Малик Владимир Кириллович. Фирман султана (Тетралогия - 2)

   И вот появляется Спыхальский! Что-то он поведает ей об Арсене?
   Гайдутины приближались. Когда до стана осталось шагов триста, вперед вырвался Яцько, быстро побежал вверх к Златке и воеводе Младену.
   - Златка! Зла-а-тка-а!.. - донесся его голос.
   Девушка вихрем помчалась вниз. Воевода не успел, даже протянуть руки, чтоб задержать ее. Девушка легко, словно серна, перепрыгивала камни и мчалась навстречу гайдутинам. Голос Яцько сказал ей все.
   - Арсен?! Арсен!!
   - Он! Живой! - Яцько весело улыбался. - Убежал с друзьями с каторги...
   Последних слов паренька она уже не слышала: бросилась к носилкам. Не заметила даже, как, увидев ее, расправил рукою усы и расцвел в улыбке пан Спыхальский. Сразу узнала Арсена. Видела только его. Лежал он вниз лицом, бледный, осунувшийся, с закрытыми глазами и крепко сжатыми, пересохшими от внутреннего жара губами.
   Осторожно взяла его за руку. Он открыл глаза и вздрогнул:
   - Златка!.. Любимая!..
   Девушка сквозь слезы безмолвно кивнула и сжала казаку руку, стараясь совладать с собой. Арсен тоже не произнес больше ни слова, только держал в своей горячей руке холодные пальцы Златки и, пока несли носилки вверх, блестящими глазами не отрываясь смотрел на ее побледневшее, но такое милое, такое родное лицо.
   2
   Счастье как вино - пьянит... Увидев Златку, а потом воеводу и Якуба, Звенигора почувствовал, как у него, будто от хмеля, зашумело в голове. Сердце готово было выпрыгнуть из груди. Еще никогда в жизни ему не приходилось так волноваться, как сегодня. Хотелось сразу обо всем расспросить, обо всем узнать.
   После коротких приветствий его занесли в хижину.
   - Где же... Анка? - спросил Арсен, не видя ее среди встречавших их гайдутинов.
   Лицо воеводы помрачнело.
   - Она не может выйти, Арсен. Тяжело болеет... Но ты ее увидишь, как только сам встанешь на ноги.
   Якуб и Драган помогли Арсену раздеться, положили на широкую скамью, застеленную кошмой. Когда сняли сорочку, Якуб охнул, скрипнул зубами. Вся спина казака была покрыта страшными язвами и незаживающими ранами.
   - Узнаю таволгу, - потемнел Якуб. - Какое изуверство!
   - Да, это таволга... Прошло уже больше недели, а кажется, до сих пор в теле колючки торчат...
   - Ну, потерпи немножко... Я помогу тебе. Сейчас мы искупаем тебя в горячей воде, настоянной на хвое и коре дуба. Потом смажу бальзамом... И всемилостивый аллах поможет мне быстро поставить тебя на ноги, - пообещал Якуб.
   Он обрадовался Звенигоре, как родному сыну, и прилагал все усилия, чтобы облегчить страдания казака. Ему во всем помогали Златка и Драган.
   На другой день вечером, когда Арсен благодаря врачеванию Якуба и заботливым хлопотам Златки, почувствовал себя значительно лучше, возле его кровати собрались воевода Младен, Драган, Якуб.
   В хижине было тепло и уютно. Желтые стены пахли смолой. В печке весело пылали сухие сосновые ветви.
   Воевода Младен за время их разлуки еще больше поседел и осунулся. Он сел рядом с Арсеном, положил раненую ногу на скамейку. Напротив, у стола, пристроились Якуб и Драган. Звенигора уже знал, что молодой гайдутин в последнее время стал правой рукой воеводы и пользуется среди балканджиев всеобщим уважением.
   - Друзья, - произнес воевода, - мы все рады, что снова собрались вместе. Если б не тяжкая болезнь Анки, нас было бы здесь пятеро. Но ей нельзя волноваться, поэтому сегодня обсудим все без нее и даже не скажем ей, о чем шла речь.
   - Случилось что-нибудь серьезное? - встревоженно спросил Звенигора.
