Боксер остался выть над могилой, и вой этот был пострашнее рева морских чудовищ. Робинзон, не скрываясь, пер напролом. Колючие ветви расцарапали лицо, от душившего его бешенства он едва не налетел на висевшего посреди лощинки лжепаука.
   Тот взлетел на клейкой нити вверх и ввинтился в крону, зло скрежеща жвалами.
   Вот и стоянка…
   На треск ветвей «сосед» вскочил.
   Увидев человека, призывно замахал руками. В левой у него был кусок мяса, с которого на тельник капал сок. Робинзон, видя только его контур, шел вперед молча, выставив перед собой штык, и даже не услышал удивленного возгласа и не почувствовал момента, когда сталь пронзила плоть.

Глава 2

   А на другой оконечности континента еще один человек в запыленном камуфляжном костюме с громадным рюкзаком за плечами устало брел со стороны бескрайней саванны к туманному мареву над болотом, поминутно оглядываясь и поглаживая карабин.
   К полудню воздух потеплел, но вместе с тем стал и более сырым.
   От болота к небесам чуждого человеку мира поднимались пласты нагретого воздуха, пропитанные удушливыми испарениями.
   Запах тины и медленно перегнивающих растений мог свалить с ног и слона, если бы тот вдруг оказался высажен в этом дивном новом мире.
   – Однако солнце в зените. Хотя, конечно, какое же это солнце! Так, пародия. И цвет какой-то блеклый; и свет – будто не лучи, а потеки.
   Он принялся выхаркивать мельчайшую пыль, досаждавшую ему на просторах саванны несказанно. Красноватый песок, без видимых колебаний атмосферы, забирался за ворот, в нос, неведомым способом оказывался в ботинках, от чего ноги путника горели так, словно он неделю бегал трусцой по наждачной бумаге.
   Вскоре стали появляться поблескивающие озерца, клочками пошел фиолетовый мох с тучами мелкой гнуси, вьющейся над землей стаями, поминутно складывавшимися в серебристые призрачные фигуры.
   Услышав далеко за спиной, со стороны открытой степи хриплый вой, человек заторопился. Мимо искривленного сухого дерева, желтоватая кора которого висела, словно лоскутья гниющей кожи на прокаженном, он почти пробежал, косясь на десяток здоровенных черных птиц.
   Вид их был ему незнаком, как и других представителей биосферы вокруг.
   Однако груда костей, отвратительная вонь, красные морщинистые шеи и крючковатые клювы наводили на мысли о санитарах природы.
   – Кто вас знает, птички. Может, вы здесь многопрофильные. Лучше сидите себе смирно – и я патроны сберегу, и вам, падальщикам проклятым, спокойнее будет.
   Он погрозил грифоподобным тварям кулаком.
   Одна из птиц клекотнула, расправила крылья, от чего густое зловоние заставило человека отшатнуться и въехать ногой в тухлую водицу небольшой лужи, и нагло, громко и отвратительно заорала. Издевательские звуки словно бы сложились в замысловатые слова какой-то гортанной речи. Высказавшись таким образом, падальщик как-то нелепо, боком, едва не падая, слетел вниз и, подволакивая левую лапу, заковылял к человеку.
   – Э! Э! Ты не очень-то!
   Путник и сам был не рад, что начал задираться с местными чистильщиками – пташка была аховых размеров.
   На Земле такая, пожалуй, и взлететь бы не смогла.
   Человек отступил, поднимая карабин, гриф же странно, по-лошадиному, всхрапнул и гулко сглотнул, от чего комок прокатился сверху донизу по голой алой шее, утонув в коричневом пуховом воротнике. Затем падальщик склонил лысую голову на плечо и гадкой синей пленкой прикрыл левый глаз.
   – Как знаешь, трупоед, как знаешь, – пробормотал человек и нажал на курок.
   Башка птицы разлетелась, а тело вдруг ломанулось к своему убийце, развернув крылья и хлеща во все стороны густой кровью, но подвернуло лапу и ухнуло в ряску. Звук выстрела по сравнению с поднявшейся какофонией казался райской музыкой. С дерева взмыла вся стая, картаво выхаркивая угрозы, и закружилась над стрелком.
   – Ну вот, снова нескладуха. Четвероногие-то хоть поостерегутся соваться за мной в болото, по крайней мере, хочется в это верить. А эта гнусь везде достанет. И видно их весьма далеко. Как бы еще не понабежало да не поналетело любителей падали. Блин горелый! Все не в кассу!
