Было бы колоссальным облегчением, если бы я мог разделить твою уверенность; даже новый период отлучения [от курения] стал бы менее трудным испытанием. Впервые наши мнения расходятся. С Брейером мне проще; он вообще не высказывает никаких мнений.
   Пример Кюндта не слишком меня испугал, поскольку если бы некто действительно смог гарантировать, что я проживу еще 13 лет, дотянув до 51 года, то этого было бы достаточно, чтобы не портить мне удовольствие от сигар[63]. Мое же компромиссное суждение, для которого я, правда, не имею веских научных оснований, таково, что от четырех-пяти до восьми лет я буду больше или меньше мучиться различными болезненными симптомами, а между 40 и 50-ю годами спокойно умру от внезапного разрыва сердца. Если это случится заметно позже 40 лет, так это и вовсе не слишком плохо.
   Я был бы крайне признателен тебе, если ты предоставишь мне точную информацию – что это [за болезнь], которая, как я в глубине души надеюсь, очень хорошо известна тебе. Ценность же твоего твердого запрета мне курить весьма относительна и значима разве лишь своим воспитательным и успокаивающим эффектом.
   Но довольно об этом; очень грустно так зацикливаться на себе, когда можно было бы написать о чем-либо гораздо более интересном.
   Я понял из твоего письма, что твои головные боли мешают тебе быть счастливым, и наше невнимание к ним вызывает у меня негодование. Ты ничего не пишешь о своей работе; наверное, тебе кажется, что она мне неинтересна. Прошу тебя, не сомневайся, что в этом ты глубоко заблуждаешься».
 
   Последний абзац опубликованной части этого письма особенно важен в общем контексте:
 
   «Фактически я провел весь день размышляя о неврозах, но, поскольку научные контакты с Брейером практически прекратились, теперь я могу надеяться только на свои силы, поэтому работа и идет так медленно».
 
   Прочтя это письмо, Флисс, очевидно, отреагировал новой «командой», настаивая на необходимости по-прежнему отказываться от курения, на что Фрейд ответил письмом от 14 июля 1894 г.:
 
   «Драгоценный друг,
   твое одобрение – нектар и амброзия для меня, поскольку я полностью сознаю, сколь тяжело оно далось тебе или, пожалуй, сколь искренен ты был в тот момент. С тех пор как я сосредоточился на воздержании от курения, мало что произошло; появился новый набросок по тревожной истерии, который я отдал Брейеру. Элизабет фон Р. тем временем обручилась.
   Мой распорядок – и спешу заверить тебя, что ничего от тебя не утаиваю, – таков: воздерживаюсь восемь дней подряд[64] с того момента, как в четверг (28 июня), то есть две недели назад, получил твое письмо. В следующий четверг я выкурил одну сигару в состоянии неописуемого уныния; затем вновь был перерыв в восемь дней; в следующий четверг – еще одна, и снова перерыв [это письмо было написано в субботу]. Словом, картина вырисовывается ясная: одна сигара в неделю вновь лишает меня удовольствия от курения. Практически такой режим немногим отличается от полного воздержания…
   Мое состояние без изменений. В конце последней недели мне вновь пришлось прибегнуть к помощи дигиталиса; пульс снова прыгает (буквально: delirious) [то есть быстрый и совершенно нерегулярный]… С дигиталисом лучше, однако не так хорошо, как хотелось бы. Как мне принимать его: чаще или реже? Обещаю слушаться тебя…
   Твои головные боли вызывают у меня бессильную[65] ярость…
   С самыми теплыми пожеланиями…
   Зигм. Фрейд».
 
   Это письмо явно заставило Флисса еще более категорично настаивать на отказе от курения. Фрейд в недатированном (редкий случай) письме неохотно согласился.
 
   «Дорогой Вильгельм.
   Я едва могу оценить жесткость твоих доводов. Но, судя по всему, у меня есть достаточно физиологических оснований, чтобы согласиться с твоими распоряжениями. Поэтому сегодня для меня начинается второй период воздержания, который, как я надеюсь, продлится вплоть до нашей августовской встречи.
   С сердечными пожеланиями,
   Твой З».
 
   Эти письма знаменуют собой хоть и временный, но конец кризиса. Хотя на протяжении 1895 г. Фрейд по-прежнему временами обнаруживал у себя знакомые симптомы, письмо, написанное им после августовской встречи с Флиссом, уже звучит вполне оптимистично. 18 августа 1894 г. Фрейд писал:
 
   «Лелея приятные воспоминания о прекрасных днях, проведенных в Мюнхене, и встретив, по возвращении домой, чудесный прием от целой шайки цветущих сорванцов, я вновь почувствовал вкус к жизни».
 
