Алла проглотила эту пилюлю не поморщившись.
– Но я надеюсь, – закончил Тарасов, идя к двери, – что уже очень скоро вы услышите голос своего дорогого Паши.
– Постойте! – крикнула вслед Алла. – Мы даже не познакомились!
– Я в суматохе совсем забыл, как меня зовут, – ответил Артем. – И помните: если вы мне что-то недорассказали, то плохо от этого будет прежде всего Савельеву. Привет родителям!
«Мог бы и поприличнее девку себе найти, – с досадой думал Артем, шагая к станции метро. – Из Ярославля вон какие приезжают – кровь с парным молоком… А эта… дура крашеная… Истеричка… А сама ведь знает, похоже, больше, чем говорит…»
– Да подожди ты со своим «отвечай» – с морды ему скотч отклей!..
Пашка что-то яростно промычал и тут же получил увесистый подзатыльник:
– Не вмешивайся, когда дяди разговаривают!
Когда Савельев пришел в себя, над ним склонялись два хмурых типа служебного вида, чем-то неуловимо напоминающие преемника ельцинской власти.
С треском отлепился скотч. Пашка застонал и пробубнил разбитым ртом:
– А за продранный диван, ребята, вам придется отвечать…
– Ответим! – похлопал его по плечу тот из типов, что был повыше. – Расскажи-ка, кто тебя на казанских курьеров науськал?
– Нам только это надо знать. Скажешь – отпустим, – пообещал тот тип, что был помельче.
Пашка с мукой поднял глаза к потолку. Последний час был не самым лучшим часом в его жизни. Следователь Михальский, сукин сын, позвонил и попросил побеседовать с ребятами из Второго управления. Савельев здорово удивился – им-то что за прок во внутрироссийских делах? – но просьбу Михальского как давнего знакомого уважил. И тут снова завопил мобильный. От новости Пашка с размаху сел на тумбочку в прихожей: сырые алмазы, на которые он сделал главную ставку этого года, оказались дурилкой. «Если бы раньше сообщили! – мысленно стонал Савельев. – На хрена ж я деньги трачу!» Очень побеспокоили корыстного Пашку истраченные на операцию с участием Артема кровные деньги. Савельев решил разобраться с этой сизой мутью позднее, а пока сообщил Тарасову печальную новость. То-то небось Артем удивился! Ну да незачем ему знать детали, простому исполнителю…
Загудел домофон. Пашка даже раздеваться не стал – мало времени, да и обещал Михальский, что гости много времени не отнимут. И вот возникли в дверях двое ребят, чей род занятий невозможно спутать ни с чем – серые, неприметные, уверенные. «Здорово!» – широко улыбнулся Пашка и тут же получил профессионально поставленный удар в лицо и резкую подножку. Падая навзничь, Савельев вдруг с ослепительной яркостью понял, что поверил, ошибся, недооценил. Нужно было понять напряжение, прозвучавшее в телефонном голосе Михальского.
«Алмазы… Расслабился… Профессионал гребаный… Ворона…»
Щелкнули наручники на запястьях, и Пашка с неожиданным юмором подумал о том, что эти, в отличие от бандитов, раскаленным утюгом по голой жопе водить не будут – найдут другие подходы…
Савельев попытался взбрыкнуть ногами, но тут же получил еще один удар в лицо. Били так, чтобы унизить. Пашка рухнул на диван, рванулся – затрещала диванная кожа, – заорал. Гости бесцеремонно стиснули его скулы и широко залепили рот скотчем. Савельеву оставалось только яростно мычать.
Типы переглянулись. Начался обыск – поспешный и не самый профессиональный. Не сообщили гости, что искали: переворошили одежду, вскрыли с ужасающей легкостью оружейный сейф, залезли в компьютер и принялись там яростно шуровать… Припоминая уроки боевых искусств, Пашка лежал смирно и пытался расслабиться. Сейчас бы набрать сучьего иуду Михальского – только вот мобильный вывалился из кармана, да и не позволят псы позвонить. Хотя сделать звонок следовало не Михальскому, который тоже ведь исполнитель, а не босс, а другому человечку, который сидит на Лубянке этажом повыше… Хреново, когда непонятно, а еще хреновее, когда страшно…
Страшно стало Пашке, когда типы, кивнув друг другу, встали над поверженным хозяином и начали прилежно изучать его окровавленное лицо. Савельев прикрыл глаза.
– Прокатимся в одно место – на нашу квартиру, – услышал он тусклый голос. – Ты там бывал вроде… Не будешь вырываться? Обещаешь? А то неохота тебя обездвиживать и тушкой в машину тащить…
Пашка с готовностью закивал головой. Отсрочка. Есть время подумать…
Савельев протянул скованные руки и замычал: правое запястье совсем посинело. Псы переглянулись и расщелкнули наручники. Один из гостей, широко расставив ноги, стоял напротив, держа руку в кармане.
Чем черт не шутит?
Пашка со стоном растер запястья, потянулся, забросил руки за спинку дивана.
Адрес квартиры возле метро «Ясенево» он помнил хорошо: бывал там с Михальским, допрашивали вместе одного азика. Хорошие были времена, и деньги хорошие… Я спокоен, ребята, я сломался, мне нехорошо и жутко, осталось вывести еще одно слово, Алка, сучка, никогда пыль не вытрет, а от приходящей уборщицы порядка не дождешься…
В машине с затемненными стеклами – снова в наручниках – псы увезли его в неизвестность. И вот – спецквартира с убогой обстановкой, напоминающая гинекологический кабинет, и двое ребят из железной породы ГПУ, которые искренне желают вышибить из шефа охранного агентства нужные сведения. Ничего здесь не изменилось – даже «вахтенный журнал», как шутил Михальский, лежит на том же подоконнике.
– Кто тебя науськал на груз из Казани? Откуда информация? – наседал мелкий, и скулы его нехорошо напряглись.
«Опять по морде, – морщась, тоскливо подумал Пашка. – Взяли моду, блин…»
Второй пес вышел в другую комнату и, плотно прикрыв дверь, принялся кому-то названивать.
– Савельев, ты зарвался, – продолжал мелкий, видимо, раздумав применять силу. – Ты сильно зарвался. Ты забыл, что такое «Армада»? Ты начал хорошо, а потом распустился. Никакой дисциплины. Забыл, кто тебя кормит?
