Максим Шахов. Мы те, которых нет

   – В горах работали. И город отработаем, – не колеблясь согласился Роб идти со мной дальше.
   – Лишь бы на пользу шло, – кивнул Шатун.
   Мамонт и Гром отказались. У них семьи. Им было что терять.
   – Те, кто отказывается защищать чужие семьи, рискуют своей, – сказал напоследок Роб.
   Роб и Шатун стали надежным ядром моей группы контртеррора. В наблюдении они толк знали. Если Роб был просто квалифицированным наблюдателем, то Шатун являлся разведчиком от Бога. Он умел растворяться на местности, будь то хоть город, хоть лес, хоть солончаки, сбросить его с «хвоста» было нереально.
   Таскали они Глица аккуратненько, с учетом того, что они не единственные, кто может за ним следить. Но других топтунов не засекли.
   Глиц эти дни ни с кем не встречался. Мудрил дома с какими-то емкостями и колбами.
   – Кажется, делает взрывчатку, – предположил Роб.
   А потом грянул этот митинг. Объект засуетился. Покинул логово. Устремился в центр Москвы.
   И вот теперь он постоял с минуту и дернулся в сторону толпы. Я взял мобильник, работающий сейчас в режиме рации:
   – Роб, прикажи полицейским досмотреть объект. Пусть отведут в скверик, к арке. И не больше двух человек. Остальные пускай отвернутся и не слишком усердствуют.
   – Понял.
   Я видел, как Роб подошел к полицейским, деловито махнул документом прикрытия – ксивой «ФСБ России». И сержант с прапорщиком ринулись к Глицерину.
   Я напрягся в ожидании, что сейчас рванет взрывное устройство. Но обошлось.
   Пухленького экстремиста отвели в сторону, к вытоптанному газончику у арки двухэтажного дома. Я подошел так близко, что мог слышать разговор.
   – Что у вас в руках? – спросил прапорщик.
   – Книги. Я оппозиционер. Как в любом цивилизованном обществе могу распространять литературу.
   Прапорщик потянулся к пачке книг.
   – Вы не имеете права! – взвизгнул Глицерин.
   Прапорщик вырвал у него пачку, взвесил в руке и отметил:
   – Тяжеловато.
   – Осторожнее, – прошипел Глицерин. – Сейчас…
   – Что?
   Глицерин сдулся. Но вдруг расправил плечи и истошно завизжал:
   – Полицаи беспредельничают! Спасайте!
   Толпа, которая текла мимо, заволновалась. Несколько человек дернулись к месту разборки.
   Глицерин рванулся, но сержант схватил его за шиворот, сграбастал в охапку и обрушил увесистое тело на асфальт.
   – Помогите! Полицаи убивают!!!
   В толпе уже сформировалась группа поддержки из молодых ребят и истеричных теток с плакатами. Полицейские подтянулись, перегораживая им дорогу.
   Прапорщик начал развязывать стопку.
   – Да осторожнее, – прохрипел Глицерин.
   Полицейский что-то понял, потянулся за рацией.
   Возбужденные демонстранты напирали:
   – За что парня бьете!
   – Псы цепные!
   – Прошу не нарушать порядок и не препятствовать работе! – убеждал полицейский майор, сдерживающий толпу.
   Сержант рывком помог подняться Глицерину и завел ему руку за спину.
   Пора!
   Я стремительно рванулся вперед, плечом сшиб прапорщика. Подсечка – сержант тоже на асфальте.
   – Быстрей, Глиц, быстрей! – Я рванул за руку «пингвина».
   Эти места я знал хорошо.
   Через арку трехэтажного желтого дома девятнадцатого века мы вбежали в тесный дворик, заваленный коробками и мусором, – тут планировался капремонт. Вон дверь подъезда, через него можно выскочить в соседний дворик и углубиться в местные катакомбы так, что ни одна легавая след не удержит.
   – Шевелись, малахольный! – Я подтолкнул Глицерина.
