Макс Острогин. Мертвецы не танцуют

   – Не знаю…
   – Давай попробуем.
   Курок подошел к Папе, налил в поилку какао. Папа немного подумал, затем принялся хлебать.
   – Сладенькое все любят, – Курок добавил из термоса еще. – Все мы, в сущности, звери.
   Папа лакал.
   – О чем мы там говорили? – Курок вернулся в угол.
   – О культуре.
   – Ах, да. Культура – это культура. Литература, например. Тебе мама перед сном читала? А, извини… А мне читала. Очень интересно. Обогащает духовный мир. Вот сейчас я немного почитаю.
   Я зевнул, Курок на это внимания не обратил вовсе, прокашлялся и стал зачитывать:
   – Все будет, как было уже много раз. Мир исполнится злом и, не выдержав тяжести, падет на колени. Вода станет горька, и воздух сух, земля перестанет родить, птицы же, все до единой, рухнут на землю черным дождем. И будет стон…
   Не умеет Курок читать, зря его мама старалась. Механически он как-то это делает, как шестеренки перекатываются, тук-тук-тук, и в голове от них тоже тук-тук-тук, шмяк-шмяк-шмяк, и какой-то полусвист неприятный.
   – Похоже, это пророчество, – сказал Курок. – Ты как, пророчества уважаешь?
   – Очень.
   – Я тоже. Интересная книжка, называется… «Предсказания Старицы Ефросиньи». Ефросинья, значит, предсказывает… Когда терпение уже почти иссякнет и надежд не останется, придет герой со стороны студеного ветра… Это почти про нас…
   Курок читал, а я уже немножечко спал, пророчество оказалось довольно занудной вещью, наверное, все пророчества такие, но это было просто утомительно, наверное, эта Ефросинья редкая дура. Вообще, я две штуки слышал, пророчества два то есть, одно – что снега много выпадет, – и сбылось, не замедлило. А второе было серьезней, про Гомера. Что будет Гомер жить долго, даже очень долго, главное, от воды подальше держаться, потому что написано у него на руке, что утонет он и никак этого не миновать. А не утонул Гомер. Вот и получается, что к пророчествам я вполне преспокойно относился, особенно к таким вот – нараспев которые, разморился, а тут Курок бу-бу-бу.
   – …С холодной головой, с руками, твердыми, как сталь, с верным, как у сокола, глазом, Освободитель с Севера…
   Интересно, почему все эти предсказания вот так вот составляются? Почему нельзя просто – придет герой и всех перебьет.
   – …явится и вызовет на бой чудовище, оскверняющее пятой своей землю нашу…
   Курок зевнул.
   – Пятой вашей, землю нашу… Что-то Ефросинья не то пророчествует, криво. Хотя ты вроде с Севера. Да?
   Я промолчал.
   – Ясно, с Севера. Наверное, это ты…
   Курок сплюнул жвачку.
   – …сразит, как царь Давид сразил из пращи мерзкого Голиафа… Вот так так! Из пращи мерзкого Голиафа. Голиаф – это, я думаю, голем. А праща – это некое оружие, его камнем отравленным заряжают… Царь Давид. Ты точно из Рыбинска?
   – Ага.
   – Из Рыбинска. Рыбинск – это какая-то… Ты не обижаешься?
   Я не обижаюсь. Чего мне обижаться, у меня терпение, как у носорога, а если кому-то очень шею свернуть хочется, то я до десяти сначала считаю, потом тропарь Терпения, а потом уже прощаю, пусть с ним.
   – Старая история, ее тоже мама рассказывала, пока булавкой не подавилась. Давид замочил Голиафа. Голиаф – это не голем, это просто великан, здоровенный, с одним глазом и хвостом, с грыжами по всему туловищу, и рожа еще кривая. Давид его подстрелил, отрезал башку и… и вообще, навел порядок.
   – И что?
   – Ты что, не понимаешь? – Курок постучал по лбу. – Тебя зовут Дэв…
   – Это в честь демона огня.
   – Это в честь древнего героя! Только сокращенно! Ты – Герой с Севера, я – твой верный оруженосец!
   – Что-то ты не носишь оружия.
   – Это так называется просто. Ты герой, я с тобой! Не, хоть в люк прыгай, а?!
