал и рыдал так сильно, что даже упал на колени и закрыл лицо руками. Он надеялся, что когда опять посмотрит на тело своего партнера, которого всегда обжуливал в карты, его уже не будет.
Матильда вышла из состояния оцепенения и, подойдя к Гасу, положила ему руку на плечо.
— Ты плачешь по кому-то из них или по всем? — спросила она.
— Сейчас только по Джеки, — произнес Гас, немного успокоившись. — Я всегда обманывал его в карты. Он не был заядлым картежником, а я, играя с ним, вечно плутовал.
— Брось, Джеки теперь все равно, — успокаивала его Матильда. — Но ты, Август, все же должен перестать мухлевать, играя в карты. Придет день, и ты напорешься на кого-то, кто умеет обращаться с пистолетом так же проворно, как и ты с картами.
— Нет, я не могу перестать, — воспротивился Гас. — Я всегда был проворен, а когда дело доходит до карт, любого обштопаю.
Матильда посмотрела на Калла — тот отдал саблю, но клокотавшая в нем ярость ничуть не утихла. Он выглядел так, как тогда, когда перевернул коляску генерала, чтобы добраться до Калеба Кобба.
— Я буду рада, когда вы, ребята, окажетесь дома, — заметила Матти. — Вудроу — забияка, а ты, Гас, — шулер. Но если бы только я могла доставить вас домой сейчас же, то хотела бы услышать, что вы больше не пойдете ни в какую новую экспедицию.
Гас присел у самого края воды, он вдруг почувствовал, что дьявольски устал.
— Все верно, Матти, — подтвердил он.
— Вставай, пошли — майор ждет, — позвала его Матильда.
Мексиканские кавалеристы проезжали от техасцев так близко, что брызги из-под копыт лошадей летели на них.
Гас подумал, что подняться уже не сможет: ноги его отказывались шевелиться. Но Матильда протянула ему свою сильную руку — Гас взялся за нее и с трудом встал. Калл же продолжал стоять как вкопанный, глядя на плывущие по реке трупы рейнджеров.
— Думаю, что никаких похорон не будет, — произнес Длинноногий, когда Гас и Матильда подошли к нему.
Его догадка оказалась верной — никаких похорон не было.
Вудроу Калл все стоял на одном и том же месте, глядя на окровавленные воды реки, пока к нему не подошел чернокожий, не связал ему руки и не увел от реки в колонну военнопленных.
9
Майор Ларош был убежденным сторонником пользы водных процедур в холодной воде. Сам он регулярно купался по утрам в Рио-Гранде. Когда он сидел, глубоко дыша, на покрытом инеем берегу реки, его загораживали от любопытных взглядов кольцом из простыней трое специально выделенных кавалеристов. Накупавшись и надышавшись, он каждый раз требовал, чтобы в реку сводили и лошадей, где их мыли и чистили, пока шкура у них не становилась блестящей. Нередко, когда чистили и мыли лошадей, майор вскакивал в седло и проделывал упражнения со своей великолепной саблей, на всем скаку разрубая плоды кактусов.
Техасцам разрешили закутаться в одеяла и разжечь большой жаркий костер, но одежды у них пока не было. Калл, хоть и ненавидел майора Лароша, не мог не отдать должное его умению обращаться с саблей. Иногда майор заставлял солдат подбрасывать вверх тыквы, а сам рубил их в воздухе на скаку. Кроме того, майор мастерски владел искусством верховой езды — если какая-нибудь тыква была подброшена слишком высоко в любую сторону, он умел вовремя повернуть коня туда, откуда удобнее было ее рубить. Седло его всегда блестело, как новенькое, казалось, по утрам его ничто не занимало больше, чем надраивание седла. Днем он всегда скакал впереди своего эскадрона и редко когда оборачивался назад.
Как-то раз, когда они уже подъезжали к селению Лас-Крусес, перед лошадью майора выскочил заяц и помчался во весь дух. Майор погнался за ним. Он догнал его через пятьдесят ярдов и одним взмахом сабли отсек ему голову. После этого передал саблю своему ординарцу, чтобы тот обтер ее, и как ни в чем не бывало поехал дальше во главе колонны.
— Не нравятся мне их маленькие вычурные седла, — заметил как-то Гас.
— Почему? — удивился Калл. — Этот французик сидит в нем как влитой.
— Он сразу же перестанет вливаться в него, когда его достанет Бизоний Горб, — буркнул Гас.
Он видел, что они уже приближаются к Эль-Пасо — перед ними расстилались дикие прерии, где Бизоний Горб убил Джоша Корна и Зика Мууди. После той стычки Гас частенько вспоминал огромного вождя команчей.
Калл не отвечал — он даже не прислушивался к словам приятеля. Он считал себя неплохим наездником, но теперь понял, что не может управлять лошадью так же искусно, как маленький француз-майор, не говоря уже о том горбатом команче, который скакал по пустыне без всякого седла и удерживал поперек лошадиной спины человеческое тело. Француз же на всем скаку смахнул саблей у зайца голову так же ловко и чисто, будто он сидел за столом и нарезал лук. Команч оскальпировал Эзикиела Мууди тоже на полном скаку.
Ни один из рейнджеров, с кем сталкивался Калл, не мог сравняться в искусстве верховой езды ни с тем команчем, ни с французом. Гас Маккрае ездил на коне лучше майора, но в бою он и в подметки не годился ни ему, ни Бизоньему Горбу. Калл решил для себя, что, если останется жив, будет как можно прилежнее учиться искусству верховой езды.
— Майор ездит верхом лучше, чем команчи, — сказал наконец Калл.
Майор скакал на породистой гнедой лошади, узкогрудой и горячей.
— Бизоний Горб достал бы его своим копьем, — повторил Гас. — Он чуть было не всадил его в меня, помнишь?
