Страница:
– Как? – выдавил Рыжий.
Необычный меч пропал из рук Марины Яковлевны, а она снова усмехнулась, коротко пояснив:
– Иллюзия.
– А как же?.. – Семен хотел сказать еще что-то, но так и умолк, удивленно глядя на нее.
– Вы уже должны знать, – наставительно сказала Учительница, – что для того, чтобы «воспроизвести» какой-либо механизм, вам должен быть известен принцип его работы, так?
Послышались нестройные «да», и Марина Яковлевна продолжила:
– Принцип действия лазерного меча неизвестен, потому что технологии человечества и наука еще не достигли того уровня развития, когда можно было бы создавать подобное оружие. Именно по этой причине нет возможности «воспроизвести» лазерный меч. Теперь понятно, «как»?
– Понятно, – грустно вздохнул Рыжий и, словно вспомнив что-то важное, спросил: – А если взять, например, атомную бомбу. Ее ведь использовали уже?
– Ты хочешь «воспроизвести» ее? – спокойно спросила Учительница.
– Нет, я просто спрашиваю, – смутился Семен.
– Теоретически возможно, – кивнула она, – но для этого, снова повторюсь, нужно досконально знать каждую мелочь, каждую деталь этого страшного оружия. И как минимум тебе необходимо получить сперва соответствующее образование в высшем учебном заведении. Ты должен понимать, что малейшая неточность или небрежность при создании этого устройства может привести к самым печальным последствиям. И тогда от тебя в лучшем случае останется только тень на земле.
Рыжий снова вздохнул и сел за парту.
– Ну, если с этим мы разобрались, показывай, что у тебя получается с обычным автоматом…
Глава 3
Глава 4
Необычный меч пропал из рук Марины Яковлевны, а она снова усмехнулась, коротко пояснив:
– Иллюзия.
– А как же?.. – Семен хотел сказать еще что-то, но так и умолк, удивленно глядя на нее.
– Вы уже должны знать, – наставительно сказала Учительница, – что для того, чтобы «воспроизвести» какой-либо механизм, вам должен быть известен принцип его работы, так?
Послышались нестройные «да», и Марина Яковлевна продолжила:
– Принцип действия лазерного меча неизвестен, потому что технологии человечества и наука еще не достигли того уровня развития, когда можно было бы создавать подобное оружие. Именно по этой причине нет возможности «воспроизвести» лазерный меч. Теперь понятно, «как»?
– Понятно, – грустно вздохнул Рыжий и, словно вспомнив что-то важное, спросил: – А если взять, например, атомную бомбу. Ее ведь использовали уже?
– Ты хочешь «воспроизвести» ее? – спокойно спросила Учительница.
– Нет, я просто спрашиваю, – смутился Семен.
– Теоретически возможно, – кивнула она, – но для этого, снова повторюсь, нужно досконально знать каждую мелочь, каждую деталь этого страшного оружия. И как минимум тебе необходимо получить сперва соответствующее образование в высшем учебном заведении. Ты должен понимать, что малейшая неточность или небрежность при создании этого устройства может привести к самым печальным последствиям. И тогда от тебя в лучшем случае останется только тень на земле.
Рыжий снова вздохнул и сел за парту.
– Ну, если с этим мы разобрались, показывай, что у тебя получается с обычным автоматом…
Глава 3
Дело происходило на пятом году обучения, когда наша группа под руководством Марины Яковлевны изучала перемещения сквозь чужие сны. Сила Плетущего заключается не в том, что он может «достать», или, как любила повторять Учительница, «воспроизвести», любую вещь – будь то бутылка с лимонадом, оружие или одежда. Наша сила в том, что мы можем создавать целые фантазии, реальности, в том, что мы можем плести, менять сны, работать с их тканью.
Первые четыре года Марина Яковлевна учила нас другому, и в те редкие моменты, когда мы были свободны от занятий, нас носило по чужим снам, как щепку в бурном потоке. Под неустанным присмотром Учительницы, конечно же. Марина Яковлевна старалась максимально ограничить подобные моменты или же специально позволяла всецело ощутить свою беспомощность в мире снов, неспособность управлять своими перемещениями в них. Время, которое предназначалось нам для сна, было строго расписано. Первые два года Учительница отводила на занятия три часа, потом – четыре, ну и в конце обучения – пять, тем самым уменьшая время отдыха-сна, доведя его к концу обучения до трех часов. Конечно же, физически наши тела отдыхали и набирались сил, но сознание продолжало работать, получать и обрабатывать информацию, поэтому не всегда успевало отдохнуть. Особенно это чувствовалось в первый год, когда мы только учились управлять им. Но со временем получить полноценный отдых удавалось действительно всего за три часа. Для этого нужно было просто отключить сознание и погрузиться в сон без сновидений.
– Не поддавайтесь своему страху, – на каждом занятии повторяла Учительница. – Что бы ни происходило, помните, что вы Плетущие, хозяева сновидений, их повелители и властители. Вашей воле подвластно многое, если не все. Помните об этом всегда и не позволяйте страху овладеть вашим сердцем. Страх – самое сильное и наиболее часто испытываемое людьми чувство. Страх – единственный ваш враг.
– А вы ничего не боитесь? – на одном из уроков ляпнул Семен. Вся группа скрестила на нем сочувствующие взгляды, потому что перебивать Учительницу означало заслужить ее чрезмерное внимание и множество вопросов касательно изучаемой темы. Хотя нельзя сказать, что мы были обделены ее вниманием. Напротив, нас было так мало, что это позволяло ей заниматься с нами практически индивидуально. Но все равно, когда Марина Яковлевна начинала проявлять чрезмерное внимание… Нет, она никогда не кричала на нас и не ругала, но этот ее пристальный спокойный взгляд светло-серых ясных глаз, под которым чувствуешь себя криворуким неумехой…
– Я рада, что ты не побоялся перебить меня и задать этот вопрос. Нет человека в мире, и я не исключение, который бы ничего не боялся.
Она встречает наши недоуменные взгляды легкой усмешкой, поскольку нам трудно представить, что Марина Яковлевна может испытывать страх.
– И чего же вы боитесь? – шалея от собственной наглости, снова спрашивает Рыжий.
– Этот вопрос не следует задавать ни одному Плетущему, – поучительно говорит Учительница.
– Почему?
– Потому что, зная страхи своего коллеги, можно получить возможность использовать их против него.
