Максим Владимирович Кустов. Цена Победы в рублях

   О том, что количество официально признанных и реально сбитых летчиком самолетов противника совсем не одно и то же, постоянно вспоминают ветераны. Вот, например, отрывок из интервью с Николаем Герасимовичем Голодниковым:

   «Что касается его личного счета, то, я думаю, он (знаменитый ас Борис Сафонов, погибший в 1942 году) сбил больше, чем 22 немецких самолета. Сафонов великолепно стрелял и, бывало, в одном бою сбивал по два, по три немецких самолета. Но у Сафонова было правило – „больше одного сбитого за бой себе не писать“. Всех остальных он „раздаривал“ ведомым. Хорошо помню один бой, он сбил три немецких самолета и тут же приказ, что один ему, один – Семененко (Петр Семененко летал ведомым у Сафонова) и один еще кому-то. Петя встает и говорит: „Товарищ командир, да я и не стрелял. У меня даже перкаль не прострелен“. А Сафонов ему и говорит: „Ты не стрелял, зато я стрелял, а ты мне стрельбу обеспечил!“ И такие случаи у Сафонова были не единожды»^[22].

   Он же:

   «У немцев довольно легко победы подтверждались, часто было достаточно только подтверждения ведомого или фотоконтроля. Собственно, падение самолета их не интересовало, особенно к концу войны. А у нас тяжело. Причем с каждым годом войны тяжелее и тяжелее. Со второй половины 1943 года сбитый стал засчитываться только при подтверждении падения постами ВНОС, фотоконтролем, агентурными и другими источниками. Лучше всего – все это вместе взятое. Свидетельства ведомых и других летчиков у нас в расчет не принимались, сколько бы их ни было. У нас случай был, когда наш летчик Гредюшко Женя одним снарядом немца сбил. Они шли четверкой и сошлись с четверкой немцев. Поскольку Гредюшко шел первым, то „пальнул“ он разок из пушки, так сказать, „для завязки боя“. Был у нас такой „гвардейский шик“ – если мы видели, что внезапной атаки не получается, то обычно ведущий группы стрелял одиночным из пушки в сторону противника. Такой „огненный мячик“ вызова – „Дерись или смывайся!“ Вот таким одиночным и пальнул Женя издалека, а ведущий „мессер“ возьми да и взорвись. Попадание одним снарядом. Остальные „мессера“, конечно, врассыпную. В общем, уклонились от боя. Поскольку летали над тундрой, в немецком тылу, подтвердить победу никто не мог. Ни постов ВНОС, ни точного места падения немца (ориентиров никаких). Да и как искать, упали одни обломки. Фотоконтроль тоже ничего не отметил, издалека стрелял. Расход боекомплекта – один 37-мм снаряд на четыре самолета. Так эту победу ему и не зачли, хотя три других летчика прекрасно видели, как он немца разнес.
   Вот так. «Постороннего» подтверждения нет – сбитого нет. Только потом, неожиданно, пришло подтверждение сбитого от пехотинцев. Оказывается, этот бой видела их разведгруппа в немецком тылу (возвращались к своим, тащили «языка»). По возвращении они этот воздушный бой и сбитого немца отметили в рапорте. Бывало и так.
   И у меня есть неподтвержденные. Сколько? Ну их. Это как после драки кулаками махать»^[23].

   Еще один летчик-ветеран, Александр Ефимович Шварев, тоже подтверждает чрезвычайную придирчивость командования в подсчетах сбитых самолетов:

   «– Как засчитывались победы?
   – Это очень сложный вопрос. Я вам говорил, что, сколько я ни сбивал, практически никогда не было возможности до конца досмотреть, упал враг или нет. Надо было смотреть за теми, кто в воздухе остался, чтобы тебя не сбили, или за теми, кого ты прикрываешь. Я просто докладывал, что я стрелял. А сбил или нет – это уже ведомые говорят, им было виднее. С их слов говоришь, куда именно враг упал.
   Туда посылают человека. И если кто-то там из пехотинцев дает подтверждение, то самолет тебе засчитывают.
   Конечно, самолет, упавший на немецкой территории, засчитывать таким способом не было возможности. Здесь уже верили словам летчиков. И то у нас был командир Головня, так его прозвали Фомой Неверующим. Базанов сбил три самолета в одном бою. Головня говорит: «Не верю». Мол, раз сбил над территорией противника, то как угодно можно сказать. Но Базанов не сдается: «Полетели, я вам покажу, где упали». И вот они полетели. Головня увидел, тогда только засчитали.
   – Как вы полагаете, приписки были?
   – Черт его знает. В нашем полку не было. Почему? Потому что у нас была дружеская спайка. Если кто задумал щегольнуть или прихвастнуть, сразу сажали его на место»^[24].