   И далее:
 
   «Впредь я жду только хорошего и убежден, что эти ожидания сбудутся так же, как и мои последние мрачные пророчества»[66].
 
   Следующее письмо, написанное 23 августа 1894 г., дает более подробную информацию об улучшении состояния сердца Фрейда:
 
   «В четверг после нашего расставания[67] обстоятельства вынудили меня совершить четырехчасовую прогулку из Вайсенбаха до Ишля – ночь, кругом ни души, проливной дождь, спешка – и я перенес ее очень хорошо».
 
   Обзор этого кризиса и реакций Фрейда на него важен по ряду причин. Особенно в плане развития воззрений Фрейда на проблемы болезни и смерти, которых он придерживался, особенно на протяжении последних двадцати пяти лет жизни.
   Пытаясь оценить этот эпизод с медицинской точки зрения, я, разумеется, сознаю всю сложность попытки поставить достоверный диагноз через семьдесят пять лет. Ставя подобный диагноз, мы можем опираться лишь на следующие факты: 1) очень подробное описание Фрейдом симптомов собственной болезни, приведенное в процитированных выше письмах к Флиссу; 2) поздние и весьма скупые комментарии касательно этого эпизода, сделанные Фрейдом в ту пору, когда я был его врачом (1928–1939) и которые смог впоследствии сопоставить с его описаниями, фигурировавшими в его переписке с Флиссом; 3) проблемы с сердцем, которые наблюдались у Фрейда позже; 4) отчеты Фрейда о мнениях Брейера; 5) благоприятное влияние дигиталиса на Фрейда; 6) наши общие познания о патологии сердечной деятельности, ее этиологии и симптомах.
   Из писем Фрейда мы узнаем, что впервые он обнаружил у себя «аритмию» после простудного заболевания, возможно, гриппа, перенесенного им в 1889 г. Очевидно, Фрейд не придал ему особого значения и не ощущал в связи с ним никакого дискомфорта. Вспомнил о перенесенном гриппе он лишь под влиянием обострения болезни в апреле 1894 г.
   До осени 1893 г. упоминания о жалобах на состояние сердца отсутствовали. Летом 1891 г. Фрейд предпринял восхождение на Дахштейн (высота около 3000 метров). Подъем был сложным: приходилось преодолевать скалы и льды. Поэтому альпинист должен был быть в наилучшей форме. Незадолго до 18 октября 1893 г. Фрейд, должно быть, обнаружил у себя симптомы заболевания сердца, и Флисс посоветовал ему прекратить так много курить. Соответствующее письмо ничего не говорит нам о природе этих симптомов, но с его помощью мы получаем первое представление о попытках борьбы Фрейда с никотиновой зависимостью. Его двойственное отношение к запрету курить было очевидно.
   Весной 1894 г. его сердечное заболевание обострилось. Письма Фрейда от 19 апреля 1894 г., 6 мая 1894 г. и 22 июня 1894 г. помогли нам узнать существенно больше о природе этих симптомов, чем было известно до этого. По-видимому, целыми неделями он непрерывно испытывал приступы сильной аритмии и тахикардии («delirium cordis») с резкими болями в сердце и одышкой, что существенно ограничивало его физическую активность. Из описаний Фрейда мы можем допустить, что во время наиболее тяжелых приступов у него наблюдалась пароксизмальная тахикардия, возможно, с предсердной фибрилляцией.
   Фрейд, Брейер и Флисс указывали, что возможны два диагноза его состояния: «хронический миокардит» или отравление никотином (либо особая чувствительность к нему). Брейер, превосходный, опытный клиницист, вероятно, склонялся к первой версии. Флисс настойчиво поддерживал вторую, обвиняя во всем никотин. Сам же Фрейд – как это можно видеть из его писем – периодически соглашался то с одним, то с другим. По целому ряду причин ему было крайне трудно занять объективную позицию: согласиться с более утешительной гипотезой Флисса означало отказаться от курения, что было бы для него очень тяжело. Принять же сторону Брейера означало допустить возможность наличия у себя серьезного заболевания. Что же касалось воздержания от курения, то Фрейд знал и указывал в своих письмах, что неумеренное курение осложняет течение миокардита. Однако полный отказ от курения представлялся ему не вполне оправданным. Фрейд рассуждал таким образом: если некто страдает от неизлечимой болезни, то стоит ли ему отказывать себе в удовольствиях на последние оставшиеся ему годы.