   Беглец, не останавливаясь, перевел карабин на режим автоматической стрельбы. В голове пронеслась заполошная мысль – мол, еще не хватает все патроны на трупоедов пожечь, – а он уже несся быстрее лани, поминутно поднимая озабоченное лицо вверх и петляя меж озер.
   Но тутошняя разновидность стервятников отнюдь не пылала жаждой мести.
   В небесах кружила теперь только парочка особо суетливых, остальные же, по-видимому, спустились перекусить мертвым товарищем. Однако оставались еще четвероногие, что весело и жутко смеясь, весь день кружили вокруг путника, звериным чутьем догадавшись не подходить на дистанцию верного выстрела, однако умело и организованно отжимая того к трясине.
   – Ничего, ничего. Вы еще не знаете, что я за тварь. И в болотце влезу, и в реку войду. Не просто будет меня догнать и сожрать. Да и об огнестрельном оружии вы понятия не имеете.
   Вскоре вереница темных собакообразных силуэтов промчалась под деревом, встревожив падальщиков.
   Резко заголосив, они взмыли в небеса.
   Под ногами упруго пружинил мох, высокие шнурованные ботинки давили сочные гроздья крупных ягод всех мыслимых цветов, застревали в удивительно цепком, стелющемся над землей папоротнике, следы рубчатых подошв уже заполнялись мутной жидкостью.
   Дышать стало значительно тяжелее – приторный аромат гниющих растений и благоухание водяных цветов вливались в раскаленные трахеи медленно и тягуче, как вода. Пару раз из-под ног бегущего вспархивали птицы, раз он едва не налетел на клубок небольших змей, а ядовито-оранжевый приземистый куст вдруг поднялся и на трех мохнатых ножках умчался к ближайшей яме, полной клубов синего пара химического вида.
   Сзади вновь раздался охотничий клич стаи – дьявольское похохатывание и тявканье.
   Наконец человек въехал ногой в яму, служившую входом в берлогу невесть какой твари, и, окатив себя грязевым фонтанчиком, остановился.
   Дальше была трясина. Местность, открывшаяся беглецу, навевала исключительно безрадостные мысли.
   Была она донельзя унылой и тоскливой.
   – Печален и причудлив лик Гримпенской трясины.
   При каждом слове горло человека начинали немилосердно драть попавшие туда на бегу частицы пыли.
   Улыбка тоже вышла похожей на оскал.
   Повсюду, куда хватало глаз, из густой жижи, подернутой ряской, топорщились тростники и камыши, через заросли змеились водяные протоки, иногда сплетаясь в самые натуральные ручейки и речушки; воздух над ними не кишел насекомыми и туманными клубами. Бежать в этом месиве было совершеннейшим безумием, верной суицидной попыткой, и отнюдь не потому лишь, что в переплетении тонких и ломких на вид стеблей мог оказаться зверь поопаснее преследователей. От зверья человек рассчитывал отбиться огнем, штыком и прикладом, но быть засосанным банальной неземной грязью в его планы не входило.
   Он остановился, перевел дух, вернул рычажок на одиночную стрельбу и стал выискивать своих врагов в дрожащем мареве.
   Слабая надежда, что хищники саванн оставят свою добычу в этом зыбком царстве, рассыпалась: в тумане мелькали горбатые силуэты, обходя человека полукругом. Вот самый шустрый преследователь выскочил на кочку и азартно захохотал, подбадривая дружков, и человек наконец сумел толком его разглядеть.
   Размером и раскраской животное вполне годилось в родственники гиенам Африки. Правда, громадные уши, подходящие летучей мыши, с кисточками на концах, впечатляющая серебристая грива и здоровенный пучок пуха на хвосте несколько искажали образ, созданный характерным смехом. Помимо этого, твари эти были словно пародии, гротескные карикатуры на африканских королей пустыни. Все мерзости и несуразности в гиеньем облике и поведении были утрированы до последней крайности. Передние ноги, значительно длиннее и толще задних, вместе с изрядным горбом, широченной грудью и гривой формировали несказанно угрожающий силуэт. Большие глаза сияли гнойным блеском и не имели зрачков – одни красные крапинки.
   Самым же неприятным оказалась походка этих тварей.
   Они то семенили, дико вихляя, то подпрыгивали на месте, попеременно вскидывая то тощий, низко посаженный зад, то мощный торс.
