Фрагмент из стенограммы пресс-конференции Председателя экстренной международной научной Комиссии академика К.М. Донкина:
…Вопрос корреспондента канадской газеты «Глоб энд мейл»:
— Господин Председатель, сейчас, когда история с Посылкой все больше уходит в прошлое и все меньше остается надежд, что ошеломляющая загадка будет все-таки разгадана, может быть, вы выскажете личное отношение к тому, что случилось?
Ответ:
— А что, собственно, случилось? На долгом, тернистом пути познания человечество столкнулось еще с одной, очередной загадкой, объяснить которую пока не просто. Позволю себе напомнить, что в истории науки было множество ошеломляющих загадок, и каждая в конце концов получала разумное объяснение.
Вопрос «Глоб энд мейл»:
— Но согласитесь, не просто объяснить такой факт: на Землю падает космический зонд внеземного, бесспорно, происхождения, а информация, найденная в нем, относится к нашим, земным художникам и композиторам. Из космоса человечество получило сведения о себе самом же…
Ответ:
— Действительно непросто объяснить такой факт, и, видимо, объяснение, которое всех удовлетворит, окажется бесспорным, абсолютным, будет дано не скоро. Но, согласитесь, немалая заслуга земной науки уже хотя бы в том, что мы смогли узнать об этой загадке. Представьте, что этот желтый шар из космоса был бы найден, скажем, в девятнадцатом веке? В начале двадцатого? Тридцать лет назад? Мы в своей работе шли ощупью, пробуя то одно, то другое средство, а ученые прошлого не смогли бы даже этого: не было должного научно-технического оснащения. Загадка, стоящая перед ними, оказалась бы, таким образом, куда более серьезной, чем наша. Не навязывая никому своего мнения повторю: мы были гораздо в более выгодном положении, чем были бы наши коллеги-предшественники, и, может быть, загадка для нас не так уж и неразрешима.
Вопрос корреспондента французской газеты «Фигаро»:
— Господин Председатель, последние слова заставляют заподозрить, что у вас есть какая-то гипотеза, все объясняющая. Так ли это?
Ответ:
— Есть. Но прежде я хотел бы ответить на многочисленные письменные вопросы, связанные с дешифровкой. Газеты уже писали о том, каким образом наши неизвестные отправители зашифровали содержимое Посылки, и о том, как найден был принцип расшифровки. Но поскольку во многих записках, присланных мне, содержится одна и та же просьба рассказать об этом подробнее, выполняю просьбу. Итак… Всем известно, что программа исследований предусматривала изучение Красной Пластинки на атомном уровне — в том случае, если не будет обнаружено каких-либо других признаков записанной информации. Такие признаки действительно не были обнаружены, и, если не ошибаюсь, этот печальный факт даже дал возможность кое-кому из вашего уважаемого журналистского цеха усомниться, так сказать, в дееспособности нашей Комиссии…
Реплика корреспондента американской газеты, «Лос-Анджелес таймс»:
— К вам лично, господин Председатель, это не относится. В вас мы верили!
К. М. Донкин:
— Благодарю, но у меня бывали моменты, когда я сам в себя не верил… Давайте, однако, вернемся к делу. Итак, каким образом в настоящее время человек записывает информацию? Думаю, присутствующие в зале радиорепортеры и телеоператоры хорошо это знают. Звук или изображение преобразуется с помощью специальных устройств в электромагнитные колебания, а электромагнитные колебания записываются на магнитной ленте. При воспроизведении происходит обратный процесс. Между звуком и изображением есть лишь та разница, что для записи и воспроизведения изображения необходима, по сравнению с записью и воспроизведением звука, несравненно большая скорость. Красная Пластинка не имела и следов намагниченности. Все это заставляло предположить, что информация, если только она была, записывалась как-то иначе. Но как? Теперь давайте вспомним размеры Красной Пластинки — ясно, что и «размеры» записи должны были быть очень невелики. Теоретически можно записать информацию, если расположить атомы какого-то предмета в строго определенном порядке — чтобы потом можно было «развернуть» это расположение, как разворачивает электрические сигналы телевизор, преобразуя их в изображение на экране, состоящее из стольких-то строк по вертикали из стольких-то по горизонтали. Правда, человек пока еще не умеет произвольно располагать атомы создаваемых им новых веществ. А вот существа, приславшие нам Посылку, как оказалось, умеют это делать. С помощью электронного микроскопа мы усмотрели, после некоторого первоначального хаоса, определенную закономерность в расположении атомов Красной Пластинки. А дальше все было довольно просто, разумеется если учитывать возможности современной науки. Перебрав бесчисленное число вариантов, электронный мозг нашел в конце концов то самое «число строк по вертикали и по горизонтали», которые и позволили нам посмотреть записанную информацию. Разумеется, я говорю обо всем этом в самых общих чертах, опуская многие подробности, но основной принцип именно таков.
