Страница:
Я приведу рассказ о создании и основных вехах группы в виде монолога Николая Серафимовича Резанова:
«Я закончил музыкальную школу по классу тромбона. С начала 60-х годов играл в разных джазовых оркестрах, на контрабасе, банджо и гитаре. Позднее сделал рок-н-ролльную группу „Лесные братья“, которая была очень популярна в 60-е годы в Ленинграде и даже заняла на конкурсе 1967 года первое место. В 1968 году я ушел в джаз-оркестр, с которым гастролировал по Советскому Союзу. Затем был оркестр Вайнштейна и ансамбль „Добры Молодцы“, в котором очень короткое время работал с Ю.Антоновым. Он как раз перешел туда из „Поющих гитар“. У нас, кстати, был такой номер – „Старый джаз“ в программе. Мы выходили в жилетках, канотье, и представляли меня: „Мишель Жемчужный!“ Вот отсюда и пошло это – „Братья Жемчужные“. Мне это название не нравится до сих пор.
В 70-м году меня забрали в армию, там я служил в оркестре, а потом снова работал в ресторанах. В 1974 году была сделана запись, которая считается первым альбомом „Братьев Жемчужных“.
Тогда мы не совсем считали это творчеством. Просто решили записать свои любимые песни. Дворовые всякие, которые не исполнялись, но люди их пели в застольях, на вечеринках. Первый альбом не имеет названия, просто „Братья Жемчужные, декабрь 1974года“. В начале 70-х годов мы, компания джазовых музыкантов, пришли на заработки в ресторан „Парус“, который до сих пор стоит на Петроградской стороне. Играли популярные эстрадные шлягеры того времени, но, бывало, для подгулявших посетителей могли спеть и блатные, запрещенные песни. Иногда в ресторан приходил человек, которого звали Сергей Иванович Маклаков, – крупный питерский музыкальный коллекционер. Однажды он пригласил нас в гости, в свою коммуналку. В большой комнате на веревке висели два микрофона, а на столе уже стояли коньяк и закуска. Мы взяли гитары и с листа записали на бытовой магнитофон двадцать восемь песен. Пели долго, часа четыре, наверное. Маклаков выдал нам тогда на всех полторы сотни рублей. Водка тогда стоила пресловутые три шестьдесят две, коньяк подороже. Нам хватило (смеется). А материал, который мы в тот день записали, был переиздан не так давно в Петербурге на компакт-диске.
Репертуар мы брали с улиц – песни, которые пели во дворах.
В марте 1975 года мы записались с Аркадием Северным первый раз и до его смерти в апреле 1980-го совместно сделали шестнадцать концертов. Никаких особенных историй во время совместной работы с Аркадием я не помню, хотя все о них спрашивают. Мы познакомились, когда ему было тридцать шесть лет. Это был сильно пьющий человек, привыкший к постоянным компаниям, где он был центром внимания. Пил он, видимо, от неудовлетворенности своей жизнью, судьбой. Я бы не назвал его творческим человеком в прямом смысле этого слова. Он просто жил по принципу „куда кривая вывезет“. Помню, мы оказались в пивбаре, посидели, он спел несколько песен.
Мы ушли, а он остался и жил там месяц, пил и пел там целый месяц. Ведь жить, по большому счету, ему было негде.
Незадолго до смерти Михаила Круга мы начали делать совместный альбом с ним с песнями из репертуара Аркадия Северного.
При нашей первой встрече, на концерте в честь очередной годовщины студии „Ночное такси“ Миша рассказывал мне, что, живя в Твери в советские времена, он был уверен, что „Братья Жемчужные“ – это эмигранты с Брайтона – и был немало удивлен, познакомившись с реальными „Братьями“, никогда из Питера не уезжавшими.
Но долгой совместной работы у нас, к несчастью, не получилось.
Мы только начали ее и успели записать две или три песни, которые подбирали сам Михаил и питерский продюсер Александр Фрумин. Кроме Миши, мы работали вместе с Трофимом, писали один из его альбомов из серии „Аристократия помойки“, с Владимиром Асмоловым, делали множество проектов с Александром Розенбаумом, начиная с 1982 года. Потом мне Розенбаум рассказывал, как в 1985 году в Киеве его вызвали в КГБ и стали расспрашивать: „Кто такие «Братья Жемчужные»?“ На что он отвечал, что, мол, не помнит: „Приехали какие-то цыгане пьяные, сыграли, записали что-то на магнитофон и поминай как звали!“
Я сейчас встречаю тех людей, кто тогда работал в органах, они говорят, что мы знали вас, но не трогали. Сами слушали, нравилось».
Со второй половины 70-х годов записи Северного организовывают самые разные люди (не только Фукс и Маклаков). Некоторые из них, пользуясь слабостью артиста – пристрастием к вину, – откровенно спаивают его, используя талант в шкурных интересах.
Алкоголизм занимал в жизни исполнителя все большее пространство, погружая его во многих смыслах «на дно». Из-за пагубной привычки Аркадия в 1976 году Фукс практически окончательно отказывается от идеи продолжения сотрудничества с Северным и начинает готовиться к эмиграции в США.
Невзирая ни на что, популярность «самородка» к 1977 году достигла на просторах Союза своего апогея – коллекционеры Киева, Одессы и многих других городов буквально стояли в очередь и умоляли Аркадия приехать к ним и записать хотя бы один единственный концерт, суля немалые деньги и шикарный прием. Аркадий Северный приезжает в столицу Украины. Местные «писари» привлекли лучшие силы: вместе с приезжей знаменитостью в записи принял участие и местная «звезда» киевских ресторанов – Григорий Бальбер (в 80-х годах он уехал США, работал в русском ресторане в Филадельфии. Скончался в 2003 году).
Следующим пунктом в поездке Северного стояла Одесса, куда его пригласил известный в кругах деятелей подпольной звукозаписи того времени человек – Вадим Кацышевский. Он решил организовать уникальную запись, собрав вместе Аркадия Северного, Владимира Высоцкого и Владимира Шандрикова, чьи имена были практически самыми звездными на тот момент на подпольной эстраде.
Однако с Высоцким договориться не удалось, якобы Владимир Семенович запросил за запись несколько тысяч рублей, что было не по карману местным «писарям».
