Страница:
ваши духи, вы понимаете? Наверное, вы подействовали на них, как катализатор,
ведь ваша семья происходит отсюда."
"Это было так давно." Толли испытывал искушение рассказать Бомонту про
обыск в номере, про запах гари, про инициалы на ворсе ковра. Но это могло
все разрушить, поэтому он прикинулся, что сосредоточился на вождении. Вскоре
машина запрыгала на грунтовке, и он остановился на том же месте, что и
предыдущим днем.
Воздух был холодным и острым. Изморось все еще лежала во впадинах,
легкий туман плыл над водой разделенной островком реки. Толли почувствовал
небольшое напряжение, чистое предчувствие, когда увидел огрызок стены среди
чахлых деревьев на дальнем берегу. Он позволил Бомонту сделать парочку ее
фотографий, терпеливо дожидаясь, пока старик копошился с камерой и (надо же,
в наш электронный век) с экспонометром. Мороз позволил легко читать контуры
земли и Толли смог различить длинные полосы древней системы полей позади
пригорков, где располагалась деревня. Все было тихо и спокойно - уединение
подчеркнул проходящий поезд.
"Одинокое место", заметил Бомонт, жутковато вторя мыслям Толли. "Но
летом здесь не так уныло. Лютики повсюду, лодки на реке. Людям нравится
устраивать здесь пикники."
"Да? Знаете, титульно эта земля все еще числится за семейством. Здесь
было бы великолепное место для отеля, просто подумайте об этих руинах, как о
достопримечательностях."
"Здесь и так достаточно приятно", чопорно сказал Бомонт.
"Извините. Я забыл, что вы, англичане, не любите перемен."
"А вы, американцы, ничего другого не знаете, вот почему вы думаете, что
прошлое вымышлено, а не реально." Наверное, это говорилось в качестве
отпора, но он улыбнулся, и через секунду Толли заулыбался тоже.
Теперь они были среди разбросанных останков поместья. Бомонт
старательно нацелился и сделал снимок каминной трубы, потом поднял ворот
своей норфолкской куртки и спросил: "Хотите взглянуть на кладбище?"
"На кладбище? Ну, разве что взглянуть."
"Знаете, церковью пользуются несколько раз в году. Пойдемте, я покажу
могильные камни. Некоторые надписи весьма забавны."
Но вначале она повел Толли по ширящимся теням за церковь, где два
могильных камня стояли отдельно от других, их краткие надписи скрывал
лишайник. "Здесь лежат те бедняги, которые - причина хлопот, если верить
Марджори."
"Мне показалось, ваша жена сказала, что это женщина."
"Кто знает? Мне кажется, так несерьезно говорить. Просто здесь такое
место, профессор Толли, в этом-то и дело, а не только в том, кто здесь
похоронен. Знаете, в шахтах бывают галереи, где не хочется быть одному -
древние выработки, где чувствуешь себя очень странно. Шахтеры так же
суеверны, как моряки. Нравится это, или нет, но, похоже, кое-что из этого ко
мне пристало. Правда по поводу мест, а не духов."
Толли вспомнил инициалы на кухонном окне, потом вспомнил о номере в
гостинице. Как такое может сотворить какое-то ощущение места? Он сказал:
"Давайте посмотрим надписи, о которых вы говорили."
Толли нашел их не столько забавными, сколько простыми и трогательно
благочестивыми, почти мудрыми. Смерть не есть конец для этих людей, а только
промежуток, только долгий сон. Он оставил Бомонта фотографировать плиты и
взошел на крыльцо маленькой церквушки. Железная ручка двери была тугой,
потом поддалась, и дверь со скрипом отворилась.
Там было холоднее, чем снаружи. Толли задрожал, глядя на короткие ряды
скамеек по обе стороны от прохода, на простую кафедру, на занавешенный
алтарь за нею. Окна были узкими, их прорези оканчивались косо выложенными
кирпичами: норманнский стиль, хотя остекление уже викторианское. Ниже в
грубый камень стены были вставлены таблички: на одной перечислялись имена
убитых в Великой войне, пыльный маковый цветок торчал из железной держалки
под нею; вторая посвящалась обязанностям прихода викторианских времен.
Следующая была в память Альфреда Толли, сквайра прихода, и его жены
Эвангелины, оба скончались в один 1866 год. Это тогда сгорело поместье? Ниже
располагались другие памятные таблички его семейства, и когда Толли начал их
изучать, ему показалось, что скрипнула открывающаяся дверь. Он спросил:
"Сколько лет этому зданию, мистер Бомонт?"
Тишина. Толли оглянулся. Он был один. Дверь была закрыта.
И тогда он услышал далекий, продолжительный металлический скрип,
бешеный звук приближающейся катастрофы, а потом звук оборвался. Он учуял тот
же самый едкий сернистый запах, который почувствовал в номере отеля, и
какой-то голос произнес ниоткуда: "Никто из вас на помощь к ним не пойдет!
Пусть их спасают проклятые машины!"
Толли вцепился в край скамьи и укол занозы в ладонь привел его в
сознание. На первом шагу он запнулся, но потом побежал и, рванув дверь,
вырвался на блеклый дневной свет. Гравий заскрипел под его башмаками, и он
остановился, задыхаясь, чувствуя, как ломят зубы от холодного воздуха. Дверь
церкви осталась чуть приоткрытой на малую щелочку тьмы; Толли с трудом
оторвал от нее взгляд. Вблизи ворот в разросшейся живой изгороди Джеральд
Бомонт готовился сфотографировать очередной надгробный камень. Толли громко
спросил: "Вы только что слышали чего-нибудь?"
Клик. Бомонт оглянулся. "Вы о чем?"
Руки Толли дрожали, он никак не мог остановить эту дрожь и засунул их в
карманы своей куртки от Берберри. Он подумал, но только на секунду, о
магнитофоне, о спрятанном динамике...
Он сказал: "Я не знаю... Похоже... нет, забудьте. Может, пора
закругляться? Становится темно."
"Там в церкви есть памятные доски вашей семьи. Вы видели? Я захватил
вспышку и могу..."
Толли зашагал в сторону ворот: "Нет, нет, все. Поехали, ладно?"
Бомонт догнал его: "Вы в порядке? Выглядите так, словно получили шок."
"Нет, нет." Я не псих, подумал он. Не псих. Предположим, этот тип
что-то затевает, он и его жуткая жена. Но это тоже психоз. Он сказал:
"Наверное, маленький джет-лаг. Мне надо вернуться в отель, поспать немного."
Толли взглянул на развалины среди деревьев, наполовину ожидая увидеть
там тень фигуры. Ничего. Вдруг он почувствовал срочную необходимость бежать,
и уже в машине поразил Джеральда Бомонта, рванув рычаг и бешено завращав
колесами своего Фольксвагена, словно тинэйджер, жгущий резину по дороге к
дому своей девчонки.
Возле коттеджа Бомонтов Толли поблагодарил за съемки и пообещал
прислать копии.