Вопрос корреспондента шведской газеты «Арбетет»:
— Это можно понимать так — вместо магнитофона или видеомагнитофона наши неизвестные друзья создали какой-то аппарат, который перестраивает структуру веществ?
Ответ:
— Именно так! Впрочем, может быть, речь идет не о перестройке вещества. Может быть, вещество просто создается в процессе записи. Представьте, чем больше записывается информации, тем больше становятся размеры Красной Пластинки.
Вопрос корреспондента английской газеты «Таймс»:
— Можно ли сравнить преимущества, какие дает атомный способ записи информации по сравнению с нашим, магнитным?
Ответ:
— Невероятная компактность, прежде всего. В Красной Пластинке бесчисленное количество атомов, и вы знаете, сколько часов длился записанный в ней удивительный фильм о художниках и композиторах Земли.
Вопрос корреспондента итальянской газеты «Стампе»:
— Господин Председатель, мы сгораем от нетерпения… Вы сказали, что у вас есть гипотеза, объясняющая то, что произошло. Вы поделитесь с нами?
Ответ:
— Не предлагаю считать мою гипотезу аксиомой, но постараюсь обосновать свою точку зрения. Итак, вернемся к истокам событий. Четыре человека, в том числе космонавт Кирилл Храбростин, совершивший не так давно уникальный полет рядом с кометой, становятся свидетелями падения на Землю некоего предмета. Ученые быстро доказывают его внеземное происхождение, человечество взбудоражено, ожидая, что внутри предмета скрыта какая-то информация и, говоря прямо, рассчитывая на то, что эта информация кое в чем ему поможет, даст возможность разрешить те проблемы, с какими самому ему на сегодняшний день не справиться. После некоторых усилий специально созданная группа ученых действительно убеждается в том, что информация, посланная нам из космоса, действительно есть. Но какая? Совершенно невероятная, такая, какую меньше всего можно было ожидать. Вместо ожидаемых научно-технических откровений или хотя бы сведений о существах, приславших на Землю Посылку, человечеству показали то, что оно и без этого должно бы хорошо знать — много картин великих художников, и дали возможность лишний раз послушать великую музыку, созданную на Земле. Причем во время просмотра удивительной ленты, смонтированной в конце концов электронным мозгом из атомов-сигналов и записанной с помощью специальных устройств на пленку, меня все время не покидало ощущение того, что автор этого фильма словно бы специально ходил по музеям и концертным залам, записывая с помощью своего удивительного аппарата то, что его привлекло. Но что, если действительно так оно и было? Давайте вспомним: в самой первой части фильма были картины Ван Гога только из одного музея. Во второй была показана голландская живопись из нью-йоркского «Метрополитена», позже были картины из Прадо, Лувра, нашего Эрмитажа, парижского Музея импрессионизма, мюнхенской Новой галереи. Повторю это: здесь никак не освободиться от впечатления, что некто специально запечатлевал лучшие из картин, созданных на Земле, записывал в разных концертных залах лучшую музыку, чтобы потом поделиться всем этим с какими-то другими существами. Иными словами, у нас на Земле какое-то время работал разведчик-инопланетянин, которого больше всего интересовало земное искусство. Почему? Может быть, потому, что произведения искусства — лучшая информация о том, что собой представляет человечество, на что мы способны, что от нас ждать. А может быть, и потому, что земное искусство — явление уникальное для других цивилизаций, это тоже часть моей гипотезы, и, значит, наше искусство имеет огромную ценность. И в то самое время, когда человечество ожидает каких-то научно-технических откровений, помощи других, «старших» цивилизаций, оно само оказывается, способно дать что-то братьям по разуму, несмотря на свой довольно низкий научно-технический уровень, несмотря на то, что пока делает лишь первые шаги в освоении космоса. Если это действительно так, Посылка оказала человечеству куда большую услугу, чем ожидали: она заставит людей лучше присмотреться к себе самим, не так ли? Но повторяю, это всего лишь гипотеза.
Вопрос корреспондента французской газеты «Франс суар»:
— Господин Председатель, гипотеза весьма изящна и остроумна. Мне, как французу, особенно приятно предположить, что картины, созданные французскими мастерами, нужны не только землянам, но еще и кое-кому в космосе. Но как быть с таким вопросом: запись картин и музыки, сделанная инопланетным разведчиком, не была отправлена с Земли, а, наоборот, упала на Землю из космоса?..