Пашка горестно замотал головой. Вряд ли Алка, дура набитая, обнаружит его послание. Не начала бы трезвонить куда не надо – например в милицию. Таких мутных дел милиция не любит – не их это компетенция, никак нет. Что там Тарасов, пешка для гамбита? Если его взяли, будет молчать – факт. Выбросил ли он контейнер? Одни вопросы без ответов… Мутно цедится свет сквозь жалюзи, и на душе мутно…
– Скажи хоть что-нибудь, а, Савельев? – почти попросил пес. – Мы не менты, перед нами тут понты разводить не надо. Мы простые офицеры с Лубянки… Говори, а?
– Я буду говорить с генералом Прохоровым, а не с тобой, пацан, – сплюнув, глухо ответил Пашка. – Устроили тут, понимаешь…
Мелкий хохотнул и наотмашь ударил Пашку по кадыку. Тот захрипел и откинулся на спинку железного стула, к которому был прикован.
– Это еще не удар ниже пояса, – пояснил мелкий. – Что там? – крикнул он коллеге.
Второй пес возник на пороге, поманил мелкого и что-то прошептал на ухо.
В коридоре прозвучали шаги. Щелкнул замок. И все кубарем покатилось в тартарары…
С кем придется встретиться? Если Пашку взяли бандиты, что весьма вероятно, то огневого боя не избежать. Ствол без глушителя – соседи, ОМОН, и вообще неприятно. Если менты, что сомнительно – уж очень оперативно сработано, – но если менты, то опять стрельба, ОМОН, и то же самое… Нет, на явочную квартиру арестованного менты не вывозят – в райотдел норовят, ну или в изолятор временного содержания. Явно, спецслужбы шуруют, и это хреновее всего. Алмазы, брат, это тебе не фунт изюма…
У парадного гроздь автомобилей и старушка с клетчатой сумкой на плече и густыми морщинами.
– Добрый день, – сдержанно обратился к местной жительнице Артем. – Вы ничего подозрительного в последние часы не замечали?
– Удостоверение покажете? – блеснули оживлением старушечьи глазки.
– Покажу, – заверил Тарасов, коснувшись нагрудного кармана куртки. – Так что?
– Да давненько, часа, может, три назад – как раз новости по телевизору показывали, – повели двое третьего в парадное-то.
– Как выглядел тот, которого повели? – хмурясь, настойчиво продолжал Артем.
– Да рыжеватый такой, толстоватый, одет прилично. И лицо у него вроде разбито было, – сообщила старушка. – А вы…
Упреждая вопрос об удостоверении, Тарасов спросил:
– А куда повели, знаете?
– Да есть там на третьем этаже квартирка подозрительная, – пожевав губами, проговорила старушка. – Говорят, там эфэсбэ проживает…
– Спасибо, – кивнул Артем.
– Вы из райотдела? – вдогонку поинтересовалась старушка. – Так они ж не шумят… А удостоверение ваше…
– В следующий раз обязательно покажу, – не оборачиваясь, отозвался Тарасов, ныряя в сырую прохладу парадного.
Он узнал даже больше, чем рассчитывал. Старухины сведения были очень похожи на грустную правду.
Легко взбегая по ступенькам, Артем извлек ствол из внутреннего кармана, снял с предохранителя и сунул в просторный боковой карман куртки – так можно не выпускать из ладони рукоятку. Вприпрыжку промчался мимо подозрительной квартиры, зафиксировав бледный номер «27» и длинную царапину. Воображение уже рисовало узника, слепо цепляющегося за что ни попадя, и бледных ночных сотрудников, влекущих жертву в пыточный зал…
Он был на площадке этажом выше. Щелкнул замок: слух не обманул Артема. Думать некогда. Да и не стоит. Да здравствует импровизация! «Не люблю совпадений», – мелькнула мысль и вовремя спряталась.
Серый типчик в костюме открывал ту самую нехорошую дверь. Он бросил взгляд вниз, на лестничный пролет, поднял глаза…
Артем вихрем налетел на серого, выполнил элементарный захват за шею и врезал типу кулаком по пояснице.
– Придушу! – прошипел Тарасов, разворачивая противника к двери.
Ошарашенный, тот не сопротивлялся.
– Кто еще в квартире?
– Со-сотрудник, – прохрипел тип. – И еще один…
– Савельев?
Тип утвердительно заморгал глазами. Артем перехватил ключи, бросил в карман, потянул на себя дверь.
– Пошли.
Для убедительности он вытащил ствол и вдавил в спину серого. Тот не дергался – вот что значит школа…
В полутемной прихожей был слышен раздраженный высокий голос второго пса. Придерживая своего пленника, Тарасов боком протиснулся вперед, резко стиснул жилистую шею, отпустил. Звук оседающего тела раздался одновременно с грохотом распахнутой межкомнатной двери.
– Руки за голову! – рыкнул Артем, держа ствол на изготовку.
Стоявший спиной второй пес вздрогнул и начал медленно поднимать руки к затылку. На диване помещался Пашка Савельев в пиджаке с полуоторванным рукавом, с разбитой мордой и отчаянными глазами.
«За импровизации в свое время комбат пять суток гауптвахты давал», – подумал Артем.
– Медленно сними пиджак и брось на пол! – приказал он.
Пес повиновался: выбрался из рукавов. Пиджак лег на пол.
– Паша, ствол у него из кобуры достань!
Савельев кряхтя поднялся и скованными руками неловко вытащил из подмышки серого табельный «макаров». Артем подошел на два шага.
– Браслеты с мальчика сними! – Он ткнул серого стволом в крестец.
Упали, звякнув, наручники.
– Ну ты даешь, Теман! – выдохнул Пашка.
– Садись! – скомандовал Тарасов псу.
Тот, снова сцепив руки на затылке в замок, присел на корточки, выпростал ноги и уселся. Нешироко размахнувшись, Артем ударил серого рукояткой пистолета в затылок. Сотрудник клюнул носом и впечатался физиономией в диван, сполз на пол.
Тем временем освобожденный от наручников Пашка выхватил у Артема мобильный, лихорадочно набрал по памяти номер.