   А Борис Николаевич Еремин вспоминает о необычайной сложности подсчетов сбитых вражеских самолетов, не говоря уже о всевозможных комбинациях с ними, или, наоборот, «подарках» товарищам от широты души:

   «…У меня к Сталинграду считалось только 9 сбитых, хотя фактически было 15–16 самолетов. Я их раздавал тем, кто со мной летит. У немцев подход был другой. Попал в кинофотопулемет – пишет себе сбитие. А у нас, чтобы подтвердить, что ты сбил, – напарники должны подтвердить, наземные службы подтвердить; если стоит кинофотопулемет, то и его данные нужны. И все это оформляется. Достаточно было верить кинофотопулемету. А то пока соберут запросы, подтверждения, падал ли такой-то самолет такого-то числа?.. А иногда ведь и не падал. Его подобьешь, а он жить хочет, тянет к себе. У меня был такой случай: под Луганском мы с летчиком Глазовым (Глазов Николай Елизарович, старший лейтенант. Воевал в составе 11 ИАМ и 31 ГИАП. Всего за время участия в боевых действиях выполнил 537 боевых вылетов, в 80 воздушных боях сбил 17 самолетов лично и 7 в группе. Герой Советского Союза, награжден орденами Ленина (дважды), Отечественной войны 1-й ст., медалями. Погиб при таране самолета противника 30.07.43. – прим. М. Быкова), возвращаясь с разведки, увидели немецкого корректировщика FW-189. Машина для немцев хорошая, для нас – плохая, сбить трудно. Я скомандовал: „Прикрой, атакую!“ Отчетливо помню – попал по балкам; он тем не менее продолжает делать крутые развороты, а я все время выскакиваю, никак не могу замкнуться на него. Говорю: „Глазов, выходи, бей“. Он очередь дал, и самолет ушел. Сбит или не сбит? Уже после войны я выступал перед летчиками в Луганске; после выступления подходит ко мне полковник: „Товарищ генерал! Вы сказали, что встречались с ФВ189?..“ – „Да“. Он рассказал, что когда мальчишкой был, видел: этот самолет сел в балку, на фюзеляж вышел один летчик, а второй не выходил. Потом его вытащили… Вот как, только после войны узнал, что мы сбили самолет! Конечно, это сбитие нам не засчитали.
   С моей точки зрения, и ребята со мной согласны, дело с учетом сбитых у нас было поставлено плохо. Первые дни мы не особенно и считали. Никто не думал, что за эти самолеты будут давать ордена и звезды. Только к концу Сталинградской битвы этот вопрос немного стал упорядочиваться. Во всяком случае, нам стало известно, что за десять сбитых самолетов присваивают звание Героя, за 3 сбитых самолета над Сталинградом дают орден. Я получил орден Красного Знамени (вручал Еременко, тогда еще не маршал) за сбитые самолеты под Сталинградом.
   Часто, чтобы поддержать молодых, мы отдавали им участие в сбитии. Самолеты себе не брали, а писали на группу. А ведь и Покрышкин, и Кожедуб сразу стали писать на себя, поскольку начали воевать позднее. А мы, те, кто был на фронте с первых дней, отдавали на группу»^[25].

   Похоже, что сложности, связанные с тем, чтобы летчику засчитали сбитый им самолет, действительно сказались на признании результативности советских асов. Будь правила подсчета сбитых вражеских самолетов менее жесткими, количество признанных побед наших летчиков увеличилось бы неоднократно.