"Я меня есть темная комната. Я могу сам проявить пленку, прямо сейчас,
если хотите."
"Очень любезно с вашей стороны, мистер Бомонт, но я могу сделать это в
городе."
"Что ж, в любом случае заходите, пока я буду разряжать камеру Марджори
приготовит вам чаю. Чай поможет снять ваш джет-лаг." Бомонт повернул ключ в
замке и открыл дверь, говоря: "Я запишу свой адрес на..." А потом он увидел,
как пес скребется в закрытую дверь кухни в дальнем конце коридора. "Билл!
Билл! Что не так, парень?"
Пес обернулся, завизжал и возобновил свою нетерпеливую работу, прижимая
нес к щелочке. Бомонт повернул ручку, дверь открылась, но только чуть-чуть.
Бомонт, заворчав, толкнул сильнее и тогда дверь со скрипом открылась и оба
увидели, что лежит за нею. Пес загавкал и прыгнул внутрь, чтобы полизать
руку своей хозяйки, которая распростерлась на полу.
После того, как Марджори Бомонт перевели из приемного покоя в палату,
ее муж последовал за санитаром, который покатил носилки к лифтам. Толли
спросил, где можно поесть, и его направили по длинному коридору и вверх по
лестнице в бар-закусочную, устроенную в слепом конце коридора. Однако,
кружочек сыра упал ему в желудок, словно пушечное ядро, а кофе, слега
маслянистый и с крупинками не растворившегося порошкового молока, пить было
невозможно.
Он посидел примерно час за маленьким пластмассовым столом,
прислушиваясь к болтовне людей вокруг, не принимая участие ни в одном из
разговоров. Один раз он отсутствующим взглядом заметил буквы, нарисованные
на рассыпанном сахарном песке, и торопливо стер их. Эти знаки были повсюду в
кухне, выведенные в рассыпанной муке и соли на полу, высохшим томатным соком
(они поначалу подумали, что это кровь) на столах и на окнах. Кто бы это ни
делал, казалось, он целенаправленно пытается что-то сообщить. Чьи-то
инициалы? Свои собственные? В любом случае, Толли больше не верил, что
Бомонты имеют какое-то отношение к беспорядку в номере отеля. Здесь что-то
другое.
Наконец, Бомонт с застывшим, страдальческим лицом протолкнулся сквозь
вращающиеся двери. Толли встал и встретил его на полпути. "Как она?"
"Сейчас спит. Они ей что-то дали."
Когда они шли к выходу, Толли сказал: "Вы понимаете, что произошло?"
"Она говорит, что кажется видела кого-то сквозь кухонное окно, но
больше ничего не помнит, а потом очнулась в больнице."
"Кого? Мужчину?"
"Она не может вспомнить, а я не стал давить. Ей надо отдохнуть."
"Извините."
"Здесь что-то другое. Как раз когда она засыпала, то пробормотала имя -
Орландо Ричардс. Вам оно что-нибудь говорит?"
"ОR!"
"Это я и подумал. А потом она сказала: "Один хочет покоя, другая
хуже"."
Толли придержал дверь для Джеральда Бомонта, прежде чем последовать за
ним на автостоянку. Воздух был холодный и темный: натриевые уличные огни
отбрасывали лужицы оранжевого света среди рядов запаркованных машин. Толли
сказал: "Я припоминаю, ваша жена сказала, что женщина сильнее, когда речь
идет о привидениях, но разве Орландо это не мужское имя?"
"Кажется. Это глубокие воды, профессор Толли." Джеральд Бомонт глядел
на Толли поверх его арендованной машины. Морщины на его тонком лице
подчеркивались оранжевым свечением, глубокие вертикальные складки, казалось,
опустили его рот вниз, глаза - как темные ямы. Он спросил: "Вы случайно не
католик?"
"Я никто. Вы о чем подумали, об экзорцизме? Не надо, папа ведь запретил
все это, разве нет? Самое лучшее - про все забыть."
"Как я могу теперь забыть, когда у меня жена в больнице? Вам-то хорошо,
вы можете просто сбежать. А нам придется жить с чем-то, что вы сильно
растревожили."
"Я? Но я же ничего не сделал, только приехал сюда."
"Ну, да", свирепо сказал Бомонт.
"Слушайте, если вы пойдете к священнику и скажите, что вашу жену
атакуют духи, вы думаете, он действительно вам поверит, в наши-то дни, в
нашем-то веке? Пусть все идет, как идет, мистер Бомонт", сказал Толли и
открыл дверцу.
Во время пятнадцати минут езды назад в Южный Хейстон оба обменялись
едва ли дюжиной слов. Молчание Джеральда Бомонта явно было обвинением, но
вместо вины Толли ощущал растущий гнев. Почему все это должно иметь к нему
какое-то отношение? Он не выбирал своих предков. В это верит Марджори
Бомонт, а не он - почему же обвиняют его? И все-таки, возле коттеджа он
спросил: "Вы в порядке?"
"Оставим это", коротко ответил Бомонт и выбрался из машины, потом
повесил голову и добавил: "Может быть, без вас все успокоится." Потом он
плотно захлопнул дверцу, прежде чем Толли смог ответить.
Один хочет покоя, другая хуже. Эти слова кружились в голове Толли,
словно сводящий с ума звонок, когда он ехал назад в Оксфорд. Хуже - скорее
всего означает месть. Оно перевернуло вверх дном его номер, дало знать свое
имя через Марджори Бомонт... и что дальше? Лучше всего было бы уехать в
Лондон на день раньше, туда оно за ним, конечно, не последует.
Однако в отеле Толли не захотелось возвращаться в угрожающий беспорядок
своего номера. Он рано поужинал в обеденном зале и засиделся над парой
скотчей в баре. Но в конце концов он не смог больше откладывать, ему надо
собираться, и если он сейчас не двинется, то в Лондоне не найдет пристанище.
Звук ключа, поворачивающегося в замочной скважине двери его номера, громко
прозвучал в пустом коридоре. Он подождал с полминуты, потом толкнул дверь.
Нащупывая выключатель, он пережил гнусный момент, вспоминая некий
отчет, явно самую короткую в мире историю о привидениях, о том, как некто
проснулся в испуге и начал нащупывать спички, чтобы зажечь свечу... и
почувствовал, как кто-то вкладывает их ему в руку. Свет зажегся.
Комната была такой, какой и должна: его кейс на своем месте, покрывала
на постели аккуратно разглажены, один кончик отогнут и шоколадная монетка,
словно золотой медальон, пришпилена на пухлой подушке. Конечно же, заходила
горничная. Даже инициалы, выдавленные на ворсе ковра, удалены пылесосом. Он
подошел к постели и поднял трубку, чтобы позвонить администратору.
И двадцать минут спустя гневно грохнул ее обратно. Он попытался
получить номер в отеле, куда забронировался на завтра - неудачно. И в
полудюжине других мест, куда он пробовал позвонить, тоже никакой удачи.
Администратор предложил попытаться найти место в дешевых ночлежках - только
стол и постель - и Толли вышел из себя.
