Макоули Пол. Корабль древних

   Все это галдящее столпотворение, освещенное только беспокойными искрами светлячков и клином солнечного света, в котором плавали густые клубы дыма, напомнило Йаме муравейник, за которым Тельмон когда-то вел наблюдения, поместив его между двумя прозрачными пластинами. Внезапно Йаме почудилось, что на него давит вся невероятная громада Дворца Человеческой Памяти, бесконечная путаница его коридоров, бесчисленная масса контор, палат, покоев, принадлежащих сотне различных департаментов, тысячи его храмов, часовен, святилищ, и все это овеяно десятками тысячелетий истории. Тут и там проповедовали странствующие монахи, но лишь единицы останавливались послушать. В одном из проходов танцевала цепочка почти обнаженных мужчин, ритмично бичуя себя кожаными плетками; на перекрестке группа людей в оранжевых мантиях кружилась под бешеный перезвон бубнов. От этого верчения утяжеленные подолы их мантий стояли, как колокольчики, лица блестели от пота, глаза закатились так, что виднелись только белки. Они будут кружиться, пока не рухнут на землю, полагая, что в них вселились аватары Хранителей.
   Меж рядов попадались оракулы и алтари. Прохожие останавливались, чтобы поставить на лбу пятнышко порошком охры, пробормотать молитву или крутануть молитвенное колесо. Брабант задержался у одного святилища – блестящего черного круга, укрытого куполом переплетенных бумажных венков, и зажег свечку, взмахами направляя ее ароматный дым к своему склоненному лицу. Наверное, он молился об успехе предстоящего замысла… а может, просто остановился, чтобы сосредоточиться и подумать, вырвавшись на мгновение из суеты повседневных дел.
   Когда Брабант двинулся дальше, Йама тоже остановился у оракула и коснулся висящей на шее монеты, но оракул не засветился. Дворец Человеческой Памяти был просто усеян оракулами – в пещере Департамента Прорицаний Йама их насчитал больше сотни, – но он не нашел ни одного, который показал бы ему тот прекрасный сад, где его ждала женщина в белом. Может, это и к лучшему. Он еще не готов снова встретить врага лицом к лицу.
   Йама пошел дальше и снова нашел глазами косички Брабанта, то и дело мелькающие в толпе клерков и счетоводов. Казалось, что раб знаком на рынке почти со всеми, он без конца останавливался, чтобы пожать руку купцу, переброситься с кем-нибудь парой слов или попробовать товар. Вот он присел на душистый мешок рядом с продавцом благовоний и добродушно с ним болтает, потягивая чай из медной пиалы. Йама наблюдал за ним с другой стороны широкого прохода, жуя сладкий, прозрачный от жира жареный миндаль, и размышлял, не связан ли предполагаемый заговор с убийством посредством отравления, а может, Брабант просто заключает сделку, торгуясь из-за цены на мускатный орех и хурму.
   Брабант пожал руку продавцу пряностей и двинулся по рынку дальше, приветствуя торговцев, пробуя товары на вкус, обильными восклицаниями одобряя их свежесть, громко здороваясь с прохожими. Если у него правда имелось тайное поручение, то он, казалось, специально всем демонстрировал свое местопребывание. Сомнения Йамы, прежде совсем незначительные, становились все сильнее.
   Наконец Брабант, добравшись до самого отдаленного уголка громадного рынка, вошел в какой-то коридор, напоминающий обычную улицу с бетонным перекрытием вместо неба, по обе его стороны располагались трех– и четырехэтажные дома. Здесь было светлее, так как в дальнем конце в потолке имелось большое вогнутое окно, там росли пальмы и стая попугаев с хриплым клекотом перелетала с ветки на ветку.
   В окне второго этажа одного из домов виднелась женщина. Она медленно расчесывала свои длинные черные волосы. Ниже, у двери сидел на высокой табуретке человек в полотняном бурнусе. Брабант остановился, о чем-то с ним перемолвился, пожал ему руку и вошел внутрь.
   Чувствуя себя полным идиотом, Йама прошел мимо. Он не знал, куда себя деть. Абсолютно ясно, что Брабант, переделав свои дела на рынке, отправился отдыхать в бордель. Наверное, рабы в его Департаменте принадлежали к расе, которая может совокупляться, когда хочет, а не в определенный день цикла или сезона. Но что-то Йаму удерживало, уходить не хотелось. Он чувствовал, надо досмотреть до конца.
