Страница:
– Я не сражался с ним. Я его использовал, а он использовал меня. Если хочешь, я тебе покажу…
Йама попытался сесть в гамаке, но глаза его заволокло красным. Он упал на спину и почувствовал, как сухие жесткие пальцы старосты коснулись его лба.
– Отдыхай, – произнес староста, – отдых – лучшее лекарство.
– Я летал на нем, – упрямо прошептал Йама, – действительно, летал. Это просто такая машина. Я слетел на нем с самой вершины горы. И я спас своих друзей.
Но, может быть, он произнес это про себя, потому что староста, казалось, ничего не слышал, он укрыл Йаму одеялом и ушел. Йама немного поспал, а проснувшись, увидел, что жена старосты протирает ему лоб влажной тряпкой. Он снова лежал в доме. В окно над его гамаком заглядывала ночь, но маленькую комнатку заливал свет – так как в воздухе висели сотни светлячков.
– У тебя лихорадка, – сказала старуха. – Сейчас я принесу тебе лимонный настой.
Йама стиснул край рукава ее вышитой рубахи.
– Я проник внутрь, – Йама с трудом разлепил губы, – и он нес меня по воздуху.
Старуха мягко сняла его руку со своего рукава.
– Тебе все приснилось, господин. Ты очень болен. Сильнее, чем думаешь. Потому сон тебе кажется более реальным, чем настоящая жизнь. Но я думаю, ты не умрешь. Сейчас ты выпьешь настой, а потом поспишь. Мы за тобой будем ухаживать, это для нас честь, господин.
Йама пролежал в гамаке два дня, то просыпаясь, то снова впадая в забытье. Как только он приходил в себя, он разгонял светлячков, набивавшихся в комнату, пока он спал, наконец они перестали прилетать: он исчерпал всю местную популяцию. Сумеречное бодрствование мешалось со снами, а в сны врывались гипертрофированные воспоминания о недавних событиях. Он снова шел с префектом Кориным по горячим, выжженным землям, но сейчас над головой префекта почему-то висела целая корона из светлячков. И снова он стоял у парапета глубокой шахты в Храме Черного Колодца, но на этот раз из черноты поднялась не смертоносная машина, а пес преисподней. Он окутал Йаму синим коконом и вознес на вершину огромной горы, которая, как он теперь знал, была на самом деле вовсе не горой, а единым необъятным зданием, более древним, чем мир. И на высокой, продуваемой ветрами башне, где внизу с одной стороны расстилался город, а с другой несла свои воды Великая Река, тоже стоял он. Но не один. С Дирив. Со своей возлюбленной. Она прижала его к груди, раскинула сильные крылья, и они полетели вверх. Все выше и выше, пока внизу не остался весь мир.
Когда Йама наконец окончательно проснулся, чувствуя сухость во рту, страшную слабость и ноющую боль в каждой косточке, рядом была Тамора. Он был так счастлив ее видеть, что на глазах у него появились слезы.
Она ухмыльнулась и спросила:
– Значит, герой не помер. Ты такой идиот, Йама.
– Я так рад тебя видеть, Тамора.
На ней был бронзовый корсет, который он раньше не видел, юбочка из красных полосок кожи и металлический шлем на бритой, испещренной шрамами голове.
– Я думала, ты погиб, – сказала она. – Думала, что оружие, которым ты воспользовался против них, должно быть, тебя убило. Больше не изображай из себя героя, Йама. Или по крайней мере позволь мне помочь тебе. За это мне и платят.
– Я потерял свои деньги, Тамора. И нож. Правда, у меня осталась книга. Но больше ничего.
Несмотря на все приключения, ему удалось сохранить свой томик Пуран. А потом он вспомнил, что, потеряв керамический диск, который ему подарил отшельник, он нашел ему замену. Он потянулся за ним, но Тамора перехватила его руку. И они сомкнули объятия.
Ее сильные руки, острый запах, жар ее тела.
– Ты и правда живой, – усмехнулась Тамора. – Ох, Йама, какой же ты идиот!
Они долго не размыкали объятий, но тут появился Пандарас.
– Мне пришлось воспользоваться твоими деньгами, но и свои мне пришлось потратить.
На что Йама ответил:
– Я знаю, Тамора, мне надо покинуть город, но тебя и Пандараса придется покинуть тоже. Оставаясь со мной, вы постоянно подвергаетесь опасности.
– Ха! У тебя мозги в голове сварились. Я отправляюсь с тобой для твоего собственного блага. Полагаю, ты мог бы попробовать прогнать своего крысенка, но он все равно потащится за тобой. Он просто влюблен в тебя.
Пандарас подал голос от двери, где он занял пост, будто часовой:
– Я просто выполняю свой долг оруженосца.
Юноша смазал волосы маслом и зачесал их назад, открыв узкое лицо. На нем все еще были черные брюки и белая рубашка – форменная одежда мелких чиновников Департамента Туземных Проблем. На ременной петле с пояса свисал упрятанный в ножны кинжал с ручкой из слоновой кости.
Тамора пожала плечами:
– Еще остается старик.
– Элифас.
– Я ему не доверяю. Скажи мне, что он тебе не нужен, и я буду счастлива.
– Элифас – мой друг. Он помогал мне, даже когда я не просил. К тому же он обещал поискать в библиотеке Департамента Аптекарей и Хирургов сведения о моей расе.
Возможно, ответ уже найден, и он наконец узнает, откуда он родом. Но все равно оставалась еще тайна мертвой женщины в белой лодке. У нее была серебристая кожа, как у первых властителей мира.
– Отведите меня туда, – попросил Йама. – Отведите меня в Департамент Аптекарей и Хирургов. Тут идти всего несколько часов. Там все, что я хочу узнать. Должно быть там.
– Элифас мне все рассказал. Он уже там, а потом встретит нас около доков.
– Я хочу отправиться туда прямо сейчас.
– Думаю, ты еще очень слаб. Ты слишком долго лежал в постели. Пора вставать! Пора заняться делами. Маленькими шагами к великим целям! Навстречу большим приключениям…
Пандарас захлопал в ладоши:
– Хозяин! Мы отправляемся на войну. Я принес тебе запасную пару одежды. Не горюй, что не удалось сохранить нож и доспехи. Прикажи, и я их отыщу, пусть даже придется обыскать весь Дворец. А может, я принесу тебе энергопистолет.
– Они только для офицеров, – бросила Тамора, – а мы будем обычными наемниками.
– Моя одежда? Значит, вы возвращались…
Тамора ухмыльнулась, показав два ряда белых острых зубов.