   Дверь открыта. Мы заскочили в подъезд. Я заблокировал дверь удачно повернувшейся шваброй. Теперь на второй этаж. Окно на козырек выбито.
   – Лезь!
   – Я… – заблеял Глицерин.
   – Лезь, индюк!.. Теперь прыгай!
   – Ноги сломаю!
   – Полицаи тебе все равно их оторвут. Прыгай!
   И он прыгнул. Ничего не повредил – внизу оказалась кучка песка.
   Дальше мы преодолели переулок, пару двориков.
   – Майку переодень, навыворот! – велел я, остановившись.
   – Я… Я… – Глицерин тщетно пытался перевести дыхание. У него был вид человека, твердо решившего скончаться на месте.
   – Быстрей!
   Глицерин стянул майку, обнажив жирное, в складках белое тело. И натянул наизнанку майку – похабно, но сгодится. Главное, не видно приметной надписи.
   Мы добрались до метро. В переходе торговали по дешевке разными шмотками, и я купил Глицерину майку с надписью «Я люблю пиво и раков», а себе – с изображением медведя в ушанке. Смотрелись мы теперь колоритно.
   Вышли на станции «Кожуховская», где вечное столпотворение рядом с рынком запчастей. Глицерин остановился, упрямо набычился.
   – Ты кто? – Глаза у него были испуганные и слегка безумные. – Ты зачем меня вытянул?
   – Ты чего, не помнишь?
   – Нет! – визгливо воскликнул Глицерин.
   – Что-то ты какой-то… – Я покачал головой, состроив презрительную мину.
   – Какой?
   – Да никакой. Голодный, потрепанный, злой. Пошли, горло смочим, – кивнул я на пивной бар. – Стресс надо залить.
   – С деньгами не очень, – потупился Глицерин.
   – У идейных всегда не очень с деньгами. Угощаю.
   В кафешке класса «забегаловка вульгарис» мы устроились в уголке. В зале было многолюдно и шумно. Пиво принесли сразу.
   – Ты совсем опух, Глиц? – процедил я. – Мы с тобой у Паука тусили.
   Мы действительно встречались у некоего авторитетного деятеля по кличке Паук. Глицерин меня помнил плохо. Я его помнил хорошо. Я вообще много чего помню. Память у меня феноменальная. В ней держатся бесчисленные Абдулвалиды и Хаттабы, Хамиды и Магомеды, нацики и ваххабиты, гринписовцы и футбольные фанаты – послужной список каждого в любой момент готов был всплыть в моем сознании. Их отношения, семьи, слабости. А также эмиссары и террористы, цэрэушники и представители МИ-6, которые кормили с руки всю эту сволочь. Это моя жизнь, мое жизненное пространство. В этом мире я демон. Невидимая и незримая сила, которая рушит планы и сметает врагов.
   – Ну что, забыл? – хмыкнул я. – Ты мне еще что-то там про ядерную войну втирал.
   – Про какую войну?
   – Что лучше ядерная война, чем это прозябание.
   – Я и сейчас так считаю.
   – Суров ты, брат. Кстати, я Чак.
   – Чак, – прицокнул Глицерин. – Тот самый?.. Помню.
   – Вот и отлично. – Я поднял кружку. – За неожиданные встречи.
   – За встречу. – Глицерин сделал богатырский глоток, и я понял, что одной кружкой мы не обойдемся. На халяву такие захребетники готовы выпить цистерну, бочонок и маленький наперсток.
   – Чего у тебя в книгах было? – спросил я.
   – Ничего, – насупился Глицерин.
   – Свистеть в лесу будешь.
   – Так, хлопушка. Звуковое сопровождение митинга.
   – Грамм на двести тротила? Угадал?.. И за каким хером?
   – Так надо, Чак. Так надо… Или ты девочкой стал, что громких звуков боишься?
   – Ты за слова готов ответить, пончик? – Я сжал кружку с таким видом, что готов опустить ему на голову.
