Мало Гектор. В семье

   Прежде чем она успела найти ответ на этот вопрос, повозка уехала, а обе темные фигуры перешли на поле с артишоками; вслед за этим она услышала короткие и быстрые удары, словно там что-то рубили.
   Тогда Перрина все поняла: это были воры, грабившие участок Монно. Они быстро срезали артишоки и бросали их в корзины, привезенные на повозке, которая, по всей вероятности, вернется, чтобы увезти собранные плоды; теперь же она скрылась, чтобы не привлекать внимание случайных прохожих.
   Перрина страшно перепугалась, и происходящее вовсе не показалось ей забавным, как говорили вечером крестьяне. Она в ту же минуту поняла, какая ей грозила опасность. Правда, ее едва ли могли заметить: ведь грабители и приехали-то лишь потому, что наверняка знали, что шалаш около поля Монно в эту ночь остался пустым. Но вдруг их здесь застанут и арестуют и при этом найдут ее? Кто заступится за нее и как она докажет, что не была сообщницей?
   При этой мысли девочка похолодела и почувствовала, как вся обливается ледяным потом; в глазах у нее помутилось, и она уже больше ничего не видела, хотя продолжала все время слышать сухие удары ножей, срезавших артишоки.
   Еще несколько долгих минут продолжалась эта необычная ночная работа, потом послышался резкий свист, а за ним стук колес по дороге, – и уезжавшая на время повозка опять появилась в конце поля; в одну минуту воры сложили на нее свою добычу и во весь опор пустились по дороге к Парижу.
   Если бы Перрина могла определить, который теперь час, то она, пожалуй, попыталась бы еще заснуть до зари, но, не зная, сколько времени она провела в шалаше, девочка решила, что благоразумнее будет пуститься в путь. В деревнях встают рано, и если утром кто-нибудь из крестьян увидит ее идущей с этого опустошенного участка поля или даже если ее заметят где-нибудь поблизости, то ее могут заподозрить и, пожалуй, даже арестовать.
   С этими мыслями Перрина покинула шалаш, проскользнула по полю, прислушиваясь и зорко всматриваясь в царившую кругом темноту, добралась без приключений до большой дороги и быстро зашагала вперед. Звезды, мерцавшие в чистом небе, побледнели, возвещая о приближении утра.

Глава VIII

   Пройдя немного по дороге, девочка увидела впереди темные, нечеткие очертания крыш и труб на фоне начинавшего светлеть неба, тогда как с другой стороны все оставалось еще погруженным во мрак.
   Дойдя до первых домов, Перрина инстинктивно постаралась ступать как можно тише, но эта предосторожность была излишней: лишь кошки бродили по улице, да кое-где раздавался лай собак, но их бояться не приходилось, так как все ворота были еще заперты. Обитатели деревни словно вымерли.
   Но Перрина вздохнула спокойно только тогда, когда прошла всю деревню и выбралась в поле; здесь она зашагала медленнее, решив, что уже достаточно удалилась от опасного места. Бедняжка чувствовала, что не сможет продвигаться вперед с такой же быстротой; ноги отказывались служить ей, и, несмотря на свежий утренний ветерок, кровь приливала к голове, так что она брела, как больная, пошатываясь из стороны в сторону.
   С каждой минутой силы девочки таяли, кровь сильнее приливала к голове, в ушах раздавался звон, и она хорошо понимала, что это результаты невольного голодания, которое в конце концов свалит ее с ног.
   Что станет с ней, если она ослабеет настолько, что будет не в состоянии идти?
   Перрина решила, что самое лучшее – дать себе небольшой отдых. В это время она проходила мимо поля, засеянного люцерной, которая была уже скошена и собрана в небольшие копны. Девочка перепрыгнула через канаву, отделявшую поле от дороги, и, проделав углубление в одной из копен, с головой зарылась в благоухающее свежее сено. Кругом в полях еще царила мертвая тишина. Все было погружено в сон. Покой и тепло, вместе с благоуханием свежескошенной травы, успокоили приступы тошноты, и девочка скоро заснула.
   Когда Перрина проснулась, солнце уже стояло высоко в небе, согревая землю своими лучами, а на полях вокруг работали мужчины и женщины. Недалеко от нее несколько человек пололи овес; сначала это соседство немного обеспокоило ее, но вскоре она удостоверилась, что они или даже не подозревали о ее присутствии, или же это их вовсе не интересовало. Улучив минуту, когда вблизи никого не было, девочка осторожно выбралась обратно на дорогу.
