Страница:
– Приедем назад в Казань – у Баграма спросишь! Тогда, ну в Барнауле, у Баграма «калаш» был. Он встал напротив дырки в земле…
– «Калаш»?
– Придурок! Баграм встал…
– Ребята, можно не орать? – пискнул с нижней полки напротив помятый седой тип в очках, отрываясь от газеты. – С самой Казани спорите, а чего спорите…
– Засохни в натуре, дядя! – миролюбиво сказал крепыш.
– Ну почему вы с проводницей можете вежливо разговаривать, а с попутчиком – нет? – не унимался хмырь.
Веснушчатый только махнул рукой – достал уже совсем! – и продолжал:
– Баграм, значит, говорит…
Очкастый застонал и прикрылся газетой.
За время пути веснушчатый Кеша и кожаный Батончик, бывшие рэкетиры с казанского Центрального вещевого рынка, а ныне безработные, подружились и успели дважды крепко выпить и раз пять крепко поссориться. Энергия перла наружу. Москва приближалась, а с ней и конец путешествия. «Взяли моду рынки реконструировать, козлы! – горячился Кеша. – С Москвы, не иначе, моду срисовали – там вон тоже Черкизовский прикрыли. Кому эти павильоны-мавильоны нужны?! Суки!» Сердит был и Батончик: «Бригадир мне и говорит: канай, Батончик, куда знаешь, а место твое прогорело! Козел…»
В новое дело Кешу втянул Батончик – дело было взаправду новое и со вкусом опасности. Тот самый бригадир рыночной рэкетни сжалился над незавидной долей уволенных в запас бойцов и нашел для парней мужскую работу на две штуки баксов. Батончику уже доводилось ездить курьером с грузом наркоты, но за наркоту так круто не платили. Поэтому, презрев сообщенное свистящим бригадирским шепотом предупреждение, он, едва поезд тронулся, вскрыл облепленный скотчем картонный ящичек и присвистнул. В ящике, упакованные в полиэтилен, лежали блестящие мелкие камешки, в которых опытный Батончик признал необработанные алмазы. Дело было опаснее, чем думалось, и стволы, прихваченные на всякий случай, не казались больше данью традиции. От Кеши Батончик скрыл, что за груз они везут, а сам не спал ночью, прислушиваясь к перестуку колес, сопению напарника и храпу очкастого козла напротив. Мирные пассажиры, едущие в соседних купе, стали казаться Батончику подозрительными. Такие грузы не возят простые бойцы. Не иначе, кто-то пасет их в поезде. И передача груза должна состояться не на вокзале, а на Якиманке. Это для того, чтобы отрезать «хвост», если таковой прицепится.
«Ну бригадир, ну хитрожопый! – лихорадочно размышлял Батончик, уставший пить водку и спорить с неуемным Кешей. – Знал, кого послать! И с грузом через город переться – это ж какие нервы надо иметь! На метро ехать? Или частника взять? В метро могут менты тормознуть, а частник может морды запомнить и при случае ментам фоторобот нарисует… да что это я про фоторобот! Тьфу-тьфу, чтоб не сглазить… Вот ситуация! Но и бабки неплохие… Сука бригадир!»
Батончик поделился бы информацией с напарником – в тамбуре, на перекуре, только ведь неумный Кеша обязательно начнет вопросы задавать, а хрен с газетой услышит… Может, это мент какой? Недаром он с самой Казани на них пялится. Запоминает… Однако, взглянув на пасмурную рожу недовольного попутчиками пассажира, Батончик успокаивался. В таком возрасте в ментовке разве что сторожем можно работать. Хотя хрен их знает, ментов, с подначками ихними злыми…
Батончик очнулся – Кеша увлеченно частил:
– И тут Баграм – кровь горячая! – очередь пустил, мишке поперек живота…
– Мишка дурак оказался, – вернулся в русло разговора Батончик.
– Что?! – затыкаясь, оторопело спросил Кеша.
– Мика, говорю, лоханулся. Он что, «калаш» от «тулки» не отличает? – проговорил Батончик. – Сидел бы себе в берлоге – он же в шубе теплой…
– Ну я ж и говорю! – просиял Кеша. – Мишка – брык! Пацаны – за ножи, чтоб, типа, с теплого шкуру снимать…
В дверь купе осторожно постучали.
– Ей-то чего надо, козе этой толстой? – вскинулся Кеша.
Батончик нахмурился и привычным движением ощупал под мышкой кобуру. Кеша, похоже, свой ствол из сумки и не доставал.
– Шумите и всем мешаете нормально ехать, – не замедлил прокомментировать из-за своей газеты хмырь. – Пусть хоть проводница вам замечание сделает…
Он стоял вполоборота к третьему купе, откуда доносились голоса, еще раз мысленно шлифуя план действий. Все просто – военный фактор неожиданности срабатывает всегда.
«С началом новой карьеры тебя, товарищ капитан! – поздравил себя Тарасов. – Ну с богом, подразделение! Двинули!»
Он сдержанно постучал в двери купе.
Надпочечники исправно впрыснули в кровь адреналин. Мышцы Артема напряглись, сердце застучало быстрее. Мысль заработала ясно и четко.
Голоса смолкли. Дверь купе отъехала ровно настолько, чтобы стало видно круглую голову, украшенную темными очками.
Плечом распахивая дверь до упора, Артем ударил лбом, целясь в то место, где над очками начинался покатый бритый лоб. Тип с грохотом обрушился на откинутый столик. Заорали и заматерились в соседнем купе… Тарасов нанес еще удар – пяткой.
На верхней полке шевельнулось темное. Артем ввинтил сцепленные в замок кулаки во что-то мягкое, вцепился в одежду, рванул. Ошалевший Кеша с воплем кубарем скатился на столик. Не давая противнику передышки, Тарасов дослал его на пол и с хрустом приложился коленями к Кешиной шее.
Все заняло не больше пяти секунд.
– Ну хоть вы их приструнили, товарищ, – сдавленно проскрипел из-за газеты хмырь.
Окинув купе беглым взглядом, Артем ощупал бездыханных бойцов, выдернул из-под кожанки Батончика пистолет. Под сиденьем дышали колбасным духом спортивные сумки. Артем взвесил на руке первую сумку и тотчас отбросил – она была слишком легкой. Из второй полетели грязные трусы, блок сигарет, кожаный ремень… На дне, обмотанная ветхой тканью, лежала картонная коробка размером с обувную. Тарасов встряхнул коробку: времени разглядывать добычу не было.
Хмырь забился в угол, поджав ноги, и пялился сквозь очки на эту дикую сцену.
В проходе вагона кто-то матерился. Провизжала проводница.