   – Да не кипятись, – отпрянул Глицерин и с готовностью добавил: – Беру слова обратно.
   – Я из-за тебя рисковал. А ты мне что говоришь, чучело огородное?
   – Замнем, Чак. Я же извинился.
   – Тогда живи. Пока живи.
   – Ты-то как? – поспешил перевести разговор Глицерин на другую тему. – При делах?
   – С какой целью интересуешься?
   – Да ни с какой.
   – Это радует. – Я потерял интерес к разговору. – Еще по одной пива – и на боковую. Хрена с тобой тереть.
   Опрокинули еще по кружке, закушали сухариками и орешками.
   – Значит, ты до сих пор фейерверки мастыришь? – бросил я.
   – Ну… В общем… В общем, да.
   – Могу тебе заказать хлопушки?
   – Можешь. Ты можешь… Потому что ты Чак. И у тебя репутация.
   – Телефон оставь.
   – Пиши. – Глиц надиктовал уже знакомый мне номер. Я ответил тем же.
   Потом я посмотрел счет, бросил на стол купюры и поднялся со словами:
   – Давай, Глиц, не кашляй… И на улицу реже показывайся. Думаю, тебя будут искать.
   – А тебя?
   – И меня. И помни – подставился я из-за тебя. Так что ты мне должен.
   – Слушай, Чак. А если… – Глицерин задумался. Хотел что-то сказать, но так и не собрался.
   – Звони, Глиц, – на прощание сказал я. – Пропустим еще по кружечке.

* * *

   «КамАЗ» вылетел на встречную полосу на Щелковском шоссе и снес представительский «БМВ» с блатными номерами – тремя семерками.
   Шикарная машина вмиг превратилась в уродливую жестянку с запечатанными в ней двумя человеческими телами, из которых уходила жизнь. «Скорая помощь» прибыла через одиннадцать минут и помочь никому не могла.
   Водитель «КамАЗа» целехоньким выбрался из кабины и сел в автомашину «Лада Калина». На сиденье грузовика остались логотип «Альянса действия» и привычное воззвание, позже продублированное в Интернете: «Не стало еще одного пса воровского режима».
   Этим самым псом был начальник управления по борьбе с организованной преступностью и экстремизмом МВД России генерал-лейтенант полиции Свальнев.
   Через день взорвали машину вице-губернатора Смоленской области, когда тот собрался в деревню к родителям. В области народ его уважал как своего в доску, не засланного, не коррупционера – редкий тип народного чиновника. Похороны вылились в митинг против террора, который попытались оседлать представители оппозиции, но были с позором изгнаны.
   – Вы пособники бандитов! Вас надо отправить лес рубить, сучьи дети! – кричал на митинге оратор из работяг, когда его коллеги пинками гнали толпу «синеленточников», среди которых по гламурным одежкам угадывались московские эмиссары.
   В кабинете на проспекте Вернадского совещалось руководство «НК». Отсутствовал только бывший альфовец генерал Юрасин.
   Атмосфера была тяжелая. Тучи, сгустившиеся над страной, не обошли и этот кабинет.
   – Думаю, нет необходимости напоминать о сложившейся ситуации. – Генерал Панасенко сдерживался, чтобы не ввернуть крепкое словцо. – За последние две недели семнадцать терактов. Все идет по нарастающей, худшие прогнозы подтверждаются.
   – А жертвы? – произнес Куратор. – Есть хоть какая-то система?
   – Никакой! Лупят по площадям. Бьют по гос-аппарату, борются с «чиновниками-эксплуататорами». Мол, чтобы ни один оккупант не чувствовал себя спокойно. Действуют безнаказанно.
   – Один теракт предотвращен, – вставил словечко Гаврилов.
   – Вы имеете в виду того бомбиста в Москве? – приподнял бровь генерал.
   – Он пытался пронести самодельное взрывное устройство, эквивалентное двумстам граммам тротила, на митинг на Дурасовской.