   Когда же они бежали, то в движениях сквозило что-то неуловимо обезьянье. Человек невесело захохотал, углядев, как одна из этих «собачек», старавшаяся приблизиться к нему слева, забила себя хвостом по бокам, неуклюже скакнула с кочки на камень и вдруг пошла самой натуральной иноходью, являя собой зрелище совершенно уже ненормальное.
   – Ну что, сукины дети! Я на вас отвожу одну обойму, не больше.
   Казалось, голос его послужил сигналом к нападению. Подпрыгивая и подскакивая от возбуждения, подбадривая себя хохотом и неожиданно визгливым лаем, гиеновидные кинулись – грамотно, по-волчьи, вразнобой.
   Однако пули были быстрее.
   Вторая волна атакующих совершала скорее беспокоящие наскоки. Стая начинала понимать, что добыча какая-то неправильная.
   Человек выстрелил еще дважды и длинно, громко заорал. С такой тоской и злобой могло выть одно лишь существо во вселенной – «простой советский гомо сапиенс», которого злой рок загнал вначале в чужой мир, а потом окунул в болото, в компании отвратительных существ, пытавшихся съесть его, в то время как сам он вот уже двое суток не имел во рту и маковой росинки.
   Пять или шесть псов озадаченно остановились, примолкли и принялись усаживаться прямо в грязь, беспокойно поводя ушами.
   В тине копошились четыре раненые «гиены», одна уже замолкла, напускав в лужу кровавых пузырей из разорванного пулей горла.
   Стайные хищники, такие как эти и им подобные, атакуют с ближней дистанции. Человек поэтому не промазал ни разу, однако восьмипатронный магазин карабина «винчестер-магнум» был пуст. Если бы вожак мог осознать смысл сухого металлического щелчка, то по достоинству бы оценил жертвенный наскок незадачливого стервятника, на которого ушел драгоценный выстрел.
   Человек перестал орать и зашвырнул карабин за спину, не возясь с пластиковой обоймой. Атакующие вновь возбужденно заскакали и забегали, хохоча и примериваясь для нового броска. Более сообразительный вожак – даже с такого расстояния человек разглядел задорно мотающийся обрубок солидных размеров меж задними ногами – запрыгнул на гранитную глыбу поодаль и лаял на раненых товарищей. Этому престарелому самцу, доминировавшему в своре, совершенно не хотелось умирать.
   Человек, держа в левой руке нож и пистолет в правой, медленно пятился.
   Не стоило ему наобум соваться в чавкающую жижу, но жить хотелось сильнее.
   Вот грязи стало уже по колено, вот – по пояс.
   Под ногами еще чувствовалась зыбкая почва, однако возможности для маневра были ограничены.
   В голове сидела совершенно неуместная мысль: «А у гиен, например, вообще – матриархат».
   К болотной кромке подскочил, словно орангутанг к связке бананов, самый ретивый пятнистый охотник, хихикнул, тряхнул ушами и тронул тяжело пузырящуюся влагу. Теперь человека и скалящуюся пасть разделяло расстояние вытянутой руки. Зловонное дыхание било прямо в лицо, находившееся аккурат напротив улыбчивой гиеньей морды. Он успел еще разглядеть два необычайно длинных клыка, желтевших поверх нижней челюсти даже тогда, когда тварь не кривлялась, и дважды выстрелил. Первая пуля влетела в слюнявый зев, разорвавшись внутри гиеновидного охотника, вторая ушла в «молоко», так как человек слегка качнулся, оступился и начал погружаться в трясину.
   «Кажется, все», – отрешенно подумал он, тупо разглядывая нож и пистолет, напрочь забыв об адских псах.
   Влага наконец пропитала плотные штаны и добралась до тела. Ботинки уже опускались в бездну, едва не срываясь с ног.
   На кромке же бесновалась, хохотала и хрюкала стая.
   Молниеносный удар клыками-саблями и рывок челюстей положил конец конвульсиям застреленного первопроходца.
   Гиены торопливо растерзали раненого, затем принялись бестолково метаться вдоль лужи, не решаясь лезть за строптивой добычей.
   Вскоре вожак потянулся шевелящимися ноздрями к тонущему, роняя тягучую слюну, печально взвыл и потрусил назад. Минутой позже за ним вереницей устремились и остальные, досадливо хлеща себя хвостами по бокам.
   Некоторое время, пока зацепившийся за корягу рюкзак удерживал человека на плаву, он слышал треск костей, урчание и грозное перелаивание гиеновидных псов, приступивших к «каннибализму».
