Страница:
Мередит открыла сумочку, вынула помаду Лайзы персикового оттенка и слегка подкрасила губы. Удовлетворенная результатом, девочка расстегнула жемчужную нить и спрятала ее в сумочку, а вместе с ней и очки.
— Гораздо лучше, — решила она, воспрянув духом. Если не щуриться и освещение к тому же будет не слишком ярким, по крайней мере, есть шанс, что Паркер может даже посчитать ее хорошенькой.
Ученики мисс Эппингем, собравшиеся за дверями бального зала, перекликались, здоровались друг с другом и собирались группами, но никто не махнул Мередит рукой, не назвал по имени, не сказал: «Надеюсь, за ужином мы сядем вместе, хорошо?»
Но Мередит понимала, что в этом нет их вины. Прежде всего, многие были знакомы с детства, их родители были друзьями, они часто ходили друг к другу на дни рождения и в гости. Чикагское общество гордилось собственной исключительностью и замкнутостью — чужаки в высший свет не допускались, поэтому взрослые, с одной стороны, стремились сохранить атмосферу эксклюзивное(tm) и снобизма, а с другой — делали все, чтобы их дети были допущены в этот тесный круг. Единственным отступником от этих принципов был отец Мередит; правда, он тоже хотел, чтобы дочь заняла подобающее ей место в обществе, но не желал, чтобы ее развращали те дети, родители которых были более снисходительны.
Мередит, однако, без труда прошла первое испытание — цепочку встречающих — и проследовала к банкетным столам. Поскольку около каждого прибора лежали карточки с выгравированными именами, девочка незаметно надела очки и начала всматриваться в каждую карточку. Наконец у третьего столика она прочитала свое имя и обнаружила, что должна сидеть с Кимберли Джерролд и Стейси Фитцхьюг — девочками, представлявшими «эльфов» на рождественском спектакле в госпитале.
— Здравствуй, Мередит, — хором объявили они, глядя на нее с чем-то вроде веселой снисходительности, неизменно заставляющей ее чувствовать себя неуклюжей и застенчивой.
Выполнив положенные по этикету обязанности, девочки тут же переключили внимание на мальчиков, сидевших между ними. Третьей была младшая сестра Паркера, Розмари, безразлично кивнувшая в направлении Мередит и тут же прошептавшая что-то «кавалеру», который, смеясь, искоса глянул на вновь прибывшую гостью.
Молча подавив неприятную убежденность в том, что Розмари говорила о ней, Мередит с деланной веселостью огляделась, притворяясь, что заинтересовалась яркими рождественскими украшениями. Стул справа, как она позже обнаружила, остался пустым, поскольку приглашенный молодой человек внезапно заболел гриппом, и Мередит в который раз оказалась в неловком положении, оставшись без пары.
Ужин медленно продолжался, блюдо за блюдом, и Мередит каждый раз механически выбирала нужные нож и вилку из тех одиннадцати, что были разложены около тарелки. Подобные торжественные обеды и ужины были вполне привычны для нее, как и для остальных учеников мисс Эппингем, поэтому у нее даже не было ни малейших причин отвлечься и забыть о чувстве неловкости, терзавшем ее, пока остальные были поглощены обсуждением последних фильмов.
— Ты видела его, Мередит? — спросил Стивен Мормон, следуя строгим правилам мисс Эппингем, гласившим, что за столом необходимо вовлекать в беседу всех и каждого.
— Нет. Боюсь, что… нет.
К счастью, от остальных пояснений ее избавили звуки музыки. Оркестр начал играть, и смежная перегородка поползла вверх — знак того, что ужинающие должны с достоинством закончить разговоры и торжественно направиться в бальный зал.
Паркер пообещал приехать на танцы, и поскольку его сестра ужинала здесь, Мередит была уверена, что он сдержит слово. Кроме того, его студенческое братство веселилось на вечеринке в одном из соседних залов, так что он наверняка был в отеле. Девочка встала, пригладила волосы, втянула живот и шагнула за остальными.
Следующие два часа мисс Эппингем выполняла свой долг, «вращаясь» среди гостей и делая все, чтобы у каждого был партнер для танцев и бесед, и девочка несколько раз замечала, как директриса отправляла к ней явно сопротивляющихся мальчиков со строгим наказом пригласить Мередит на танец.
К одиннадцати часам большинство приглашенных разбились на небольшие компании, и почти никому уже не хотелось танцевать, возможно, потому, что оркестр играл только старомодные танцы. На площадке осталось всего четыре пары, и среди них Мередит и ее кавалер Стюарт Уитмор, оживленно объясняющий, как собирается достичь заветной цели — поступить на работу в юридическую фирму отца. Как и сама Мередит, он был неглуп, не отличался легкомыслием и нравился ей больше остальных мальчиков, особенно потому, что Стюарт хотел танцевать с ней. Однако слушала она его вполуха, не отрывая взгляда от двери, поэтому успела заметить, как на пороге появился Паркер в сопровождении трех приятелей по колледжу. Горло девочки перехватило, сердце судорожно забилось при виде элегантного неотразимо-красивого молодого человека в черном смокинге, с густыми, светлыми, выгоревшими на солнце волосами и загорелым лицом. Рядом с ним любой юнец в зале, даже его приятели, выглядели незначительными и непримечательными.
Заметив, что Мередит неожиданно застыла, Стюарт прервал бесконечное перечисление требований к поступающим на юридический факультет и проследил за направлением ее взгляда.
— О… брат Розмари явился! — пробормотал он.
— Вижу, — кивнула Мередит, не сознавая, как мечтательно звучит ее голос.
Зато Стюарт, отлично все расслышавший, поморщился:
— И что такого есть в этом Паркере Рейнолдсе, почему все девчонки тут же теряют голову и начинают задыхаться от счастья? Неужели лишь потому, что он старше, выше и куда лучше умеет заговаривать зубы, ты предпочтешь его мне?
— Не стоит так себя принижать, — с рассеянным чистосердечием посоветовала Мередит, наблюдая, как Паркер пересекает зал, чтобы пригласить сестру на обязательный танец, — Ты очень умный и очень хороший.
— И ты тоже.
— И кроме того, обязательно будешь блестящим адвокатом, как отец.
— Ты не хотела бы куда-нибудь пойти в следующую субботу?
— Что?! — охнула Мередит, неприлично вытаращив глаза. — То есть, — поспешно попыталась она исправить положение, — с твоей стороны было так мило пригласить меня, но отец позволит мне встречаться с мальчиками только с шестнадцати лет.