   Следует рассмотреть и другие диагностические возможности: говорить о «хроническом миокардите» крайне трудно. Для более точной диагностики весьма полезными оказались бы результаты электрокардиограммы, рентгеновских обследований и т. д. Современники Фрейда были знакомы с симптоматикой стенокардии; Нотнагель, руководитель кафедры медицины внутренних органов, один из немногих влиятельных членов венской медицинской школы, поддержавших карьеру Фрейда, не только изучал ее проявления, но и оставил подробнейшее их описание. Однако частота тромбозов венечных сосудов, разнообразие их симптоматики и особенно распространенность этого недуга среди еще молодых людей в то время были еще неизвестны. Всякий же, кто ознакомился с описанием симптомов болезни Фрейда, наблюдавшихся им весной 1894 г., должен, по крайней мере, допустить возможность того, что Фрейд страдал от коронарного тромбоза.
   Упоминание Фрейдом о «болезненных мышечных узелках» на теле не доказывает справедливость предположения о том, что он страдал от «ревматизма», давшего осложнение на сердце. Состояние сердца Фрейда в последующие годы не дает никаких резонов в пользу этого предположения. Однако можно допустить наличие у него острого постинфекционного миокардита неспецифической природы.
   Синдром пароксизмальной тахикардии с предсердной фибрилляцией или без нее хорошо известен. Она может протекать и в отсутствие каких-либо заметных признаков «органического» заболевания. Ее симптоматика не расходится с описаниями Фрейда. Боли, подобные стенокардическим, и одышка могут объясняться коронарной недостаточностью, вызываемой продолжительными приступами.
   Однако пароксизмальной тахикардии свойственно часто напоминать о себе больному в разные периоды его жизни. Если бы такой человек прожил достаточно долго, то вряд ли от него довелось бы услышать, что приступы, мучившие его несколько недель или месяцев подряд, уже больше не повторялись в старшем возрасте. Отдельные приступы могут быть спровоцированы различными причинами, особенно перееданием и перенапряжением. Один мой коллега испытывал приступ пароксизмальной тахикардии всякий раз, когда у него начиналась морская болезнь. Известно и то, что появлению таких приступов порой может способствовать высокий уровень тревожности.
   В 1895 г. Флисс, к тому времени расширивший границы своих умозрительных рассуждений о назальных рефлекторных неврозах, выдвинул новое предположение. Согласно ему сердечные симптомы Фрейда имели исключительно «назальное происхождение». Эта гипотеза опиралась на два весьма сомнительных довода: 1) идею о «носовом рефлексе» и 2) идею об «очаговой инфекции», вызывающей заметные дисфункции.
   Известно, что у людей, склонных к «вазовагальному рефлексу», появление различных видов нарушения кровообращения может быть обусловлено влиянием широкого спектра сенсорных раздражителей и эмоциональных стрессов. Наиболее характерные симптомы такого рода: румянец, повышенное потоотделение, обмороки или, заметно реже, различные типы аритмий, например экстрасистолы. У людей, склонных к идиопатической пароксизмальной тахикардии, такие приступы могут провоцироваться этими рефлексами. У страдающего стенокардией подобный «рефлекс» вполне может привести к началу приступа.