   Потом, чтобы хоть что-нибудь делать, он с трудом поднял в безразличные чужие небеса руку и медленно, с расстановкой, несколько раз выстрелил по кружащимся над маревом крылатым силуэтам. Нож безнадежно ушел в пучину, после некоторых колебаний и терзаний человек убрал теплый ствол «Макарова» от русого виска и принялся палить в голову мертвого пса, валявшегося на спасительном и, увы, уже недостижимом берегу, пока не кончились патроны. Затем, когда дурно пахнувшая вода подступила к самому горлу, он запел. Странно звучал осипший голос, странно звучал мотив и слова гимна страны, не существующей ни в том мире, из которого человек пришел, ни в том, где он умирал.
   Затем наступила тишина.
   Пятнистые псы, бросив прощальные и уже сытые взгляды на его бледное лицо, удалились в саванну.
   Только хор земноводных да звон насекомых полнили сырой воздух.
   На него села яркая стрекоза, большая, словно ворона, но человек пошевелил бровями, и она улетела.
   Коричневатая жижа пузырилась и колыхалась, человек стиснул уже погруженные в нее губы, жадно дыша носом и дико вращая глазами.
   Где-то далеко над болотом раздался грандиозный утробный рев, затем еще один, сопровожденный жирным всплеском, словно рухнул в воду древесный столб. В саванне раздался далекий выстрел, или это ему только показалось?
   К кромке болота подползла, оставляя широкую дорожку золотистой слизи, улитка. Тело ее содрогалось и влажно блестело. Добрый десяток мягких рожек ощупали макушку человека, мягко взъерошив волосы.
   Из витого домика, величиной с собачью конуру, посыпались в воду пищащие создания мертвенно-бледного цвета, тараща алые глаза и шлепая многочисленными перепончатыми лапками. Целый рой их облепил то место, где еще расходился медленный грязевой всплеск.
   Потом они стали погружаться в топь.
   В глубине омута началась трапеза.
   Улитка терпеливо ждала.
* * *
   И никто, кроме очень небольшого круга лиц, именуемого «штабом», не знал, почему будущие колонисты, которым, по замыслу, полагалось оказаться возле базы, рассыпались по всему континенту.
   Что-то пошло не так.
   И очень сильно не так.
   Хотя избранный круг землян и предвидел подобную вероятность.
   – Вероятный противник? – поднял глаза на окружающих высокий блондин истинно арийского облика. – Время перехода – одно для всех. Хозяева нас предупреждали.
   – И что теперь? – поинтересовалась чернявая невысокая девушка с раскосыми глазами. В отряде она ведала медициной, и это было вполне оправданно: в свое время она получила хорошее образование во Франции. А потом с успехом применяла полученные знания в своей молодой стране – мало того, активно внедряла новые подходы. Правда, не к лечению больных – темой ее клинических исследований было изучение порога боли. Свидетелей не оставалось: все, кто поступал к ней из концлагерей, уничтожались после экспериментов.
   – Теперь ждем тех, кто прибудет. Контролируем тех, кто «ошибся адресом». Заодно попробуем выяснить, кто из «случайных попутчиков» что-то знает о планах их командования.
   – Ха, командование! – расхохотался круглолицый тип. – Тоже мне, да я такое «командование» в свое время…
   – Главная ошибка – недооценка противника, – отчеканил ариец. – Помните, что и им помогают силы этой планеты. Если у них нет ориентации на земное вооружение – значит, в запасе есть что-то другое. И это следует выяснить.
   – Непременно выясним, – усмехулась девушка.
   – А трупы на здешних чудовищ спишете? – круглолицый не унимался.
   – Это уж как сестра-целительница решит, – пожал плечами «ариец» Вилли.
 
   Пришествие продолжалось.
   Кто-то и в самом деле «ошибался адресом» – немало тех, кто был предназначен для колонии близ базы, оказалось на ином континенте.
   Кто-то был случайно захвачен силовым полем переходника.
   На другом полушарии планеты Плацдарм тоже возник комитет по встрече.
   И проблемы со случайной публикой образовались у него сами собой.
 
   Но кое-какие различия все же имелись.
   Местный «штаб» не спешил раскрывать карты и объяснять: земляне находятся здесь, чтобы воевать. Причем воевать с такими же землянами, как они.
   Кто победит, тот и останется на этой планете – вопрос стоял только так.
   И никак иначе.
   А вот на другом континенте это заранее знали все.