– Но зачем? – искренне удивляется Соня. – Он же Плетущий, и я тоже. Мы ведь делаем одно дело и все такое…
– Ты права, – не сразу отвечает Марина Яковлевна. – Мы делаем одно дело, по крайней мере, так и должно быть. Вы уже достаточно взрослые, чтобы понимать, что иногда возникают такие моменты, когда… – она запинается, пытаясь подобрать понятные для нас слова, – когда все меняется и происходит то, чего обычно не должно происходить.
– То есть Плетущие могут воевать между собой? – в лоб спрашивает ее Семен.
– Да, – следует короткий ответ. – Такое очень редко, но случается.
Она никогда не уходила от ответа и всегда отвечала на любые вопросы. Ни разу Марина Яковлевна не отмахивалась от неудобных или некорректных вопросов, как это делали учителя в обычных школах. Она всегда все объясняла, каким бы сложным ни был вопрос. Вообще с первых дней занятий Учительница относилась к нам как к взрослым, что было непривычно для нас, детей.
– Но мы не собираемся воевать с вами, – снова говорит Соня, оглядывая класс.
Марина Яковлевна оставляет ее слова без ответа и лишь глядит в голубое небо за окном со странным выражением на лице.
– Страхи бывают разными, – наконец она нарушает молчание. – Можно бояться какого-то человека, высоты, можно бояться всевозможных тварей, можно бояться за себя – что может что-то не получиться, – можно бояться за кого-то. Сейчас я боюсь за вас. Это ответ на твой вопрос, Семен.
Рыжий в ответ серьезно ей кивает, а Учительница тем временем продолжает:
– Настоящий Плетущий не может не бояться, потому что отсутствие страха – явление ненормальное и неправильное. Но Плетущий должен держать страх настолько глубоко, насколько это вообще возможно, чтобы он не мешал работе. Запомните: силен не тот, кто быстрее всех плетет, а тот, кто не дает своим страхам вырваться на волю.
Она снова умолкает, смотрит на нас и переводит взгляд с одного на другого. Это было впервые, когда Марина Яковлевна серьезно рассказала нам о страхах. Еще не раз мы возвращались к этому вопросу, но самый первый разговор отложился в памяти наиболее отчетливо. Хотя на самом деле была еще одна причина, по которой именно это занятие так хорошо запомнилось.
– А теперь, – Учительница глядит на Рыжего, – вы мне покажете, как усвоили технику создания снов, и первым это сделает Семен.
Снова слышатся короткие смешки, а Рыжий поднимается из-за парты, краснеет, отчего веснушки на его лице становятся почти незаметными. Он проходит к доске.
– Ты готов? – строго спрашивает Марина Яковлевна, но глаза ее смеются.
– Готов, – привычно отвечает он, переминаясь с ноги на ногу.
– Тогда начинай.
Семен прикрывает глаза и неслышно шевелит губами, проговаривая последовательность необходимых действий. Никто не слышит, что он шепчет, но мы все прекрасно знаем алгоритм, поэтому без труда читаем по его губам: «Небо, солнце, облака, земля, деревья, трава…» Это продолжается около десяти минут, но никто не прерывает тишину. Все понимают, что любой посторонний звук может нарушить концентрацию нашего друга, и тогда ему придется начинать все заново.
Наконец, спустя какое-то время он открывает глаза и еле слышно роняет:
– Все.
Семен скользящим движением шагает к двери, будто держит полный до краев таз и опасается расплескать воду. Он останавливается, переводит дыхание, оглядывается сначала на Учительницу, потом на нас, и по его взгляду становится ясно: сейчас что-то будет. Что это «что-то», я совершенно не представляю, но с веселым предвкушением ожидаю, когда Марина Яковлевна скажет: «Вперед!» Судя по ее недоверчивому взгляду, она тоже почувствовала какой-то подвох, но все же говорит:
– Вперед, открывай!
Уже откровенно ухмыляясь, Семен толкает дверь, а мы подаемся вперед, пытаясь рассмотреть, что создал наш друг.
Учительница спокойно проходит к двери, выглядывает за нее, проверяя наличие угрозы или опасности. Затем она поворачивается к нам. Как бы ни был весел Семен, но он с заметным напряжением ожидает вердикта.
– Проходите, – не поворачивая к нам головы, произносит Марина Яковлевна и шагает за порог.
В тот же миг Рыжий широко улыбается. Он заметно расслабляется, потому что Учительница стабилизирует новосозданную фантазию, войдя в нее.
Первой у выхода оказывается Соня – ее парта находится к двери ближе всех. Я слышу изумленный вздох, едва девочка переступает порог. Сразу за ней следует Клаус, за ним к двери одновременно подбегают Катя и Сергей.
– Что ты там начудил? – спрашиваю Семена.
– Увидишь, – заговорщицки подмигивает он мне.
А я уже слышу разноголосые восклицания за дверью, где скрылись ребята, их радостные и удивленные возгласы. Не мешкая более, шагаю к выходу, выглядываю в дверной проем и замираю в немом изумлении.
– Ну как? – слышу я рядом его довольный голос.
– Что это? – отвечаю не в состоянии осознать, где оказался.
– Это моя фантазия, – слышится гордый ответ.
Ничего больше не говорю, потому что всецело поглощен созерцанием удивительного места. Первое ощущение, которое у меня возникает, – будто я попал в мультфильм, такие яркие, четкие и бескомпромиссные цвета царят в этом мире. Трава на поляне, куда выходит дверь из класса, как и листва деревьев поодаль, ярко зеленеет. Древесные стволы видятся в ровном коричневом цвете. Единственное, что кажется обычным, – небо и солнце на нем. Еще меня поражают цветы с бутонами самых разных оттенков – белых, желтых, красных, синих. Будто я попал в мир, нарисованный ребенком с помощью фломастеров.
– Кто уже понял, в чем дело? – спрашивает Марина Яковлевна, усаживаясь на стул.
– Нет живности, – сразу отвечает Соня.
– Правильно, – кивает Учительница, – а еще?
В самом деле, вокруг царит полная тишина. Особенно теперь, когда мы напряженно всматриваемся и вслушиваемся в окружающее пространство в поисках того, о чем спрашивает Марина Яковлевна.
– Все яркое какое-то, – негромко роняет Клаус.
– Верно, а почему? – снова спрашивает Учительница.
– Ветер есть, – говорю я, – но вокруг тихо. Не слышно, как листья шумят.
– Уже лучше, – подбадривает она.
