Малинин Евгений. Проклятие Аримана, Маг

   - Ваша комната наверху, под крышей. Там у нас останавливаются все гости, снова зачастила Соня.
   - Вот тут у нас туалет, - она указала своим крошечным пальчиком на неприметную дверь в дальнем конце прихожей, - там можно умыться и пописать. Кушать мы будем в столовой, пойдем я сразу покажу... - И маленькая стремительная ракета рванула по небольшому коридору в глубь дома. Мы поспешили за ней и услышали тихий, довольный смех за спиной. Я оглянулся, мама Сони стояла в дверях и, улыбаясь, качала головой.
   Столовая была довольно просторной, с большим обеденным столом посередине и резным буфетом у одной из стен. Широкое окно выходило на улицу.
   - Ужинать мы будем через... - Соня стрельнула глазами на мать, и я заметил, как она исподтишка показала два растопыренных пальца, - ...через два часа. А сейчас я провожу вас в комнату.
   Когда мы проходили через прихожую к лестнице, ведущей наверх, Данила вдруг проворчал:
   - А почему ты, заяц, говоришь "ужинать"? Мы еще и не обедали.
   Соня немного притормозила и с достоинством ответила:
   - Еда вечером называется ужин. Такие большие мальчики должны это знать. Если вы не обедали, значит, за ужином съедите побольше. - Потом она выразительно пожала плечами и добавила: - Не станем же мы изменять название еды из-за того, что ты не соблюдаешь режим.
   Данилка вдруг покраснел, а я чуть не расхохотался. Хорошо, что в этот момент мы достигли дверей предназначенной нам комнаты.
   А комната эта удивительно походила на ту, в которой я останавливался, когда приезжал к Ворониным на дачу. Расположена она была также под крышей, также была обита желтой сосновой доской и янтарно светилась в лучах вечернего заходящего солнца. Только вид из небольшого окна показывал не розовые Светкины кусты и не соседний, навсегда недостроенный коттедж, а чистую улочку и поле с колышущимися колосьями на нем. Да еще в этой комнате стояли две узкие кровати. Мы с Данилой вошли в комнату, а сзади раздался голос Сони:
   - Вы осмотритесь, а я пойду маме помогу. - И она, осторожно прикрыв дверь, затопала по лестнице вниз.
   Данилка подошел к окну и прижался лбом к стеклу, а я уселся на одну из кроватей и внимательно огляделся. Кровати были застелены. На них лежали небольшие подушки в цветных наволочках и легкие покрывала. В стене я заметил стенной шкафчик и, открыв его, обнаружил только две пижамы. Они были одинакового размера и, пожалуй, подошли бы Данилке, но мне, с моим почти двухметровым ростом, они были безусловно малы.
   Когда я повернулся, чтобы поделиться с Данилой своими находками, я увидел, что его плечи вздрагивают. Мальчишка плакал, уткнувшись в стекло.
   Я подошел и молча обнял его за плечи. Он повернулся ко мне, уткнулся лицом мне в живот в районе желудка и, хлюпнув носом, начал незаметно вытирать глаза о мою футболку. Так мы постояли несколько минут. Затем я усадил его на одну из кроватей, сам уселся рядом и вполголоса сказал:
   - Давай-ка, друг Данила, расставим акценты...
   ИНТЕРЛЮДИЯ
   Светлана Воронина очень гордилась своим сыном. В душе. Она никогда и нигде не хвасталась его умом, памятью, воспитанностью или успехами в учебе, а тем более не делала этого в присутствии самого Данилы. И все-таки она была убеждена в неординарности своего первенца. Ему шел восьмой год, и он перешел во второй класс элитной школы, которую почему-то переименовали в лицей. Учился он очень хорошо, хотя отличался очень независимым характером.
   Но сегодня он, вернувшись из школы, вытащил из ранца дневник и молча развернул его на столе перед носом своей матери. Внизу открытой страницы бегущим "учительским" почерком было выведено: "Прошу родителей явиться в школу к заведующей учебной частью", дальше шла неразборчивая подпись.