Артем сунул коробку под мышку и вымахнул в коридор, чуть не сбив с ног грузного дядьку с красным гневным лицом и выпученными глазами. Проводница шарахнулась от него в свой закуток.
Артем выскочил в тамбур и сорвал стоп-кран.
Кеша, лежащий поперек обмякшего Батончика, больше не дышал – душа покинула его молодое тело, неслышно похрустывающее сломанными шейными позвонками, когда вагон подбрасывало на стыке рельсов.
Запоздало, уже где-то на краю слуха, залился соловьем свисток – линейные менты спешили в восьмой вагон.
Погони не будет – сейчас поездная бригада разблокирует состав, и Казань – Москва тронется, а менты тупо доложат по начальству. На платформе вокзала восьмой вагон будет ждать ментовская оперативная машина и труповозка, а может, и пара съемочных групп, работающих для невыветривающихся горячих новостей.
Если проводница ничего не спутала, курьеров вели сотрудники в штатском. Вот эти прохлопали по полной: их вздрючат по самому серьезному масштабу. Фоторобот от глазастой проводницы гарантирован. Черт с ним… Интересно, тот пассажир, что сидел в углу, намочил штаны или нет?..
Когда Артем был в полукилометре от железнодорожного полотна, прозвучал длинный свисток, и состав с трупом и раненым на борту тронулся догонять график.
Тарасов активировал предусмотрительно отключенный мобильный и доложил нервно алекнувшему Пашке:
– Коробка у меня. Прошло без осложнений.
Вместо слов ободрения и благодарности Пашка проорал что-то совершенно невероятное:
– Выбрось сейчас же сраный контейнер! Выбрось! Это дурилка! Стекло! Гранулят!.. И возвращайся в Москву!.. Все, отбой!
Глава третья
Разгром «Гаммы» был не похож на простое сокращение штатов, вызванное упадком финансов и всеобщим государственным унижением. Кто-то сидящий высоко наверху сделал вполне определенный жест: спецбатальон – непозволительная роскошь для бюджета. Достаточно «Альфы» и «Беты» – отдельный спецбатальон «Гамма» должен исчезнуть, и хватит этой греческой премудрости, сами с усами…
…Застопорились автомобильные моторы. Заперли и опечатали оружейную комнату. Потрескалась краска конструкций на полосе препятствий. Развезли по другим войсковым частям солдат и сержантов-срочников. Бэтээры сдавали на консервацию – со стороны автопарка слышался отборный мат зампотеха и гул прогреваемых моторов.
Со стороны трассы мигнули проблесковые маячки, и в обрушившейся с неба мгновенной тишине послышался ровный рокот моторов. Ехало большое московское начальство. Полковник Дребезов – комбат – выстроил офицеров и прапорщиков на плацу, потоптался на ступеньках штаба, поправил фуражку. Он предпочел бы в одиночку взять захваченный боевиками жилой дом, чем тянуться в струнку перед московским начальством. Свежевыбритые лейтенанты-ассистенты вынесли из здания штаба батальонное знамя – честный боевой триколор с георгиевской ленточкой на древке.
Стоящий рядом с Артемом старлей по прозвищу Свисток ткнул того локтем в бок:
– Видал батину рожу?
– А что? – шепотом спросил Тарасов.
– Как в воду опущенный, – пояснил Свисток.
– Москва едет – ни хрена хорошего не предвидится, – согласился Артем.
– В прошлый раз… – начал было Свисток, но тут комбат выпятил грудь и скомандовал:
– Батальон! Смир-р-на! Равнение напр-р-ра-во!
Показался кортеж гостей. Впереди катил черный «Мерседес» с мигалкой, за ним вплотную два черных джипа.
– Круто подъезжают большие звезды, – буркнул, держа равнение, Свисток.
На тяжелом лице Дребезова изобразилась мука. Знаменосец и ассистент замерли рядом с колышущимся на ветру знаменем. Молчал на куцем плацу по ниточке выровненный камуфляжный строй «Гаммы».
Кортеж обогнул круглую клумбу, на которой до сих пор не удалось вырастить ничего, кроме кустистой травки, и остановился, словно натолкнувшись на невидимую преграду.
Гранитной глыбой встал правительственный «Мерседес». Из приткнувшегося ему в затылок джипа выпрыгнул бойкий молодой полковник, чертиком подбежал к задней дверце «Мерседеса», бережно распахнул…
Министр обороны, сухощавый мужчина неопределенной внешности в штатском костюме, выпростал ногу в лакированной туфле и выбрался на плац. Из джипов выгружалась свита с папками, портфелями и ноутбуками. Половина Генштаба явилась.
Лицо у министра было скучающим: расформирование боевых поздразделений за последний год стало для него рутиной. Он кивнул напряженному как струна командиру «Гаммы» и встал как раз напротив строя офицеров и прапорщиков. Следом тронулась блестящая свита.
– Здравствуйте, товарищи! – вяло провозгласил министр, и после положенной секундной задержки строй оглушительно грянул:
– Здра-жа-тарищ-министр!
Прежний министр, тот хоть и волюнтарист, но все-таки был генерал, вроде бы свой, а этот… черт его знает, штатского. Что он понимает в армейских нуждах? А под пулями он хоть ротой командовал? А чем спецподразделение отличается от обычного мотострелкового батальона? Чем отличается боевая задача, стоящая перед пехотным командиром и перед «батей» спецов?
Министр оглядел бравых бойцов «Гаммы» и изобразил на лице удовольствие. Хорошо смотрелись каменные лица бойцов – даже с сугубо штатской точки зрения.
Процедура общения скомкалась. Офицерам и прапорщикам скомандовали «Вольно! Разойтись!», и батя, окруженный свитскими военными, принялся что-то втолковывать министру. Тот кивал с гнусной интеллигентской ухмылочкой: мол, сами понимаем, но времена-то какие, и давайте-ка переместим нашу беседу в помещение, а то на воздухе слишком уж неформально получается, да-с… Беседа продолжалась минут пять, потом министр и свита втянулись в здание штаба.
– Знамя-то для прощания вынесли, не иначе, – выдувая через ноздри сигаретный дым, сказал Свисток.
Артем пожал плечами: после отправки срочников все было понятно и без комментариев. Лихорадочные мысли о поиске работы, которые навязли на зубах, стоило отбросить. Уж очень горький это момент – прощание со знаменем части, и только человек военный способен понять, как это больно и обидно. Живо знамя – жива войсковая часть. В ней может не остаться ни одного человека, но коли есть знамя – пушечное мясо нарастет, и скоро другие встанут под то же полотнище. Но если потеряно знамя, любая войсковая часть подлежит расформированию – будь то даже закаленная в боях полнокровная дивизия… Но иные времена настали, и в мирные дни растворяются в мутном штатском море боевые единицы, и уходят офицеры в никуда с тощими рюкзаками за спиной…
Небо было серое. Погромыхивал вдалеке гром. Артем стоял на плацу, чувствуя, как по щекам хлещет сырой ветер. Будущее кончилось сегодня.