"Мне нужно нормальное место, а не второсортная ночлежка. В чем,
собственно, проблема?"
"Боюсь, это Рождество, сэр."
"Не говорите мне, что нет мест на постоялом дворе", сказал Толли и
грохнул трубкой. Что ж, вероятно, здесь он в безопасности. Он проверил,
закрыто ли окно, и снова спустился в бар, где провел пару часов в разговорах
с женатой парой из Айдахо - она совершенствовалась в архитектуре и была в
своей стихии, в то время как ее муж полусерьезно ворчал на плохой сервис, на
ужасный водопровод, на мусор повсюду... короче, на нехватку всего комфорта,
который воистину цивилизованная страна может себе позволить в эту последнюю
четверть двадцатого столетия. Толли соглашался со всем, задумчиво
разглядывая глубокую долину между грудями женщины (слава богу, декольте
снова в моде) и с жадностью заглатывая с полдюжины двойных скотчей. Под
конец, затуманенный от выпитого и от подавленной похоти, он взобрался
обратно в номер, вспомнив лишь тогда, когда уже заваливался в постель, что
ему не стоило оставаться здесь. Но разогретый скотчем - голландской
храбростью - он даже выключил свет.
И проснулся от телефона, верещащего возле постели. Он нащупал
выключатель, схватил трубку. "Вам звонок, сэр", сказал администратор, потом
раздался щелчок и голос Джеральда Бомонта произнес: "Профессор Толли?"
"Конечно." Было полседьмого утра. Толли чувствовал так, словно его зубы
натерты пеплом, желудок жгло огнем.
"Слушайте, профессор, я не хотел вам звонить, но мне больше не к кому
обратиться. А вы и так во все вовлечены, понимаете? Это Марджори. Она
покинула больницу."
"Выписали? Несколько рановато..."
"Не выписали. Когда полчаса назад медсестра принесла ей завтрак, то
обнаружила, что Марджори ушла. Забрала свою одежду. Я думаю, вы понимаете,
куда она пошла, профессор."
Толли, мгновенно протрезвев, сказал: "Разве не лучше позвонить в
полицию?"
"И рассказать, что она обуреваема демоном? Они же прогонят меня. Но я
бы мог им кое-что рассказать, если б получил кое-какую поддержку, да у меня
все еще эти ваши фотографии Стипл-Хейстона. Вы должны взять на себя немного
ответственности, разве не так?"
"Я понимаю, что вы хотите мне сказать, мистер Бомонт."
Голос Бомонта сказал: "Я уверен, что когда ее найду, она придет в себя.
Но нужен кто-то знакомый, вот и все."
"Если вы реально думаете, что она там, мне не нравится, что вы
собираетесь туда в одиночку."
"Я отправляюсь туда немедленно. И надеюсь увидеть вас."
"Я же сказал, что приду, черт побери!" Но в трубке были только гудки
разрыва связи.
Больше, чем хилые угрозы Бомонта, последствия вчерашнего вечернего
запоя повлекли Толли вниз в арендованную машину и далее по дороге на север
от Оксфорда. К тому времени, когда он запрыгал по грубой грунтовке в сторону
Стипл-Хейстона, страх начал тучами заволакивать его легкомысленное
безрассудство, но было уже слишком поздно поворачивать.
Там, в конце дороги, уже стояла маленькая машина, и ворота в изгороди
были открыты. Толли позвал Бомонта. Тьма приняла его голос и проглотила его.
Кожа его покрылась мурашками, он выбирал путь по земле, иней хрустел под
башмаками. Стоял резкий холод, рассвет серым комом выделил насыпь железной
дороги.
Толли прошел четверть расстояния кочковатого участка, где когда-то
находилась деревня, но там не было ни следа Джеральда Бомонта. Он почти
повернул назад, когда заметил движение среди деревьев впереди, тех, что
росли вокруг усадьбы. Он застыл, кровь его тяжело колыхнулась в каждом
уголке тела: но это была собака Бомонта. Пес неуверенно шел навстречу с
опущенным хвостом.
"Хороший парень", сказал Толли. "А где же твой хозяин, а?"
Пес завизжал, потом побежал к деревьям; когда он увидел, что Толли не
следует за ним, то затанцевал на месте и загавкал. Толли снова позвал:
"Бомонт!"
Ночь. Молчание. Дыхание Толли парило в воздухе.
А потом он услышал слабый и очень далекий, но резкий скрежет металла о
металл. Каждый волосок у него на затылке приподнялся, когда волной холодного
пота омыло кожу. Он повернулся и на фоне слабого света восхода увидел черную
фигуру на вершине насыпи. Мгновение она стояла неподвижно, потом, казалось,
бросилась вниз по крутому склону, двигаясь быстро, словно скользящая птица.
И уже путь отступления Толли был отрезан, он повернулся и побежал, пес тоже
секунду бежал за ним, потом повернул в сторону деревьев.
Толли мчался дальше, тяжело дыша и едва осмеливаясь оглянуться. В
голове не осталось ничего, кроме глухого стука пульса и слепого стремления
убежать, убежать до того, как эта тварь доберется до него. Спотыкаясь, он
вбежал в церковные ворота, гравий разлетался под его мелькающими ногами.
Дверь, дверь...
Она поддалась. Толли ввалился внутрь и навалился на дверь. Вокруг
церкви закружил сильный ветер, воя и завывая, дребезжа пластинами витражного
стекла. Толли нащупал в плаще коробку спичек, при свете спички нашел
железную задвижку на двери и задвинул ее как раз тогда, когда в дверь с
другой стороны кто-то врезался. Ветер стал выть еще громче: фанерка, что
заменяла разбитое стекло, с треском влетела внутрь, и густая горелая вонь
начала заполнять темное пространство церкви. Спичка обожгла Толли пальцы. Он
бросил ее и мгновенно зажег другую. Быть одному во мраке было невыносимо.
Что-то по другую сторону двери начало крутить ручку взад-вперед. Толли
отшатнулся, что-то стукнуло его под колени и он повалился на каменный пол.
Толли зажег еще спичку. Скамья. Стопка маленьких книжечек, сложенных на
одном конце, рассыпалась у его ног. Молитвенники. Он поднял одну и ее
красная обложка запорхала, словно крылья мертвой птицы. Мертвой, мертвой и
похороненной. Он понял, что это его единственная надежда.
Прежде всего ему нужен свет.
Он поднял с алтаря одну из толстых свечей и несколькими спичками зажег
ее, потом прикрепил к краю пульпита, накапанным с нее же воском. Все это
время ветер выл и хныкал, и не прекращались удары в дверь, подчеркнутые
царапающими звуками, как будто ногтями скребли по витражным стеклам
разбитого окна. Толли с ужасом увидел, как выпал один стеклянный фрагмент,
потом другой - маленькие блестящие метеоры. Он листал тонкие странички
молитвенника, пока не дошел до погребальной службы, и начал.