– Сдал меня, да?! Сдал?! Да, я выбрался! – брызгая слюной, орал в трубку Савельев. – Только чего мне это стоило! Ты ж думай, дорогой, когда бойцов присылаешь! А-а, не твои бойцы?! В общем, разницы я не вижу – твои, не твои, – а только оба уже на том свете отдыхают… Да, есть реальная поддержка, ты правильно заметил… Все, бывай! Потом договорим!
В прихожей застонал, приходя в себя, первый пес. Пашка сунул мобильник в карман и злобно выругался:
– Сукин сын, Михальский! А ведь один из лучших!.. Б… криминал ползучий!..
– Запутался ты, «Армада», – заметил Артем. – Хозяев надо осторожно выбирать. А то в следующий раз ошейник и потуже могут затянуть…
– Да я им покажу «ошейник»! – горячился Пашка. – Разговор ведь какой был: помоги своими способами курьеров с поезда снять и изъять контейнер. Базара о том, что параллельно энкавэдэ на меня наедет, не было!
– «Сегодня ботаешь по фене, а завтра встанешь на колени», – процитировал Тарасов. – Валим-ка отсюда, и по-быстрому!
– Все, Теман, никакого больше криминала с моей стороны: это дорожка скользкая, и идти по ней я не желаю! – торжественно заявил Савельев, когда они уселись в пойманные на углу «Жигули».
– Покайся, сукин сын, что переоценил свои скромные силы, – сказал, ехидно улыбаясь, Артем.
– Каюсь! Каюсь! – мотнул всклокоченной головой Пашка. – Больше никаких связей с государственным криминалом!
По дороге он беспрерывно звонил, кому-то жалуясь и кого-то убеждая. Похоже, в подобных переделках Савельеву приходилось бывать не раз – он быстро оправился, порозовел, и даже разбитые губы не так уж бросались в глаза. Сыщицкая служба – она самая болезненная насчет морды…
– Больше не повторится, это точно. Понимаешь, у меня с ФСБ особые отношения, – сплевывая шелуху, втолковывал окончательно пришедший в себя Пашка.
– Нашел с кем отношения выстраивать, – буркнул Артем. – От них держись подальше – старое правило, между прочим.
– Правило-то старое, да Россия новая! – возразил Савельев. – Крыша «Армаде» нужна? Нужна!
– А завтра директор приедет на работу с разбитой мордой, – заметил Тарасов, отхлебывая добрый глоток и отправляя следом пару крупных креветок.
– Заместитель завтра поработает, – беззаботно отозвался Пашка.
– Все равно не пойму, почему они тебя так бережно обрабатывали, – сказал Артем, испытующе заглядывая приятелю в глаза. – Обычно…
– Неужели непонятно? – поднял глаза Савельев. – Пугануть хотели по-серьезному. Ну и пуганули… Было уже со мной такое. А все почему? Потому, что поль-зу-ют-ся! – подняв палец, раздельно произнес Пашка.
– Расплачиваться за игрушки-камешки когда будешь? – поинтересовался Тарасов.
– А завтра и расплачусь, – расплылся в улыбке Савельев.
– «Хвост» за тобой постоянно ходит? – вдруг спросил Артем. Ему показался слишком внимательным взгляд молодого человека в темных очках, сидящего через столик.
– Часто! – кивнул Пашка. – Привык.
– Последствий, думаешь, не будет?
– Нет, я позвонил кому следует и сказал что следует, – заверил Савельев. – Говорю: бывало со мной уже такое…
Менялись посетители. Проходили, позванивая парами тяжелых кружек, завсегдатаи, а Артем потихоньку хмелел, вливая в себя пенное пиво. Тот бандит в поезде первый, наверное, отдал концы; второй жив. Псы-эфэсбэшники, те, что на квартире, живы оба – за это Тарасов ручался. Жаль их, сукиных детей. Не хочется больше убивать…
Глава четвертая
Киев – Москва… Любовь и голуби… Граница уплыла на юг, и вместе с ней растворились в железнодорожной дали две дружественные таможни с их толкотней, суетней и откровенной разбойничьей наглостью чиновников, с трехчасовой нервной задержкой поезда, которая куда неприятнее, чем задержка месячных у любимой девочки. Утихли споры и жалобы на произвол, на бис исполненные опытными украинскими мешочниками. Съедены домашние харчи. Решены убогие кроссворды. Заполнена иммиграционная карта, и в ней значится: «Олесь Бузько (экзотическое для русского уха имя). Пол: мужской (что несомненно; надо бы добавить: «гендерная принадлежность – убежденный гетеросексуал»). Цель поездки: туризм (ждите меня, я скоро приеду). Срок пребывания: трое суток…» Солидный документ, проштемпелеванный суровым сотрудником российской пограничной службы. Его нужно вложить в паспорт и все время держать при себе – Москва слезам не верит, а московская милиция – и подавно.
Припомнилась последняя беседа с Кульчицким, имевшим штаб-квартиру в Киеве и приехавшим провожать хорунжего на вокзал.
«Это пока только проба, – рубя ладонью воздух, пылко говорил Кульчицкий. – Еще один тяжелый психологический удар для московских властей. Если бы наши чеченские друзья были решительнее и не поддавались на посулы своих и чужих соглашателей, Москва давно взлетела бы на воздух – до самых до окраин!» Сияло лицо провидныка, сияли его глаза в паутинке морщинок, цвел отличный ровный загар. «Я накопил в себе достаточно злости, чтобы оклеить пластитом половину столицы Сатаны, – ответил тогда Бузько. – Располагайте мной, друже провиднык, по своему усмотрению». Кульчицкий лучезарно улыбнулся. «Я ценю ваши патриотизм и преданность делу, – сказал он. – Но все же не забывайте, что по возвращении домой вас будет ждать условленный гонорар…»
«Город Сатаны» наплывал из прекрасного далека полосой отчуждения, скрещивающимися линиями электропередачи, пакгаузами, запасными путями, стрелками, семафорами, железным нагромождением гаражей и складов. Состав двинулся медленным шагом. Пассажиры собирали багаж.
Едущий налегке, с одной только спортивной сумкой Бузько выбрался в тамбур и сквозь пыльное стекло наблюдал за медленными изменениями пейзажа. Он закурил, и дым синими пластами потянулся сквозь трещину в окне.
