Страница:
15/15
McAuley Inheritance.rtf
Paul J McAuley Inheritance
© Paul J McAuley 1988, 1997
First appeared in The Magazine of Fantasy and Science Fiction.
© 2002, Гужов Е., перевод
Eugen_Guzhov@yahoo.com
-----------------------------------------------------
Сомнений не было: он заблудился.
Роберт Толли резким движением сложил карту и выбрался из арендованного
Фольксвагена - нелегкая задача, ибо он был высоким мужчиной, начинающим
полнеть, а сидения в Фольксвагене низковаты - чтобы получше бросить взгляд
на окружающее. Он остановил машину на пятачке перед воротами в живой
изгороди, чтобы не блокировать узкую, никак не отмеченную на карте дорогу.
Теперь он закурил сигарету и облокотился на старомодную приступку через
изгородь, глядя на кочковатый луг, и раздумывая, не надо ли просто бросить
поиски и вернуться в Оксфорд.
Редкий дождь висел в воздухе, того сорта, что чуть тяжеловат, чтобы
называется туманом, англичане называют его моросью. ЧуднОе название, как
если называть лифт подъемником, осень листопадом, или жарко-красный
Фольксваген называть Гольф, а не Рэббит. Похоже, конечно, но не то. Как и
эти поля, ярко-зеленые в начале декабря, все-таки слегка отличаются от
нью-хэмпширских пастбищ его детства.
Толли почти забрался обратно в машину, когда увидел две фигуры,
покинувшие полог деревьев на дальнем конце поля и пошедшие поперек. Собачий
лай разнесся над травой, звонко звучащий в сыром воздухе, и животное -
черно-белый колли, достиг его прежде хозяев, извиваясь и пританцовывая с
лаем перед воротами. Толли неуверенно отшатнулся назад и пробормотал:
"Хороший мальчик, хороший мальчик", боясь, что он сможет перепрыгнуть
изгородь и разорвать его новую куртку от Берберри, а то и похуже.
Один из шагающих, мужчина, взобрался на приступок и прикрикнул на пса.
"Не тряситесь", сказал он. В голосу чувствовался густой северный выговор.
"Он не кусается."
"Может, вы мне поможете", сказал Толли. "Боюсь, я немного заблудился."
"Спрашивайте." Это был жилистый человек около шестидесяти лет, кепи в
клеточку низко надвинуто на упругие седые волосы, дорогая камера висит на
плече норфолкской куртки. Он повернулся и подал жене руку, пока она
перебиралась через приступку - по крайней мере Толли предположил, что это
его жена, невысокая женщина несколькими годами моложе, чем ее муж, примерно
возраста Толли. Ее блестящие черные волосы были завязаны назад девчачьим
конским хвостиком, шелковый шарфик выбивался над верхней пуговицей ее пальто
с моховым воротником, придавая ей экзотический, цыганский вид. Она подняла
руку к горлу и сказала: "Вы американец, не так ли? У нас там сын в Бостоне."
"Гарвардский Университет", добавил муж.
Толли сказал: "Я ищу место под названием Стипл-Хейстон. Вы его не
знаете?"
Они явно знали, обменявшись взглядами. Муж сказал: "Вы, должно быть,
проехали поворот. Он примерно с милю назад, грунтовая дорога и она не
обозначена. Больше здесь ничего нет."
"Я так понимаю, что там развалины. Старое поместье. Я приехал его
посмотреть, мои родственники со стороны отца жили там. Толли - это имя вам
что-то говорит?"
Они опять переглянулись. Мужчина сказал: "Там еще кое-что сохранилось
от старого поместья. Вы один приехали?"
Толли объяснил, что он в разводе, а детей нет. "Думаю, можно сказать,
что я последний в роду", сказал он, и увидел, что женщина снова притронулась
к шее. "Я сейчас в творческом отпуске", добавил он, "просто путешествую."
"О, вы, должно быть, тоже университетский", сказала женщина. "Наш сын -
профессор биологии."
"Моя область - история. Специальность - итальянский Ренессанс."
"Наверное, это трудно, вы сам в Америке, а Италия..."
"Ну, в UCLA изобилие документов, а в музее Гетти еще больше." Толли
улыбнулся: "Боюсь, мы скупили прорву вашего прошлого. Думаю, потому, что у
нас не так уж много своего."
"Скажу вот что", сказал мужчина. "Когда закончите в Стипл-Хейстоне,
возвращайтесь и выпейте с нами чаю."
"Что ж, это очень любезно с вашей стороны."
"Никаких хлопот. Мы живем в Южном Хейстоне, всего две мили дальше по
этой дороге. Глеб-Коттедж двумя домами дальше паба. Вы не пропустите.
Приходите и повидайте нас, когда закончите в Стипл-Хейстоне, а мы расскажем
вам о нем."
"Вы интересуетесь местной историей?"
Женщина неожиданно сказала: "Это ужасно печальное место, профессор
Толли, ужасно печальное. Печальнее места я не знаю."
"Она думает, что очень чувствительна, наша Марджори", сказал ее муж с
улыбкой, которая показывала, что подобной чепухе он определенно не верит.
"Но это достаточно верно", гордо заявила женщина. "Седьмая дочь седьмой
дочери."
"Что ж", с улыбкой сказал Толли. Это, конечно, явный пример знаменитой
английской эксцентричности. "Очень любезно с вашей стороны пригласить меня
домой. Но я не расслышал вашего имени."
"Бомонт, Грегори и Марджори." Мужчина протянул руку и Толли пожал ее.
"Вам лучше ехать", сказал ему Джеральд Бомонт.
"Здесь не слишком доброе место, чтобы оставаться после заката",
добавила его жена.
Они следили, как Толли поудобнее устроился в своем арендованном
Фольксвагене и неуклюже развернулся на узкой дороге, разок даже заглохнув
прежде чем поехать, потому что не привык пользоваться рычагом скоростей.
Пара и пес уменьшались в перспективе изгородей в зеркале заднего вида. "Не
слишком доброе место, чтобы оставаться после заката", сказал себе Толли,
улыбаясь: предрассудкам и религии нет места в его разуме. Кроме всего
прочего, он написал свою тезисную работу, а впоследствии опубликовал книгу
(которая принесла ему постоянное место в университете) о влиянии
ренессансного философа Пьетро Помпонацци, который верил, что все феномены
должны быть приписаны естественным причинам, не допуская никаких чудес,
демонов или ангелов. Конечно, Помпонацци не осмелился сделать следующий
логический шаг, который устранил бы самого Бога, но Толли казалось, что ныне
свет науки проник в каждый уголок Вселенной, вплоть до жужжащих
микроволночек фундаментальных частиц, без малейшего свидетельства
существования эпикурейского Создателя, присматривающего за всем. А что
касается духов... что ж, пусть Стивен Спилберг делает себе миллионы на
фильмах о них, но их реальность на этом и кончается.