   Помимо симптомов нарушения кровообращения, могут появляться тошнота, рвота, диарея, признаки спазма или симптомов «раздражения» толстой кишки, включая спастический колит. Нам известно, что на протяжении своей жизни Фрейд несколько раз падал в обморок. В дальнейшем я предполагаю подробно обсудить эти случаи и обусловившие их обстоятельства. У Фрейда наблюдались и симптомы спастического колита.
   Однако для этих рефлексов характерна внезапность возникновения. Флисс утверждал, что множество функциональных и органических синдромов вызываются локальными «процессами» в слизистой носа в районе носовой раковины и могут быть успешно устранены за счет местного применения кокаиновых компрессов и/или в результате хирургической операции на носовых раковинах. С тех пор эта теория уже не раз подвергалась беспристрастному анализу и признана необоснованной[68].
   Обмороки Фрейда (мы точно знаем о четырех или пяти) всегда происходили в ситуациях сильного стресса. В годы, когда Фрейд находился под моим наблюдением, его приступы спастического колита и краткие периоды частых экстрасистол главным образом провоцировались неумеренным курением. Его состояние быстро улучшалось после приема малых доз белладонны (анти-холинергик), при заметном сокращении количества выкуриваемых сигар.
   Из переписки Фрейда с Флиссом не вполне ясно, учитывали ли они идею «очаговой инфекции» при оценке сердечной симптоматики Фрейда. Гипотеза о том, что множество заболеваний, особенно различные типы полиартрита, невриты, бронхиальная астма и т. п., связаны с наличием первичной «очаговой инфекции» зубов, миндалин, носовых пазух или аппендикса, вошла в моду только в первых десятилетиях XX века. Именно тогда, руководствуясь этой теорией при «лечении» недугов, медики искалечили огромное количество людей, проводя операции на совершенно здоровых органах. «Очаговая инфекция» определенно не могла быть повинна в резко выраженной сердечной симптоматике Фрейда.
   Какой же из упомянутых выше возможных диагнозов наиболее вероятен? Не слишком похоже, что состояние Фрейда можно было бы объяснить исключительно острым никотиновым отравлением или повышенной чувствительностью к никотину без предположения о наличии здесь причин органического порядка. Острое никотиновое отравление способно спровоцировать сердечно-сосудистые симптомы. Однако при отсутствии органических изменений эти явления исчезают в течение нескольких дней или недель с момента, когда пациент бросает курить. Хотя Фрейд не был в должной мере последователен в своем воздержании от никотина, его симптомы не исчезали даже после недельных перерывов в курении и не усиливались с его возобновлением.
   Объяснение устойчивых симптомов болезни Фрейда, опирающееся исключительно на предположение о его особой чувствительности к никотину, представляется еще менее убедительным. Если бы дело обстояло подобным образом, то интенсивные приступы должны были бы, так или иначе, совпадать с возобновлением неумеренного курения, а выраженные сердечно-сосудистые реакции часто повторялись бы на протяжении долгих лет, поскольку Фрейд всегда оставался злостным курильщиком.
   Как можно оценить вероятность диагноза «идиопатической» пароксизмальной тахикардии? Против него опять же выступает упомянутый ранее факт, согласно которому такие приступы следует ожидать на различных этапах жизни пациента. В оставшиеся сорок пять лет жизни Фрейд уже никогда не испытывал таких приступов.
   Здесь же следует рассмотреть еще один возможный диагноз. На страницах своей биографии Фрейда Джонс утверждал, что тот страдал от «очень сильного психоневроза». Согласно Джонсу, этот невроз достиг наивысшей силы во второй половине 1890-х. Джонс писал в своем первом томе: «По-видимому, не наблюдалось каких-либо «конверсионных» физических симптомов, и позже Фрейд несомненно бы классифицировал свое состояние как тревожную истерию». Процитировав описание приступов Фрейда, Джонс пришел к следующему заключению:
 