Большинство источников утверждают, что Северный с Высоцким знакомы никогда не были, но существует ряд легенд, говорящих в пользу знакомства двух гигантов из параллельных миров. Одну из них поведал мне в интервью зять Аркадия Северного, известный сегодня коллекционер и популяризатор жанровой музыки, глава студии «Ночное такси» Александр Фрумин: «Я не могу утверждать наверняка, просто потому, что меня там не было, но бывшая жена Северного Валентина Сергеевна рассказывала мне, что однажды, когда они еще жили вместе, у них собралась большая компания. Аркадий Дмитриевич, конечно, пел для гостей. В том числе и песни Высоцкого. Вдруг кто-то спросил его: „А сам Высоцкий знает, что ты поешь его вещи?“ „Знает“, – ответил Северный, – „и не возражает“. Присутствующие, конечно, усомнились. Тогда Аркадий подошел к телефону, набрал какой-то номер, дозвонился и начал разговор. Называл он собеседника просто по имени – Владимиром, но на „вы“, уважительно. Объяснил ситуацию и попросил помочь разрешить спор. Дальше было следующее: каждый из гостей подходил к телефону, и, взяв трубку, мог услышать, как Высоцкий исполняет под гитару „Кони привередливые“. А уж идентифицировать голос Владимира Семеновича хоть по телефону труда, по-моему, не составляет…»
Но вернемся к событиям в судьбе «короля», известным нам доподлинно.
Период 1978–1980 годов отмечен в жизни Аркадия Дмитриевича частыми переездами, метаниями по стране. Конкретные места пребывания точно установить не удалось, но известно, что он подолгу жил в Москвеи Одессе, возвращался в Питер, вновь куда-то исчезал…
Аркадию по-прежнему всегда рады в компаниях и застольях, но стоит празднику кончиться – и интерес к нему улетучивается. Он все так же скитается, не имея своего угла и постоянного заработка, остро переживает свою неприкаянность, неустроенность и одиночество.
Самый длительный «трезвый период» случился на стыке 1977–78 годов, когда, благодаря участию одного из московских поклонников, Северный прошел курс реабилитации в хорошей клинике и не пил потом целый год, даже собирался жениться. Но…
В сентябре 1979 года Аркадий Дмитриевич вновь прибывает в Москву, где столичные «деловые» организовали ему несколько подпольных концертов в различных московских ресторанах, а один из них якобы состоялся для… «сборной СССР по хоккею».
Правдива эта информация или нет, наверняка сказать трудно, к тому же известно, что и сам маэстро любил «травить байки» о своих похождениях. Однажды в беседе он сообщил, что давал в Москве концерт для дипломатов, на котором присутствовал сын Министра иностранных дел Андрея Андреевича Громыко, и вручили ему, якобы, после концерта благодарные мидовцы полный «дипломат» денег…
А вот воспоминания современника Северного, легендарного московского шансонье Константина Николаевича Беляева о выступлении его коллеги в кафе «Печора» на Калининском проспекте, состоявшееся также в январе 1980 года:
«Собралось где-то от тридцати до сорока человек. Для Аркаши играли: электрогитара, ударничек простенький, клавишные, ну и, пожалуй, все. Аркаша стоял у стенки, ряды же были перпендикулярно к ней. Был выделен человек, который постоянно ему приносил водку, коньячок и кофе. Он должен был полностью обслуживать Аркашу, чего бы тот ни пожелал. Около кафе стояли две „Волги“ с товарищами из „органов“. Потом эти товарищи засели в кабинете зам. директора и начали выдергивать к себе на разговор разных людей, в том числе и Давида Шендеровича. Поскольку он организовывал вместе с врачом этот концерт, его попросили предъявить документ. Ну, он говорит: „Я – слепой, инвалид первой группы, все равно я ничего не вижу – не нужно мне с собой документ таскать…“
Записали с его слов данные о нем. Ну, конечно, выдернули и Аркашу, тоже с ним беседовали. Аркаша, когда вышел, сказал, что „меня товарищи вызывали и сказали, чтобы я не пел блатных песен. И поэтому я вам, ребята, сейчас спою «Стоял я раз на стреме…»“. Естественно, что он начал петь то, что всегда пел – блатняк и все такое. Все, что он пел, записывалось на „Grundig“ через пару микрофонов. Один микрофон стоял перед ансамблем, а второй стоял перед Аркашей. И он пел где-то чистого времени полтора часа. Были перерывы, фотографировали очень много… Был профессиональный фотограф из „Известий“. В восемь часов начался концерт, а в одиннадцать пришел мент, который стал всех вытуривать из кафе».
Почему в «олимпийский» год «запрещенному», в общем, певцу позволялось выступать хотя бы в столичных ресторанах? Были ли у Аркадия Северного действительно высокие покровители, патронирующие (пусть негласно) своего любимца?
Александр Фрумин, например, категорически отметает подобные предположения. Действительно, приведенные выше контраргументы могут оспорить его мнение лишь в качестве косвенных фактов. Скорее всего, Северного прикрывали (или просто не мешали ему) некоторые чины и сотрудники органов, руководствуясь исключительно личными симпатиями к творчеству артиста. Не более того.
Однако не так давно на сайте blat.ucoz.ru недавно была выложена статья «Встреча бровеносца и короля русского блата» из красноярской газеты «Комок» (№12 от 25.03.1998) за авторством С.Минского. Там, со ссылкой на воспоминания Марка Остаповича Лиенгольда – музыканта ансамбля «Черноморская чайка», с которым не раз записывался Аркадий, – приводится следующая история.