   Я молчал. Думал. Про этого Давида. У нас в Рыбинске… тьфу ты… У нас всем мальчикам какие-то необычные имена давали, Гомер говорил, что это специально, чтобы не забывалось. Читали какую-нибудь книжку и из нее имена и давали. Ной, например, очень удачно – он ныл всегда… А сейчас кликухи какие-то поганые. Шнырь, Ткач, Окурок… Хотя Серафима тоже имя красивое, приятно произносить, жаль, что дура.
   Алиса. Алиса еще красивее.
   – К тому же ты из Рыбинска, – Курок выплюнул жеваный табак. – Это многое объясняет.
   – Что объясняет?
   – Ты рыбак?
   – Ну да…
   А что, я действительно рыбак.
   – Рыбак из Рыбинска… Как все те…
   Курок замолчал. Закинул в пасть табак, стал жевать сосредоточеннее. Темнело, чавкал Курок, мне хотелось спать, даже Папа в своей клетке позевывал.
   – В этом пророчестве – в конце там что?
   Курок уставился на меня.
   – В пророчестве, говорю, что?!
   – Ах да. В конце вот так… «И Сатана будет попран. И он вместе со своим нечестивым воинством низринется в бездну, откуда, собственно, и вышел. И станет тишь и покой». Вот как Старица Ефросинья завещала.
   Курок захлопнул книгу, швырнул в другой конец комнаты.
   – Сатана падет, зацветут цветочки. – Курок поковырялся в зубах. – Все понятно с вами. Хорошее пророчество. Герой с Севера, карающая длань, до седьмого колена… Складно, прямо, как маму встретил. Потом как-нибудь перепишу… Ладно, спать давай.
   – Давай…
   Я закрыл глаза. Странный этот Курок. Что-то неправильно в нем, только что, непонятно. Умный слишком для своих лет. Много знает, больше, чем я. Не мог Япет ко мне болвана прицепить, маму помнит, мама ему книжки читала…
   Сон отвоевывал пространство, мысли ворочались все тяжелей и тяжелей, тени вытянулись и исчезли, став ночью. Я уснул. Закопался в бумагу, успел подумать, что все это как-то глупо, что…
   Мне снился вполне приятный сон про жареную картошку. Большая сковородка жареной картошки и я. Сначала ел вилкой, потом бросил и ел уже руками, и все время попадались какие-то кирпичи, скрежетали на зубах, а потом сразу пошло про душителя. Темная фигура, обряженная в длинный кожаный плащ, я пытался разобраться с ним по-разному: и секирой, и из мушкета, и даже пробовал жечь огнеметом, но душитель был неуязвим. Душил. Душить умудрялся на расстоянии, просто смотрел из-под черного капюшона – а я удушье ощущал, все просто. Чем пристальнее смотрел, тем сильней я задыхался.
   В конце концов я стал задыхаться, перед глазами поплыли красные овалы, умирать во сне не хотелось, я проснулся от боли. Но не в горле, а почему-то в ноге.
   Темно. Что-то дико зашипело рядом, и я тут же почувствовал, как в мясо впоролись когти. Папа. Папа шипел и царапался. Он как-то умудрился доползти ко мне от подоконника. Я открыл глаза…
   Комната. Ничего не видно. Звук. Громкий и противный, похожий на крысиный писк, только не настоящий, а железный, точно наступили на хвост жестяной крысе, и она проявляла теперь неудовольствие.
   – Курок! – позвал я.
   И тут же почувствовал жар. Внутри, в желудке. Как-то раз я съел маленький красный перец, по незнанию, в Рыбинске подобные не водились. И два дня в желудке у меня бушевал хорек, ни есть, ни пить, ни спать я не мог. Это было похоже, только никакого перца я не ел.
   Боль усилилась и поползла вверх. И Папа уже заорал, дико и страшно, как могут орать одни только кошки.
   – Курок!!!
   – А-х-х! – очнулся Курок.
   Глаза, по ним ударило, мощно, сильно, будто скунсом, резь… Захотелось пить, полез за бутылкой…
   – Нет! – крикнул Курок. – Нельзя!
   Он разметал газеты, вскочил, залез под куртку, выхватил продолговатую коробочку.
   Навигатор. Тот самый, нерабочий, который нашли у чужого. Только теперь он вполне себе, кажется, работал, мигал красной лампочкой. И пищал. Еще чаще и надрывнее.
   – Уходим! – заорал Курок.
   Он подхватил автомат и кинулся прочь из квартиры, загрохотал по лестнице. Папа выл. Я прицепил его к рюкзаку, рванул за Курком.
   Бежать оказалось неожиданно тяжело. Казалось, что внутренности повисли внутри тела на тонких болезненных ниточках, и при каждом шаге они ушибались друг о друга, стремились оторваться, скручивались и растягивались, по лестнице я скатился с трудом.