   – И где сейчас этот взрывник?
   – Упустили сотрудники полиции.
   – Зачем тогда мы ставим на каждом квадратном метре по держиморде? Как он ушел?
   – Его страховали, – пояснил Гаврилов.
   Куратор хотел вставить, что работа ведется, и это усилиями его людей удалось предотвратить теракт. Но что-то остановило его.
   – Теперь мы уже не сомневаемся, что события и дальше будут идти по нарастающей, – жестко произнес Панасенко. – И на черта тогда создали ваши сектора?! Где ваши ниндзя?.. Зачем мы тратим народные деньги и нарушаем все мыслимые законы? Чтобы обеспечить государственную безопасность. Расшифровываю – безопасность государства. Не чиновников, не дворника тетю Машу. А государства. Это высшая ценность. Потому что без государства не будет ни чиновника, ни тети Маши. Ни нас.
   – У нашей службы немалые заслуги, – произнес Гаврилов.
   Он был прав. За «НК» длинная череда предотвращенных терактов, уничтоженных рядовых террористов, лидеров терроргрупп и полевых командиров, а также случайно попавшихся под горячую руку граждан – куда ж без этого. Группы контр-террора прекрасно зарекомендовали себя и на Кавказе, и в регионах. Сейчас же начали буксовать в столице, в самом сердце России, когда они были больше всего нужны.
   – Прошлое в прошлом, – отрезал Панасенко. – А будущее… Покажите, на что способны.
   Тут в кабинете будто стало теснее – в нем возникла громада бывшего альфовца генерал-майора Юрасина. Он вошел энергичным, бодрым шагом. Поздоровался четко, по-военному:
   – Здравия желаю. Прошу прощения за опоздание.
   – Причины уважительные? – сухо осведомился Панасенко.
   – Мы нашли базу «Альянса» в Подмосковье. Там склад оружия. Боевики готовятся к акциям. Сегодня ночью и накроем.
   Куратор испытал мимолетный укол ревности. Почему не его ребята вышли на них? Но тут же это чувство ушло. Его захватил привычный азарт охотничьей собаки, вышедшей на след.
   – Будьте осторожны при проведении захвата, – напутствовал Панасенко.
   – Не подведем. – Юрасин сжал кулачище.
   – Сами вперед не лезьте, знаю я вас. Постарайтесь хоть кого-то взять живым.
   – Не соскочат, мазурики. – Юрасин рубанул ладонью…

* * *

   Операция была подготовлена с размахом. В высоте парил невидимый взгляду беспилотник, передававший в режиме онлайн картинки объекта. В трех минутах подлета стоял в готовности вертолет Ка-226.
   На подходах разведчики незаметно расставили видеокамеры, и теперь в штабной машине на экранах можно было увидеть объект со всех сторон. Окраина поселка в стороне от Подольска, бывший совхоз, чьи земли растащили под коттеджи. Территория за высоким забором, где-то соток тридцать. Двухэтажный коттедж, из красного кирпича, стандартный. По периметру несколько видео-камер. Объект штурма…
   – Доложите о готовности? – приказал по рации генерал Юрасин. В полутьме штабного микроавтобуса он казался глыбой.
   – Первая группа – готова, – посыпались доклады.
   – Группа прикрытия – готова.
   – Воздух – готов.
   – Первая – выдвигайтесь, – скомандовал генерал.
   По улице поселка двинулся грузовик с глухой будкой и надписью «Газпром-регион». Машина остановилась посреди улицы, не доезжая до объекта. Один из «работяг» вышел с устрашающим устройством, являвшимся газоанализатором, стал что-то замерять.
   – Чисто все! – крикнул он, усаживаясь в кабину. – Поехали.
   Следующая остановка – у объекта. Опять «работяга» спрыгнул на асфальт с газоанализатором наперевес.
   – На позиции, – доложили по рации.
   – Приготовились все. – Генерал набрал воздух в легкие и отдал приказ, который отдавал не раз и все равно не мог привыкнуть к этому моменту: – Захват!