В воздухе витают знакомые ароматы, на которые я не сразу обращаю внимание, а потом понимаю, что пахнет выпечкой. Шумно втягиваю носом воздух, пытаясь определить направление, откуда так аппетитно пахнет, и шагаю с пятачка голой земли у двери. Я останавливаюсь, сделав несколько шагов, и в недоумении смотрю на траву – что-то хрустнуло у меня под ногами. Делаю шаг в сторону. Снова хрустит. Спешно и удивленно оборачиваюсь, не в силах понять, что может издавать такие звуки – в траве нет ничего, что могло бы так хрустеть.
– Что это? – удивляется Соня, делая ко мне шаг и провоцируя появление такого же хруста.
– Трава, – догадываюсь я и обращаюсь к Рыжему, который с нескрываемым удовольствием наблюдает за нами: – Что с ней?
В ответ он лишь невозмутимо пожимает плечами, будто предлагая мне самому выяснить, что не так с травой. Я сажусь на корточки и провожу рукой по зеленой растительности.
– Она твердая, – в некотором замешательстве говорю я и ломаю несколько узких ярко-зеленых листьев. Они с хрустом крошатся. Уже догадываясь, в чем дело, подношу к лицу эти крошки и осторожно внюхиваюсь. Соня приседает и ломает несколько зеленых листьев. Кончиком языка пробую на вкус сорванную зелень и поднимаю лицо к Семену.
– Что это? – спрашиваю его, чувствуя во рту сладость.
– Глазурь, – он еле сдерживается, чтобы не засмеяться.
– Что? – почти одновременно вопрошают остальные ребята, внимательно следящие за мной. Спустя секунду они уже сами ломают траву и пробуют ее на вкус. Ясно теперь, почему под ногами так хрустело.
– И что, здесь все из глазури? – спрашивает Соня.
– Нет, – ухмыляется Рыжий.
– А из чего еще?
– Сами пробуйте, – коротко смеется он, шагает по траве, наклоняется, срывает какой-то синий цветок и начинает его жевать. Под нашими удивленными взглядами он веселится еще больше и с насмешкой следит, как мы повторяем его действия, срывая ближайшие цветы. Смотрю, как Соня нюхает желтый цветок, довольно улыбается и откусывает от него кусочек.
– Лимонная тянучка, – говорит она.
– У меня – вишневая! – восклицает Катя.
– А у меня – клубничная, – моргает Клаус.
Сергей не говорит ничего, а лишь увлеченно жует синие лепестки.
– А ты чего? Попробуй! – обращается ко мне Семен.
– Угу, – роняю я и иду к ближайшим деревьям.
За мной увязывается Соня. Она продолжает жевать и прихватывает с собой несколько цветов. Вижу, как Учительница с серьезным видом вдруг наклоняется вбок на стуле и срывает оранжевый цветок. Наверное, у него вкус апельсина или мандарина.
Вблизи деревья кажутся еще более странными из-за отсутствия оттенков. Их кора выглядит самой обычной с многочисленными складками, а в стволе ближайшего дерева, как раз на уровне глаз, виднеется небольшое темное дупло. Знакомый запах щекочет ноздри, и я, не поворачивая головы, произношу:
– Шоколад.
В ту же секунду Соня, позабыв о цветах в руках, бросается к дереву и пытается отломать кусочек от ствола.
– Ой! – она поворачивается и показывает испачканные ладони.
Я поднимаюсь на цыпочки и отламываю кончик ветки с несколькими листьями. И правда – шоколад, но не черный, а молочный. А листья…
– Листья из чего? – поворачиваюсь к Семену.
– Бизе, – говорит он с набитым ртом, отчего получается что-то вроде «Бивэ!»
– Бизе? – не перестает удивляться Соня, отламывая листок.
– Ага, – кивает он. – Оно легкое, поэтому нагрузка на ствол и ветки небольшая.
– Да? – тянет девочка сладость и даже не жует ее.
– Не стойте под ветвями! – громко предупреждает Учительница.
– Почему? – спрашивает Рыжий.
Марина Яковлевна показывает рукой вверх.
– Солнце, – коротко звучит ее пояснение.
Семен сразу сникает и бормочет едва слышно:
– Нужно было про температуру не забыть.
Действительно, если еще минуту назад кора имела матовый оттенок, то сейчас там, где на нее попадают солнечные лучи, она блестит.
– Ух ты! – восклицает Катя и наклоняется к земле. Через секунду она распрямляется, сжимая что-то в пальцах.
– Жук? – удивляется Клаус, заглядывая ей через плечо.
– Нет, – она подносит «что-то» к самым глазам, а через секунду закидывает в рот. – Мармеладка!
Еще какое-то время мы носимся по поляне, ломаем хрупкую траву и срываем яркие цветы. Кто-то находит мармеладных насекомых, а Сергей, скрывшись за деревьями, появляется через несколько минут и несет что-то на вытянутых руках. Когда он подходит ближе, мы ясно видим, что это обычный торт. Девочки с веселыми криками подбегают к нему и пальцами снимают слой крема.
– Вкуснятина!
– Класс!
– Там еще грибы есть, – говорит Сергей, пытаясь спасти торт от чужих посягательств.
– Какие грибы? – переспрашивает Клаус.
– Обычные, – следует односложный ответ.
Веселые игры продолжаются, и совсем скоро мы обнаруживаем, что кусты на другом краю поляны сделаны из сладкой ваты, щедро обсыпанной легкими сахарными чипсами.
Скоро появляется Клаус. Он несет целую охапку грибов, которые выглядят именно так, как их изображают в мультфильмах: с толстыми белыми ножками и темно-коричневыми круглыми шляпками. Все, кроме Семена, тут же окружают его, и каждый забирает себе по грибу. Они оказываются из мягкого вкусного и аппетитно пахнущего бисквита с прослойкой малинового варенья внутри шляпок.
Рыжий все то время, что мы веселимся, неподвижно стоит на открытом пространстве в стороне от нас. По его напряженному лицу и прикрытым глазам мне становится ясно, что Семен плетет. Марина Яковлевна продолжает сидеть на стуле, с улыбкой наблюдая за нами и поглядывает изредка на Рыжего.
Порыв ветра срывает с деревьев листья. Мы прекращаем веселиться, когда на поляну врывается холодный ветер. Он мечется из стороны в сторону, будто ищет выход.
Облачко пара вырывается у меня изо рта, и я недоуменно оглядываюсь на остальных.
– Холодно, – передергивает плечами Катя.
– Рыжий, ты что делаешь? – громко обращается Соня к Семену.