Летом 1978 года в окрестностях Сочи в пригородном ресторане под названием «Кавказский аул» Северный совместно с вышеупомянутым коллективом обеспечивал, так сказать, культурную программу для многочисленных в курортный сезон посетителей. И случилось так, что в то же время в своей резиденции «Зеленая роща» отдыхал от государственных трудов сам «Генеральный секретарь ЦК КПСС товарищ Л.И.Брежнев». Из перестроечной прессы известно, каким своенравным бывал «вождь» – любил, говорят, оторвавшись от личной охраны, выйти в народ или лично промчаться с ветерком за рулем заграничного автомобиля из своей немаленькой коллекции. В тот день Леонид Ильич решил прокатиться в новеньком серебристом «линкольне». От души поколесив по окрестностям, он решил сделать привал и отобедать в ближайшем кабачке. Им оказался тот самый «Кавказский аул», где в пустом, по причине раннего утра, зале музыканты «Черноморской чайки» вместе с Аркадием репетировали новую программу. Приняв из рук потерявший дар речи официантки стакан ледяной минералки и графинчик коньяка, Брежнев принялся дегустировать напитки и прислушиваться к игре ресторанного оркестра. Ничего не подозревавший Северный с чувством исполнял новые и старые хиты из своего обширного репертуара: «Налей-ка рюмку, Роза», «Мама, я летчика люблю», «Сделана отметка на стакане» и т.д. Когда же прозвучала «Я сын рабочего подпольного партийца», расчувствовавшийся генсек пошел знакомиться с артистами. Аркадий ему понравился – остроумный, веселый, знавший множество анекдотов, он мог очаровать любого, и Брежнев не стал исключением. Он пригласил певца к себе за столик, где знакомство продолжилось сначала за рюмкой коньяка, потом за бокалом Абрау-Дюрсо, а следом и за чаркой грузинского вина… Аркадий был в ударе: сыпал шутками, хохмил, неподражаемо рассказывал байки с одесским колоритом и, конечно, пел. Через несколько часов застолья Брежнев, взобравшись на сцену, вместе с Северным исполнил «Мурку», «Таганку» и «Ночные фонарики». Лишь под утро «дорого Леонида Ильича» отыскала охрана и, заботливо усадив на заднее сиденье «линкольна», доставила обратно в резиденцию, предварительно строго-настрого приказав всем очевидцам гулянки держать язык за зубами.
Конечно, больше это похоже на сказку, но, черт возьми, звучит занятно и интригующе. Жаль только, что в судьбе «короля блата» эта встреча, если она была, ничего не изменила.
В феврале 1980 года Аркадий ненадолго вернулся в Ленинград, где при участии «Братьев Жемчужных» состоялась запись последнего оркестрового концерта. Проведя в городе на Неве месяц, Северный вернулся в Москву.
«Третье апреля 1980 года. Он вновь собирается ехать в Ленинград: четвертого числа день памяти отца, и должны, по традиции, собраться все четыре брата Звездиных: подполковник Советской армии Лев, работник исполкома Валентин, рецидивист Михаил и… Аркадий».
Последний год, бывая в Ленинграде, Аркадий Дмитриевич останавливался у своего знакомого Валерия Шорина, внука изобретателя звукового кино Александра Шорина. Впоследствии он вспоминал:
«Весной 1979 года Аркадий стал жить у меня, на Анниковом проспекте (ныне проспект Блюхера). Пригласил я его сам, говорю: „Поехали, Аркадий, поживешь, хоть гардеробчик обновишь“. Я тогда заколачивал по паре сотен в день. Правда, Аркаше я денег не давал. Он сразу с деньгами исчезал и мог попасть во всякие истории. Я ему так и сказал: „Зачем тебе бабки? Ты прекрасно знаешь, что на кухне два холодильника постоянно забиты под завязку – один бухаловом, другой дефицитнейшей жратвой. Оба всегда в твоем распоряжении“. Правда, второй холодильник ему не шибко-то и нужен был. Кормили мы его чуть ли не силком».
В последний свой визит Аркадий также не изменил своим привычкам – остановился по старому адресу. Вновь слово В.Шорину: «Вечером 10 апреля мы сидели, как обычно… Аркадий стал петь песню „Пара гнедых“. И вдруг неожиданно остановился и говорит: „Гроб стоит“. Мы ему: „Да ну, Аркаша, кончай“. Он замолчал и больше уже не пел…
А наутро мы встали рано, мне надо было на точку к девяти часам. Аркаша пошел в ванную бриться, потом вышел и говорит: „Не могу, Кривой (кличка Шорина. – Примеч. автора.), что-то хреново мне». Я ему: „Так, может, вмазать?» Налил я ему рюмку, он выпил. Вроде ему полегчало, пошел побрился, выходит, сел за стол, налили мы еще по рюмке, закурил он… И вдруг вижу: глаз у него куда-то в сторону поплыл, рот перекосило, сигарета выпала и слюна потекла. Рука затряслась и повисла. Я: „Аркаша, что?“ – а он и ответить не может. Я отнес его на диван – он и весил-то 30 кг с ботинками…»
Аркадия Звездина доставили в городскую больницу, где 12 апреля 1980 года он скончался, не приходя в сознание. В официальном свидетельстве о смерти говорится: «Инсульт, гипертоническая болезнь с атеросклерозом и тяжелая форма дистрофии».
Прощание состоялось в морге больницы им. Мечникова, а продолжилось в крематории. На церемонию пришло несколько сотен человек.
«Весть о смерти Аркадия в мгновение ока разнеслась по просторам Союза и собрала вместе людей из многих городов необъятной страны, – пишут Д.Петров и И.Ефимов. – Большинство даже и не знало друг друга. И, может быть, потому впоследствии появились рассказы о присутствии на похоронах разных „значительных лиц“, провожавших Аркадия в последний путь. Например, первого секретаря Ленинградского Обкома партии товарища Романова и чемпиона мира по шахматам Анатолия Карпова. Думается, что если бы и было такое, то, наверное, всем бы запомнилось… А если по правде – добавился просто последний штрих к Легенде, из все той же серии интереса влиятельных персон к личности Северного…
Когда его положили в гроб, кто-то договорился, чтобы поставили вместо прощальной музыки „Сладку ягоду“. Один из присутствующих, договорившись с персоналом крематория, принес на похороны магнитофон с записью голоса Аркадия. И в тот момент, когда были уже произнесены все слова и закончились все прощания, вдруг откуда-то сверху раздалось:
Цитатой Александра Розенбаума о масштабе творческой личности Аркадия Северного я завершаю главу о «короле блатной песни».