Ветер не умирал, когда он читал погребальный псалом, но удары в дверь
превратились в частое стаккато, и больше не падали осколки стекла. Когда он
дошел до середины, удары стихли совсем. Толли читал дальше, казалось, что
груз спадает с его груди, ветер стихал вокруг церкви, бубнящий стон,
доходящий почти до порога слов. Опасность, опасность. И пока он читал,
казалось, что он больше не один в церкви, что темная тень заняла середину
передней скамьи. Он не осмеливался отрывать глаз от страницы, чтобы не
запнуться в своем распеве, но тень все-таки сидела на краю зрения,
неопределенная, нереальная, но явно присутствующая здесь.
А потом, с пересохшим горлом, Толли дошел до конца службы и понял, что
последнюю часть ему надо прочитать на могиле. Он заколебался, и ветер
поднялся снова, пламя свечи затрепетало. Делать было нечего: обряд надо
довести до конца.
Тень на скамье растаяла, когда держа перед собой свечу, Толли пошел по
проходу и стал возиться с тяжелой дверной задвижкой. Он скользнула назад и
он повернул ручку.
Ветер дунул ему в лицо.
Пламя свечи легло горизонтально, но все-таки не погасло.
Снаружи не было ничего, кроме серой тьмы.
Когда он шел среди стоящих рядами могильных камней в сторону отдельной
пары могил под тисом, Толли ощутил некое давление в спину, но принудил себя
не оборачиваться. Он встал лицом к могиле неизвестного и при свете свечи
начал читать завершающую часть службы:
"...ныне отпущающи... приими душу грешного раба своего Орландо
Ричардса..."
И пока он читал, эти слова стали больше, чем просто слова, каждое стало
грузом, который надо было поднять и положить, каждое как отдельный камень в
торжественном здании, что он строил. Он дошел до последней фразы и, несмотря
на боль в горле, прочитал ее громко, почти триумфально. После
заключительного аминь он услышал далеко в зимнем рассвете - ибо уже наступил
рассвет, хотя все еще было так темно, что он не различал цвета - пропел
петух, традиционный конец магической ночи. Толли задул свечу и острым краем
ключа от своей машины написал на могильном камне имя Орландо Ричардса.
Сделано.
Когда он зашагал прочь от церкви, каждый шаг по замерзшей земле был
легким. Кончено, думал он, руки его слегка дрожали от облегчения. Сделано. Я
выполнил свой долг, искупил совершенное моим прадедом. Когда он шел краем
деревьев и мимо каминной трубы разрушенной усадьбы, к нему стремглав с
бешеным лаем выбежал навстречу пес, пританцовывая вокруг, и снова побежал в
развалины, оборачиваясь и гавкая. Толли последовал за ним.
"Что там, парень? Успокойся теперь. Где твой хозяин? Где..."
И тут он увидел Джеральда Бомонта.
Тело его лежало в путанице шиповника у подножья большой каминной трубы.
Лицо совершенно исчезло в месиве крови и костей, но Толли узнал норфолкскую
куртку, клетчатое кепи лежало четь дальше.
Он отвернулся и его стошнило, хотя и тошнить-то было нечем. Когда он
выпрямился, неизвестно откуда вокруг него задул ветер, сотрясая голые ветви
окружающих деревьев. Толли побежал, пес следовал за ним по пятам. Ветер
пригнул мерзлые кустики травы, закружил листья и образовал фигуру человека
перед тем как улечься и задуть снова, всегда впереди Толли, который теперь
мог лишь едва переставлять ноги, его сковывали ужас и изнеможение. Он мог
думать только о словах Марджори Бомонт, что женские духи сильнее мужских. И
ненависть их сильнее тоже, она достаточно сильна, чтобы продлиться больше
века даже после того, как объект ее ненависти убежал от ее первого злобного
расцвета, достаточно сильна, чтобы убить Бомонта, бедного ублюдка, который
всего-то оказался на краю событий. Дух Орландо Ричардса не представлял
опасности, вероятно, он даже пытался предостеречь Толли о своей компаньонке.
А теперь Толли отправил его на покой.
Задыхаясь, Толли протащился в ворота, с тупым шоком увидев фигуру,
ожидающую возле машины. На мгновение он подумал, что его сердце сейчас
остановится, но потом пес рванулся вперед, и Толли понял, что это Марджори
Бомонт, и подумал, как же теперь сказать ей о муже. Но потом заговорила она,
голосом прерывающимся и тяжелым. Ее голосом, но пользовалась им явно не она.
"Я ждала этого так долго. Так долго."
Последнее, что увидел Толли, был топор, который она несла.
Конец
----------------------------------------------------------------------------------
Послесловие
"Наследство" было впервые опубликовано в "The Magazine of Fantasy and
Science Fiction" в 1988 и с тех пор не публиковалось, я рад возможности
оживить его. Рассказ был написан, когда я жил в Оксфорде, и две вещи в нем
правдивы: заброшенная деревня с разрушенной и сгоревшей усадьбой (хотя я
поменял название), и железнодорожная катастрофа. Несколько первоначальных
идей о привидениях было извлечено из местной газетной статьи, я оставляю
читателю решить, что сообщалось, а что было придумано.
По отношению к духам, моя позиция совпадает с мнением Джеральда
Бомонта. Мы откликаемся на места, а духи появляются из наших откликов. И мы
откликаемся на любое место, которое когда-то было обитаемым, иначе, чем на
места, которые всегда были местностью дикой. Последние мы считаем пустыми,
потому что они не обладают человеческой историей, а только человеческая
история, следы пребывания людей, похожих на нас, это то, к чему мы особенно
чувствительны. Несмотря на американского протагониста (который разделяет
немало от моего собственного культуршока: я вернулся в Оксфорд после двух
лет, проведенных в Лос-Анджелесе), это очень английская история о духах. Она
сознательно вторит эхом старейшине английских писателей историй о
привидениях М. Р. Джеймсу, хотя Джеймс - человек Кембриджа, и поэтому,
конечно, никогда не написал бы об Оксфорде.
Почти каждый квадратный метр Англии резонирует с жизнями прошлого,
однако наиболее причудливое место, посещаемое духами, я повстречал в
маленьком каньоне Уолпут, в засушливых лесах вблизи Флагстаффа в Аризоне.
Здесь, в нескольких милях от обсерватории, где Лоуэлл верил, что увидел
следы обитания на диске далекого Марса (духи его воображения с тех пор не
оставляют писателей НФ), расположены останки индейских поселений,
вырубленных в выступах эродированных мягких пород на крутых откосах скал.
Это тихое, мирное место. Его жители были охотниками-собирателями, и им не
надо было тяжко работать, чтобы добыть еду. Подумайте о них, поющих друг
другу в голубых вечерах пустыни с одного конца извилистого каньона до
другого, гармонизируя с эхом собственных голосов. Если они оставили после
себя духов, то те склонны отдыхать и следить, как солнечный свет движется по
отрогам скал, и как грифы кружат в высоком ясном воздухе, как и кружили,
когда эти духи были живы.