100 000 рублей летчику-испытателю

   Помимо премирования боевых летчиков на фронте, существовала подобная практика и для летчиков-испытателей. Конечно, испытатели помимо этого получали и заработную плату. Известен размер оплаты труда летчиков-испытателей в войну. 19 апреля 1943 года маршал авиации Новиков утвердил «Положение о летчиках-испытателях военного представительства ВВС Красной Армии». Согласно этому положению, военное звание летчика-испытателя 1-го разряда – подполковник, полковник. Оклад денежного содержания для летчика-испытателя 1-го разряда устанавливается 2200 рублей в месяц. Военное звание летчика-испытателя 2-го разряда – майор, подполковник. Оклад денежного содержания для летчика-испытателя 2-го разряда устанавливается 1800 рублей в месяц. Военное звание летчика-испытателя 3-го разряда – капитан, майор с окладом денежного содержания в 1600 рублей в месяц. Военное звание летчиков-испытателей 4-го разряда – старший лейтенант, капитан с окладом содержания 1400 рублей в месяц^[26].
   Премировали летчиков-испытателей за особо опасные испытания, причем достаточно щедро. В воспоминаниях испытателя Вадима Викторовича Мацкевича есть такой эпизод:

   «За риск при испытаниях была назначена большая по тому времени премия: летчику — 100 000 рублей, инженеру – 60 000 рублей, технику – 30 000 рублей»^[28]. Премия действительно щедрая. Вот только… досталась она семьям погибших испытателей. Автор воспоминаний в роковой день не принял участия в испытаниях. Жизнь ему спасла… вороватость кого-то из техников самолета: «Но, видимо, судьба берегла меня для чего-то важного в жизни. 21 января, забравшись в кабину Ме-110, я обнаружил, что кто-то отвинтил пластмассовый шарик с ручки отопителя кабины. Эта ручка располагалась около правой ноги оператора радиолокатора (то есть моей). Я сам давно зарился на этот очень красивый шарик с яркими цветными прожилками, у нас еще не умели делать подобных пластмасс. Словом, шарика нет, торчит лишь оголенная железная ручка. В хищении никто не признался, хотя было понятно, что, кроме техников, в кабину самолета никто забраться не мог.
   Мы уже отлетали и шли на посадку на двух моторах (слава богу!), когда летчик объявил, что не выпускается правое шасси самолета, стал его вытряхивать и вместе с ним вытряхнул из сиденья и меня. Когда я падал со своего места, острая ручка отопителя, оставшаяся без защитного шарика, вонзилась мне в ногу почти до самой кости, пропоров унты и толстые брюки. Кровь забрызгала кабину. Но злополучное шасси все-таки вышло, мы сели»^[29].

   На следующий день, увидев, в каком состоянии находится Мацкевич, ведущий инженер Осипов решил лететь сам вместо него. Из этого полета испытатели не вернулись. Мацкевич свои деньги за испытания решил передать их семьям.
   За смертельно опасную работу летчикам-испытателям действительно платили щедро. 100 000 рублей – это для летчика 50 бомбардировок Берлина или другой вражеской столицы.
   Пожалуй, летчики-испытатели и члены их семей были самой официально обеспеченной категорией населения в тылу (воры и спекулянты не в счет – их обеспеченность была неофициальной). Мацкевич, например, имел обыкновение, уходя в испытательный полет, оставлять на столе карточки, деньги и золотые часы «Павел Буре». «В случае чего» его товарищам надлежало пропить деньги и карточки, а часы отослать матери испытателя…

Глава вторая
Поощрение десантников и наземных войск

Сколько стоит десантная операция?

