Малышев Анатолий. Трансмигрант

   - Ну, кончай, Харитон. Сбегли - так сбегли! Молодцы! сказал мужик с рваными ноздрями. - Ты лучше скажи, куда пропали наши из Дубиновки? Да кто ярыжек со стрельцами навел?
   - Ты што, допрос, с меня сымаешь? - налился угрозой голос Харитона. - В Россохватке с Митьком тогда я был, пороли нас, понял? Ты, Гришка, воли много берешь! Меня с ярыжками равнять! Да кто ты такой?
   - Я - убивец! - горделиво сказал Гришка с рваными ноздрями. - Мне стыдиться неча! А вот ты - тихая пиявка сладкососная, гнида болотная. Исподтишка творишь, за тридцать серебренников! Думаешь - не знаем?
   Спорили, видно, уже не в первый раз, схлестывались старые обиды и подозрения.
   Огромный серый кот сидел рядом на подоконнике, царапал стекло с морозными узорами, потом лизал, наверное, хотел пить.
   Я думал: как же попасть к Россохватскому? Нужно забирать Нину и срочно возвращаться.
   Неприветливо встретила меня моя прародина: систематическим членовредительством.
   Тут сильная рука скомкала рубаху на моей груди и приподняла меня над лежанкой.
   - А этот! - закричал Гришка с рваными ноздрями. - Немец вот этот! Это ведь ты, Харитошка, привел его сюда! А поклянись - не служба ли он царская?
   Секунды три, приподнятый за рубашку, висел я в воздухе.
   Бить меня не будут, знал: Митек не даст. С грустью, сжимая волю в кулак, понял, что без применения специальных способностей не обойтись. Глянул в глаза Григорию. Его рука сразу разжалась. Очень мне захотелось, чтобы он принес ночной горшок, теплый, обогретый.
   - Воды много выпил, - тихим, слабым голосом сказал я, на двор хочется, да холодно. Поди-ка, Гришенька, ночной горшок мне принеси.
   Гришка торопливо выбежал в сени, послышалась возня, бабий взвизг, потом он спешно появился с глиняным кувшином, от которого еще шел пар.
   - Вот-тя, - ласково, упреждая мои движения, говорил он. У бабы к разу и кипяточек был. Горшков нету, кувшинчик обогрели. Кувшинчик сойдеть? - с готовкой предупредительностью хихикнул он.
   В избушке стояла тишина.
   Харитон испуганно смотрел на меня. Серый кот, как по сигналу тревоги, с паническим "мяу" шмыгнул с подоконника под стол.
   - Бог поможет! - кротко поблагодарил я Григория. Опустился на лежанку и умиротворенно позвал: - Кис-кис! Иди-ка сюда, мурлыка! Кис-кис!
   Кот вынырнул из-под стола, взметнулся мне на грудь. Удовлетворенное утробное мурлыканье наполнило избушку примиряющим покоем.
   Опытный старушечий шепоток заметил:
   - Вон и мурлыка его признал! А мурлыка к чужому - ни-ни! И Харитон с Митьком да Гришка - вона для него стараются. Не иначе - божий человек!
   "Божий человек, божий человек!" - зашептала избушка.
   Круглое лицо Гришки кривилось. Он ошеломленно перекрестился, смотрел на меня, жалобно улыбаясь.
   - Ты, Гришка, белены объелся? Продался Харитошке? - мурлыканье кота и тишину в избушке грубо нарушил властный голос: - Размурлыкались! Божий человек! - красавец в польском кафтане вскочил. - Не ты ли, Гришка, говорил, что Харитошка на службе Годунова? Намурлыкаешься под палачом! Крушить предателей надо! А тут друг друга лижут...
   - Ты што, Прокофий! Што криком пошел? Иди - в Рязани у себя вопи! А здесь полюбовно надо! - укоризненно говорил Харитон.
   - А мы, Ляпуновы, всегда за полюбовный разговор - да только за честный! Народили, прости, господи, божьего человека!