Толли нашел развилку, повернул машину, у которой пожаловались рессоры,
и поехал по грубой грунтовой дороге, которая закончилась пустошью с высокой
травой и деревьями на одной стороне и нестриженой изгородью на другой. Толли
выключил мотор и выбрался. Он слышал воду, текущую где-то в отдалении, и
одинокий зимний звук грачей, хрипло каркающих на голых полях. Двигатель
машины, остывая, тихо потрескивал позади.
В изгороди были ворота, покосившиеся в столбах и закрытые колечком
оранжевой бечевки. С ощущением, что он что-то нарушает, Толли поднял кольцо
и прошел. За воротами расстилался широкий кочковатый луг, слева ограниченный
рощей голых деревьев, справа снижаясь к реке, очевидно, Червеллу. Далее за
рекой была насыпь и, пока Толли осматривался, из туманной дали выкатил поезд
и прошел мимо с огнями пассажирских вагонов, словно цепочкой желтых бусин,
грохот движения потащился вслед поезду в сторону Бирмингема.
Толли глубже опустил подбородок в ворот своей Берберри и пошел по
траве. Когда-то здесь проходила узкая дорога, продолжение грунтовки, но
теперь она заросла. По обе стороны бугорки отмечали места, где когда-то
стояли дома и коттеджи. Теперь не были видно ни единого камня.
Он пошел в сторону рощи и, проходя мимо первой группы деревьев, понял,
что находится посреди развалин поместья, которым когда-то владела его семья.
Забавно, что осознание этого, не задело в нем никаких струн.
Наверное, потому, что здесь мало что осталось. Тянулся низкий пригорок,
узкий и длинный - все, что сохранилось от стены; раскинулась громадная куща
шиповника, которая когда-то могла быть розарием. За деревьями находилась
единственная еще стоявшая часть дома - зазубренные плечи стены по обе
стороны от большой каминной трубы и кучка восьмиугольных дымовых труб,
должно быть, еще елизаветинских. Здесь и там валялись кучи каменных блоков,
покрытых плющем и травой - больше ничего.
В сомнительном свете Толли сделал несколько фотографий своим карманным
Олимпусом; только когда он закончил снимать, он обратил внимание на здание,
стоящее в нескольких сотнях ярдах за руинами, небольшую неприметную
церквушку с низкой квадратной башенкой. Живая ограда вокруг примыкавшего
кладбища совсем разрослась, длинные плети шиповника торчали из нее, словно
непричесанные волосы, а могильные плиты стояли по пояс в траве, очевидно не
стриженной с весны. Однако, гравийная дорожка была свободна от сорняков, а
разбитое на одном из витражных окон стекло размером в ладонь, было заделано
фанерой - очевидно, за церковью еще присматривали, хотя паства давно
покинула ее, или давно лежала под высокой травой. Толли постоял у хлипкой
калитки, потом повернул прочь. Становилось темно, солнце пятном в низких
тучах стало над холодными полями, слишком темно, сказал он себе, чтобы
осматривать надгробья, чтобы искать в церкви реликты своей семьи. Он
вернется сюда завтра.
Наверное, вполне определенно его дед промотал семейное состояние: эти
заросшие травой руины не слишком-то большое наследство. Он подумал, как все
пришло к такому состоянию. Последний в роду. Что ж, пока что можно все
осмотреть, подумал он, и пошел вниз к реке. Она разделялась надвое длинным,
узким островком, что лежал в тени железнодорожного моста; на другом берегу
реки стояли остатки большого квадратного здания. Наверное, мельница,
предположил Толли, ибо дальний поток разделенной речки падал стеклянным
водопадом через плотину. Одна стена еще стояла, окруженная рощицей захудалых
деревьев. Когда Толли поймал их в видоискатель, показалось, что кто-то стоит
там в тенях, человек с головой очень странной формы. Или нет, он в высокой
шляпе...
Грузовой состав выкатил из-за поворота и пересек мост с шелестящим
грохотом, посвистывая на две ноты. Толли посмотрел вверх, потом щелкнул
фотоаппаратом. Но фигура, если она и была здесь, исчезла.
Ветхая ферма, ряд общественных зданий из бетонных блоков, а потом кучка
живописных коттеджей вокруг крошечной деревенской лужайки, позади них к
вечернему небу подымается шпиль церкви. Толли нашел Глеб-Коттедж достаточно
легко. Он предпочел бы напиток покрепче чаю, предложенному Бомонтами, однако
паб оказался закрыт, а Толли еще не настолько знал запутанные английские
правила, чтобы понять, когда же он откроется.
Джеральд Бомонт не казался удивленным, увидев Толли, а провел его в
комнату, которую назвал лонжей, и приглушил, но не выключил, большой цветной
телевизор, где показывали какой-то старый семейный фильм. В течении всего
последовавшего странного разговора телевизор мерцал и бубнил в своем углу,
как какой-то идиот-ребенок.
Сидя в слишком мягком кресле, Толли начал расслабляться, чувствуя себя
чем-то вроде оперившегося кукушонка, пока Бомонты порхали вокруг, усиленно
угощая его горячим чаем с молоком и множеством бисквитов и маленьких
печений, намазанных маслом. Она с живостью воспринимали его описание Штатов
и, в частности, Бостона, как если бы он каким-то образом мог вызвать их
исчезнувшее дитя. Джеральд Бомонт был горным инженером, которые рано уходят
в отставку, и они переехали, чтобы быть поближе к их единственному ребенку,
когда он работал в Оксфордском университете; но потом он стал очередной
статистической единицей в Утечке Мозгов и оставил их чужих и одиноких в
мягком сельском Оксфордшире. Их послушать, так они словно беженцы в чужой
стране.
"Ну, что ж", сказал в конце концов Джеральд Бомонт. "Что вы думаете о
Стипл-Хейстоне?"
Толли полизал промасленные пальцы; он съел все печенье и большую часть
пончиков (нет, вспомнил он, бисквитов). "Вы были правы, сказав, что там не
на что особо посмотреть. По крайней мере, в сумерках. Я должен вернуться и
взглянуть поосновательнее, да и сделать больше фотографий."
Вплоть до этого момента он позабыл, что мельком видел предвещавшую
худое фигуру - наверное, она была ничем иным, как вымыслом его воображения,
вызванным тенями и намеками, но все-таки при воспоминании он почувствовал
дрожь, несомненную трясучку.
Джеральд Бомонт сказал: "Это хорошее место для фотографирования.
Подождите минутку."
"Ну, Джеральд", сказала его жена, когда он полез в шкаф. Он достал
громадную с незакрепленными листами книгу и передал ее Толли.
Громадные восемь на десять дюймов черно-белые снимки по одному на
страницу. Та самая церковь. Сомкнутые ряды могильных плит, все солнце и
тень. Сорняки, наползающие на замшелый камень. Кочковатая протяженность
замерзшего поля с каминной трубой разрушенного дома, стоящей на фоне
блеклого неба.