   Светка минут пять изучала запись в дневнике своего сына, приходя в себя от вызванного ею шока и давя в себе рвущийся наружу вопль "Что ты там натворил???". Она была дисциплинированным, сдержанным человеком и поэтому заучив дневниковую запись наизусть, спросила ровным без модуляций голосом:
   - Ну и что ты там натворил?
   Данила подал ей ручку и попросил:
   - Ты распишись, что видела.
   Светлана поставила рядом с подписью завуча свою закорючку и снова подняла вопрошающие глаза на сына.
   - Я, мамочка, ничего не натворил. Я только обратился к Елене Николаевне с небольшой просьбой, а она сначала спорила со мной, а потом нарисовала вот это безобразие. - Он тряхнул раскрытым дневником.
   - И все-таки... - настаивала Светлана.
   - Я думаю, что Елена Николаевна сама тебе все расскажет.
   - И как ты думаешь, можно отцу показать твой дневник? Это был удар ниже пояса. В глазах Данилы промелькнул испуг - отца он побаивался. Но недрогнувшим голосом, в меру независимо, он ответил:
   - Ну, если ты считаешь необходимым... - перекладывая всю возможную ответственность за такой явно, по его мнению, неразумный поступок на мать.
   - А Ирина Алексеевна в курсе твоего общения с заведующей учебной частью школы? - Ирина Алексеевна была классным наставником Данилы, который уже втерся к ней в любимчики.
   - Нет. Из беседы с ней я понял, что она не может выполнить мою просьбу. Это в компетенции... - Данила произнес это, недавно узнанное, слово с небольшой запинкой, - ...только Елены Николаевны.
   На этом сын закончил разговор, подхватил свой ранец и отправился в свою комнату выполнять домашние задания.
   - Я надеюсь, тебя из школы не исключают?.. - бросила ему вслед мать свой последний вопрос, на что получила крик из-за двери:
   - Нет!..
   На другой день Светлана вошла в кабинет завуча, оставив на всякий случай Данилу в коридоре. Елена Николаевна, невысокая стройная женщина в возрасте, приближающемся к среднему, с холодноватыми строгими глазами, точными движениями и железной выдержкой, не первый год работала в школе и хорошо знала этот причудливый, неповторимый мир. Ей приходилось разбирать немало запутанных, законспирированных ситуаций, участниками которых были дети разного возраста, темперамента, социального слоя, но сейчас она была в явном замешательстве. "Похоже, Данила и ее поставил в тупик", - подумала Светлана, представившись и увидев реакцию завуча на свою фамилию.
   - Сын рассказал вам, почему я пригласила вас в школу? - поинтересовалась Елена Николаевна.
   - Вы знаете, нет. Он сказал, что вы сами мне все расскажете.
   - То есть вы хотите сказать, что он не рассказал вам о тех требованиях, которые он выставил к школе?.. - удивилась Елена Николаевна. В то же время она с невольным уважением к восьмилетней малявке подумала: "Значит, он даже не попытался сделать из матери своего единомышленника". А у Светланы в голове промелькнуло: "Господи! Данила выставил какие-то требования к школе", - ведь для нее это было все равно что потребовать, ну, например, отставки президента России. Причем на полном серьезе, как все, что делал Данила.
   - Так... - прервала молчание Елена Николаевна. - Ну вот, значит, так... Вчера после занятий ваш сын явился ко мне в кабинет и убедительно попросил уделить ему десять минут для серьезного разговора. Обратите внимание, уважаемая Светлана Васильевна... - Завуч незаметно заглянула в лежащую перед ней тетрадку, подсматривая имя и отчество посетительницы, а Светлана облегченно вздохнула - почтительное обращение оставляло надежду на то, что требования, выдвинутые Данилой, не были неисправимо наглыми. Завуч между тем продолжала: ...Я передаю сказанное вашим сыном почти дословно! Так вот в этом кабинете ваш сын предложил мне официально освободить его от изучения некоторых школьных предметов, включенных в программу обучения. Причем его обоснования этого требования!..