   Выбрался на козырек подъезда. Курок бежал по улице. Охая, сквернословя и как-то умудряясь извиваться прямо на ходу.
   Спрыгнул на асфальт. Внутри лопнул пылающий болевой пузырь, я не удержался и заорал.
   – Догоняй! – крикнул Курок.
   Я стал догонять. И сразу понял, почему извивался Курок. Каждый шаг отдавался болью. Печень, сердце, желудок, мозг отслоился и теперь стукался изнутри о череп. Пот. Он проступил через поры, я взмок, точно пробежал несколько километров по жаре.
   Курок оторвался уже изрядно, метров на двести, пришлось подналечь. Стиснуть зубы, втянуть живот, напрячь все мускулы, чтобы уменьшить этот кишкотряс, дышать вполовину.
   Догнал.
   Курок уже сдыхал. Шипел, плевался желтой табачной слюной. Прибор пищал уже почти без перерыва.
   Забрал у Курка автомат, всё тяжесть. Это не очень помогло, Курок отставал. Тогда я схватил его за пояс и поволок за собой.
   Считая шаги.
   Почему Курок убегает? Почему воду нельзя? Значит, знает. Что убежать можно, а воду нельзя.
   Правая нога провалилась в трещину, запнулся, покатился.
   Курок остановился.
   – Вперед! – рявкнул я.
   Нога цела. Попробовал встать…
   Щелк. На секунду я потерял сознание. В солнечном сплетении что-то щелкнуло, выключился, очнулся, от шума. В животе образовалась дыра, через нее выливались кишки, дымящиеся и разбухшие.
   Ощупал себя. Ничего. Примерещилось. Еще чуть – и не примерещится, в груди просто бомба. Папа уже не хрипел, просто извивался.
   Курок стоял. Придурок, что стоит, надо уходить. Вскочил рывком.
   – Вперед!
   – Провал… – прошептал Курок.
   На губах выступила кровь.
   – Все…
   Курок сел, глаза у него выпучились и налились.
   Выкипевшие глаза. Прекрасно.
   Прибор выл.
   Провал. Пять метров, может, чуть больше. Внизу темнота. По краям не обойти, длинный.
   – Надо прыгать.
   Я размахнулся, перекинул автомат Курка на ту сторону.
   – Не допрыгну… – по подбородку у Курка потекла пена. – Больно…
   Я не стал его уговаривать, отступил для разгона, разбежался.
   Спасибо Гомеру, прыгать тоже научил, между домами скакали. Для эффекта. Перелетел легко, сжался в комок, перекатился, все равно больно.
   – Это легко! Курок! Давай сюда!
   Курок поднялся на ноги, покачиваясь.
   Навигатор завывал.
   – Скорее!
   Курок разбежался. Прыгнул.
   Не долетел, скрючился, ударился о выступающий край асфальта, рухнул вниз.
   Я прыгнул за ним.

Глава 5
Праведный чай

   Я плыл. Темно и тихо, я не чувствовал рук, ног и даже головы, зато отмечал сырость и медленное движение. Тропарь. Язык склеился со ртом, слова не ворочались, испугался парализации, поморгал глазами, однако результата никакого не получил – из-за тьмы ничего понятно не было.
   Внутренности продолжали гореть, но уже не так сильно, уже почти терпимо. И глаза. За секунду перед прыжком в провал мне казалось, что они лопнут, выгорят, как у Перехвата.
   Но глаза уцелели. И я тоже уцелел, даже, кажется, не поломался. Земля под асфальтом оказалась мягкой, съехал по склону, наткнулся на ржавые трубы, а потом на трухлявые бревна, метров пятнадцать и бетон, успел сгруппироваться, очнулся уже в воде.
   Река. Или ручей. Теплый, иногда горячий.
   Попробовал пошевелить ногами. И тоже ничего не понял – движения в воде не определялись. Сжал руки в кулаки. Пальцы на правой послушно сомкнулись, на левой – нет, я потянул и почувствовал тяжесть, меня втянуло под воду, лица коснулось что-то мягкое и скользкое.
   Всплыл и увидел звезды. Под землей, а звезды. Прямо над головой.