Часть 2
АЛЕКСАНДР РОЗЕНБАУМ
«Я закончил музыкальную школу по классу тромбона. С начала 60-х годов играл в разных джазовых оркестрах, на контрабасе, банджо и гитаре. Позднее сделал рок-н-ролльную группу „Лесные братья“, которая была очень популярна в 60-е годы в Ленинграде и даже заняла на конкурсе 1967 года первое место. В 1968 году я ушел в джаз-оркестр, с которым гастролировал по Советскому Союзу. Затем был оркестр Вайнштейна и ансамбль „Добры Молодцы“, в котором очень короткое время работал с Ю.Антоновым. Он как раз перешел туда из „Поющих гитар“. У нас, кстати, был такой номер – „Старый джаз“ в программе. Мы выходили в жилетках, канотье, и представляли меня: „Мишель Жемчужный!“ Вот отсюда и пошло это – „Братья Жемчужные“. Мне это название не нравится до сих пор.
В 70-м году меня забрали в армию, там я служил в оркестре, а потом снова работал в ресторанах. В 1974 году была сделана запись, которая считается первым альбомом „Братьев Жемчужных“.
Тогда мы не совсем считали это творчеством. Просто решили записать свои любимые песни. Дворовые всякие, которые не исполнялись, но люди их пели в застольях, на вечеринках. Первый альбом не имеет названия, просто „Братья Жемчужные, декабрь 1974года“. В начале 70-х годов мы, компания джазовых музыкантов, пришли на заработки в ресторан „Парус“, который до сих пор стоит на Петроградской стороне. Играли популярные эстрадные шлягеры того времени, но, бывало, для подгулявших посетителей могли спеть и блатные, запрещенные песни. Иногда в ресторан приходил человек, которого звали Сергей Иванович Маклаков, – крупный питерский музыкальный коллекционер. Однажды он пригласил нас в гости, в свою коммуналку. В большой комнате на веревке висели два микрофона, а на столе уже стояли коньяк и закуска. Мы взяли гитары и с листа записали на бытовой магнитофон двадцать восемь песен. Пели долго, часа четыре, наверное. Маклаков выдал нам тогда на всех полторы сотни рублей. Водка тогда стоила пресловутые три шестьдесят две, коньяк подороже. Нам хватило (смеется). А материал, который мы в тот день записали, был переиздан не так давно в Петербурге на компакт-диске.
Репертуар мы брали с улиц – песни, которые пели во дворах.
В марте 1975 года мы записались с Аркадием Северным первый раз и до его смерти в апреле 1980-го совместно сделали шестнадцать концертов. Никаких особенных историй во время совместной работы с Аркадием я не помню, хотя все о них спрашивают. Мы познакомились, когда ему было тридцать шесть лет. Это был сильно пьющий человек, привыкший к постоянным компаниям, где он был центром внимания. Пил он, видимо, от неудовлетворенности своей жизнью, судьбой. Я бы не назвал его творческим человеком в прямом смысле этого слова. Он просто жил по принципу „куда кривая вывезет“. Помню, мы оказались в пивбаре, посидели, он спел несколько песен.
Мы ушли, а он остался и жил там месяц, пил и пел там целый месяц. Ведь жить, по большому счету, ему было негде.
Незадолго до смерти Михаила Круга мы начали делать совместный альбом с ним с песнями из репертуара Аркадия Северного.
При нашей первой встрече, на концерте в честь очередной годовщины студии „Ночное такси“ Миша рассказывал мне, что, живя в Твери в советские времена, он был уверен, что „Братья Жемчужные“ – это эмигранты с Брайтона – и был немало удивлен, познакомившись с реальными „Братьями“, никогда из Питера не уезжавшими.
Но долгой совместной работы у нас, к несчастью, не получилось.
Мы только начали ее и успели записать две или три песни, которые подбирали сам Михаил и питерский продюсер Александр Фрумин. Кроме Миши, мы работали вместе с Трофимом, писали один из его альбомов из серии „Аристократия помойки“, с Владимиром Асмоловым, делали множество проектов с Александром Розенбаумом, начиная с 1982 года. Потом мне Розенбаум рассказывал, как в 1985 году в Киеве его вызвали в КГБ и стали расспрашивать: „Кто такие «Братья Жемчужные»?“ На что он отвечал, что, мол, не помнит: „Приехали какие-то цыгане пьяные, сыграли, записали что-то на магнитофон и поминай как звали!“
Я сейчас встречаю тех людей, кто тогда работал в органах, они говорят, что мы знали вас, но не трогали. Сами слушали, нравилось».
Со второй половины 70-х годов записи Северного организовывают самые разные люди (не только Фукс и Маклаков). Некоторые из них, пользуясь слабостью артиста – пристрастием к вину, – откровенно спаивают его, используя талант в шкурных интересах.
Алкоголизм занимал в жизни исполнителя все большее пространство, погружая его во многих смыслах «на дно». Из-за пагубной привычки Аркадия в 1976 году Фукс практически окончательно отказывается от идеи продолжения сотрудничества с Северным и начинает готовиться к эмиграции в США.
Невзирая ни на что, популярность «самородка» к 1977 году достигла на просторах Союза своего апогея – коллекционеры Киева, Одессы и многих других городов буквально стояли в очередь и умоляли Аркадия приехать к ним и записать хотя бы один единственный концерт, суля немалые деньги и шикарный прием. Аркадий Северный приезжает в столицу Украины. Местные «писари» привлекли лучшие силы: вместе с приезжей знаменитостью в записи принял участие и местная «звезда» киевских ресторанов – Григорий Бальбер (в 80-х годах он уехал США, работал в русском ресторане в Филадельфии. Скончался в 2003 году).
Следующим пунктом в поездке Северного стояла Одесса, куда его пригласил известный в кругах деятелей подпольной звукозаписи того времени человек – Вадим Кацышевский. Он решил организовать уникальную запись, собрав вместе Аркадия Северного, Владимира Высоцкого и Владимира Шандрикова, чьи имена были практически самыми звездными на тот момент на подпольной эстраде.
Однако с Высоцким договориться не удалось, якобы Владимир Семенович запросил за запись несколько тысяч рублей, что было не по карману местным «писарям».