Ответ:
— Что же, здесь вновь область гипотез. Одно допущение влечет за собой другое, не правда ли? Так почему же не предположить, что инопланетянин отправлял космический аппарат из какой-то точки Земли, но произошла неполадка, и аппарат снова вернулся на Землю, опустившись рядом с небольшой деревушкой в Калининской области Советского Союза? Есть у меня, впрочем, и еще одна гипотеза на этот счет, может быть, совсем уж фантастическая. Хотя, впрочем, чем она фантастичнее других?.. Итак, многих удивило странное совпадение: почему Посылку первым обнаружил космонавт, только что впервые вышедший в открытый космос. Но, возможно, это было совсем не случайно. Предположим, что кто-то, постоянно не выпускающий нас из вида, был совсем рядом с космическим кораблем Храбростина во время полета. И Посылка потом была адресована именно космонавту. Цель была такой: напомнить нам, что в космос мы выходим не только с достижениями техники и науки, что у нас есть громадные духовные ценности, может быть, повторяю, уникальные для многих других цивилизаций, а значит, необходимые не только нам, но и им…
Вопрос корреспондента швейцарской газеты «Блик»:
— Господин Председатель, еще один вопрос, по-видимому, последний в этой пресс-конференции. Информация расшифрована, есть целый ряд интересных и все объясняющих гипотез. Но будет ли продолжена работа с Посылкой? Возможны ли еще какие-то открытия?
Ответ:
— Работы хватит на долгое время, надо ждать и открытий, если не сейчас, то в будущем. Каких? Возможно, нам удастся понять назначение всех других деталей Посылки — по-видимому, они обеспечивают возможность полета в космосе и, вероятно, с очень большой скоростью. Возможно, тщательное и всестороннее изучение Красной Пластинки позволит открыть принцип, позволяющий создавать вещество с произвольным расположением атомов, и мы сами сможем создать аппарат для такой сверхкомпактной записи информации. Нетрудно понять, какие это даст возможности, учитывая переживаемый информационный взрыв. Но как бы то ни было, повторю — самое главное открытие уже сделано: человечество теперь будет относиться к себе самому немножко не так, как прежде. Открыть самого себя — самая трудная задача на свете. Но и самая важная. Понять то, что ты нужен кому-то другому, — не менее важное открытие. Я не настаиваю на своей гипотезе. Но мне кажется, какой бы ни оказалась в конце концов истина, Посылка поможет сделать именно эти открытия.
…Остался один…
Слева, там, где к шоссе вплотную подходил лес, краски были уже желто-красными: надвинулась осень, хотя дни все еще были наполнены солнцем. Но воздух теперь был по-осеннему прозрачен, и звуки тоже стали осенними — гулкими и отрывистыми, и не похожими на приглушенные голоса лета.
Стрелка спидометра поднималась к высшей отметке. Впрочем, шоссе в этот час было почти пустым — лишь изредка попадались навстречу длинные коробки служебных транспортов, возвращающихся из Порта в Город, — и поэтому человек в машине успевал замечать и краски осени. Когда шоссе взлетело на пригорок и сверху открылся вид на громадную территорию Порта Порт уходил далеко вперед и вправо, — человек резко затормозил, поставил машину у обочины и отворил дверцу.
Воздух был теплым. Плиты шоссе тоже нагрелись на солнце. Не так, как нагреваются они летом, в июле или августе, но все-таки от них и теперь поднимались невидимые волны тепла. Лето промчалось неожиданно и незаметно, пролетело в ворохе неотложных дел; но солнце хотело дать хоть еще немного тепла тем, кто не замечал его летом. Человек усмехнулся, пересек шоссе и с наслаждением ступил на траву.
На опушке, выдвинутый вперед, к шоссе, стоял огромный, почерневший от дождей и времени пень. Человек тронул рукой его теплую поверхность, нагнулся, чтобы сорвать гриб, выросший между мощными корнями, а потом сел спиной к лесу и стал смотреть на серебристые постройки Порта. У человека было еще немного свободного времени.
Там, далеко, шла своя особенная жизнь, никак не похожая на то, что было здесь, в этом тихом, спокойном, большом лесу. Там разъезжали между служебных построек какие-то машины, издали похожие на крошечных золотистых жучков, там напряженно и внимательно работали службы, там почти поминутно садились тяжелые корабли, и на плиты перрона сходили по трапам ученые, деловые люди, туристы.
Странно, подумал человек, в Порту всегда шумно, там всегда что-то грохочет, звучат металлические слова команд, а отсюда, с пригорка, все выглядит так, как на старой, двухсотлетней давности ленте немого кино: пестрая картина, полная действия и жизни, сопровождается лишь почти неслышным шелестом листьев, травы и веток. Он снова усмехнулся: мысль была очевидной, бесспорной, но в первый момент показалась глубоким философским наблюдением.
Медленно вращаясь, в воздухе проплыл желто-красный лист. Человек подставил ему ладонь, но в последний момент лист изменил направление и улетел в сторону. И почти тотчас же на краю горизонта показалась какая-то серебристая капля, и, медленно увеличиваясь, она опустилась за дальними постройками Порта. Машинально человек взглянул на часы: французский корабль «Эспуар» пришел точно по расписанию.