– Товарищи офицеры! – рявкнул со ступенек штаба комбат. – Просьба подойти!
Сгрудившись у штабного здания, несколько десятков людей приготовились слушать, что скажет батя.
– Товарищи офицеры! – повторил Дребезов. – Алексей Иванович, наш министр, объявил о том, что мы давно ждали: принято решение расформировать батальон «Гамма». Сейчас Алексей Иванович спустится к нам и обратится к вам лично…
Тот самый свитский полковник, в обязанности которого входило услужливо открывать двери начальственного «Мерседеса», подбежал к комбату и что-то прошелестел тому на ухо. Загорелое лицо комбата налилось краской, стало свекольным.
– Ясно, – отрезал Дребезов. – Товарищи офицеры! – повысил он голос. – Господин министр отбывает по срочному делу в Москву. С вами будет иметь беседу полковник… э-э…
– Шаварин, – поспешно вставил свитский.
– Полковник Шаварин! – закончил комбат.
Офицеры «Гаммы» отошли в сторону и наблюдали за тем, как штатский министр с мобильным телефоном у уха и поджатыми губами прошел по ступеням и нырнул в салон «Мерседеса». Следом укатил один из джипов, груженный штабными чинами.
Проводив взглядом кортеж, полковник Шаварин заговорил:
– Товарищи офицеры! Как вам уже известно… – обведя взглядом бойцов, он поспешно закончил: – По приказу министра обороны ваша часть расформировывается. Все уволенные в запас будут обеспечены… ну и так далее… Всего доброго, господа!
И свитский полковник торопливо прошел к джипу.
– Вот и проводили, – резюмировал комбат. – Товарищи офицеры! Прошу в ленинскую комнату. Хоть министр и уехал, а водки выпить все-таки надо…
По знаку Дребезова прапор-писарь внес в «ленинку» один за другим четыре ящика водки. Закуска присутствовала в виде ящика тушенки и нескольких буханок серого пайкового хлеба.
Зазвенели граненые стаканы. Офицеры наливали по полному.
– Товарищи офицеры! – возвысился над общим гулом полковник Дребезов. – Этот сучонок полковник не сказал вам главного: меня уходят вместе с вами. Это чтобы вы не думали, будто батя остается в «Гамме» остатки говнеца подъедать да матчасть распродавать…
Бойцы загудели.
– А мы так и думали, товарищ полковник! – влез, как всегда, Свисток. На него зашикали.
– Так выпьем, товарищи, за нас с вами – и х… с ними! – провозгласил батя тост и опрокинул стакан.
После первого тоста офицерская пьянка пошла своим чередом. Делились мыслями о будущем, и даже оптимисты были сдержанны.
В дыму и чаду плавали реплики:
– Я – и командовать мотострелковым взводом?! Да ты охренел, лейтенант! Сам иди и командуй!
– Генштаб чичеров так и не понял, а если бы понял, в Грозном работали бы не мы, а ракетные войска стратегического назначения! Под корень, под корень, говорю, рубить! И нефтяные скважины эти долбаные – пожечь! С этого начинать надо было!
– Таджики?! К ногтю! Хохлы?! К ногтю! Так мой папаша рассуждал – он в Анголе, между прочим, воевал! Так и я себе мыслю!
– А ты молчи, москвич! Тебе что – к теще на квартиру, и сладкая жизнь… Огурцы на даче растить будешь…
– А Пашка Савельев – сучонок такой – еще год назад ноги сделал! Чуял, не иначе! Говорят, свой бизнес в Москве закрутил… Может, брешут поганцы?
– Подъемные?! Видел я эти подъемные. И квартиру ты будешь три года ждать – это в лучшем случае, если власть ненароком не поменяется…
– Китайцы попрут скоро! Очень скоро! Попомни мои слова – уже на следующий год казахи помощи против Китая попросят: они до сих пор на верблюдах воюют. Тогда-то мы и понадобимся, ребята…
– У хохлов новый президент – вроде нормальный, русский. А то были всякие заморочки насчет Украины перед выборами в 2004-м… Нагни ухо – скажу какие… Да были мы там – двое суток в автобусах под Центризбиркомом проторчали!..
– Кому я, на хрен, на гражданке нужен?! У меня саперного стажа двенадцать лет! Я в Никарагуа растяжки ставил! Я в Эфиопии военным советником был!.. В дворники, что ли, подаваться?! Или в военруки?!
К изрядно подвыпившему Артему подсел командир разведроты, капитан Таганцев.
– Что скис, Теман? Не радует жизнь?
– Радует, да не с того конца, – гася сигарету в стакане, ответил Тарасов. – Я вообще-то про дембель слегка думал, но чтобы так…
– Предали, суки! В который раз предали! – протягивая руку за новой бутылкой, согласился Таганцев. – Мы-то думали, что «Гамму» не тронут – сам знаешь, кто за нас мазу тянул. А выходит, что не всякая маза держит…
– Ты-то сам куда подашься? – поинтересовался Артем.
– Мне одна дорожка, – обреченно сказал Таганцев. – К блатным в помощники. Неплохой из меня помощник, а, Теман?
Командирский «газик» и грузовик роты охраны до полуночи развозили по квартирам пьяных офицеров. Полковник Дребезов, твердо держась на ногах, вел учет личному составу: двое, кто покрепче, взяли третьего – повели. А когда все разъехались, он еще долго бродил по опустевшему расположению части с потухшей сигаретой в дрожащих пальцах…
Уже валясь на общежитскую тощую койку, Артем вспомнил, что забыл вернуть полковнику Дребезову занятые на прошлой неделе две тысячи рублей.
Артем приметил место на пригорке и сунул коробку со стекляшками между корней раскидистого пыльного куста. Пускай полежат – вдруг пригодятся.
Пора было ехать к Пашке за гонораром.
Так и есть – номерок Савельева на дисплее.
– Алло! Алло! – отчаянно завибрировал в мембране неизвестный женский голос. – Вы не знаете, где Паша?!
– Простите, это кто? – спросил Артем.
– Это – алло! – тьфу ты! – Алла! Меня зовут Алла! Я знакомая Паши! Я всем позвонила – вы последний в списке, я даже не знаю, как вас зовут!
«Знакомая, а верещит навроде жены. А может, просто истеричка. Надо будет Пашке сказать, чтобы трахал ее нормально, а не отлынивал с пивом в руках», – подумал Тарасов и проговорил:
– Может, он по уважительной причине отсутствует?