– Еще как возвращались! Я же тебе рассказала, что потратила наши деньги. Как бы я до них добралась, по твоему мнению? У Ворот Двойной Славы торчали пятеро солдат, но я всех их убила в честном бою. – Она удовлетворенно похлопала по тяжелой сабле у себя на боку. – Тогда-то я и заполучила эту никудышную замену своему мечу. Я добыла крысенку кинжал, а тебе рапиру. В общем, я их перебила и нашла, где прячется Сайл. Мне пришлось перегнуть спину этого павлина через свое колено, только тогда он соизволил смириться. Но я получила все наши вещи и, разумеется, гонорар. Рига не хотела, чтобы он все выдал, но все же Сайл смерти боится больше, чем своей жены. Сама-то я думаю, что разница невелика, в щель между ними и ножа не просунешь. Она восседала на обычном месте Лурии. В белом траурном платье. Надеюсь, она успеет насладиться своей властью над Департаментом Прорицаний за короткий период, пока не начнется сражение и ее не убьют.
Йама заметил:
– Мне жалко Сайла. Несмотря на все, что он натворил, он в глубине души неплохой человек.
– Ха! Он пытался служить и своему Департаменту, и амбициям своей жены, а кончит тем, что потеряет и то и другое и в придачу собственную жизнь. Своими интригами он сумел спасти Департамент Прорицаний, но ненадолго. Теперь этот Департамент считается союзником Департаменту Туземных Проблем, а Туземные Проблемы сейчас заняты совсем другими делами – самозащитой, им не до Сайла.
– Он предал тебя, господин, – вмешался Пандарас. – Предателям никто не доверяет, а меньше всего те, кто его нанимает. Кто бы ни победил в этой войне, от него избавятся в первую очередь.
Военные действия охватили верхние ярусы Дворца. Департамент Туземных Проблем отбился от недругов и сумел защитить свои границы, но ведь происходили жаркие схватки в коридорах, сквозь тело Дворца рылись проходы для мин и контрмин. Воюющие стороны пытались зайти в тыл врагам.
– Наш противник выиграл первый этап войны, – объясняла Тамора, – но в ближайшее время ему предстоят большие трудности. И даже если он победит, то будет ослаблен, так что другой Департамент или какой-то альянс Департаментов может его прикончить:
– Я не собирался его разрушать, – сказал Йама, – но этот Департамент нажил массу врагов, которые только и ждут малейшего проявления слабости. Но мы все же отправляемся воевать вместе с армией, которую он создал. Правда странно, Тамора?
– Мы будем воевать с еретиками, а они настоящие враги для всех нас. В срединной точке мира дела Департамента Туземных Проблем не имеют никакого значения. Ты сам увидишь, там не важно, кто здесь занимается армией. Пора собираться, Йама. Ты слишком разнежился. Мышцы ног у тебя размякли, ты и ходить-то не можешь, не то что сражаться. Нам придется повсюду носить тебя на руках, как гурию. Ты сейчас же начнешь тренироваться и будешь продолжать упражнения на корабле. Путь предстоит не близкий.
Йаме вспомнилась волшебная карта, которую он так часто разворачивал, сначала – чтобы помечтать о краях, где могут обитать люди его расы, а в последний год – чтобы следить по карте, как плывет на войну Тельмон, его сводный брат. Йаме хотелось отправиться следом и стать его оруженосцем, но Тельмон мертв. А теперь Йама находится у начала того самого путешествия, о котором он столько мечтал. У него собственный оруженосец. И все его приключения с тех пор, как он покинул Эолис, кажутся только прелюдией к этому самому главному, настоящему приключению.
– Перед тем как уйти, тебе нужно кое-что сделать, – сказал Пандарас.
– Зеркальное племя настаивает, – добавила Тамора, – все это – страшная глупость, однако я подумала, вдруг это поможет тебе избавиться от заблуждений, так что я отправила одного из землепашцев сообщить Лупу, где ты находишься.
Ни она, ни Пандарас больше не сказали ни слова. Все объяснения – завтра. Охваченный самыми черными подозрениями, Йама подумал, что он, пожалуй, знает, какой сюрприз его ждет, и знает, что не справится со своей задачей; кем бы он ни был, он не может стать спасителем зеркального племени.
Тамора и Пандарас помогли ему прогуляться вокруг маленькой деревенской площади, и он так устал, что и подумать не мог куда-то отправиться.
– Все равно надо уходить, – говорил он друзьям. – Я не могу сделать того, что они требуют.
– Ты все можешь, хозяин! – восторженно заявил Пандарас. – Просто тебе надо отдохнуть.
– Не слушай его, – сердито пробурчала Тамора. – За кого бы тебя ни принимали эти сволочи наверху, на войну ты отправляешься простым наемником. Именно это ты и есть. Сам увидишь.
Йама рассмеялся:
– Ну, Тамора! Ты не веришь в то, что нельзя потрогать, понюхать, попробовать на язык.
– Разумеется. В чудеса верят только дураки.
– Одно ясно, мои враги считают меня чем-то большим, чем я есть на самом деле.
И Луп тоже. Он ждет от Йамы чуда.
– Ты более велик, чем они могут себе вообразить, господин, – вскричал Пандарас и коснулся пальцами горла – жест, известный множеству простых обитателей Иза. Его используют как приветствие, иногда как благословение.
13. ЧУДО
Йама попытался сесть в гамаке, но глаза его заволокло красным. Он упал на спину и почувствовал, как сухие жесткие пальцы старосты коснулись его лба.
– Отдыхай, – произнес староста, – отдых – лучшее лекарство.
– Я летал на нем, – упрямо прошептал Йама, – действительно, летал. Это просто такая машина. Я слетел на нем с самой вершины горы. И я спас своих друзей.
Но, может быть, он произнес это про себя, потому что староста, казалось, ничего не слышал, он укрыл Йаму одеялом и ушел. Йама немного поспал, а проснувшись, увидел, что жена старосты протирает ему лоб влажной тряпкой. Он снова лежал в доме. В окно над его гамаком заглядывала ночь, но маленькую комнатку заливал свет – так как в воздухе висели сотни светлячков.
– У тебя лихорадка, – сказала старуха. – Сейчас я принесу тебе лимонный настой.
Йама стиснул край рукава ее вышитой рубахи.
– Я проник внутрь, – Йама с трудом разлепил губы, – и он нес меня по воздуху.
Старуха мягко сняла его руку со своего рукава.