"Очень профессионально."
"Моя жена не одобряет", сказал Джеральд Бомонт с застенчивым
удовольствием.
"Ты ведь знаешь, что я чувствую к этому месту", твердо сказала Марджори
Бомонт. Лавандового цвета вязаный шерстяной жакет-кардиган был наброшен ей
на плечи, словно пелеринка матадора, большая викторианская брошь пришпилена
к отвороту. Бледный камень мерцал в свете открытого огня камина.
Толли сказал: "Вы хотели рассказать мне историю Стипл-Хейстона."
Марджори Бомонт посмотрела на своего мужа, который чуть кивнул. "Что
ж", сказала она, наклоняясь вперед, словно доверяя какой-то секрет, "вы
видели железную дорогу немножко дальше за развалинами. Это старая линия
Оксфорд-Бирмингем, и трагедия произошла примерно сто лет назад."
"Сто шесть", сказал Джеральд Бомонт.
Жена игнорировала его замечание. "Пассажирский поезд был на пути в
Бирмингем, а товарный шел в сторону Оксфорда. Один вагон товарного состава
сошел с рельсов и потащил за собой другие, встав поперек рельсов как раз
тогда, когда по ним шел пассажирский. Говорят, визг тормозов слышали в
Оксфорде, а искры из-под колес зажгли траву на четверть мили вдоль насыпи.
Но пассажирский все же не смог остановиться вовремя и врезался в товарный.
Это была первая большая железнодорожная катастрофа, где погибло более сорока
человек. Однако, не погибло бы так много народу, если б люди из
Стипл-Хейстона позволили помочь им. Здешний сквайр не пустил их, понимаете?
Он с самого начала был против железной дороги, потому что она прошла слишком
близко к его дому. Когда другие пассажиры вытаскивали раненых из обломков,
своим арендаторам сквайр приказал не подходить. "Пусть пользуются своей
проклятой дорогой, чтобы спасаться", говорят, сказал он. И прошло более двух
часов, прежде чем подошел спасательный поезд, а к этому времени умерли
многие, кто иначе мог выжить. Вы видели, где они похоронены, на том
церковном кладбище. Сквайр пытался не допустить и это, но приход решил
иначе. Две могилы под старым вязом хранят тела тех, кого так и не опознали,
мужчину и женщину. Говорят, их видят в каждую годовщину катастрофы, они
бродят по путям."
Толли улыбнулся: "А вы их видели?"
"Я и близко не подхожу в такие ночи, да и в любые другие тоже. Даже в
самые лучшие времена там - печальное место. У меня ощущение, что там что-то
не успокоилось."
Джеральд Бомонт сказал: "Я не склонен верить в духов и во все такое, но
факт, что Марджори там как-то раз упала в обморок, и больше туда ходить не
хочет."
"Это - женщина, мне кажется", сказала Марджори Бомонт очень тихо,
словно сама себе. "Так обычно и бывает."
Ее муж сказал: "Вы об этом ничего не знали, профессор Толли?"
"Нисколько. Мой дед не обмолвился ни словом о том, что случилось в
поместье. Что он родом из Стипл-Хейстона, я узнал лишь потому, что отец
сохранил документы о натурализации. Это почти все, что он оставил в
наследство семье."
Были еще и деньги, но большую часть промотали еще до того, как он
родился, остальные потеряны при крахе Уолл-Стрита. Все, что Толли
унаследовал, это аппетит к роскоши и беззаботное отношение к деньгам;
обвинения экс-жены в безрассудных тратах язвили, хотя другие ее обвинения
нет, потому что Толли знал, что первые - это правда. Он всегда хотел больше,
чем мог себе позволить.
"Вы знаете, что случилось после катастрофы? Нет?", спросил Джеральд
Бомонт. "Кажется, десять лет спустя в поместье произошел большой пожар, и в
то же самое время сгорела мельница. Они были единственной основой
существования поселка, поместье и мельница, и через какое-то время люди
разъехались кто куда."
"Думаю, именно тогда моя семья перебралась в Штаты. Деду тогда было
около восемнадцати. Ничего не знаю о его отце: ведь это он был местным
сквайром, верно?"
Марджори Бомонт резко поднялась на ноги. "Я приготовлю еще чаю. Выпьете
чашечку перед уходом."
"Зачем же, благодарю вас."
"В это время на улицах большое движение", сказал Джеральд Бомонт,
аккуратно складывая фотографии в альбом. "Но через полчаса самый тяжелый час
пик минует."
"Тогда я, пожалуй, выпью. А то я еще не привык ездить не по той
стороне..."
Колли, который все это время продремал в уголке, вдруг вскочил на ноги,
посмотрел на дверь лонжи и издал громкий звук, полу-визг, полу-рычание.
Раздался звук разбиваемого фаянса. Джеральд Бомонт поспешил туда, Толли
последовал за ним.
Марджори Бомонт стояла в центре маленькой, ярко освещенной кухни,
прижимая руки к горлу. Муж спросил в чем дело, и она показала на окно. Ее
рука дрожала. На фоне ночи на запотевшем стекле были выведены две буквы: О и
R, сцепленные вместе.
"Я видела, как это случилось", сказала Марджори Бомонт тоненьким
голоском. Лавандовый кардиган соскользнул с плеч и валялся на полу. Муж
обнял ее и она добавила: "Я никогда не думала, что оно придет сюда.
Извините, профессор Толли. Я думаю, вам теперь надо уйти."
Ведя машину обратно в Оксфорд, когда фары возвращавшихся домой жителей
пригородов мелькали одни за другими, Толли думал, как легко было этой
женщине устроить театральную постановку всего эпизода: рассказать историю,
найти предлог покинуть комнату, сознательно уронить чашку и сыграть
притворный шок. Сдвинутые англичане, ему не стоит больше иметь с ними дела.
Он закурил сигарету и включил радио: машину наполнили торжественные позывные
новостей БиБиСи. Стипл-Хейстон, развалины, фигуры в тенях - все казалось
очень далеким.
На следующее утро Толли пораньше нашел экспресс-фотографию, где хозяин
пообещал сделать слайды к полудню, а потом пошел в Бодлеянскую библиотеку и
купил билет посетителя. Очередная причудливая английская церемония: он
произнес вслух торжественную клятву не повредить ни одну книгу и не зажигать
огня в библиотеке. Он потерял пару часов, перелистывая книги в секции
местной истории, чувствуя себя в высшей степени дома среди сомкнутых полок с
книгами, обшитыми кожей, среди маленьких столиков, небольшими загородками
отделенных друг от друга. Библиотекарь подобрал несколько отчетов о
железнодорожной катастрофе, все они более или менее подтверждали измышления
Марджори Бомонт, и тогда Толли заказал ссылки на историю Стипл-Хейстона.