   Сон немного восстановил силы путешественницы, и она довольно бодро прошла несколько километров, хотя в желудке уже начинались спазмы от голода; головокружение возобновилось, сопровождаясь теперь еще и нервной зевотой, а виски точно были сдавлены тисками. Когда Перрина взошла на вершину холма и увидела оттуда на противоположном склоне домá большого селения, над которыми возвышалась кровля утопавшего в зелени замка, она решилась купить в деревне кусок хлеба.
   В кармане у нее оставалось еще одно су: почему не пустить его в дело, вместо того чтобы добровольно терпеть голод? Правда, потом ей придется рассчитывать только на счастливый случай. Ведь есть же люди, которые находят серебряные монеты на больших дорогах… Почему бы и на ее долю не могла выпасть такая счастливая случайность! Разве мало она видела горя?..
   Сначала Перрина внимательно осмотрела свою монетку, пытаясь определить, настоящая ли она. К несчастью, она не совсем представляла, как отличить настоящие французские деньги от поддельных, и потому была сильно взволнована, когда решилась войти в первую попавшуюся булочную, боясь, как бы и здесь не приключилось то же, что и в Сен-Дени.
   – Не отрежете ли вы мне хлеба на одно су? – спросила она.
   Не говоря ни слова, булочник протянул ей маленький хлебец, который достал с полки: но вместо того, чтобы взять его, Перрина стояла в нерешительности.
   – Может быть, вы мне отрежете кусок? – проговорила она робко. – Мне не обязательно нужен очень свежий.
   – В таком случае – вот тебе…
   И булочник, не взвешивая, положил на прилавок кусок хлеба, пролежавший уже два или три дня…
   Кусок этот, правда, был черствый, но зато он был вдвое больше маленького хлебца за одно су.
   Едва только купленный кусок очутился у девочки в руках, как ее рот наполнился слюной. Но как ни хотелось ей есть, она все-таки выждала, пока не прошла всю деревню… Это не заняло много времени; несколько сотен шагов – и девочка была уже в поле. Здесь она достала из кармана нож и, сделав на краюшке крестообразный надрез, разделила ее таким образом на четыре части; потом отрезала одну часть, которая должна была служить ее единственной пищей в течение всего дня. Остальные три части она оставила на следующие дни, рассчитывая, что, как бы малы они ни были, они помогут ей добраться до окрестностей Амьена.
   Пока Перрина шла по деревне, этот расчет казался ей простым и верным; но едва она откусила от своей дневной порции, как почувствовала, что никакие рассуждения не властны над голодом. Бедняжка была голодна; ей безумно хотелось есть, и она с жадностью уничтожила первый кусок, обещая себе второй прожевывать медленно, чтобы растянуть его как можно дольше. Но и этот был проглочен с той же жадностью, а за вторым с такой же быстротой последовал и третий… Девочка стыдилась самой себя, говорила, что это глупо и низко, но слова были бессильны перед муками голода. Единственное оправдание для себя Перина видела в ничтожных размерах порций: вся краюшка весила от силы полфунта, а ей и целого фунта было бы мало, чтобы наесться как следует: ведь вчерашний день она провела без пищи, а накануне смерти матери весь ее обед состоял из бульона, полученного в угощение от Карася.
   Кончилось все это тем, что и четвертая порция была съедена. Девочка просто была не в силах побороть искушение и понимала, что иначе она и не могла поступить.
   Но когда исчезла последняя крошка и Перрина продолжила свой путь по пыльной дороге, ее опять стали одолевать мысли о том, что будет делать она завтра, когда голод снова напомнит о себе.
   Но еще раньше ей пришлось страдать от жажды. Утро было знойное, дул сильный южный ветер, и ослабевшая девочка шла, обливаясь потом и вдыхая сухой, раскаленный воздух. Сначала приступы жажды ее вовсе не беспокоили: вода принадлежит всему миру, и не надо заходить в лавку, чтобы ее купить; она напьется вволю из первого же попавшегося на дороге ключа или реки… Но путь Перрины пролегал по тому плоскогорью Иль-де-Франс, где от Рульона до Тэв нет ни одной реки, только несколько ручьев, которые лишь зимой бывают полны водой, а летом совершенно пересыхают. Кругом, насколько хватало глаз, тянулись бесконечные поля, засеянные пшеницей, рожью или овсом; по холмам были разбросаны деревни, но нигде не виднелось ни одного деревца, столь пышно растущего там, где есть вода.