   Он не спеша отодвинулся к толпе, собравшейся в конце улицы под пальмами, где наперсточник беспрестанно передвигал на маленьком столике три половинки раковин. Мужчины в белых рубашках бросали на столик монеты и тыкали пальцем в одну из раковин; когда все ставки оказались сделаны, наперсточник поднял одну за другой все три раковины. Черная жемчужина обнаружилась под средней. Хозяин быстро подобрал монеты, пару из них сунул в протянутые руки, а остальные высыпал в карман, затем накрыл жемчужину и снова принялся тасовать раковины.
   Пока зрители заключали новые пари, он поймал взгляд Йамы и сказал:
   – Я не могу принять твою ставку, господин. Такой, как ты, в момент меня разорит.
   Йама улыбнулся и сказал, что он все равно не играет.
   – Тогда можешь испытать удачу за так, – предложил наперсточник.
   У него была очень милая улыбка, бледное лицо и синие, как васильки, глаза. В хохолке его рыжих волос путался единственный тусклый светлячок, он горел не ярче, чем у той крысы, что попалась Йаме в старом вестибюле Дома Двенадцати Передних Покоев.
   Наперсточник убрал руки от раковин, и Йама, повинуясь внезапному импульсу, указал на среднюю. Хозяин игры удивленно приподнял бровь, снял раковину, и все увидели черную жемчужину. Клерки в белых рубашках, толпой окружившие Йаму, просто взревели. Хозяин собрал деньги, подмигнул Йаме и снова начал быстро перемещать раковины. На этот раз Йама внимательно следил за его руками: жемчужина, очевидно, должна находиться посередине, однако он ясно понимал, что на самом деле она справа. Клерки закончили делать ставки, Йама указал на нужную раковину и улыбнулся в ответ на улыбку наперсточника.
   Клерки загомонили меж собой, а хозяин игры произнес:
   – Ты насквозь видишь мой нехитрый фокус, господин. Может быть, хочешь испытать себя на чем-нибудь посложнее?
   – В другой раз.
   Наперсточник обернулся к зрителям, будто призывая их восхититься его безрассудством, затем сказал:
   – Я предлагаю тебе рискнуть только одним медным реалом. Поставь на свой талант. Для такого человека – это не деньги. А выиграть у меня можешь много. Я даю тебе десять к одному.
   Йаме вспомнилось племя диких кочевников, которое однажды пришло в Эолис со своими лошадьми, ловчими кошками и стеганными из кож матрасами. Они продавали шкуры хорьков, сурков, зайцев, которых ловили силками у подножия Краевых Гор. Игра в кости у кочевников тянулась, не прерываясь, несколько дней, затягивая тех, кто включался все глубже и глубже, и, хотя начиналось все с мелких ставок, очнувшись, они оказывались без единого пени, а часто без обуви и даже без рубашек, лишь с тяжелой, будто похмельной головой.
   – Такая ставка слишком для меня хороша, – ответил наперсточнику Йама, а в толпе рассмеялись.
   – Они работают на пару, – выкрикнул кто-то. Это оказался высокий парень, ненамного старше Йамы. Когда он протолкался вперед, оказалось, что его сопровождают еще двое. Все трое имели на воротничках своих белых рубашек значки с изображением кулака, сомкнувшегося вокруг молнии.
   – Уверяю тебя, – обратился к парню наперсточник, – что я никогда прежде не видел этого доброго человека.
   – Жулики и шулера! – крикнул молодой рослый юноша. – Ты жульничаешь и даешь своему дружку выиграть, чтобы другие подумали, что у них тоже есть шанс.
   Наперсточник снова запротестовал, но его мягкий тон привел парня в бешенство, теперь он, налегая на столик всем телом, кричал прямо в лицо хозяину игры. Кто-то из двух оставшихся смел раковины на пол и предводитель заорал, что тут вообще нет жемчужины, это никакая не игра, а сплошное мошенничество.
   Йама его едва слышал. Только что он увидел, как из публичного дома вышел мужчина. На нем была простая домотканая туника с красным поясом, блестящая темная кожа туго обтягивала скулы, а с левой стороны тянулась белая полоса. В руках у него был длинный, выше его самого, посох. Он мгновенно узнал этого человека и с удивлением осознал, что в конце концов Брабант все-таки замешан в заговоре.
   Человеком этим был префект Корин.

4. ЗАСАДА

   – Сплошное мошенничество! – орал предводитель напавших. – Мы найдем правду! Хватайте их обоих! Того, что с ножом, – первого!