— Я не говорил, что он не может достать, — согласился Калл.
На следующий день он внимательно смотрел, как майор совершал на лошади утреннюю пробежку. Гаса раздражало, что Калл с увлечением наблюдал, как надо выполнять упражнения на лошади.
— Не нравится мне, как этот расфуфыренный французишка подкручивает свои чертовы усики, — заметил Гас. — Если бы у меня росли усы, я бы на них махнул рукой — пусть растут сами по себе.
— Ну и пусть растут, как тебе хочется, — проворчал Калл. — Мне до этого дела нет.
В селении Месилла, что южнее Лас-Крусеса, уцелевшим рейнджерам — а их осталось всего десяток, не считая Матильды, — наконец-то выдали одежду: доходящие до колен рубашки и мешковатые штаны из грубого материала.
После этого пожилой кузнец заковал под наблюдением майора Лароша десятерых техасцев в ножные кандалы. Они были потяжелее тех, которые надели на них в Антон-Чико, а цепи оказались коротковаты и не давали возможности сделать полный шаг.
— Майор, да в этих проклятых браслетах на ногах я быстрее доползу до Эль-Пасо, нежели дойду пешком, — заявил Длинноногий.
— А вам, месье, и не придется идти, — успокоил его майор. — Мы приготовили для вас роскошную повозку, в которой вы покатите. Хотелось бы, чтобы вы немного отдохнули перед небольшой церемониальной встречей.
Роскошной повозкой оказалась телега, в которую впрягли старого черного вола. Десятеро мужчин уселись в телегу, а Матильда не влезла. Гас предложил ей свое место, но она лишь помотала головой и сказала:
— Я уже прошла довольно долгий путь. Думаю, легко пройдусь еще немного до города.
Впереди, к северо-востоку от реки, на горизонте возникли неясные силуэты серых гор. Хотя рейнджеры и были скованы кандалами, а вол еле тащил телегу, которая вихляла и дергалась, ее окружили и сопровождали кавалеристы с саблями наголо. Просидев на такой телеге два часа, Гас почувствовал острый позыв справить малую нужду, но когда он попытался слезть, солдаты замахали на него саблями.
— Черт с вами, если таковы правила. Тогда я помочусь, не слезая с телеги, — заявил Гас, вставая во весь рост. — Но мне не хочется испортить свои новые штаны.
Он встал и пошел в зад телеги, где и сделал свое дело, внимательно следя за солдатами с саблями. Затем несколько техасцев последовали его примеру.
Уже смеркалось, когда телега затряслась по окраине Эль-Пасо. Дул сильный ветер, бросая пыль и песок в лица техасцев. Гор впереди и реки на западе не было видно. Когда стемнело, ветер усилился, и пыль с песком заволакивала все. То и дело они проезжали мимо маленьких хибарок, лаяли собаки, кое-кто выходил из домиков посмотреть на всадников. Матильда шла, держась рукой за телегу, песчаная пыль была так густа, что она боялась, как бы не потерять из виду повозку и не отстать от своих компаньонов.
Сидя в телеге, рейнджеры молча ждали конца похода. Гас изредка вскидывал голову и оглядывался. Он заметил, что зданий становится все больше.
— Думаю, они неспроста назвали этот городишко проходом на север 6, — сказал Длинноногий. — Ведь в этом месте дует проклятый ветер из Нью-Мексико. Если он еще больше усилится, мы улетим, как воздушные шарики.
Только он произнес эти слова, как они услышали сквозь завывание ветра какой-то непонятный звук.
— Что там такое? — встрепенулся Длинноногий.
Первым опознал звук Калл, у которого слух был таким же острым, как зрение у Гаса.
— Это звучит горн, — разъяснил он. — Думаю, они созывают всю армию.
Впереди, сквозь поднятую пыль, они заметили что-то похожее на движущиеся огоньки, а вскоре увидели и шеренги пехотинцев с лампами в руках, вышедших на площадь во главе с капитаном в сопровождении горниста встречать кавалеристов майора Лароша. Трубач продолжал дуть в горн, хотя ветер относил звуки в сторону, едва только они вырывались из трубы.
Солдаты с лампами окружили телегу, тяжело тащившуюся по улице города. Один из солдат, весьма удивившись внезапному появлению рядом с собой здоровенной женщины, с перепугу выронил лампу, и она тут же разбилась о камень. Пехотный капитан заорал на солдата, но, повернувшись, сам в удивлении вытаращил глаза на возникшую невесть откуда Матильду Робертс.
Затем все услыхали крики людей и рычание собак, раздался выстрел, и сразу несколько кавалеристов галопом поскакали вперед. Рычание становилось все громче, прозвучало еще несколько выстрелов, а затем пронзительный собачий визг. К телеге вплотную подъехал майор Ларош, держа саблю наголо. Пристально глядя на техасцев, он произнес:
— Местные собаки хотят жрать. Сидите в телеге и не рыпайтесь, тогда с вами все будет в порядке.
Тут же раздался вопль Матильды.
— Меня хватанула собака! Этих псов полно под лошадьми! — кричала она.
Майор Ларош повернул коня и исчез. Длинноногий, Гас и Верзила Билл Колеман втащили Матильду на телегу.
— Какая-то псина цапнула меня за ногу, — тяжело дыша, жаловалась она. — У меня течет кровь.
Только она произнесла эти слова, как черный вол крутанулся, телега накренилась и чуть было не опрокинулась. В нее мигом запрыгнули три одичавшие собаки, рыча и щелкая зубами.
— Поглядите, это же целый собачий город! — воскликнул Длинноногий.
Исхитрившись, он ухватил за шкирку одного пса и вышвырнул его из телеги. Два других, злобно рыча и кусаясь, выпрыгнули сами. Матильда всхлипывала, прижавшись к Гасу, — собаки напали на нее так внезапно, что нагнали немалого страху.