"Эспуар"… Слово красивое, звучное. Перевод его он знал — надежда. Он повторил это слово вслух, слушая свой голос, и перед его глазами вдруг снова появился этот кусочек будущего, выхваченный Установкой неизвестно из какого времени — мелькающие на экране цветные пятна и полосы, голоса двух людей, обрывки разговора, имеющего прямое отношение к нему самому.
Человек встал. Под ногами зашуршали трава и опавшие листья, земля мягко пружинила. Он шел не оборачиваясь, и лес смотрел ему вслед.
Он захлопнул дверцу машины. Звук двигателя был по-осеннему резок. И быть может, именно этот звук заставил человека помедлить и еще некоторое время задумчиво, не шевелясь, затаив дыхание, смотреть влево.
Колыхались ветви деревьев, исполняя какую-то сложнейшую и сыграннейшую партию в таинственном и вечном танце. Порывы ветра оголяли ветки, и сорванные листья отправлялись в короткие полеты по самым замысловатым траекториям. Лес жил своей, ни на что не похожей и ни с чем не сравнимой жизнью; и так было и так будет всегда, какие события ни происходили бы рядом с ним или далеко от него.
Теперь человек смотрел вперед, на серебристую ленту дороги. Он знал: лес будет тянуться слева еще километров десять. Потом в его глубине мелькнут постройки научного центра — здесь, рядом с Портом, был один из самых крупных в мире научных центров, — и среди других зданий покажется на мгновение кристалл Института времени. А потом, еще через несколько километров, шоссе сделает поворот, и лес кончится так неожиданно и резко, словно его и не было вовсе, и вместо него будет совсем другое: громадное полупрозрачное здание Управления космофлота, длинные корпуса навигационной службы и дальше — бетонные плиты причалов. Где-то там, у одного из причалов, стоял готовый к старту «Альбатрос», и до старта оставались теперь уже какие-то десятки минут.
Машина тронулась с места едва заметно, но тут же набрала прежнюю головокружительную скорость.
Человек ехал вперед, к этому повороту.
1
В лифте Андрей оказался не один — спутницей была белокурая девушка в светло-розовой форме диспетчерской службы. Девушка скользнула взглядом по лицу Андрея, потом по нашивкам на рукаве, и тогда в ней сразу произошла какая-то перемена. Глядя прямо перед собой, на план Управления, прикрепленный к стене кабины, Андрей чувствовал, что спутница разглядывает его как-то чересчур уж внимательно, и это внимание было странным. Андрей резко оторвался от плана — Управление, как ему казалось, он знал наизусть и смотрел на стену лишь для того, чтобы занять чем-нибудь взгляд, но кабина в этот момент остановилась, и надо было уже выходить. Он вышел, чувствуя, что девушка, пока закрывается дверь, продолжает смотреть ему вслед.
Углубившись в длинный коридор, Андрей оглянулся и пожал плечами. В нашивках его не было, разумеется, ничего примечательного. По ним можно было узнать только количество времени, проведенного в космосе и количество рейсов с литерой А — субсветовых. И того и другого набиралось, конечно, уже вполне прилично и все-таки ничего особенного, до рекордсменов далеко. На куртке был также личный номер, по которому, ознакомившись с соответствующими списками, можно было узнать его имя, но имя ничего не могло значить для совершенно незнакомой — в этом он был уверен — девушки. Что еще? Да, еще эмблема «Москвы» и капитанский знак.
Он быстро пошел вперед.
Напрасно он только что подумал о том, что знает Управление наизусть. За последний год здесь кое-что изменилось: коридор, например, поворачивал почему-то не налево, как прежде, а направо. У поворота Андрей в нерешительности остановился, и сейчас же рядом с ним как из-под земли вырос робот-путеводитель. Его выпуклые глаза-фотоэлементы смотрели на капитана «Москвы» вопросительно. Потом фотоэлементы слегка повернулись на осях — робот рассматривал нашивки. И тут же, не дожидаясь вопроса, электронный справочник проскрежетал с восклицательными интонациями:
— Вам направо! Все правильно! Здание недавно реконструировано! Вас ждут в голубом крыле! Помещение А-1306!