   Из кузова газпромовского грузовика посыпались спецназовцы. Несколько мгновений – забор преодолен, бойцы рассредоточиваются по территории.
   Из-за леса вынырнул и завис вертолет.
   Из окна дома хлестнула очередь. Пуля ударила в бронежилет спецназовца. Огневую точку тут же заглушили ответным огнем… Взрыв – запертая дверь вылетела. Светошумовые гранаты полетели в окна. Грохот стоял, как в аду.
   Спецназовцы проникли в дом.
   Тактика отработана. Сначала светошумовая граната «заря» летит в комнату. После этого можно заходить и брать всех теплыми, живыми.
   Первый этаж. Один пленный… Еще два… Около лестницы спецназовцев обстреляли. Ответный огонь перечертил свинцом грудь стрелявшего.
   Еще одна группа проникла на второй этаж через окна. Подставляя друг другу руки и плечи вскарабкались и очутились в комнатах. Там тоже – один пленный… Другой… Зачищено!
   Подвальные помещения. Еще трое пленных. Один пытался уничтожить какие-то записи, поливал их бензином, но спичку бросить не успел.
   – Объект зачищен. У нас потерь нет, один трехсотый, легкий. Среди террористов – двое убитых, остальные живы, – отрапортовал по рации командир группы – на вид вылитый Терминатор. Снял с головы массивную сферу и вытер рукавом пот.
   И вот боевики разложены в ряд в большом парадном зале, где можно закатывать балы. Сюда же стаскивали из комнат и подвалов обширный арсенал. На паркете уже лежали десяток автоматов Калашникова и «Узи», штук двадцать пистолетов, коробки с патронами, ящик с гранатами, брикеты тротила.
   – Мощно, – оценил Юрасин, входя в зал. – Молодцы, мужики. Хорошо сработали.
   Он любил сам идти в числе первых в группах проникновения и жалел, что теперь ему это не по чину. На его счету было немало освобожденных заложников и захваченных террористов. Он отбивал занятые ваххабитами аулы в Дагестане. Брал укрепленные районы в Чечне. И был своеобразной легендой, из тех, кого награждают Золотыми Звездами Героя России закрытыми указами. Настоящий рыцарь спецназа. Бойцам его похвала была бальзамом – они знали ей цену.
   Генерал нагнулся над лежащим террористом – мускулистым смуглым красавчиком, не похожим на обычных бычков, которые являются основой любой террористической организации.
   – Ну что, Бен Ладен драный. Пришло время отвечать. Кто старший? На кого горбатишься?
   – Хоть убей, сучара, – прохрипел красавчик. – Ничего от меня не узнаешь!
   – Убьем. Всему свое время. Но сначала ты все расскажешь.
   Юрасин отвесил мощную оплеуху, голова задержанного со стуком ударилась о пол.
   – Следственно-оперативная группа скоро будет, – доложил «терминатор».
   – Этих оформляем для следствия. – Генерал указал на четверых боевиков, умелым взглядом определив шестерок. – А этих двоих на базу. На приватную беседу.
   – Есть. – «Терминатор» кивнул бойцам.
   Те нагнулись над отчаянным красавчиком – тот дернулся, но его угомонили умелым ударом, и клиент превратился в безвольную куклу. Подняли на ноги. Встряхнули.
   – Никогда, жалкие вы уродцы, ваша не возьмет, – сообщил почти дружелюбно генерал, приблизившись к красавчику. – Потому что мы в своем праве.
   – Возьмет, – переведя сбившееся дыхание, выдавил красавчик, глаза его фанатично зажглись. – Будешь в мокрой камере сидеть. А я тебя буду бить.
   Генерал усмехнулся:
   – Помечтай, жмурик.
   И это были его последние слова в этой жизни.
   Чудовищный взрыв расколол здание.
   И похоронил под обломками террористов. Бойцов спецназа. И Героя России генерал-майора Виктора Юрасина.