   «Ретроспективно можно утверждать, что все эти расстройства в своих главных аспектах являлись следствием его психоневроза, возможно, слегка локализовавшимися из-за никотина. Несомненно, никакого миокардита не было… Последующее развитие событий показало, что Фрейд обладал исключительно здоровым сердцем и был способен переносить значительные дозы никотина».
 
   Джонс не развил это утверждение. Если он не допускал наличия «конверсионных» физических симптомов», то как же он обнаружил психоневротический характер «всех этих расстройств»? Предполагал ли он, что это был «невроз органа», ставший следствием конфликтов и/или тревоги, то есть нечто, что сейчас мы назвали бы «психосоматической» болезнью? Или же он считал, что имело место явное ипохондрическое преображение нескольких случайных приступов?
   В своем толковании Джонс в основном опирался на материалы переписки с Флиссом. Приведенный мною ряд примеров отражает нечто большее, чем то, что можно охарактеризовать термином «нервное заболевание»[69]. Как бы то ни было, невротическая тревожность у Фрейда была выражена в значительно меньшей степени, чем частые перепады настроения, периодически приобретавшие определенно депрессивный характер. Часто у него наблюдалась не только навязчивая озабоченность грядущей смертью вообще, но и суеверный страх перед кончиной в определенный срок. Этот предрассудок, подробно рассмотренный ниже, то ослабевая, то усиливаясь, устойчиво сохранялся на протяжении всей жизни Фрейда. Однако лишь дважды в письмах к Флиссу Фрейд упоминал о своем страхе смерти. Первый раз это произошло в письме от 19 апреля 1894 г., где он описал свои наиболее сильные приступы, сопровождавшиеся «картинами смерти и сцен прощания». Во второй раз «todesangst» (страх смерти) был им отмечен в письме от 16 апреля 1896 г., приводящемся в главе 4, где он связал его с впечатлением от смерти от сердечного приступа скульптора Тилгнера. Все эти проявления, особенно депрессивность, весьма показательны в свете наблюдавшейся у Фрейда сердечной симптоматики. Однако, если некто выражает пессимистические настроения, подавлен мыслями о смерти и даже ощущает ее близость во время сильного сердечно-сосудистого приступа, отсюда отнюдь не следует, что таковые симптомы являются следствием неосознанного конфликта или чрезмерной, неконтролируемой тревоги[70].
   В материалах переписки с Флиссом мы не находим и подтверждений тому, что в те месяцы, когда симптомы заболевания сердца Фрейда достигли своей максимальной выраженности, он был подвержен большему стрессу, нежели в иное время. Не обнаруживал он каких-либо более выраженных признаков «невроза» и в месяцы после смерти своего отца (октябрь 1896 г.), и с началом систематического самоанализа весной 1897 г. В эти более поздние годы его сердечные симптомы были слабы, преходящи, носили атипичный характер. Более обоснованно их истолкование как результат усилившегося стресса и душевного конфликта.
   Возможно ли, что Фрейд страдал от органической сердечной патологии – коронарного тромбоза малой артерии? Столь ярко описанные Фрейдом симптомы типичны для стенокардических приступов: сильные боли, отдающиеся в кисти левой руки, чувство тяжести. Приступы тахикардии и аритмии типичны при таком заболевании. В тот период у Фрейда можно было наблюдать и другой признак недостаточности левого желудочка сердца – одышку, о которой он позже говорил как о «моторной недостаточности» (см. письмо от 28 марта 1895 г., глава 3). Тот факт, что на Фрейда не раз оказывал весьма положительное влияние дигиталис, принимавшийся им на протяжении года, также свидетельствует в пользу наличия у него органического заболевания с временной недостаточностью левого желудочка.
   Хорошо известно, что коронарный тромбоз может наблюдаться в относительно молодом возрасте (в 1894 г. Фрейду было только 38 лет). Более того, если этот тромбоз возникает лишь в малой артерии и не затрагивает остальную часть артериальной системы, то пациент может сохранять нормальную функцию сердечной мышцы и десятилетиями не испытывать никаких приступов. В своей практике я лично знал пациентов, которым коронарный тромбоз ничуть не мешал заниматься альпинизмом, лыжами и прочими видами спорта.
   Проявления любого органического заболевания сердца могут сопровождаться повышением чувствительности к никотину. Это я регулярно отмечал у Фрейда в поздние годы.
   Исходя из собственного опыта, Фрейд утверждал, и позже я смог убедиться в справедливости его слов, что испытывал необходимость в никотине в периоды активной творческой деятельности или при подготовке к ней. А когда Фрейд вообще находился в ином состоянии? При этом крайне сложно понять, мог бы он достигнуть той концентрации, которая была ему необходима для решения стоявших перед ним сверхзадач, если бы сумел отказаться от своей пагубной привычки.
   Тем, кто готов усомниться в уместности использования здесь слова «привычка», следует обратиться к собственным письмам Фрейда по данному вопросу. Они представляют собой яркий пример неизменной честности его самонаблюдения:
 
   «Я пришел к мысли, что мастурбация является той самой привычкой, которую можно назвать «первичной склонностью», и все прочие привычки, как например к алкоголю, морфию, табаку и т. д., появляются в нашей жизни как ее производные. Эта зависимость играет огромную роль в истерии, и, возможно, мое главное и по-прежнему непреодолимое препятствие целиком или частично лежит в этой области. Неизменно возникают сомнения в возможности победить такую зависимость. Не следует ли анализу и терапии здесь остановиться и допустить переход истерии в неврастению [22 декабря 1897 г.]».
 
   Следующее письмо сможет наилучшим образом подытожить отношение Фрейда к курению[71]. Оно вскрывает не только ряд фактов, характеризующих привычку Фрейда курить, но и показывает, что Фрейд остался убежден в том, что обсуждавшаяся мной его сердечная симптоматика была обусловлена причинами органического порядка. Кроме того, оно указывает и на то, что эта привычка (или, как ее называл Фрейд, вице-привычка) связывала Фрейда с его отцом. Как мы увидим, смерть отца Фрейда в 81,5 года должна была существенно повлиять на навязчивый предрассудок Фрейда, заставлявший его считать, что длительность его собственной жизни заранее предопределена.