   - Нет... ничего особенного... Короче говоря, в наших краях снова объявились Гамид и... Сафар-бей, - тихо ответил воевода, и Арсен заметил, как болезненно задергалась у него левая щека. Но Младен пересилил себя и дальше говорил твердым голосом: - На днях Драган по моему приказу произвел глубокий разведывательный выезд к Загоре и Сливену. Мы узнали, что войско великого визиря Ибрагима-паши после неудачного похода на Украину, где оно потерпело поражение под Чигирином, возвратилось назад и стало на постой на всю зиму в Болгарии. Вернулись в Сливен также Гамид и Сафар-бей со своими отрядами.
   - Неужели они помирились, Драган? - быстро спросил Якуб.
   - Наши люди рассказывают, что отношения у них весьма холодные. Отряды их расквартированы в разных частях города. Сами они почти не встречаются. Разве что по служебным делам у околийного паши.
   - Постойте, постойте, я что-то не понимаю вас... - прервал друзей Арсен. - О какой ссоре между Сафар-беем и Гамидом идет разговор?
   - Да, ты же этого не знаешь, Арсен, - сказал Младен. - Помнишь наш разговор с Сафар-беем в Чернаводском замке? После этого ага имел стычку с Гамидом и порвал с ним дружбу. Он даже ушел от Захариади, известного лекаря, у которого лечился и Гамид. Узнав об этом, Якуб возвратился в город и две недели лечил Сафар-бея...
   - Ненко, - вставил Якуб. - Не Сафар-бея поставил я на ноги, а твоего сына, Младен, который без меня мог бы лишиться руки, а то и самой жизни... Рана у него была неглубокая, но опасная. Он потерял много крови. Немало пришлось повозиться с ним. И, кажется, он благодарен мне... Правда, все мои уговоры, чтобы он бросил службу в янычарском корпусе и признал Младена и Анку родителями, успеха не имели. Как только Ненко выздоровел, он сразу же выступил с отрядом в поход на Украину.
   - Тысячи, если не десятки тысяч, воинов сложили там головы, а Гамид и Сафар-бей вернулись целы и невредимы, - с горечью в голосе произнес Младен.
   - Младен!.. Не говори так о Ненко!
   - У меня нет больше сына, Якуб...
   - Но ведь Анка думает иначе!
   - Она мать. К тому же она тяжело больна... Но не об этом сейчас разговор, друзья. Я хочу говорить сегодня только о Гамиде. Мы все трое Якуб, Арсен и я - имеем много причин ненавидеть этого человека лютой ненавистью и жаждать его смерти! Но, вопреки нашему горячему желанию, этот изверг до сих пор ходит по земле и сеет зло. Настало время расквитаться с ним за все его дела! Мы не должны упустить такой удобный случай: Гамид целую зиму вынужден находиться в Сливене. Так воспользуемся этим, друзья!
   - Я давно об этом говорю, Младен, - сказал Якуб.
   - Да. Однако ж Гамид только сейчас появился в наших краях.
   - Я не хотел бы убивать его из-за угла. Для него это слишком легкая смерть! Мы должны выкрасть его и судить нашим судом! - горячился Якуб.
   - Я полностью согласен с тобою, Якуб. А что скажут наши молодые друзья?
   - Я Гамида не знаю, - сказал Драган, - но, конечно, я с вами всегда.
   - Присоединяюсь к вашему союзу, - произнес Звенигора. - У меня тоже есть что сказать этому выродку! Дайте только на ноги стать!
   - Через две недели ты будешь вполне здоров, Арсен. Раны затянутся, а сил тебе не занимать. К тому же они будут прибывать с каждым днем, успокоил казака Якуб.
   - Итак, решено: все наши помыслы, все усилия направим на то, чтобы покарать мерзкого пса Гамида! - сказал Младен. - Драган, предупреди наших людей в Сливене, чтобы следили за каждым его шагом!
   - Он очень осторожен, собака, - ответил Драган. - Из дома почти не выходит. А если и выходит, то с охраной.