Во время всей этой кутерьмы горнист, как ни в чем не бывало, продолжал трубить, хотя отдельные звуки даже не слышались — они улетали далеко в сторону.
— Полагаю, трубач обречен, — промолвил Гас. — Ему повезет, если его не загрызут псы.
Ветер задул с еще большей силой — горящих всего в нескольких шагах от телеги ламп почти не было видно. Там и сям ржали и храпели лошади. В телегу насыпалось столько песку, что техасцам пришлось сидеть на нем. Песок забивался под одежду и в волосы.
И вдруг ветер внезапно стих — телега повернула за угол высокой стены. Песок и пыль крутились теперь поверх стены, но на какое-то время ветер на людей не дул. Когда они подняли головы, песок так и посыпался из их волос и из-за воротников рубашек.
Сквозь пыль они разглядели приближающийся ореол света — подъезжал майор Ларош вместе с солдатом, державшим в руке большую лампу. Майор закутался в огромное серое покрывало с отверстием вверху, из которого выглядывала его голова. Усы его были все так же лихо закручены — казалось, даже песчаная буря была ему нипочем.
— Добро пожаловать в Проход на север, месье, — произнес он. — Я доставил вас в монастырь Святого Лазаря. Утром сюда придет судья Эль-Пасо со своими помощниками и понаблюдает за небольшой церемонией, которую мы задумали устроить специально для наших пленников. А сейчас вас ожидают теплое помещение и хорошее угощение.
— А когда нам объяснят, что за церемониальный прием собираются устраивать специально для нас? — поинтересовался Длинноногий. — Может, он окажется из разряда тех, на которых я предпочитаю клевать носом?
— На этом вы, месье Уэллейс, клевать носом никак не станете, — заверил его майор. — Ради него вы и прошагали пешком из Техаса до Нью-Мексико. Заверяю вас, вы на нем не соскучитесь.
Майор ушел, а с ним и солдат с лампой. Ворота со скрипом отворились — в темноте виднелись несколько фигур. Как только телега въехала за стену, песок снова закрутился вокруг рейнджеров. Калл не мог с уверенностью определить, что это за фигуры — мужчины или женщины.
Телега, в которой ехали техасцы, была такой узенькой и нескладной, что они должны были медленно вытягивать из нее ноги, прежде чем ступить на землю. Когда все вылезли, люди в темном, открывшие ворота, повели их через пыльный, продуваемый ветром двор. Вместе с техасцами въехали и несколько сопровождающих их кавалеристов с лампами в руках, но они почему-то жались поближе к пленникам и избегали близко подъезжать к фигурам в темных одеждах. Все люди внутри монастыря были закутаны в тяжелые покрывала. Они молча вели рейнджеров по двору. У всех людей в покрывалах на лица были нахлобучены капюшоны.
У Длинноногого Уэллейса в сапоги набилось столько песку, что ему стало трудно ходить. Свои большие сапоги, соразмерные его большим ногам, он рассматривал как предмет, к которому следует относиться заботливо; в них он прошел от самого Техаса до Нью-Мексико и ничего с ними не случилось, но теперь в них вряд ли дойти дальше, до города Мехико, куда, как говорили, им предстоит добираться.
В песке часто попадаются мельчайшие острые осколочки; как-то раз у него сильно разболелись пальцы ног, потому что он не принял должных мер против этих осколочков.
Все отправились в отведенную комнату, а Длинноногий все сидел и вытряхивал песок из сапог. Он решил вытрясти их во дворе, чтобы не заносить песчинки в помещение, где им предстояло провести ночь. Некоторые рейнджеры ходили босиком, поэтому ему не хотелось заносить в комнату острые песчинки, а то кто-нибудь мог бы наступить на них и заполучить инфекцию.
Пока он сидел, вытрясая песок из сапог, к нему подошел и встал рядом некто, завернутый в черное покрывало, держа в руках маленькую свечку с трепещущим на ветру пламенем. Хотя свет от свечки был довольно слабеньким, Длинноногий был рад и ему. Осколки камешков были совсем крошечными и их не так-то просто было разглядеть, но ему не хотелось оставлять в сапогах ни единого. Он тщательно протер ступни ног и уже приготовился опять натянуть сапоги, как в этот момент случайно глянул на маленькое, трепещущее пламя свечи. Тот, кто держал свечку, прикрыл ее от ветра ладонью, чтобы пламя не загасло. В этом не было ничего необычного, но взгляд Длинноного задержался на ладони — это была ладонь скелета, виднелись лишь кости с крохотными кусочками почерневшей плоти, свисающими с одного пальца.
За все годы проживания на западных приграничных землях Северной Америки Длинноногий Уэллейс никогда еще не испытывал такого потрясения. Ему довелось повидать немало жутких сцен, но ни разу он не видел скелета, держащего в руках горящую свечу. Он был настолько удивлен, что даже выронил сапог, который только что собирался надеть. Руки его, которые всегда оставались твердыми во многих жестоких битвах, теперь тряслись и дрожали — он не мог даже нащупать выроненный сапог.
Призрак — Длинноногий не мог с уверенностью назвать его человеком — наклонился и поднес свечу поближе к земле, чтобы помочь найти сапог. Когда Длинноногий стал шарить рукой, призрак со свечой склонился еще ниже. Длинноногий поднял глаза, надеясь увидеть человеческое лицо, но был еще больше потрясен, поскольку у призрака не оказалось носа — вместо него виднелась черная дыра. А там, где он ожидал увидеть глаза, вообще ничего не было. Рука, сжимавшая свечу, состояла из одних костей, а принадлежала она голове без носа. Туг опять задул сильный ветер, и пламя чуть было не загасло.