Он спрыгнул на перрон первым и, забросив сумку за плечо, двинулся к подземному переходу. «Все здесь враждебно, – повторял про себя хорунжий. – Люди, автомобили, рекламные листовки, которые раздает вот эта хорошенькая малолетка… Ты приехал сюда как солдат, а значит, ты равнодушно-спокоен и готов к борьбе за счастье родного народа…» А враждебный город пузырился весенней толкотней, тысячей звуков и миллионом запахов, потому что Москва открыта гостям и любит их по мере своих восьмисотлетних сил.
Абонент был сдержан и по-столичному деловит.
Плохо знающий Москву Бузько опоздал на десять минут: неправильно поняв многословный рассказ говорливой старушки, он проехал на метро лишнюю станцию. В облезлой квартире на втором этаже П-образного дома по Сущевскому Валу его встретил пасмурный старик в клетчатой рубашке.
– Я уже на выходе, – сообщил хозяин, открывая дверь и впуская гостя. – Описание вашей персоны, которое прислал Кульчицкий, совпадает. Значит, вы и есть тот самый Олесь. Моя фамилия – скажем так – Семенцов. Проходите. У нас пятнадцать минут…
Бузько очутился в запущенной двухкомнатной квартирке, где уборка не производилась уже лет сто. Бесформенные железки, жестяные банки, покрытые засохшими потеками, ржавые инструменты создавали впечатление запущенной мастерской.
– Садитесь, – сбрасывая на пол сонного рыжего кота с вымазанной в зеленое спиной, сказал хозяин. – Порция «мыла» уже упакована и оплачена. Акваланг – облегченный вариант без баллонов, только с маской… – Видя недоумение на лице гостя, Семенцов пояснил: – Пластит.
Взвешивая на руке увесистый пакет, Бузько поинтересовался:
– А вы с господином Кульчицким, наверное, вместе служили?
Семенцов нехорошо ухмыльнулся и, помедлив, ответил:
– Да уж, служили… В интересном одном месте… Только он, хитрожопец, подполковником уволился, а я – капитаном…
– Удивительно! Служили вместе, а на украинца вы совсем не похожи, – заметил хорунжий.
Эта фраза обозлила хозяина:
– Ты пальцы в чужие проблемы-то не суй! – прикрикнул он. – Я не турецкий, я не немецкий, а советский! Простой пенсионер, понял?! И торгую, чем могу, чтобы к пенсии приработать! И насрать мне на твоего Кульчицкого и на тебя!.. Вон рюкзак с аквалангом бери и вали отсюда!
Бузько торопливо собрал покупки и направился к двери. Говорить было больше не о чем; обижаться, впрочем, тоже.
Хозяин тем временем поостыл.
– Погоди! – окликнул он.
Хорунжий остановился.
– Приходилось плавать с аквалангом? – хмуро спросил Семенцов.
– Плавал. Даже подводной охотой занимался. В нашем родном Крыму, в хорошие времена, – поспешно ответил Бузько.
– Когда они были-то – хорошие времена? – буркнул Семенцов, расстегивая «молнию» на сумке хорунжего и заботливо вкладывая туда еще один сверток. – Запалы-то забыл, профессионал! «Липучкой» хоть умеешь пользоваться?
– Со взрывчаткой знаком хорошо…
– Не произноси слова «взрывчатка» вслух вообще никогда! – строго заметил Семенцов. – В Москве это слово произносить нынче опасно…
Хозяин повозился с ключами и открыл дверь.
– Бывай, щирый украинец! – желчно проговорил Семенцов. – Ты меня не видел, я тебя тоже.
Оставался визит к человеку, которого Кульчицкий громко именовал просто «нашим союзником». К человеку, который выведет хорунжего на объект…
Поминутно сверяясь с записанным на самой главной страничке памяти адресом, Бузько добрался до Садовнической улицы, миновал пятый номер с окнами-арками и припаркованным десятком машин, повернул во дворы… Вот то самое место – старые дома, новехонькая детская площадка из цветного пластика, хлебный ларек. Кремль недалеко, а на ступеньке сидит чернявый паренек кавказского вида и отрешенно курит, глядя прямо перед собой.
Бузько подошел и поздоровался. Чернявый не обратил на него никакого внимания, только выпустил дым из ноздрей.
– Мне нужен господин Дакаев, – настойчиво проговорил хорунжий.
Тут чернявый парнишка поднял глаза, усмехнулся и ткнул пальцем в сторону приоткрытой двери ларька, откуда несло свежим хлебным духом.
– Захады, дарагой! – услышал Бузько сакраментальную фразу. – Я здесь!
Хорунжий сделал шаг и оказался внутри ларька среди душных горячих запахов печеного и румяных булок.
– Сейчас выручку досчитаю, – не поднимая головы, сказал лысый тип с черной бородой, растущей, казалось, прямо из горла. – Присядь на табурет. Меня Хамидом зовут.
– Олесь, – просто ответил Бузько.
– И у тебя имя подозрительное, – вручая деньги подлезшему под локоть хорунжего пареньку, сказал Хамид. – Здравствуй.
– Здравствуйте. Я приехал…
– Давай-ка на «ты», – перебил Хамид. – Враг у нас общий, значит, дружить будем… А откуда ты приехал, я знаю: твое фото мне присылали, а тебя самого мой пацан срисовал, еще когда ты по дворам кружил.
– Мне бы так, чтобы время не терять, – сказал хорунжий. – У меня на родине много работы…
– А-а, у меня на родине тоже полно работы! – махнул рукой Хамид. – Все успеем, все сделаем – хорошие люди насчет тебя звонили, уважаемые… Сегодня ночью уже на место пойдем. Багаж, смотрю, не при тебе?
– Но я надеюсь, – закончил Тарасов, идя к двери, – что уже очень скоро вы услышите голос своего дорогого Паши.
– Постойте! – крикнула вслед Алла. – Мы даже не познакомились!
– Я в суматохе совсем забыл, как меня зовут, – ответил Артем. – И помните: если вы мне что-то недорассказали, то плохо от этого будет прежде всего Савельеву. Привет родителям!