   - Ну что ж, возьмем вместе с охраной. Пойдем всем отрядом! Если ж не удастся поймать, рассчитаемся на месте! Никаких других действий против врага не будем предпринимать, пока не покончим с этим негодяем! - Младен протянул руку, и сразу же три руки протянулись навстречу и сплелись в крепком пожатии. - Клянемся: до тех пор пока жив наш враг, мы не отступим от нашего договора! Если смерть сразит кого-нибудь из нас, другие отомстят Гамиду и за него!
   - Клянемся!
   3
   Прошел месяц. Звенигора поправился, набрался сил на гайдутинских харчах и горном приволье. На щеках заиграл румянец, а в глазах появился жизнерадостный блеск.
   Не узнать было и его друзей. Роман ходил гоголем. К его пшеничному чубу и ярко-синим глазам очень шел гайдутинский наряд: белый кожушок с черно-красной вышивкой и узкие белые штаны, заправленные в мягкие юфтевые сапоги. Звенигора шутил: "Ты, Роман, как девица! Хоть замуж выдавай!" Пожилой Грива посерьезнел, стал еще кряжистей и крепче. А пан Мартын, ощутив, как снова в жилах заиграла кровь, принял постепенно свой обычный высокомерный вид. Гордо задирал голову, а старательно подстриженные усы, прежде взлохмаченные и опущенные книзу, молодецки закручивал вверх.
   Но в гайдутинском стане радости не было: тяжело болела Анка. В последнее время ей стало совсем плохо.
   Сразу после разгрома в Чернаводе и встречи с сыном она долго тосковала, прихварывала. Густая сизая изморозь покрыла ее густые волосы, под глазами легли глубокие синие тени. Однако летом и осенью, пока было тепло, она еще держалась на ногах. А когда над Планиной прошумели осенние дожди, а потом закрутили холодные метели, женщине стало намного хуже. Жаловалась на боли в левом боку, на одышку, мерзла, несмотря на то, что гайдутины с утра до ночи топили в хижине. Златка не отходила от матери, поила ее горячим козьим молоком с горным медом, давала снадобья, приготовленные Якубом, обкладывала ноги мешочками с горячими отрубями и песком.
   Воевода Младен осунулся и постарел.
   Однажды весь стан всполошился. Слух о том, что Анке стало еще хуже, мигом облетел хижины, и гайдутины высыпали наружу. Звенигора и Драган зашли в дом воеводы. Здесь пахло настоями трав и зеленой хвоей, раскиданной по земляному полу.
   Анка лежала на высоко взбитых подушках, тяжело дышала. У нее в ногах сидела Златка. По щекам ее сбегали слезы. Якуб подогревал над огнем какое-то ароматное питье.
   Звенигора и Драган остановились у порога.
   Воевода, склонившись к жене, шептал:
   - Анко, Анночко, что это ты надумала?.. Подожди весны - тепла, солнца! Я возьму тебя на руки, подниму на высокую гору, оттуда взглянешь на всю Болгарию. Может, милые виды ее вдохнут в тебя новые силы, а теплый весенний ветер с Белого моря отогреет твою кровь... Не болей так, моя дорогая! Не причиняй мне, и Златке, и всему нашему товариству горе! Анко!..
   Он опустился перед кроватью на колени, взял бледные, исхудавшие руки жены, прижал их к щекам. Плечи вздрагивали от рыданий, которые он пытался сдержать неимоверным усилием воли.
   Златка мокрым платочком тщетно вытирала слезы. Якуб перестал помешивать в горшочке, закусил губу. Звенигора и Драган опустили головы.
   Анка улыбнулась болезненно, виновато.
   - Младен, любимый мой! Не видать мне больше наших милых гор, нашей Планины... И не вынесешь ты меня на высокую гору... Разве что мертвую... чтоб я вечно смотрела на родную Болгарию... Но и оттуда я не увижу своего сына... своего Ненко... Я так хочу встретиться с ним... в последний раз... Хочу насмотреться на него... перед смертью. Ибо за жизнь не насмотрелась...
   Она замолчала и отвернулась к стене.
   Младен растерянно оглянулся вокруг.
   - Но это же, милая, невозможно сделать, - сказал он тихо. - Ненко янычар. Он в Сливене... Ты не можешь поехать к нему, а он...