   Прокофий Ляпунов выхватил одну лучину, поднес мне:
   - Вы, братие, гляньте на ряшку своего божьего человека. Ишь отъел на божьих харчах!
   - И верно! - радостно пробасил Митек. - Румянец во всю щеку! Дядь Харитон, а все твой навоз. Божий ты человек, Харитон!
   Ляпунов ругнулся:
   - Тьфу! Куда ни плюнь - все божьи люди!
   А у меня румянец - не иначе: Трансмигрант перестарался при регенерации.
   Я с любопытством, с каким-то тайным наслаждением смотрел на Прокофия Ляпунова, одного из будущих вождей народного ополчения в разгар Смуты. Единственный враг одолеет его его собственный необузданный характер.
   - А ну вас к богоматери! Лобызайтесь здесь! - Ляпунов выбежал из избушки.
   Харитон крепко крикнул.
   - Нельзя упускать Ляпунова! Нельзя!
   Будто проснувшись, все кинулись следом.
   БОЯРЫНЯ РОССОХВАТСКАЯ
   Это была эпоха гибели московского престола Рюриковичей в бурях Смутного времени. На последнем Рюриковиче - царе Федоре Ивановиче - пресекся род, с которым шло становление централизованной Руси.
   В Европе назревали религиозные войны - протестанты шли на католиков. Во Франции падала к закату царственная линия Валуа. В Германии нарождалась Тридцатилетняя война. В Польше скончался Стефан Баторий - самый заклятый враг Московского государства, отнявший у русских балтийские берега. Шла извечная борьба за передел мира.
   Москва ежечасно ждала с юга нападения Крыма. В Казанском ханстве волновались черемисы. Правитель Годунов, отменный дипломат, вязал добрососедские отношения на границах - даже с шахом Аббасом, иноверцем, жаждущим прибрать единоверную Картлию и царя Луарсаба...
   После ухода Прокофия Ляпунова Харитон решительно приказал всем собираться:
   - Менять место будем, братушки! Знаю я этих хитрецов Ляпуновых, что Прокофия, что Захара. Митек, вздевай своего немца.
   - Вот што, - сказал мне Харитон, - заедем мы сейчас в Россохватку. Дело у нас там незавершенное. Христопродавцу одному долг надо отдать. Все тихо-мирно. Только ты - как бы посланец Годунова, проездом в Москву, а мы - холопья твои. Переночевать нам, якобы. Ты уж на весь вечер боярина займи. Вот держи бритву, обрей щеки да подбородок, усики оставь.
   Он внимательно наблюдал, как я брился. Улыбнулся заговорщицки :
   - Таким тебя и мать родная не узнает... Однако, брат, вижу, никакой ты не немец. Чувствую, русак-то русак, да с заковыкой. Поди, из ведунов? Ведаешь волхвание, ведаешь!
   Эк ты Гришку-рваную ноздрю заковал. Я и сам немножко ведаю. Только куда мне до тебя! Я вот навозом лечу. Думал, поначалу, и тебе помог... Навоз - что! Просто под рукой он всегда. Я силу в себе чую - только не всегда она во мне. А вот как ты Митька ухитрился исцелить да Гришку заворожил тут уж ведовство чистой воды! Слышал о таком, но сам впервой встретил.
   Харитон напряженно ожидал ответа. В сущности, единственный приемлемый ответ он сам и подсказал - ведовство. У дохристианских славян были волхвы, гадатели, кудесники, ведуны, ведьмы: то, что родилось, быть может, у финнов и долго у них сохранилось. Финны верили, что отражением добра и зла является белая и черная магия: "Доброе, или белое божество проистекает из существа женщины, тогда как чернокнижие по своему характеру есть мужское".
   - Из византийских книг, - ответил я, - толику почерпнул.
   - Ого! Чернокнижки, значит! Вот бы глянуть!
   - В Москве покажу. "Книги волхвования" называется...