Он ничего не отвечает и продолжает работать, а я вижу, как Учительница встает со стула и накидывает на плечи моментально появившееся в ее руках пальто. Потом садится, скидывает легкие туфли и одевает вместо них валенки. Не раздумывая, следую ее примеру, потому что от крепнущего холода уже мерзнет нос. Только вместо пальто я надеваю пуховик на синтепоне, а ноги переобуваю в теплые зимние ботинки. Спустя минуту уже все мы переодеваемся в теплую одежду.
Воздух красиво серебрится, и словно из ниоткуда начинает падать снег.
– Снег, – запоздало отмечает Катя, подставляя ладони под снежинки.
– А почему он такой… – Соня запинается, – необычный?
Действительно, с неба, где солнце закрыто тучами, идет странный снег.
– Он разноцветный! – широко улыбается Катя.
Снег падает так часто, что не сразу удается разглядеть тучи. Да, они тоже разноцветные: бледно-розовые, салатовые, голубые… Очень быстро снегопад скрывает все вокруг, и даже ближайшие деревья превращаются в смутные силуэты. Солнца не видно, но от этого лишь ненамного. становится темнее
Первый снежок летит в меня. Соня победно вскрикивает, когда он попадает мне в грудь. Через несколько секунд поляну заполняют радостные возгласы и веселые крики. Семен перестает плести и присоединяется к развлечению.
– Ой, извини! – Клаус бежит к Соне, которой секунду назад угодил снежком в лицо. – Я не хотел!
Вижу, как девочка обиженно хмурится, оттирая разноцветный снег, но через миг ее лицо светлеет, и она недоверчиво произносит:
– Мороженое?.. Ребята! Это мороженое!
На несколько секунд над поляной повисает недоуменная тишина, когда все, кроме Рыжего, пробуют на вкус падающий снег. А Семен с улыбкой глядит на нас. Ему и в самом деле удалось устроить снег из мороженого – клубничного, вишневого, смородинового, фисташкового и даже шоколадного, – когда из низкой светло-коричневой тучки посыпали такого же цвета снежные хлопья.
Марина Яковлевна позволила в этот день больше не заниматься. Я помню, как она с теплой улыбкой следила за нами и даже ела мороженое из снега, собранного в небольшую розетку. Рыжий получил «отлично» за это задание, но все же был вынужден повторить его в обычном виде, создав фантазию «несъедобную», как сказала тогда Учительница. Семен не стал придумывать ничего нового. Он сдал Марине Яковлевне сон о лесном уголке с поляной, деревьями, обязательными животными и насекомыми, точную копию которого мы еще долго со смехом и шутками вспоминали.
Первые четыре года Марина Яковлевна учила нас другому, и в те редкие моменты, когда мы были свободны от занятий, нас носило по чужим снам, как щепку в бурном потоке. Под неустанным присмотром Учительницы, конечно же. Марина Яковлевна старалась максимально ограничить подобные моменты или же специально позволяла всецело ощутить свою беспомощность в мире снов, неспособность управлять своими перемещениями в них. Время, которое предназначалось нам для сна, было строго расписано. Первые два года Учительница отводила на занятия три часа, потом – четыре, ну и в конце обучения – пять, тем самым уменьшая время отдыха-сна, доведя его к концу обучения до трех часов. Конечно же, физически наши тела отдыхали и набирались сил, но сознание продолжало работать, получать и обрабатывать информацию, поэтому не всегда успевало отдохнуть. Особенно это чувствовалось в первый год, когда мы только учились управлять им. Но со временем получить полноценный отдых удавалось действительно всего за три часа. Для этого нужно было просто отключить сознание и погрузиться в сон без сновидений.
– Не поддавайтесь своему страху, – на каждом занятии повторяла Учительница. – Что бы ни происходило, помните, что вы Плетущие, хозяева сновидений, их повелители и властители. Вашей воле подвластно многое, если не все. Помните об этом всегда и не позволяйте страху овладеть вашим сердцем. Страх – самое сильное и наиболее часто испытываемое людьми чувство. Страх – единственный ваш враг.
– А вы ничего не боитесь? – на одном из уроков ляпнул Семен. Вся группа скрестила на нем сочувствующие взгляды, потому что перебивать Учительницу означало заслужить ее чрезмерное внимание и множество вопросов касательно изучаемой темы. Хотя нельзя сказать, что мы были обделены ее вниманием. Напротив, нас было так мало, что это позволяло ей заниматься с нами практически индивидуально. Но все равно, когда Марина Яковлевна начинала проявлять чрезмерное внимание… Нет, она никогда не кричала на нас и не ругала, но этот ее пристальный спокойный взгляд светло-серых ясных глаз, под которым чувствуешь себя криворуким неумехой…
– Я рада, что ты не побоялся перебить меня и задать этот вопрос. Нет человека в мире, и я не исключение, который бы ничего не боялся.
Она встречает наши недоуменные взгляды легкой усмешкой, поскольку нам трудно представить, что Марина Яковлевна может испытывать страх.
– И чего же вы боитесь? – шалея от собственной наглости, снова спрашивает Рыжий.
– Этот вопрос не следует задавать ни одному Плетущему, – поучительно говорит Учительница.
– Почему?
– Потому что, зная страхи своего коллеги, можно получить возможность использовать их против него.
– Но зачем? – искренне удивляется Соня. – Он же Плетущий, и я тоже. Мы ведь делаем одно дело и все такое…
– Ты права, – не сразу отвечает Марина Яковлевна. – Мы делаем одно дело, по крайней мере, так и должно быть. Вы уже достаточно взрослые, чтобы понимать, что иногда возникают такие моменты, когда… – она запинается, пытаясь подобрать понятные для нас слова, – когда все меняется и происходит то, чего обычно не должно происходить.
– То есть Плетущие могут воевать между собой? – в лоб спрашивает ее Семен.
– Да, – следует короткий ответ. – Такое очень редко, но случается.
Она никогда не уходила от ответа и всегда отвечала на любые вопросы. Ни разу Марина Яковлевна не отмахивалась от неудобных или некорректных вопросов, как это делали учителя в обычных школах. Она всегда все объясняла, каким бы сложным ни был вопрос. Вообще с первых дней занятий Учительница относилась к нам как к взрослым, что было непривычно для нас, детей.
– Но мы не собираемся воевать с вами, – снова говорит Соня, оглядывая класс.
Марина Яковлевна оставляет ее слова без ответа и лишь глядит в голубое небо за окном со странным выражением на лице.