На том конце высморкались, и женский голос уже спокойнее ответил:
– Я пришла к Паше – у меня ключ свой. А дверь открыта! Я вошла – такой разгром! Бардак прямо! Пиджак поперек комнаты лежит. Тумбочка опрокинута. Компьютер включен. Сейф, где Паша пистолет держал, открыт настежь, пустой. Мобильник на диване – пищит и ползет, как живой… И лампа разбита… А Паша – он порядок любил…
И Алла разревелась в голос.
– Послушайте, девушка, – спокойно сказал Артем. – Сидите в квартире и никуда не выходите. Я приеду. Никому не открывайте. Не звоните никому – я понимаю, как это трудно, но все-таки не звоните. Не отвечайте на телефонные звонки. Я вас по домофону вызову и одновременно Пашкин номер наберу – увидите меня с телефоном и впустите. Договорились? Выпейте спиртного. Я у Пашки в баре бутылки видел… Бар-то хоть цел?
– Ага, – пискнула Алла и отключилась.
«Выбрось контейнер… Это дурилка», – запомнил Артем. И еще припомнилось инженерное слово «гранулят». Голос у Савельева был весьма растрепанный. Раньше за ним такого не замечалось, ни в каком виде. Хотя за полтора года могло многое измениться…
Тарасов отловил частника и попросил отвезти себя на станцию метро «Домодедовская». Оттуда автобусом. Так безопаснее. Менты уже составляют фоторобот на загадочного убийцу…
Крепко попал Савельев. По самое некуда. Нехорошая история с алмазами вышла. Не по Сеньке шапка оказалась. Эх, Пашка!
Оказалась Алла девицей лет тридцати с выкрашенными под цвет воронова крыла жидкими волосами, впалыми висками, морщинками у расплывшихся глаз и сочным большим ртом. Эту заурядную внешность, впрочем, скрашивали босые красивые ноги, которыми Алла, едва кивнув, протопала в гостиную. Советом Артема она воспользовалась – в воздухе за ней тянулась густая коньячная струя.
– Я ничего не трогала, – доложила Алла, потирая кулачками глаза. – Вы Пашин коллега?
– Так точно, – ответил Тарасов, оглядывая комнату. – Не звонили? Не приходили?
Алла отрицательно покачала головой и, отойдя к окну, захныкала:
– Такая опасная работа!.. Я ему говорила… – прорывались сквозь хлюпанье визгливые фразы. – У его друга магазинчик – так хорошо с магазинчиком… А Пашка все – «Армада», «Армада»! Вот и получил… морское сражение… И никто ничего не знает…
Артем осмотрел гостиную. Его учили громить такие красивые уютные гостиные, хозяева которых перешли дорогу закону, а вот ментовской выучки ему явно недоставало. «Событие преступления, независимо от того, явилось оно результатом общественно опасного действия или бездействия, приводит к тем или иным изменениям в окружающей среде», – припомнил Артем идиотский абзац из собственного конспекта по криминологии, дополнительному предмету, искренне презираемому офицерами спецбатальона «Гамма». Больше ничего полезного по предмету припомнить не удалось.
Никакого особенного бардака в гостиной не было. Следов крови тоже не было заметно. Продрана кожаная обшивка дивана, и поролон торчит. Пепельница перевернута. Одежда разбросана. Распахнут сейф – ни за что не догадаться, что это сейф, если бы не эта открытая черная дверца, торчащая из-под крышки стола. Криво стоит искалеченный торшер в углу. Черный длинный след на паркете…
Артем присел на корточки, провел по черной полосе пальцем: похоже на след от подошвы. Тащили, похоже, Пашку, а он упирался. Расспрашивать соседей глупо: не тот у Артема сейчас вид, чтобы представляться ментом. Да и морду светить после битвы при Люберцах явно не стоит…
Артем выпрямился. От неловкого движения пистолет, нагретый во внутреннем кармане, с грохотом упал на паркет. У Аллы, внимательно наблюдавшей за перемещениями гостя, явственно дернулось поплывшее лицо. Ошалело переводила она взгляд со ствола на Артема и обратно.
– Савельев не говорил, что у него проблемы по работе? – поднимая оружие и упрятывая его обратно в карман, невозмутимо спросил Тарасов.
– М-м-м… нет, – ответила с испугом Алла. – Он вообще о проблемах со мной никогда не говорил…
«Я бы тоже не стал», – согласился с Пашкой Артем и проговорил:
– Припомните, эсэмэсок никаких странных с утра Савельев не присылал? Записки не находили?
Алла отрицательно мотнула головой.
Присев на продранный диван, Тарасов еще раз огляделся. Забросил руку на спинку, с удовольствием ощутил благородство мягкой кожи.
Что это, черт?!
Ну Пашка, ну, блин, любитель чистоты!
На глазах ошеломленной Аллы Артем вскочил и с усилием потянул диван на себя, развернул, приник к его задней коричневой полированной стенке.
Дрожащим савельевским пальцем по стародавнему слою пыли было выведено: «Метро «Ясенево», Тарусская, дом на углу…» Знакомое вроде место.
– Что там? – перегаром дохнула за плечом любопытная Алла. – Что, что?! Что вы там нашли?!
Тарасов смахнул пыльную надпись и поднялся.
– Ничего особенного. Пыльно там очень, за диваном. Вы бы тряпочкой протерли…
Алла тупо таращилась на диванную спинку.
– Я проедусь в одно место. Попытайтесь совсем успокоиться и ничего не предпринимать, – сказал он внушительно. – Одно скажу точно: Савельев жив. Попытаюсь его извлечь. По старой, так сказать, памяти. Подождите до вечера. Если ни я, ни Пашка не позвоним, можете звонить в милицию. Там спросят, почему так поздно сообщаете. Ответите, что пережили шок и все такое. Не забудьте подпустить слезы в голос – у вас с актерским мастерством все нормально…
– «Калаш»?
– Придурок! Баграм встал…
– Ребята, можно не орать? – пискнул с нижней полки напротив помятый седой тип в очках, отрываясь от газеты. – С самой Казани спорите, а чего спорите…
– Засохни в натуре, дядя! – миролюбиво сказал крепыш.
– Ну почему вы с проводницей можете вежливо разговаривать, а с попутчиком – нет? – не унимался хмырь.
Веснушчатый только махнул рукой – достал уже совсем! – и продолжал:
– Баграм, значит, говорит…
Очкастый застонал и прикрылся газетой.