   На богатых санях с тройкой мощных белых жеребцов, с криками сопровождающих верхоконных влетели мы в Россохватку.
   С надрывным лаем ударились следом сторожевые псы.
   На кондовом русском вел разговор я с боярином. Россохватский был не в духе, зевал, пучил глаза, борясь с сонливостью: ждал, когда же посланец Годунова отойдет ко сну.
   Внезапно оживился и, доверительно склонясь ко мне, пожаловался :
   - Намеднись немец-купец Николаус Ван-Куль из Москвы приехал, шиши умыкнули, прямо из Россохватки. Ты уж, гость дорогой, Борису Федоровичу покайся от меня: не уберег. Много ватажников развелось, стрельцов буду просить - охранять.
   Распахнулась со стуком дверь, из соседней комнаты величаво вышла боярыня в тяжелом бархатном платье, с длинным шлейфом, волочащимся по полу.
   Сначала Россохватский недовольно наморщился, но по мере приближения женщины лицо его принимало выражение безрассудного почтительного обожания.
   - Цыпленочек! - капризно протянула боярыня. - Я жду, жду, когда же ты меня позовешь. Мне скучно! В Москву хочу! В Москву! - она топнула ногой, путаясь в подоле. - В глушь завез, ирод!
   - Матушка! - упрекнул Россохватский. - Сколько уж раз говорено!
   Я вскочил, поклонился, пытаясь встретить взгляд капризной боярыни. Она манерно-стыдливо прятала взор.
   Жестокое разочарование! Это была не Нина! Как же так я напутал? Великий космос! Где ж теперь искать Нину?
   Я растерянно лепетал любезности. Россохватский ревниво сопел. Беседа не удавалась. Боярыня скучала.
   - Батюшки, - зевнула сладко она. - Баиньки хочется. Сидим здесь яко схимники. Ску-учно!..
   Утром мы с Россохватским распрощались очень любезно.
   Даже боярыня вышла на крыльцо. И вдруг блеснули изумрудной зеленью ее глаза, мгновенно притушенные тенью прекрасных, быстро опустившихся ресниц.
   Но я уже сел в сани, и тройка рванула.
   В МОСКВЕ
   Так это была Нина? Но что за игру в узнавалки она мне предложила? Сколько времени я нахожусь на Руси вовсе не по заданию, стремлюсь вместе с нею вернуться в свое время, а она играет со мной в кошки-мышки. Сторицей отплатила мне она за своего Христоперского. Удивительно, что Трансмигрант не дает мне никакого руководящего указания, а ведь аварийная служба уже дважды приходила на помощь. Ни одного аварийного вызова - было предметом моей тайной гордости. На своей прародине - удосужился! - целых два. Ох, Нина, Нина: становилось понятно, что возвращаться в свое время она не хочет.
   Мне без нее - тоже нельзя. Квадратура круга!
   Приемный отец Ван-Куль отбыл в Голландию, широкой торговли организовать ему не удалось: опередила Англия. Королева Елизавета, зная положение на Руси от своих агентов Боуса и Гудсона, вела собственноручную переписку с Борисом Годуновым, величала своим братом. Английским купцам было позволено торговать вольной торговлей, пошлины с их товаров - брать не велено. Ван-Куль уговаривал меня отправиться с ним, но мне удалось отговориться на более поздний срок.
   Я жил в одной из боковых пристроек Кремля, подслеповатыми окошками выходящей на глинистый берег Москва-реки. В эту пристройку возле церкви Ивана Лествичника определили меня по просьбе царицы Ирины. Харитон с Митьком жили у меня под видом слуг, но занимались своими делами. Вот уже три дня, как они исчезли.
   Вечерами я гулял вдоль берега Неглинной, проложившей свой извилистый путь среди особняков. Опричники в пору своего могущества строились в стороне. Особняки ставились капитальные. После падения опричнины здесь стал строиться и прочий люд.