   Смерть. Я подумал, что я все-таки умер – как еще объяснить звезды перед глазами? Серебряные, сверкающие, крупные, захотелось протянуть руку, собрать в горсть. Но руки не поднимались. К тому же я неожиданно увидел, что звезды шевелятся. Хорошенько проморгавшись, я с некоторым разочарованием обнаружил, что это не звезды, а улитки. Маленькие и светящиеся. Они медленно поворачивались и шевелили длинными усиками. Тогда я понял, что жив.
   И скоро я услышал фонарик, негромкое кряканье. Язык разлепить не получилось, зато удалось пошевелить ногами.
   Поплыл на звук.
   Фонарик зажужжал сильнее, вспыхнул огонек, и я стал грести.
   Курок. Он сидел на узкой песчаной отмели. Неестественно обхватив голову одной рукой, другой нажимая на фонарный рычаг.
   – Привет, – сказал я и выбрался на сушу.
   И вытащил за собой клетку. С Папой.
   Курок почесал голову.
   – Цел? – спросил я.
   – Частично… По большей части. Внутри все болит. Хорошо хоть сетчатка не отслоилась.
   – Снаряга?
   С этим было хуже. Курок потерял все. Автомат остался на поверхности, магазин с патронами утонул, другой залила вода. Только нож сохранился. И фонарик.
   Шлем и то утонул, проще голову потерять, чем шлем, но Курок умудрился.
   И босиком еще.
   – Ботинки где? – спросил я.
   – Утонули, – буркнул Курок.
   – Утонули…
   – Что мне, самому тонуть было? Они меня на дно потащили, еле сбросил… Да, герой, чуть не сдохли. Мне кажется… А с кошкой что?
   С кошкой. С Папой.
   Помер Папа. Сварился. А потом утонул.
   – Да… – протянул Курок. – Это из-за массы. Кошка маленькая, сварилась быстрее.
   – И что это было? – перебил я.
   Курок достал папиросы. Неразмокшие. Папиросы он спас, ботинки нет. Закурил.
   – Я так думаю, это и есть спутник, – сказал он, выпустив дым. – Он висит…
   Курок указал папироской вверх.
   – Над городом. Видимо, реагирует на движение. Или еще на что-то, мы не знаем.
   – Почему раньше его не было?
   Курок закашлялся.
   – Он всегда был. Просто сейчас в активный режим переключился. Причину не знаю.
   – Почему тебя послали? – спросил я. – Только без кривляний? Не надо мне про паек, не надо про пятки, хорошо? Я из Рыбинска, но я не дурак.
   – Меня не послали, я сам напросился, – ответил Курок. – Видишь ли, мой дорогой Беовульф, я по спутникам специалист.
   Окурок специалист по спутникам.
   – Так получилось. Я телескоп в детстве нашел. Знаешь, что есть телескоп?
   – Знаю.
   – Ну вот. Нашел, стал смотреть. Сначала просто для красоты, потом интересно стало. Книжку достал, астрономическую, в ней все написано. Про звезды, про спутники, про освоение космоса. А потом увидел. Прямо над головой. Это даже не спутники, если совсем уж правильно. Спутники или вокруг вертятся, или над горизонтом висят. А эти прямо над городом.
   – Эти?
   – Ага. Их там восемь модулей.
   Прекрасно.
   – И что, их просто так и видно? В телескоп?
   – Да их даже в бинокль видно. Просто надо знать, куда смотреть – они покрыты специальной защитой, которая свет отражает.
   – А откуда ты узнал, куда смотреть?
   Курок замолчал.
   – Откуда? – повторил я.
   – Ну, это… короче… Еще давно, короче. Этот старый библиотекарь, Ткач, он… он мне карты показал. Космической группировки, да. В одном бункере. И там все спутники прямо отмечены, где висят, куда летают. Притащил эти карты Япету, а тот не поверил. А потом я в библиотеке эти карты нашел, взял – смотрю, и правда висят. Модули. Все просто.
   – Зачем над городом эти… модули?
   Курок затянулся.
   – Разве непонятно?
   Понятно. Прекрасно действуют. Лучше не придумаешь. Вот уж точно палец Сатаны. Еще этого добра на нашу голову не хватало. Папу поджарил…
   – Хотя, может, раньше у них какое-то другое предназначение было.
   – Какое предназначение у подобного прожигателя?
   – Разное. Я тебе десять предназначений придумаю. Япет, например, полагает, что это погодная установка. Погоду исправлять.
   – Ну да, он говорил, – вспомнил я.