За время пути веснушчатый Кеша и кожаный Батончик, бывшие рэкетиры с казанского Центрального вещевого рынка, а ныне безработные, подружились и успели дважды крепко выпить и раз пять крепко поссориться. Энергия перла наружу. Москва приближалась, а с ней и конец путешествия. «Взяли моду рынки реконструировать, козлы! – горячился Кеша. – С Москвы, не иначе, моду срисовали – там вон тоже Черкизовский прикрыли. Кому эти павильоны-мавильоны нужны?! Суки!» Сердит был и Батончик: «Бригадир мне и говорит: канай, Батончик, куда знаешь, а место твое прогорело! Козел…»
В новое дело Кешу втянул Батончик – дело было взаправду новое и со вкусом опасности. Тот самый бригадир рыночной рэкетни сжалился над незавидной долей уволенных в запас бойцов и нашел для парней мужскую работу на две штуки баксов. Батончику уже доводилось ездить курьером с грузом наркоты, но за наркоту так круто не платили. Поэтому, презрев сообщенное свистящим бригадирским шепотом предупреждение, он, едва поезд тронулся, вскрыл облепленный скотчем картонный ящичек и присвистнул. В ящике, упакованные в полиэтилен, лежали блестящие мелкие камешки, в которых опытный Батончик признал необработанные алмазы. Дело было опаснее, чем думалось, и стволы, прихваченные на всякий случай, не казались больше данью традиции. От Кеши Батончик скрыл, что за груз они везут, а сам не спал ночью, прислушиваясь к перестуку колес, сопению напарника и храпу очкастого козла напротив. Мирные пассажиры, едущие в соседних купе, стали казаться Батончику подозрительными. Такие грузы не возят простые бойцы. Не иначе, кто-то пасет их в поезде. И передача груза должна состояться не на вокзале, а на Якиманке. Это для того, чтобы отрезать «хвост», если таковой прицепится.
«Ну бригадир, ну хитрожопый! – лихорадочно размышлял Батончик, уставший пить водку и спорить с неуемным Кешей. – Знал, кого послать! И с грузом через город переться – это ж какие нервы надо иметь! На метро ехать? Или частника взять? В метро могут менты тормознуть, а частник может морды запомнить и при случае ментам фоторобот нарисует… да что это я про фоторобот! Тьфу-тьфу, чтоб не сглазить… Вот ситуация! Но и бабки неплохие… Сука бригадир!»
Батончик поделился бы информацией с напарником – в тамбуре, на перекуре, только ведь неумный Кеша обязательно начнет вопросы задавать, а хрен с газетой услышит… Может, это мент какой? Недаром он с самой Казани на них пялится. Запоминает… Однако, взглянув на пасмурную рожу недовольного попутчиками пассажира, Батончик успокаивался. В таком возрасте в ментовке разве что сторожем можно работать. Хотя хрен их знает, ментов, с подначками ихними злыми…
Батончик очнулся – Кеша увлеченно частил:
– И тут Баграм – кровь горячая! – очередь пустил, мишке поперек живота…
– Мишка дурак оказался, – вернулся в русло разговора Батончик.
– Что?! – затыкаясь, оторопело спросил Кеша.
– Мика, говорю, лоханулся. Он что, «калаш» от «тулки» не отличает? – проговорил Батончик. – Сидел бы себе в берлоге – он же в шубе теплой…
– Ну я ж и говорю! – просиял Кеша. – Мишка – брык! Пацаны – за ножи, чтоб, типа, с теплого шкуру снимать…
В дверь купе осторожно постучали.
– Ей-то чего надо, козе этой толстой? – вскинулся Кеша.
Батончик нахмурился и привычным движением ощупал под мышкой кобуру. Кеша, похоже, свой ствол из сумки и не доставал.
– Шумите и всем мешаете нормально ехать, – не замедлил прокомментировать из-за своей газеты хмырь. – Пусть хоть проводница вам замечание сделает…
* * *
Артем взглянул на часы. Скоро поезд вкатится в полосу отчуждения. Поплыли за окнами неухоженные загибающиеся поселки. Ничего, скоро пейзаж повеселее станет…Он стоял вполоборота к третьему купе, откуда доносились голоса, еще раз мысленно шлифуя план действий. Все просто – военный фактор неожиданности срабатывает всегда.
«С началом новой карьеры тебя, товарищ капитан! – поздравил себя Тарасов. – Ну с богом, подразделение! Двинули!»
Он сдержанно постучал в двери купе.
Надпочечники исправно впрыснули в кровь адреналин. Мышцы Артема напряглись, сердце застучало быстрее. Мысль заработала ясно и четко.
Голоса смолкли. Дверь купе отъехала ровно настолько, чтобы стало видно круглую голову, украшенную темными очками.
Плечом распахивая дверь до упора, Артем ударил лбом, целясь в то место, где над очками начинался покатый бритый лоб. Тип с грохотом обрушился на откинутый столик. Заорали и заматерились в соседнем купе… Тарасов нанес еще удар – пяткой.
На верхней полке шевельнулось темное. Артем ввинтил сцепленные в замок кулаки во что-то мягкое, вцепился в одежду, рванул. Ошалевший Кеша с воплем кубарем скатился на столик. Не давая противнику передышки, Тарасов дослал его на пол и с хрустом приложился коленями к Кешиной шее.
Все заняло не больше пяти секунд.
– Ну хоть вы их приструнили, товарищ, – сдавленно проскрипел из-за газеты хмырь.
Окинув купе беглым взглядом, Артем ощупал бездыханных бойцов, выдернул из-под кожанки Батончика пистолет. Под сиденьем дышали колбасным духом спортивные сумки. Артем взвесил на руке первую сумку и тотчас отбросил – она была слишком легкой. Из второй полетели грязные трусы, блок сигарет, кожаный ремень… На дне, обмотанная ветхой тканью, лежала картонная коробка размером с обувную. Тарасов встряхнул коробку: времени разглядывать добычу не было.
Хмырь забился в угол, поджав ноги, и пялился сквозь очки на эту дикую сцену.
В проходе вагона кто-то матерился. Провизжала проводница.
Артем сунул коробку под мышку и вымахнул в коридор, чуть не сбив с ног грузного дядьку с красным гневным лицом и выпученными глазами. Проводница шарахнулась от него в свой закуток.
Артем выскочил в тамбур и сорвал стоп-кран.
* * *
Получив ослепительный удар в лицо, Батончик на мгновение потерял ориентацию в пространстве. Рука, дернувшаяся к кобуре, будто где-то затерялась, исчезла. Второй удар опрокинул его в полную темноту с редкими, мерцающими прямо из космических глубин звездами. «Камешки, б… – пронеслось в его потухающем сознании. – Завалит теперь бригадир, б…»Кеша, лежащий поперек обмякшего Батончика, больше не дышал – душа покинула его молодое тело, неслышно похрустывающее сломанными шейными позвонками, когда вагон подбрасывало на стыке рельсов.