Поместье упоминалось в "Книге Страшного Суда", но с тех пор явно всегда
уменьшалось в численности своего населения, этот процесс предки Толли
ускорили, удачно воспользовавшись законами об огораживании восемнадцатого и
девятнадцатого столетий. К середине века девятнадцатого Стипл-Хейстон был не
более чем деревушкой, зависящей от небольшой бумажной мельницы, потом
случился пожар, о котором упоминал Джеральд Бомонт - начало конца. Последний
коттедж был снесен уже после Второй мировой войны, хотя церковью иногда еще
пользуются.
Толли положил в карман все свои выписки и присоединился к толпе
нагруженных покупателей, медленно двигающихся мимо очередей к двухэтажным
автобусам. Уличные исполнители бренчали на гитарах или жонглировали в
проходах к магазинам, на перекрестке Карфакс группа из Армии Спасения
исполняла рождественские песни под гигантским пластиковым Санта Клаусом,
высоко подвешенным в холодном воздухе.
Толли нашел "МакДональдс" и жадно слопал чизбургер со всей отделкой,
запив его молочным коктейлем. Глядя сквозь толстое стекло на башню Церкви
Христа, выступающей из-за городского холла, словно космический корабль, он
думал: к черту всю мистику, я же в отпуске, верно? Он провел следующую пару
часов, составляя список младших коллег, о которых впервые за все время
заскучал, и лишь неохотно пошел назад сквозь спешащие толпы к
фотографическому магазину.
Когда помощница вручила ему конверт, он сразу открыл его. Там были
снимки, что он сделал в Стратфорд-на-Эйвоне и несколько оксфордских,
сделанных до того, как он поехал в Стипл-Хейстон, но это было все. Он
спросил: "А что с другими?"
Помощница-тинэйджер с прической из отдельных обесцвеченных прядей
пожала плечами. Толли заглянул в конверт, нашел полоску молочно-белой пленки
и спросил в чем проблема. Она не знала и, похоже, ей было наплевать. Он
помахал испорченной пленкой, протестуя: "Наверное, вы допустили какую-то
ошибку."
"Не знаю, все делают компьютеры. Может, ваша камера сломалась."
"Я хочу поговорить с менеджером, если вы не желаете мне помочь."
"Ее не будет до послезавтра. Рождество, не видите?"
"Да, уж", сказал Толли, но уже не в первый раз он сталкивался в Англии
с такой зловредной нелюбезностью. Он заплатил и пошел искать, где пообедать.
От гнева у него всегда разыгрывался голод.
В тот день, с желудком, уютно растянутым бифштексом и почечным пирогом,
умерив гнев несколькими пинтами горького, Толли вернулся в отель,
намереваясь подремать. Но когда он толкнул дверь в свой номер, она застряла
на половине. Что-то лежало за нею на полу - кейс, который он оставил на
складной раме. Он огляделся и толкал до тех пор, пока дверь не открылась
настолько, чтобы можно было протиснуться. И тут его поразил запах - плотная
вонь горелого, густая как патока. Дыма, однако , не было. Кейс и его
содержимое, в основном белье, валялись на полу за дверью, а покрывало и
простыни стащили с постели.
Толли открыл окно, чтобы впустить свежего воздуха, и набрал номер
администратора. Первая мысль была, что номер ограбили, однако, камера стояла
на ночном столике рядом с уокменом и записями Баха. А потом он обратил
внимание на ковер. В ворсе были выдавлены буквы О и R, сцепленные точно так
же, как на окне кухни Бомонтов. Здесь клерк отозвался, но Толли повесил
трубку.
Есть два объяснения, думал он, выезжая из Оксфорда на арендованной
машине по Банбери-роуд. Либо Бомонты преследуют его по бог весть каким
бредовым причинам, вламываются в номер, и даже подкупают фотомагазин, чтобы
испортили его пленку... либо это, что в высшей степени маловероятно, либо
правда то, что рассказала ему Марджори Бомонт. А в это он тоже никак не
может поверить. Но он хочет вернуться в Стипл-Хейстон: на сей раз при полном
свете дня и предпочтительно не в одиночку.
Открыв дверь, Джеральд Бомонт посмотрел с удивлением, но когда он
пригласил Толли внутрь, из лонжи вышла его жена и сказала: "Я подумала, вы
обязательно вернетесь, профессор."
Толли выдавил вежливую улыбку, сказав, что его камера сломалась, и что
ее нельзя починить здесь... но ему все-таки хотелось бы сделать несколько
снимков Стипл-Хейстона и не возражает ли Джеральд Бомонт, если?.. Проезжая
по сельской дороге, он думал, что это не бог весть какое объяснение, но все
же лучше, чем сказать им всю правду. Если за все этим стоит эта парочка, он,
возможно, убаюкает их рассказом, и, наверное, они совершат какую-нибудь
очевидную ошибку.
Марджори Бомонт спросила: "Это важно для вас?"
"Ну, я обещал себе, что привезу назад несколько снимков старинного дома
предков. Конечно, я заплачу, сколько это будет стоить."
"Я с радостью", сказал Джеральд Бомонт, "но лучше нам поторопиться,
чтобы застать освещение."
Толли увидел, как посмотрела на него жена - строгим, м в то же время
встревоженным взглядом. "Будь теперь осторожен", сказала она. "Только будь
осторожен."
"Да, чепуха", дружелюбно возразил ей Джеральд Бомонт. И обратился к
Толли: "Боюсь, что прошлым вечером у нее был настоящий шок."
"Извините, если я всему причиной", неискренно сказал Толли.
Марджори Бомонт притронулась к горлу и улыбнулась; Толли на мгновение
увидел, какой жизнерадостной девушкой она когда-то была. "Я знаю, что с
вашей стороны не было ничего сознательного, да мы сами пригласили вас сюда.
Так теперь вы верите в это, профессор?"
"Признаюсь, что ранее я был несколько скептичен", тактично сказал
Толли. Он подумал, не пытается ли она обмануть его. Может, что-то связанное
с сыном?
Она вышла с ними до машины, проследила, как Джеральд Бомонт суматошно
укладывает свое оборудование на заднем сидении. "Берегитесь", повторила она,
потом повернулась и поспешила обратно в коттедж.
Переключаясь на первую скорость, Толли сказал: "Надеюсь, я не расстроил
вашу жену?"
Джеральд Бомонт копошился с ремнем безопасности. "Она ничего не имеет в
виду. Натянута, как струна, а после вчерашнего вечера... Я не то, что вы
назвали бы спиритом, профессор. Я всегда считал, что можно найти объяснение
всему, если посмотреть достаточно пристально. Я же инженер, понимаете? Но в
последний раз, когда мы были в Стипл-Хейстоне, пару лет назад, она упала в
обморок. Чувствительна к атмосфере. Как думаете, есть что-то разумное в
идее, что на месте может оставаться отпечаток того, что произошло? Это же
McAuley Inheritance.rtf
Paul J McAuley Inheritance
© Paul J McAuley 1988, 1997
First appeared in The Magazine of Fantasy and Science Fiction.