   Один из парней схватил Йаму за руку. Другой вырвал из перевязи ножны и отдал их своему предводителю, который, сунув их в лицо Йамы, закричал:
   – По какому праву ты носишь здесь такое оружие?
   – По моему собственному, – ответил Йама. – Тебе-то какое дело?
   Услышав это, в толпе глухо зашумели. Парень нахмурился. И он, и два его приятеля были молоды, взвинчены и нервничали больше, чем Йама, не зная наверняка, имеет ли смысл то, что они обнаружили. Они не были ни стражами, ни солдатами – те забрали бы Йаму с собой и провели расследование, – просто ученики из какого-то Департамента, рвущиеся в дело, нелепые и подначивающие друг друга.
   – Как только ты ступил на дневной рынок, ты оказался на территории нашего Департамента, – сказал самый решительный из троих.
   – Зачем ты носишь эту древность? У тебя есть разрешение?
   Тут вмешался наперсточник:
   – Прошу прощения, но, как известно, это общая территория.
   – Не лезь, животное, – прикрикнул парень, державший нож. Он оглядел толпу клерков и добавил: – Вы все не лезьте.
   Парень, схвативший Йаму, прорычал:
   – Ну ты, кусок дерьма, отвечай на вопросы Фило.
   – Он мой, – спокойно ответил Йама. Он надеялся, что их главарь, Фило, попробует вытащить нож, и тогда нож обязательно проснется и покажет себя.
   Но Фило просто болтал им, держа ножны за петлю. У него было маленькое личико, обрамленное завитками черных блестящих волос, приплюснутый нос и широкий рот. Он придвинулся так близко к лицу Йамы, что на щеку тому попала капелька слюны. Дыхание его отдавало гвоздикой.
   – Твой? Да ему по крайней мере десять тысяч лет. Что такому сосунку с ним делать? Давай объясняй. Если ты ни в чем не виновен, мы тебя отпустим.
   – Пойду позову стражников, – сказал один из клерков.
   – Не нужны нам стражники, – громко заявил Фило, глядя по сторонам, будто пытаясь понять, кто говорил. – У нас и так хватит сил. Мы сами разберемся с этими жуликами.
   – Вы просто идиоты, – сказал клерк. Он с презрительным видом повернулся к Фило спиной и пошел прочь. Толпа перед ним расступилась.
   Народу собиралось все больше. Йама уже не видел префекта Корина. Он хладнокровно обратился к Фило:
   – У тебя нет надо мной власти. Если это не так, можешь убить меня моим же ножом.
   Все трое захохотали. Потом Фило замолчал, широко улыбнулся и взялся за рукоять ножа. Сверкнула синяя молния. Фило взвизгнул, выронил нож и схватился за руку. С нее свисали почерневшие клочья кожи. Разнесся запах паленого мяса. Йама почувствовал, как ослабла хватка того, кто его держал. Он с силой припечатал ногой его ступню, вывернулся из захвата и нанес парню удар по ногам. Третий юноша выхватил пистолет и направил его на Йаму. Все это время Фило стонал, что его убили.
   – Сдавайся, – крикнул парень с пистолетом.
   – Я уйду и все кончится само собой, – сказал Йама.
   Многие из переднего ряда пытались протолкаться назад и поскорее уйти, но сзади напирали, стараясь узнать, что там происходит. Йама снова увидел префекта Корина. Размахивая посохом, он пробирался через толпу. За ним следовал десяток вооруженных солдат.
   – Сдавайся! – повторил парень с пистолетом. Он оказался смелее, чем Йама предполагал. – Сдавайся или я проделаю в тебе огромную дыру!
   Йама зажмурился. Его светлячок внезапно загорелся во всю свою мощь, словно взорвалась световая бомба, в глазах Йамы отпечатались красные и золотые тени. Люди вокруг него закричали, что они ослепли. Раздался пистолетный выстрел – должно быть, парень рефлекторно нажал на курок – и что-то просвистело у самого уха Йамы. Новый крик – это задело какого-то прохожего. Когда Йама открыл глаза, ему показалось, что в воздухе висят какие-то призрачные сгустки света. Трое парней и клерки в переднем ряду прижали руки к глазам; Фило стонал громче всех:
   – Я ослеп! Я ослеп!
   На плечо Йамы легла чья-то рука.
   – Пойдем со мной, господин, – сказал наперсточник и бросил что-то на землю.