   В хижине нависла долгая мрачная тишина. Потрескивали дрова в очаге, гудело в трубе. Слышалось хриплое, прерывистое дыхание больной.
   - А он... может прибыть сюда! - раздался вдруг голос Звенигоры.
   Анка встрепенулась, подняла голову.
   - Как?
   Младен удивленно, с горечью взглянул на казака. Но Арсен и не заметил этого.
   - Мы привезем его сюда!
   Воевода резко поднялся. В его глазах вспыхнул гнев.
   - Арсен, ты понимаешь, что говоришь? - И, понизив голос до шепота, добавил: - Ты обезумел! Ожидание, надежда придадут больной силы. Эти дни она будет жить, чтобы дождаться встречи... Но если Ненко не приедет, это убьет ее!
   - Он приедет! Не может не приехать! А не захочет - силой привезем его!
   - Как же это сделать? Вас немедленно схватят в Сливене! Там полно войск! Кроме того, мы подвергаем опасности свой новый стан...
   - Младен, это... моя последняя просьба к тебе, - тихо проговорила Анка.
   Воевода опустил плечи, помолчал. Потом махнул рукой:
   - Ладно.
   4
   День был ветреный, холодный. Вместо мелкого колючего снега, что шел в горах, здесь, в долине, сыпалась надоедливая морось. Пронизывающие колючие иглы секли лицо. Гайдутины кутались в грубошерстные епанчи4, глубже натягивали шапки. Вздрагивали и фыркали мокрые кони.
   Драган дал знак остановиться. Четыре всадника спешились, завели лошадей в узкое мрачное ущелье, привязали к деревьям. Возле них остался Дундьо. Он по-медвежьи, неуклюже обнял всех уходящих:
   - Счастливо, друзья!
   Когда стемнело, Драган, Якуб и Звенигора вошли в город. Узким переулком, залитым жидкой, чавкающей под ногами грязью, добрались до базарной площади. Драган оглянулся и, убедившись, что вблизи никого нет, постучал в ставни большого высокого дома. Двери быстро открылись, показался хозяин.
   - Кто тут? - спросил, присматриваясь к темным фигурам.
   - Бай Димитр, поклон от воеводы, - прошептал Драган, заходя в сени.
   - Прошу в дом, друзья, - так же тихо ответил хозяин и, закрыв за ними двери, закричал: - Майка, майка5, дай нам чего-нибудь подкрепиться!..
   - Что узнал, бай Димитр? - спросил Драган, ставя на стол чарку.
   - Выведал все, что надо. Сафар-бей расквартировал своих головорезов в замке, а сам остановился у богатого спахии Онбаши.
   - Это хорошо. В замке его труднее было бы взять.
   - Дом Онбаши тоже усиленно охраняется. Сафар-бей всюду выставил стражу.
   - Вот как!
   - Но рядом с Онбаши живет мой старый приятель Станко. Этого не предусмотрел ага, - улыбнулся Димитр. - Правда, пришлось немало потрудиться, чтобы уговорить Станко помочь нам, но все же согласился. Он оставит на ночь ворота не запертыми, а также выставит из сарая лестницу ею вы воспользуетесь, чтобы перелезть через каменную стену, которая отделяет усадьбу Онбаши от двора Станко. А с той стороны опуститесь по веревочной лестнице - я приготовил...
   - Спасибо, бай Димитр.
   - Теперь смотрите внимательно. - Бай Димитр взял из очага головешку и начал быстро рисовать на краю стола. - Это дом Онбаши. С улицы в него только один вход, - там всегда стоит янычар... Второй часовой - на углу возле ахчийницы. Третий, конный, все время проезжает от одного к другому. Очевидно, для того, чтобы не заснули или не отлучились куда-нибудь... Остальные янычары - более десятка - живут в одной из комнат дома Онбаши, но они обычно ложатся спать вместе с курами. Зато сам Сафар-бей засиживается допоздна.
   - Возле его двери нет часового?
   - Внутри дома нет. А вот в саду, куда выходят окна комнаты Сафар-бея, после того, как ага ложится спать, обязательно стоит один янычар. Поэтому опаздывать нам нельзя.