— Спасибо за то, что нашла способ не обидеть меня.
— Но я сказала правду! — горячо возразила Мередит и тут же забыла обо всем, потому что один из приятелей Розмари Рейнолдс «отбил» ее у брата, и тот уже направился было к дверям зала.
— Прости, Стюарт, — с отчаянием пробормотала девочка, — но мне нужно кое-что отдать Паркеру!
Не замечая, что привлекает внимание окружающих, явно забавляющихся странной сценой, Мередит почти побежала за Паркером и настигла его в тот момент, когда он уже был готов покинуть зал вместе с друзьями. Молодые люди с любопытством смотрели на нее, словно на непонятное насекомое, неожиданно залетевшее в окно, но улыбка Паркера была теплой и неподдельно дружелюбной:
— Привет, Мередит. Хорошо проводишь время? Мередит кивнула, надеясь, что он вспомнит свое обещание потанцевать с ней, и тут же с упавшим сердцем поняла: Паркер просто вежливо дожидается, пока она заговорит, а у нее не находится слов. Жаркий румянец смущения разлился по щекам, как только девушка с ужасом поняла, что глазеет на него в благоговейном молчании.
— Мне… мне нужно отдать тебе это, — пробормотала она наконец дрожащим, перепуганным голосом, лихорадочно шаря в сумочке. — То есть это отец велел передать…
Она вытащила конверт с билетами в оперу и поздравительной открыткой, но зацепила уголком за ожерелье, и жемчуг белоснежным ручейком пролился на пол. Мередит поспешно нагнулась, но Паркер успел чуть раньше, и они с размаха столкнулись лбами.
— Прости, — выпалила она, услыхав, как охнул Паркер.
Мередит судорожно выпрямилась, но в этот момент по полу покатился тюбик губной помады, и Джонатан Соммерс, один из друзей Паркера, наклонился, чтобы подобрать его.
— Почему бы тебе просто не перевернуть сумочку, чтобы мы смогли сразу все поднять? — пошутил он, обдавая ее парами спиртного.
Мередит, сгорая со стыда, слушала смешки собравшихся вокруг гостей мисс Эппингем и, осознав, что кажется еще более неповоротливой и неуклюжей, чем всегда, протянула конверт Паркеру, сунула помаду и жемчуг в сумочку и отвернулась, смаргивая непрошеные слезы. Пора уходить, и как можно скорее. Но Паркер неожиданно вспомнил о данном ей обещании.
— Как насчет танца, который я у тебя просил? — добродушно усмехнулся он.
Мередит круто развернулась, и несчастное личико мгновенно осветилось радостью;
— Ах, это… совсем забыла. А ты хочешь? Я имею в виду танцевать?
— Это лучшее приглашение из всех, которые я получил за весь вечер, — галантно ответил молодой человек.
Как только музыканты заиграли «Зачарованная, заколдованная, завороженная», Мередит очутилась в объятиях Паркера и поняла, что мечта стала реальностью. Под пальцами скользила гладкая ткань смокинга, бугрились мышцы плеч. От него исходил горьковатый, восхитительный запах одеколона, и к тому же Паркер оказался великолепным танцором. Мередит была так безнадежно влюблена, что немедленно выложила свои мысли вслух:
— Ты прекрасный танцор.
— Спасибо.
— И чудесно выглядишь в смокинге. Паркер негромко хмыкнул, и Мередит откинула голову, наслаждаясь теплом его улыбки, греясь в лучах этих волшебных глаз.
— Ты тоже очень мила, — заметил он. Чувствуя, как лицо заливает горячая краска, она поспешно отвела глаза. К сожалению, цветок от резких движений выскользнул из заколки и теперь смешно болтался на плече, свисая с поломанного стебелька.
Мередит, лихорадочно пытаясь сказать что-нибудь остроумное и оригинальное, откинула голову и весело спросила:
— Хорошо проводишь каникулы?
— Очень, — кивнул он, снова и снова невольно поглядывая на ее плечо, где трепыхался цветок. — А ты?
— Тоже, — ответила Мередит, чувствуя себя невыразимо неловкой и неповоротливой.
Руки Паркера опустились в то мгновение, как музыка смолкла, и он, с улыбкой попрощавшись, пошел к выходу. Мередит поспешно обернулась и заметила в зеркальной стене свое отражение. Увидев поникший цветок, она быстро сжала его в кулаке, надеясь, что он упал только сейчас.
Стоя в очереди за пальто, девочка оцепенело разглядывала стиснутый в пальцах цветок, страшась, что он свисал с ее волос во время танца с Паркером. Она взглянула на стоявшую рядом девочку, и та, словно прочитав ее мысли, кивнула:
— Ну да, он так и висел, пока ты танцевала.
— Я именно этого и боялась.
Соседка сочувственно улыбнулась, и Мередит вспомнила ее имя. Брук. Брук Моррисон. Мередит всегда считала ее неплохой девчонкой.
— В какую школу ты собираешься поступать на следующий год? — спросила Брук.
— Бенсонхерст, в Вермонте.
— Бенсонхерст? — повторила Брук, сморщив носик. — Это в страшной глуши и к тому же там строгости хуже, чем в тюрьме. Моя бабушка училась в Бенсонхерсте.
— И моя тоже, — подавленно вздохнула Мередит, сожалея, что отец так настаивал именно на этой школе.
Мередит открыла дверь своей спальни и увидела, что Лайза и миссис Эллис мирно дремлют в креслах.
— Ну? — вскочила Лайза, услыхав шорох. — Как все прошло?
— Великолепно! — фыркнула Мередит, состроив гримасу. — Если не считать того, что когда я передавала Паркеру билеты, из моей сумочки вывалилось все, что там было. Кроме того, я беспрестанно болтала и выложила ему, как он прекрасно выглядит и какой хороший танцор.
Она плюхнулась в кресло, с которого встала Лайза, и только сейчас сообразила, что оно стоит не на привычном месте. Собственно говоря, вся комната разительно изменилась.
— Как тебе? Нравится? — спросила Лайза с бесшабашной улыбкой, заметив удивленно-радостный взгляд подруги.
Она не только переставила мебель, но и разделила букет искусственных цветов и пришпилила их к бантам, прикрепляющим полог к столбикам. Комнатные цветы в горшках, принесенные со всего дома, совершенно преобразили аскетическую комнату, придав ей женственную атмосферу.
— Лайза, ты изумительна!
— Верно, — широко улыбнулась та. — И миссис Эллис помогла.