© 2002, Гужов Е., перевод
Eugen_Guzhov@yahoo.com
-----------------------------------------------------
Сомнений не было: он заблудился.
Роберт Толли резким движением сложил карту и выбрался из арендованного
Фольксвагена - нелегкая задача, ибо он был высоким мужчиной, начинающим
полнеть, а сидения в Фольксвагене низковаты - чтобы получше бросить взгляд
на окружающее. Он остановил машину на пятачке перед воротами в живой
изгороди, чтобы не блокировать узкую, никак не отмеченную на карте дорогу.
Теперь он закурил сигарету и облокотился на старомодную приступку через
изгородь, глядя на кочковатый луг, и раздумывая, не надо ли просто бросить
поиски и вернуться в Оксфорд.
Редкий дождь висел в воздухе, того сорта, что чуть тяжеловат, чтобы
называется туманом, англичане называют его моросью. ЧуднОе название, как
если называть лифт подъемником, осень листопадом, или жарко-красный
Фольксваген называть Гольф, а не Рэббит. Похоже, конечно, но не то. Как и
эти поля, ярко-зеленые в начале декабря, все-таки слегка отличаются от
нью-хэмпширских пастбищ его детства.
Толли почти забрался обратно в машину, когда увидел две фигуры,
покинувшие полог деревьев на дальнем конце поля и пошедшие поперек. Собачий
лай разнесся над травой, звонко звучащий в сыром воздухе, и животное -
черно-белый колли, достиг его прежде хозяев, извиваясь и пританцовывая с
лаем перед воротами. Толли неуверенно отшатнулся назад и пробормотал:
"Хороший мальчик, хороший мальчик", боясь, что он сможет перепрыгнуть
изгородь и разорвать его новую куртку от Берберри, а то и похуже.
Один из шагающих, мужчина, взобрался на приступок и прикрикнул на пса.
"Не тряситесь", сказал он. В голосу чувствовался густой северный выговор.
"Он не кусается."
"Может, вы мне поможете", сказал Толли. "Боюсь, я немного заблудился."
"Спрашивайте." Это был жилистый человек около шестидесяти лет, кепи в
клеточку низко надвинуто на упругие седые волосы, дорогая камера висит на
плече норфолкской куртки. Он повернулся и подал жене руку, пока она
перебиралась через приступку - по крайней мере Толли предположил, что это
его жена, невысокая женщина несколькими годами моложе, чем ее муж, примерно
возраста Толли. Ее блестящие черные волосы были завязаны назад девчачьим
конским хвостиком, шелковый шарфик выбивался над верхней пуговицей ее пальто
с моховым воротником, придавая ей экзотический, цыганский вид. Она подняла
руку к горлу и сказала: "Вы американец, не так ли? У нас там сын в Бостоне."
"Гарвардский Университет", добавил муж.
Толли сказал: "Я ищу место под названием Стипл-Хейстон. Вы его не
знаете?"
Они явно знали, обменявшись взглядами. Муж сказал: "Вы, должно быть,
проехали поворот. Он примерно с милю назад, грунтовая дорога и она не
обозначена. Больше здесь ничего нет."
"Я так понимаю, что там развалины. Старое поместье. Я приехал его
посмотреть, мои родственники со стороны отца жили там. Толли - это имя вам
что-то говорит?"
Они опять переглянулись. Мужчина сказал: "Там еще кое-что сохранилось
от старого поместья. Вы один приехали?"
Толли объяснил, что он в разводе, а детей нет. "Думаю, можно сказать,
что я последний в роду", сказал он, и увидел, что женщина снова притронулась
к шее. "Я сейчас в творческом отпуске", добавил он, "просто путешествую."
"О, вы, должно быть, тоже университетский", сказала женщина. "Наш сын -
профессор биологии."
"Моя область - история. Специальность - итальянский Ренессанс."
"Наверное, это трудно, вы сам в Америке, а Италия..."
"Ну, в UCLA изобилие документов, а в музее Гетти еще больше." Толли
улыбнулся: "Боюсь, мы скупили прорву вашего прошлого. Думаю, потому, что у
нас не так уж много своего."
"Скажу вот что", сказал мужчина. "Когда закончите в Стипл-Хейстоне,
возвращайтесь и выпейте с нами чаю."
"Что ж, это очень любезно с вашей стороны."
"Никаких хлопот. Мы живем в Южном Хейстоне, всего две мили дальше по
этой дороге. Глеб-Коттедж двумя домами дальше паба. Вы не пропустите.
Приходите и повидайте нас, когда закончите в Стипл-Хейстоне, а мы расскажем
вам о нем."
"Вы интересуетесь местной историей?"
Женщина неожиданно сказала: "Это ужасно печальное место, профессор
Толли, ужасно печальное. Печальнее места я не знаю."
"Она думает, что очень чувствительна, наша Марджори", сказал ее муж с
улыбкой, которая показывала, что подобной чепухе он определенно не верит.
"Но это достаточно верно", гордо заявила женщина. "Седьмая дочь седьмой
дочери."
"Что ж", с улыбкой сказал Толли. Это, конечно, явный пример знаменитой
английской эксцентричности. "Очень любезно с вашей стороны пригласить меня
домой. Но я не расслышал вашего имени."
"Бомонт, Грегори и Марджори." Мужчина протянул руку и Толли пожал ее.
"Вам лучше ехать", сказал ему Джеральд Бомонт.
"Здесь не слишком доброе место, чтобы оставаться после заката",
добавила его жена.
Они следили, как Толли поудобнее устроился в своем арендованном
Фольксвагене и неуклюже развернулся на узкой дороге, разок даже заглохнув
прежде чем поехать, потому что не привык пользоваться рычагом скоростей.
Пара и пес уменьшались в перспективе изгородей в зеркале заднего вида. "Не
слишком доброе место, чтобы оставаться после заката", сказал себе Толли,
улыбаясь: предрассудкам и религии нет места в его разуме. Кроме всего
прочего, он написал свою тезисную работу, а впоследствии опубликовал книгу
(которая принесла ему постоянное место в университете) о влиянии
ренессансного философа Пьетро Помпонацци, который верил, что все феномены
должны быть приписаны естественным причинам, не допуская никаких чудес,
демонов или ангелов. Конечно, Помпонацци не осмелился сделать следующий
логический шаг, который устранил бы самого Бога, но Толли казалось, что ныне
свет науки проник в каждый уголок Вселенной, вплоть до жужжащих
микроволночек фундаментальных частиц, без малейшего свидетельства
существования эпикурейского Создателя, присматривающего за всем. А что
касается духов... что ж, пусть Стивен Спилберг делает себе миллионы на
фильмах о них, но их реальность на этом и кончается.