* * *

   – Ежедневно в Республике Конго гибнет до трех тысяч человек в межплеменной войне за контроль над месторождениями колумбита-танталита – основного компонента компьютерных микросхем и печатных плат.
   – Эпидемия странного психического заболевания в США, унесшая жизни одиннадцати человек, продолжается. Воображая себя зомби, больные набрасываются на людей, объедая их мягкие ткани.
   – Боевыми вертолетами в Афганистане ошибочно расстреляна свадебная процессия. Правительство США принесло официальные извинения семьям пострадавших.
   – Микробиологи полагают, что в течение ближайших десяти лет на Земле появится мутировавший вирус гриппа, который уничтожит более девяноста пяти процентов населения Земли, что будет означать конец цивилизации.
   По телевидению эпидемии, войны, террор.
   В хомо сапиенсе закодирован злосчастный ген разрушения. Проявляется он далеко не у всех, но при благоприятных условиях активизируется, заставляя людей без какого-либо смысла и разума уничтожать себе подобных. Алчный огонек власти над чужими жизнями превращает человека в инфернальную сущность, сеющую хаос и разрушение, конечно, под благовидными предлогами. Сила, власть, насилие!
   Сколько я видел пораженных этим геном фанатиков. Сколько зла они со мной сотворили. Я все отлично помню.
   Помню беззаботное детство в станице Шелковской. И как все пошло прахом, в мою жизнь ворвалось нечто жуткое – ваххабит, пришедший резать неверных. Эти бесы уничтожили мою семью. Сначала дядю – станичного атамана. Потом родителей. Я их очень любил.
   От верной смерти меня прятали соседи-чеченцы – пожилая бездетная пара. Они рисковали жизнью. И их самих в результате увезли куда-то, безвозвратно. Я их тоже любил, они были отважные, добрые люди.
   Помню, как бородатые бесы вытащили из подвала меня – озлобившегося русского волчонка. Одному Богу известно, что сделали бы со мной, если бы не ребята на боевых машинах десанта, с лихо заломленными беретами – это был русский батальон ВДВ, обошедший противника и раздавивший нелюдей. На головной машине был комбат дядя Володя.
   Прибился в этот батальон я сыном полка. Первую чеченскую войну таскал ушитую сердобольной женщиной-начмедом военную форму и считал себя русским солдатом, пусть и не вышедшим ростом – было мне тогда десять лет.
   Батальон вывели из Чечни в Псков. И дядя Володя сказал просто:
   – Ну что, сын полка. Один живу. Теперь будем вдвоем.
   Он в моей душе навсегда, до сих пор кажется, что мы с ним ведем беседы. Он был прекрасным рассказчиком, философом и настоящим человеком.
   Иногда мне кажется, что я в чем-то виноват перед дорогими мне людьми. Что остается мне? Нет, не месть. В память о них я должен гнать нечисть с нашей земли. И никакие блага в мире не свернут меня с этой дороги. Я должен был погибнуть еще тогда, в девяносто пятом, вместе с семьей, от пуль ваххабитов. Но я жив… И готов оплачивать свой долг по самым высоким ставкам, даже жизнью.
   От невеселых мыслей отвлек переливчатый сигнал смартфона. Куратор сбросил приказ на немедленную встречу.
   Когда я приехал на кукушку, Куратор был на месте. Мрачнее тучи, на меня он смотрел с каким-то злым укором:
   – Слышал о последнем теракте?
   – Мельком, – я уселся в кресло. – Что-то невнятное.
   – Смотри. – Он загрузил на ноутбуке видеофайл. – Снято с беспилотника.
   Цветное изображение – вид с высоты на окруженный лесами и рассеченный дорогами поселок. На быстром просмотре видно, как к огороженной территории подкатывает грузовая машина. Штурм. Потом к месту съезжаются легковые автомашины и фургоны.
   – Внимание. – Куратор переключил просмотр на нормальную скорость.