   - Какие предметы? - перебила завуча Светлана.
   - Что? - не сразу поняла Елена Николаевна. - Ах... Ну, во-первых, труд. Данила заявил, что уже владеет начатками столярного ремесла и способен починить дома небольшие поломки электроприборов. А лепить из пластилина слоников и всякое другое... "непотребство" он считает бездарной потерей времени! - Елена Николаевна возмущенно воззрела на родительницу, ожидая сочувствия.
   - Вы знаете, он действительно много всякого строгает на даче. Они с отцом даже мебель делают. И электричество он дома чинит. Иногда... - неуклюже поправилась Светлана, увидев растерянность на лице завуча.
   - Да?.. - Елена Николаевна нервно потерла виски. - Затем он заявил, что не будет больше заниматься физкультурой. Он сказал, что с него достаточно плавания, которым он занимается уже пять лет, и фехтования... А он что, действительно фехтует? - вдруг заинтересованно наклонилась она к Светке.
   - Да. У него два раза в неделю занятия в динамовской школе олимпийского резерва. А еще он танцами занимается... - вдруг неожиданно для себя добавила Светка.
   - Вот как... - Завуч задумчиво склонила голову.
   - Но почему он заявил, что не будет заниматься пением и родной литературой?.. - вдруг возмущенно вспомнила она. - Он мне сказал, что то, что они сейчас проходят, он даже в детском саду не читал!.. А Ирина Алексеевна его так хвалила, - добавила завуч.
   - Да вы знаете, он сейчас "Капитанскую дочку" читает... - начала оправдываться Светка.
   Глаза у Елены Николаевны широко раскрылись.
   - Вот как... - несколько растерянно произнесла она.
   - Да. Это он после "Крестоносцев" Сенкевича начал. Он говорит, что Пушкин гораздо сильнее... - неожиданно приврала Светлана.
   - Ага... А я вот хотела бы у вас спросить, почему он мне сказал, что не хочет с будущего года изучать географию и историю. Он утверждает, что ему необходимо получить от школы глубокие знания математики, физики, химии, биологии. Остальное ему или совсем не понадобится, или он сам способен это узнать... Похоже, он уже сейчас знает, что ему понадобится во взрослой жизни...
   - Давайте лучше у него спросим... - снова перебила завуча Светлана. Не дожидаясь согласия собеседницы, она бросилась к двери и втащила в кабинет Данилу.
   - Вот, сын, - обратилась она к нему, - ответь при мне Елене Николаевне на несколько вопросов!
   Елене Николаевна бросила на Светлану Васильевну диковатый взгляд и повернулась к Даниле.
   - Данила, ответь, пожалуйста, по каким соображениям ты вдруг решил ограничить свое образование четырьмя предметами? Ты вчера мне их назвал. Ты что, не понимаешь, что вырастешь ограниченным человеком, что только знания истории и литературы делают человека интеллигентом в истинном смысле этого слова.
   - Да. Я, конечно, с вами согласен... - начал Данила, и Елена Николаевна торжествующе посмотрела на Светлану. Данила совсем по-отцовски потер свой маленький носик и продолжил: - Но давайте все-таки расставим акценты...
   Никто не знает, откуда он откопал это выражение, но с тех пор Данила очень часто его использовал в спорах...
   6. ЧЕТЫРЕХЛИКИЙ НАВОН
   5 июня 1999 года. Я частенько задумываюсь о том, что выражение "что старый, что малый" абсолютно неверно. По-моему, старые люди представляют собой как бы экстракт человечества. Если старик мудр и терпелив - это ваша опора, если старик капризен и глуп - ваше проклятие. Ребенка еще можно научить, воспитать, а старик окончателен и бесповоротен. Старик - это одна из немногих констант на свете...