Андрей пробормотал положенные слова благодарности. Номер помещения, где его ждали, он знал и без этого: номер был указан на вызове, лежащем в кармане. Откуда, однако, могло быть известно роботу, что он должен идти именно туда, а не куда-нибудь еще? Андрей повернул направо. Здание и вправду было реконструировано: новый коридор не был похож на все остальные. Он оказался вдвое шире и весь искрился голубыми огнями светились стены, потолок и даже пол. Пройдя немного вперед, Андрей понял: свет этот имел определенное функциональное назначение. Мерцание голубых огней каким-то непостижимым образом заставляло сосредоточиться, концентрировало внимание и волю, видимо, подготавливало посетителя к тому, чтобы во время предстоящего разговора, экономя время, не говорить ничего лишнего, только самое важное и необходимое. Собственно, Андрей и так знал, что разговор предстоит короткий: вызов, пришедший к нему в космогостиницу, мог означать только одно — требование представить отчет об экспедиции на четвертую планету звезды 70 ТВ, с которой только что вернулась «Москва». Отчет был давно готов и лежал в пластиковой папке, которую Андрей держал под мышкой. (Должно быть, с этой папкой у него был не очень привлекательный, канцелярский вид.) Сдача отчета должна была сопровождаться краткой беседой с Петренко или его заместителем Суслопаровым, после чего Андрей Ростов, капитан «Москвы», субсветового корабля экстра-класса, мог, видимо, отправляться на все четыре стороны — в отпуск.
Но почему все-таки робот точно знал, куда ему надо идти? А эта девушка?..
Два курсанта, выскочившие из какой-то двери, увидев Андрея, отчего-то остановились, лица у обоих были изумленные. Уже за спиной Андрей услышал негромкие, приглушенные голоса и снова пожал плечами. В Управлении определенно творилось нечто странное. Но теперь он слегка смутился и, уже не оглядываясь, быстро прошел в голубое крыло Управления. И вот оно, помещение А-1306.
Сначала — уютный холл, в котором стоял стол секретарши. Космотелетайп отбивал последние новости из Вселенной, где на разных планетах, на разных кораблях, больших и маленьких, на исследовательских станциях работало сейчас очень много людей. Трудно даже представить, сколько. У стола Андрей остановился и достал из кармана вызов.
Секретарша была суховатой, пожилой и, пожалуй, слегка чопорной. Оторвавшись от зеленой папки с документами, она с большим интересом рассмотрела посетителя с ног до головы и с каким-то непонятным удовлетворением констатировала:
— Так это, значит, вы?
— Собственно, — начал Андрей почти раздраженно, — по моему вызову не мог прийти никто другой. Я хочу сказать…
Но чопорная секретарша улыбнулась и тогда сразу перестала быть чопорной. В общем-то, она была еще и далеко не пожилой. Ее глаза оказались зелеными и очень теплыми. Она нажала на своем пульте какую-то кнопку, и створки больших дверей сразу же раздвинулись. Это Андрею понравилось: значит, не надо ждать в приемной, его сразу приглашают войти. Как истый пилот, тесных-канцелярий он не любил.
— Входите, он ждет, — сказала секретарша чуть ли не ласково, и Андрей переступил порог.
И тогда он растерялся. Потому что кабинет оказался совсем не таким кабинетом, в каких ему приходилось бывать прежде. Этот был огромным, и казалось, что в нем нетрудно заблудиться среди внушительных, чуть ли не до потолка, моделей кораблей, знаменитых в истории космофлота, среди стеллажей с космическими лоциями и книгами, и среди многих других вещей, которые здесь, в Управлении, могли быть только в одном-единственном кабинете. Значит, его вызвали именно сюда. И если так, действительно случилось нечто из ряда вон выходящее. Но что могло случиться?
Это был кабинет генерального директора.
Капитанов кораблей, пусть это даже экстра-классный субсветовик «Москва», к генеральному директору приглашали не часто.
Письменный стол в кабинете был огромным — не меньше шести квадратных метров. Андрей, увидев его, прежде всего подумал о том, что такой стол должен быть чертовски неудобным: надо иметь руки баскетболиста, чтобы дотягиваться до самых дальних его уголков. Стол подошел бы человеку ростом метра в два, не меньше. И Андрей не удивился, когда навстречу ему из-за этого необъятного стола поднялся человек именно такого роста. Никогда прежде с генеральным директором Андрей не встречался, и только лицо его было знакомо капитану «Москвы» по стереофотографиям — крупное, добродушное лицо с полными губами и мягким подбородком. С космосом, манящим и пугающим, трудным и порой жестким, даже безжалостным, такое лицо не вязалось никак — оно могло разве что принадлежать директору космогостиницы. Однако голос… Голос генерального директора, казалось, не имел ничего общего с его лицом. Голос легко наполнял просторный кабинет и, отражаясь от стен, даже создавал некое подобие эха. Причем было заметно, что хозяин кабинета трогательно старается говорить потише и этим явно совершает над собой усилие. Лет так четыреста или пятьсот назад с таким голосом можно было идти в боцманы парусного флота.
С вопросительно-утвердительными интонациями генеральный директор пророкотал:
— Андрей Ростов, капитан «Москвы», прежде первый помощник на «Волге», а еще ранее — второй пилот «Сокола». Выпускник Высших навигационных курсов. Пилот экстра-класса, сто семнадцать полетов, из них двадцать четыре субсветовых и пятнадцать испытательных. Последний рейс субсветовая экспедиция на четвертую планету системы 70 ТВ. Возраст двадцать девять лет. Садитесь!..