Длинноногий был потрясен настолько, что забыл и про осколки песчинок, и даже про сапоги. Он встал и бросился босиком в комнату, где находились его боевые товарищи. Он вбежал в дверь, налетев на Матильду и уронив ее на Гаса. Свет в комнате не горел. В распахнутую дверь со свистом ворвался ветер, принося с собой песок — кто-то с той стороны закрыл дверь и в замке заскрежетал ключ.
Когда Матти свалилась на Гаса, тот упал на Верзилу Билла — никто в совершенно темной комнате не понимал, что произошло.
— Вудроу, где ты там? — воскликнул Гас. — Кто-то сбил Матти с ног.
— Да не кто-то, а я сбил, — откликнулся Длинноногий.
Тут он вспомнил, что забыл сапоги на дворе, и пошел к дверям, но они оказались запертыми. Он не понял, то ли ему радоваться, то ли бояться, что оказался в комнате. В ней стояла такая темень, что никого нельзя было различить — он знал лишь, что налетел на Матильду Робертс, потому что никто из рейнджеров не был таким крупным.
— О Боже, Матти, — запричитал он. — О-о Боже, я видел нечто ужасное.
— Что, что видел? — не поняла Матти. — Я лично ничего такого не видела, лишь людей, завернутых в какие-то покрывала.
— Это так ужасно, что не могу сказать, — продолжал причитать Длинноногий.
— Перестань придуриваться, скажи все же, что там было, — настоятельно потребовала Матильда.
— Я видел скелет, держащий в руке свечу, — наконец выдавил Длинноногий. — Полагаю, они запихнули нас сюда к мертвецам.
Техасцам разрешили закутаться в одеяла и разжечь большой жаркий костер, но одежды у них пока не было. Калл, хоть и ненавидел майора Лароша, не мог не отдать должное его умению обращаться с саблей. Иногда майор заставлял солдат подбрасывать вверх тыквы, а сам рубил их в воздухе на скаку. Кроме того, майор мастерски владел искусством верховой езды — если какая-нибудь тыква была подброшена слишком высоко в любую сторону, он умел вовремя повернуть коня туда, откуда удобнее было ее рубить. Седло его всегда блестело, как новенькое, казалось, по утрам его ничто не занимало больше, чем надраивание седла. Днем он всегда скакал впереди своего эскадрона и редко когда оборачивался назад.
Как-то раз, когда они уже подъезжали к селению Лас-Крусес, перед лошадью майора выскочил заяц и помчался во весь дух. Майор погнался за ним. Он догнал его через пятьдесят ярдов и одним взмахом сабли отсек ему голову. После этого передал саблю своему ординарцу, чтобы тот обтер ее, и как ни в чем не бывало поехал дальше во главе колонны.
— Не нравятся мне их маленькие вычурные седла, — заметил как-то Гас.
— Почему? — удивился Калл. — Этот французик сидит в нем как влитой.
— Он сразу же перестанет вливаться в него, когда его достанет Бизоний Горб, — буркнул Гас.
Он видел, что они уже приближаются к Эль-Пасо — перед ними расстилались дикие прерии, где Бизоний Горб убил Джоша Корна и Зика Мууди. После той стычки Гас частенько вспоминал огромного вождя команчей.
Калл не отвечал — он даже не прислушивался к словам приятеля. Он считал себя неплохим наездником, но теперь понял, что не может управлять лошадью так же искусно, как маленький француз-майор, не говоря уже о том горбатом команче, который скакал по пустыне без всякого седла и удерживал поперек лошадиной спины человеческое тело. Француз же на всем скаку смахнул саблей у зайца голову так же ловко и чисто, будто он сидел за столом и нарезал лук. Команч оскальпировал Эзикиела Мууди тоже на полном скаку.
Ни один из рейнджеров, с кем сталкивался Калл, не мог сравняться в искусстве верховой езды ни с тем команчем, ни с французом. Гас Маккрае ездил на коне лучше майора, но в бою он и в подметки не годился ни ему, ни Бизоньему Горбу. Калл решил для себя, что, если останется жив, будет как можно прилежнее учиться искусству верховой езды.
— Майор ездит верхом лучше, чем команчи, — сказал наконец Калл.
Майор скакал на породистой гнедой лошади, узкогрудой и горячей.
— Бизоний Горб достал бы его своим копьем, — повторил Гас. — Он чуть было не всадил его в меня, помнишь?
— Я не говорил, что он не может достать, — согласился Калл.
На следующий день он внимательно смотрел, как майор совершал на лошади утреннюю пробежку. Гаса раздражало, что Калл с увлечением наблюдал, как надо выполнять упражнения на лошади.
— Не нравится мне, как этот расфуфыренный французишка подкручивает свои чертовы усики, — заметил Гас. — Если бы у меня росли усы, я бы на них махнул рукой — пусть растут сами по себе.
— Ну и пусть растут, как тебе хочется, — проворчал Калл. — Мне до этого дела нет.
В селении Месилла, что южнее Лас-Крусеса, уцелевшим рейнджерам — а их осталось всего десяток, не считая Матильды, — наконец-то выдали одежду: доходящие до колен рубашки и мешковатые штаны из грубого материала.
После этого пожилой кузнец заковал под наблюдением майора Лароша десятерых техасцев в ножные кандалы. Они были потяжелее тех, которые надели на них в Антон-Чико, а цепи оказались коротковаты и не давали возможности сделать полный шаг.
— Майор, да в этих проклятых браслетах на ногах я быстрее доползу до Эль-Пасо, нежели дойду пешком, — заявил Длинноногий.
— А вам, месье, и не придется идти, — успокоил его майор. — Мы приготовили для вас роскошную повозку, в которой вы покатите. Хотелось бы, чтобы вы немного отдохнули перед небольшой церемониальной встречей.
Роскошной повозкой оказалась телега, в которую впрягли старого черного вола. Десятеро мужчин уселись в телегу, а Матильда не влезла. Гас предложил ей свое место, но она лишь помотала головой и сказала:
— Я уже прошла довольно долгий путь. Думаю, легко пройдусь еще немного до города.