   Данила улыбнулся мокрыми глазами и выдавил сквозь слезы:
   - Давай...
   - Обрисовываем ситуацию, - начал я свое рассуждение. - Мы смогли вытащить тебя из весьма скверной ситуации...
   - Ага, - перебил он меня, - и сразу попали в не менее скверную. - Похоже, он начинал злиться, и это меня обрадовало - значит, он несколько успокоился.
   - Я бы так не говорил. Ты был захвачен, по моим сведениям, весьма скверными людьми, и что они собирались с тобой сделать, мы не знаем. Только вряд ли это было что-то хорошее. Особенно если вспомнить тех ребят в широких штанишках, которые пытались нас изловить в этом самом санатории...
   - И мою маму... - вдруг добавил Данила тихим, каким-то придушенным голосом.
   - Ну-ка, расскажи мне поподробнее, что ты помнишь о маме? - потребовал я.
   - Ну, когда она меня ночью разбудила, я ничего не понял. Только лицо у нее было такое... Не ее. И она на меня не смотрела, а как будто... Ну я не знаю... Как будто что-то у меня за спиной было и она это разглядывала. И еще она почти совсем ничего не говорила. Когда я проснулся, она сказала: "Пойдем, тебе надо спастись". Я спросил - куда идти, а она молчит. Я ей говорю: "Может, папу разбудить?" - а она: "Нет, не надо его беспокоить". А потом молчала до самой машины. Когда этот тип дверцу открыл, она меня на сиденье усадила и говорит: "Вот мой сын - спасите его". А потом сразу повернулась и пошла назад. А этот... Как он ей вслед улыбался!.. - Мне показалось, что Данила сейчас опять расплачется, но он судорожно сглотнул и добавил: - А когда он увидел, что я за ним наблюдаю, он сразу отвернулся от мамы, подмигнул и пшикнул мне в лицо из какого-то баллончика. Дальше я ничего не помню, только уже когда у тебя на плече лежал...
   Он помолчал, но я чувствовал, что ему еще что-то хочется сказать.
   - А ты знаешь, что с моей мамой? Она что, заболела или?.. - Тут он замолчал окончательно, и я понял - вот то главное, что его мучает.
   - Ну что ж, давай сначала о маме, - возобновил разговор я. - Ты же знаешь - она вступила в этих... в детей Единого-Сущего? - Его физиономия презрительно скривилась, но он только молча утвердительно кивнул.
   - Это, дорогой мой, не просто какое-то там религиозное направление. Это довольно странная организация, о которой вообще ничего не известно. Ты читал листовки, которые разносила твоя мама?
   - Так в них ничего же нет. Какие-то непонятные слова...
   - Вот именно. И кто эту организацию возглавляет, тоже непонятно. Это мы с тобой теперь знаем, что они что-то такое с людьми делают, что... Ну ты видел, что они делают из людей. - Он снова согласно кивнул. - Тогда ты понимаешь, как хорошо, что мы смогли тебя от этих... - я не смог подобрать слова, ...забрать?
   - Да. А теперь-то мы где. Ты мне скажи, мы хотя бы на Земле?
   Вопрос был не из легких. Я помолчал, обдумывая тактику дальнейшего разговора. Рядом со мной сидел восьмилетний ребенок. Конечно, Данила был очень умен, сообразителен и выдержан, но ему было всего восемь лет! Восемь! В таком возрасте напугать, сбить с толку очень просто. А мне этого крайне не хотелось. Но и откровенно врать тоже было нельзя. Мы должны были полностью доверять друг другу. Мы должны были быть одной командой.
   - Я не знаю, где мы находимся, - начал я наконец спокойным голосом, - и пока что никто на Земле или, вернее, в нашем мире этого не знает. Я попробую тебе рассказать одну теорию, правда, не знаю, насколько ты в ней разберешься... - добавил я, улыбнувшись.