   В маленькой деревушке за Экуэном она напрасно искала глазами колодец – его нигде не было видно. В деревнях вообще не особенно-то заботятся об удобстве случайных прохожих, и каждый предпочитает держать колодец у себя во дворе или брать воду у соседа.
   Перрина прошла всю деревню, не отваживаясь зайти в какой-нибудь дом и попросить напиться. Она заметила, что ее появление в деревне вызвало всеобщее внимание и притом отнюдь не самое дружеское; даже собаки, и те как-то особенно сердито скалили зубы на непрошеную гостью. Как бы еще не арестовали ее, если она вздумает попросить воды! Если бы у нее за спиной был мешок с каким-нибудь товаром, занимайся она хотя бы сбором тряпья или торговлей, ее, конечно, никто и не подумал бы останавливать. Но с пустыми руками ее могли принять за воровку, которая ищет поживы для себя или же разведывает обстановку, чтобы ночью привести свою шайку.
   Тем временем стало темнеть на глазах; со стороны Парижа появилась большая черная туча, затянувшая весь горизонт. Похоже, должен был хлынуть дождь, а раз будет дождь, будет и вода для утоления жажды.
   Пронесся вихрь, пригнувший к земле колосья и даже сорвавший кое-какие придорожные кусты… Перед собой он гнал клубы пыли, листья, солому, сено. Потом на юге послышались далекие раскаты грома, быстро следовавшие один за другим.
   Боясь, как бы ветер не сбил ее с ног, Перрина легла ничком в канаву, прикрыв руками глаза и рот; но раскаты грома заставили ее подняться. Если сначала, измученная жаждой, она думала только о дожде, то гром напомнил ей, что туча несла с собой не только ливень.
 

 
   Где можно укрыться на этой громадной, обнаженной равнине?
   Вихрь унес дальше облака пыли, и, осматриваясь вокруг, Перрина увидела впереди, километрах в двух от себя, опушку леса, через которую пролегала дорога; девочка подумала, что, быть может, там ей удастся найти какое-нибудь убежище на время грозы, хотя бы, например, дупло большого дерева.
   Времени терять было нельзя: гроза надвигалась быстро, мгла сгущалась, раскаты грома слышались все ближе, превращаясь в один сплошной рев, и молнии то и дело прорезали мрачные, черные тучи.
   Успеет ли она достигнуть опушки леса до грозы? Перрина шла так быстро, как только могла, но грозные тучи неслись гораздо быстрее, и яркие молнии теперь уже огненными кольцами обвивали все небо…
   Тогда, прижав локти к груди и согнувшись, девочка пустилась бежать, стараясь, однако, рассчитывать силы, чтобы не упасть и не задохнуться. Но как ни торопилась она, гроза все надвигалась и своим грохотом точно кричала ей вслед, что все равно догонит беглянку…
   К счастью, до леса оставалось недалеко. Через несколько минут она была в лесу. Кругом уже настолько стемнело, что глаза Перрины с трудом различали отдельные предметы. При блеске молнии, ярким светом озарившей лес, она заметила небольшой шалаш, к которому вела дорога, вся изрытая колеями, и направилась к нему.
   При следующей вспышке молнии она убедилась, что не ошиблась в своем предположении. Это действительно был шалаш из хвороста, с крышей из связанных в пучки прутьев, устроенный дровосеками для защиты от ненастной погоды. Еще несколько шагов – и она будет вне опасности. Собрав последние силы, девочка с трудом преодолела это небольшое расстояние и в изнеможении повалилась на груду стружек, покрывавших землю.
   Не успела Перрина отдышаться, как ужасный шум наполнил весь лес; деревья так скрипели, стонали и трещали, что, казалось, пришел их последний час; могучие стволы гнулись едва не до земли, сухие ветви падали, давя своей тяжестью молодые побеги.
   Выдержит ли шалаш этот ураган, не рухнет ли он при следующем более сильном напоре ветра?
   Перрине не пришлось долго над этим задумываться: перед ее глазами сверкнула молния, какая-то невидимая сила отбросила ее назад, и она навзничь повалилась на стружки, ослепленная, оглушенная, осыпанная ветвями. Очнувшись, она прежде всего осмотрела себя, чтобы убедиться в том, что еще жива, и в тот же миг увидела неподалеку белевший в темноте дуб, пораженный молнией: вдоль оголенного ствола дерева висели две оторванные громадные ветви, и ветер со стоном крутил и раскачивал их во все стороны.