   В тот же миг вокруг ослепших заклубились облака плотного красного дыма, который скрыл и префекта Корина, и его отряд, все еще пробиравшийся сквозь охваченную паникой толпу.
   – За мной, – крикнул наперсточник. – Мы – твои друзья!
   Но Йама стряхнул его руку, подобрал нож и ножны и бросился в противоположном направлении – к залитой солнечным светом группе пальм. Префект Корин вырвался из облака красного дыма, а его люди стали стрелять по солдатам в воздухе. Солдаты кружились на дисках и стреляли в ответ. Йама бежал под дождем из сбитых выстрелами листьев. Трава цеплялась ему за штаны, попугаи разлетались пестрым вихрем.
   За деревьями расположился узорчатый металлический мостик, аркой выгнувшийся над узкой расселиной. Там внизу чувствовалось какое-то биение, медленное, размеренное и мощное. Перебегая мостик, Йама ступнями ощущал его пульс.
   Дальше был туннель со стеклянными стенами. Он вел вдоль отвесной скалы, которая ниже переходила в гористый склон, сбегающий к пестрой мозаике города и к укрытым туманами далеким горам. Выпуклая стена покрылась тысячью трещин, а через мгновение Йама услышал пистолетный выстрел и голос префекта Корина, выкрикивающий его имя.
   Йама обернулся.
   В пятидесяти шагах от него стоял префект Корин и трое его людей.
   – Добро пожаловать, Йамаманама, – проговорил префект Корин.
   Он выглядел абсолютно бесстрастно, спокойно стоял, воткнув посох в землю. Он даже не запыхался. У одного из его людей была перевязана рука. Это был тот самый негодяй, которого Йама ранил у ворот Департамента Прорицаний.
   Йама держал нож сбоку, спрятав его за ногу. Как можно спокойнее он произнес:
   – Значит, вы выбрались от магистраторов.
   Префект Корин дружелюбно ответил:
   – И ты тоже. Ты уговорил их машины, правда? Твоему отцу следовало рассказать мне об этом трюке, ну да ладно. Так или иначе, ты здесь.
   – Я не вернусь, – решительно сказал Йама и поднял нож, когда префект Корин сделал шаг вперед.
   Двое его людей направили на Йаму дула своих пистолетов, третий, с забинтованной рукой, поднял арбалет.
   – Мы не собираемся причинять тебе зла, – сказал префект Корин. – После всех своих приключений ты должен чувствовать усталость и смятение, но теперь ты пришел домой. Ты нашел нас согласно воле Хранителей. Нам надо о многом поговорить, тебе и мне. В городе были явления смертоносных машин, а Вещь-в-глубине разрушила Храм Черного Колодца. Ты и с ними говорил тоже?
   – Вы заманили меня сюда, – сказал Йама. – Но я не пойду с вами. Я не буду служить.
   – Ну конечно, будешь. Дневной рынок еще не попал под контроль нашего Департамента, но это место уже попало, ведь туннель ведет прямо к одним из ворот Департамента. Ты побежал туда, куда надо. Я так и рассчитывал. Солдаты Внутренней Гармонии здесь тебе не помогут. Пойдем со мной, и к тебе будут относиться как к тетрарху, если ты действительно можешь делать хоть половину того, о чем я догадываюсь. Пойдем со мной. Пойдем домой. Твой отец и возлюбленная, они так обрадуются, что ты отыскался, живой и здоровый.
   На мгновение Йама ощутил каждую из находящихся на дневном рынке машин. Он поговорил с одной из них, затем повернулся и ударил ножом по растрескавшемуся стеклу. Вспыхнуло голубое сияние. Префект Корин закричал, швырнул посох и кинулся к Йаме, а Йама рывком бросил тело в круглое отверстие в разбитом стекле и вынырнул сквозь него на свежий воздух.

5. БИБЛИОТЕКА

   Город, отвесный склон, стена кувыркнулись перед его глазами. Потом что-то полетело ему наперерез, и он больно об него шлепнулся, даже дыхание перехватило. Это был летающий диск, который Йама украл прямо из-под ног солдата.
   Одной рукой Йама держал нож и ножны, а другой ухватился за край диска. Его гладкая плоская поверхность нагрелась от быстрого движения по воздуху, Йаме жгло кожу, но он плотно прижался к диску, пока тот выполнял умопомрачительный вираж, стремительно ныряя к сгрудившейся массе крыш далеко внизу. Диск завис, едва не коснувшись плоского красного фронтона часовни. Йама кое-как приземлился, расцарапав бедро, колено и плечо и уронив нож вместе с ножнами.