   Данила взглянул на меня и в его глазах зажегся интерес.
   - Ты ведь физику в школе еще не проходишь? Поэтому, наверное, еще не знаешь, что весь наш мир состоит в основном из материи и энергии...
   - Почему это не знаю? - вдруг перебил меня Данила. - Это еще когда мне папа рассказал. Я потом даже про Большой Взрыв читал!
   - Вот как?! - Я и вправду был удивлен. - И что, все понял?
   Данила смутился, но не слишком сильно.
   - Не все, конечно, но в принципе представить могу. - Что представить, он не уточнил.
   - А переход энергии в материю и обратно?..
   - Ну, это самое простое. Солнце светит и греет. Свет и тепло - это энергия. Деревья на земле берут эту энергию и превращают ее в... дерево... - Он вдруг моргнул, словно удивился. - Потом, если дерево поджечь, получатся опять свет и тепло...
   Данила внимательно взглянул на меня, словно проверяя, все ли я понял.
   - Правда, там есть еще эта... - Он наморщил лоб, вспоминая казавшееся ему нелепым слово.
   - Энтропия?
   - Точно! - Наконец-то он улыбнулся.
   - Ну раз ты представляешь себе взаимопревращение энергии и материи, тогда мне осталось рассказать тебе совсем немного. - Я помолчал. - Все материальные объекты между собой связаны пространством. Пространство - это не пустота...
   - Разве вакуум - это не пустота?
   Научный разговор явно пошел Даниле на пользу - слезы высохли, глаза блестели интересом, он был готов к серьезной полемике.
   - Нет. Даже в самом глубоком вакууме имеются частицы материи, не говоря уже об энергетических полях. Но я о другом. Поскольку материальные объекты связаны пространством, человек по этому самому пространству может добраться до любого материального объекта. Понимаешь?
   - Ну это ты о полетах в космос на другие планеты.
   - В общем - да. Все было бы достаточно просто, если бы не человеческий разум. Этот странный инструмент, созданный природой, больше чем что-либо иное способен влиять на саму природу. Способен создавать в природе цивилизацию. Причем, видимо, у разума при создании цивилизации есть два пути: либо, используя руки, а затем все более и более сложные инструменты и машины, создавать Цивилизацию индустриальную, как у нас на Земле, либо, познавая и используя скрытые пока от землян возможности собственного мозга и тела, строить цивилизацию магическую!
   Глаза Данилы горели как две Сверхновые, рот приоткрылся, и даже прижатые обычно уши встали торчком. Он буквально затаил дыхание.
   - Так вот. Получается, что цивилизация машинная может достичь других миров, преодолев соединяющее их пространство при помощи машин. Но есть и другой путь. Магический. Различные миры, правда, по-видимому, только населенные разумными существами, связаны между собой обитающим на них Разумом. В каждом из таких миров имеются переходы в другие миры, только они, как правило, всегда закрыты и открываются при особых условиях. Обычно это какое-то сочетание звуков, реже - особая освещенность, еще реже - что-нибудь совсем экзотическое, вроде какой-то определенной жидкости... Помнишь, мы с тобой как-то говорили о том, как в океане иногда пропадают корабли, а в небе самолеты?
   - Ха! Конечно, помню. Мы еще карту тогда рисовали...
   - На земле и людей много бесследно исчезает. И далеко не все... - Тут я запнулся, очень мне не хотелось говорить с Данилой о смерти.
   - Ну в общем, некоторые из тех, кто считается пропавшим, на самом деле просто пересекли границу между мирами и оказались в совершенно другом мире!.. Так вот когда мы убегали от мужиков в пижамах, мы с тобой одну такую границу и прошли.
   - Это когда ты стишок читал... - не то спросил, не то припомнил Данила.
   - Вот-вот! Но я все делал в спешке и поэтому не знаю, куда мы перешли, в какой мир. Теперь нам с тобой надо найти обратный переход. К себе домой...
   - А через тот, ну, через который мы сюда попали, нельзя?