   - Еще раз спасибо, бай Димитр. Думаю, все будет хорошо. Теперь выслеживайте другого зверя - Гамида! Этого будет нелегко захватить. Но взять должны! Веди нас, бай Димитр!
   5
   Якуб пересек улицу и остановился напротив большого двухэтажного дома Онбаши. В окнах мигал трепещущий свет свечей. Перед дверями стоял дежурный янычар.
   - Дур! Кто такой? - заступил он дорогу Якубу.
   - Кагамлык! - обрадовался Якуб. - Ты ли это? Вот не думал встретить знакомого! Надеюсь, ты не забыл Якуба?
   - А-а, старик! Откуда ты вдруг взялся? - вытянул шею янычар и покрутил небольшой, круглой, как булава, головой.
   - Услышал, что ага с отрядом вернулся с войны, и решил проведать. Узнать о здоровье, да ниспошлет его аллах... Да и дело у меня к нему...
   - Гм, не мог ты другое время выбрать, старик? Ночь на дворе!
   - Только вечер. А днем Сафар-бею не до меня: служба, поездки, друзья. Разве найдет он хоть минутку для старого знахаря, когда у него ничего не болит? О нас вспоминают, когда припечет!
   - Ну, тебе-то он обрадуется! Чем ты сумел покорить его сердце?
   Якуб не ответил на вопрос.
   - Так можно пройти?
   - Да иди уж... Сначала прямо, а потом - последние двери налево. Представляю, как удивится ага!
   "Я тоже представляю", - подумал Якуб и вошел в полутемный длинный коридор.
   Нашел последние двери, постучал. Услыхав голос Сафар-бея, порывисто открыл дверь и вошел в комнату. Освещена она была скупо, только одной свечой, поэтому углы были в густой тени. У противоположной стены, за низеньким столиком на кривых ножках, сидел Сафар-бей. Он сразу же поднялся:
   - Якуб? Вот не ждал! Заходи, садись, гостем будешь! Салям!
   - Салям! Правда, у гяуров-урусов есть пословица: "Непрошеный гость хуже татарина"!
   - Ну что ты говоришь, Якуб! Я тебе всегда рад, сам знаешь! Садись.
   Якуб сел на низкую мягкую тахту, что стояла между окнами, Сафар-бей на стул напротив. Выглядел он усталым и бледным. Глаза глубоко запали, между бровями появились морщины.
   - Как всевалось, Ненко?
   - Не называй меня так, Якуб, - скривился ага и с горечью в голосе добавил: - Воевалось? Очень плохо... Гяуры не отступили ни на шаг! И хотя нас было в полтора раза больше под Чигирином, мы не смогли взять эту крепость. А сколько верных защитников ислама сложило свои головы в полудиких сарматских степях! Скольких отважных рыцарей недосчитался падишах после месячной осады этого проклятого города!
   - Чем же это можно объяснить?
   - Аллах отступился от защитников славы падишаха!
   - Нет, Ненко, не обвиняй аллаха. Должно быть, вся причина в том, что казаки и урусы защищали свою землю, свою свободу, а это удваивало их силы.
   - Думаю, Якуб, ты не учить меня пришел в такой поздний час?
   - Конечно, нет, Ненко. У меня серьезное дело. Нас здесь никто не услышит?
   - Никто. Говори смело.
   - Ненко, умирает твоя мать.
   - Что?! - Сафар-бей ожидал всего, только не такого известия. По лицу промелькнула мучительная тень, которую ага напрасно пытался скрыть от собеседника. - Моя мать?..
   - Да, мой дорогой Ненко. Ей очень плохо.
   - Чем же я могу помочь ей? Я даже не знаю, где она.
   - Она хочет видеть тебя.
   - Но это же невозможно! - воскликнул пораженный Сафар-бей.
   - Почему невозможно? Какая бы стена ни разделяла вас до этого, перед смертью той, что дала тебе жизнь, она должна пасть!
   Сафар-бей наклонил голову. Молчал. Пальцы невольно и быстро перебирали складки широких шаровар.