– Тебе все приснилось, господин. Ты очень болен. Сильнее, чем думаешь. Потому сон тебе кажется более реальным, чем настоящая жизнь. Но я думаю, ты не умрешь. Сейчас ты выпьешь настой, а потом поспишь. Мы за тобой будем ухаживать, это для нас честь, господин.
Йама пролежал в гамаке два дня, то просыпаясь, то снова впадая в забытье. Как только он приходил в себя, он разгонял светлячков, набивавшихся в комнату, пока он спал, наконец они перестали прилетать: он исчерпал всю местную популяцию. Сумеречное бодрствование мешалось со снами, а в сны врывались гипертрофированные воспоминания о недавних событиях. Он снова шел с префектом Кориным по горячим, выжженным землям, но сейчас над головой префекта почему-то висела целая корона из светлячков. И снова он стоял у парапета глубокой шахты в Храме Черного Колодца, но на этот раз из черноты поднялась не смертоносная машина, а пес преисподней. Он окутал Йаму синим коконом и вознес на вершину огромной горы, которая, как он теперь знал, была на самом деле вовсе не горой, а единым необъятным зданием, более древним, чем мир. И на высокой, продуваемой ветрами башне, где внизу с одной стороны расстилался город, а с другой несла свои воды Великая Река, тоже стоял он. Но не один. С Дирив. Со своей возлюбленной. Она прижала его к груди, раскинула сильные крылья, и они полетели вверх. Все выше и выше, пока внизу не остался весь мир.
Когда Йама наконец окончательно проснулся, чувствуя сухость во рту, страшную слабость и ноющую боль в каждой косточке, рядом была Тамора. Он был так счастлив ее видеть, что на глазах у него появились слезы.
Она ухмыльнулась и спросила:
– Значит, герой не помер. Ты такой идиот, Йама.
– Я так рад тебя видеть, Тамора.
На ней был бронзовый корсет, который он раньше не видел, юбочка из красных полосок кожи и металлический шлем на бритой, испещренной шрамами голове.
– Я думала, ты погиб, – сказала она. – Думала, что оружие, которым ты воспользовался против них, должно быть, тебя убило. Больше не изображай из себя героя, Йама. Или по крайней мере позволь мне помочь тебе. За это мне и платят.
– Я потерял свои деньги, Тамора. И нож. Правда, у меня осталась книга. Но больше ничего.
Несмотря на все приключения, ему удалось сохранить свой томик Пуран. А потом он вспомнил, что, потеряв керамический диск, который ему подарил отшельник, он нашел ему замену. Он потянулся за ним, но Тамора перехватила его руку. И они сомкнули объятия.
Ее сильные руки, острый запах, жар ее тела.
– Ты и правда живой, – усмехнулась Тамора. – Ох, Йама, какой же ты идиот!
Они долго не размыкали объятий, но тут появился Пандарас.
* * *
Элифас отвел Тамору и Пандараса в обиталище людей-зеркал, и Луп предоставил им убежище, пока поиски сбежавших пленников не перешли на нижние уровни Дворца. Война между Департаментом Туземных Проблем и его мелкими соперниками все разгоралась, и Тамора заявила, что в подобных обстоятельствах уйти будет совсем нетрудно; она договорилась, что их доставят в низовья.– Мне пришлось воспользоваться твоими деньгами, но и свои мне пришлось потратить.
На что Йама ответил:
– Я знаю, Тамора, мне надо покинуть город, но тебя и Пандараса придется покинуть тоже. Оставаясь со мной, вы постоянно подвергаетесь опасности.
– Ха! У тебя мозги в голове сварились. Я отправляюсь с тобой для твоего собственного блага. Полагаю, ты мог бы попробовать прогнать своего крысенка, но он все равно потащится за тобой. Он просто влюблен в тебя.
Пандарас подал голос от двери, где он занял пост, будто часовой:
– Я просто выполняю свой долг оруженосца.
Юноша смазал волосы маслом и зачесал их назад, открыв узкое лицо. На нем все еще были черные брюки и белая рубашка – форменная одежда мелких чиновников Департамента Туземных Проблем. На ременной петле с пояса свисал упрятанный в ножны кинжал с ручкой из слоновой кости.
Тамора пожала плечами:
– Еще остается старик.
– Элифас.
– Я ему не доверяю. Скажи мне, что он тебе не нужен, и я буду счастлива.
– Элифас – мой друг. Он помогал мне, даже когда я не просил. К тому же он обещал поискать в библиотеке Департамента Аптекарей и Хирургов сведения о моей расе.
Возможно, ответ уже найден, и он наконец узнает, откуда он родом. Но все равно оставалась еще тайна мертвой женщины в белой лодке. У нее была серебристая кожа, как у первых властителей мира.
– Отведите меня туда, – попросил Йама. – Отведите меня в Департамент Аптекарей и Хирургов. Тут идти всего несколько часов. Там все, что я хочу узнать. Должно быть там.
– Элифас мне все рассказал. Он уже там, а потом встретит нас около доков.
– Я хочу отправиться туда прямо сейчас.
– Думаю, ты еще очень слаб. Ты слишком долго лежал в постели. Пора вставать! Пора заняться делами. Маленькими шагами к великим целям! Навстречу большим приключениям…
Пандарас захлопал в ладоши:
– Хозяин! Мы отправляемся на войну. Я принес тебе запасную пару одежды. Не горюй, что не удалось сохранить нож и доспехи. Прикажи, и я их отыщу, пусть даже придется обыскать весь Дворец. А может, я принесу тебе энергопистолет.
– Они только для офицеров, – бросила Тамора, – а мы будем обычными наемниками.
– Моя одежда? Значит, вы возвращались…
Тамора ухмыльнулась, показав два ряда белых острых зубов.
– Еще как возвращались! Я же тебе рассказала, что потратила наши деньги. Как бы я до них добралась, по твоему мнению? У Ворот Двойной Славы торчали пятеро солдат, но я всех их убила в честном бою. – Она удовлетворенно похлопала по тяжелой сабле у себя на боку. – Тогда-то я и заполучила эту никудышную замену своему мечу. Я добыла крысенку кинжал, а тебе рапиру. В общем, я их перебила и нашла, где прячется Сайл. Мне пришлось перегнуть спину этого павлина через свое колено, только тогда он соизволил смириться. Но я получила все наши вещи и, разумеется, гонорар. Рига не хотела, чтобы он все выдал, но все же Сайл смерти боится больше, чем своей жены. Сама-то я думаю, что разница невелика, в щель между ними и ножа не просунешь. Она восседала на обычном месте Лурии. В белом траурном платье. Надеюсь, она успеет насладиться своей властью над Департаментом Прорицаний за короткий период, пока не начнется сражение и ее не убьют.