Большинство источников утверждают, что Северный с Высоцким знакомы никогда не были, но существует ряд легенд, говорящих в пользу знакомства двух гигантов из параллельных миров. Одну из них поведал мне в интервью зять Аркадия Северного, известный сегодня коллекционер и популяризатор жанровой музыки, глава студии «Ночное такси» Александр Фрумин: «Я не могу утверждать наверняка, просто потому, что меня там не было, но бывшая жена Северного Валентина Сергеевна рассказывала мне, что однажды, когда они еще жили вместе, у них собралась большая компания. Аркадий Дмитриевич, конечно, пел для гостей. В том числе и песни Высоцкого. Вдруг кто-то спросил его: „А сам Высоцкий знает, что ты поешь его вещи?“ „Знает“, – ответил Северный, – „и не возражает“. Присутствующие, конечно, усомнились. Тогда Аркадий подошел к телефону, набрал какой-то номер, дозвонился и начал разговор. Называл он собеседника просто по имени – Владимиром, но на „вы“, уважительно. Объяснил ситуацию и попросил помочь разрешить спор. Дальше было следующее: каждый из гостей подходил к телефону, и, взяв трубку, мог услышать, как Высоцкий исполняет под гитару „Кони привередливые“. А уж идентифицировать голос Владимира Семеновича хоть по телефону труда, по-моему, не составляет…»
Но вернемся к событиям в судьбе «короля», известным нам доподлинно.
Период 1978–1980 годов отмечен в жизни Аркадия Дмитриевича частыми переездами, метаниями по стране. Конкретные места пребывания точно установить не удалось, но известно, что он подолгу жил в Москвеи Одессе, возвращался в Питер, вновь куда-то исчезал…
Аркадию по-прежнему всегда рады в компаниях и застольях, но стоит празднику кончиться – и интерес к нему улетучивается. Он все так же скитается, не имея своего угла и постоянного заработка, остро переживает свою неприкаянность, неустроенность и одиночество.
Немногочисленные верные друзья периодически пытаются помочь артисту – подыскивают ему жилье и работу, – но идиллия длится, как правило, недолго, Северный все чаще уходит «в штопор».
Я больной, разбиты грудь и ноги,
Пред собой я вижу три пути.
И стою один на перекрестке,
И не знаю – мне куда пойти…
Самый длительный «трезвый период» случился на стыке 1977–78 годов, когда, благодаря участию одного из московских поклонников, Северный прошел курс реабилитации в хорошей клинике и не пил потом целый год, даже собирался жениться. Но…
В сентябре 1979 года Аркадий Дмитриевич вновь прибывает в Москву, где столичные «деловые» организовали ему несколько подпольных концертов в различных московских ресторанах, а один из них якобы состоялся для… «сборной СССР по хоккею».
Правдива эта информация или нет, наверняка сказать трудно, к тому же известно, что и сам маэстро любил «травить байки» о своих похождениях. Однажды в беседе он сообщил, что давал в Москве концерт для дипломатов, на котором присутствовал сын Министра иностранных дел Андрея Андреевича Громыко, и вручили ему, якобы, после концерта благодарные мидовцы полный «дипломат» денег…
А вот воспоминания современника Северного, легендарного московского шансонье Константина Николаевича Беляева о выступлении его коллеги в кафе «Печора» на Калининском проспекте, состоявшееся также в январе 1980 года:
«Собралось где-то от тридцати до сорока человек. Для Аркаши играли: электрогитара, ударничек простенький, клавишные, ну и, пожалуй, все. Аркаша стоял у стенки, ряды же были перпендикулярно к ней. Был выделен человек, который постоянно ему приносил водку, коньячок и кофе. Он должен был полностью обслуживать Аркашу, чего бы тот ни пожелал. Около кафе стояли две „Волги“ с товарищами из „органов“. Потом эти товарищи засели в кабинете зам. директора и начали выдергивать к себе на разговор разных людей, в том числе и Давида Шендеровича. Поскольку он организовывал вместе с врачом этот концерт, его попросили предъявить документ. Ну, он говорит: „Я – слепой, инвалид первой группы, все равно я ничего не вижу – не нужно мне с собой документ таскать…“
Записали с его слов данные о нем. Ну, конечно, выдернули и Аркашу, тоже с ним беседовали. Аркаша, когда вышел, сказал, что „меня товарищи вызывали и сказали, чтобы я не пел блатных песен. И поэтому я вам, ребята, сейчас спою «Стоял я раз на стреме…»“. Естественно, что он начал петь то, что всегда пел – блатняк и все такое. Все, что он пел, записывалось на „Grundig“ через пару микрофонов. Один микрофон стоял перед ансамблем, а второй стоял перед Аркашей. И он пел где-то чистого времени полтора часа. Были перерывы, фотографировали очень много… Был профессиональный фотограф из „Известий“. В восемь часов начался концерт, а в одиннадцать пришел мент, который стал всех вытуривать из кафе».
Почему в «олимпийский» год «запрещенному», в общем, певцу позволялось выступать хотя бы в столичных ресторанах? Были ли у Аркадия Северного действительно высокие покровители, патронирующие (пусть негласно) своего любимца?
Александр Фрумин, например, категорически отметает подобные предположения. Действительно, приведенные выше контраргументы могут оспорить его мнение лишь в качестве косвенных фактов. Скорее всего, Северного прикрывали (или просто не мешали ему) некоторые чины и сотрудники органов, руководствуясь исключительно личными симпатиями к творчеству артиста. Не более того.
Однако не так давно на сайте blat.ucoz.ru недавно была выложена статья «Встреча бровеносца и короля русского блата» из красноярской газеты «Комок» (№12 от 25.03.1998) за авторством С.Минского. Там, со ссылкой на воспоминания Марка Остаповича Лиенгольда – музыканта ансамбля «Черноморская чайка», с которым не раз записывался Аркадий, – приводится следующая история.