Толли нашел развилку, повернул машину, у которой пожаловались рессоры,
и поехал по грубой грунтовой дороге, которая закончилась пустошью с высокой
травой и деревьями на одной стороне и нестриженой изгородью на другой. Толли
выключил мотор и выбрался. Он слышал воду, текущую где-то в отдалении, и
одинокий зимний звук грачей, хрипло каркающих на голых полях. Двигатель
машины, остывая, тихо потрескивал позади.
В изгороди были ворота, покосившиеся в столбах и закрытые колечком
оранжевой бечевки. С ощущением, что он что-то нарушает, Толли поднял кольцо
и прошел. За воротами расстилался широкий кочковатый луг, слева ограниченный
рощей голых деревьев, справа снижаясь к реке, очевидно, Червеллу. Далее за
рекой была насыпь и, пока Толли осматривался, из туманной дали выкатил поезд
и прошел мимо с огнями пассажирских вагонов, словно цепочкой желтых бусин,
грохот движения потащился вслед поезду в сторону Бирмингема.
Толли глубже опустил подбородок в ворот своей Берберри и пошел по
траве. Когда-то здесь проходила узкая дорога, продолжение грунтовки, но
теперь она заросла. По обе стороны бугорки отмечали места, где когда-то
стояли дома и коттеджи. Теперь не были видно ни единого камня.
Он пошел в сторону рощи и, проходя мимо первой группы деревьев, понял,
что находится посреди развалин поместья, которым когда-то владела его семья.
Забавно, что осознание этого, не задело в нем никаких струн.
Наверное, потому, что здесь мало что осталось. Тянулся низкий пригорок,
узкий и длинный - все, что сохранилось от стены; раскинулась громадная куща
шиповника, которая когда-то могла быть розарием. За деревьями находилась
единственная еще стоявшая часть дома - зазубренные плечи стены по обе
стороны от большой каминной трубы и кучка восьмиугольных дымовых труб,
должно быть, еще елизаветинских. Здесь и там валялись кучи каменных блоков,
покрытых плющем и травой - больше ничего.
В сомнительном свете Толли сделал несколько фотографий своим карманным
Олимпусом; только когда он закончил снимать, он обратил внимание на здание,
стоящее в нескольких сотнях ярдах за руинами, небольшую неприметную
церквушку с низкой квадратной башенкой. Живая ограда вокруг примыкавшего
кладбища совсем разрослась, длинные плети шиповника торчали из нее, словно
непричесанные волосы, а могильные плиты стояли по пояс в траве, очевидно не
стриженной с весны. Однако, гравийная дорожка была свободна от сорняков, а
разбитое на одном из витражных окон стекло размером в ладонь, было заделано
фанерой - очевидно, за церковью еще присматривали, хотя паства давно
покинула ее, или давно лежала под высокой травой. Толли постоял у хлипкой
калитки, потом повернул прочь. Становилось темно, солнце пятном в низких
тучах стало над холодными полями, слишком темно, сказал он себе, чтобы
осматривать надгробья, чтобы искать в церкви реликты своей семьи. Он
вернется сюда завтра.
Наверное, вполне определенно его дед промотал семейное состояние: эти
заросшие травой руины не слишком-то большое наследство. Он подумал, как все
пришло к такому состоянию. Последний в роду. Что ж, пока что можно все
осмотреть, подумал он, и пошел вниз к реке. Она разделялась надвое длинным,
узким островком, что лежал в тени железнодорожного моста; на другом берегу
реки стояли остатки большого квадратного здания. Наверное, мельница,
предположил Толли, ибо дальний поток разделенной речки падал стеклянным
водопадом через плотину. Одна стена еще стояла, окруженная рощицей захудалых
деревьев. Когда Толли поймал их в видоискатель, показалось, что кто-то стоит
там в тенях, человек с головой очень странной формы. Или нет, он в высокой
шляпе...
Грузовой состав выкатил из-за поворота и пересек мост с шелестящим
грохотом, посвистывая на две ноты. Толли посмотрел вверх, потом щелкнул
фотоаппаратом. Но фигура, если она и была здесь, исчезла.
Ветхая ферма, ряд общественных зданий из бетонных блоков, а потом кучка
живописных коттеджей вокруг крошечной деревенской лужайки, позади них к
вечернему небу подымается шпиль церкви. Толли нашел Глеб-Коттедж достаточно
легко. Он предпочел бы напиток покрепче чаю, предложенному Бомонтами, однако
паб оказался закрыт, а Толли еще не настолько знал запутанные английские
правила, чтобы понять, когда же он откроется.
Джеральд Бомонт не казался удивленным, увидев Толли, а провел его в
комнату, которую назвал лонжей, и приглушил, но не выключил, большой цветной
телевизор, где показывали какой-то старый семейный фильм. В течении всего
последовавшего странного разговора телевизор мерцал и бубнил в своем углу,
как какой-то идиот-ребенок.
Сидя в слишком мягком кресле, Толли начал расслабляться, чувствуя себя
чем-то вроде оперившегося кукушонка, пока Бомонты порхали вокруг, усиленно
угощая его горячим чаем с молоком и множеством бисквитов и маленьких
печений, намазанных маслом. Она с живостью воспринимали его описание Штатов
и, в частности, Бостона, как если бы он каким-то образом мог вызвать их
исчезнувшее дитя. Джеральд Бомонт был горным инженером, которые рано уходят
в отставку, и они переехали, чтобы быть поближе к их единственному ребенку,
когда он работал в Оксфордском университете; но потом он стал очередной
статистической единицей в Утечке Мозгов и оставил их чужих и одиноких в
мягком сельском Оксфордшире. Их послушать, так они словно беженцы в чужой
стране.
"Ну, что ж", сказал в конце концов Джеральд Бомонт. "Что вы думаете о
Стипл-Хейстоне?"
Толли полизал промасленные пальцы; он съел все печенье и большую часть
пончиков (нет, вспомнил он, бисквитов). "Вы были правы, сказав, что там не
на что особо посмотреть. По крайней мере, в сумерках. Я должен вернуться и
взглянуть поосновательнее, да и сделать больше фотографий."
Вплоть до этого момента он позабыл, что мельком видел предвещавшую
худое фигуру - наверное, она была ничем иным, как вымыслом его воображения,
вызванным тенями и намеками, но все-таки при воспоминании он почувствовал
дрожь, несомненную трясучку.
Джеральд Бомонт сказал: "Это хорошее место для фотографирования.
Подождите минутку."
"Ну, Джеральд", сказала его жена, когда он полез в шкаф. Он достал
громадную с незакрепленными листами книгу и передал ее Толли.
Громадные восемь на десять дюймов черно-белые снимки по одному на
страницу. Та самая церковь. Сомкнутые ряды могильных плит, все солнце и
тень. Сорняки, наползающие на замшелый камень. Кочковатая протяженность
замерзшего поля с каминной трубой разрушенного дома, стоящей на фоне
блеклого неба.