— Я, — запротестовала экономка, — только достала растения, а все остальное сделала Лайза. Надеюсь, ваш отец не будет возражать, — смущенно добавила она, вставая, чтобы уйти. Девочки остались одни.
— Я надеялась, что твой отец заглянет сюда, — призналась Лайза. — Знаешь, я даже приготовила потрясную речь. Хочешь послушать?
Мередит ответила ей улыбкой и кивнула. Лайза, положительно излучая безупречное воспитание и блистая безукоризненной дикцией, начала:
— Добрый вечер, мистер Бенкрофт. Я подруга Мередит, Лайза Понтини. Я намереваюсь стать дизайнером по интерьерам, а пока практикуюсь здесь. Надеюсь, вы не возражаете, сэр?
Произношение было таким идеальным, что Мередит рассмеялась:
— Не знала, что ты собираешься стать дизайнером по интерьерам.
Лайза окинула ее презрительным взглядом:
— Мне повезет, если сумею окончить высшую школу, а уж о колледже и интерьерах приходится только мечтать. У нас нет денег на колледж. — И благоговейно объявила:
— Миссис Эллис сказала, что твой отец тот самый Бенкрофт из «Бенкрофт энд компани». Он что, сейчас в деловой поездке?
— Нет, на ужине с членами совета директоров, — объяснила Мередит и, предположив, что подруга будет потрясена принципами работы огромной корпорации, продолжила:
— Повестка дня, можно сказать, волнующая. Двое директоров считают, что компания должна расширить деятельность, открыв филиалы в других городах. Главный бухгалтер утверждает, что это приведет к повышенному налогообложению, зато заведующий отделом закупок настаивает, что небольшие дополнительные расходы позволят значительно увеличить прибыль.
— Для меня все это сплошное мумбо-юмбо, — отмахнулась Лайза, не сводя глаз с разросшейся китайской розы в углу комнаты. Немного подумав, она подвинула растение на несколько футов вперед, и эффект получился поистине поразительный.
— А какую высшую школу ты выберешь? — спросила Мередит, восхищаясь преображенной спальней и думая о том, как несправедливо, что Лайза не может поступить в колледж и применить на деле свои многочисленные таланты.
— Киммерлинг, — ответила Лайза. Мередит поморщилась. Она проезжала Киммерлинг по пути в школу Святого Стефана, здание которой было хотя и старым, но содержалось в идеальном порядке. Киммерлинг был уродливой, захламленной городской средней школой, все ученики которой выглядели оборванцами, с малых лет повидавшими неприглядные стороны жизни. Отец Мередит постоянно подчеркивал, что настоящее образование можно получить только в превосходных учебных заведениях.
Несколько часов спустя после того, как Лайза заснула, в голове Мередит родилась идея, и девушка начала обдумывать каждую деталь более тщательно, чем что-либо в жизни… если, конечно, не считать воображаемых свиданий с Паркером.
Глава 5
— Гораздо лучше, — решила она, воспрянув духом. Если не щуриться и освещение к тому же будет не слишком ярким, по крайней мере, есть шанс, что Паркер может даже посчитать ее хорошенькой.
Ученики мисс Эппингем, собравшиеся за дверями бального зала, перекликались, здоровались друг с другом и собирались группами, но никто не махнул Мередит рукой, не назвал по имени, не сказал: «Надеюсь, за ужином мы сядем вместе, хорошо?»
Но Мередит понимала, что в этом нет их вины. Прежде всего, многие были знакомы с детства, их родители были друзьями, они часто ходили друг к другу на дни рождения и в гости. Чикагское общество гордилось собственной исключительностью и замкнутостью — чужаки в высший свет не допускались, поэтому взрослые, с одной стороны, стремились сохранить атмосферу эксклюзивное(tm) и снобизма, а с другой — делали все, чтобы их дети были допущены в этот тесный круг. Единственным отступником от этих принципов был отец Мередит; правда, он тоже хотел, чтобы дочь заняла подобающее ей место в обществе, но не желал, чтобы ее развращали те дети, родители которых были более снисходительны.
Мередит, однако, без труда прошла первое испытание — цепочку встречающих — и проследовала к банкетным столам. Поскольку около каждого прибора лежали карточки с выгравированными именами, девочка незаметно надела очки и начала всматриваться в каждую карточку. Наконец у третьего столика она прочитала свое имя и обнаружила, что должна сидеть с Кимберли Джерролд и Стейси Фитцхьюг — девочками, представлявшими «эльфов» на рождественском спектакле в госпитале.
— Здравствуй, Мередит, — хором объявили они, глядя на нее с чем-то вроде веселой снисходительности, неизменно заставляющей ее чувствовать себя неуклюжей и застенчивой.
Выполнив положенные по этикету обязанности, девочки тут же переключили внимание на мальчиков, сидевших между ними. Третьей была младшая сестра Паркера, Розмари, безразлично кивнувшая в направлении Мередит и тут же прошептавшая что-то «кавалеру», который, смеясь, искоса глянул на вновь прибывшую гостью.
Молча подавив неприятную убежденность в том, что Розмари говорила о ней, Мередит с деланной веселостью огляделась, притворяясь, что заинтересовалась яркими рождественскими украшениями. Стул справа, как она позже обнаружила, остался пустым, поскольку приглашенный молодой человек внезапно заболел гриппом, и Мередит в который раз оказалась в неловком положении, оставшись без пары.
Ужин медленно продолжался, блюдо за блюдом, и Мередит каждый раз механически выбирала нужные нож и вилку из тех одиннадцати, что были разложены около тарелки. Подобные торжественные обеды и ужины были вполне привычны для нее, как и для остальных учеников мисс Эппингем, поэтому у нее даже не было ни малейших причин отвлечься и забыть о чувстве неловкости, терзавшем ее, пока остальные были поглощены обсуждением последних фильмов.
— Ты видела его, Мередит? — спросил Стивен Мормон, следуя строгим правилам мисс Эппингем, гласившим, что за столом необходимо вовлекать в беседу всех и каждого.
— Нет. Боюсь, что… нет.
К счастью, от остальных пояснений ее избавили звуки музыки. Оркестр начал играть, и смежная перегородка поползла вверх — знак того, что ужинающие должны с достоинством закончить разговоры и торжественно направиться в бальный зал.
Паркер пообещал приехать на танцы, и поскольку его сестра ужинала здесь, Мередит была уверена, что он сдержит слово. Кроме того, его студенческое братство веселилось на вечеринке в одном из соседних залов, так что он наверняка был в отеле. Девочка встала, пригладила волосы, втянула живот и шагнула за остальными.