– Страхи бывают разными, – наконец она нарушает молчание. – Можно бояться какого-то человека, высоты, можно бояться всевозможных тварей, можно бояться за себя – что может что-то не получиться, – можно бояться за кого-то. Сейчас я боюсь за вас. Это ответ на твой вопрос, Семен.
Рыжий в ответ серьезно ей кивает, а Учительница тем временем продолжает:
– Настоящий Плетущий не может не бояться, потому что отсутствие страха – явление ненормальное и неправильное. Но Плетущий должен держать страх настолько глубоко, насколько это вообще возможно, чтобы он не мешал работе. Запомните: силен не тот, кто быстрее всех плетет, а тот, кто не дает своим страхам вырваться на волю.
Она снова умолкает, смотрит на нас и переводит взгляд с одного на другого. Это было впервые, когда Марина Яковлевна серьезно рассказала нам о страхах. Еще не раз мы возвращались к этому вопросу, но самый первый разговор отложился в памяти наиболее отчетливо. Хотя на самом деле была еще одна причина, по которой именно это занятие так хорошо запомнилось.
– А теперь, – Учительница глядит на Рыжего, – вы мне покажете, как усвоили технику создания снов, и первым это сделает Семен.
Снова слышатся короткие смешки, а Рыжий поднимается из-за парты, краснеет, отчего веснушки на его лице становятся почти незаметными. Он проходит к доске.
– Ты готов? – строго спрашивает Марина Яковлевна, но глаза ее смеются.
– Готов, – привычно отвечает он, переминаясь с ноги на ногу.
– Тогда начинай.
Семен прикрывает глаза и неслышно шевелит губами, проговаривая последовательность необходимых действий. Никто не слышит, что он шепчет, но мы все прекрасно знаем алгоритм, поэтому без труда читаем по его губам: «Небо, солнце, облака, земля, деревья, трава…» Это продолжается около десяти минут, но никто не прерывает тишину. Все понимают, что любой посторонний звук может нарушить концентрацию нашего друга, и тогда ему придется начинать все заново.
Наконец, спустя какое-то время он открывает глаза и еле слышно роняет:
– Все.
Семен скользящим движением шагает к двери, будто держит полный до краев таз и опасается расплескать воду. Он останавливается, переводит дыхание, оглядывается сначала на Учительницу, потом на нас, и по его взгляду становится ясно: сейчас что-то будет. Что это «что-то», я совершенно не представляю, но с веселым предвкушением ожидаю, когда Марина Яковлевна скажет: «Вперед!» Судя по ее недоверчивому взгляду, она тоже почувствовала какой-то подвох, но все же говорит:
– Вперед, открывай!
Уже откровенно ухмыляясь, Семен толкает дверь, а мы подаемся вперед, пытаясь рассмотреть, что создал наш друг.
Учительница спокойно проходит к двери, выглядывает за нее, проверяя наличие угрозы или опасности. Затем она поворачивается к нам. Как бы ни был весел Семен, но он с заметным напряжением ожидает вердикта.
– Проходите, – не поворачивая к нам головы, произносит Марина Яковлевна и шагает за порог.
В тот же миг Рыжий широко улыбается. Он заметно расслабляется, потому что Учительница стабилизирует новосозданную фантазию, войдя в нее.
Первой у выхода оказывается Соня – ее парта находится к двери ближе всех. Я слышу изумленный вздох, едва девочка переступает порог. Сразу за ней следует Клаус, за ним к двери одновременно подбегают Катя и Сергей.
– Что ты там начудил? – спрашиваю Семена.
– Увидишь, – заговорщицки подмигивает он мне.
А я уже слышу разноголосые восклицания за дверью, где скрылись ребята, их радостные и удивленные возгласы. Не мешкая более, шагаю к выходу, выглядываю в дверной проем и замираю в немом изумлении.
– Ну как? – слышу я рядом его довольный голос.
– Что это? – отвечаю не в состоянии осознать, где оказался.
– Это моя фантазия, – слышится гордый ответ.
Ничего больше не говорю, потому что всецело поглощен созерцанием удивительного места. Первое ощущение, которое у меня возникает, – будто я попал в мультфильм, такие яркие, четкие и бескомпромиссные цвета царят в этом мире. Трава на поляне, куда выходит дверь из класса, как и листва деревьев поодаль, ярко зеленеет. Древесные стволы видятся в ровном коричневом цвете. Единственное, что кажется обычным, – небо и солнце на нем. Еще меня поражают цветы с бутонами самых разных оттенков – белых, желтых, красных, синих. Будто я попал в мир, нарисованный ребенком с помощью фломастеров.
– Кто уже понял, в чем дело? – спрашивает Марина Яковлевна, усаживаясь на стул.
– Нет живности, – сразу отвечает Соня.
– Правильно, – кивает Учительница, – а еще?
В самом деле, вокруг царит полная тишина. Особенно теперь, когда мы напряженно всматриваемся и вслушиваемся в окружающее пространство в поисках того, о чем спрашивает Марина Яковлевна.
– Все яркое какое-то, – негромко роняет Клаус.
– Верно, а почему? – снова спрашивает Учительница.
– Ветер есть, – говорю я, – но вокруг тихо. Не слышно, как листья шумят.
– Уже лучше, – подбадривает она.
В воздухе витают знакомые ароматы, на которые я не сразу обращаю внимание, а потом понимаю, что пахнет выпечкой. Шумно втягиваю носом воздух, пытаясь определить направление, откуда так аппетитно пахнет, и шагаю с пятачка голой земли у двери. Я останавливаюсь, сделав несколько шагов, и в недоумении смотрю на траву – что-то хрустнуло у меня под ногами. Делаю шаг в сторону. Снова хрустит. Спешно и удивленно оборачиваюсь, не в силах понять, что может издавать такие звуки – в траве нет ничего, что могло бы так хрустеть.
– Что это? – удивляется Соня, делая ко мне шаг и провоцируя появление такого же хруста.
– Трава, – догадываюсь я и обращаюсь к Рыжему, который с нескрываемым удовольствием наблюдает за нами: – Что с ней?
В ответ он лишь невозмутимо пожимает плечами, будто предлагая мне самому выяснить, что не так с травой. Я сажусь на корточки и провожу рукой по зеленой растительности.
– Она твердая, – в некотором замешательстве говорю я и ломаю несколько узких ярко-зеленых листьев. Они с хрустом крошатся. Уже догадываясь, в чем дело, подношу к лицу эти крошки и осторожно внюхиваюсь. Соня приседает и ломает несколько зеленых листьев. Кончиком языка пробую на вкус сорванную зелень и поднимаю лицо к Семену.