Но это совсем другая история.
ведь ваша семья происходит отсюда."
"Это было так давно." Толли испытывал искушение рассказать Бомонту про
обыск в номере, про запах гари, про инициалы на ворсе ковра. Но это могло
все разрушить, поэтому он прикинулся, что сосредоточился на вождении. Вскоре
машина запрыгала на грунтовке, и он остановился на том же месте, что и
предыдущим днем.
Воздух был холодным и острым. Изморось все еще лежала во впадинах,
легкий туман плыл над водой разделенной островком реки. Толли почувствовал
небольшое напряжение, чистое предчувствие, когда увидел огрызок стены среди
чахлых деревьев на дальнем берегу. Он позволил Бомонту сделать парочку ее
фотографий, терпеливо дожидаясь, пока старик копошился с камерой и (надо же,
в наш электронный век) с экспонометром. Мороз позволил легко читать контуры
земли и Толли смог различить длинные полосы древней системы полей позади
пригорков, где располагалась деревня. Все было тихо и спокойно - уединение
подчеркнул проходящий поезд.
"Одинокое место", заметил Бомонт, жутковато вторя мыслям Толли. "Но
летом здесь не так уныло. Лютики повсюду, лодки на реке. Людям нравится
устраивать здесь пикники."
"Да? Знаете, титульно эта земля все еще числится за семейством. Здесь
было бы великолепное место для отеля, просто подумайте об этих руинах, как о
достопримечательностях."
"Здесь и так достаточно приятно", чопорно сказал Бомонт.
"Извините. Я забыл, что вы, англичане, не любите перемен."
"А вы, американцы, ничего другого не знаете, вот почему вы думаете, что
прошлое вымышлено, а не реально." Наверное, это говорилось в качестве
отпора, но он улыбнулся, и через секунду Толли заулыбался тоже.
Теперь они были среди разбросанных останков поместья. Бомонт
старательно нацелился и сделал снимок каминной трубы, потом поднял ворот
своей норфолкской куртки и спросил: "Хотите взглянуть на кладбище?"
"На кладбище? Ну, разве что взглянуть."
"Знаете, церковью пользуются несколько раз в году. Пойдемте, я покажу
могильные камни. Некоторые надписи весьма забавны."
Но вначале она повел Толли по ширящимся теням за церковь, где два
могильных камня стояли отдельно от других, их краткие надписи скрывал
лишайник. "Здесь лежат те бедняги, которые - причина хлопот, если верить
Марджори."
"Мне показалось, ваша жена сказала, что это женщина."
"Кто знает? Мне кажется, так несерьезно говорить. Просто здесь такое
место, профессор Толли, в этом-то и дело, а не только в том, кто здесь
похоронен. Знаете, в шахтах бывают галереи, где не хочется быть одному -
древние выработки, где чувствуешь себя очень странно. Шахтеры так же
суеверны, как моряки. Нравится это, или нет, но, похоже, кое-что из этого ко
мне пристало. Правда по поводу мест, а не духов."
Толли вспомнил инициалы на кухонном окне, потом вспомнил о номере в
гостинице. Как такое может сотворить какое-то ощущение места? Он сказал:
"Давайте посмотрим надписи, о которых вы говорили."
Толли нашел их не столько забавными, сколько простыми и трогательно
благочестивыми, почти мудрыми. Смерть не есть конец для этих людей, а только
промежуток, только долгий сон. Он оставил Бомонта фотографировать плиты и
взошел на крыльцо маленькой церквушки. Железная ручка двери была тугой,
потом поддалась, и дверь со скрипом отворилась.
Там было холоднее, чем снаружи. Толли задрожал, глядя на короткие ряды
скамеек по обе стороны от прохода, на простую кафедру, на занавешенный
алтарь за нею. Окна были узкими, их прорези оканчивались косо выложенными
кирпичами: норманнский стиль, хотя остекление уже викторианское. Ниже в
грубый камень стены были вставлены таблички: на одной перечислялись имена
убитых в Великой войне, пыльный маковый цветок торчал из железной держалки
под нею; вторая посвящалась обязанностям прихода викторианских времен.
Следующая была в память Альфреда Толли, сквайра прихода, и его жены
Эвангелины, оба скончались в один 1866 год. Это тогда сгорело поместье? Ниже
располагались другие памятные таблички его семейства, и когда Толли начал их
изучать, ему показалось, что скрипнула открывающаяся дверь. Он спросил:
"Сколько лет этому зданию, мистер Бомонт?"
Тишина. Толли оглянулся. Он был один. Дверь была закрыта.
И тогда он услышал далекий, продолжительный металлический скрип,
бешеный звук приближающейся катастрофы, а потом звук оборвался. Он учуял тот
же самый едкий сернистый запах, который почувствовал в номере отеля, и
какой-то голос произнес ниоткуда: "Никто из вас на помощь к ним не пойдет!
Пусть их спасают проклятые машины!"
Толли вцепился в край скамьи и укол занозы в ладонь привел его в
сознание. На первом шагу он запнулся, но потом побежал и, рванув дверь,
вырвался на блеклый дневной свет. Гравий заскрипел под его башмаками, и он
остановился, задыхаясь, чувствуя, как ломят зубы от холодного воздуха. Дверь
церкви осталась чуть приоткрытой на малую щелочку тьмы; Толли с трудом
оторвал от нее взгляд. Вблизи ворот в разросшейся живой изгороди Джеральд
Бомонт готовился сфотографировать очередной надгробный камень. Толли громко
спросил: "Вы только что слышали чего-нибудь?"
Клик. Бомонт оглянулся. "Вы о чем?"
Руки Толли дрожали, он никак не мог остановить эту дрожь и засунул их в
карманы своей куртки от Берберри. Он подумал, но только на секунду, о
магнитофоне, о спрятанном динамике...
Он сказал: "Я не знаю... Похоже... нет, забудьте. Может, пора
закругляться? Становится темно."
"Там в церкви есть памятные доски вашей семьи. Вы видели? Я захватил
вспышку и могу..."
Толли зашагал в сторону ворот: "Нет, нет, все. Поехали, ладно?"
Бомонт догнал его: "Вы в порядке? Выглядите так, словно получили шок."
"Нет, нет." Я не псих, подумал он. Не псих. Предположим, этот тип
что-то затевает, он и его жуткая жена. Но это тоже психоз. Он сказал:
"Наверное, маленький джет-лаг. Мне надо вернуться в отель, поспать немного."
Толли взглянул на развалины среди деревьев, наполовину ожидая увидеть
там тень фигуры. Ничего. Вдруг он почувствовал срочную необходимость бежать,
и уже в машине поразил Джеральда Бомонта, рванув рычаг и бешено завращав
колесами своего Фольксвагена, словно тинэйджер, жгущий резину по дороге к
дому своей девчонки.
Возле коттеджа Бомонтов Толли поблагодарил за съемки и пообещал
прислать копии.
"Я меня есть темная комната. Я могу сам проявить пленку, прямо сейчас,
если хотите."