Летом 1978 года в окрестностях Сочи в пригородном ресторане под названием «Кавказский аул» Северный совместно с вышеупомянутым коллективом обеспечивал, так сказать, культурную программу для многочисленных в курортный сезон посетителей. И случилось так, что в то же время в своей резиденции «Зеленая роща» отдыхал от государственных трудов сам «Генеральный секретарь ЦК КПСС товарищ Л.И.Брежнев». Из перестроечной прессы известно, каким своенравным бывал «вождь» – любил, говорят, оторвавшись от личной охраны, выйти в народ или лично промчаться с ветерком за рулем заграничного автомобиля из своей немаленькой коллекции. В тот день Леонид Ильич решил прокатиться в новеньком серебристом «линкольне». От души поколесив по окрестностям, он решил сделать привал и отобедать в ближайшем кабачке. Им оказался тот самый «Кавказский аул», где в пустом, по причине раннего утра, зале музыканты «Черноморской чайки» вместе с Аркадием репетировали новую программу. Приняв из рук потерявший дар речи официантки стакан ледяной минералки и графинчик коньяка, Брежнев принялся дегустировать напитки и прислушиваться к игре ресторанного оркестра. Ничего не подозревавший Северный с чувством исполнял новые и старые хиты из своего обширного репертуара: «Налей-ка рюмку, Роза», «Мама, я летчика люблю», «Сделана отметка на стакане» и т.д. Когда же прозвучала «Я сын рабочего подпольного партийца», расчувствовавшийся генсек пошел знакомиться с артистами. Аркадий ему понравился – остроумный, веселый, знавший множество анекдотов, он мог очаровать любого, и Брежнев не стал исключением. Он пригласил певца к себе за столик, где знакомство продолжилось сначала за рюмкой коньяка, потом за бокалом Абрау-Дюрсо, а следом и за чаркой грузинского вина… Аркадий был в ударе: сыпал шутками, хохмил, неподражаемо рассказывал байки с одесским колоритом и, конечно, пел. Через несколько часов застолья Брежнев, взобравшись на сцену, вместе с Северным исполнил «Мурку», «Таганку» и «Ночные фонарики». Лишь под утро «дорого Леонида Ильича» отыскала охрана и, заботливо усадив на заднее сиденье «линкольна», доставила обратно в резиденцию, предварительно строго-настрого приказав всем очевидцам гулянки держать язык за зубами.
Конечно, больше это похоже на сказку, но, черт возьми, звучит занятно и интригующе. Жаль только, что в судьбе «короля блата» эта встреча, если она была, ничего не изменила.
В феврале 1980 года Аркадий ненадолго вернулся в Ленинград, где при участии «Братьев Жемчужных» состоялась запись последнего оркестрового концерта. Проведя в городе на Неве месяц, Северный вернулся в Москву.
«Третье апреля 1980 года. Он вновь собирается ехать в Ленинград: четвертого числа день памяти отца, и должны, по традиции, собраться все четыре брата Звездиных: подполковник Советской армии Лев, работник исполкома Валентин, рецидивист Михаил и… Аркадий».
Последний год, бывая в Ленинграде, Аркадий Дмитриевич останавливался у своего знакомого Валерия Шорина, внука изобретателя звукового кино Александра Шорина. Впоследствии он вспоминал:
«Весной 1979 года Аркадий стал жить у меня, на Анниковом проспекте (ныне проспект Блюхера). Пригласил я его сам, говорю: „Поехали, Аркадий, поживешь, хоть гардеробчик обновишь“. Я тогда заколачивал по паре сотен в день. Правда, Аркаше я денег не давал. Он сразу с деньгами исчезал и мог попасть во всякие истории. Я ему так и сказал: „Зачем тебе бабки? Ты прекрасно знаешь, что на кухне два холодильника постоянно забиты под завязку – один бухаловом, другой дефицитнейшей жратвой. Оба всегда в твоем распоряжении“. Правда, второй холодильник ему не шибко-то и нужен был. Кормили мы его чуть ли не силком».
В последний свой визит Аркадий также не изменил своим привычкам – остановился по старому адресу. Вновь слово В.Шорину: «Вечером 10 апреля мы сидели, как обычно… Аркадий стал петь песню „Пара гнедых“. И вдруг неожиданно остановился и говорит: „Гроб стоит“. Мы ему: „Да ну, Аркаша, кончай“. Он замолчал и больше уже не пел…
А наутро мы встали рано, мне надо было на точку к девяти часам. Аркаша пошел в ванную бриться, потом вышел и говорит: „Не могу, Кривой (кличка Шорина. – Примеч. автора.), что-то хреново мне». Я ему: „Так, может, вмазать?» Налил я ему рюмку, он выпил. Вроде ему полегчало, пошел побрился, выходит, сел за стол, налили мы еще по рюмке, закурил он… И вдруг вижу: глаз у него куда-то в сторону поплыл, рот перекосило, сигарета выпала и слюна потекла. Рука затряслась и повисла. Я: „Аркаша, что?“ – а он и ответить не может. Я отнес его на диван – он и весил-то 30 кг с ботинками…»
Аркадия Звездина доставили в городскую больницу, где 12 апреля 1980 года он скончался, не приходя в сознание. В официальном свидетельстве о смерти говорится: «Инсульт, гипертоническая болезнь с атеросклерозом и тяжелая форма дистрофии».
Прощание состоялось в морге больницы им. Мечникова, а продолжилось в крематории. На церемонию пришло несколько сотен человек.
«Весть о смерти Аркадия в мгновение ока разнеслась по просторам Союза и собрала вместе людей из многих городов необъятной страны, – пишут Д.Петров и И.Ефимов. – Большинство даже и не знало друг друга. И, может быть, потому впоследствии появились рассказы о присутствии на похоронах разных „значительных лиц“, провожавших Аркадия в последний путь. Например, первого секретаря Ленинградского Обкома партии товарища Романова и чемпиона мира по шахматам Анатолия Карпова. Думается, что если бы и было такое, то, наверное, всем бы запомнилось… А если по правде – добавился просто последний штрих к Легенде, из все той же серии интереса влиятельных персон к личности Северного…
Когда его положили в гроб, кто-то договорился, чтобы поставили вместо прощальной музыки „Сладку ягоду“. Один из присутствующих, договорившись с персоналом крематория, принес на похороны магнитофон с записью голоса Аркадия. И в тот момент, когда были уже произнесены все слова и закончились все прощания, вдруг откуда-то сверху раздалось:
«Он был самородок, он был единственный и неповторимый. В „дворовой песне“, „блатной“, как хотите, кому как больше нравится, вот в этом жанре, выдающееся явление, саморожденное – это Аркадий Дмитриевич Звездин-Северный. Не было ничего лучше в этом жанре и в ближайшее время обозримое, я думаю, не предвидится…»
Сладка ягода в лес поманит,
Щедрой спелостью удивит.