Следующие два часа мисс Эппингем выполняла свой долг, «вращаясь» среди гостей и делая все, чтобы у каждого был партнер для танцев и бесед, и девочка несколько раз замечала, как директриса отправляла к ней явно сопротивляющихся мальчиков со строгим наказом пригласить Мередит на танец.
К одиннадцати часам большинство приглашенных разбились на небольшие компании, и почти никому уже не хотелось танцевать, возможно, потому, что оркестр играл только старомодные танцы. На площадке осталось всего четыре пары, и среди них Мередит и ее кавалер Стюарт Уитмор, оживленно объясняющий, как собирается достичь заветной цели — поступить на работу в юридическую фирму отца. Как и сама Мередит, он был неглуп, не отличался легкомыслием и нравился ей больше остальных мальчиков, особенно потому, что Стюарт хотел танцевать с ней. Однако слушала она его вполуха, не отрывая взгляда от двери, поэтому успела заметить, как на пороге появился Паркер в сопровождении трех приятелей по колледжу. Горло девочки перехватило, сердце судорожно забилось при виде элегантного неотразимо-красивого молодого человека в черном смокинге, с густыми, светлыми, выгоревшими на солнце волосами и загорелым лицом. Рядом с ним любой юнец в зале, даже его приятели, выглядели незначительными и непримечательными.
Заметив, что Мередит неожиданно застыла, Стюарт прервал бесконечное перечисление требований к поступающим на юридический факультет и проследил за направлением ее взгляда.
— О… брат Розмари явился! — пробормотал он.
— Вижу, — кивнула Мередит, не сознавая, как мечтательно звучит ее голос.
Зато Стюарт, отлично все расслышавший, поморщился:
— И что такого есть в этом Паркере Рейнолдсе, почему все девчонки тут же теряют голову и начинают задыхаться от счастья? Неужели лишь потому, что он старше, выше и куда лучше умеет заговаривать зубы, ты предпочтешь его мне?
— Не стоит так себя принижать, — с рассеянным чистосердечием посоветовала Мередит, наблюдая, как Паркер пересекает зал, чтобы пригласить сестру на обязательный танец, — Ты очень умный и очень хороший.
— И ты тоже.
— И кроме того, обязательно будешь блестящим адвокатом, как отец.
— Ты не хотела бы куда-нибудь пойти в следующую субботу?
— Что?! — охнула Мередит, неприлично вытаращив глаза. — То есть, — поспешно попыталась она исправить положение, — с твоей стороны было так мило пригласить меня, но отец позволит мне встречаться с мальчиками только с шестнадцати лет.
— Спасибо за то, что нашла способ не обидеть меня.
— Но я сказала правду! — горячо возразила Мередит и тут же забыла обо всем, потому что один из приятелей Розмари Рейнолдс «отбил» ее у брата, и тот уже направился было к дверям зала.
— Прости, Стюарт, — с отчаянием пробормотала девочка, — но мне нужно кое-что отдать Паркеру!
Не замечая, что привлекает внимание окружающих, явно забавляющихся странной сценой, Мередит почти побежала за Паркером и настигла его в тот момент, когда он уже был готов покинуть зал вместе с друзьями. Молодые люди с любопытством смотрели на нее, словно на непонятное насекомое, неожиданно залетевшее в окно, но улыбка Паркера была теплой и неподдельно дружелюбной:
— Привет, Мередит. Хорошо проводишь время? Мередит кивнула, надеясь, что он вспомнит свое обещание потанцевать с ней, и тут же с упавшим сердцем поняла: Паркер просто вежливо дожидается, пока она заговорит, а у нее не находится слов. Жаркий румянец смущения разлился по щекам, как только девушка с ужасом поняла, что глазеет на него в благоговейном молчании.
— Мне… мне нужно отдать тебе это, — пробормотала она наконец дрожащим, перепуганным голосом, лихорадочно шаря в сумочке. — То есть это отец велел передать…
Она вытащила конверт с билетами в оперу и поздравительной открыткой, но зацепила уголком за ожерелье, и жемчуг белоснежным ручейком пролился на пол. Мередит поспешно нагнулась, но Паркер успел чуть раньше, и они с размаха столкнулись лбами.
— Прости, — выпалила она, услыхав, как охнул Паркер.
Мередит судорожно выпрямилась, но в этот момент по полу покатился тюбик губной помады, и Джонатан Соммерс, один из друзей Паркера, наклонился, чтобы подобрать его.
— Почему бы тебе просто не перевернуть сумочку, чтобы мы смогли сразу все поднять? — пошутил он, обдавая ее парами спиртного.
Мередит, сгорая со стыда, слушала смешки собравшихся вокруг гостей мисс Эппингем и, осознав, что кажется еще более неповоротливой и неуклюжей, чем всегда, протянула конверт Паркеру, сунула помаду и жемчуг в сумочку и отвернулась, смаргивая непрошеные слезы. Пора уходить, и как можно скорее. Но Паркер неожиданно вспомнил о данном ей обещании.
— Как насчет танца, который я у тебя просил? — добродушно усмехнулся он.
Мередит круто развернулась, и несчастное личико мгновенно осветилось радостью;
— Ах, это… совсем забыла. А ты хочешь? Я имею в виду танцевать?
— Это лучшее приглашение из всех, которые я получил за весь вечер, — галантно ответил молодой человек.
Как только музыканты заиграли «Зачарованная, заколдованная, завороженная», Мередит очутилась в объятиях Паркера и поняла, что мечта стала реальностью. Под пальцами скользила гладкая ткань смокинга, бугрились мышцы плеч. От него исходил горьковатый, восхитительный запах одеколона, и к тому же Паркер оказался великолепным танцором. Мередит была так безнадежно влюблена, что немедленно выложила свои мысли вслух:
— Ты прекрасный танцор.
— Спасибо.
— И чудесно выглядишь в смокинге. Паркер негромко хмыкнул, и Мередит откинула голову, наслаждаясь теплом его улыбки, греясь в лучах этих волшебных глаз.
— Ты тоже очень мила, — заметил он. Чувствуя, как лицо заливает горячая краска, она поспешно отвела глаза. К сожалению, цветок от резких движений выскользнул из заколки и теперь смешно болтался на плече, свисая с поломанного стебелька.
Мередит, лихорадочно пытаясь сказать что-нибудь остроумное и оригинальное, откинула голову и весело спросила:
— Хорошо проводишь каникулы?
— Очень, — кивнул он, снова и снова невольно поглядывая на ее плечо, где трепыхался цветок. — А ты?