– Что это? – спрашиваю его, чувствуя во рту сладость.
– Глазурь, – он еле сдерживается, чтобы не засмеяться.
– Что? – почти одновременно вопрошают остальные ребята, внимательно следящие за мной. Спустя секунду они уже сами ломают траву и пробуют ее на вкус. Ясно теперь, почему под ногами так хрустело.
– И что, здесь все из глазури? – спрашивает Соня.
– Нет, – ухмыляется Рыжий.
– А из чего еще?
– Сами пробуйте, – коротко смеется он, шагает по траве, наклоняется, срывает какой-то синий цветок и начинает его жевать. Под нашими удивленными взглядами он веселится еще больше и с насмешкой следит, как мы повторяем его действия, срывая ближайшие цветы. Смотрю, как Соня нюхает желтый цветок, довольно улыбается и откусывает от него кусочек.
– Лимонная тянучка, – говорит она.
– У меня – вишневая! – восклицает Катя.
– А у меня – клубничная, – моргает Клаус.
Сергей не говорит ничего, а лишь увлеченно жует синие лепестки.
– А ты чего? Попробуй! – обращается ко мне Семен.
– Угу, – роняю я и иду к ближайшим деревьям.
За мной увязывается Соня. Она продолжает жевать и прихватывает с собой несколько цветов. Вижу, как Учительница с серьезным видом вдруг наклоняется вбок на стуле и срывает оранжевый цветок. Наверное, у него вкус апельсина или мандарина.
Вблизи деревья кажутся еще более странными из-за отсутствия оттенков. Их кора выглядит самой обычной с многочисленными складками, а в стволе ближайшего дерева, как раз на уровне глаз, виднеется небольшое темное дупло. Знакомый запах щекочет ноздри, и я, не поворачивая головы, произношу:
– Шоколад.
В ту же секунду Соня, позабыв о цветах в руках, бросается к дереву и пытается отломать кусочек от ствола.
– Ой! – она поворачивается и показывает испачканные ладони.
Я поднимаюсь на цыпочки и отламываю кончик ветки с несколькими листьями. И правда – шоколад, но не черный, а молочный. А листья…
– Листья из чего? – поворачиваюсь к Семену.
– Бизе, – говорит он с набитым ртом, отчего получается что-то вроде «Бивэ!»
– Бизе? – не перестает удивляться Соня, отламывая листок.
– Ага, – кивает он. – Оно легкое, поэтому нагрузка на ствол и ветки небольшая.
– Да? – тянет девочка сладость и даже не жует ее.
– Не стойте под ветвями! – громко предупреждает Учительница.
– Почему? – спрашивает Рыжий.
Марина Яковлевна показывает рукой вверх.
– Солнце, – коротко звучит ее пояснение.
Семен сразу сникает и бормочет едва слышно:
– Нужно было про температуру не забыть.
Действительно, если еще минуту назад кора имела матовый оттенок, то сейчас там, где на нее попадают солнечные лучи, она блестит.
– Ух ты! – восклицает Катя и наклоняется к земле. Через секунду она распрямляется, сжимая что-то в пальцах.
– Жук? – удивляется Клаус, заглядывая ей через плечо.
– Нет, – она подносит «что-то» к самым глазам, а через секунду закидывает в рот. – Мармеладка!
Еще какое-то время мы носимся по поляне, ломаем хрупкую траву и срываем яркие цветы. Кто-то находит мармеладных насекомых, а Сергей, скрывшись за деревьями, появляется через несколько минут и несет что-то на вытянутых руках. Когда он подходит ближе, мы ясно видим, что это обычный торт. Девочки с веселыми криками подбегают к нему и пальцами снимают слой крема.
– Вкуснятина!
– Класс!
– Там еще грибы есть, – говорит Сергей, пытаясь спасти торт от чужих посягательств.
– Какие грибы? – переспрашивает Клаус.
– Обычные, – следует односложный ответ.
Веселые игры продолжаются, и совсем скоро мы обнаруживаем, что кусты на другом краю поляны сделаны из сладкой ваты, щедро обсыпанной легкими сахарными чипсами.
Скоро появляется Клаус. Он несет целую охапку грибов, которые выглядят именно так, как их изображают в мультфильмах: с толстыми белыми ножками и темно-коричневыми круглыми шляпками. Все, кроме Семена, тут же окружают его, и каждый забирает себе по грибу. Они оказываются из мягкого вкусного и аппетитно пахнущего бисквита с прослойкой малинового варенья внутри шляпок.
Рыжий все то время, что мы веселимся, неподвижно стоит на открытом пространстве в стороне от нас. По его напряженному лицу и прикрытым глазам мне становится ясно, что Семен плетет. Марина Яковлевна продолжает сидеть на стуле, с улыбкой наблюдая за нами и поглядывает изредка на Рыжего.
Порыв ветра срывает с деревьев листья. Мы прекращаем веселиться, когда на поляну врывается холодный ветер. Он мечется из стороны в сторону, будто ищет выход.
Облачко пара вырывается у меня изо рта, и я недоуменно оглядываюсь на остальных.
– Холодно, – передергивает плечами Катя.
– Рыжий, ты что делаешь? – громко обращается Соня к Семену.
Он ничего не отвечает и продолжает работать, а я вижу, как Учительница встает со стула и накидывает на плечи моментально появившееся в ее руках пальто. Потом садится, скидывает легкие туфли и одевает вместо них валенки. Не раздумывая, следую ее примеру, потому что от крепнущего холода уже мерзнет нос. Только вместо пальто я надеваю пуховик на синтепоне, а ноги переобуваю в теплые зимние ботинки. Спустя минуту уже все мы переодеваемся в теплую одежду.
Воздух красиво серебрится, и словно из ниоткуда начинает падать снег.
– Снег, – запоздало отмечает Катя, подставляя ладони под снежинки.
– А почему он такой… – Соня запинается, – необычный?
Действительно, с неба, где солнце закрыто тучами, идет странный снег.
– Он разноцветный! – широко улыбается Катя.
Снег падает так часто, что не сразу удается разглядеть тучи. Да, они тоже разноцветные: бледно-розовые, салатовые, голубые… Очень быстро снегопад скрывает все вокруг, и даже ближайшие деревья превращаются в смутные силуэты. Солнца не видно, но от этого лишь ненамного. становится темнее
Первый снежок летит в меня. Соня победно вскрикивает, когда он попадает мне в грудь. Через несколько секунд поляну заполняют радостные возгласы и веселые крики. Семен перестает плести и присоединяется к развлечению.