   А руководство в лице Георгия Решетникова и его со товарищей неплохо представляло, что за личности верховодят у потенциального противника.
   Однако времени для того, чтобы укрепиться на Плацдарме, у двух колоний имелось в избытке.
   И его не следовало терять.

Глава 3

   Они струились по саванне.
   Именно струились, другого подходящего слова человек подобрать не смог.
   Живая река, состоящая не из одного десятка тысяч антилопьих голов, извиваясь, текла над песками и редкими кустиками, вступая в полосу высоких трав.
   Дрожащий раскаленный воздух был полон пыли, топота копыт и мычания.
   Поток отрезал человека и от кромки видневшихся в далекой дымке болот, куда, в общем-то и не хотелось, и от пути в обход топей, на северо-запад, куда настойчиво звал маячок. Где-то там, за морем из пыли и склоненных рогов, в нескольких дневных переходах должны были быть люди и надежда.
   Человек принялся неумело, но старательно ругаться.
   Досталось и немилосердному источнику света, стоявшему как раз в зените, и антилопам, кроме трехрогости, ничем не отличавшимся от каких-нибудь антилоп Томпсона, и темным силам, управляющим отправкой в чужой мир.
   Расстраиваться было от чего.
   Блуждать по саванне ночью, даже с прибором ночного ви́дения и вооруженным – удел безумца.
   А антилопы все струились и струились, соваться под рога и копыта совершенно не тянуло. Стадо украло у человека многие часы дневного перехода, увеличивая и без того громадную вероятность проделать свой дальнейший путь по лику этого мира в желудке какого-нибудь стервятника или шакала.
   Человек обреченно махнул рукой и направился к месту своей стоянки.
   Это была группа деревьев и маленькое озерцо, каких немало было разбросано по окружающей степи.
   Вода и убежище.
   Там горел костер, жарился местный грызун, шкурка которого немилосердно смердела, но мясо, как убедился человек на вторые сутки своих скитаний, напоминало курятину.
   Предстояла работа – не ровен час, так и придется здесь заночевать, получалось, надо укрепить на ветвях гамак, нарубить достаточно дров, чтобы спасительный огонь опоясывал место ночевки до самого утра.
   Человек взялся за туристический топорик.
   Работа шла туго и потому, что зной высасывал все силы, и потому, что путник был девушкой.
   Прошло никак не менее двух часов, пока не оказалось изведено под корень несколько деревьев, и, лишь нагромоздив кучи хвороста, девушка направилась к озерцу.
   Она умылась тепловатой и не очень приятно пахнущей водой, плескавшейся в этой яме, вероятно, со времен последнего тропического ливня, опасливо вздрагивая всякий раз, как на воде колыхалась ряска или проносилась крылатая тень. С местными настырными стервятниками величиной с лошадь она уже была знакома накоротке. Место привала было отбито у целой стаи с боем, и немалых трудов стоило оттащить подальше два смердящих трупа, используя новую модель старой системы Ижевского завода в качестве рычага.
   Изящный пластиковый приклад, раскрашенный под карельскую березу, навеки впитал тошнотворный аромат, но во сто крат печальней было бы соседство трупов.
   Затем девушка вернулась к своему костру, срезала кусок мяса с аппетитно пахнущей тушки, забралась на нижнюю развилку облюбованного дерева, выудила из закрепленного здесь же ранца мощный бинокль и принялась созерцать саванну.
   Очень быстро она убедилась, что треклятое антилопье море приманило на себя множество разнообразных дневных хищников. Это был огромный минус, однако, как и у всякого явления, была тут и обратная сторона – следовало надеяться, что они уйдут по следу потока, обезопасив дневную саванну.
   Когда фланги шествия парнокопытных касались колыхающихся высоких трав, оттуда нет-нет да и выскакивали гибкие кошачьи силуэты, расправляясь с потерявшими бдительность.
   Ничего особенно интересного девушка не углядела.
   Здешним кошачьим далеко было до земных изящных гепардов. Хищники были неуклюжими, блеклыми, раскраской под желто-красный грунт, безо всяких пятен, полос и грив, с длинными, почти собачьими мордами и короткими толстыми хвостами. Девушка отреагировала вполне философски, увидав на коре облюбованного ею дерева красно-желтую шерсть и следы когтистых лап. Огонь и «ИЖ» должны были отвадить хозяина. Боялась она совсем не тигров и им подобных.