"Очень любезно с вашей стороны, мистер Бомонт, но я могу сделать это в
городе."
"Что ж, в любом случае заходите, пока я буду разряжать камеру Марджори
приготовит вам чаю. Чай поможет снять ваш джет-лаг." Бомонт повернул ключ в
замке и открыл дверь, говоря: "Я запишу свой адрес на..." А потом он увидел,
как пес скребется в закрытую дверь кухни в дальнем конце коридора. "Билл!
Билл! Что не так, парень?"
Пес обернулся, завизжал и возобновил свою нетерпеливую работу, прижимая
нес к щелочке. Бомонт повернул ручку, дверь открылась, но только чуть-чуть.
Бомонт, заворчав, толкнул сильнее и тогда дверь со скрипом открылась и оба
увидели, что лежит за нею. Пес загавкал и прыгнул внутрь, чтобы полизать
руку своей хозяйки, которая распростерлась на полу.
После того, как Марджори Бомонт перевели из приемного покоя в палату,
ее муж последовал за санитаром, который покатил носилки к лифтам. Толли
спросил, где можно поесть, и его направили по длинному коридору и вверх по
лестнице в бар-закусочную, устроенную в слепом конце коридора. Однако,
кружочек сыра упал ему в желудок, словно пушечное ядро, а кофе, слега
маслянистый и с крупинками не растворившегося порошкового молока, пить было
невозможно.
Он посидел примерно час за маленьким пластмассовым столом,
прислушиваясь к болтовне людей вокруг, не принимая участие ни в одном из
разговоров. Один раз он отсутствующим взглядом заметил буквы, нарисованные
на рассыпанном сахарном песке, и торопливо стер их. Эти знаки были повсюду в
кухне, выведенные в рассыпанной муке и соли на полу, высохшим томатным соком
(они поначалу подумали, что это кровь) на столах и на окнах. Кто бы это ни
делал, казалось, он целенаправленно пытается что-то сообщить. Чьи-то
инициалы? Свои собственные? В любом случае, Толли больше не верил, что
Бомонты имеют какое-то отношение к беспорядку в номере отеля. Здесь что-то
другое.
Наконец, Бомонт с застывшим, страдальческим лицом протолкнулся сквозь
вращающиеся двери. Толли встал и встретил его на полпути. "Как она?"
"Сейчас спит. Они ей что-то дали."
Когда они шли к выходу, Толли сказал: "Вы понимаете, что произошло?"
"Она говорит, что кажется видела кого-то сквозь кухонное окно, но
больше ничего не помнит, а потом очнулась в больнице."
"Кого? Мужчину?"
"Она не может вспомнить, а я не стал давить. Ей надо отдохнуть."
"Извините."
"Здесь что-то другое. Как раз когда она засыпала, то пробормотала имя -
Орландо Ричардс. Вам оно что-нибудь говорит?"
"ОR!"
"Это я и подумал. А потом она сказала: "Один хочет покоя, другая
хуже"."
Толли придержал дверь для Джеральда Бомонта, прежде чем последовать за
ним на автостоянку. Воздух был холодный и темный: натриевые уличные огни
отбрасывали лужицы оранжевого света среди рядов запаркованных машин. Толли
сказал: "Я припоминаю, ваша жена сказала, что женщина сильнее, когда речь
идет о привидениях, но разве Орландо это не мужское имя?"
"Кажется. Это глубокие воды, профессор Толли." Джеральд Бомонт глядел
на Толли поверх его арендованной машины. Морщины на его тонком лице
подчеркивались оранжевым свечением, глубокие вертикальные складки, казалось,
опустили его рот вниз, глаза - как темные ямы. Он спросил: "Вы случайно не
католик?"
"Я никто. Вы о чем подумали, об экзорцизме? Не надо, папа ведь запретил
все это, разве нет? Самое лучшее - про все забыть."
"Как я могу теперь забыть, когда у меня жена в больнице? Вам-то хорошо,
вы можете просто сбежать. А нам придется жить с чем-то, что вы сильно
растревожили."
"Я? Но я же ничего не сделал, только приехал сюда."
"Ну, да", свирепо сказал Бомонт.
"Слушайте, если вы пойдете к священнику и скажите, что вашу жену
атакуют духи, вы думаете, он действительно вам поверит, в наши-то дни, в
нашем-то веке? Пусть все идет, как идет, мистер Бомонт", сказал Толли и
открыл дверцу.
Во время пятнадцати минут езды назад в Южный Хейстон оба обменялись
едва ли дюжиной слов. Молчание Джеральда Бомонта явно было обвинением, но
вместо вины Толли ощущал растущий гнев. Почему все это должно иметь к нему
какое-то отношение? Он не выбирал своих предков. В это верит Марджори
Бомонт, а не он - почему же обвиняют его? И все-таки, возле коттеджа он
спросил: "Вы в порядке?"
"Оставим это", коротко ответил Бомонт и выбрался из машины, потом
повесил голову и добавил: "Может быть, без вас все успокоится." Потом он
плотно захлопнул дверцу, прежде чем Толли смог ответить.
Один хочет покоя, другая хуже. Эти слова кружились в голове Толли,
словно сводящий с ума звонок, когда он ехал назад в Оксфорд. Хуже - скорее
всего означает месть. Оно перевернуло вверх дном его номер, дало знать свое
имя через Марджори Бомонт... и что дальше? Лучше всего было бы уехать в
Лондон на день раньше, туда оно за ним, конечно, не последует.
Однако в отеле Толли не захотелось возвращаться в угрожающий беспорядок
своего номера. Он рано поужинал в обеденном зале и засиделся над парой
скотчей в баре. Но в конце концов он не смог больше откладывать, ему надо
собираться, и если он сейчас не двинется, то в Лондоне не найдет пристанище.
Звук ключа, поворачивающегося в замочной скважине двери его номера, громко
прозвучал в пустом коридоре. Он подождал с полминуты, потом толкнул дверь.
Нащупывая выключатель, он пережил гнусный момент, вспоминая некий
отчет, явно самую короткую в мире историю о привидениях, о том, как некто
проснулся в испуге и начал нащупывать спички, чтобы зажечь свечу... и
почувствовал, как кто-то вкладывает их ему в руку. Свет зажегся.
Комната была такой, какой и должна: его кейс на своем месте, покрывала
на постели аккуратно разглажены, один кончик отогнут и шоколадная монетка,
словно золотой медальон, пришпилена на пухлой подушке. Конечно же, заходила
горничная. Даже инициалы, выдавленные на ворсе ковра, удалены пылесосом. Он
подошел к постели и поднял трубку, чтобы позвонить администратору.
И двадцать минут спустя гневно грохнул ее обратно. Он попытался
получить номер в отеле, куда забронировался на завтра - неудачно. И в
полудюжине других мест, куда он пробовал позвонить, тоже никакой удачи.
Администратор предложил попытаться найти место в дешевых ночлежках - только
стол и постель - и Толли вышел из себя.