Йама заметил:
– Мне жалко Сайла. Несмотря на все, что он натворил, он в глубине души неплохой человек.
– Ха! Он пытался служить и своему Департаменту, и амбициям своей жены, а кончит тем, что потеряет и то и другое и в придачу собственную жизнь. Своими интригами он сумел спасти Департамент Прорицаний, но ненадолго. Теперь этот Департамент считается союзником Департаменту Туземных Проблем, а Туземные Проблемы сейчас заняты совсем другими делами – самозащитой, им не до Сайла.
– Он предал тебя, господин, – вмешался Пандарас. – Предателям никто не доверяет, а меньше всего те, кто его нанимает. Кто бы ни победил в этой войне, от него избавятся в первую очередь.
Военные действия охватили верхние ярусы Дворца. Департамент Туземных Проблем отбился от недругов и сумел защитить свои границы, но ведь происходили жаркие схватки в коридорах, сквозь тело Дворца рылись проходы для мин и контрмин. Воюющие стороны пытались зайти в тыл врагам.
– Наш противник выиграл первый этап войны, – объясняла Тамора, – но в ближайшее время ему предстоят большие трудности. И даже если он победит, то будет ослаблен, так что другой Департамент или какой-то альянс Департаментов может его прикончить:
– Я не собирался его разрушать, – сказал Йама, – но этот Департамент нажил массу врагов, которые только и ждут малейшего проявления слабости. Но мы все же отправляемся воевать вместе с армией, которую он создал. Правда странно, Тамора?
– Мы будем воевать с еретиками, а они настоящие враги для всех нас. В срединной точке мира дела Департамента Туземных Проблем не имеют никакого значения. Ты сам увидишь, там не важно, кто здесь занимается армией. Пора собираться, Йама. Ты слишком разнежился. Мышцы ног у тебя размякли, ты и ходить-то не можешь, не то что сражаться. Нам придется повсюду носить тебя на руках, как гурию. Ты сейчас же начнешь тренироваться и будешь продолжать упражнения на корабле. Путь предстоит не близкий.
Йаме вспомнилась волшебная карта, которую он так часто разворачивал, сначала – чтобы помечтать о краях, где могут обитать люди его расы, а в последний год – чтобы следить по карте, как плывет на войну Тельмон, его сводный брат. Йаме хотелось отправиться следом и стать его оруженосцем, но Тельмон мертв. А теперь Йама находится у начала того самого путешествия, о котором он столько мечтал. У него собственный оруженосец. И все его приключения с тех пор, как он покинул Эолис, кажутся только прелюдией к этому самому главному, настоящему приключению.
– Перед тем как уйти, тебе нужно кое-что сделать, – сказал Пандарас.
– Зеркальное племя настаивает, – добавила Тамора, – все это – страшная глупость, однако я подумала, вдруг это поможет тебе избавиться от заблуждений, так что я отправила одного из землепашцев сообщить Лупу, где ты находишься.
Ни она, ни Пандарас больше не сказали ни слова. Все объяснения – завтра. Охваченный самыми черными подозрениями, Йама подумал, что он, пожалуй, знает, какой сюрприз его ждет, и знает, что не справится со своей задачей; кем бы он ни был, он не может стать спасителем зеркального племени.
Тамора и Пандарас помогли ему прогуляться вокруг маленькой деревенской площади, и он так устал, что и подумать не мог куда-то отправиться.
– Все равно надо уходить, – говорил он друзьям. – Я не могу сделать того, что они требуют.
– Ты все можешь, хозяин! – восторженно заявил Пандарас. – Просто тебе надо отдохнуть.
– Не слушай его, – сердито пробурчала Тамора. – За кого бы тебя ни принимали эти сволочи наверху, на войну ты отправляешься простым наемником. Именно это ты и есть. Сам увидишь.
Йама рассмеялся:
– Ну, Тамора! Ты не веришь в то, что нельзя потрогать, понюхать, попробовать на язык.
– Разумеется. В чудеса верят только дураки.
– Одно ясно, мои враги считают меня чем-то большим, чем я есть на самом деле.
И Луп тоже. Он ждет от Йамы чуда.
– Ты более велик, чем они могут себе вообразить, господин, – вскричал Пандарас и коснулся пальцами горла – жест, известный множеству простых обитателей Иза. Его используют как приветствие, иногда как благословение.
13. ЧУДО
На следующее утро вся деревня занималась подготовкой к празднику. На грязной площади в центре деревни размотали рулоны красных дорожек и усыпали их цветами. Мужчины и женщины принялись готовить сотню различных блюд над ямами с раскаленным добела древесным углем. Их дети складывали пирамиды дынь, словно черепа поверженных врагов, и строили целые бастионы из плодов хлебного дерева и мелких черных и красных бананов.
– Мы хотим оказать честь нашим друзьям – зеркальному племени, – объяснил Йаме староста. – И мы будем чествовать тебя, храбрый молодой господин, ведь ты друг наших друзей и ты спас нашу деревню от пса преисподней.
Староста, как и все жители деревни, украсил себя венком из свежесрезанных белых цветов. С комической торжественностью он надел такие же ожерелья на Йаму, Тамору и Пандараса, а потом поцеловал каждого в лоб. Йама все еще ощущал слабость, но, несмотря на собственный страх, все же смирился с предстоящим ему испытанием. Ведь помимо всего прочего, обитатели этой деревни спасли ему жизнь и считали его героем. А кому же не нравится чувствовать себя героем хотя бы на один день.
В результате он выбросил из головы все мысли о бегстве и, пока крестьяне сновали туда-сюда по делам, сидел на солнышке, а Пандарас, как верный пес, примостился у его ног. Он пытался убедить Йаму надеть рубашку понарядней, но Йама предпочел остаться в домотканой тунике, в которую его одел староста. Тамора, скрестив ноги, тоже сидела рядом. Свою новую саблю она положила себе на колени. Полируя лезвие точильным камнем, она жаловалась на Элифаса.
– Он наверняка убежал с деньгами, которые я ему дала, – говорила она. – Или отправился прямиком к нашим врагам. Дура я была, что ему доверилась.
– Если бы он хотел меня предать, то уже бы давно это сделал, а кроме того, он не знает, где я нахожусь.
– Да. Он ушел раньше, чем мы начали тебя искать, – признала Тамора. – Но он мог вернуться и проследить за нами.
– И ты бы не заметила плетущегося за вами старика?
– Да, действительно. Но ведь эти землепашцы рассказали про тебя зеркальным людям, а те могли сказать Элифасу. Не доверяю я ему, Йама.