«Мог бы и поприличнее девку себе найти, – с досадой думал Артем, шагая к станции метро. – Из Ярославля вон какие приезжают – кровь с парным молоком… А эта… дура крашеная… Истеричка… А сама ведь знает, похоже, больше, чем говорит…»
* * *
– Отвечай, товарищ дорогой… Быстро отвечай и старательно. Мы очень ждем!– Да подожди ты со своим «отвечай» – с морды ему скотч отклей!..
Пашка что-то яростно промычал и тут же получил увесистый подзатыльник:
– Не вмешивайся, когда дяди разговаривают!
Когда Савельев пришел в себя, над ним склонялись два хмурых типа служебного вида, чем-то неуловимо напоминающие преемника ельцинской власти.
С треском отлепился скотч. Пашка застонал и пробубнил разбитым ртом:
– А за продранный диван, ребята, вам придется отвечать…
– Ответим! – похлопал его по плечу тот из типов, что был повыше. – Расскажи-ка, кто тебя на казанских курьеров науськал?
– Нам только это надо знать. Скажешь – отпустим, – пообещал тот тип, что был помельче.
Пашка с мукой поднял глаза к потолку. Последний час был не самым лучшим часом в его жизни. Следователь Михальский, сукин сын, позвонил и попросил побеседовать с ребятами из Второго управления. Савельев здорово удивился – им-то что за прок во внутрироссийских делах? – но просьбу Михальского как давнего знакомого уважил. И тут снова завопил мобильный. От новости Пашка с размаху сел на тумбочку в прихожей: сырые алмазы, на которые он сделал главную ставку этого года, оказались дурилкой. «Если бы раньше сообщили! – мысленно стонал Савельев. – На хрена ж я деньги трачу!» Очень побеспокоили корыстного Пашку истраченные на операцию с участием Артема кровные деньги. Савельев решил разобраться с этой сизой мутью позднее, а пока сообщил Тарасову печальную новость. То-то небось Артем удивился! Ну да незачем ему знать детали, простому исполнителю…
Загудел домофон. Пашка даже раздеваться не стал – мало времени, да и обещал Михальский, что гости много времени не отнимут. И вот возникли в дверях двое ребят, чей род занятий невозможно спутать ни с чем – серые, неприметные, уверенные. «Здорово!» – широко улыбнулся Пашка и тут же получил профессионально поставленный удар в лицо и резкую подножку. Падая навзничь, Савельев вдруг с ослепительной яркостью понял, что поверил, ошибся, недооценил. Нужно было понять напряжение, прозвучавшее в телефонном голосе Михальского.
«Алмазы… Расслабился… Профессионал гребаный… Ворона…»
Щелкнули наручники на запястьях, и Пашка с неожиданным юмором подумал о том, что эти, в отличие от бандитов, раскаленным утюгом по голой жопе водить не будут – найдут другие подходы…
Савельев попытался взбрыкнуть ногами, но тут же получил еще один удар в лицо. Били так, чтобы унизить. Пашка рухнул на диван, рванулся – затрещала диванная кожа, – заорал. Гости бесцеремонно стиснули его скулы и широко залепили рот скотчем. Савельеву оставалось только яростно мычать.
Типы переглянулись. Начался обыск – поспешный и не самый профессиональный. Не сообщили гости, что искали: переворошили одежду, вскрыли с ужасающей легкостью оружейный сейф, залезли в компьютер и принялись там яростно шуровать… Припоминая уроки боевых искусств, Пашка лежал смирно и пытался расслабиться. Сейчас бы набрать сучьего иуду Михальского – только вот мобильный вывалился из кармана, да и не позволят псы позвонить. Хотя сделать звонок следовало не Михальскому, который тоже ведь исполнитель, а не босс, а другому человечку, который сидит на Лубянке этажом повыше… Хреново, когда непонятно, а еще хреновее, когда страшно…
Страшно стало Пашке, когда типы, кивнув друг другу, встали над поверженным хозяином и начали прилежно изучать его окровавленное лицо. Савельев прикрыл глаза.
– Прокатимся в одно место – на нашу квартиру, – услышал он тусклый голос. – Ты там бывал вроде… Не будешь вырываться? Обещаешь? А то неохота тебя обездвиживать и тушкой в машину тащить…
Пашка с готовностью закивал головой. Отсрочка. Есть время подумать…
Савельев протянул скованные руки и замычал: правое запястье совсем посинело. Псы переглянулись и расщелкнули наручники. Один из гостей, широко расставив ноги, стоял напротив, держа руку в кармане.
Чем черт не шутит?
Пашка со стоном растер запястья, потянулся, забросил руки за спинку дивана.
Адрес квартиры возле метро «Ясенево» он помнил хорошо: бывал там с Михальским, допрашивали вместе одного азика. Хорошие были времена, и деньги хорошие… Я спокоен, ребята, я сломался, мне нехорошо и жутко, осталось вывести еще одно слово, Алка, сучка, никогда пыль не вытрет, а от приходящей уборщицы порядка не дождешься…
В машине с затемненными стеклами – снова в наручниках – псы увезли его в неизвестность. И вот – спецквартира с убогой обстановкой, напоминающая гинекологический кабинет, и двое ребят из железной породы ГПУ, которые искренне желают вышибить из шефа охранного агентства нужные сведения. Ничего здесь не изменилось – даже «вахтенный журнал», как шутил Михальский, лежит на том же подоконнике.
– Кто тебя науськал на груз из Казани? Откуда информация? – наседал мелкий, и скулы его нехорошо напряглись.
«Опять по морде, – морщась, тоскливо подумал Пашка. – Взяли моду, блин…»
Второй пес вышел в другую комнату и, плотно прикрыв дверь, принялся кому-то названивать.
– Савельев, ты зарвался, – продолжал мелкий, видимо, раздумав применять силу. – Ты сильно зарвался. Ты забыл, что такое «Армада»? Ты начал хорошо, а потом распустился. Никакой дисциплины. Забыл, кто тебя кормит?
Пашка горестно замотал головой. Вряд ли Алка, дура набитая, обнаружит его послание. Не начала бы трезвонить куда не надо – например в милицию. Таких мутных дел милиция не любит – не их это компетенция, никак нет. Что там Тарасов, пешка для гамбита? Если его взяли, будет молчать – факт. Выбросил ли он контейнер? Одни вопросы без ответов… Мутно цедится свет сквозь жалюзи, и на душе мутно…
– Скажи хоть что-нибудь, а, Савельев? – почти попросил пес. – Мы не менты, перед нами тут понты разводить не надо. Мы простые офицеры с Лубянки… Говори, а?