* * *
Он уходил по откосу в сторону ближней лесополосы, чувствуя беззащитность своей спины. Душно воняла мазутом жухлая трава. Зеленая линия состава пересекала небо, как скрученная лента.Запоздало, уже где-то на краю слуха, залился соловьем свисток – линейные менты спешили в восьмой вагон.
Погони не будет – сейчас поездная бригада разблокирует состав, и Казань – Москва тронется, а менты тупо доложат по начальству. На платформе вокзала восьмой вагон будет ждать ментовская оперативная машина и труповозка, а может, и пара съемочных групп, работающих для невыветривающихся горячих новостей.
Если проводница ничего не спутала, курьеров вели сотрудники в штатском. Вот эти прохлопали по полной: их вздрючат по самому серьезному масштабу. Фоторобот от глазастой проводницы гарантирован. Черт с ним… Интересно, тот пассажир, что сидел в углу, намочил штаны или нет?..
Когда Артем был в полукилометре от железнодорожного полотна, прозвучал длинный свисток, и состав с трупом и раненым на борту тронулся догонять график.
Тарасов активировал предусмотрительно отключенный мобильный и доложил нервно алекнувшему Пашке:
– Коробка у меня. Прошло без осложнений.
Вместо слов ободрения и благодарности Пашка проорал что-то совершенно невероятное:
– Выбрось сейчас же сраный контейнер! Выбрось! Это дурилка! Стекло! Гранулят!.. И возвращайся в Москву!.. Все, отбой!
Глава третья
Разгром
Und sollte mir ein Leid gescheh’n
Wer wird bei der Laterne stehen
Mit dir Lili Marleen?
«Lili Marleen»[11]
Разгром «Гаммы» был не похож на простое сокращение штатов, вызванное упадком финансов и всеобщим государственным унижением. Кто-то сидящий высоко наверху сделал вполне определенный жест: спецбатальон – непозволительная роскошь для бюджета. Достаточно «Альфы» и «Беты» – отдельный спецбатальон «Гамма» должен исчезнуть, и хватит этой греческой премудрости, сами с усами…
…Застопорились автомобильные моторы. Заперли и опечатали оружейную комнату. Потрескалась краска конструкций на полосе препятствий. Развезли по другим войсковым частям солдат и сержантов-срочников. Бэтээры сдавали на консервацию – со стороны автопарка слышался отборный мат зампотеха и гул прогреваемых моторов.
Со стороны трассы мигнули проблесковые маячки, и в обрушившейся с неба мгновенной тишине послышался ровный рокот моторов. Ехало большое московское начальство. Полковник Дребезов – комбат – выстроил офицеров и прапорщиков на плацу, потоптался на ступеньках штаба, поправил фуражку. Он предпочел бы в одиночку взять захваченный боевиками жилой дом, чем тянуться в струнку перед московским начальством. Свежевыбритые лейтенанты-ассистенты вынесли из здания штаба батальонное знамя – честный боевой триколор с георгиевской ленточкой на древке.
Стоящий рядом с Артемом старлей по прозвищу Свисток ткнул того локтем в бок:
– Видал батину рожу?
– А что? – шепотом спросил Тарасов.
– Как в воду опущенный, – пояснил Свисток.
– Москва едет – ни хрена хорошего не предвидится, – согласился Артем.
– В прошлый раз… – начал было Свисток, но тут комбат выпятил грудь и скомандовал:
– Батальон! Смир-р-на! Равнение напр-р-ра-во!
Показался кортеж гостей. Впереди катил черный «Мерседес» с мигалкой, за ним вплотную два черных джипа.
– Круто подъезжают большие звезды, – буркнул, держа равнение, Свисток.
На тяжелом лице Дребезова изобразилась мука. Знаменосец и ассистент замерли рядом с колышущимся на ветру знаменем. Молчал на куцем плацу по ниточке выровненный камуфляжный строй «Гаммы».
Кортеж обогнул круглую клумбу, на которой до сих пор не удалось вырастить ничего, кроме кустистой травки, и остановился, словно натолкнувшись на невидимую преграду.
Гранитной глыбой встал правительственный «Мерседес». Из приткнувшегося ему в затылок джипа выпрыгнул бойкий молодой полковник, чертиком подбежал к задней дверце «Мерседеса», бережно распахнул…
Министр обороны, сухощавый мужчина неопределенной внешности в штатском костюме, выпростал ногу в лакированной туфле и выбрался на плац. Из джипов выгружалась свита с папками, портфелями и ноутбуками. Половина Генштаба явилась.
Лицо у министра было скучающим: расформирование боевых поздразделений за последний год стало для него рутиной. Он кивнул напряженному как струна командиру «Гаммы» и встал как раз напротив строя офицеров и прапорщиков. Следом тронулась блестящая свита.
– Здравствуйте, товарищи! – вяло провозгласил министр, и после положенной секундной задержки строй оглушительно грянул:
– Здра-жа-тарищ-министр!
Прежний министр, тот хоть и волюнтарист, но все-таки был генерал, вроде бы свой, а этот… черт его знает, штатского. Что он понимает в армейских нуждах? А под пулями он хоть ротой командовал? А чем спецподразделение отличается от обычного мотострелкового батальона? Чем отличается боевая задача, стоящая перед пехотным командиром и перед «батей» спецов?
Министр оглядел бравых бойцов «Гаммы» и изобразил на лице удовольствие. Хорошо смотрелись каменные лица бойцов – даже с сугубо штатской точки зрения.
Процедура общения скомкалась. Офицерам и прапорщикам скомандовали «Вольно! Разойтись!», и батя, окруженный свитскими военными, принялся что-то втолковывать министру. Тот кивал с гнусной интеллигентской ухмылочкой: мол, сами понимаем, но времена-то какие, и давайте-ка переместим нашу беседу в помещение, а то на воздухе слишком уж неформально получается, да-с… Беседа продолжалась минут пять, потом министр и свита втянулись в здание штаба.
– Знамя-то для прощания вынесли, не иначе, – выдувая через ноздри сигаретный дым, сказал Свисток.
Артем пожал плечами: после отправки срочников все было понятно и без комментариев. Лихорадочные мысли о поиске работы, которые навязли на зубах, стоило отбросить. Уж очень горький это момент – прощание со знаменем части, и только человек военный способен понять, как это больно и обидно. Живо знамя – жива войсковая часть. В ней может не остаться ни одного человека, но коли есть знамя – пушечное мясо нарастет, и скоро другие встанут под то же полотнище. Но если потеряно знамя, любая войсковая часть подлежит расформированию – будь то даже закаленная в боях полнокровная дивизия… Но иные времена настали, и в мирные дни растворяются в мутном штатском море боевые единицы, и уходят офицеры в никуда с тощими рюкзаками за спиной…
Небо было серое. Погромыхивал вдалеке гром. Артем стоял на плацу, чувствуя, как по щекам хлещет сырой ветер. Будущее кончилось сегодня.