"Очень профессионально."
"Моя жена не одобряет", сказал Джеральд Бомонт с застенчивым
удовольствием.
"Ты ведь знаешь, что я чувствую к этому месту", твердо сказала Марджори
Бомонт. Лавандового цвета вязаный шерстяной жакет-кардиган был наброшен ей
на плечи, словно пелеринка матадора, большая викторианская брошь пришпилена
к отвороту. Бледный камень мерцал в свете открытого огня камина.
Толли сказал: "Вы хотели рассказать мне историю Стипл-Хейстона."
Марджори Бомонт посмотрела на своего мужа, который чуть кивнул. "Что
ж", сказала она, наклоняясь вперед, словно доверяя какой-то секрет, "вы
видели железную дорогу немножко дальше за развалинами. Это старая линия
Оксфорд-Бирмингем, и трагедия произошла примерно сто лет назад."
"Сто шесть", сказал Джеральд Бомонт.
Жена игнорировала его замечание. "Пассажирский поезд был на пути в
Бирмингем, а товарный шел в сторону Оксфорда. Один вагон товарного состава
сошел с рельсов и потащил за собой другие, встав поперек рельсов как раз
тогда, когда по ним шел пассажирский. Говорят, визг тормозов слышали в
Оксфорде, а искры из-под колес зажгли траву на четверть мили вдоль насыпи.
Но пассажирский все же не смог остановиться вовремя и врезался в товарный.
Это была первая большая железнодорожная катастрофа, где погибло более сорока
человек. Однако, не погибло бы так много народу, если б люди из
Стипл-Хейстона позволили помочь им. Здешний сквайр не пустил их, понимаете?
Он с самого начала был против железной дороги, потому что она прошла слишком
близко к его дому. Когда другие пассажиры вытаскивали раненых из обломков,
своим арендаторам сквайр приказал не подходить. "Пусть пользуются своей
проклятой дорогой, чтобы спасаться", говорят, сказал он. И прошло более двух
часов, прежде чем подошел спасательный поезд, а к этому времени умерли
многие, кто иначе мог выжить. Вы видели, где они похоронены, на том
церковном кладбище. Сквайр пытался не допустить и это, но приход решил
иначе. Две могилы под старым вязом хранят тела тех, кого так и не опознали,
мужчину и женщину. Говорят, их видят в каждую годовщину катастрофы, они
бродят по путям."
Толли улыбнулся: "А вы их видели?"
"Я и близко не подхожу в такие ночи, да и в любые другие тоже. Даже в
самые лучшие времена там - печальное место. У меня ощущение, что там что-то
не успокоилось."
Джеральд Бомонт сказал: "Я не склонен верить в духов и во все такое, но
факт, что Марджори там как-то раз упала в обморок, и больше туда ходить не
хочет."
"Это - женщина, мне кажется", сказала Марджори Бомонт очень тихо,
словно сама себе. "Так обычно и бывает."
Ее муж сказал: "Вы об этом ничего не знали, профессор Толли?"
"Нисколько. Мой дед не обмолвился ни словом о том, что случилось в
поместье. Что он родом из Стипл-Хейстона, я узнал лишь потому, что отец
сохранил документы о натурализации. Это почти все, что он оставил в
наследство семье."
Были еще и деньги, но большую часть промотали еще до того, как он
родился, остальные потеряны при крахе Уолл-Стрита. Все, что Толли
унаследовал, это аппетит к роскоши и беззаботное отношение к деньгам;
обвинения экс-жены в безрассудных тратах язвили, хотя другие ее обвинения
нет, потому что Толли знал, что первые - это правда. Он всегда хотел больше,
чем мог себе позволить.
"Вы знаете, что случилось после катастрофы? Нет?", спросил Джеральд
Бомонт. "Кажется, десять лет спустя в поместье произошел большой пожар, и в
то же самое время сгорела мельница. Они были единственной основой
существования поселка, поместье и мельница, и через какое-то время люди
разъехались кто куда."
"Думаю, именно тогда моя семья перебралась в Штаты. Деду тогда было
около восемнадцати. Ничего не знаю о его отце: ведь это он был местным
сквайром, верно?"
Марджори Бомонт резко поднялась на ноги. "Я приготовлю еще чаю. Выпьете
чашечку перед уходом."
"Зачем же, благодарю вас."
"В это время на улицах большое движение", сказал Джеральд Бомонт,
аккуратно складывая фотографии в альбом. "Но через полчаса самый тяжелый час
пик минует."
"Тогда я, пожалуй, выпью. А то я еще не привык ездить не по той
стороне..."
Колли, который все это время продремал в уголке, вдруг вскочил на ноги,
посмотрел на дверь лонжи и издал громкий звук, полу-визг, полу-рычание.
Раздался звук разбиваемого фаянса. Джеральд Бомонт поспешил туда, Толли
последовал за ним.
Марджори Бомонт стояла в центре маленькой, ярко освещенной кухни,
прижимая руки к горлу. Муж спросил в чем дело, и она показала на окно. Ее
рука дрожала. На фоне ночи на запотевшем стекле были выведены две буквы: О и
R, сцепленные вместе.
"Я видела, как это случилось", сказала Марджори Бомонт тоненьким
голоском. Лавандовый кардиган соскользнул с плеч и валялся на полу. Муж
обнял ее и она добавила: "Я никогда не думала, что оно придет сюда.
Извините, профессор Толли. Я думаю, вам теперь надо уйти."
Ведя машину обратно в Оксфорд, когда фары возвращавшихся домой жителей
пригородов мелькали одни за другими, Толли думал, как легко было этой
женщине устроить театральную постановку всего эпизода: рассказать историю,
найти предлог покинуть комнату, сознательно уронить чашку и сыграть
притворный шок. Сдвинутые англичане, ему не стоит больше иметь с ними дела.
Он закурил сигарету и включил радио: машину наполнили торжественные позывные
новостей БиБиСи. Стипл-Хейстон, развалины, фигуры в тенях - все казалось
очень далеким.
На следующее утро Толли пораньше нашел экспресс-фотографию, где хозяин
пообещал сделать слайды к полудню, а потом пошел в Бодлеянскую библиотеку и
купил билет посетителя. Очередная причудливая английская церемония: он
произнес вслух торжественную клятву не повредить ни одну книгу и не зажигать
огня в библиотеке. Он потерял пару часов, перелистывая книги в секции
местной истории, чувствуя себя в высшей степени дома среди сомкнутых полок с
книгами, обшитыми кожей, среди маленьких столиков, небольшими загородками
отделенных друг от друга. Библиотекарь подобрал несколько отчетов о
железнодорожной катастрофе, все они более или менее подтверждали измышления
Марджори Бомонт, и тогда Толли заказал ссылки на историю Стипл-Хейстона.