– Ой, извини! – Клаус бежит к Соне, которой секунду назад угодил снежком в лицо. – Я не хотел!
Вижу, как девочка обиженно хмурится, оттирая разноцветный снег, но через миг ее лицо светлеет, и она недоверчиво произносит:
– Мороженое?.. Ребята! Это мороженое!
На несколько секунд над поляной повисает недоуменная тишина, когда все, кроме Рыжего, пробуют на вкус падающий снег. А Семен с улыбкой глядит на нас. Ему и в самом деле удалось устроить снег из мороженого – клубничного, вишневого, смородинового, фисташкового и даже шоколадного, – когда из низкой светло-коричневой тучки посыпали такого же цвета снежные хлопья.
Марина Яковлевна позволила в этот день больше не заниматься. Я помню, как она с теплой улыбкой следила за нами и даже ела мороженое из снега, собранного в небольшую розетку. Рыжий получил «отлично» за это задание, но все же был вынужден повторить его в обычном виде, создав фантазию «несъедобную», как сказала тогда Учительница. Семен не стал придумывать ничего нового. Он сдал Марине Яковлевне сон о лесном уголке с поляной, деревьями, обязательными животными и насекомыми, точную копию которого мы еще долго со смехом и шутками вспоминали.
Глава 4
В классе, к нашему огромному удивлению, до сих пор не появилась Марина Яковлевна. Вообще-то мы уже привыкли, что она может задержаться, но не так же долго! Часов в классе нет. Их не бывает и во снах, где мы плетем. Однако наше обостренное и тренированное чувство времени подсказывает, что Учительница опаздывает на урок как минимум на полчаса. Разговоры и короткие фразы учеников становятся громче, и в тот момент, когда двери открываются, в помещении стоит настоящий гомон. Шум моментально стихает, едва в дверном проеме появляется Марина Яковлевна.
– Здравствуйте, дети, – говорит она и сразу обращается к Рыжему, – Семен, будь так добр, помоги.
Мальчик вскакивает из-за парты и через секунду оказывается рядом с ней.
– Открой, пожалуйста, вторую створку, – просит Марина Яковлевна.
Семен удивленно таращится за дверь, но делает то, о чем просит Учительница. Он щелкает замками второй дверной створки сверху и снизу и распахивает ее наружу.
– Спасибо. А теперь закати это в класс.
– Хорошо, – Рыжий даже не смотрит на нее. Он скрывается за дверью, и спустя несколько секунд мы видим, как нечто «вплывает» в дверной проем. Проносится удивленный шепот, на который Марина Яковлевна не обращает внимания.
Пыхтя и отдуваясь, появляется и Семен, толкающий что-то большое, похожее на шкаф или просто вытянутый ящик. Но, что именно это такое, мы не видим – оно скрыто от наших взоров светло-зеленой накидкой. Колесики, на которых катится ЭТО, жалобно скрипят, а Марина Яковлевна говорит:
– Достаточно, Семен. Спасибо. Можешь сесть на место.
Он что-то бурчит в ответ, отдуваясь, и проходит к своей парте. Учительница сперва закрывает створку, и замки на ней щелкают сами по себе, потом – саму дверь, и только после этого поворачивается к нам. А Рыжий удивленно пялится на то, как Учительница, не касаясь, щелкнула замками на створке. Соня за соседней партой коротко смеется и отпускает какую-то шутку.
– Ну не будет же она сама заталкивать эту телегу в класс, – бурчит в ответ Рыжий.
– Сегодня, – произносит Марина Яковлевна, становясь рядом с непонятным высоким предметом, скрытым от наших взглядов накидкой, – мы начинаем новую тему.
Тишина. Ни звука не раздается в ответ. С тех пор как мы начали изучать оружие, прошло два года, и мы до сих пор продолжаем тренировки, связанные как с его «воспроизведением», так и со стрельбой. Ко мне уже прочно прицепилось прозвище Оружейник, но я не придаю этому особого значения. Во всяком случае Оружейник лучше, чем Толстый или Кучерявый. Параллельно с оружием в прошлом году мы начали изучать психологию, которая никому особо не нравится. Но Учительница говорит, что настоящий Плетущий должен досконально разбираться во всех тонкостях человеческой природы, уметь быстро распознавать страхи и скрытые фобии, от которых люди сами же и страдают. Естественно, мы жаждем стать настоящими Плетущими, поэтому с ответственностью и старанием изучаем тему. Хотя, нужно сказать, ответственность и желание имеют мало общего, поэтому Марине Яковлевне временами приходится заставлять нас учиться. На фоне этого предмета упражнения с оружием, по крайней мере для меня, – настоящая отдушина.
Учительница выдерживает паузу, приковывая к себе и без того жадное внимание, и произносит:
– Новая тема носит название «Твари», – и с этими словами резким движением сдергивает накидку с громоздкого и габаритного предмета.
Признаться, после этих слов я ожидаю увидеть какого-нибудь монстра или страшилище. Но каково же мое изумление, когда я вижу самого обычного человека, заключенного в железную клетку. Это взрослый мужчина, который по возрасту годится нам в отцы. Он одет в строгий костюм, сиреневую рубашку, похожую на женскую, и несуразный, на мой взгляд, белый галстук. В руке он держит пухлый и даже на вид тяжелый коричневый портфель.
Едва спадает накидка, как он, гневно сверкая глазами, выкрикивает в нашу сторону:
– Вы что делаете?! Да вы хоть знаете, с кем связались? Я вам такое устрою! Вы ответите за произвол! Я буду жаловаться! Я…
– Молчать, – спокойно произносит Марина Яковлевна, даже не глядя в его сторону, а мы впервые слышим незнакомые нотки в ее голосе – злые и повелевающие.
Сначала я думаю, что незнакомец ее не услышит, так громко он вопит и так негромко произносит единственное слово Учительница. Но я ошибаюсь. Мужчина осекается на полуслове и буквально затыкается, так и не закончив предложение. Он с явным испугом следит за Мариной Яковлевной, в то время как она так и не удостаивает его взглядом. Перемена в поведении настолько разительна, что удивление от этого перевешивает изумление и шок, которые мы испытываем, когда видим заключенного в плен железной клетки, как какого-то зверя, человека.
– Без разрешения говорить запрещается.