Сладка ягода одурманит,
Горька ягода отрезвит…
Ой, крута судьба, словно горка,
Довела она, извела…
Сладкой ягоды – только горстка,
Горькой ягоды – два ведра…».
Цитатой Александра Розенбаума о масштабе творческой личности Аркадия Северного я завершаю главу о «короле блатной песни».
Часть 2
КЛАССИКИ
Александр Розенбаум – Александр Новиков – Группа М.Танича «Лесоповал» – Михаил Шуфутинский – Любовь Успенская – Вилли Токарев – Михаил Гулько
АЛЕКСАНДР РОЗЕНБАУМ
Розенбаум Александр Яковлевич – поэт, композитор, певец, актер. Родился 13 сентября 1951 года в Ленинграде. Окончил музыкальную школу и джазовое училище. В 1974 году закончил медицинский институт по специальности врач-терапевт. Работал реаниматологом на станции «Скорой помощи». Первые песни начал писать в начале 70-х. Именно к этому периоду относится рождение знаменитого «одесского цикла», созданного им по мотивам рассказов Бабеля. В 1982 году совместно с группой «Братья Жемчужные» А.Розенбаум записал свой первый подпольный концерт, принесший ему всесоюзную популярность. Началом официальной сольной карьеры можно считать выступление 14 октября 1983 года в Доме культуры МВД имени Дзержинского. Однако гонения на барда (запрет концертов, произвол властей и проч.) продолжались вплоть до 1986 года. Сегодня А.Розенбаум – народный артист России, депутат Государственный Думы, автор нескольких книг. Официальная дискография артиста насчитывает несколько десятков пластинок.
Окружающие называют его «Доктор». Уважительно. И не только потому, что в прошлом он врач-реаниматолог на «Скорой помощи». Просто, как сказали о нем однажды, Александр Розенбаум – «доктор по жизни». Врач, военнослужащий, побывавший почти во всех горячих точках, поэт, композитор, актер – он изучает жизнь, а жизнь учит его. И поэтому с ним не стоит спорить. Ведь он обладает самым мощным оружием – богатейшим жизненным опытом. И самым ценным в мире знанием – знанием себя и людей. Доктор по жизни, он поставил однажды диагноз окружающему миру: «вялотекущая шизофрения». Подчеркнув при этом, что сам находится в ординаторской.
Хм… Главное – никогда не ставьте себя на место главврача. Пусть врач остается врачом, а пациент – пациентом.
Вот Вы производите впечатление человека, который не любит, когда его «лечат».
Да, я уверенный в себе человек. Бывает, в чем-то сомневаюсь, по мелочи. А так ты можешь мне все что угодно рассказывать, а я останусь при своем мнении. Например, если завтра в моде будут петушиные красно-серо-буро-малиновые с золотыми вкраплениями портки, ты никогда не убедишь меня их надеть. Потому что я глубоко убежден в том, что они мне не идут. Есть принципиальные вещи, в которых я абсолютно уверен, и знаю, что прав. Например, я уверен в том, что в нашей России при нашем воспитании и образе жизни голая мужская задница в три часа дня на центральных каналах – это неправильно. И никто меня в этом не переубедит. Мне будут говорить о демократии, о разных ориентациях, о том, что меньшинства тоже имеют право… Все это замечательно. Но я всегда останусь при своем мнении.
Кстати, а почему Александр Розенбаум не воюет с попсой? Ведь сегодня так модно воевать с попсой?
Знаете, Александру Розенбауму, в общем-то, за пятьдесят, и он – доктор. И не надо ни с кем воевать, это глупо. Народ сам должен определиться, что ему нравится, а что нет. А что касается фонограммы, то можно просто желать честности по отношению к зрителям, и все. Но не запрещать. Попса или поп, «рокла» или рок…
Извините, но в той же рок-музыке такое количество ла-бу-ды! И там такое количество рокеров, которых лично я бы на порог рок-музыки не пустил. У них кроме железных колец на пальцах ничего больше нет. А «Битлз» – это гении поп-музыки. «Абба» – просто шикарная история. Мы должны не воевать, а прививать людям в душе ростки прекрасного, тогда они быстрее и лучше разберутся. Вот скажите, какое я имею право воевать с артистом Пупкиным, если он собирает стадионы?
Но артиста Пупкина просто внедрили в сознание людей, вот он и собирает стадионы!
Если бы артист Пупкин не понравился народу, то его бы не было, поверьте. Знаете, есть такая отвратительная фраза: «Пипл хавает». Так вот, мы с вами должны сделать все для того, чтобы пипл не хавал. А разбирался и слушал.
Однажды Вы сказали, что в блатных песнях – бесконечная лирика. И сегодня так скажете?
И сейчас скажу! Не надо путать пресловутый «блатняк» с хорошей блатной песней, которая из любого слезу вышибает! Не забывайте, что с этого начинал Высоцкий, что есть гениальные вирши Галича, есть Аркадий Северный и что блатные песни изначально писали интеллигентные люди, ведь в сороковые-пятидесятые сидело полстраны. А Танич и его группа «Лесоповал»? Это песни про любовь, про наказание неверности, подлости. Это на самом деле лирические песни. Там обязательно есть мама, которая ждет сына. Есть голубое небо. Это высочайшая лирика.
Мировоззрение не менялось. Оно у меня как с рождения устоялось, так и не меняется. А трясти… так всю жизнь трясет. Было много войн, много крови. Повидалмного человеческих жизней в самых разных проявлениях. Во всех состояниях перехода от жизни к смерти.
Песня «Черный тюльпан» – просто пробирает…
Это часть моей жизни. Я писал об Афгане, пишу и буду писать. Это моя война.
Существует такое понятие, как «синдром посттравматического стресса», который в разных формах проявляется у вернувшихся с войны. Скажите, что и кто может им помочь?
Да… Все это есть. Чеченский, афганский синдром. После любой войны. Им должно помочь, в первую очередь, государство и общество. Когда они слышат: «Мы вас на войну не посылали, мы вас в Афган не звали», какие могут быть лекарства после этого? Когда человека не берут на завод или фабрику только потому, что ему нужно дать квартиру как вернувшемуся из горячих мест? А в психологическом плане прошедшим войну людям невероятно сложно еще и потому, что в мирной жизни они перестают признавать и чувствовать оттенки цветов.