Поместье упоминалось в "Книге Страшного Суда", но с тех пор явно всегда
уменьшалось в численности своего населения, этот процесс предки Толли
ускорили, удачно воспользовавшись законами об огораживании восемнадцатого и
девятнадцатого столетий. К середине века девятнадцатого Стипл-Хейстон был не
более чем деревушкой, зависящей от небольшой бумажной мельницы, потом
случился пожар, о котором упоминал Джеральд Бомонт - начало конца. Последний
коттедж был снесен уже после Второй мировой войны, хотя церковью иногда еще
пользуются.
Толли положил в карман все свои выписки и присоединился к толпе
нагруженных покупателей, медленно двигающихся мимо очередей к двухэтажным
автобусам. Уличные исполнители бренчали на гитарах или жонглировали в
проходах к магазинам, на перекрестке Карфакс группа из Армии Спасения
исполняла рождественские песни под гигантским пластиковым Санта Клаусом,
высоко подвешенным в холодном воздухе.
Толли нашел "МакДональдс" и жадно слопал чизбургер со всей отделкой,
запив его молочным коктейлем. Глядя сквозь толстое стекло на башню Церкви
Христа, выступающей из-за городского холла, словно космический корабль, он
думал: к черту всю мистику, я же в отпуске, верно? Он провел следующую пару
часов, составляя список младших коллег, о которых впервые за все время
заскучал, и лишь неохотно пошел назад сквозь спешащие толпы к
фотографическому магазину.
Когда помощница вручила ему конверт, он сразу открыл его. Там были
снимки, что он сделал в Стратфорд-на-Эйвоне и несколько оксфордских,
сделанных до того, как он поехал в Стипл-Хейстон, но это было все. Он
спросил: "А что с другими?"
Помощница-тинэйджер с прической из отдельных обесцвеченных прядей
пожала плечами. Толли заглянул в конверт, нашел полоску молочно-белой пленки
и спросил в чем проблема. Она не знала и, похоже, ей было наплевать. Он
помахал испорченной пленкой, протестуя: "Наверное, вы допустили какую-то
ошибку."
"Не знаю, все делают компьютеры. Может, ваша камера сломалась."
"Я хочу поговорить с менеджером, если вы не желаете мне помочь."
"Ее не будет до послезавтра. Рождество, не видите?"
"Да, уж", сказал Толли, но уже не в первый раз он сталкивался в Англии
с такой зловредной нелюбезностью. Он заплатил и пошел искать, где пообедать.
От гнева у него всегда разыгрывался голод.
В тот день, с желудком, уютно растянутым бифштексом и почечным пирогом,
умерив гнев несколькими пинтами горького, Толли вернулся в отель,
намереваясь подремать. Но когда он толкнул дверь в свой номер, она застряла
на половине. Что-то лежало за нею на полу - кейс, который он оставил на
складной раме. Он огляделся и толкал до тех пор, пока дверь не открылась
настолько, чтобы можно было протиснуться. И тут его поразил запах - плотная
вонь горелого, густая как патока. Дыма, однако , не было. Кейс и его
содержимое, в основном белье, валялись на полу за дверью, а покрывало и
простыни стащили с постели.
Толли открыл окно, чтобы впустить свежего воздуха, и набрал номер
администратора. Первая мысль была, что номер ограбили, однако, камера стояла
на ночном столике рядом с уокменом и записями Баха. А потом он обратил
внимание на ковер. В ворсе были выдавлены буквы О и R, сцепленные точно так
же, как на окне кухни Бомонтов. Здесь клерк отозвался, но Толли повесил
трубку.
Есть два объяснения, думал он, выезжая из Оксфорда на арендованной
машине по Банбери-роуд. Либо Бомонты преследуют его по бог весть каким
бредовым причинам, вламываются в номер, и даже подкупают фотомагазин, чтобы
испортили его пленку... либо это, что в высшей степени маловероятно, либо
правда то, что рассказала ему Марджори Бомонт. А в это он тоже никак не
может поверить. Но он хочет вернуться в Стипл-Хейстон: на сей раз при полном
свете дня и предпочтительно не в одиночку.
Открыв дверь, Джеральд Бомонт посмотрел с удивлением, но когда он
пригласил Толли внутрь, из лонжи вышла его жена и сказала: "Я подумала, вы
обязательно вернетесь, профессор."
Толли выдавил вежливую улыбку, сказав, что его камера сломалась, и что
ее нельзя починить здесь... но ему все-таки хотелось бы сделать несколько
снимков Стипл-Хейстона и не возражает ли Джеральд Бомонт, если?.. Проезжая
по сельской дороге, он думал, что это не бог весть какое объяснение, но все
же лучше, чем сказать им всю правду. Если за все этим стоит эта парочка, он,
возможно, убаюкает их рассказом, и, наверное, они совершат какую-нибудь
очевидную ошибку.
Марджори Бомонт спросила: "Это важно для вас?"
"Ну, я обещал себе, что привезу назад несколько снимков старинного дома
предков. Конечно, я заплачу, сколько это будет стоить."
"Я с радостью", сказал Джеральд Бомонт, "но лучше нам поторопиться,
чтобы застать освещение."
Толли увидел, как посмотрела на него жена - строгим, м в то же время
встревоженным взглядом. "Будь теперь осторожен", сказала она. "Только будь
осторожен."
"Да, чепуха", дружелюбно возразил ей Джеральд Бомонт. И обратился к
Толли: "Боюсь, что прошлым вечером у нее был настоящий шок."
"Извините, если я всему причиной", неискренно сказал Толли.
Марджори Бомонт притронулась к горлу и улыбнулась; Толли на мгновение
увидел, какой жизнерадостной девушкой она когда-то была. "Я знаю, что с
вашей стороны не было ничего сознательного, да мы сами пригласили вас сюда.
Так теперь вы верите в это, профессор?"
"Признаюсь, что ранее я был несколько скептичен", тактично сказал
Толли. Он подумал, не пытается ли она обмануть его. Может, что-то связанное
с сыном?
Она вышла с ними до машины, проследила, как Джеральд Бомонт суматошно
укладывает свое оборудование на заднем сидении. "Берегитесь", повторила она,
потом повернулась и поспешила обратно в коттедж.
Переключаясь на первую скорость, Толли сказал: "Надеюсь, я не расстроил
вашу жену?"
Джеральд Бомонт копошился с ремнем безопасности. "Она ничего не имеет в
виду. Натянута, как струна, а после вчерашнего вечера... Я не то, что вы
назвали бы спиритом, профессор. Я всегда считал, что можно найти объяснение
всему, если посмотреть достаточно пристально. Я же инженер, понимаете? Но в
последний раз, когда мы были в Стипл-Хейстоне, пару лет назад, она упала в
обморок. Чувствительна к атмосфере. Как думаете, есть что-то разумное в
идее, что на месте может оставаться отпечаток того, что произошло? Это же