Впереди, к северо-востоку от реки, на горизонте возникли неясные силуэты серых гор. Хотя рейнджеры и были скованы кандалами, а вол еле тащил телегу, которая вихляла и дергалась, ее окружили и сопровождали кавалеристы с саблями наголо. Просидев на такой телеге два часа, Гас почувствовал острый позыв справить малую нужду, но когда он попытался слезть, солдаты замахали на него саблями.
— Черт с вами, если таковы правила. Тогда я помочусь, не слезая с телеги, — заявил Гас, вставая во весь рост. — Но мне не хочется испортить свои новые штаны.
Он встал и пошел в зад телеги, где и сделал свое дело, внимательно следя за солдатами с саблями. Затем несколько техасцев последовали его примеру.
Уже смеркалось, когда телега затряслась по окраине Эль-Пасо. Дул сильный ветер, бросая пыль и песок в лица техасцев. Гор впереди и реки на западе не было видно. Когда стемнело, ветер усилился, и пыль с песком заволакивала все. То и дело они проезжали мимо маленьких хибарок, лаяли собаки, кое-кто выходил из домиков посмотреть на всадников. Матильда шла, держась рукой за телегу, песчаная пыль была так густа, что она боялась, как бы не потерять из виду повозку и не отстать от своих компаньонов.
Сидя в телеге, рейнджеры молча ждали конца похода. Гас изредка вскидывал голову и оглядывался. Он заметил, что зданий становится все больше.
— Думаю, они неспроста назвали этот городишко проходом на север 6, — сказал Длинноногий. — Ведь в этом месте дует проклятый ветер из Нью-Мексико. Если он еще больше усилится, мы улетим, как воздушные шарики.
Только он произнес эти слова, как они услышали сквозь завывание ветра какой-то непонятный звук.
— Что там такое? — встрепенулся Длинноногий.
Первым опознал звук Калл, у которого слух был таким же острым, как зрение у Гаса.
— Это звучит горн, — разъяснил он. — Думаю, они созывают всю армию.
Впереди, сквозь поднятую пыль, они заметили что-то похожее на движущиеся огоньки, а вскоре увидели и шеренги пехотинцев с лампами в руках, вышедших на площадь во главе с капитаном в сопровождении горниста встречать кавалеристов майора Лароша. Трубач продолжал дуть в горн, хотя ветер относил звуки в сторону, едва только они вырывались из трубы.
Солдаты с лампами окружили телегу, тяжело тащившуюся по улице города. Один из солдат, весьма удивившись внезапному появлению рядом с собой здоровенной женщины, с перепугу выронил лампу, и она тут же разбилась о камень. Пехотный капитан заорал на солдата, но, повернувшись, сам в удивлении вытаращил глаза на возникшую невесть откуда Матильду Робертс.
Затем все услыхали крики людей и рычание собак, раздался выстрел, и сразу несколько кавалеристов галопом поскакали вперед. Рычание становилось все громче, прозвучало еще несколько выстрелов, а затем пронзительный собачий визг. К телеге вплотную подъехал майор Ларош, держа саблю наголо. Пристально глядя на техасцев, он произнес:
— Местные собаки хотят жрать. Сидите в телеге и не рыпайтесь, тогда с вами все будет в порядке.
Тут же раздался вопль Матильды.
— Меня хватанула собака! Этих псов полно под лошадьми! — кричала она.
Майор Ларош повернул коня и исчез. Длинноногий, Гас и Верзила Билл Колеман втащили Матильду на телегу.
— Какая-то псина цапнула меня за ногу, — тяжело дыша, жаловалась она. — У меня течет кровь.
Только она произнесла эти слова, как черный вол крутанулся, телега накренилась и чуть было не опрокинулась. В нее мигом запрыгнули три одичавшие собаки, рыча и щелкая зубами.
— Поглядите, это же целый собачий город! — воскликнул Длинноногий.
Исхитрившись, он ухватил за шкирку одного пса и вышвырнул его из телеги. Два других, злобно рыча и кусаясь, выпрыгнули сами. Матильда всхлипывала, прижавшись к Гасу, — собаки напали на нее так внезапно, что нагнали немалого страху.
Во время всей этой кутерьмы горнист, как ни в чем не бывало, продолжал трубить, хотя отдельные звуки даже не слышались — они улетали далеко в сторону.
— Полагаю, трубач обречен, — промолвил Гас. — Ему повезет, если его не загрызут псы.
Ветер задул с еще большей силой — горящих всего в нескольких шагах от телеги ламп почти не было видно. Там и сям ржали и храпели лошади. В телегу насыпалось столько песку, что техасцам пришлось сидеть на нем. Песок забивался под одежду и в волосы.
И вдруг ветер внезапно стих — телега повернула за угол высокой стены. Песок и пыль крутились теперь поверх стены, но на какое-то время ветер на людей не дул. Когда они подняли головы, песок так и посыпался из их волос и из-за воротников рубашек.
Сквозь пыль они разглядели приближающийся ореол света — подъезжал майор Ларош вместе с солдатом, державшим в руке большую лампу. Майор закутался в огромное серое покрывало с отверстием вверху, из которого выглядывала его голова. Усы его были все так же лихо закручены — казалось, даже песчаная буря была ему нипочем.
— Добро пожаловать в Проход на север, месье, — произнес он. — Я доставил вас в монастырь Святого Лазаря. Утром сюда придет судья Эль-Пасо со своими помощниками и понаблюдает за небольшой церемонией, которую мы задумали устроить специально для наших пленников. А сейчас вас ожидают теплое помещение и хорошее угощение.
— А когда нам объяснят, что за церемониальный прием собираются устраивать специально для нас? — поинтересовался Длинноногий. — Может, он окажется из разряда тех, на которых я предпочитаю клевать носом?