   - Куда ехать? Далеко? - спросил глухо.
   - Я проведу тебя... На третий день ты снова будешь в Сливене.
   - И гайдутины не побоятся впустить меня в свой лагерь?
   - Мы завяжем тебе глаза. Гайдутины вынуждены будут это сделать.
   - Ты говоришь так, Якуб, словно и сам гайдутин...
   - Не об этом сейчас разговор. Что же ты решаешь?
   - Мне жаль разочаровывать тебя, Якуб, но я никуда не поеду. Со временем об этом станет известно беглер-бею. Я не могу рисковать своим будущим.
   - На войне ты каждый день рисковал жизнью, Ненко, и, уверен, не боялся!
   - Там совсем другое. Там шла война.
   - Это твое последнее слово?
   - Да.
   Якуб поднялся, взял со стола подсвечник со свечой и подошел к окну. Постоял в глубокой задумчивости, тяжело вздыхая и с сожалением качая головой. И если бы Сафар-бей не был так взволнован, он заметил бы, что Якуб, пристально вглядываясь в темный сад, дважды поднял и опустил перед собою свечку. Но занятый своими нелегкими мыслями, ага пропустил это мимо внимания. Якуб вернулся назад и поставил подсвечник на место.
   - Я думал, у тебя мягкое сердце, Ненко.
   - Будь у меня мягкое сердце, я бы не был воином, Якуб.
   За окном послышался шорох и стук. Сафар-бей вскочил на ноги. С подозрением глянул на Якуба:
   - Что там?
   - Не волнуйся, Ненко. Тебе ничто не угрожает.
   Двери приоткрылись. В комнату бесшумно проскользнул Звенигора, а за ним Драган. Сафар-бей кинулся к стене, где висело оружие. Но Арсен молниеносно пересек ему путь и направил в грудь черное дуло пистолета:
   - Спокойно, Сафар-бей! Салям! Разве так принимают гостей?
   - Что вам нужно? - побледнел ага.
   - Уважаемый ага, Якуб уже все объяснил тебе. Но ты оказался бессердечным человеком. Поэтому приходится разговаривать с тобой несколько иначе. Позволь твои руки! Драган, давай веревку.
   - Урус, ты мстишь мне за то, что в Чернаводе я отправил тебя в плен? Но поверь, я потом передумал и хотел приказать...
   - Я знаю об этом, - ответил Звенигора. - Якуб мне рассказал. И хотя благодаря тебе я почти год провел на каторге, мстить не собираюсь. Но об этом успеем поговорить в дороге. Времени у нас там хватит. Вяжи, Драган!
   6
   На второй день в полдень, все тридцать гайдутинов, оставшихся зимовать в горах, столпились возле хижины воеводы. Младен стоял впереди. Только Златка осталась с больной матерью.
   Снизу, по вьющейся горной тропинке, поднимались пять всадников. Гайдутины молча смотрели на них, собственно, на одного - с завязанными глазами. Он ехал вторым, сразу за Драганом.
   - Быстрее! Быстрее!.. - закричал со скалы Яцько, размахивая шапкой.
   Воевода волновался, хотя и старался не показывать этого. Но по тому, как он побледнел, а потом снял шапку и скомкал ее в руке, гайдутины могли догадаться, какие чувства бурлят в сердце их вожака. Резкий ледяной ветер трепал его длинный седой чуб, бросал в лицо колючим снежком, но Младен будто не замечал холода. С обрыва неотрывно всматривался в приближавшегося к нему сына.
   Наконец всадники миновали скалу, на которую забрался Яцько, и остановились перед хижинами, откуда открывался вид на глубокое ущелье, затянутое снежной мглою. Арсен снял повязку с глаз Сафар-бея.
   - Здравей, воевода! Здравейте, другари! - поздоровался Драган, спрыгивая с коня. - Какво правите?6
   - Здравейте! Здравейте! - Младен обнял каждого из прибывших и остановился перед Сафар-беем.