   Последнее время при дворе было нехорошо. Сильно заболел царь Федор Иоанович. В церквах молились за здоровье богоданного.
   Ярыги Разбойного приказа с ног валились, распутывая нити назревающей свары: ожидался холопий бунт.
   В тот вечер я вернулся домой поздно. Возле пристройки дремал холоп из Посольского приказа. Увидя меня, вскочил, сорвал с головы шапку, выпалил заученное:
   - В Грановитой палате долженствует быть прием послам, торговым гостям и знатным русским семьям. Царь Федор Иоанович и царица Ирина всемилостиво просят купца Николауса Ван-Куля быть.
   Передано было мне также небольшое письмо от царицы.
   Царица предупреждала: согласно доносу земских ярыг слугами у меня были признанные в разбойном мире лиходеи по имени Митька Хлоп и Харитон Лесовик.
   На другой день я пришел в Грановитую палату. Мне повезло: знакомый приказный служка, работавший одно время у Ван-Куля по найму, указывал мне коренных русских бояр.
   Шуйские, Воротынские, Головины, Мстиславские, Колычевы, Голицины, Родовитые. Я смотрел на них с неприязнью: большинство из них ни за грош продали бы русскую национальную самостоятельность то ли польской куртуазной велеречивости, то ли римско-католическому стягу, то ли английской крепкой буржуазности. И какая историческая нелепость: русский мужик, определивший направленность жизни нации, неоднократно спасавший государство, стоявшее на грани гибели в периоды иноземных нашествий и смут, окажется заточенным почти в трехсотлетнюю крепостную кабалу!
   Иван Петрович Шуйский небольшого роста, но величавый, в ярком кафтане, обшитом золотом, стоял несколько впереди прочих бояр.
   - Это ж по совету Ивана Петровича, - шептал мне приказный служка, - все бояре, гости московские и люди купеческие били челом государю о разводе с неплодной царицей. Наследник нужен, наследник!
   Интересно, на много ли изменилась бы жизнь будущего государства Российского, если бы впоследствии утвердилась надолго династия Годуновых, вместо Романовых? Выиграла бы Россия, если бы у ее руля осталась динамичная, настороженная, хоть вполуха, но прислушивающаяся к рокоту народной нужды династия Годуновых? Могло не быть в последующие столетия засилия шлезвиг-голштинско-баварских императорских кровей на русском престоле. И только?
   К Шуйскому подошел князь Василий Васильевич Голицин, тот самый, который будет приветствовать приход поляков и лично присутствовать при удавлении царицы Марии и садистском убийстве молодого царя Федора Борисовича, вдовы и сына Бориса Годунова. По его же наущению тело Бориса Годунова в Архангельском соборе и погребут вместе с зверски убитыми женой и сыном в бедном монастыре на Сретенке.
   Но пока Борис Годунов - правитель. Сейчас все домогаются его внимания. Вот он вошел вместе с послами, и загудела Грановитая палата.
   Служка, не отрываясь, смотрел на правителя, шептал мне:
   - Что ж, муж он чудный и сладкоречивый, светлодушен и нищелюбив, но его легковерие изветам клеветников негодование вызывает. Много зол из этого ждать следует.
   Он подозрительно огляделся: ой, как опасаться доносов следует!
   Да, это легковерие изветам навредит Борису Годунову, не ему ли он будет обязан двусмысленностью памяти о себе? Ведь, и спустя столетия, считается, что закрепощение произошло именно в правление и царствование Годунова. Ему страшно не повезло в царствовании - три неурожайных года подряд: как будто и природа ополчилась на него. Ему чудовищно не повезло в памяти потомков: гений Пушкина сделал христоматийной истиной предположение современников о его участии в убийстве царевича Дмитрия.
   Посредине Грановитой палаты на дубовых скамейках были разложены драгоценности: выставка даров Земли.
   Даже в тусклом освещении полупритушенный блеск самоцветов вызывал в груди такое же томление, как мерцание звезд, на покорение которых спустя века устремится человечество.