— Тоже, — ответила Мередит, чувствуя себя невыразимо неловкой и неповоротливой.
Руки Паркера опустились в то мгновение, как музыка смолкла, и он, с улыбкой попрощавшись, пошел к выходу. Мередит поспешно обернулась и заметила в зеркальной стене свое отражение. Увидев поникший цветок, она быстро сжала его в кулаке, надеясь, что он упал только сейчас.
Стоя в очереди за пальто, девочка оцепенело разглядывала стиснутый в пальцах цветок, страшась, что он свисал с ее волос во время танца с Паркером. Она взглянула на стоявшую рядом девочку, и та, словно прочитав ее мысли, кивнула:
— Ну да, он так и висел, пока ты танцевала.
— Я именно этого и боялась.
Соседка сочувственно улыбнулась, и Мередит вспомнила ее имя. Брук. Брук Моррисон. Мередит всегда считала ее неплохой девчонкой.
— В какую школу ты собираешься поступать на следующий год? — спросила Брук.
— Бенсонхерст, в Вермонте.
— Бенсонхерст? — повторила Брук, сморщив носик. — Это в страшной глуши и к тому же там строгости хуже, чем в тюрьме. Моя бабушка училась в Бенсонхерсте.
— И моя тоже, — подавленно вздохнула Мередит, сожалея, что отец так настаивал именно на этой школе.
Мередит открыла дверь своей спальни и увидела, что Лайза и миссис Эллис мирно дремлют в креслах.
— Ну? — вскочила Лайза, услыхав шорох. — Как все прошло?
— Великолепно! — фыркнула Мередит, состроив гримасу. — Если не считать того, что когда я передавала Паркеру билеты, из моей сумочки вывалилось все, что там было. Кроме того, я беспрестанно болтала и выложила ему, как он прекрасно выглядит и какой хороший танцор.
Она плюхнулась в кресло, с которого встала Лайза, и только сейчас сообразила, что оно стоит не на привычном месте. Собственно говоря, вся комната разительно изменилась.
— Как тебе? Нравится? — спросила Лайза с бесшабашной улыбкой, заметив удивленно-радостный взгляд подруги.
Она не только переставила мебель, но и разделила букет искусственных цветов и пришпилила их к бантам, прикрепляющим полог к столбикам. Комнатные цветы в горшках, принесенные со всего дома, совершенно преобразили аскетическую комнату, придав ей женственную атмосферу.
— Лайза, ты изумительна!
— Верно, — широко улыбнулась та. — И миссис Эллис помогла.
— Я, — запротестовала экономка, — только достала растения, а все остальное сделала Лайза. Надеюсь, ваш отец не будет возражать, — смущенно добавила она, вставая, чтобы уйти. Девочки остались одни.
— Я надеялась, что твой отец заглянет сюда, — призналась Лайза. — Знаешь, я даже приготовила потрясную речь. Хочешь послушать?
Мередит ответила ей улыбкой и кивнула. Лайза, положительно излучая безупречное воспитание и блистая безукоризненной дикцией, начала:
— Добрый вечер, мистер Бенкрофт. Я подруга Мередит, Лайза Понтини. Я намереваюсь стать дизайнером по интерьерам, а пока практикуюсь здесь. Надеюсь, вы не возражаете, сэр?
Произношение было таким идеальным, что Мередит рассмеялась:
— Не знала, что ты собираешься стать дизайнером по интерьерам.
Лайза окинула ее презрительным взглядом:
— Мне повезет, если сумею окончить высшую школу, а уж о колледже и интерьерах приходится только мечтать. У нас нет денег на колледж. — И благоговейно объявила:
— Миссис Эллис сказала, что твой отец тот самый Бенкрофт из «Бенкрофт энд компани». Он что, сейчас в деловой поездке?
— Нет, на ужине с членами совета директоров, — объяснила Мередит и, предположив, что подруга будет потрясена принципами работы огромной корпорации, продолжила:
— Повестка дня, можно сказать, волнующая. Двое директоров считают, что компания должна расширить деятельность, открыв филиалы в других городах. Главный бухгалтер утверждает, что это приведет к повышенному налогообложению, зато заведующий отделом закупок настаивает, что небольшие дополнительные расходы позволят значительно увеличить прибыль.
— Для меня все это сплошное мумбо-юмбо, — отмахнулась Лайза, не сводя глаз с разросшейся китайской розы в углу комнаты. Немного подумав, она подвинула растение на несколько футов вперед, и эффект получился поистине поразительный.
— А какую высшую школу ты выберешь? — спросила Мередит, восхищаясь преображенной спальней и думая о том, как несправедливо, что Лайза не может поступить в колледж и применить на деле свои многочисленные таланты.
— Киммерлинг, — ответила Лайза. Мередит поморщилась. Она проезжала Киммерлинг по пути в школу Святого Стефана, здание которой было хотя и старым, но содержалось в идеальном порядке. Киммерлинг был уродливой, захламленной городской средней школой, все ученики которой выглядели оборванцами, с малых лет повидавшими неприглядные стороны жизни. Отец Мередит постоянно подчеркивал, что настоящее образование можно получить только в превосходных учебных заведениях.
Несколько часов спустя после того, как Лайза заснула, в голове Мередит родилась идея, и девушка начала обдумывать каждую деталь более тщательно, чем что-либо в жизни… если, конечно, не считать воображаемых свиданий с Паркером.
Глава 5
На следующее утро Фенвик отвез Лайзу домой, а Мередит спустилась в столовую, где отец ожидал ее за накрытым столом, читая газету. В обычный день она с любопытством расспросила бы его, чем кончилось вчерашнее совещание, но сегодня на уме у девушки было совсем другое.
Усевшись на место, она поздоровалась и начала сложную игру, пока внимание отца было приковано к газете.
— Разве не ты всегда говорил, что хорошее образование жизненно важно? — спросила Мередит и, когда отец рассеянно кивнул, продолжала:
— И не ты ли считаешь, что городские школы сильно перегружены и уровень обучения в них не слишком высок?
— Да, — ответил Филип, снова кивнув.
— И не ты ли как-то обмолвился, что семья Бенкрофтов вот уже много лет делает пожертвования Бенсонхерсту?
— Угу, — пробурчал отец, переворачивая страницу.
— Послушай, — объяснила Мередит, стараясь сдерживать нарастающее возбуждение, — в школе есть одна ученица — чудесная девочка из набожной семьи. Она очень умна и талантлива. Хочет стать дизайнером по интерьерам, но приходится поступать в Киммерлинг, потому что родителям не на что послать ее в приличную школу. Разве это не позор?