— На этом вы, месье Уэллейс, клевать носом никак не станете, — заверил его майор. — Ради него вы и прошагали пешком из Техаса до Нью-Мексико. Заверяю вас, вы на нем не соскучитесь.
Майор ушел, а с ним и солдат с лампой. Ворота со скрипом отворились — в темноте виднелись несколько фигур. Как только телега въехала за стену, песок снова закрутился вокруг рейнджеров. Калл не мог с уверенностью определить, что это за фигуры — мужчины или женщины.
Телега, в которой ехали техасцы, была такой узенькой и нескладной, что они должны были медленно вытягивать из нее ноги, прежде чем ступить на землю. Когда все вылезли, люди в темном, открывшие ворота, повели их через пыльный, продуваемый ветром двор. Вместе с техасцами въехали и несколько сопровождающих их кавалеристов с лампами в руках, но они почему-то жались поближе к пленникам и избегали близко подъезжать к фигурам в темных одеждах. Все люди внутри монастыря были закутаны в тяжелые покрывала. Они молча вели рейнджеров по двору. У всех людей в покрывалах на лица были нахлобучены капюшоны.
У Длинноногого Уэллейса в сапоги набилось столько песку, что ему стало трудно ходить. Свои большие сапоги, соразмерные его большим ногам, он рассматривал как предмет, к которому следует относиться заботливо; в них он прошел от самого Техаса до Нью-Мексико и ничего с ними не случилось, но теперь в них вряд ли дойти дальше, до города Мехико, куда, как говорили, им предстоит добираться.
В песке часто попадаются мельчайшие острые осколочки; как-то раз у него сильно разболелись пальцы ног, потому что он не принял должных мер против этих осколочков.
Все отправились в отведенную комнату, а Длинноногий все сидел и вытряхивал песок из сапог. Он решил вытрясти их во дворе, чтобы не заносить песчинки в помещение, где им предстояло провести ночь. Некоторые рейнджеры ходили босиком, поэтому ему не хотелось заносить в комнату острые песчинки, а то кто-нибудь мог бы наступить на них и заполучить инфекцию.
Пока он сидел, вытрясая песок из сапог, к нему подошел и встал рядом некто, завернутый в черное покрывало, держа в руках маленькую свечку с трепещущим на ветру пламенем. Хотя свет от свечки был довольно слабеньким, Длинноногий был рад и ему. Осколки камешков были совсем крошечными и их не так-то просто было разглядеть, но ему не хотелось оставлять в сапогах ни единого. Он тщательно протер ступни ног и уже приготовился опять натянуть сапоги, как в этот момент случайно глянул на маленькое, трепещущее пламя свечи. Тот, кто держал свечку, прикрыл ее от ветра ладонью, чтобы пламя не загасло. В этом не было ничего необычного, но взгляд Длинноного задержался на ладони — это была ладонь скелета, виднелись лишь кости с крохотными кусочками почерневшей плоти, свисающими с одного пальца.
За все годы проживания на западных приграничных землях Северной Америки Длинноногий Уэллейс никогда еще не испытывал такого потрясения. Ему довелось повидать немало жутких сцен, но ни разу он не видел скелета, держащего в руках горящую свечу. Он был настолько удивлен, что даже выронил сапог, который только что собирался надеть. Руки его, которые всегда оставались твердыми во многих жестоких битвах, теперь тряслись и дрожали — он не мог даже нащупать выроненный сапог.
Призрак — Длинноногий не мог с уверенностью назвать его человеком — наклонился и поднес свечу поближе к земле, чтобы помочь найти сапог. Когда Длинноногий стал шарить рукой, призрак со свечой склонился еще ниже. Длинноногий поднял глаза, надеясь увидеть человеческое лицо, но был еще больше потрясен, поскольку у призрака не оказалось носа — вместо него виднелась черная дыра. А там, где он ожидал увидеть глаза, вообще ничего не было. Рука, сжимавшая свечу, состояла из одних костей, а принадлежала она голове без носа. Туг опять задул сильный ветер, и пламя чуть было не загасло.
Длинноногий был потрясен настолько, что забыл и про осколки песчинок, и даже про сапоги. Он встал и бросился босиком в комнату, где находились его боевые товарищи. Он вбежал в дверь, налетев на Матильду и уронив ее на Гаса. Свет в комнате не горел. В распахнутую дверь со свистом ворвался ветер, принося с собой песок — кто-то с той стороны закрыл дверь и в замке заскрежетал ключ.
Когда Матти свалилась на Гаса, тот упал на Верзилу Билла — никто в совершенно темной комнате не понимал, что произошло.
— Вудроу, где ты там? — воскликнул Гас. — Кто-то сбил Матти с ног.
— Да не кто-то, а я сбил, — откликнулся Длинноногий.
Тут он вспомнил, что забыл сапоги на дворе, и пошел к дверям, но они оказались запертыми. Он не понял, то ли ему радоваться, то ли бояться, что оказался в комнате. В ней стояла такая темень, что никого нельзя было различить — он знал лишь, что налетел на Матильду Робертс, потому что никто из рейнджеров не был таким крупным.
— О Боже, Матти, — запричитал он. — О-о Боже, я видел нечто ужасное.
— Что, что видел? — не поняла Матти. — Я лично ничего такого не видела, лишь людей, завернутых в какие-то покрывала.
— Это так ужасно, что не могу сказать, — продолжал причитать Длинноногий.
— Перестань придуриваться, скажи все же, что там было, — настоятельно потребовала Матильда.
— Я видел скелет, держащий в руке свечу, — наконец выдавил Длинноногий. — Полагаю, они запихнули нас сюда к мертвецам.