Пандарас очнулся от своих мыслей и сказал: – Когда мы сидели на балконе во время церемонии прорицаний, Элифас мне рассказывал, как в молодости он охотился за старыми книгами. Мне кажется, Йама вновь разбудил в нем жажду приключений.
– Ты, Тамора, вообще никогда и ничему не веришь, – сказал Йама. – Элифас очень мне помог в библиотеке и не бросил меня, когда за нами гнался пес преисподней.
Когда солнце добралось до высшей точки своей ежедневной небесной дороги, в деревню прибыли зеркальные люди. Они поднимались по лестнице вдоль расположенных террасами рисовых чеков. Мужчины и женщины размахивали красно-золотыми флагами, били в бубны и барабаны, хрипло трубили в изогнутые трубы, которые, как золотистые змеи, обвивали плечи музыкантов. Там были фокусники, выдыхавшие целые снопы красного и синего пламени, мальчики и девочки, идущие на руках или на ходулях, жонглеры и акробаты. Посреди этого пестрого представления шествовал Луп в изумрудно-зеленом камзоле с длинным шлейфом, который несли две ослепительно прекрасные девушки. Спутанная грива его волос была разукрашена стеклянными бусами и яркими лентами. Руки Лупа с длинными, скрутившимися в спирали ногтями покоились на обнаженных плечах еще двух девушек, которые осторожно направляли его к центру деревни, где ожидал староста, одетый все в те же заштопанные леггинсы, домотканую тунику и… чувство собственного достоинства.
После того как эти двое церемонно расцеловались, Луп повернулся в сторону, где сидели Йама, Тамора и Пандарас.
– Счастлив снова встретить тебя, господин, – сказал он, нашаривая руками руки Йамы. – Я рад, что ты к нам вернулся, но я всегда знал, что так и будет.
Йама стал благодарить старика за помощь его друзьям, но тот приложил пальцы к его губам. Лицо его было сильно набелено, над бельмами глаз – дуги намалеванных черных бровей. На губах – густая пурпурная краска.
– То, что ты для нас сделаешь, нельзя оплатить сполна, – торжественно произнес он. – Но не будем об этом сейчас говорить. Наши братья приготовили питье и угощение, а мы должны танцевать, чтобы воздать должное их гостеприимству.
Праздник длился весь остаток дня. Когда солнце спряталось за седловину горного склона, над деревней на высоких шестах зажглись факелы, их ароматный дым разлился по площади, а резкий пляшущий свет метался по лицам людей. Дети подавали непрерывную череду блюд, землепашцы и зеркальные люди ели с завидным аппетитом. Пандарас заснул прямо на месте, уткнувшись носом в скрюченные колени. Тамора весь вечер пила сладкое желтое вино и вскоре опьянела не меньше других.
Йама сидел на почетном месте, между Лупом и старостой. Эдил научил его искусству показывать, что он ест и пьет очень много, а на самом деле глотать совсем мало, но даже то небольшое количество вина, которое он выпил, ударило Йаме в голову, и временами ему чудилось, будто он все еще пребывает в своих болезненных снах, где наряженные людьми животные лают, воют и веселятся на фоне черного неба.
Когда стемнело, наверху, вокруг одного из самых высоких утесов Дворца, стали видны вспышки выстрелов. В какой-то момент по земле прошел низкий гул, он волной прокатился под площадью, полной веселых людей: землепашцев и зеркального племени; все засмеялись и стали хлопать в ладоши, будто кто-то специально выкинул фокус, чтобы их позабавить. Йама спросил Лупа, не беспокоит ли того война между Департаментами, но Луп улыбнулся и лишь заметил, что так приятно вновь оказаться на свежем воздухе.
– Давно не чувствовал солнечного тепла на своей коже, господин.
– Нам нет дела до войны, – вмешался староста. – У нас нет тех амбиций, что одолевают преображенных. Не дешево они им обходятся! А когда война кончится, все вновь встанет на свои места. Никто не в состоянии изменить порядок вещей, ведь его установили Хранители в начале времен.
Он поднял кубок вина и залпом выпил, крестьяне вокруг него тоже пили.
Луп высасывал мозг из куриной косточки, потом раскусил ее надвое, кинул в рот, разжевал, проглотил и сказал:
– В самом конце времен все преображенные воскреснут после смерти милостью и промыслом Хранителей. Правда, господин?
Вот оно, началось! Йама ответил как можно тверже:
– Так говорится в Пуранах.
– Все люди, – продолжал староста. – Однако не все, кто рождается и умирает в Слиянии, являются людьми. Преображенные расы достигают все большего просвещения и в конце концов переходят в легенды и песни. С сотворения мира многие его покинули и многие еще покинут в грядущие века, но мы чуть-чуть меньше, чем люди, мы не меняемся. Так что именно мы унаследуем мир, когда все остальные преодолеют свое неизменное «я».
– У этих людей нет честолюбия, – объяснил Йаме Луп. – им никогда не носить короны из светлячков. – Луп махнул рукой над своей головой, словно желая сбить двух тусклых светлячков, которые там кружились.
– Я не имею в виду этих. Они – ничто. У крыс и то более яркое сопровождение. Я говорю о таких, как были у тебя, когда ты впервые нас посетил. Жаль, что их теперь нет.
– Их забрали.
– Нам не нужны светлячки, – вмешался староста, – ведь мы работаем на солнце, а когда Краевые Горы отнимают у нас свет, мы ложимся спать. Мы – скромный народ.
– У них нет честолюбия, но скромными их не назовешь, – обратился к Йаме Луп. – Из всех людей во Дворце они более других переполнены гордыней. Они прикипели к работе в своих старых садах и считают себя самыми лучшими слугами Хранителей, но ведь лучший способ послужить Хранителям – это попытаться стать чем-то большим, чем ты есть.
Луп склонился к Йаме. Стеклянные бусины в его спутанных волосах тихо позвякивали. В каждой играл отблеск света факелов. Его зеленое одеяние было сшито из тончайшего шелка-сырца, но Йама чувствовал едва уловимый запах плесени – след долгих лет, которые оно пролежало в сундуке. Скулы старика как будто стали выше и острее, а голос еще мягче…
Луп задал вопрос:
– Кто прав, господин? Говорят, мы желаем подняться над той долей, которая нам предназначена, а мы считаем, что их грех больше, ибо они отказываются бросить вызов судьбе.
Слева от Йамы заговорил староста землепашцев:
– Если понимать, что ты такое, – это грех, тогда я признаю. Но разве не более тяжкий грех – мечтать о том, чего никогда не получишь?