   В августе 1941 года, помимо летчиков, решено было материально поощрять воздушных десантников. 29 августа 1941 года Сталин подписал приказ № 0329 «Об улучшении руководства воздушно-десантными войсками Красной Армии». Согласно приказу, «за каждое участие в боевой десантной операции весь состав, принимающий непосредственное участие в таковой, получает: начальствующий состав – месячный оклад; рядовой и младший начальствующий состав – по 500 рублей»^[30].
   Таким образом, получается, что участие в боевой воздушно-десантной операции рядового или сержанта оценивалось как четвертая часть бомбардировки Берлина (2000 рублей).
   Знаменитый советский кинорежиссер Григорий Наумович Чухрай, в годы войны офицер ВДВ, описал, что такое «участие в боевой десантной операции».
   Будущий режиссер «Баллады о солдате» попал в воздушно-десантные войска довольно необычным путем – он опасался трибунала. Дело было в том, что ему, младшему сержанту, приказали… командовать взводом. Можно было бы только радоваться такому крутому карьерному взлету, если бы взвод поголовно не состоял из только что призванных торговых работников. При первом же появлении немцев уважаемые завмаги дружно попрятались на дне окопа, один из них даже напялил противогаз трубкой кверху. Ругань и пинки молодого командира не помогли поднять взвод… После того как немцы отошли, а пришедшие в себя солдаты от прилавка принялись возмущаться полученными пинками и прозвучавшими выражениями, Григорий Чухрай понял, что следующий бой для него может закончиться трибуналом, когда взвод торгашей разбежится. Тут очень кстати появился майор, объявивший о наборе добровольцев в ВДВ. Торговые работники ужасно удивились тому, что их взводный согласен прыгать немцам в тыл. Чухрай объяснил, что готов прыгать к черту на рога, только без них.
   Ему довелось участвовать в неудачной высадке за Днепром осенью 1943 года:

   «Команда «пошел!» – и солдаты стали покидать самолет, стараясь прыгать как можно более кучно. Передо мной должен был прыгнуть солдат Титов. На нем была тяжелая, мощная рация. Да и сам он был мощный парень, спортсмен по поднятию тяжестей. Он глянул вниз и уперся руками в края люка.
   – Не пойду! Днепр!
   Медлить было нельзя. Я уперся ногой в спину Титова и вытолкнул его из самолета, а сам устремился за ним. Оказавшись в воздухе, я сначала ничего не понял: внизу пылал огонь. Горели крестьянские хаты. В свете пожаров белые купола парашютов были отчетливо видны на фоне темного неба. Немцы открыли по десанту огонь чудовищной силы. Трассирующие пули роем вились вокруг каждого из нас. Многие наши товарищи погибали, еще не долетев до земли. Я натянул стропы, купол парашюта перекосился и я камнем полетел к земле. Но не рассчитал: слишком поздно отпустил стропы. Купол парашюта снова наполнился воздухом, но не смог погасить скорость. Удар о землю был очень сильный. Потеряв сознание, я покатился вниз по крутой круче. Очнувшись, я хотел освободиться от парашюта, но не смог. Я был, как в кокон, замотан в купол, ничего не видел и был совершенно беспомощен. Стал искать финку (мы все прыгали с финками), но амуниция на мне перекрутилась, руки запутались в стропы, и финку я никак не мог достать. Я слышал собачий лай и картавые крики немцев и представил себе, как немцы обнаружат меня, беспомощного, запутавшегося в стропах, и будут смеяться… И я заплакал… Заплакал от обиды. Я готов был умереть, но не мог допустить, чтобы враг смеялся. Собрав все свои силы, я сделал еще одно отчаянное усилие и, исцарапав в кровь руки, каким-то странным способом добрался до финки. Распоров «кокон», я выскочил наружу и спрятался за ближайшую копну сена. В это время на круче показались два немца. Я видел их на фоне неба. Один из них дал длинную автоматную очередь по моему парашюту. Он, очевидно, предполагал, что парашютист еще там. И только затем оба осторожно стали подходить к оставленной мной куче из строп, купола и вещмешка. Как только они оказались ко мне боком, я открыл огонь и уложил их обоих. А сам бросился наутек»^[31].

   Григорию Наумовичу Чухраю, как офицеру, полагался за участие в десантной операции месячный оклад. К сожалению, он не упомянул о том, получил ли его. Но надо отметить, что массовые воздушно-десантные операции в годы Великой Отечественной проводились редко. Воздушных десантников чаще использовали как отборную пехоту. И платить им за десантные операции приходилось нечасто.