   - Нет, Данилка, тот переход схлопнулся. Его больше нет.
   - А как же мы теперь искать будем? Ты знаешь, где искать?
   - Пока не знаю. Надо немного осмотреться, расспросить местных жителей. Может, где-то есть место, в котором исчезают люди, звери или предметы. В общем, надо набрать информации, а затем, как ты говоришь, расставить акценты...
   Данила задумчиво склонил голову набок, но по незатухающему блеску его глаз я понял, что он уже далеко от терзавших его растерянности и страха. У него появились надежда и цель. Правда, он не представлял себе всей сложности нашей задачи, но, может, это было и к лучшему.
   - А теперь, дружок, пойдем помоем перед едой руки и физиономии, а также, как сказала твоя подружка, пописаем. - Я хлопнул Данилу по плечу.
   Он поднял голову и почесал свой курносый носишко.
   - Ага. Только я еще одно не понимаю. Если мы здесь будем искать переход несколько дней, мои мама и папа будут очень волноваться. Они же не знают, что у нас все в порядке!
   Я улыбнулся: Данила очень точно "расставлял акценты".
   - А вот эту проблему мы с тобой уже решили. Ты же слышал, я разговаривал перед нашим уходом. Этот человек - мой очень хороший друг. Он предупредит наших родных, что мы можем немного задержаться, чтобы они не волновались.
   Он довольно улыбнулся и, схватив с одной из постелей полотенце, побежал к лестнице с криком:
   - Кто второй - тот без компота!..
   Я облегченно вздохнул и двинулся за ним. Что ж, теперь паренек будет воспринимать наше приключение, как каникулярное путешествие. Дай Бог, чтобы таким оно и оказалось.
   Внизу никого не было, но пока мы с Данилой приводили себя в порядок, в столовой зазвякала посуда. Когда мы чистенькие и приглаженные вошли в столовую, Соня с матерью заканчивали накрывать на стол.
   Кроме них в столовой находился маленький, сухонький, белый как лунь старик, с худым, заострившимся лицом и ясными, внимательными изумрудно-зелеными глазами. Он сидел в углу столовой в низком деревянном кресле, а на коленях у него покоилась толстая книга в темном переплете. Едва мы появились на пороге, он повернулся в нашу сторону и молча принялся нас разглядывать. При этом он гораздо больше внимания уделил Даниле. Тот, слегка смущенный таким вниманием со стороны незнакомого старика, прижался ко мне и притих. Несколько минут спустя старик так же молча перевел взгляд на меня, но лишь скользнул по моей фигуре глазами.
   После проведенного осмотра он аккуратно заложил страницы закладкой, закрыл свою книгу и, поднявшись с кресла, вышел из комнаты.
   Соня, до тех пор с важным видом сновавшая из кухни в столовую и обратно с различными тарелками в руках, тут же подбежала и заговорщицки зашептала Даниле на ухо:
   - Ты моему дедушке Навону очень понравился, он тебе точно что-нибудь подарит!..
   Я присел рядом с ней на корточки и тихо спросил:
   - А я? Я твоему дедушке понравился?
   - Ты хороший, но ты большой. Ему с тобой не очень интересно.
   Тут она быстро отскочила в сторону и сделала вид, что поправляет что-то на столе. Через мгновение в комнату вернулся дед и сразу направился к стулу, стоявшему во главе стола. За ним в комнату вошел мужчина, по-видимому, отец Сони. Он проследовал к столу и занял место справа от старика. Дед посмотрел на нас и показал глазами на стулья слева от себя. Мы с Данилой так же молча заняли предложенные нам места.