10
Всю ночь напролет рейнджеры держались кучкой в полной темноте, не зная, что их ждет. Длинноногий, когда его расспрашивали, твердил лишь, что видел скелет, державший в руке свечку, и что когда взглянул на его лицо, то не обнаружил на нем носа.
— А как же дышать, если нет носа, — не понимал Верзила Билл.
— Тут и дышать не надо, — объяснял ему Гас. — Если вместо носа имеется большая дырка, то воздух свободно проникает прямо в башку.
— Да воздух для головы вовсе и не нужен, Гас, он нужен для легких.
— А как насчет глаз? — поинтересовался Верзила Билл.
— Да, кстати, а глаза были? — спросил Дон Шейн.
Один лишь его глубокий грудной голос всполошил всех не меньше, чем тревожное сообщение Длинноногого. Дон Шейн, худощавый парень с черной бородой, был самым молчаливым в отряде рейнджеров. Он прошел весь путь от Техаса до Мексики, вытерпел голод и холод и не сказал за все время и шести слов. Но мысль о безносом существе вынудила его заговорить, и он поинтересовался насчет глаз. В конце концов, команчи иногда отрезали носы своим женщинам. Да и самому Дону один цирюльник в Шривпорте как-то здорово полоснул опасной бритвой по носу и чуть было не откромсал изрядный кусок. Но тот цирюльник был в стельку пьян. И все же смотреть на безглазого человека гораздо труднее, чем на безносого, по крайней мере, по мнению Дона Шейна.
— Глаз я не видел, — рассказывал Длинноногий. — Но у него голова была замотана какой-то тряпкой. Под ней должны были быть глаза.
— Если и глаз вовсе нет, тогда дело совсем плохо, — промолвил Верзила Билл.
— Как тут ни крути, кругом все плохо, — подытожил Гас. — А с чего это вдруг скелету захотелось подержать свечу?
Ни у кого не нашлось ответа на этот вопрос. Калл сидел в углу — он не принимал участия в завязавшейся дискуссии. Он подумал, что Длинноногому, вероятно, все это показалось. Гас задал неплохой вопрос — какие у скелета могли быть причины, чтобы освещать им путь в тюремную камеру. Видимо, Длинноногий заснул в телеге и ему приснился сон, а когда шли по монастырскому двору, он еще не вполне пробудился, так что скелеты скорее возникли в его сне, а на самом деле были мексиканскими тюремными надзирателями. Да, верно, что мексиканские солдаты вроде чувствовали себя неуютно, когда вели их сюда, в тюрьму, но вполне могло быть, что они боялись одичавших собак. Эти собаки бегают сворами, они, как известно, более злые и свирепые убийцы, чем волки. Иногда они нападают на скот, даже на лошадей. Нужно учитывать, что рейнджеров заперли здесь до утра и пока не взойдет солнце, они не выяснят, что это за скелеты.
В комнате, куда их поместили, не было ни единого окошка. О восходе солнца они узнали по тоненькой полоске света под дверью.
Двери отворились, в проеме стоял майор Ларош в причудливой форме, той самой, которую он носил во время перехода из Лас-Паломаса. Кончики усов у него были, как всегда, подкручены, на боку висела новая сабля — с позолоченной рукояткой, в ножнах, украшенных позолоченными пластинками.
Через открытую дверь они увидели поставленные в ряд стулья и пятерых мужчин с полотенцами и бритвами в руках, стоящих позади стульев. Перед стульями были установлены низенькие столики с тазами.
— Доброе утро, месье, — проговорил майор. — Все вы выглядите довольно уставшими. Возможно, приятное бритье освежит вас. Нам хочется, чтобы на нашей маленькой церемонии вы присутствовали в лучшем виде.
Рейнджеры вышли во двор, щуря глаза на ярком солнечном свете. Ночью ветер стих, день выдался ясный, песок не лез в лицо. Длинноногий ступал осторожно. Он уже почти убедил себя, что скелет со свечой привиделся ему во сне. Когда он присел, чтобы вытрясти песок из сапог, то, должно быть, задремал и во сне увидел руку скелета.
— Думаю, бритье доставит нам удовольствие, — произнес он, но не успел закончить фразу, как появилась закутанная с ног до головы фигура и протянула ему сапоги, которые он оставил во дворе минувшей ночью.
На этот раз вся группа техасцев, и Матильда в их числе, разглядели, что увидел ночью во дворе Длинноногий. Держащая сапоги рука действительно представляла собой одни кости с небольшими кусочками плоти, висящими на одном или двух пальцах. Плоть, как и привиделось ему, почернела. Фигура быстро повернулась, голова ее была спрятана под плотным капюшоном, поэтому никто не заметил, есть ли на лице глаза и нос, но все видели костлявую ладонь и того оказалось достаточно, чтобы рейнджеры замерли на месте. Они огляделись вокруг и в разных местах обширного двора, под балконами, увидели другие фигуры, наглухо задрапированные в белые простыни или в черные покрывала.
Техасцы посмотрели на брадобреев, выстроившихся позади стульев, с полотенцами и опасными бритвами в руках. Те выглядели как нормальные люди, но от вида белых и черных фигур техасцам стало не по себе. Верзила Билл произвел беглый подсчет этих людей и насчитал двадцать шесть человек.
— Подходите, джентльмены, вы сразу почувствуете себя лучше, как только подстрижетесь и побреетесь, — пригласил майор Ларош.
— Полагаю, что ничего против бритья не имею, — заметил Длинноногий. — Меня больше беспокоят эти скелеты, один из которых только что принес мне сапоги.
Майор Ларош подкрутил усы. Впервые за все время он почему-то был оживленным и радостным.
— Да не скелеты это, месье Уэллейс, — ответил он. — Это прокаженные. Вы находитесь в монастыре Святого Лазаря, колонии для прокаженных.
— О Боже мой, — вздохнул Верзила Билл. — Вот это да! Однажды я видел прокаженного — это случилось в Новом Орлеане. Тот, кого я повстречал, не имел рук вообще.