— М-м-м-м, — согласился Филип, хмурясь при виде статьи о Ричарде Дейли: демократы не входили в число его любимцев.
— Правда ведь, это настоящая трагедия, когда такой талант, и ум, и честолюбие… все пропадает зря…
Отец поднял глаза от газеты и с неожиданным вниманием начал рассматривать дочь. В сорок два года он выглядел привлекательным, элегантным мужчиной с резковатыми манерами, пронизывающими голубыми глазами и каштановыми, седеющими на висках волосами.
— И что ты предлагаешь, Мередит?
— Стипендию. Если Бенсонхерст не пожелает выделить ей стипендию, может, ты попросишь их воспользоваться деньгами, которые фонд для этого предназначил?
— И я также должен указать, что стипендия предназначается специально для девушки, о которой ты упомянула, не так ли?
Он придавал словам Мередит такое значение, словно та предлагала нечто крайне неэтичное, но она уже знала, что отец считал нужным использовать могущество и связи, когда и где только возможно, поскольку это служит его целям. Он тысячу раз утверждал, что именно для этого и существует власть.
Мередит медленно кивнула, улыбаясь глазами:
— Да.
— Понимаю.
— Ты никогда не найдешь человека, более заслуживающего этой стипендии, — взволнованно настаивала дочь. — И, — добавила Мередит, словно по вдохновению, — если мы ничего не сделаем для Лайзы, она, возможно, закончит пособием по безработице.
Социальное обеспечение было предметом, вызывающим крайне отрицательную реакцию отца. Мередит отчаянно хотелось рассказать ему побольше о Лайзе, о том, как много значит для нее эта дружба, но какое-то шестое чувство предостерегало не делать этого. В прошлом отец так чрезмерно опекал ее, что ни один ребенок не удовлетворял его стандартам и не был достоин стать постоянным компаньоном дочери по играм. Он скорее посчитает, что Лайза достойна получить стипендию, чем позволит ей стать подругой Мередит.
— Ты напоминаешь мне бабушку Бенкрофт, — задумчиво протянул он наконец. — Она часто проявляла подобный интерес к достойным, но менее удачливым особам.
Угрызения совести на миг болью отозвались в сердце Мередит, поскольку мотивы ее ходатайства за Лайзу были столь же эгоистичны, сколь и благородны, но следующие слова заставили Мередит обо всем забыть:
— Позвони завтра моей секретарше. Дай ей сведения об этой девушке и попроси напомнить мне позвонить в Бенсонхерст.
Последующие три недели Мередит ждала, сгорая от нетерпения, боясь признаться Лайзе в своих замыслах, потому что не хотела заранее разочаровывать подругу, но в то же время не могла поверить, что администрация Бенсонхерста может отказать отцу. Наступили времена, когда американских девушек посылали в Швейцарию и Францию, а не только в Вермонт, и уж точно не в Бенсонхерст с его холодными каменными дортуарами, по которым гуляли сквозняки, с чрезмерно строгими правилами и жестким расписанием. Конечно, школа уже не так переполнена, как раньше, следовательно, они не рискуют оскорбить важного попечителя.
На следующей неделе прибыло письмо из Бенсонхерста, и Мередит нетерпеливо переминалась возле кресла отца, пока тот разрезал конверт.
— Тут говорится, — наконец объявил он, — что они предоставляют мисс Понтини стипендию на основании ее выдающихся успехов в учебе и по ходатайству семьи Бенкрофт..
Мередит испустила совершенно неподобающий леди радостный вопль, за что отец, прежде чем продолжить, наградил ее ледяным взглядом:
— Стипендия покроет расходы по ее обучению, питанию и жилью. Дорога в Вермонт и деньги на карманные расходы — ее забота.
Мередит прикусила губу: об этом она не подумала. Но ее план прекрасно удался; позже она обязательно что-нибудь сообразит. Может, стоит убедить отца, что они поедут на машине, тогда Лайза сможет отправиться в Вермонт с ней.
На следующий день Мередит захватила в школу все проспекты из Бенсонхерста вместе с письмом о стипендии. Уроки, казалось, длились целую вечность, но наконец они очутились в кухне Понтини. Мать Лайзы хлопотала, выкладывая на стол воздушные итальянские пирожные с кремом и взбитым творогом.
— Ты становишься такой же тощей, как Лайза, — заметила она, и Мередит послушно откусила кусочек пирожного, пытаясь одновременно открыть школьную сумку и достать письмо.
Чувствуя себя немного неловко в роли филантропа, она без умолку болтала о Бенсонхерсте, Вермонте и радостях путешествия и только потом объявила, что Лайза получает стипендию для учебы в школе.
На несколько мгновений в комнате воцарилась мертвая тишина. И Лайза и миссис Понтини, казалось, были не в силах осознать происходящее. Наконец Лайза медленно встала.
— Так я что, очередной объект благотворительности?! — разъяренно взорвалась она. — Кем ты, спрашивается, себя воображаешь?
Она вылетела через черный ход, и Мередит, едва успев опомниться, помчалась следом:
— Лайза! Я только пыталась помочь!
— Помочь? — огрызнулась подруга, наступая на нее. — Почему это ты посчитала, что я захочу сидеть в одном классе с кучей богатых снобов вроде тебя, которые будут взирать на меня сверху вниз, как на нищенку? Могу себе представить, целая школа избалованных стервоз, которые жалуются, что приходится перебиваться на тысячу долларов карманных денег, присылаемых им ежемесячно любящими папочками…
— Никто не узнает, что ты на стипендии, если сама не скажешь, — начала Мередит, но тут же побледнела от гнева и обиды:
— Не думала, что ты считаешь меня «богатым снобом» или «избалованной…. избалованной стервой».
— Послушай себя, не можешь слово «стерва» произнести, чтобы не поперхнуться! Подумаешь, святоша! Маменькина дочка!
— Это ты сноб, Лайза, не я, — возразила Мередит тихо, безнадежно. — Все видишь с точки зрения денег. Тебе не стоит беспокоиться о том, что не приживешься в Бенсонхерсте. Это я нигде и ни с кем не могу ужиться, с самого детства была белой вороной.
Она произнесла это со спокойным достоинством, доставившим бы огромное удовольствие отцу, если бы он слышал дочь, и, повернувшись, вышла на улицу.