– Товарищи офицеры! – рявкнул со ступенек штаба комбат. – Просьба подойти!
Сгрудившись у штабного здания, несколько десятков людей приготовились слушать, что скажет батя.
– Товарищи офицеры! – повторил Дребезов. – Алексей Иванович, наш министр, объявил о том, что мы давно ждали: принято решение расформировать батальон «Гамма». Сейчас Алексей Иванович спустится к нам и обратится к вам лично…
Тот самый свитский полковник, в обязанности которого входило услужливо открывать двери начальственного «Мерседеса», подбежал к комбату и что-то прошелестел тому на ухо. Загорелое лицо комбата налилось краской, стало свекольным.
– Ясно, – отрезал Дребезов. – Товарищи офицеры! – повысил он голос. – Господин министр отбывает по срочному делу в Москву. С вами будет иметь беседу полковник… э-э…
– Шаварин, – поспешно вставил свитский.
– Полковник Шаварин! – закончил комбат.
Офицеры «Гаммы» отошли в сторону и наблюдали за тем, как штатский министр с мобильным телефоном у уха и поджатыми губами прошел по ступеням и нырнул в салон «Мерседеса». Следом укатил один из джипов, груженный штабными чинами.
Проводив взглядом кортеж, полковник Шаварин заговорил:
– Товарищи офицеры! Как вам уже известно… – обведя взглядом бойцов, он поспешно закончил: – По приказу министра обороны ваша часть расформировывается. Все уволенные в запас будут обеспечены… ну и так далее… Всего доброго, господа!
И свитский полковник торопливо прошел к джипу.
– Вот и проводили, – резюмировал комбат. – Товарищи офицеры! Прошу в ленинскую комнату. Хоть министр и уехал, а водки выпить все-таки надо…
По знаку Дребезова прапор-писарь внес в «ленинку» один за другим четыре ящика водки. Закуска присутствовала в виде ящика тушенки и нескольких буханок серого пайкового хлеба.
Зазвенели граненые стаканы. Офицеры наливали по полному.
– Товарищи офицеры! – возвысился над общим гулом полковник Дребезов. – Этот сучонок полковник не сказал вам главного: меня уходят вместе с вами. Это чтобы вы не думали, будто батя остается в «Гамме» остатки говнеца подъедать да матчасть распродавать…
Бойцы загудели.
– А мы так и думали, товарищ полковник! – влез, как всегда, Свисток. На него зашикали.
– Так выпьем, товарищи, за нас с вами – и х… с ними! – провозгласил батя тост и опрокинул стакан.
После первого тоста офицерская пьянка пошла своим чередом. Делились мыслями о будущем, и даже оптимисты были сдержанны.
В дыму и чаду плавали реплики:
– Я – и командовать мотострелковым взводом?! Да ты охренел, лейтенант! Сам иди и командуй!
– Генштаб чичеров так и не понял, а если бы понял, в Грозном работали бы не мы, а ракетные войска стратегического назначения! Под корень, под корень, говорю, рубить! И нефтяные скважины эти долбаные – пожечь! С этого начинать надо было!
– Таджики?! К ногтю! Хохлы?! К ногтю! Так мой папаша рассуждал – он в Анголе, между прочим, воевал! Так и я себе мыслю!
– А ты молчи, москвич! Тебе что – к теще на квартиру, и сладкая жизнь… Огурцы на даче растить будешь…
– А Пашка Савельев – сучонок такой – еще год назад ноги сделал! Чуял, не иначе! Говорят, свой бизнес в Москве закрутил… Может, брешут поганцы?
– Подъемные?! Видел я эти подъемные. И квартиру ты будешь три года ждать – это в лучшем случае, если власть ненароком не поменяется…
– Китайцы попрут скоро! Очень скоро! Попомни мои слова – уже на следующий год казахи помощи против Китая попросят: они до сих пор на верблюдах воюют. Тогда-то мы и понадобимся, ребята…
– У хохлов новый президент – вроде нормальный, русский. А то были всякие заморочки насчет Украины перед выборами в 2004-м… Нагни ухо – скажу какие… Да были мы там – двое суток в автобусах под Центризбиркомом проторчали!..
– Кому я, на хрен, на гражданке нужен?! У меня саперного стажа двенадцать лет! Я в Никарагуа растяжки ставил! Я в Эфиопии военным советником был!.. В дворники, что ли, подаваться?! Или в военруки?!
К изрядно подвыпившему Артему подсел командир разведроты, капитан Таганцев.
– Что скис, Теман? Не радует жизнь?
– Радует, да не с того конца, – гася сигарету в стакане, ответил Тарасов. – Я вообще-то про дембель слегка думал, но чтобы так…
– Предали, суки! В который раз предали! – протягивая руку за новой бутылкой, согласился Таганцев. – Мы-то думали, что «Гамму» не тронут – сам знаешь, кто за нас мазу тянул. А выходит, что не всякая маза держит…
– Ты-то сам куда подашься? – поинтересовался Артем.
– Мне одна дорожка, – обреченно сказал Таганцев. – К блатным в помощники. Неплохой из меня помощник, а, Теман?
Командирский «газик» и грузовик роты охраны до полуночи развозили по квартирам пьяных офицеров. Полковник Дребезов, твердо держась на ногах, вел учет личному составу: двое, кто покрепче, взяли третьего – повели. А когда все разъехались, он еще долго бродил по опустевшему расположению части с потухшей сигаретой в дрожащих пальцах…
Уже валясь на общежитскую тощую койку, Артем вспомнил, что забыл вернуть полковнику Дребезову занятые на прошлой неделе две тысячи рублей.
* * *
Отличить сырые алмазы от подделки было просто – в коробке, упакованные в пластик, красовались стеклянные кругляши, похожие на крупные бусины. Непонятный расклад. Непонятные Пашкины нервы.Артем приметил место на пригорке и сунул коробку со стекляшками между корней раскидистого пыльного куста. Пускай полежат – вдруг пригодятся.
Пора было ехать к Пашке за гонораром.
* * *
Мобильный прозвенел как-то тревожно. И хотя Тарасов понимал, что звонить по-разному – весело или тревожно – аппарат не может, звук все-таки показался ему нехорошим. Телефон в Артемовом «Самсунге» дребезжал, разрываясь на части, и от его звона на зубах закипала оскомина.Так и есть – номерок Савельева на дисплее.