– Я буду говорить с генералом Прохоровым, а не с тобой, пацан, – сплюнув, глухо ответил Пашка. – Устроили тут, понимаешь…
Мелкий хохотнул и наотмашь ударил Пашку по кадыку. Тот захрипел и откинулся на спинку железного стула, к которому был прикован.
– Это еще не удар ниже пояса, – пояснил мелкий. – Что там? – крикнул он коллеге.
Второй пес возник на пороге, поманил мелкого и что-то прошептал на ухо.
В коридоре прозвучали шаги. Щелкнул замок. И все кубарем покатилось в тартарары…
* * *
Через полтора часа с небольшим Артем вышел из такси у станции метро «Ясенево». Вдалеке виден угловой дом – тот самый, на который указывали Пашкины каракули. И неясно, как выуживать Савельева из ловчих сетей.С кем придется встретиться? Если Пашку взяли бандиты, что весьма вероятно, то огневого боя не избежать. Ствол без глушителя – соседи, ОМОН, и вообще неприятно. Если менты, что сомнительно – уж очень оперативно сработано, – но если менты, то опять стрельба, ОМОН, и то же самое… Нет, на явочную квартиру арестованного менты не вывозят – в райотдел норовят, ну или в изолятор временного содержания. Явно, спецслужбы шуруют, и это хреновее всего. Алмазы, брат, это тебе не фунт изюма…
У парадного гроздь автомобилей и старушка с клетчатой сумкой на плече и густыми морщинами.
– Добрый день, – сдержанно обратился к местной жительнице Артем. – Вы ничего подозрительного в последние часы не замечали?
– Удостоверение покажете? – блеснули оживлением старушечьи глазки.
– Покажу, – заверил Тарасов, коснувшись нагрудного кармана куртки. – Так что?
– Да давненько, часа, может, три назад – как раз новости по телевизору показывали, – повели двое третьего в парадное-то.
– Как выглядел тот, которого повели? – хмурясь, настойчиво продолжал Артем.
– Да рыжеватый такой, толстоватый, одет прилично. И лицо у него вроде разбито было, – сообщила старушка. – А вы…
Упреждая вопрос об удостоверении, Тарасов спросил:
– А куда повели, знаете?
– Да есть там на третьем этаже квартирка подозрительная, – пожевав губами, проговорила старушка. – Говорят, там эфэсбэ проживает…
– Спасибо, – кивнул Артем.
– Вы из райотдела? – вдогонку поинтересовалась старушка. – Так они ж не шумят… А удостоверение ваше…
– В следующий раз обязательно покажу, – не оборачиваясь, отозвался Тарасов, ныряя в сырую прохладу парадного.
Он узнал даже больше, чем рассчитывал. Старухины сведения были очень похожи на грустную правду.
Легко взбегая по ступенькам, Артем извлек ствол из внутреннего кармана, снял с предохранителя и сунул в просторный боковой карман куртки – так можно не выпускать из ладони рукоятку. Вприпрыжку промчался мимо подозрительной квартиры, зафиксировав бледный номер «27» и длинную царапину. Воображение уже рисовало узника, слепо цепляющегося за что ни попадя, и бледных ночных сотрудников, влекущих жертву в пыточный зал…
Он был на площадке этажом выше. Щелкнул замок: слух не обманул Артема. Думать некогда. Да и не стоит. Да здравствует импровизация! «Не люблю совпадений», – мелькнула мысль и вовремя спряталась.
Серый типчик в костюме открывал ту самую нехорошую дверь. Он бросил взгляд вниз, на лестничный пролет, поднял глаза…
Артем вихрем налетел на серого, выполнил элементарный захват за шею и врезал типу кулаком по пояснице.
– Придушу! – прошипел Тарасов, разворачивая противника к двери.
Ошарашенный, тот не сопротивлялся.
– Кто еще в квартире?
– Со-сотрудник, – прохрипел тип. – И еще один…
– Савельев?
Тип утвердительно заморгал глазами. Артем перехватил ключи, бросил в карман, потянул на себя дверь.
– Пошли.
Для убедительности он вытащил ствол и вдавил в спину серого. Тот не дергался – вот что значит школа…
В полутемной прихожей был слышен раздраженный высокий голос второго пса. Придерживая своего пленника, Тарасов боком протиснулся вперед, резко стиснул жилистую шею, отпустил. Звук оседающего тела раздался одновременно с грохотом распахнутой межкомнатной двери.
– Руки за голову! – рыкнул Артем, держа ствол на изготовку.
Стоявший спиной второй пес вздрогнул и начал медленно поднимать руки к затылку. На диване помещался Пашка Савельев в пиджаке с полуоторванным рукавом, с разбитой мордой и отчаянными глазами.
«За импровизации в свое время комбат пять суток гауптвахты давал», – подумал Артем.
– Медленно сними пиджак и брось на пол! – приказал он.
Пес повиновался: выбрался из рукавов. Пиджак лег на пол.
– Паша, ствол у него из кобуры достань!
Савельев кряхтя поднялся и скованными руками неловко вытащил из подмышки серого табельный «макаров». Артем подошел на два шага.
– Браслеты с мальчика сними! – Он ткнул серого стволом в крестец.
Упали, звякнув, наручники.
– Ну ты даешь, Теман! – выдохнул Пашка.
– Садись! – скомандовал Тарасов псу.
Тот, снова сцепив руки на затылке в замок, присел на корточки, выпростал ноги и уселся. Нешироко размахнувшись, Артем ударил серого рукояткой пистолета в затылок. Сотрудник клюнул носом и впечатался физиономией в диван, сполз на пол.
Тем временем освобожденный от наручников Пашка выхватил у Артема мобильный, лихорадочно набрал по памяти номер.
– Сдал меня, да?! Сдал?! Да, я выбрался! – брызгая слюной, орал в трубку Савельев. – Только чего мне это стоило! Ты ж думай, дорогой, когда бойцов присылаешь! А-а, не твои бойцы?! В общем, разницы я не вижу – твои, не твои, – а только оба уже на том свете отдыхают… Да, есть реальная поддержка, ты правильно заметил… Все, бывай! Потом договорим!