   Пока она смотрела, испуганная, дрожащая при мысли о смерти, пронесшейся так близко, в лесу стало еще темнее; затем послышался шум, более мощный, чем шум курьерского поезда: это были дождь и град, вместе обрушившиеся на лес. Шалаш затрещал сверху донизу, крыша его вздыбилась от ветра, но, несмотря на это, он все еще стоял и не рушился.
   Вода потоками лила по покатому склону крыши, и Перрине было достаточно протянуть руки и подставить ладони, чтобы утолить жажду.
   Оставалось терпеливо ждать окончания грозы; если шалаш устоял при первых порывах бури, то дождь он точно выдержит. Ни один дом, как бы прочен и роскошен он ни был, не мог бы сравниться в настоящую минуту с шалашом, хозяйкой которого была теперь Перрина. Несмотря на то, что молнии еще продолжали сверкать и гром все так же грохотал, а дождь лил как из ведра, уверенная в прочности своего убежища Перрина беззаботно улеглась на стружках и вскоре уснула, вспоминая слова своего отца: спасаются только те, у кого хватает храбрости бороться до конца.

Глава IX

   Когда Перрина проснулась, гроза уже миновала, но дождь лил не переставая и застилал все водяным туманом. Продолжать путь было невозможно – пришлось покориться необходимости и ждать.
   Но это обстоятельство нисколько не тревожило девочку. Перспектива провести ночь в лесу ее не пугала, а шалаш ей даже нравился: он отлично выдержал бурю, а толстый слой стружек превращал его в удобное и надежное убежище. Если уж приходится ночевать здесь, то, конечно, лучше всего для этого подойдет шалаш, в котором она только что так хорошо выспалась.
   С того момента, как Перрина покинула Париж, она не имела ни времени, ни возможности заняться своим туалетом; между тем песок и пыль толстым слоем покрывали ее с головы до пят, отчего во всем теле чувствовался страшный зуд. Здесь она была в полном одиночестве и смело могла приняться за приведение себя в приличный вид, тем более что вырытые вокруг шалаша отводные канавки были полны воды…
   В кармане юбки Перрины, кроме географической карты и брачного свидетельства матери, хранился еще и маленький сверточек. В нем лежал кусок мыла, небольшой гребешок, наперсток и клубок ниток с двумя воткнутыми в него иголками. Перрина развязала тряпочку и, сняв кофточку, башмаки и чулки, наклонилась над канавкой, полной чистой дождевой воды, и стала умываться. Вытираться она могла только небольшой тряпкой, в которую были завернуты все ее богатства: все-таки это было лучше, чем ничего.
   Умывшись, Перрина причесала свои белокурые волосы и заплела их в две толстые косы. Если бы не голод, снова начинавший терзать ее желудок, да не боль в натруженных ногах, девочка чувствовала бы себя совсем хорошо. Она успокоилась и готова была бодро идти вперед.
   С голодом она ничего не могла поделать: если шалаш и служил надежным убежищем, съестного в нем ничего не хранилось. Что же касается ссадин, то девочка решила заштопать прорвавшиеся во время ходьбы чулки, чтобы грубая кожа башмаков не так натирала ноги. И она немедленно принялась за работу…
   Это занятие было полезно еще и тем, что девочка, занятая штопкой, меньше думала о еде. Но когда работа была закончена, голод опять стал брать свое.
   Из-за дождя Перрина не могла никуда уйти, и она придумала средство если не утолить голод, то, по крайней мере, обмануть свой желудок. Шалаш, как уже говорилось, был покрыт хворостом, и Перрине пришло в голову нарезать для еды молодых березовых побегов, которые ей легко было достать, взобравшись на кучу сушняка, наваленного в углу шалаша. Еще во время своих странствований с отцом по белому свету она видела, как в некоторых странах из березового сока готовят довольно вкусный напиток: значит, это дерево не ядовитое. Но можно ли его есть и можно ли им насытиться? Надо было попробовать.
   Девочка срезала ножом несколько молодых, почти зеленых веточек, раздела их на небольшие кусочки и принялась жевать один из них. Увы, это кушанье оказалось очень жестким и горьким.
   Пока Перрина занималась своим туалетом, чинила чулки, пробовала ужинать березовыми ветками, время шло да шло, и, хотя солнца не было видно, за облаками, затянувшими небо, сгущалась темнота. Скоро на землю опустилась ночь. Дождь перестал, но тотчас же поднялся белый туман. В десяти шагах ничего не было видно, а кругом слышался только легкий, мерный шум от последних капель, скатывавшихся с листьев и ветвей на крышу шалаша или прямо в лужи…