Там все ясно, на войне: «Там друг есть и враг. А здесь же души людей тяжело разглядеть, сквозь туман…» Поэтому, когда бывший солдат приходит после каких-то прямых вещей на кривую, ухабистую дорогу, на которой его ждут ямы, то он падает в одну из них. Он говорит: «Я ж за Родину…» А ему: «Убийца чеченских женщин и детей». А кто его туда послал? Он сам туда пошел? Его туда родное правительство бросило. Я с 86 года на войне. И болел так же…
Окружающие называют его «Доктор». Уважительно. И не только потому, что в прошлом он врач-реаниматолог на «Скорой помощи». Просто, как сказали о нем однажды, Александр Розенбаум – «доктор по жизни». Врач, военнослужащий, побывавший почти во всех горячих точках, поэт, композитор, актер – он изучает жизнь, а жизнь учит его. И поэтому с ним не стоит спорить. Ведь он обладает самым мощным оружием – богатейшим жизненным опытом. И самым ценным в мире знанием – знанием себя и людей. Доктор по жизни, он поставил однажды диагноз окружающему миру: «вялотекущая шизофрения». Подчеркнув при этом, что сам находится в ординаторской.
«Блатные песни писали интеллигентные люди»
Скажите, доктор, а что делать тем шизикам, которые уверены, что здоровы, а болен-то на самом деле главврач?Хм… Главное – никогда не ставьте себя на место главврача. Пусть врач остается врачом, а пациент – пациентом.
Вот Вы производите впечатление человека, который не любит, когда его «лечат».
Да, я уверенный в себе человек. Бывает, в чем-то сомневаюсь, по мелочи. А так ты можешь мне все что угодно рассказывать, а я останусь при своем мнении. Например, если завтра в моде будут петушиные красно-серо-буро-малиновые с золотыми вкраплениями портки, ты никогда не убедишь меня их надеть. Потому что я глубоко убежден в том, что они мне не идут. Есть принципиальные вещи, в которых я абсолютно уверен, и знаю, что прав. Например, я уверен в том, что в нашей России при нашем воспитании и образе жизни голая мужская задница в три часа дня на центральных каналах – это неправильно. И никто меня в этом не переубедит. Мне будут говорить о демократии, о разных ориентациях, о том, что меньшинства тоже имеют право… Все это замечательно. Но я всегда останусь при своем мнении.
Кстати, а почему Александр Розенбаум не воюет с попсой? Ведь сегодня так модно воевать с попсой?
Знаете, Александру Розенбауму, в общем-то, за пятьдесят, и он – доктор. И не надо ни с кем воевать, это глупо. Народ сам должен определиться, что ему нравится, а что нет. А что касается фонограммы, то можно просто желать честности по отношению к зрителям, и все. Но не запрещать. Попса или поп, «рокла» или рок…
Извините, но в той же рок-музыке такое количество ла-бу-ды! И там такое количество рокеров, которых лично я бы на порог рок-музыки не пустил. У них кроме железных колец на пальцах ничего больше нет. А «Битлз» – это гении поп-музыки. «Абба» – просто шикарная история. Мы должны не воевать, а прививать людям в душе ростки прекрасного, тогда они быстрее и лучше разберутся. Вот скажите, какое я имею право воевать с артистом Пупкиным, если он собирает стадионы?
Но артиста Пупкина просто внедрили в сознание людей, вот он и собирает стадионы!
Если бы артист Пупкин не понравился народу, то его бы не было, поверьте. Знаете, есть такая отвратительная фраза: «Пипл хавает». Так вот, мы с вами должны сделать все для того, чтобы пипл не хавал. А разбирался и слушал.
Однажды Вы сказали, что в блатных песнях – бесконечная лирика. И сегодня так скажете?
И сейчас скажу! Не надо путать пресловутый «блатняк» с хорошей блатной песней, которая из любого слезу вышибает! Не забывайте, что с этого начинал Высоцкий, что есть гениальные вирши Галича, есть Аркадий Северный и что блатные песни изначально писали интеллигентные люди, ведь в сороковые-пятидесятые сидело полстраны. А Танич и его группа «Лесоповал»? Это песни про любовь, про наказание неверности, подлости. Это на самом деле лирические песни. Там обязательно есть мама, которая ждет сына. Есть голубое небо. Это высочайшая лирика.
«Я с 86 года на войне. И болел так же…»
В вашей жизни случалось то, что в корне меняло мировоззрение?Мировоззрение не менялось. Оно у меня как с рождения устоялось, так и не меняется. А трясти… так всю жизнь трясет. Было много войн, много крови. Повидалмного человеческих жизней в самых разных проявлениях. Во всех состояниях перехода от жизни к смерти.
Песня «Черный тюльпан» – просто пробирает…
Это часть моей жизни. Я писал об Афгане, пишу и буду писать. Это моя война.
Существует такое понятие, как «синдром посттравматического стресса», который в разных формах проявляется у вернувшихся с войны. Скажите, что и кто может им помочь?
Да… Все это есть. Чеченский, афганский синдром. После любой войны. Им должно помочь, в первую очередь, государство и общество. Когда они слышат: «Мы вас на войну не посылали, мы вас в Афган не звали», какие могут быть лекарства после этого? Когда человека не берут на завод или фабрику только потому, что ему нужно дать квартиру как вернувшемуся из горячих мест? А в психологическом плане прошедшим войну людям невероятно сложно еще и потому, что в мирной жизни они перестают признавать и чувствовать оттенки цветов.
Там все ясно, на войне: «Там друг есть и враг. А здесь же души людей тяжело разглядеть, сквозь туман…» Поэтому, когда бывший солдат приходит после каких-то прямых вещей на кривую, ухабистую дорогу, на которой его ждут ямы, то он падает в одну из них. Он говорит: «Я ж за Родину…» А ему: «Убийца чеченских женщин и детей». А кто его туда послал? Он сам туда пошел? Его туда родное правительство бросило. Я с 86 года на войне. И болел так же…