В прихожей застонал, приходя в себя, первый пес. Пашка сунул мобильник в карман и злобно выругался:
– Сукин сын, Михальский! А ведь один из лучших!.. Б… криминал ползучий!..
– Запутался ты, «Армада», – заметил Артем. – Хозяев надо осторожно выбирать. А то в следующий раз ошейник и потуже могут затянуть…
– Да я им покажу «ошейник»! – горячился Пашка. – Разговор ведь какой был: помоги своими способами курьеров с поезда снять и изъять контейнер. Базара о том, что параллельно энкавэдэ на меня наедет, не было!
– «Сегодня ботаешь по фене, а завтра встанешь на колени», – процитировал Тарасов. – Валим-ка отсюда, и по-быстрому!
– Все, Теман, никакого больше криминала с моей стороны: это дорожка скользкая, и идти по ней я не желаю! – торжественно заявил Савельев, когда они уселись в пойманные на углу «Жигули».
– Покайся, сукин сын, что переоценил свои скромные силы, – сказал, ехидно улыбаясь, Артем.
– Каюсь! Каюсь! – мотнул всклокоченной головой Пашка. – Больше никаких связей с государственным криминалом!
По дороге он беспрерывно звонил, кому-то жалуясь и кого-то убеждая. Похоже, в подобных переделках Савельеву приходилось бывать не раз – он быстро оправился, порозовел, и даже разбитые губы не так уж бросались в глаза. Сыщицкая служба – она самая болезненная насчет морды…
* * *
Они сидели за угловым столиком в уличном кафе, прихлебывая пиво. Объемистый пакет с креветками был до половины пуст.– Больше не повторится, это точно. Понимаешь, у меня с ФСБ особые отношения, – сплевывая шелуху, втолковывал окончательно пришедший в себя Пашка.
– Нашел с кем отношения выстраивать, – буркнул Артем. – От них держись подальше – старое правило, между прочим.
– Правило-то старое, да Россия новая! – возразил Савельев. – Крыша «Армаде» нужна? Нужна!
– А завтра директор приедет на работу с разбитой мордой, – заметил Тарасов, отхлебывая добрый глоток и отправляя следом пару крупных креветок.
– Заместитель завтра поработает, – беззаботно отозвался Пашка.
– Все равно не пойму, почему они тебя так бережно обрабатывали, – сказал Артем, испытующе заглядывая приятелю в глаза. – Обычно…
– Неужели непонятно? – поднял глаза Савельев. – Пугануть хотели по-серьезному. Ну и пуганули… Было уже со мной такое. А все почему? Потому, что поль-зу-ют-ся! – подняв палец, раздельно произнес Пашка.
– Расплачиваться за игрушки-камешки когда будешь? – поинтересовался Тарасов.
– А завтра и расплачусь, – расплылся в улыбке Савельев.
– «Хвост» за тобой постоянно ходит? – вдруг спросил Артем. Ему показался слишком внимательным взгляд молодого человека в темных очках, сидящего через столик.
– Часто! – кивнул Пашка. – Привык.
– Последствий, думаешь, не будет?
– Нет, я позвонил кому следует и сказал что следует, – заверил Савельев. – Говорю: бывало со мной уже такое…
Менялись посетители. Проходили, позванивая парами тяжелых кружек, завсегдатаи, а Артем потихоньку хмелел, вливая в себя пенное пиво. Тот бандит в поезде первый, наверное, отдал концы; второй жив. Псы-эфэсбэшники, те, что на квартире, живы оба – за это Тарасов ручался. Жаль их, сукиных детей. Не хочется больше убивать…
Глава четвертая
В Россию с любовью
«Вся наша страна, от малого до старого, ждет и требует одного: изменников и шпионов, продавших врагу нашу Родину, расстрелять как поганых псов!»
Андрей Вышинский
Киев – Москва… Любовь и голуби… Граница уплыла на юг, и вместе с ней растворились в железнодорожной дали две дружественные таможни с их толкотней, суетней и откровенной разбойничьей наглостью чиновников, с трехчасовой нервной задержкой поезда, которая куда неприятнее, чем задержка месячных у любимой девочки. Утихли споры и жалобы на произвол, на бис исполненные опытными украинскими мешочниками. Съедены домашние харчи. Решены убогие кроссворды. Заполнена иммиграционная карта, и в ней значится: «Олесь Бузько (экзотическое для русского уха имя). Пол: мужской (что несомненно; надо бы добавить: «гендерная принадлежность – убежденный гетеросексуал»). Цель поездки: туризм (ждите меня, я скоро приеду). Срок пребывания: трое суток…» Солидный документ, проштемпелеванный суровым сотрудником российской пограничной службы. Его нужно вложить в паспорт и все время держать при себе – Москва слезам не верит, а московская милиция – и подавно.
Припомнилась последняя беседа с Кульчицким, имевшим штаб-квартиру в Киеве и приехавшим провожать хорунжего на вокзал.
«Это пока только проба, – рубя ладонью воздух, пылко говорил Кульчицкий. – Еще один тяжелый психологический удар для московских властей. Если бы наши чеченские друзья были решительнее и не поддавались на посулы своих и чужих соглашателей, Москва давно взлетела бы на воздух – до самых до окраин!» Сияло лицо провидныка, сияли его глаза в паутинке морщинок, цвел отличный ровный загар. «Я накопил в себе достаточно злости, чтобы оклеить пластитом половину столицы Сатаны, – ответил тогда Бузько. – Располагайте мной, друже провиднык, по своему усмотрению». Кульчицкий лучезарно улыбнулся. «Я ценю ваши патриотизм и преданность делу, – сказал он. – Но все же не забывайте, что по возвращении домой вас будет ждать условленный гонорар…»
«Город Сатаны» наплывал из прекрасного далека полосой отчуждения, скрещивающимися линиями электропередачи, пакгаузами, запасными путями, стрелками, семафорами, железным нагромождением гаражей и складов. Состав двинулся медленным шагом. Пассажиры собирали багаж.
Едущий налегке, с одной только спортивной сумкой Бузько выбрался в тамбур и сквозь пыльное стекло наблюдал за медленными изменениями пейзажа. Он закурил, и дым синими пластами потянулся сквозь трещину в окне.