Фенвик ждал у дверей дома Понтини. Мередит скользнула на заднее сиденье машины. Наконец она поняла: именно в ней самой крылось что-то, мешавшее людям чувствовать себя непринужденно в ее присутствии, невзирая на их положение в обществе. До девушки просто не доходило, что тонкость души и повышенная чувствительность возбуждали неприязнь других детей, стремившихся держаться подальше от нее. Зато Лайза осознавала эти редкие качества натуры Мередит. Девушка испытывала одновременно ненависть к ней, вздумавшей разыгрывать крестную-фею, и презрение к себе за вопиюще несправедливое отношение к подруге.
Назавтра, на большой перемене, Мередит, усевшись на обычном месте и зябко закутавшись в пальто, ела яблоко и читала книгу. Уголком глаза девушка заметила идущую к ней Лайзу и намеренно сосредоточенно углубилась в чтение.
— Мередит, — нерешительно начала Лайза, — извини меня насчет вчерашнего.
— Все в порядке, — кивнула Мередит, не поднимая глаз. — Забудь.
— Знаешь, трудновато забыть, что вела себя по-свински в отношении самого доброго человека, которого когда-либо встречала.
Мередит взглянула на нее, потом на книгу и уже мягче, хотя и решительно ответила:
— Теперь это уже не важно. Но Лайза, садясь рядом на каменный выступ, упорно продолжала:
— Вчера я показала себя настоящей ведьмой по многим, хотя и дурацким, эгоистичным причинам. Жалела себя, потому что ты предложила мне фантастический шанс учиться в настоящей школе, избавиться, хотя бы на время, от всего этого. Но я прекрасно знала, что уехать ни за что не удастся. Понимаешь, ма нуждается в помощи по дому и с детишками, а если бы даже не так, все равно нужны деньги на дорогу в Вермонт и карманные расходы.
Мередит не приходило в голову, что мать не сможет или не захочет отпустить Лайзу, но ей казалось ужасно несправедливым, что миссис Понтини, родив восьмерых ребятишек, отводит Лайзе роль няньки.
— Я не подумала о том, что твои мать и отец могут не отпустить тебя. — призналась она, впервые за весь день прямо глядя на Лайзу. — То есть я всегда считала, что родители хотят, чтобы их дети получили хорошее образование, если возникает хоть какая-то возможность.
— Ты наполовину права, — заметила Лайза, — и только сейчас Мередит увидела, что подруга так и лопается от нетерпения выложить новости. — Ма ужасно обрадовалась. После твоего ухода она здорово поскандалила с отцом. Тот сказал, что девчонкам не обязательно учиться в дорогих школах только затем, чтобы потом выйти замуж и рожать детей. Ма замахнулась на него половником и заорала, что я достойна лучшей судьбы, и тут все и началось. Ма позвонила бабке, а та поговорила с тетками и дядьями, и все заявились к нам и тут же начали отстегивать денежки. Правда, только взаймы. Но я решила, что если буду работать в Бенсонхерсте как бешеная, смогу получить стипендию в колледже. А потом найду потрясную работу и верну долги.
Усевшись на место, она поздоровалась и начала сложную игру, пока внимание отца было приковано к газете.
— Разве не ты всегда говорил, что хорошее образование жизненно важно? — спросила Мередит и, когда отец рассеянно кивнул, продолжала:
— И не ты ли считаешь, что городские школы сильно перегружены и уровень обучения в них не слишком высок?
— Да, — ответил Филип, снова кивнув.
— И не ты ли как-то обмолвился, что семья Бенкрофтов вот уже много лет делает пожертвования Бенсонхерсту?
— Угу, — пробурчал отец, переворачивая страницу.
— Послушай, — объяснила Мередит, стараясь сдерживать нарастающее возбуждение, — в школе есть одна ученица — чудесная девочка из набожной семьи. Она очень умна и талантлива. Хочет стать дизайнером по интерьерам, но приходится поступать в Киммерлинг, потому что родителям не на что послать ее в приличную школу. Разве это не позор?
— М-м-м-м, — согласился Филип, хмурясь при виде статьи о Ричарде Дейли: демократы не входили в число его любимцев.
— Правда ведь, это настоящая трагедия, когда такой талант, и ум, и честолюбие… все пропадает зря…
Отец поднял глаза от газеты и с неожиданным вниманием начал рассматривать дочь. В сорок два года он выглядел привлекательным, элегантным мужчиной с резковатыми манерами, пронизывающими голубыми глазами и каштановыми, седеющими на висках волосами.
— И что ты предлагаешь, Мередит?
— Стипендию. Если Бенсонхерст не пожелает выделить ей стипендию, может, ты попросишь их воспользоваться деньгами, которые фонд для этого предназначил?
— И я также должен указать, что стипендия предназначается специально для девушки, о которой ты упомянула, не так ли?
Он придавал словам Мередит такое значение, словно та предлагала нечто крайне неэтичное, но она уже знала, что отец считал нужным использовать могущество и связи, когда и где только возможно, поскольку это служит его целям. Он тысячу раз утверждал, что именно для этого и существует власть.
Мередит медленно кивнула, улыбаясь глазами:
— Да.
— Понимаю.
— Ты никогда не найдешь человека, более заслуживающего этой стипендии, — взволнованно настаивала дочь. — И, — добавила Мередит, словно по вдохновению, — если мы ничего не сделаем для Лайзы, она, возможно, закончит пособием по безработице.
Социальное обеспечение было предметом, вызывающим крайне отрицательную реакцию отца. Мередит отчаянно хотелось рассказать ему побольше о Лайзе, о том, как много значит для нее эта дружба, но какое-то шестое чувство предостерегало не делать этого. В прошлом отец так чрезмерно опекал ее, что ни один ребенок не удовлетворял его стандартам и не был достоин стать постоянным компаньоном дочери по играм. Он скорее посчитает, что Лайза достойна получить стипендию, чем позволит ей стать подругой Мередит.
— Ты напоминаешь мне бабушку Бенкрофт, — задумчиво протянул он наконец. — Она часто проявляла подобный интерес к достойным, но менее удачливым особам.
Угрызения совести на миг болью отозвались в сердце Мередит, поскольку мотивы ее ходатайства за Лайзу были столь же эгоистичны, сколь и благородны, но следующие слова заставили Мередит обо всем забыть:
— Позвони завтра моей секретарше. Дай ей сведения об этой девушке и попроси напомнить мне позвонить в Бенсонхерст.
Последующие три недели Мередит ждала, сгорая от нетерпения, боясь признаться Лайзе в своих замыслах, потому что не хотела заранее разочаровывать подругу, но в то же время не могла поверить, что администрация Бенсонхерста может отказать отцу. Наступили времена, когда американских девушек посылали в Швейцарию и Францию, а не только в Вермонт, и уж точно не в Бенсонхерст с его холодными каменными дортуарами, по которым гуляли сквозняки, с чрезмерно строгими правилами и жестким расписанием. Конечно, школа уже не так переполнена, как раньше, следовательно, они не рискуют оскорбить важного попечителя.