   Он вскочил на ноги и отряхнул руки о штаны. Рана на голове сильно ныла. Когда он ее коснулся, то пальцы оказались в крови.
   Диск висел в воздухе, словно послушный пес, который ожидает команды хозяина. Йама его отпустил и он тотчас улетел, круто взмыв вверх на фоне отвесной стены монолита. На мгновение он сверкнул солнечным зайчиком и скрылся из виду.
   Йама подобрал нож и сунул его в ножны. Подумав, он решил, что пролетел вниз меньше пяти фарлонгов; стеклянный туннель, из которого он выбросился, отсюда выглядел нитью не толще волоса, связывающей два черных утеса, которые сами были лишь ступенями на пути к синему небу.
   Где-то там наверху находилась пещера Департамента Прорицаний. Должно быть, Тамора сейчас вовсю натаскивает мрачных рабов, готовя их для краткой и безнадежной битвы. Конечно, он может бросить и ее, и Пандараса и в одиночестве продолжить свой поиск библиотеки Департамента Хирургов и Аптекарей – того самого места, где доктор Дисмас, по его собственным словам, обнаружил архивные данные о расе, к которой принадлежит Йама. Однако он знал, что не сможет так поступить. Он поклялся помочь ей, и она поклялась помочь ему. Самое малое, что он обязан сделать, – это рассказать ей о префекте Корине и о провалившейся попытке похищения. Теперь стало вполне очевидно, что разговор, якобы подслушанный Пандарасом, был не чем иным, как хитро расставленной ловушкой с целью заманить Йаму в капкан.
   Но прежде всего ему надо найти способ вернуться назад, в глубь этого горного монолита. На краю плоской крыши, за парапетом, был спуск на крытый терракотовой черепицей скат, дальше шла вереница других крыш, потом горный склон, спускающийся к долине, где в серой дымке раскинулся громадный город. Пока Йама рассматривал открывающийся перед ним вид, что-то просвистело у самого его уха, раскололо с полдюжины черепичных пластин и с воем пролетело дальше. Он тут же вспомнил о пистолетах в руках напавших на него негодяев, быстро перемахнул парапет и помчался по разогретой солнцем черепице.
   В воздухе просвистела еще одна пуля, Йама бросился в сторону, споткнулся и вдруг покатился по скату, увлекая за собой небольшую лавину разболтавшихся черепичных плит. Он ухватился за самый край крыши, задыхаясь, повисел несколько мгновений, и тут черепица обвалилась.
   Он упал на спину, приземлившись в густом мягком мхе и, как ни странно, даже не выронив ножны. С крыши все еще осыпалась черепица, вдребезги разбиваясь о землю. С визгом промчались какие-то мелкие животные. Серебристые обезьяны с длинными хвостами и темными кисточками на концах. Они попрыгали на уступ черного утеса в дальнем конце тенистого дворика и сели, повернув обеспокоенные и в то же время скорбные мордочки. Карликовые кедры. Их узловатые корни впиваются в черные скалы, будто ручьями разрезая усыпанный фисташковой скорлупой ровный песок. С трех сторон двор замыкали деревянные стены с изображением стилизованного глаза на фоне переплетающихся белых и красных спиралей, а четвертая была эркером.
   Когда Йама встал, самая крупная из обезьян соскочила, подбежала к веревке, быстро по ней вскарабкалась и стала раскачиваться из стороны в сторону. Где-то в глубине, за арочными перекрытиями эркера раскатились звонкие удары гонга.
   Йама побежал. Широкая лестница привела его из эркера в огромный сводчатый зал с резными деревянными панелями. На черном гипсовом потолке с одной стороны было изображение Галактики – белый спиральный трезубец, а с другой – символ Ока Хранителей – тугая, закрученная в обратную сторону красная спираль. Значит, это Храм латрического культа, одного из тех, которые учат, что заклинаниями, медитацией и молитвой можно вернуть миру благословение Хранителей.
   Звуки гонга разносились здесь громче, отдаваясь в прохладном воздухе звенящими медью волнами. Вдруг братья монахи в оранжевых мантиях бросились в дальний конец зала. Они были вооружены пестрой коллекцией копий и сабель, один тащил мотыгу. Йама вытащил нож, но когда монахи стали к нему приближаться, в центре зала вспыхнуло свечение, и они рухнули на колени, уронив оружие на пол черного дерева.