Он спрыгнул на перрон первым и, забросив сумку за плечо, двинулся к подземному переходу. «Все здесь враждебно, – повторял про себя хорунжий. – Люди, автомобили, рекламные листовки, которые раздает вот эта хорошенькая малолетка… Ты приехал сюда как солдат, а значит, ты равнодушно-спокоен и готов к борьбе за счастье родного народа…» А враждебный город пузырился весенней толкотней, тысячей звуков и миллионом запахов, потому что Москва открыта гостям и любит их по мере своих восьмисотлетних сил.
* * *
– От Кульчицкого? Приезжайте в течение часа, здесь недалеко. Если задержитесь, меня уже не будет – меня ждут…Абонент был сдержан и по-столичному деловит.
Плохо знающий Москву Бузько опоздал на десять минут: неправильно поняв многословный рассказ говорливой старушки, он проехал на метро лишнюю станцию. В облезлой квартире на втором этаже П-образного дома по Сущевскому Валу его встретил пасмурный старик в клетчатой рубашке.
– Я уже на выходе, – сообщил хозяин, открывая дверь и впуская гостя. – Описание вашей персоны, которое прислал Кульчицкий, совпадает. Значит, вы и есть тот самый Олесь. Моя фамилия – скажем так – Семенцов. Проходите. У нас пятнадцать минут…
Бузько очутился в запущенной двухкомнатной квартирке, где уборка не производилась уже лет сто. Бесформенные железки, жестяные банки, покрытые засохшими потеками, ржавые инструменты создавали впечатление запущенной мастерской.
– Садитесь, – сбрасывая на пол сонного рыжего кота с вымазанной в зеленое спиной, сказал хозяин. – Порция «мыла» уже упакована и оплачена. Акваланг – облегченный вариант без баллонов, только с маской… – Видя недоумение на лице гостя, Семенцов пояснил: – Пластит.
Взвешивая на руке увесистый пакет, Бузько поинтересовался:
– А вы с господином Кульчицким, наверное, вместе служили?
Семенцов нехорошо ухмыльнулся и, помедлив, ответил:
– Да уж, служили… В интересном одном месте… Только он, хитрожопец, подполковником уволился, а я – капитаном…
– Удивительно! Служили вместе, а на украинца вы совсем не похожи, – заметил хорунжий.
Эта фраза обозлила хозяина:
– Ты пальцы в чужие проблемы-то не суй! – прикрикнул он. – Я не турецкий, я не немецкий, а советский! Простой пенсионер, понял?! И торгую, чем могу, чтобы к пенсии приработать! И насрать мне на твоего Кульчицкого и на тебя!.. Вон рюкзак с аквалангом бери и вали отсюда!
Бузько торопливо собрал покупки и направился к двери. Говорить было больше не о чем; обижаться, впрочем, тоже.
Хозяин тем временем поостыл.
– Погоди! – окликнул он.
Хорунжий остановился.
– Приходилось плавать с аквалангом? – хмуро спросил Семенцов.
– Плавал. Даже подводной охотой занимался. В нашем родном Крыму, в хорошие времена, – поспешно ответил Бузько.
– Когда они были-то – хорошие времена? – буркнул Семенцов, расстегивая «молнию» на сумке хорунжего и заботливо вкладывая туда еще один сверток. – Запалы-то забыл, профессионал! «Липучкой» хоть умеешь пользоваться?
– Со взрывчаткой знаком хорошо…
– Не произноси слова «взрывчатка» вслух вообще никогда! – строго заметил Семенцов. – В Москве это слово произносить нынче опасно…
Хозяин повозился с ключами и открыл дверь.
– Бывай, щирый украинец! – желчно проговорил Семенцов. – Ты меня не видел, я тебя тоже.
* * *
Опасный груз Бузько оставил в тайнике на окраине города. Схема, врученная Кульчицким, оказалась точной: место было безлюдное и безопасное. Вдалеке шумная трасса, уводящая прочь от Москвы, руины, бетон, ржавые прутья арматуры… Шпионские игры, затеянные провидныком, раздражали. Но партийная дисциплина прежде всего – и Бузько аккуратно рассыпал вокруг схрона пачку дефицитной махорки.Оставался визит к человеку, которого Кульчицкий громко именовал просто «нашим союзником». К человеку, который выведет хорунжего на объект…
Поминутно сверяясь с записанным на самой главной страничке памяти адресом, Бузько добрался до Садовнической улицы, миновал пятый номер с окнами-арками и припаркованным десятком машин, повернул во дворы… Вот то самое место – старые дома, новехонькая детская площадка из цветного пластика, хлебный ларек. Кремль недалеко, а на ступеньке сидит чернявый паренек кавказского вида и отрешенно курит, глядя прямо перед собой.
Бузько подошел и поздоровался. Чернявый не обратил на него никакого внимания, только выпустил дым из ноздрей.
– Мне нужен господин Дакаев, – настойчиво проговорил хорунжий.
Тут чернявый парнишка поднял глаза, усмехнулся и ткнул пальцем в сторону приоткрытой двери ларька, откуда несло свежим хлебным духом.
– Захады, дарагой! – услышал Бузько сакраментальную фразу. – Я здесь!
Хорунжий сделал шаг и оказался внутри ларька среди душных горячих запахов печеного и румяных булок.
– Сейчас выручку досчитаю, – не поднимая головы, сказал лысый тип с черной бородой, растущей, казалось, прямо из горла. – Присядь на табурет. Меня Хамидом зовут.
– Олесь, – просто ответил Бузько.
– И у тебя имя подозрительное, – вручая деньги подлезшему под локоть хорунжего пареньку, сказал Хамид. – Здравствуй.
– Здравствуйте. Я приехал…
– Давай-ка на «ты», – перебил Хамид. – Враг у нас общий, значит, дружить будем… А откуда ты приехал, я знаю: твое фото мне присылали, а тебя самого мой пацан срисовал, еще когда ты по дворам кружил.
– Мне бы так, чтобы время не терять, – сказал хорунжий. – У меня на родине много работы…
– А-а, у меня на родине тоже полно работы! – махнул рукой Хамид. – Все успеем, все сделаем – хорошие люди насчет тебя звонили, уважаемые… Сегодня ночью уже на место пойдем. Багаж, смотрю, не при тебе?
Конец бесплатного ознакомительного фрагмента