"Мне нужно нормальное место, а не второсортная ночлежка. В чем,
собственно, проблема?"
"Боюсь, это Рождество, сэр."
"Не говорите мне, что нет мест на постоялом дворе", сказал Толли и
грохнул трубкой. Что ж, вероятно, здесь он в безопасности. Он проверил,
закрыто ли окно, и снова спустился в бар, где провел пару часов в разговорах
с женатой парой из Айдахо - она совершенствовалась в архитектуре и была в
своей стихии, в то время как ее муж полусерьезно ворчал на плохой сервис, на
ужасный водопровод, на мусор повсюду... короче, на нехватку всего комфорта,
который воистину цивилизованная страна может себе позволить в эту последнюю
четверть двадцатого столетия. Толли соглашался со всем, задумчиво
разглядывая глубокую долину между грудями женщины (слава богу, декольте
снова в моде) и с жадностью заглатывая с полдюжины двойных скотчей. Под
конец, затуманенный от выпитого и от подавленной похоти, он взобрался
обратно в номер, вспомнив лишь тогда, когда уже заваливался в постель, что
ему не стоило оставаться здесь. Но разогретый скотчем - голландской
храбростью - он даже выключил свет.
И проснулся от телефона, верещащего возле постели. Он нащупал
выключатель, схватил трубку. "Вам звонок, сэр", сказал администратор, потом
раздался щелчок и голос Джеральда Бомонта произнес: "Профессор Толли?"
"Конечно." Было полседьмого утра. Толли чувствовал так, словно его зубы
натерты пеплом, желудок жгло огнем.
"Слушайте, профессор, я не хотел вам звонить, но мне больше не к кому
обратиться. А вы и так во все вовлечены, понимаете? Это Марджори. Она
покинула больницу."
"Выписали? Несколько рановато..."
"Не выписали. Когда полчаса назад медсестра принесла ей завтрак, то
обнаружила, что Марджори ушла. Забрала свою одежду. Я думаю, вы понимаете,
куда она пошла, профессор."
Толли, мгновенно протрезвев, сказал: "Разве не лучше позвонить в
полицию?"
"И рассказать, что она обуреваема демоном? Они же прогонят меня. Но я
бы мог им кое-что рассказать, если б получил кое-какую поддержку, да у меня
все еще эти ваши фотографии Стипл-Хейстона. Вы должны взять на себя немного
ответственности, разве не так?"
"Я понимаю, что вы хотите мне сказать, мистер Бомонт."
Голос Бомонта сказал: "Я уверен, что когда ее найду, она придет в себя.
Но нужен кто-то знакомый, вот и все."
"Если вы реально думаете, что она там, мне не нравится, что вы
собираетесь туда в одиночку."
"Я отправляюсь туда немедленно. И надеюсь увидеть вас."
"Я же сказал, что приду, черт побери!" Но в трубке были только гудки
разрыва связи.
Больше, чем хилые угрозы Бомонта, последствия вчерашнего вечернего
запоя повлекли Толли вниз в арендованную машину и далее по дороге на север
от Оксфорда. К тому времени, когда он запрыгал по грубой грунтовке в сторону
Стипл-Хейстона, страх начал тучами заволакивать его легкомысленное
безрассудство, но было уже слишком поздно поворачивать.
Там, в конце дороги, уже стояла маленькая машина, и ворота в изгороди
были открыты. Толли позвал Бомонта. Тьма приняла его голос и проглотила его.
Кожа его покрылась мурашками, он выбирал путь по земле, иней хрустел под
башмаками. Стоял резкий холод, рассвет серым комом выделил насыпь железной
дороги.
Толли прошел четверть расстояния кочковатого участка, где когда-то
находилась деревня, но там не было ни следа Джеральда Бомонта. Он почти
повернул назад, когда заметил движение среди деревьев впереди, тех, что
росли вокруг усадьбы. Он застыл, кровь его тяжело колыхнулась в каждом
уголке тела: но это была собака Бомонта. Пес неуверенно шел навстречу с
опущенным хвостом.
"Хороший парень", сказал Толли. "А где же твой хозяин, а?"
Пес завизжал, потом побежал к деревьям; когда он увидел, что Толли не
следует за ним, то затанцевал на месте и загавкал. Толли снова позвал:
"Бомонт!"
Ночь. Молчание. Дыхание Толли парило в воздухе.
А потом он услышал слабый и очень далекий, но резкий скрежет металла о
металл. Каждый волосок у него на затылке приподнялся, когда волной холодного
пота омыло кожу. Он повернулся и на фоне слабого света восхода увидел черную
фигуру на вершине насыпи. Мгновение она стояла неподвижно, потом, казалось,
бросилась вниз по крутому склону, двигаясь быстро, словно скользящая птица.
И уже путь отступления Толли был отрезан, он повернулся и побежал, пес тоже
секунду бежал за ним, потом повернул в сторону деревьев.
Толли мчался дальше, тяжело дыша и едва осмеливаясь оглянуться. В
голове не осталось ничего, кроме глухого стука пульса и слепого стремления
убежать, убежать до того, как эта тварь доберется до него. Спотыкаясь, он
вбежал в церковные ворота, гравий разлетался под его мелькающими ногами.
Дверь, дверь...
Она поддалась. Толли ввалился внутрь и навалился на дверь. Вокруг
церкви закружил сильный ветер, воя и завывая, дребезжа пластинами витражного
стекла. Толли нащупал в плаще коробку спичек, при свете спички нашел
железную задвижку на двери и задвинул ее как раз тогда, когда в дверь с
другой стороны кто-то врезался. Ветер стал выть еще громче: фанерка, что
заменяла разбитое стекло, с треском влетела внутрь, и густая горелая вонь
начала заполнять темное пространство церкви. Спичка обожгла Толли пальцы. Он
бросил ее и мгновенно зажег другую. Быть одному во мраке было невыносимо.
Что-то по другую сторону двери начало крутить ручку взад-вперед. Толли
отшатнулся, что-то стукнуло его под колени и он повалился на каменный пол.
Толли зажег еще спичку. Скамья. Стопка маленьких книжечек, сложенных на
одном конце, рассыпалась у его ног. Молитвенники. Он поднял одну и ее
красная обложка запорхала, словно крылья мертвой птицы. Мертвой, мертвой и
похороненной. Он понял, что это его единственная надежда.
Прежде всего ему нужен свет.
Он поднял с алтаря одну из толстых свечей и несколькими спичками зажег
ее, потом прикрепил к краю пульпита, накапанным с нее же воском. Все это
время ветер выл и хныкал, и не прекращались удары в дверь, подчеркнутые
царапающими звуками, как будто ногтями скребли по витражным стеклам
разбитого окна. Толли с ужасом увидел, как выпал один стеклянный фрагмент,
потом другой - маленькие блестящие метеоры. Он листал тонкие странички
молитвенника, пока не дошел до погребальной службы, и начал.