   – Говорил, да… Воздух прогревать или, наоборот, остужать. Или система увлажнения – воду испаряют, а она дождем обратно. Возможно, недовольных разгоняли… Да мало ли? Вот китайцы. С китайцами бороться. Когда бешенство случилось, они хлынули – их решили сверху выжечь. И выжгли. А когда все покатилось, то про спутники и забыли. А сейчас они активироваться начали…
   – Или кто-то их активирует.
   Курок кивнул.
   – А почему изнутри жжет? – спросил я.
   – Не знаю… Излучение… Не знаю.
   – А почему он погань не выжигает?
   – Потому, что он ее не видит. Это построено людьми для охоты на людей. Но можно, наверное, как-то поправить… Я не знаю. Поэтому и пошел. Может, у тех, из зоопарка, есть идеи.
   – Так… Почему навигатор пищит?
   – Ах ты…
   Курок принялся хлопать себя по карманам, искать навигатор.
   – Утопил… – Курок пнул песок. – Повезло… Он пищит при приближении удара. Чем громче сигнал, тем больше мощность. Средство безопасности.
   Здорово. Папа сварился, навигатор утонул, начнут выжигать – не заметим. Интересно, а другие модули на что рассчитаны? Один выжигает, другой вымораживает, третий страх внушает.
   Прекрасно.
   Курок перестал жулькать фонариком, стало темно, и он сказал:
   – Дальше пойдем?
   – Конечно.
   – А я… Оружия нет ведь. И босиком.
   – Достанем.
   – А ты? У тебя как?
   Я достал из-за спины карабин, щелкнул курком. Исправен, звук звонкий и плотный. Перезарядить только. Вообще, конечно, я тоже обштопался, карабин стоило проверить сразу, перезарядиться, год назад я бы так и сделал.
   Порох у меня в старомодном рожке и в пластиковых банках, пули пришиты к воротнику слева, пыжи справа, капсюли тоже справа. Заряжаться я могу и в темноте, секунд за двадцать – раз.
   Направил карабин в воду, выстрелил.
   Грохнуло хорошо, вспышка осветила широкий полукруглый туннель, эхо запрыгало над водой, я определил, что туннель длинный. И даже очень.
   Карабин был исправен, перезарядился картечью.
   Рюкзак висел за спиной, ножи на месте, заряды тоже. Топоры, секира. Шлем на голове. Я не потерял ничего.
   – Поэтому тебя Япет и отправил. Слышь, а ты правда целое жреческое гнездо в одиночку разорил?
   – Неправда.
   – Я так и знал. Слышь, Япет тебя на смену себе, наверное, растит. Ты когда новым Япетом станешь, ты про меня не забывай. Чтобы грядку мне отдельную, поближе к Трубе, там табак слаще получается… а где это мы? Труба длинная…
   – Верхнее Метро, – сказал я.
   Курок ругнулся.
   – Зря ругаешься, – я зевнул. – Особенно здесь. Притягивает.
   – Что притягивает?
   – Погань. А ты босиком и без оружия. Когда человек босиком и без оружия, он не ругаться должен, а о благости думать, о самосовершенствовании.
   – В праведника станешь меня переделывать? – ехидно осведомился Курок. – Как ты?
   – Ага. Праведники наследуют землю.
   – Знаю, читал. Только этой штуке… – Он посветил фонариком в потолок. – Этой штуке все едино, что праведник, что грешник.
   – Босиком и без оружия, – напомнил я. – И праведники ее действительно наследуют.
   А что, действительно ведь. Вот я. Не курю, не ругаюсь, нрава доброго. И ничего не потерял. Оружие, припасы, все. Шансов выжить и продолжить свой род у меня на порядок больше.
   – А кошак твой? – спросил Курок. – Что-то он не мяукает… Сдох, что ли? А ведь тоже, наверное, праведный был…
   Я ударил, попал в ухо.
   Курок замолчал.
   – Нельзя обижать Папу, – сказал я. – Он нам жизнь спас. Это надо уважать.
   – Давайте теперь молиться ему будем, – не удержался Курок. – Святому Папе. О, Папа…
   Я поймал его за шкирку и за лохмы, они у Курка длинноваты, ухватился покрепче и в воду.
   Курок забулькал, забил по воде конечностями, я отпустил.
   – Дурак, – сказал Курок. – Я совсем не в том смысле… Просто ты…
   – Еще макнуть? – спросил я.
   – Не надо.
   – Вот и отлично.
   Я открыл краник, чиркнул, зажег карбидку. Стало светло.
   – Нам бы отсюда выбраться как-нибудь, – спросил Курок. – Как выбираться будем?