На следующей неделе прибыло письмо из Бенсонхерста, и Мередит нетерпеливо переминалась возле кресла отца, пока тот разрезал конверт.
— Тут говорится, — наконец объявил он, — что они предоставляют мисс Понтини стипендию на основании ее выдающихся успехов в учебе и по ходатайству семьи Бенкрофт..
Мередит испустила совершенно неподобающий леди радостный вопль, за что отец, прежде чем продолжить, наградил ее ледяным взглядом:
— Стипендия покроет расходы по ее обучению, питанию и жилью. Дорога в Вермонт и деньги на карманные расходы — ее забота.
Мередит прикусила губу: об этом она не подумала. Но ее план прекрасно удался; позже она обязательно что-нибудь сообразит. Может, стоит убедить отца, что они поедут на машине, тогда Лайза сможет отправиться в Вермонт с ней.
На следующий день Мередит захватила в школу все проспекты из Бенсонхерста вместе с письмом о стипендии. Уроки, казалось, длились целую вечность, но наконец они очутились в кухне Понтини. Мать Лайзы хлопотала, выкладывая на стол воздушные итальянские пирожные с кремом и взбитым творогом.
— Ты становишься такой же тощей, как Лайза, — заметила она, и Мередит послушно откусила кусочек пирожного, пытаясь одновременно открыть школьную сумку и достать письмо.
Чувствуя себя немного неловко в роли филантропа, она без умолку болтала о Бенсонхерсте, Вермонте и радостях путешествия и только потом объявила, что Лайза получает стипендию для учебы в школе.
На несколько мгновений в комнате воцарилась мертвая тишина. И Лайза и миссис Понтини, казалось, были не в силах осознать происходящее. Наконец Лайза медленно встала.
— Так я что, очередной объект благотворительности?! — разъяренно взорвалась она. — Кем ты, спрашивается, себя воображаешь?
Она вылетела через черный ход, и Мередит, едва успев опомниться, помчалась следом:
— Лайза! Я только пыталась помочь!
— Помочь? — огрызнулась подруга, наступая на нее. — Почему это ты посчитала, что я захочу сидеть в одном классе с кучей богатых снобов вроде тебя, которые будут взирать на меня сверху вниз, как на нищенку? Могу себе представить, целая школа избалованных стервоз, которые жалуются, что приходится перебиваться на тысячу долларов карманных денег, присылаемых им ежемесячно любящими папочками…
— Никто не узнает, что ты на стипендии, если сама не скажешь, — начала Мередит, но тут же побледнела от гнева и обиды:
— Не думала, что ты считаешь меня «богатым снобом» или «избалованной…. избалованной стервой».
— Послушай себя, не можешь слово «стерва» произнести, чтобы не поперхнуться! Подумаешь, святоша! Маменькина дочка!
— Это ты сноб, Лайза, не я, — возразила Мередит тихо, безнадежно. — Все видишь с точки зрения денег. Тебе не стоит беспокоиться о том, что не приживешься в Бенсонхерсте. Это я нигде и ни с кем не могу ужиться, с самого детства была белой вороной.
Она произнесла это со спокойным достоинством, доставившим бы огромное удовольствие отцу, если бы он слышал дочь, и, повернувшись, вышла на улицу.
Фенвик ждал у дверей дома Понтини. Мередит скользнула на заднее сиденье машины. Наконец она поняла: именно в ней самой крылось что-то, мешавшее людям чувствовать себя непринужденно в ее присутствии, невзирая на их положение в обществе. До девушки просто не доходило, что тонкость души и повышенная чувствительность возбуждали неприязнь других детей, стремившихся держаться подальше от нее. Зато Лайза осознавала эти редкие качества натуры Мередит. Девушка испытывала одновременно ненависть к ней, вздумавшей разыгрывать крестную-фею, и презрение к себе за вопиюще несправедливое отношение к подруге.
Назавтра, на большой перемене, Мередит, усевшись на обычном месте и зябко закутавшись в пальто, ела яблоко и читала книгу. Уголком глаза девушка заметила идущую к ней Лайзу и намеренно сосредоточенно углубилась в чтение.
— Мередит, — нерешительно начала Лайза, — извини меня насчет вчерашнего.
— Все в порядке, — кивнула Мередит, не поднимая глаз. — Забудь.
— Знаешь, трудновато забыть, что вела себя по-свински в отношении самого доброго человека, которого когда-либо встречала.
Мередит взглянула на нее, потом на книгу и уже мягче, хотя и решительно ответила:
— Теперь это уже не важно. Но Лайза, садясь рядом на каменный выступ, упорно продолжала:
— Вчера я показала себя настоящей ведьмой по многим, хотя и дурацким, эгоистичным причинам. Жалела себя, потому что ты предложила мне фантастический шанс учиться в настоящей школе, избавиться, хотя бы на время, от всего этого. Но я прекрасно знала, что уехать ни за что не удастся. Понимаешь, ма нуждается в помощи по дому и с детишками, а если бы даже не так, все равно нужны деньги на дорогу в Вермонт и карманные расходы.
Мередит не приходило в голову, что мать не сможет или не захочет отпустить Лайзу, но ей казалось ужасно несправедливым, что миссис Понтини, родив восьмерых ребятишек, отводит Лайзе роль няньки.
— Я не подумала о том, что твои мать и отец могут не отпустить тебя. — призналась она, впервые за весь день прямо глядя на Лайзу. — То есть я всегда считала, что родители хотят, чтобы их дети получили хорошее образование, если возникает хоть какая-то возможность.
— Ты наполовину права, — заметила Лайза, — и только сейчас Мередит увидела, что подруга так и лопается от нетерпения выложить новости. — Ма ужасно обрадовалась. После твоего ухода она здорово поскандалила с отцом. Тот сказал, что девчонкам не обязательно учиться в дорогих школах только затем, чтобы потом выйти замуж и рожать детей. Ма замахнулась на него половником и заорала, что я достойна лучшей судьбы, и тут все и началось. Ма позвонила бабке, а та поговорила с тетками и дядьями, и все заявились к нам и тут же начали отстегивать денежки. Правда, только взаймы. Но я решила, что если буду работать в Бенсонхерсте как бешеная, смогу получить стипендию в колледже. А потом найду потрясную работу и верну долги.