Признаться, от тона, которым сказаны эти слова, у меня по спине пробегает нехороший холодок, а Соня передергивает плечами. Учительница наконец поворачивает голову к пленнику, и их глаза встречаются.
Человек в клетке после брошенной ему приказной фразы испуганно пятится, пока не упирается в железные прутья спиной. Он глядит на Марину Яковлевну, не отрываясь, и мне кажется, что вот-вот заплачет от страха. Учительница отпускает его взглядом, отведя глаза в сторону, и в тот же миг пленник без сил опускается на пол. Кожа на его лице покрыта бисеринками пота, а враз побледневшие губы заметно дрожат.
Не уверен, что меня сейчас удивляет больше: заточение человека в клетке, поведение Марины Яковлевны или реакция незнакомца на ее слова. По лицам друзей вижу, что и они чрезмерно удивлены и поражены происходящим.
А Марина Яковлевна тем временем обводит взглядом класс – самым обычным, привычным и ни капельки не пугающим. Таким, каким она всегда смотрит на нас.
– Здравствуйте, дети, – говорит она и сразу обращается к Рыжему, – Семен, будь так добр, помоги.
Мальчик вскакивает из-за парты и через секунду оказывается рядом с ней.
– Открой, пожалуйста, вторую створку, – просит Марина Яковлевна.
Семен удивленно таращится за дверь, но делает то, о чем просит Учительница. Он щелкает замками второй дверной створки сверху и снизу и распахивает ее наружу.
– Спасибо. А теперь закати это в класс.
– Хорошо, – Рыжий даже не смотрит на нее. Он скрывается за дверью, и спустя несколько секунд мы видим, как нечто «вплывает» в дверной проем. Проносится удивленный шепот, на который Марина Яковлевна не обращает внимания.
Пыхтя и отдуваясь, появляется и Семен, толкающий что-то большое, похожее на шкаф или просто вытянутый ящик. Но, что именно это такое, мы не видим – оно скрыто от наших взоров светло-зеленой накидкой. Колесики, на которых катится ЭТО, жалобно скрипят, а Марина Яковлевна говорит:
– Достаточно, Семен. Спасибо. Можешь сесть на место.
Он что-то бурчит в ответ, отдуваясь, и проходит к своей парте. Учительница сперва закрывает створку, и замки на ней щелкают сами по себе, потом – саму дверь, и только после этого поворачивается к нам. А Рыжий удивленно пялится на то, как Учительница, не касаясь, щелкнула замками на створке. Соня за соседней партой коротко смеется и отпускает какую-то шутку.
– Ну не будет же она сама заталкивать эту телегу в класс, – бурчит в ответ Рыжий.
– Сегодня, – произносит Марина Яковлевна, становясь рядом с непонятным высоким предметом, скрытым от наших взглядов накидкой, – мы начинаем новую тему.
Тишина. Ни звука не раздается в ответ. С тех пор как мы начали изучать оружие, прошло два года, и мы до сих пор продолжаем тренировки, связанные как с его «воспроизведением», так и со стрельбой. Ко мне уже прочно прицепилось прозвище Оружейник, но я не придаю этому особого значения. Во всяком случае Оружейник лучше, чем Толстый или Кучерявый. Параллельно с оружием в прошлом году мы начали изучать психологию, которая никому особо не нравится. Но Учительница говорит, что настоящий Плетущий должен досконально разбираться во всех тонкостях человеческой природы, уметь быстро распознавать страхи и скрытые фобии, от которых люди сами же и страдают. Естественно, мы жаждем стать настоящими Плетущими, поэтому с ответственностью и старанием изучаем тему. Хотя, нужно сказать, ответственность и желание имеют мало общего, поэтому Марине Яковлевне временами приходится заставлять нас учиться. На фоне этого предмета упражнения с оружием, по крайней мере для меня, – настоящая отдушина.
Учительница выдерживает паузу, приковывая к себе и без того жадное внимание, и произносит:
– Новая тема носит название «Твари», – и с этими словами резким движением сдергивает накидку с громоздкого и габаритного предмета.
Признаться, после этих слов я ожидаю увидеть какого-нибудь монстра или страшилище. Но каково же мое изумление, когда я вижу самого обычного человека, заключенного в железную клетку. Это взрослый мужчина, который по возрасту годится нам в отцы. Он одет в строгий костюм, сиреневую рубашку, похожую на женскую, и несуразный, на мой взгляд, белый галстук. В руке он держит пухлый и даже на вид тяжелый коричневый портфель.
Едва спадает накидка, как он, гневно сверкая глазами, выкрикивает в нашу сторону:
– Вы что делаете?! Да вы хоть знаете, с кем связались? Я вам такое устрою! Вы ответите за произвол! Я буду жаловаться! Я…
– Молчать, – спокойно произносит Марина Яковлевна, даже не глядя в его сторону, а мы впервые слышим незнакомые нотки в ее голосе – злые и повелевающие.
Сначала я думаю, что незнакомец ее не услышит, так громко он вопит и так негромко произносит единственное слово Учительница. Но я ошибаюсь. Мужчина осекается на полуслове и буквально затыкается, так и не закончив предложение. Он с явным испугом следит за Мариной Яковлевной, в то время как она так и не удостаивает его взглядом. Перемена в поведении настолько разительна, что удивление от этого перевешивает изумление и шок, которые мы испытываем, когда видим заключенного в плен железной клетки, как какого-то зверя, человека.
– Без разрешения говорить запрещается.
Признаться, от тона, которым сказаны эти слова, у меня по спине пробегает нехороший холодок, а Соня передергивает плечами. Учительница наконец поворачивает голову к пленнику, и их глаза встречаются.
Человек в клетке после брошенной ему приказной фразы испуганно пятится, пока не упирается в железные прутья спиной. Он глядит на Марину Яковлевну, не отрываясь, и мне кажется, что вот-вот заплачет от страха. Учительница отпускает его взглядом, отведя глаза в сторону, и в тот же миг пленник без сил опускается на пол. Кожа на его лице покрыта бисеринками пота, а враз побледневшие губы заметно дрожат.
Не уверен, что меня сейчас удивляет больше: заточение человека в клетке, поведение Марины Яковлевны или реакция незнакомца на ее слова. По лицам друзей вижу, что и они чрезмерно удивлены и поражены происходящим.
А Марина Яковлевна тем временем обводит взглядом класс – самым обычным, привычным и ни капельки не пугающим. Таким, каким она всегда смотрит на нас.