   – Просто. Вниз по течению. Скоро станция… Ты карты не потерял?
   Курок промычал отрицательно. Хоть что-то положительное.
   – Значит, будем делать так. Как я скажу. Если жить, конечно, хочешь. Хочешь?
   – Немного.
   – Я в тебе не ошибся.
   Жить вообще все хотят, редко кто наоборот. В привычку входит, трудно отказываться.
   – Это тебе.
   Я вытащил из ножен секиру, протянул Курку.
   – Острая штука.
   – Знаю. Со жнеца ножичек. Поплывешь первым. Я буду карбидкой светить и прикрывать.
   – Я это… не умею, – прошептал Курок. – Плавать то есть.
   – Как это ты не умеешь? Ты же сюда приплыл.
   – Я без сознания сюда приплыл… – улыбнулся Курок. – В отрубе. Не знаю как, вообще, очнулся уже на песке, лежу себе, думаю, сдох в канаве…
   – Будешь держаться за меня, – велел я. – За плечо. Держись и особо не дергайся, а то сброшу. Поехали.
   – Сдохни, Шарик, послезавтра…
   Я бухнулся в воду, Курок за мной, вцепился в плечи и почти сразу меня притопил, пришлось немного боднуть его шлемом. Поплыли.
   – А мы тут плавать не умеем, – болтал Курок. – А где нам плавать? Воды-то нет. Это в Рыбинске можно плавать, хошь – туда плавай, хошь – сюда, а хошь – вообще рыбу уди…
   Впрочем, плыли мы недолго, очень скоро я нащупал ботинками рельс, и мы уже не плыли, а брели в воде по грудь. Вода делалась холодней, под ногами чувствовалось более быстрое течение, похоже, что в тоннеле били ключи. Подземные ключи на подземной дороге, дурацкий мир.
   Я мерз. Но я человек к холоду привычный, как терпеть, знаю. Курок мерз гораздо сильнее, даже зубами щелкал, не очень приятно, когда за спиной клацают, дрожал. Еще полчаса, и воспаление легких. У меня тоже. Хотя Курок с виду крепкий, переживет, наверное, покашляет немного, оглохнет, я тоже как-нибудь не откинусь, только вот болеть в походе не дело совсем, в походе должно стрелять и бегать.
   Погреться, срочно погреться.
   – Ног не чувствую, – сообщил Курок. – Совсем ходули отморозил…
   Плохо. Тепло в воде долго не удержать, вода крадет его лучше всего остального. Если ноги остынут совершенно, студеная кровь клюнет в сердце, и все, не откачаешь.
   Попытался ускориться, но пробираться по грудь в воде было тяжело. Я оскальзывался, погружался с головой, отплевывался и снова шагал. Курок продвигался первым, кашлял, ругался, плевался.
   – Не могу… – бормотал он. – Не могу уже… Спать охота… Мама подавилась булавкой, папа неизвестный герой…
   Его уже колотило, крупно, даже мне чуть передавалось, хорошо, пока трясет, значит, жив, значит, энергии на тряс хватает.
   – Рассказывай, давай, – велел я.
   – Что… рассказывать? – не понял Курок.
   – Не знаю. Интересное. Веселое.
   – Про пришельцев могу… Тут книжку одну прочитал, очень интересную…
   – Давай про пришельцев, это интересно.
   – Я не помню… Пришельцы прилетели… На тарелках… Сразу со всех сторон… Они здесь… Здесь, под землей. Тарелка упала, а они ее закопали. Да, тарелка под городом, внизу, я видел секретные карты… А они из нее лезут и лезут, и маленькие, и большие…
   Холодно, даже бредовые пришельцы не помогают.
   – …они только героев боятся… Потому что герои тоже пришельцы, их сюда перенесло телепортацией. Телепортацией переносятся хорошие пришельцы, а плохие прилетают на тарелке, редкая дурь, правда? А хорошие еще на метеорите прилетают, так и пишется – прилетел на метеорите… Только они могут справиться с плохими, потому что у них оружие… И только герои могут, потому что их нельзя убить… Они пуленепробиваемые. Пули сплющиваются или отскакивают… Слышь, Дэв, от тебя ведь пули должны отскакивать…
   Тоннель неожиданно расширился.
   – Станция… – просипел Курок. – Наконец-то… Вот как, оказывается, надо – про пришельцев рассказывать, доброе волшебство… «Электрозаводская», приплыли, здесь раньше электрические заводы стояли, электричество вырабатывали, еще до Нижнего Метро…