   Кирпичный дом на экране поглотило облако, распространяющееся клубами во все стороны.
   – Это за гранью, – сказал я. – Они минируют свои базы…
   – Ничто не ново под луной, – произнес Куратор. – Наши войска в Великую Отечественную, оставляя города, минировали самые красивые особняки, в которые, по всем расчетам, должны были заселяться высокопоставленные немецкие чины. И когда это происходило, просто подавали сигнал на взрыв. Действовало безотказно.
   – Какие жертвы?
   – Восемь боевиков, семь офицеров спецназа ФСБ.
   – Бандиты разменяли своих по самому высокому курсу.
   – Ты не представляешь, насколько высокому. Погиб генерал Юрасин.
   – Фамилия знакомая.
   – Полгода возглавлял «Альфу». Отличился на Кавказе. Хорошо отличился – кровников нажил немало. Но не это суть важно.
   – А что важно?
   – Он был одним из соисполнителей протокола нашей организации.
   – Объясните.
   – Деятельность «НК» определена не приказами, инструкциями и законами. Единственный документ – специальный протокол. Соисполнитель протокола отвечает за свой сектор и принимает любое решение самостоятельно. До членов протокола доводит ту информацию, какую считает необходимой. Обрубаются таким образом возможные каналы утечки. При этом состав групп контртеррора известен только непосредственным кураторам.
   – Теперь соисполнитель погиб. Что будет с его агентурой?
   – Руководство перейдет к его заместителю. Но наверняка будут потери позиций, потому что заместитель тоже не в курсе многих вещей.
   – Что по террористам, которые там были?
   – Удалось установить личности двоих мерзавцев. Один – функционер боевого крыла леворадикальной партии. В Вологде три года назад соскочил с обвинения в убийстве. Второй – студент, из экстремистской ячейки. Год назад они отстранились от своих товарищей. Где, с кем были – покрыто мраком.
   – Что странно. Такие ресурсы потрачены на минирование базы. Зачем?
   – Технари утверждают, что в здании работала видеокамера, сбрасывающая информацию на монитор по оптоволоконному кабелю. Террористы знали, что при захвате спецназ включает глушилки и отрубает мобильную связь.
   – Получается, их командиры ждали захвата. И хотели посмотреть, что будет на базе после него? Тогда они подставили под нас своих бойцов!
   – Бойцов? Несколько студентов и гопников – их спишут в расход и не вспомнят о них.
   – Цель? – спросил я. – Накрыть опергруппу? Заявить о себе?
   – Боюсь, что цель была иная.
   – Какая?
   – Генерал Юрасин.
   – Это значит…
   – Возможно, это протечка. Протекает информация об «НК». Тогда наше существование и методы работы уже не секрет.
   – И нам объявлена война.
   – На уничтожение.

* * *

   Столбик термометра достиг тридцати пяти градусов. Задымились торфяники, ветра гнали гарь и дым на Москву. Казалось, хуже уже быть не может. Это Сахара.
   Потом хлынули ливни. Температура не думала падать, и в Москву пришли тропики – натуральный период дождей где-нибудь во Вьетнаме.
   – Меры Киотского протокола об ограничении выбросов углекислого газа в атмосферу явно недостаточны, – вещали в СМИ счастливые эксперты-экологи, впадавшие в радостный экстаз, когда самые мрачные их прогнозы оправдывались. – Парниковый эффект может повлечь скачкообразное увеличение температуры и гибель всего живого. Тогда наша планета станет похожей на Венеру, где температура на поверхности достигает пятисот градусов. Необходимы радикальные меры по ограничению промышленной активности человечества.
   Москвичей терзала жара. Цены на кондиционеры взмыли вверх, вентиляторы расхватали.
   Жара испытывала на прочность не только обывателей, но и пламенных борцов. Митинговая активность падала – бесплатно гулять в таком пекле дураков нет, и цены за подобные услуги резко выросли. Политические битвы переместились в Интернет и СМИ.