На другой стороне усыпанной цветами дорожки Тамора подняла голову и, будто спросонья, с пьяной настойчивостью проговорила:
– Правильно. От мечтаний только голова болит.
– Без мечты, – возразил Луп, – мы просто животные. Без мечты – мы только то, что мы есть.
Йама переводил взгляд с одного старика на другого. Он выпил совсем немного, но чувство было такое, словно у него в голове кружится целое облачко светлячков.
– Вы просите меня вас рассудить? – спросил он. – Тогда я скажу так: вы оба ошибаетесь. Вы отказываетесь заглянуть в собственные души и честно разобраться, почему одно племя желает вознестись вверх, а другое отказаться от любых возможностей. Вы оба хорошо видите пороки других. А свои – нет. Мы все – дети Хранителей, но они не ставят предела нашим возможностям. Мы свободны в нашем выборе.
Староста метнул в Лупа острый взгляд.
– Значит, надо прекратить эти глупости. Я беру назад свои аргументы. Брат Луп, этот юноша – герой, но он и человек. Не нам с тобой его проверять, только он сам имеет на это право.
– Покажи ему, – проговорила Тамора. – Покажи ему, кто он такой.
– Эта проверка не для него, а для моих людей, – сказал Луп.
А староста добавил:
– Господин правильно указал, что вы слишком долго думали, почему мы не хотим подражать вашей глупости вместо того, чтобы поразмыслить, зачем вам самим к ней стремиться.
– Тогда я один буду представлять свой народ, – заявил Луп и вытянул руки.
Тут же появились две девушки и помогли ему встать. Постепенно веселье умолкало; подобно тому, как чернила клубами разливаются по всей толще воды, тишина расползалась, гасила смех, звуки еды, питья, песен. Люди, которые, скрестив ноги, сидели вдоль красных дорожек рядом с островками угощений, повернули головы к Лупу. Лица людей-зеркал окрасились красным в трепещущем свете факелов, а лица землепашцев стали совсем черными. Два гиганта, лупивших друг друга в центре площади, отступили в стороны, их верхние половинки сбросили шлемы из яркой фольги и спрыгнули с нижних частей, которые тут же стряхнули с себя пояса, скрывавшие место, где у них на плечах стояли их партнеры.
Луп поднял руку, и из темноты кто-то выступил, оказавшись во всполохах факельного света. Это была прекрасная молодая женщина в простой белой рубашке. Она легко ступала исполненной мрачной грации походкой, двигаясь по пыльной площади, словно танцовщица, и все глаза следили за ней не отрываясь.
Она несла корзину белых Цветов. Выйдя на середину, она изящно опустилась на колени и протянула корзину Йаме. В ужасе Йама вскочил и отшатнулся. Тамора расхохоталась.
В темноте ночи Йаму оставили одного с ребенком в полуразрушенном храме на склоне ниже деревни. Вероятно, раньше перед храмом имелся сад и дворик, но сейчас это была просто маленькая квадратная пещера в склоне на краю каменистого виноградника. Перекладина над входом рассыпалась. Кариатиды по обе стороны двери, которые веками безропотно держали на плечах этот груз, сейчас валялись в пыли. Одна разбилась на части и лишилась головы, другая лежала на спине и пустыми глазами смотрела в черное небо. В сухую землю у входа воткнули шесты с факелами. Их дымное красное пламя отбрасывало длинные мечущиеся тени на осыпающиеся фрески и посылало снопы оранжевых искр в матовый черный круг оракула.
Йама долгое время мерил шагами расстояние между двумя факелами, то и дело поглядывая на младенца, который безмятежно спал в цветочной постели. Это был мальчик, толстенький и сияющий здоровьем. Йаму мучило то, что от него ожидают чуда.
Вырастить это крохотное существо! Ввергнуть его из полной невинности в состояние совершенного самосознания.
Невозможно!
Невинность туземцев отличалась от мироощущения непреображенных рас. Она была абсолютной. Если большинство рас Слияния обладали способностью эволюционировать, приближаясь к единению с Хранителями, то образ жизни туземцев оставался неизменным, как у диких животных, обитателей полей, вод и воздушных потоков. Некоторые наиболее грубые расы, вроде амнанов, оправдывали свое агрессивное отношение к туземцам, говоря, что их жертвы – просто животные с человеческой внешностью и речью, помесь обезьяны и попугая. Однако большинство полагает, что туземные расы ничем не отличаются от преобразованных племен, кроме потенциала. Их единственный грех в том, что они никогда не станут иными, всегда будут такими, как есть. Они не могут потерять ниспосланное им Хранителями, но и превзойти этого им не дано.
Не раз Йаму охватывало мощное желание схватить ребенка и отнести его наверх, в деревню, где, судя по звукам смеха и музыки, которые ночной ветер временами доносил до его ушей, продолжалось веселье, такое же буйное, как и в момент его ухода. И не один раз у него возникал порыв просто скрыться в ночи и снова стать тем, кем он был так недолго, когда только что появился в Изе, – одиноким путником, пытающимся узнать правду о собственной жизни.
Он не сделал ни того, ни другого. С ним был ребенок, и он не мог вернуться, пока не кончилась ночь. Отказ что-либо делать будет выглядеть хуже, чем неудача, ведь он продемонстрирует, что Йама не испытывает благодарности к зеркальному племени за то, что они спасли ему жизнь. Нет, лучше переждать ночь, и пусть все увидят, что у него ничего не вышло. Тамора только порадуется, ведь это докажет, что его необыкновенные способности – не более, чем игра воображения. И тогда тяжкий груз надежд зеркального племени, возможно, будет снят с его плеч.
– Мы хотим оказать честь нашим друзьям – зеркальному племени, – объяснил Йаме староста. – И мы будем чествовать тебя, храбрый молодой господин, ведь ты друг наших друзей и ты спас нашу деревню от пса преисподней.
Староста, как и все жители деревни, украсил себя венком из свежесрезанных белых цветов. С комической торжественностью он надел такие же ожерелья на Йаму, Тамору и Пандараса, а потом поцеловал каждого в лоб. Йама все еще ощущал слабость, но, несмотря на собственный страх, все же смирился с предстоящим ему испытанием. Ведь помимо всего прочего, обитатели этой деревни спасли ему жизнь и считали его героем. А кому же не нравится чувствовать себя героем хотя бы на один день.