   Наступила глубокая тишина. Все затаили дыхание. Хмурые обветренные лица гайдутинов повернулись к янычарскому аге. Противоречивые чувства бурлили в сердцах повстанцев. Так вот он какой, Сафар-бей, их самый злейший враг! Молодой, статный, удивительно похожий на госпожу Анку, он ловко сидел на коне, оглядывая черными жгучими глазами гайдутинов и их стан. Несмотря на усталость и волнение, которое охватило его, он старался держаться горделиво, не опускал глаз под пронизывающими взглядами гайдутинов.
   Узнав воеводу, быстро спрыгнул с коня, застыл напряженно, не выпуская поводьев из рук.
   - Здравей, сыну! - тихо произнес воевода, пристально глядя в лицо аги.
   Сафар-бей не выдержал взгляда воеводы. Опустил глаза. Арсен, что стоял рядом, мог бы присягнуть, что у него задрожали губы.
   - Здравей... тате!
   Слова эти, видно, стоили Сафар-бею огромного усилия, ибо голос его дрогнул и прозвучал хрипло.
   Собравшиеся всколыхнулись, пронесся легкий, почти не слышный в порыве ветра вздох. Старый Момчил крякнул, будто у него запершило в горле. Якуб отвернулся и молча вытер затуманившиеся глаза.
   - Спасибо, сын, что приехал. Пойдем в хижину, - пригласил Младен. Там твоя майка... ждет тебя... О боже, слишком долго она тебя ждала, бедная!..
   Они направились к хижине. Гайдутины гурьбой двинулись за ними, но у дверей остановились.
   - Сейчас мы там лишние, - произнес Якуб. - Пусть сами...
   Но толпа не расходилась. Люди стояли на ветру. Снег таял на их лицах и стекал на мокрые кожушки. В мутном небе желтело круглое пятно чуть заметного холодного солнца.
   Через некоторое время вышел Младен и кивнул Звенигоре:
   - Арсен, зайди!
   Звенигора переступил порог хижины. В горнице горела свеча, пахло воском. Анка лежала на широкой деревянной кровати. Глаза ее блестели. Дышала она тяжело. Возле нее сидела заплаканная Златка. Сафар-бей стоял у изголовья, и мать держала его руку в своей, словно боялась, что вот-вот он уйдет от нее. На лице Сафар-бея неловкость и смятение.
   Анка заметила казака, прошептала:
   - Арсен, подойди ближе!
   Звенигора приблизился к кровати. Стал рядом со Златкой.
   - Спасибо тебе, что привез мне сына... Я так рада... - Голос Анки прерывался. Ей тяжело было говорить, и Звенигора сделал движение, как бы желая ее остановить, но она отрицательно покачала головой: - Нет, нет, дай мне сказать... У меня так мало времени... Ты очень любишь Златку?
   Вопрос был неожидан, и Арсен смутился. Но тихо и твердо ответил:
   - Очень! - и взглянул на девушку. Ее бледные щеки загорелись румянцем.
   - А ты, доченька?
   - Я... тоже, - прошептала Златка.
   Анка помолчала, внимательно вглядываясь в смущенное лицо дочери. Собравшись с силами, заговорила снова:
   - Дайте друг другу руки... Вот так... Прежде я боялась, Арсен, что ты отберешь у меня дочку, которую я едва нашла. А теперь сама вручаю тебе... Береги ее... Она здесь, в гайдутинском стане, стала такой сорвиголовой... Я рада за вас... Будьте счастливы!.. Младен, дорогой мой... - Она подала ему свободную руку, и воевода, опустившись на колени, прижался к ней щекою. Вот мы и собрались... наконец... всей семьей... Я так счастлива... мои дети снова со мною...
   У Младена вздрогнули плечи, из груди вырвалось глухое горестное рыдание. Златка плакала навзрыд, не сдерживая себя. Звенигора почувствовал, как по щеке покатилась теплая слеза, но не смел поднять руку, чтоб вытереть ее. Сафар-бей стоял бледный, закусив губу. Он прилагал все силы, чтобы не проявить, как он привык думать, малодушия, но и в его глазах стояли слезы.
   Анка закрыла глаза и откинулась на подушку. Дышала тяжело, прерывисто. Из последних сил сжимала сыновнюю руку. Боялась хоть на миг выпустить ее.