   Сначала Йама подумал, что в потолке открылся люк и в зал ворвался солнечный свет. Потом, заслонив глаза рукой, он увидел, что в центре находится оракул – вертикальный диск в два человеческих роста. По его поверхности беспокойно метались волны белого света.
   Йама вынул из-под рубашки монету, поднял ее, сколько позволяла бечевка, и подошел к оракулу. Сначала он подумал, что, привлеченная монетой, женщина в белом снова его отыскала, но потом, глядя на мечущийся вокруг него яркий свет, он испытал ужас. Нет, это не она, хотя и ее появление было бы тяжелым ударом. Тут что-то более страшное. Что-то огромное, яростное, беспокойное неслось на него сквозь световые потоки волн. Пока еще далекое, скрытое в свернутом пространстве оракула, оно быстро приближалось, пикируя на него, как падает кондор через целые лиги воздушного океана на безмятежную антилопу, мирно пасущуюся на горном лугу.
   Йама не выдержал. Он уронил монету в вырез рубашки и бросился прочь, мимо оракула, между монахами в дальнем конце дома. Они лежали ниц, прижавшись лбами к черному дереву пола, зады их торчали выше голов. Никто и пальцем не шевельнул, чтобы остановить его.
   Йама выбежал на воздух, пронесся по каменной террасе, потом промчался по длинному пролету истертой тысячью ног лестницы. Когда он сбегал по каменистым тропинкам между делянками тыквы, ямса и маниоки, монахи в оранжевых мантиях подняли головы и посмотрели ему вслед.
   Внезапно медный голос гонга умолк, в воздухе повисла тишина, нарушаемая лишь жужжанием насекомых и отдаленным гулом огромного города. Но Йама не остановился. Он нечаянно снова принес что-то в мир. И сейчас он бежал от этой неведомой опасности, ни о чем не думая, слыша лишь, как в висках бешено стучит кровь.
   Эта часть горы была сплошь застроена храмами, монастырями и святилищами. Многие из них стояли на развалинах более древних сооружений. Лестницы спускались по отвесным стенам, изрезанным гротами и оракулами. Виадуки, мостики и тропинки висели над ущельями и петляли среди утесов. Одна из островерхих скал была явно полой: ее крутые бока усеивала целая сотня маленьких квадратных окон. Сплошная система террас превратила склоны в длинные узкие поля, где росли виноград и овощи. Поливались они из каменных резервуаров, куда дождевая вода сбегала по веерообразным водосборникам из белого камня.
   Йама спускался с этой горы весь остаток дня. Стоило ему бросить взгляд в небо, как он видел, что в воздухе, над обрывистыми склонами, кружатся вороны. Не дурной ли это знак? Ведь поговаривают, что вороны, а особенно вороны из Дворца Человеческой Памяти, умеют шпионить. А далеко внизу, в голубой дали, расстилался под слоем задымленного воздуха огромный город, древний Из.
   Около полудня, когда солнце замерло на мгновение в высшей точке своего ежедневного прыжка в небо и совсем уже приготовилось снова катиться вниз, за Краевые Горы, Йама оказался на длинной террасе, устланной нежной изумрудной травой; В центре плескал струями удивительно изысканный белый фонтан. Йама до отвала напился у одной из раковин, составляющих бассейн прекрасного фонтана, затем смыл с себя грязь и кровь, но не рискнул задержаться подольше. Он постоянно ощущал нависающую над ним громаду этой обитаемой горы – Дворца Человеческой Памяти. Префект Корин вполне мог проследить за его полетом в телескоп, к тому же его могло преследовать существо, живущее в волнах света ожившего оракула.
   У Йамы не было четкого представления, куда он сейчас направляется. Возможно, ему удастся пробраться назад, внутрь горы, если он, например, попадет на одну из тех широких дорог, которые ему удалось заметить на нижних склонах горы.
   Они наверняка должны вести к воротам, иначе непонятно, как попадают на дневные рынки партии свежих продуктов.
   Он спускался по узенькой лесенке, с одной стороны которой тянулась отвесная стена, а с другой – лишь тоненькие металлические перила отделяли путника от пропасти. Вдруг лестница сделала поворот и нырнула под арку. Йама ощутил мощное сопротивление, как будто вокруг него сгустился воздух. Непонятная сила вопрошала, что ему здесь нужно, но она тотчас сникла перед его волей, и он пошел вниз, прислушиваясь к резкой мелодии невидимых гобоев и зычному голосу, мрачно возвещавшему о прибытии Иерарха.