В результате он выбросил из головы все мысли о бегстве и, пока крестьяне сновали туда-сюда по делам, сидел на солнышке, а Пандарас, как верный пес, примостился у его ног. Он пытался убедить Йаму надеть рубашку понарядней, но Йама предпочел остаться в домотканой тунике, в которую его одел староста. Тамора, скрестив ноги, тоже сидела рядом. Свою новую саблю она положила себе на колени. Полируя лезвие точильным камнем, она жаловалась на Элифаса.
– Он наверняка убежал с деньгами, которые я ему дала, – говорила она. – Или отправился прямиком к нашим врагам. Дура я была, что ему доверилась.
– Если бы он хотел меня предать, то уже бы давно это сделал, а кроме того, он не знает, где я нахожусь.
– Да. Он ушел раньше, чем мы начали тебя искать, – признала Тамора. – Но он мог вернуться и проследить за нами.
– И ты бы не заметила плетущегося за вами старика?
– Да, действительно. Но ведь эти землепашцы рассказали про тебя зеркальным людям, а те могли сказать Элифасу. Не доверяю я ему, Йама.
Пандарас очнулся от своих мыслей и сказал: – Когда мы сидели на балконе во время церемонии прорицаний, Элифас мне рассказывал, как в молодости он охотился за старыми книгами. Мне кажется, Йама вновь разбудил в нем жажду приключений.
– Ты, Тамора, вообще никогда и ничему не веришь, – сказал Йама. – Элифас очень мне помог в библиотеке и не бросил меня, когда за нами гнался пес преисподней.
Когда солнце добралось до высшей точки своей ежедневной небесной дороги, в деревню прибыли зеркальные люди. Они поднимались по лестнице вдоль расположенных террасами рисовых чеков. Мужчины и женщины размахивали красно-золотыми флагами, били в бубны и барабаны, хрипло трубили в изогнутые трубы, которые, как золотистые змеи, обвивали плечи музыкантов. Там были фокусники, выдыхавшие целые снопы красного и синего пламени, мальчики и девочки, идущие на руках или на ходулях, жонглеры и акробаты. Посреди этого пестрого представления шествовал Луп в изумрудно-зеленом камзоле с длинным шлейфом, который несли две ослепительно прекрасные девушки. Спутанная грива его волос была разукрашена стеклянными бусами и яркими лентами. Руки Лупа с длинными, скрутившимися в спирали ногтями покоились на обнаженных плечах еще двух девушек, которые осторожно направляли его к центру деревни, где ожидал староста, одетый все в те же заштопанные леггинсы, домотканую тунику и… чувство собственного достоинства.
После того как эти двое церемонно расцеловались, Луп повернулся в сторону, где сидели Йама, Тамора и Пандарас.
– Счастлив снова встретить тебя, господин, – сказал он, нашаривая руками руки Йамы. – Я рад, что ты к нам вернулся, но я всегда знал, что так и будет.
Йама стал благодарить старика за помощь его друзьям, но тот приложил пальцы к его губам. Лицо его было сильно набелено, над бельмами глаз – дуги намалеванных черных бровей. На губах – густая пурпурная краска.
– То, что ты для нас сделаешь, нельзя оплатить сполна, – торжественно произнес он. – Но не будем об этом сейчас говорить. Наши братья приготовили питье и угощение, а мы должны танцевать, чтобы воздать должное их гостеприимству.
Праздник длился весь остаток дня. Когда солнце спряталось за седловину горного склона, над деревней на высоких шестах зажглись факелы, их ароматный дым разлился по площади, а резкий пляшущий свет метался по лицам людей. Дети подавали непрерывную череду блюд, землепашцы и зеркальные люди ели с завидным аппетитом. Пандарас заснул прямо на месте, уткнувшись носом в скрюченные колени. Тамора весь вечер пила сладкое желтое вино и вскоре опьянела не меньше других.
Йама сидел на почетном месте, между Лупом и старостой. Эдил научил его искусству показывать, что он ест и пьет очень много, а на самом деле глотать совсем мало, но даже то небольшое количество вина, которое он выпил, ударило Йаме в голову, и временами ему чудилось, будто он все еще пребывает в своих болезненных снах, где наряженные людьми животные лают, воют и веселятся на фоне черного неба.
Когда стемнело, наверху, вокруг одного из самых высоких утесов Дворца, стали видны вспышки выстрелов. В какой-то момент по земле прошел низкий гул, он волной прокатился под площадью, полной веселых людей: землепашцев и зеркального племени; все засмеялись и стали хлопать в ладоши, будто кто-то специально выкинул фокус, чтобы их позабавить. Йама спросил Лупа, не беспокоит ли того война между Департаментами, но Луп улыбнулся и лишь заметил, что так приятно вновь оказаться на свежем воздухе.
– Давно не чувствовал солнечного тепла на своей коже, господин.
– Нам нет дела до войны, – вмешался староста. – У нас нет тех амбиций, что одолевают преображенных. Не дешево они им обходятся! А когда война кончится, все вновь встанет на свои места. Никто не в состоянии изменить порядок вещей, ведь его установили Хранители в начале времен.
Он поднял кубок вина и залпом выпил, крестьяне вокруг него тоже пили.
Луп высасывал мозг из куриной косточки, потом раскусил ее надвое, кинул в рот, разжевал, проглотил и сказал:
– В самом конце времен все преображенные воскреснут после смерти милостью и промыслом Хранителей. Правда, господин?
Вот оно, началось! Йама ответил как можно тверже:
– Так говорится в Пуранах.
– Все люди, – продолжал староста. – Однако не все, кто рождается и умирает в Слиянии, являются людьми. Преображенные расы достигают все большего просвещения и в конце концов переходят в легенды и песни. С сотворения мира многие его покинули и многие еще покинут в грядущие века, но мы чуть-чуть меньше, чем люди, мы не меняемся. Так что именно мы унаследуем мир, когда все остальные преодолеют свое неизменное «я».
– У этих людей нет честолюбия, – объяснил Йаме Луп. – им никогда не носить короны из светлячков. – Луп махнул рукой над своей головой, словно желая сбить двух тусклых светлячков, которые там кружились.
– Я не имею в виду этих. Они – ничто. У крыс и то более яркое сопровождение. Я говорю о таких, как были у тебя, когда ты впервые нас посетил. Жаль, что их теперь нет.
– Их забрали.
– Нам не нужны светлячки, – вмешался староста, – ведь мы работаем на солнце, а когда Краевые Горы отнимают у нас свет, мы ложимся спать. Мы – скромный народ.