Почем сегодня горелые «Тигры»

   Наземные войска премировались скромнее, чем военно-воздушные силы. Для наземных войск денежная премия полагалась за уничтожение неприятельских танков. Не случайно именно за их уничтожение платили танкистам, артиллеристам и пехотинцам. Понятно, что не были предусмотрены премиальные выплаты за уничтожение живой силы противника. Во-первых, как-то неудобно было бы платить за убитых солдат противника. Во-вторых, можно представить себе, во что вылились бы попытки подсчитать уничтоженных солдат противника и определение того, кто именно их уничтожил. И как раненых солдат противника – оплачивать или нет?
   И артиллерийские орудия, уничтоженные во время артиллерийских дуэлей, как сосчитать? Учитывать подбитые танки противника было все-таки проще.
   «Танки мы хорошо учитывали – за них деньги платят», – подчеркнул в своих мемуарах танкист Василий Павлович Брюхов^[32]. Сначала появились приказы о денежном премировании за ремонт и эвакуацию собственных танков, а лишь затем – за уничтожение танков вражеских.
   25 февраля 1942 года Сталин подписал приказ № 0140 «О премировании личного состава автобронетанковых ремонтных частей за быстрый и качественный ремонт танков»^[33]. Согласно приказу, с 1 марта 1942 года за быстрый и качественный текущий ремонт тяжелого танка КВ надлежало платить 350 рублей, а за средний ремонт – 800 рублей. За ремонт среднего танка Т-34 – 250 и 500 рублей, за ремонт легких БТ, Т-26, Т-40, Т-60 – 100 и 200 рублей. В приказе было оговорено, что командиру и комиссару с каждой выплаты полагалось по 5 % каждому. Не менее 70 % общей суммы предназначались для награждения рабочего состава части.
   Остальная сумма премии распределялась начальником и военным комиссаром среди начальствующего и обслуживающего состава ремонтно-восстановительной части.
   Затем настал черед премирования за эвакуацию своих поврежденных танков. Согласно «Приказу о введении денежных наград за эвакуацию танков во фронтовых условиях и установлению премирования за ремонт боевых и вспомогательных машин на хозрасчетных автобронетанковых рембазах» № 035733, подписанному заместителем народного комиссара обороны СССР генерал-лейтенантом танковых войск Федоренко, 7 мая 1942 года была установлена денежная награда: за каждый эвакуированный танк с территории, занятой противником, или из нейтральной зоны, в размере: за танк КВ – 5000 рублей, Т-34 – 2000 рублей, Т-60, Т-70 – 500 рублей. За эвакуацию танков других марок размер премий устанавливается соответственно: за тяжелый танк – 5000 рублей, за средний танк – 2000 рублей, за легкий танк – 500 рублей. Эти премии полагались экипажам танков и эвакуационным группам.
   Далее мы увидим, что за подбитые танки противника платили значительно меньше, чем за эвакуацию своих танков. Эвакуация одного своего тяжелого танка оценивалась как десять подбитых вражеских (5000 и 500 рублей).
   Правда, надо учесть, что поврежденный танк сложно эвакуировать из вражеского тыла силами одного только экипажа. Денежная награда предназначалась всей группе участников эвакуации бронетехники. Понятно, что громадину КВ оценили в 10 раз дороже, чем легкий танк Т-60. Но поражает разница в оценке эвакуации Т-34 и того же КВ. Неужели КВ расценивался настолько дороже «тридцатьчетверки»?
   Впоследствии были установлены расценки за ремонт артиллерийского и стрелкового оружия. Согласно приказу № 98 от 31 марта 1942 года «О премировании личного состава ремонтных органов ГАУ Красной Армии за быстрый и качественный ремонт артиллерийского и стрелкового вооружения»^[34] надлежало платить:

   Расценки на ремонт стрелкового оружия можно сравнить с их официальной стоимостью. Цена плановой закупки автоматической винтовки Симонова в 1937 году была 1393 рубля. Цена СВТ массовой серии была 880 рублей. Цена плановой закупки ППД-34 в 1936 году составляла 1350 рублей. 7,62-мм винтовка обр. 1891/1930 годов, в том же году заказывалась армией по цене 90 рублей, револьвер Нагана – 50 рублей, а ручной пулемет Дегтярева ДП-27 – 787 рублей.^[35]
   Любопытно, что ремонт дорогостоящих автоматических и самозарядных винтовок Симонова и Токарева приравнивался к ремонту достаточно дешевых «мосинок» 1891/1930 годов.
   А 1 июля 1942 года появляется приказ № 0528 «О переименовании противотанковых артиллерийских частей и подразделений в истребительно-противотанковые артиллерийские части и установлении преимуществ начальствующему и рядовому составу этих частей»^[36], в котором сказано: «Установить премию за каждый подбитый танк в сумме: командиру орудия и наводчику – по 500 рублей, остальному составу орудийного расчета – по 200 рублей». Кроме того, было приказано установить начальствующему составу этих частей и подразделений полуторный, а младшему начальствующему и рядовому составу – двойной оклад содержания. Суммы премий определил лично Сталин, проставив вместо предлагавшихся в проекте приказа соответственно 1000 и 300 рублей.
   Опять экономия? Летом 1942 года, когда немецкие танки успешно наступали на юге страны, 1000 рублей командиру орудия и наводчику за подбитый танк – это показалось много?
   24 июня 1943 года появился новый приказ с «танковыми» расценками, № 0387. Показательно, что один он был подписан накануне «битвы моторов» – сражения на Курской дуге. В «Приказе о поощрении бойцов и командиров за боевую работу по уничтожению танков противника» от 24 июня 1943 года сказано:

   «Установить премию за каждый подбитый или подожженный танк противника расчетом противотанковых ружей: а) наводчику противотанкового ружья – 500 руб., б) номеру противотанкового ружья – 250 руб. Установить премию за каждый уничтоженный (подбитый) танк противника экипажем нашего танка: командиру, механику-водителю танка и командиру орудия (башни) – по 500 руб. каждому, остальным членам экипажа – по 200 руб. каждому. Установить премию за каждый подбитый танк всеми видами артиллерии: командиру орудия и наводчику – по 500 руб., остальному составу штатного орудийного расчета – по 200 руб. Установить премию в размере 1000 руб. каждому бойцу и командиру за лично подбитый или подожженный танк противника при помощи индивидуальных средств борьбы. Если в уничтожении вражеского танка участвовала группа бойцов-истребителей танков, то сумму премии поднять до 1500 руб. и выплачивать всем участникам группы равными долями»^[37].

   Индивидуальные средства борьбы – это гранаты и бутылки с горючей смесью. Поразительная скрупулезность в подсчетах. Дороже всего должны были платить пехотинцам, уничтожавшим вражеские танки гранатами или бутылками с горючей смесью. Получается, что танк, уничтоженный ими, обходился казне дороже, чем уничтоженный танкистами или артиллеристами. Но группа бойцов, уничтожившая вражеский танк, закидав его гранатами, должна была получить 1500 рублей, а группа, эвакуировавшая КВ, – 5000 рублей.
   На примере «Приказа об установлении для водителей танков классов вождения» № 372 от 18 ноября 1942 года можно попытаться представить себе механизм принятия Сталиным решения об использовании фактора материальной заинтересованности.
   В приказе сказано:

   «Опыт боев показал, что успешные действия танков зависят, в первую очередь, от мастерства их водителей. Искусное управление танком, содержание его в постоянной готовности требует больших навыков и знаний. С целью повышения подготовки механиков-водителей танков и поощрения лучших из них, особенно имеющих большой опыт боевых действий, установить следующие квалификационные категории: мастер вождения танков; водитель танка 1-го класса; водитель танка 2-го класса; водитель танка 3-го класса… Водителям танков выплачивать ежемесячно дополнительное вознаграждение: мастеру вождения – 150 руб.; водителю 1-го класса – 80 руб.; водителю 2-го класса – 50 руб.»^[38].

   Что же такое произошло 18 ноября 1942 года, что Сталин решил обратить внимание на подготовку механиков-водителей танков и решил поощрить мастеров вождения 150 рублями? На следующий день должна была начаться операция «Уран» – контрнаступление советских войск под Сталинградом. Решающая роль в наступлении отводилась танковым и механизированным корпусам. Казалось бы, логично было дождаться результатов операции и по ее ходу и результатам оценить уровень подготовки механиков-водителей танков. Но Сталин подписал приказ именно 18 ноября. Что же произошло?