Ни в какие бумаги генеральный директор не заглядывал. Все это было сказано на память и поэтому казалось удивительным. Андрей машинально опустился в кресло. Впрочем, голубые искры в коридоре, видимо, свое дело сделали: его растерянность быстро прошла. Вызов сюда, к самому генеральному, был, разумеется, странным, но никаких особенных грехов он за собой не помнил. Последняя экспедиция прошла строго по графику; в Порту «Москва» опустилась секунда в секунду.
— Я вас понимаю, — медленно сказал громадный человек за громадным столом, — сейчас вы удивлены.
Он все время смотрел Андрею в лицо и как будто чего-то ждал. Андрей повертел на коленях пластиковую папку с отчетом. Удивительно, подумал он вдруг и некстати, отчет о столь продолжительной экспедиции оказался таким коротким… Но в нем, как ни странно, было изложено все, ни строчки невозможно прибавить, как ни старайся. Перехватив взгляд Андрея, генеральный директор почему-то слегка поморщился.
Стрелка спидометра поднималась к высшей отметке. Впрочем, шоссе в этот час было почти пустым — лишь изредка попадались навстречу длинные коробки служебных транспортов, возвращающихся из Порта в Город, — и поэтому человек в машине успевал замечать и краски осени. Когда шоссе взлетело на пригорок и сверху открылся вид на громадную территорию Порта Порт уходил далеко вперед и вправо, — человек резко затормозил, поставил машину у обочины и отворил дверцу.
Воздух был теплым. Плиты шоссе тоже нагрелись на солнце. Не так, как нагреваются они летом, в июле или августе, но все-таки от них и теперь поднимались невидимые волны тепла. Лето промчалось неожиданно и незаметно, пролетело в ворохе неотложных дел; но солнце хотело дать хоть еще немного тепла тем, кто не замечал его летом. Человек усмехнулся, пересек шоссе и с наслаждением ступил на траву.
На опушке, выдвинутый вперед, к шоссе, стоял огромный, почерневший от дождей и времени пень. Человек тронул рукой его теплую поверхность, нагнулся, чтобы сорвать гриб, выросший между мощными корнями, а потом сел спиной к лесу и стал смотреть на серебристые постройки Порта. У человека было еще немного свободного времени.
Там, далеко, шла своя особенная жизнь, никак не похожая на то, что было здесь, в этом тихом, спокойном, большом лесу. Там разъезжали между служебных построек какие-то машины, издали похожие на крошечных золотистых жучков, там напряженно и внимательно работали службы, там почти поминутно садились тяжелые корабли, и на плиты перрона сходили по трапам ученые, деловые люди, туристы.
Странно, подумал человек, в Порту всегда шумно, там всегда что-то грохочет, звучат металлические слова команд, а отсюда, с пригорка, все выглядит так, как на старой, двухсотлетней давности ленте немого кино: пестрая картина, полная действия и жизни, сопровождается лишь почти неслышным шелестом листьев, травы и веток. Он снова усмехнулся: мысль была очевидной, бесспорной, но в первый момент показалась глубоким философским наблюдением.
Медленно вращаясь, в воздухе проплыл желто-красный лист. Человек подставил ему ладонь, но в последний момент лист изменил направление и улетел в сторону. И почти тотчас же на краю горизонта показалась какая-то серебристая капля, и, медленно увеличиваясь, она опустилась за дальними постройками Порта. Машинально человек взглянул на часы: французский корабль «Эспуар» пришел точно по расписанию.
"Эспуар"… Слово красивое, звучное. Перевод его он знал — надежда. Он повторил это слово вслух, слушая свой голос, и перед его глазами вдруг снова появился этот кусочек будущего, выхваченный Установкой неизвестно из какого времени — мелькающие на экране цветные пятна и полосы, голоса двух людей, обрывки разговора, имеющего прямое отношение к нему самому.
Человек встал. Под ногами зашуршали трава и опавшие листья, земля мягко пружинила. Он шел не оборачиваясь, и лес смотрел ему вслед.
Он захлопнул дверцу машины. Звук двигателя был по-осеннему резок. И быть может, именно этот звук заставил человека помедлить и еще некоторое время задумчиво, не шевелясь, затаив дыхание, смотреть влево.
Колыхались ветви деревьев, исполняя какую-то сложнейшую и сыграннейшую партию в таинственном и вечном танце. Порывы ветра оголяли ветки, и сорванные листья отправлялись в короткие полеты по самым замысловатым траекториям. Лес жил своей, ни на что не похожей и ни с чем не сравнимой жизнью; и так было и так будет всегда, какие события ни происходили бы рядом с ним или далеко от него.