– У них нет честолюбия, но скромными их не назовешь, – обратился к Йаме Луп. – Из всех людей во Дворце они более других переполнены гордыней. Они прикипели к работе в своих старых садах и считают себя самыми лучшими слугами Хранителей, но ведь лучший способ послужить Хранителям – это попытаться стать чем-то большим, чем ты есть.
Луп склонился к Йаме. Стеклянные бусины в его спутанных волосах тихо позвякивали. В каждой играл отблеск света факелов. Его зеленое одеяние было сшито из тончайшего шелка-сырца, но Йама чувствовал едва уловимый запах плесени – след долгих лет, которые оно пролежало в сундуке. Скулы старика как будто стали выше и острее, а голос еще мягче…
Луп задал вопрос:
– Кто прав, господин? Говорят, мы желаем подняться над той долей, которая нам предназначена, а мы считаем, что их грех больше, ибо они отказываются бросить вызов судьбе.
Слева от Йамы заговорил староста землепашцев:
– Если понимать, что ты такое, – это грех, тогда я признаю. Но разве не более тяжкий грех – мечтать о том, чего никогда не получишь?
На другой стороне усыпанной цветами дорожки Тамора подняла голову и, будто спросонья, с пьяной настойчивостью проговорила:
– Правильно. От мечтаний только голова болит.
– Без мечты, – возразил Луп, – мы просто животные. Без мечты – мы только то, что мы есть.
Йама переводил взгляд с одного старика на другого. Он выпил совсем немного, но чувство было такое, словно у него в голове кружится целое облачко светлячков.
– Вы просите меня вас рассудить? – спросил он. – Тогда я скажу так: вы оба ошибаетесь. Вы отказываетесь заглянуть в собственные души и честно разобраться, почему одно племя желает вознестись вверх, а другое отказаться от любых возможностей. Вы оба хорошо видите пороки других. А свои – нет. Мы все – дети Хранителей, но они не ставят предела нашим возможностям. Мы свободны в нашем выборе.
Староста метнул в Лупа острый взгляд.
– Значит, надо прекратить эти глупости. Я беру назад свои аргументы. Брат Луп, этот юноша – герой, но он и человек. Не нам с тобой его проверять, только он сам имеет на это право.
– Покажи ему, – проговорила Тамора. – Покажи ему, кто он такой.
– Эта проверка не для него, а для моих людей, – сказал Луп.
А староста добавил:
– Господин правильно указал, что вы слишком долго думали, почему мы не хотим подражать вашей глупости вместо того, чтобы поразмыслить, зачем вам самим к ней стремиться.
– Тогда я один буду представлять свой народ, – заявил Луп и вытянул руки.
Тут же появились две девушки и помогли ему встать. Постепенно веселье умолкало; подобно тому, как чернила клубами разливаются по всей толще воды, тишина расползалась, гасила смех, звуки еды, питья, песен. Люди, которые, скрестив ноги, сидели вдоль красных дорожек рядом с островками угощений, повернули головы к Лупу. Лица людей-зеркал окрасились красным в трепещущем свете факелов, а лица землепашцев стали совсем черными. Два гиганта, лупивших друг друга в центре площади, отступили в стороны, их верхние половинки сбросили шлемы из яркой фольги и спрыгнули с нижних частей, которые тут же стряхнули с себя пояса, скрывавшие место, где у них на плечах стояли их партнеры.
Луп поднял руку, и из темноты кто-то выступил, оказавшись во всполохах факельного света. Это была прекрасная молодая женщина в простой белой рубашке. Она легко ступала исполненной мрачной грации походкой, двигаясь по пыльной площади, словно танцовщица, и все глаза следили за ней не отрываясь.
Она несла корзину белых Цветов. Выйдя на середину, она изящно опустилась на колени и протянула корзину Йаме. В ужасе Йама вскочил и отшатнулся. Тамора расхохоталась.
В темноте ночи Йаму оставили одного с ребенком в полуразрушенном храме на склоне ниже деревни. Вероятно, раньше перед храмом имелся сад и дворик, но сейчас это была просто маленькая квадратная пещера в склоне на краю каменистого виноградника. Перекладина над входом рассыпалась. Кариатиды по обе стороны двери, которые веками безропотно держали на плечах этот груз, сейчас валялись в пыли. Одна разбилась на части и лишилась головы, другая лежала на спине и пустыми глазами смотрела в черное небо. В сухую землю у входа воткнули шесты с факелами. Их дымное красное пламя отбрасывало длинные мечущиеся тени на осыпающиеся фрески и посылало снопы оранжевых искр в матовый черный круг оракула.
Йама долгое время мерил шагами расстояние между двумя факелами, то и дело поглядывая на младенца, который безмятежно спал в цветочной постели. Это был мальчик, толстенький и сияющий здоровьем. Йаму мучило то, что от него ожидают чуда.
Вырастить это крохотное существо! Ввергнуть его из полной невинности в состояние совершенного самосознания.
Невозможно!
Невинность туземцев отличалась от мироощущения непреображенных рас. Она была абсолютной. Если большинство рас Слияния обладали способностью эволюционировать, приближаясь к единению с Хранителями, то образ жизни туземцев оставался неизменным, как у диких животных, обитателей полей, вод и воздушных потоков. Некоторые наиболее грубые расы, вроде амнанов, оправдывали свое агрессивное отношение к туземцам, говоря, что их жертвы – просто животные с человеческой внешностью и речью, помесь обезьяны и попугая. Однако большинство полагает, что туземные расы ничем не отличаются от преобразованных племен, кроме потенциала. Их единственный грех в том, что они никогда не станут иными, всегда будут такими, как есть. Они не могут потерять ниспосланное им Хранителями, но и превзойти этого им не дано.
Не раз Йаму охватывало мощное желание схватить ребенка и отнести его наверх, в деревню, где, судя по звукам смеха и музыки, которые ночной ветер временами доносил до его ушей, продолжалось веселье, такое же буйное, как и в момент его ухода. И не один раз у него возникал порыв просто скрыться в ночи и снова стать тем, кем он был так недолго, когда только что появился в Изе, – одиноким путником, пытающимся узнать правду о собственной жизни.
Он не сделал ни того, ни другого. С ним был ребенок, и он не мог вернуться, пока не кончилась ночь. Отказ что-либо делать будет выглядеть хуже, чем неудача, ведь он продемонстрирует, что Йама не испытывает благодарности к зеркальному племени за то, что они спасли ему жизнь. Нет, лучше переждать ночь, и пусть все увидят, что у него ничего не вышло. Тамора только порадуется, ведь это докажет, что его необыкновенные способности – не более, чем игра воображения. И тогда тяжкий груз надежд зеркального племени, возможно, будет снят с его плеч.