— А как же дышать, если нет носа, — не понимал Верзила Билл.
— Тут и дышать не надо, — объяснял ему Гас. — Если вместо носа имеется большая дырка, то воздух свободно проникает прямо в башку.
— Да воздух для головы вовсе и не нужен, Гас, он нужен для легких.
— А как насчет глаз? — поинтересовался Верзила Билл.
— Да, кстати, а глаза были? — спросил Дон Шейн.
Один лишь его глубокий грудной голос всполошил всех не меньше, чем тревожное сообщение Длинноногого. Дон Шейн, худощавый парень с черной бородой, был самым молчаливым в отряде рейнджеров. Он прошел весь путь от Техаса до Мексики, вытерпел голод и холод и не сказал за все время и шести слов. Но мысль о безносом существе вынудила его заговорить, и он поинтересовался насчет глаз. В конце концов, команчи иногда отрезали носы своим женщинам. Да и самому Дону один цирюльник в Шривпорте как-то здорово полоснул опасной бритвой по носу и чуть было не откромсал изрядный кусок. Но тот цирюльник был в стельку пьян. И все же смотреть на безглазого человека гораздо труднее, чем на безносого, по крайней мере, по мнению Дона Шейна.
— Глаз я не видел, — рассказывал Длинноногий. — Но у него голова была замотана какой-то тряпкой. Под ней должны были быть глаза.
— Если и глаз вовсе нет, тогда дело совсем плохо, — промолвил Верзила Билл.
— Как тут ни крути, кругом все плохо, — подытожил Гас. — А с чего это вдруг скелету захотелось подержать свечу?
Ни у кого не нашлось ответа на этот вопрос. Калл сидел в углу — он не принимал участия в завязавшейся дискуссии. Он подумал, что Длинноногому, вероятно, все это показалось. Гас задал неплохой вопрос — какие у скелета могли быть причины, чтобы освещать им путь в тюремную камеру. Видимо, Длинноногий заснул в телеге и ему приснился сон, а когда шли по монастырскому двору, он еще не вполне пробудился, так что скелеты скорее возникли в его сне, а на самом деле были мексиканскими тюремными надзирателями. Да, верно, что мексиканские солдаты вроде чувствовали себя неуютно, когда вели их сюда, в тюрьму, но вполне могло быть, что они боялись одичавших собак. Эти собаки бегают сворами, они, как известно, более злые и свирепые убийцы, чем волки. Иногда они нападают на скот, даже на лошадей. Нужно учитывать, что рейнджеров заперли здесь до утра и пока не взойдет солнце, они не выяснят, что это за скелеты.
В комнате, куда их поместили, не было ни единого окошка. О восходе солнца они узнали по тоненькой полоске света под дверью.
Двери отворились, в проеме стоял майор Ларош в причудливой форме, той самой, которую он носил во время перехода из Лас-Паломаса. Кончики усов у него были, как всегда, подкручены, на боку висела новая сабля — с позолоченной рукояткой, в ножнах, украшенных позолоченными пластинками.
Через открытую дверь они увидели поставленные в ряд стулья и пятерых мужчин с полотенцами и бритвами в руках, стоящих позади стульев. Перед стульями были установлены низенькие столики с тазами.
— Доброе утро, месье, — проговорил майор. — Все вы выглядите довольно уставшими. Возможно, приятное бритье освежит вас. Нам хочется, чтобы на нашей маленькой церемонии вы присутствовали в лучшем виде.
Рейнджеры вышли во двор, щуря глаза на ярком солнечном свете. Ночью ветер стих, день выдался ясный, песок не лез в лицо. Длинноногий ступал осторожно. Он уже почти убедил себя, что скелет со свечой привиделся ему во сне. Когда он присел, чтобы вытрясти песок из сапог, то, должно быть, задремал и во сне увидел руку скелета.
— Думаю, бритье доставит нам удовольствие, — произнес он, но не успел закончить фразу, как появилась закутанная с ног до головы фигура и протянула ему сапоги, которые он оставил во дворе минувшей ночью.
На этот раз вся группа техасцев, и Матильда в их числе, разглядели, что увидел ночью во дворе Длинноногий. Держащая сапоги рука действительно представляла собой одни кости с небольшими кусочками плоти, висящими на одном или двух пальцах. Плоть, как и привиделось ему, почернела. Фигура быстро повернулась, голова ее была спрятана под плотным капюшоном, поэтому никто не заметил, есть ли на лице глаза и нос, но все видели костлявую ладонь и того оказалось достаточно, чтобы рейнджеры замерли на месте. Они огляделись вокруг и в разных местах обширного двора, под балконами, увидели другие фигуры, наглухо задрапированные в белые простыни или в черные покрывала.
Техасцы посмотрели на брадобреев, выстроившихся позади стульев, с полотенцами и опасными бритвами в руках. Те выглядели как нормальные люди, но от вида белых и черных фигур техасцам стало не по себе. Верзила Билл произвел беглый подсчет этих людей и насчитал двадцать шесть человек.
— Подходите, джентльмены, вы сразу почувствуете себя лучше, как только подстрижетесь и побреетесь, — пригласил майор Ларош.
— Полагаю, что ничего против бритья не имею, — заметил Длинноногий. — Меня больше беспокоят эти скелеты, один из которых только что принес мне сапоги.
Майор Ларош подкрутил усы. Впервые за все время он почему-то был оживленным и радостным.
— Да не скелеты это, месье Уэллейс, — ответил он. — Это прокаженные. Вы находитесь в монастыре Святого Лазаря, колонии для прокаженных.
— О Боже мой, — вздохнул Верзила Билл. — Вот это да! Однажды я видел прокаженного — это случилось в Новом Орлеане. Тот, кого я повстречал, не имел рук вообще.