Теперь человек смотрел вперед, на серебристую ленту дороги. Он знал: лес будет тянуться слева еще километров десять. Потом в его глубине мелькнут постройки научного центра — здесь, рядом с Портом, был один из самых крупных в мире научных центров, — и среди других зданий покажется на мгновение кристалл Института времени. А потом, еще через несколько километров, шоссе сделает поворот, и лес кончится так неожиданно и резко, словно его и не было вовсе, и вместо него будет совсем другое: громадное полупрозрачное здание Управления космофлота, длинные корпуса навигационной службы и дальше — бетонные плиты причалов. Где-то там, у одного из причалов, стоял готовый к старту «Альбатрос», и до старта оставались теперь уже какие-то десятки минут.
Машина тронулась с места едва заметно, но тут же набрала прежнюю головокружительную скорость.
Человек ехал вперед, к этому повороту.
1
В лифте Андрей оказался не один — спутницей была белокурая девушка в светло-розовой форме диспетчерской службы. Девушка скользнула взглядом по лицу Андрея, потом по нашивкам на рукаве, и тогда в ней сразу произошла какая-то перемена. Глядя прямо перед собой, на план Управления, прикрепленный к стене кабины, Андрей чувствовал, что спутница разглядывает его как-то чересчур уж внимательно, и это внимание было странным. Андрей резко оторвался от плана — Управление, как ему казалось, он знал наизусть и смотрел на стену лишь для того, чтобы занять чем-нибудь взгляд, но кабина в этот момент остановилась, и надо было уже выходить. Он вышел, чувствуя, что девушка, пока закрывается дверь, продолжает смотреть ему вслед.
Углубившись в длинный коридор, Андрей оглянулся и пожал плечами. В нашивках его не было, разумеется, ничего примечательного. По ним можно было узнать только количество времени, проведенного в космосе и количество рейсов с литерой А — субсветовых. И того и другого набиралось, конечно, уже вполне прилично и все-таки ничего особенного, до рекордсменов далеко. На куртке был также личный номер, по которому, ознакомившись с соответствующими списками, можно было узнать его имя, но имя ничего не могло значить для совершенно незнакомой — в этом он был уверен — девушки. Что еще? Да, еще эмблема «Москвы» и капитанский знак.
Он быстро пошел вперед.
Напрасно он только что подумал о том, что знает Управление наизусть. За последний год здесь кое-что изменилось: коридор, например, поворачивал почему-то не налево, как прежде, а направо. У поворота Андрей в нерешительности остановился, и сейчас же рядом с ним как из-под земли вырос робот-путеводитель. Его выпуклые глаза-фотоэлементы смотрели на капитана «Москвы» вопросительно. Потом фотоэлементы слегка повернулись на осях — робот рассматривал нашивки. И тут же, не дожидаясь вопроса, электронный справочник проскрежетал с восклицательными интонациями:
— Вам направо! Все правильно! Здание недавно реконструировано! Вас ждут в голубом крыле! Помещение А-1306!
Андрей пробормотал положенные слова благодарности. Номер помещения, где его ждали, он знал и без этого: номер был указан на вызове, лежащем в кармане. Откуда, однако, могло быть известно роботу, что он должен идти именно туда, а не куда-нибудь еще? Андрей повернул направо. Здание и вправду было реконструировано: новый коридор не был похож на все остальные. Он оказался вдвое шире и весь искрился голубыми огнями светились стены, потолок и даже пол. Пройдя немного вперед, Андрей понял: свет этот имел определенное функциональное назначение. Мерцание голубых огней каким-то непостижимым образом заставляло сосредоточиться, концентрировало внимание и волю, видимо, подготавливало посетителя к тому, чтобы во время предстоящего разговора, экономя время, не говорить ничего лишнего, только самое важное и необходимое. Собственно, Андрей и так знал, что разговор предстоит короткий: вызов, пришедший к нему в космогостиницу, мог означать только одно — требование представить отчет об экспедиции на четвертую планету звезды 70 ТВ, с которой только что вернулась «Москва». Отчет был давно готов и лежал в пластиковой папке, которую Андрей держал под мышкой. (Должно быть, с этой папкой у него был не очень привлекательный, канцелярский вид.) Сдача отчета должна была сопровождаться краткой беседой с Петренко или его заместителем Суслопаровым, после чего Андрей Ростов, капитан «Москвы», субсветового корабля экстра-класса, мог, видимо, отправляться на все четыре стороны — в отпуск.
Но почему все-таки робот точно знал, куда ему надо идти? А эта девушка?..
Два курсанта, выскочившие из какой-то двери, увидев Андрея, отчего-то остановились, лица у обоих были изумленные. Уже за спиной Андрей услышал негромкие, приглушенные голоса и снова пожал плечами. В Управлении определенно творилось нечто странное. Но теперь он слегка смутился и, уже не оглядываясь, быстро прошел в голубое крыло Управления. И вот оно, помещение А-1306.