   Как только мы уселись, в столовую вошла Лайта с большой супницей в руках. Когда она поставила супницу на стол и открыла крышку, из нее повалил такой ароматный пар, что у меня сразу, что называется, "потекли слюнки". Лайта, улыбаясь, разливала свое варево в миски, которые ей подавала Соня, и ставила эти миски перед нами. Первым свою миску получил дед, за ним - мы с Данилой, а последним - сидящий справа от деда мужчина. Когда Лайта ставила перед ним миску, он украдкой, так, чтобы никто не увидел, погладил ей руку. Ни сама Лайта, ни Соня за стол не сели, а ушли на кухню. Дед, бросив на нас быстрый взгляд, взял с одной из тарелок большой пирог и, откусывая от него, принялся хлебать из миски варево. На столе стояло несколько тарелок с разными пирогами и маленькими хлебцами, два небольших блюда с зеленью, маленькие судки с разного цвета соусами, солонка и два довольно изящных глиняных кувшина, наполненных какой-то темной жидкостью.
   Я взял в руку пирог с той же тарелки, что и дед, откусил от него и, зачерпнув ложкой со странно изогнутой ручкой, осторожно попробовал похлебку. Уж не знаю, из чего она была сварена, но через секунду я уже вовсю хлебал из своей миски. Данила тоже склонил свою белую голову над столом и сосредоточенно черпал ложкой, откусывая от пирога. За столом царило молчание.
   Мы с Данилой первыми прикончили свои порции похлебки, и тут же перед нами поставили широкие, мелкие тарелки, наполненные гречневой кашей вперемешку с кусочками мяса. Каша была полита какой-то густой подливкой и пахла очень аппетитно. Я оглядел стол. Дед как раз взял один из кувшинов и налил себе полную кружку темного напитка. Я тоже протянул руку к ближайшему кувшину и, наклонив его над своей кружкой, по запаху понял, что наливаю пиво. Я не большой любитель пива, но, отхлебнув горьковатого напитка, вдруг почувствовал, как голова у меня прояснилась, а окружающие предметы обрели четкость. Я принялся за кашу и краем глаза заметил, что перед Данилой поставили кружку с киселем.
   Закончив с кашей, я понял, что сыт по горло, но в еще одном глотке пива я себе не отказал. Как раз в этот момент дед отодвинул свой стул от стола и поднялся. Мы втроем тоже встали из-за стола. Тут из двери, ведущей на кухню, показалась плутоватая мордашка Сони. Она заметила, что Данила бросил в ее сторону угрюмый взгляд, и поманила его маленьким согнутым пальчиком. Данила глянул на меня и, получив разрешающий кивок, двинулся за девчушкой, а я прошел из столовой по коридору и вышел во двор.
   День клонился к вечеру. Солнце уже зашло, в воздухе разлилась мягкая прохлада. Чистое, безоблачное небо быстро темнело, и только светлая полоса на западе еще освещала притихшую землю. Недалекий лес еще приблизился молчащей чернотой, но почему-то не пугал, а успокаивал, словно Добрый друг, обещая укрытие и помощь.
   Я присел около дома на аккуратную струганую скамейку и посмотрел на небо, которое уже зажгло первую яркую звезду.
   - Все. Полез туман назад в свое болото... - спокойно прозвучал рядом со мной низкий хрипловатый голос. Я повернулся. Рядом сидел старик-хозяин и тоже глядел в небо. Немного погодя он повернулся ко мне и глянул прямо мне в глаза.
   - Что ж, гость, расскажи, каким ветром занесло вас в наши края? Кто вы, откуда и куда идете?..
   Его смуглое лицо, изрезанное морщинами, было спокойно до безмятежности, как может быть спокойна природа рано утром или поздно вечером. И только глубокие изумрудные глаза тлели непонятной яростью, чуть припорошенной жизненным опытом.
   - Это правда, что ни ты, ни мальчонка не имеете иных обличий?..
   - Правда, отец...
   Почему я назвал его "отец", не знаю, но его взгляд, на секунду вспыхнув, как-то сразу помягчел, а губы слегка тронул намек на улыбку.
   - Еще сегодня утром я находился в совершенно другом мире и даже не предполагал, что вечером окажусь у вас в гостях.