   В чистом голубом небе, кроме туч стервятников, парили над антилопьей рекой птички покрупнее, то и дело падая вниз и хватая незадачливых трехрогих, без особых усилий унося их, словно сова мышь. Бинокль не давал возможности разобрать подробности, кроме кожистых крыльев и змеиных голов. Пересекать равнину, патрулируемую этими пернатыми, было смертельно опасно.
   – Надо было брать зенитный комплекс.
   Девушка зябко поежилась, завороженно провожая взглядом очередную «птичку», уносящую антилопу в сторону болот.
   Только она успела подумать, что страшнее змей, громадных скорпионов и этих летучих ящеров здешняя фауна ничем не располагает, как это ее неквалифицированное мнение было посрамлено.
   Случайно повернувшись, чтобы хлебнуть из фляги еще земного крепкого кофе, она чуть не сверзилась вниз. С южных открытых пространств двигалась перпендикулярно курсу стада пара «тиранозавров», причем пройти они должны были едва ли не в сотне метров от убежища. Девушка судорожно сжала двустволку и принялась поправлять кобуру на поясе. Драконы приближались, взвихряя тучи красной пыли, в которой мелькали какие-то собакоподобные спутники. Но внимание испуганного не на шутку человека было полностью поглощено мощными фигурами «драконов».
   Они действительно смахивали на реставрированных Кювье монстров, только вместо гладкой носорожьей шкуры были покрыты густой топорщащейся шерстью под цвет местности. Передние лапки, которым полагалось мерзко перебирать пальчиками где-то у груди, свешивались почти до земли. Полуметровые когти навевали неприятные мысли. Бугрящиеся мышцами загривки также заросли шерстью, но более светлого окраса; головы змеиные, глаза маленькие и донельзя подлые.
   Пока девушка прикидывала, возьмет ли такого жакан двенадцатого калибра, дракоши ростом с телеграфный столб и весом черт знает во сколько тонн огласили воздух густым ревом и кинулись на антилоп.
   В стае началась паника.
   Топочущие и ревущие ящеры еще неслись в нескольких сотнях метров, намереваясь рассечь поток надвое, а желтые силуэты антилоп брызнули в разные стороны.
   Этим обстоятельством не преминули воспользоваться другие хищники.
   Пока место избиения окончательно не затянуло пылью, девушка увидела неожиданно большое количество кошачьих спин, устремившихся из колосящихся зарослей к потерявшим строй и порядок жертвам. Ящеры, выполнив роль тарана, топтали, рвали зубами и раздирали когтями, подбивали хвостами и падали брюхом, беснуясь почти на одном месте. Они выказывали недюжинное проворство, удивительное для таких размеров. В то же время совсем не были «тиранозавры» похожи на голливудских монстров, не оставляли они также ощущения тупой первобытной силы – сплошная скорость, верткость, сноровка.
   Так ведет себя обезумевший волк, режущий овец в загоне направо и налево, или бешеный хорек, пробравшийся в курятник.
   Определенных целей у чудовищ не было – они просто убивали направо и налево все, что двигалось.
   Щелчок хвоста не глядя в клубы пыли – и от нахального стервятника этот колоссальный бич оставил брызги и разлетающийся ком перьев, лапы же разрывали пополам подвернувшегося кошачьего. Девушку замутило, и она отвела бинокль в сторонку, стараясь разглядеть спутников «драконов». Те деловито брали в круг и изничтожали выскочивших из этого кровавого бедлама антилоп. Шум стоял неимоверный, поэтому она не слышала мерзкого хохота, однако по ужимкам распознала родственников гиен. На таком расстоянии их уши, гривы и кисточки на хвостах вместе с кривлянием прочно ассоциировались у нее с чертями.
   – Как же это я побреду по этой степи?
   Она спустилась вниз, с отвращением посмотрела на подгоравшую тушку, однако, пересилив себя, сняла ее с огня, подбросив еще хвороста. В следующую секунду она упала на спину и выстрелила по верхушке дерева, на которой примостился стервятник. Тот заорал и взлетел, но пошел как-то боком, заваливаясь на крыло, и исчез из вида. Двое других, зависших над озером, словно вертолеты, взвихрили воду, но тоже отлетели. Девушка лихорадочно заряжала «ижик», шаря глазами по небу. А небо было полно всяческих птиц, в том числе и вполне вменяемых размеров. Огонь был от летающих тварей слабой защитой, и она поспешила влезть на свою развилку, где над головой ветви заботливо сплетались в надежный и прочный полог.