Ветер не умирал, когда он читал погребальный псалом, но удары в дверь
превратились в частое стаккато, и больше не падали осколки стекла. Когда он
дошел до середины, удары стихли совсем. Толли читал дальше, казалось, что
груз спадает с его груди, ветер стихал вокруг церкви, бубнящий стон,
доходящий почти до порога слов. Опасность, опасность. И пока он читал,
казалось, что он больше не один в церкви, что темная тень заняла середину
передней скамьи. Он не осмеливался отрывать глаз от страницы, чтобы не
запнуться в своем распеве, но тень все-таки сидела на краю зрения,
неопределенная, нереальная, но явно присутствующая здесь.
А потом, с пересохшим горлом, Толли дошел до конца службы и понял, что
последнюю часть ему надо прочитать на могиле. Он заколебался, и ветер
поднялся снова, пламя свечи затрепетало. Делать было нечего: обряд надо
довести до конца.
Тень на скамье растаяла, когда держа перед собой свечу, Толли пошел по
проходу и стал возиться с тяжелой дверной задвижкой. Он скользнула назад и
он повернул ручку.
Ветер дунул ему в лицо.
Пламя свечи легло горизонтально, но все-таки не погасло.
Снаружи не было ничего, кроме серой тьмы.
Когда он шел среди стоящих рядами могильных камней в сторону отдельной
пары могил под тисом, Толли ощутил некое давление в спину, но принудил себя
не оборачиваться. Он встал лицом к могиле неизвестного и при свете свечи
начал читать завершающую часть службы:
"...ныне отпущающи... приими душу грешного раба своего Орландо
Ричардса..."
И пока он читал, эти слова стали больше, чем просто слова, каждое стало
грузом, который надо было поднять и положить, каждое как отдельный камень в
торжественном здании, что он строил. Он дошел до последней фразы и, несмотря
на боль в горле, прочитал ее громко, почти триумфально. После
заключительного аминь он услышал далеко в зимнем рассвете - ибо уже наступил
рассвет, хотя все еще было так темно, что он не различал цвета - пропел
петух, традиционный конец магической ночи. Толли задул свечу и острым краем
ключа от своей машины написал на могильном камне имя Орландо Ричардса.
Сделано.
Когда он зашагал прочь от церкви, каждый шаг по замерзшей земле был
легким. Кончено, думал он, руки его слегка дрожали от облегчения. Сделано. Я
выполнил свой долг, искупил совершенное моим прадедом. Когда он шел краем
деревьев и мимо каминной трубы разрушенной усадьбы, к нему стремглав с
бешеным лаем выбежал навстречу пес, пританцовывая вокруг, и снова побежал в
развалины, оборачиваясь и гавкая. Толли последовал за ним.
"Что там, парень? Успокойся теперь. Где твой хозяин? Где..."
И тут он увидел Джеральда Бомонта.
Тело его лежало в путанице шиповника у подножья большой каминной трубы.
Лицо совершенно исчезло в месиве крови и костей, но Толли узнал норфолкскую
куртку, клетчатое кепи лежало четь дальше.
Он отвернулся и его стошнило, хотя и тошнить-то было нечем. Когда он
выпрямился, неизвестно откуда вокруг него задул ветер, сотрясая голые ветви
окружающих деревьев. Толли побежал, пес следовал за ним по пятам. Ветер
пригнул мерзлые кустики травы, закружил листья и образовал фигуру человека
перед тем как улечься и задуть снова, всегда впереди Толли, который теперь
мог лишь едва переставлять ноги, его сковывали ужас и изнеможение. Он мог
думать только о словах Марджори Бомонт, что женские духи сильнее мужских. И
ненависть их сильнее тоже, она достаточно сильна, чтобы продлиться больше
века даже после того, как объект ее ненависти убежал от ее первого злобного
расцвета, достаточно сильна, чтобы убить Бомонта, бедного ублюдка, который
всего-то оказался на краю событий. Дух Орландо Ричардса не представлял
опасности, вероятно, он даже пытался предостеречь Толли о своей компаньонке.
А теперь Толли отправил его на покой.
Задыхаясь, Толли протащился в ворота, с тупым шоком увидев фигуру,
ожидающую возле машины. На мгновение он подумал, что его сердце сейчас
остановится, но потом пес рванулся вперед, и Толли понял, что это Марджори
Бомонт, и подумал, как же теперь сказать ей о муже. Но потом заговорила она,
голосом прерывающимся и тяжелым. Ее голосом, но пользовалась им явно не она.
"Я ждала этого так долго. Так долго."
Последнее, что увидел Толли, был топор, который она несла.
Конец
----------------------------------------------------------------------------------
Послесловие
"Наследство" было впервые опубликовано в "The Magazine of Fantasy and
Science Fiction" в 1988 и с тех пор не публиковалось, я рад возможности
оживить его. Рассказ был написан, когда я жил в Оксфорде, и две вещи в нем
правдивы: заброшенная деревня с разрушенной и сгоревшей усадьбой (хотя я
поменял название), и железнодорожная катастрофа. Несколько первоначальных
идей о привидениях было извлечено из местной газетной статьи, я оставляю
читателю решить, что сообщалось, а что было придумано.
По отношению к духам, моя позиция совпадает с мнением Джеральда
Бомонта. Мы откликаемся на места, а духи появляются из наших откликов. И мы
откликаемся на любое место, которое когда-то было обитаемым, иначе, чем на
места, которые всегда были местностью дикой. Последние мы считаем пустыми,
потому что они не обладают человеческой историей, а только человеческая
история, следы пребывания людей, похожих на нас, это то, к чему мы особенно
чувствительны. Несмотря на американского протагониста (который разделяет
немало от моего собственного культуршока: я вернулся в Оксфорд после двух
лет, проведенных в Лос-Анджелесе), это очень английская история о духах. Она
сознательно вторит эхом старейшине английских писателей историй о
привидениях М. Р. Джеймсу, хотя Джеймс - человек Кембриджа, и поэтому,
конечно, никогда не написал бы об Оксфорде.
Почти каждый квадратный метр Англии резонирует с жизнями прошлого,
однако наиболее причудливое место, посещаемое духами, я повстречал в
маленьком каньоне Уолпут, в засушливых лесах вблизи Флагстаффа в Аризоне.
Здесь, в нескольких милях от обсерватории, где Лоуэлл верил, что увидел
следы обитания на диске далекого Марса (духи его воображения с тех пор не
оставляют писателей НФ), расположены останки индейских поселений,
вырубленных в выступах эродированных мягких пород на крутых откосах скал.
Это тихое, мирное место. Его жители были охотниками-собирателями, и им не
надо было тяжко работать, чтобы добыть еду. Подумайте о них, поющих друг
другу в голубых вечерах пустыни с одного конца извилистого каньона до
другого, гармонизируя с эхом собственных голосов. Если они оставили после
себя духов, то те склонны отдыхать и следить, как солнечный свет движется по
отрогам скал, и как грифы кружат в высоком ясном воздухе, как и кружили,
когда эти духи были живы.
Но это совсем другая история.