– Алло! Алло! – отчаянно завибрировал в мембране неизвестный женский голос. – Вы не знаете, где Паша?!
– Простите, это кто? – спросил Артем.
– Это – алло! – тьфу ты! – Алла! Меня зовут Алла! Я знакомая Паши! Я всем позвонила – вы последний в списке, я даже не знаю, как вас зовут!
«Знакомая, а верещит навроде жены. А может, просто истеричка. Надо будет Пашке сказать, чтобы трахал ее нормально, а не отлынивал с пивом в руках», – подумал Тарасов и проговорил:
– Может, он по уважительной причине отсутствует?
На том конце высморкались, и женский голос уже спокойнее ответил:
– Я пришла к Паше – у меня ключ свой. А дверь открыта! Я вошла – такой разгром! Бардак прямо! Пиджак поперек комнаты лежит. Тумбочка опрокинута. Компьютер включен. Сейф, где Паша пистолет держал, открыт настежь, пустой. Мобильник на диване – пищит и ползет, как живой… И лампа разбита… А Паша – он порядок любил…
И Алла разревелась в голос.
– Послушайте, девушка, – спокойно сказал Артем. – Сидите в квартире и никуда не выходите. Я приеду. Никому не открывайте. Не звоните никому – я понимаю, как это трудно, но все-таки не звоните. Не отвечайте на телефонные звонки. Я вас по домофону вызову и одновременно Пашкин номер наберу – увидите меня с телефоном и впустите. Договорились? Выпейте спиртного. Я у Пашки в баре бутылки видел… Бар-то хоть цел?
– Ага, – пискнула Алла и отключилась.
«Выбрось контейнер… Это дурилка», – запомнил Артем. И еще припомнилось инженерное слово «гранулят». Голос у Савельева был весьма растрепанный. Раньше за ним такого не замечалось, ни в каком виде. Хотя за полтора года могло многое измениться…
Тарасов отловил частника и попросил отвезти себя на станцию метро «Домодедовская». Оттуда автобусом. Так безопаснее. Менты уже составляют фоторобот на загадочного убийцу…
Крепко попал Савельев. По самое некуда. Нехорошая история с алмазами вышла. Не по Сеньке шапка оказалась. Эх, Пашка!
* * *
Алла впустила Артема после второго звонка на мобильный. Она долго изучала его запыленную физиономию и незавидную одежку. Потом язычок замка щелкнул, и ухоженное парадное впустило гостя.Оказалась Алла девицей лет тридцати с выкрашенными под цвет воронова крыла жидкими волосами, впалыми висками, морщинками у расплывшихся глаз и сочным большим ртом. Эту заурядную внешность, впрочем, скрашивали босые красивые ноги, которыми Алла, едва кивнув, протопала в гостиную. Советом Артема она воспользовалась – в воздухе за ней тянулась густая коньячная струя.
– Я ничего не трогала, – доложила Алла, потирая кулачками глаза. – Вы Пашин коллега?
– Так точно, – ответил Тарасов, оглядывая комнату. – Не звонили? Не приходили?
Алла отрицательно покачала головой и, отойдя к окну, захныкала:
– Такая опасная работа!.. Я ему говорила… – прорывались сквозь хлюпанье визгливые фразы. – У его друга магазинчик – так хорошо с магазинчиком… А Пашка все – «Армада», «Армада»! Вот и получил… морское сражение… И никто ничего не знает…
Артем осмотрел гостиную. Его учили громить такие красивые уютные гостиные, хозяева которых перешли дорогу закону, а вот ментовской выучки ему явно недоставало. «Событие преступления, независимо от того, явилось оно результатом общественно опасного действия или бездействия, приводит к тем или иным изменениям в окружающей среде», – припомнил Артем идиотский абзац из собственного конспекта по криминологии, дополнительному предмету, искренне презираемому офицерами спецбатальона «Гамма». Больше ничего полезного по предмету припомнить не удалось.
Никакого особенного бардака в гостиной не было. Следов крови тоже не было заметно. Продрана кожаная обшивка дивана, и поролон торчит. Пепельница перевернута. Одежда разбросана. Распахнут сейф – ни за что не догадаться, что это сейф, если бы не эта открытая черная дверца, торчащая из-под крышки стола. Криво стоит искалеченный торшер в углу. Черный длинный след на паркете…
Артем присел на корточки, провел по черной полосе пальцем: похоже на след от подошвы. Тащили, похоже, Пашку, а он упирался. Расспрашивать соседей глупо: не тот у Артема сейчас вид, чтобы представляться ментом. Да и морду светить после битвы при Люберцах явно не стоит…
Артем выпрямился. От неловкого движения пистолет, нагретый во внутреннем кармане, с грохотом упал на паркет. У Аллы, внимательно наблюдавшей за перемещениями гостя, явственно дернулось поплывшее лицо. Ошалело переводила она взгляд со ствола на Артема и обратно.
– Савельев не говорил, что у него проблемы по работе? – поднимая оружие и упрятывая его обратно в карман, невозмутимо спросил Тарасов.
– М-м-м… нет, – ответила с испугом Алла. – Он вообще о проблемах со мной никогда не говорил…
«Я бы тоже не стал», – согласился с Пашкой Артем и проговорил:
– Припомните, эсэмэсок никаких странных с утра Савельев не присылал? Записки не находили?
Алла отрицательно мотнула головой.
Присев на продранный диван, Тарасов еще раз огляделся. Забросил руку на спинку, с удовольствием ощутил благородство мягкой кожи.
Что это, черт?!
Ну Пашка, ну, блин, любитель чистоты!
На глазах ошеломленной Аллы Артем вскочил и с усилием потянул диван на себя, развернул, приник к его задней коричневой полированной стенке.
Дрожащим савельевским пальцем по стародавнему слою пыли было выведено: «Метро «Ясенево», Тарусская, дом на углу…» Знакомое вроде место.
– Что там? – перегаром дохнула за плечом любопытная Алла. – Что, что?! Что вы там нашли?!
Тарасов смахнул пыльную надпись и поднялся.
– Ничего особенного. Пыльно там очень, за диваном. Вы бы тряпочкой протерли…
Алла тупо таращилась на диванную спинку.
– Я проедусь в одно место. Попытайтесь совсем успокоиться и ничего не предпринимать, – сказал он внушительно. – Одно скажу точно: Савельев жив. Попытаюсь его извлечь. По старой, так сказать, памяти. Подождите до вечера. Если ни я, ни Пашка не позвоним, можете звонить в милицию. Там спросят, почему так поздно сообщаете. Ответите, что пережили шок и все такое. Не забудьте подпустить слезы в голос – у вас с актерским мастерством все нормально…