Сначала — уютный холл, в котором стоял стол секретарши. Космотелетайп отбивал последние новости из Вселенной, где на разных планетах, на разных кораблях, больших и маленьких, на исследовательских станциях работало сейчас очень много людей. Трудно даже представить, сколько. У стола Андрей остановился и достал из кармана вызов.
Секретарша была суховатой, пожилой и, пожалуй, слегка чопорной. Оторвавшись от зеленой папки с документами, она с большим интересом рассмотрела посетителя с ног до головы и с каким-то непонятным удовлетворением констатировала:
— Так это, значит, вы?
— Собственно, — начал Андрей почти раздраженно, — по моему вызову не мог прийти никто другой. Я хочу сказать…
Но чопорная секретарша улыбнулась и тогда сразу перестала быть чопорной. В общем-то, она была еще и далеко не пожилой. Ее глаза оказались зелеными и очень теплыми. Она нажала на своем пульте какую-то кнопку, и створки больших дверей сразу же раздвинулись. Это Андрею понравилось: значит, не надо ждать в приемной, его сразу приглашают войти. Как истый пилот, тесных-канцелярий он не любил.
— Входите, он ждет, — сказала секретарша чуть ли не ласково, и Андрей переступил порог.
И тогда он растерялся. Потому что кабинет оказался совсем не таким кабинетом, в каких ему приходилось бывать прежде. Этот был огромным, и казалось, что в нем нетрудно заблудиться среди внушительных, чуть ли не до потолка, моделей кораблей, знаменитых в истории космофлота, среди стеллажей с космическими лоциями и книгами, и среди многих других вещей, которые здесь, в Управлении, могли быть только в одном-единственном кабинете. Значит, его вызвали именно сюда. И если так, действительно случилось нечто из ряда вон выходящее. Но что могло случиться?
Это был кабинет генерального директора.
Капитанов кораблей, пусть это даже экстра-классный субсветовик «Москва», к генеральному директору приглашали не часто.
Письменный стол в кабинете был огромным — не меньше шести квадратных метров. Андрей, увидев его, прежде всего подумал о том, что такой стол должен быть чертовски неудобным: надо иметь руки баскетболиста, чтобы дотягиваться до самых дальних его уголков. Стол подошел бы человеку ростом метра в два, не меньше. И Андрей не удивился, когда навстречу ему из-за этого необъятного стола поднялся человек именно такого роста. Никогда прежде с генеральным директором Андрей не встречался, и только лицо его было знакомо капитану «Москвы» по стереофотографиям — крупное, добродушное лицо с полными губами и мягким подбородком. С космосом, манящим и пугающим, трудным и порой жестким, даже безжалостным, такое лицо не вязалось никак — оно могло разве что принадлежать директору космогостиницы. Однако голос… Голос генерального директора, казалось, не имел ничего общего с его лицом. Голос легко наполнял просторный кабинет и, отражаясь от стен, даже создавал некое подобие эха. Причем было заметно, что хозяин кабинета трогательно старается говорить потише и этим явно совершает над собой усилие. Лет так четыреста или пятьсот назад с таким голосом можно было идти в боцманы парусного флота.
С вопросительно-утвердительными интонациями генеральный директор пророкотал:
— Андрей Ростов, капитан «Москвы», прежде первый помощник на «Волге», а еще ранее — второй пилот «Сокола». Выпускник Высших навигационных курсов. Пилот экстра-класса, сто семнадцать полетов, из них двадцать четыре субсветовых и пятнадцать испытательных. Последний рейс субсветовая экспедиция на четвертую планету системы 70 ТВ. Возраст двадцать девять лет. Садитесь!..
Ни в какие бумаги генеральный директор не заглядывал. Все это было сказано на память и поэтому казалось удивительным. Андрей машинально опустился в кресло. Впрочем, голубые искры в коридоре, видимо, свое дело сделали: его растерянность быстро прошла. Вызов сюда, к самому генеральному, был, разумеется, странным, но никаких особенных грехов он за собой не помнил. Последняя экспедиция прошла строго по графику; в Порту «Москва» опустилась секунда в секунду.
— Я вас понимаю, — медленно сказал громадный человек за громадным столом, — сейчас вы удивлены.
Он все время смотрел Андрею в лицо и как будто чего-то ждал. Андрей повертел на коленях пластиковую папку с отчетом. Удивительно, подумал он вдруг и некстати, отчет о столь продолжительной экспедиции оказался таким коротким… Но в нем, как ни странно, было изложено все, ни строчки невозможно прибавить, как ни старайся. Перехватив взгляд Андрея, генеральный директор почему-то слегка поморщился.