   Гости переходили от одной скамейки к другой. Здесь был и блеск голубовато-зеленого берилла, и тающая на глазах тяжеловатая зелень малахита, и ласковая голубизна бирюзы, и чернота природных кристаллов магнетита, и легковесная полупрозрачность благородной шинели, и скованная, загадочно блеснувшая в глаза тускло-желтым цветом, тяжесть человеческого черепа, пропитанного естественным золотом, с пурпурными зигзагами стилолитовых швов.
   Я остановился возле черепа, немо вопрошающего пространство черными впадинами глаз. Услышал скорбный вздох, поднял голову. Скорбно вздохнула боярыня Россохватская.
   - Решила: пора возвращаться, - сказала она. - По горло сыта стариной, какое жестокое время! Давай возвращаться!..
   ПАРАДОКС ТРАНСМИГРАЦИИ
   Остановившись у Вокзала Времени, Нина деловито вытащила из сумочки помаду, пудреницу и, глядя в зеркальные стальные стены, навела на свое лицо косметику.
   Иронически поведя на меня взглядом, разочарованно заметила:
   - Да, Николай Борисович, большего от вас ожидала, ваше поведение в Древней Руси было довольно примитивным. Дважды позволить себя избить!
   - Зато ваше поведение - достойно удивления! - зло ответил я. - Вы прекрасно вписались в древнюю экологическую нишу. В роли боярыни Россохватской вы были просто сама собой!
   - Благодарю, - она лукаво ухмыльнулась, - за высокую оценку моей работы!
   Расстались мы возле дома Христоперского, Нина помахала рукой и крикнула: "До встречи!"
   Я пешком пошел в Трансмигрант, размышляя, как лучше построить доклад. Отметился в контрольном отделе и засел в своем кабинете, не заходя к начальнику: нагоняй всегда успею получить. Запросил службу информации о Н. Христоперской.
   Прочел ее характеристику и - как обухом по голове: сотрудник института антропологии и археологии, член-корреспондент Академии наук, автор трудов по психологическим стрессам при вживании в чужеродные среды. Имеет право работы по особому каналу Трансмигранта. Так, теперь понятно: Вокзал Времени, все процедуры переходов, что такое релаксация она должна знать раз в сто лучше меня.
   Да, но одного никак не пойму: для чего же она играла передо мной роль несведущей двоюродной сестры Христоперского? Для чего она спасала брата таким нелепым путем, когда достаточно было ее жалобы на меня в превышении дозволенных мер?
   Составил краткий отчет о внеплановой трансмиграции в Древнюю Русь.
   Разгон мне начальник устроил крепкий: его возмутило, что меня так легко обвела вокруг пальцев сотрудница параллельного отдела.
   Схлопотал нагоняй с непонятной формулировкой: "За сбой в работе". Что такое сбой?
   Вышел на улицу - тоска, хоть снова в Древнюю Русь.
   Я как-то автоматически побрел к знакомому дому Христоперского. В гастрономе машинально купил колбасы, сыра, кефира и один батон. Бутылку кефира засунул в карман, а свертки понес в руках. Итак - почему я иду к Васе Христоперскому?
   Нина у него не живет, так что - причина не она. Может быть, я сроднился с ним потому, что потратил гораздо больше времени именно на его вербовку. Может быть, потому, что многое испытал на своей шкуре в отдаленной прародине благодаря Васе?
   В холодном коридоре тускло тлела электрическая лампочка.
   Я прошелся несколько раз мимо закрытой двери его комнаты, усмехаясь про себя: ведь знал, что его нет дома, что именно мой контракт направил его на работу в новую солнечную систему в Сплюснутой Галактике, а все-таки пришел.
   Дверь неожиданно приоткрылась, осторожно выглянул... Христоперский. С легкомысленными усиками, патлатый, как будто не веря, он глядел на меня.
   - Ты ли это, Николай Борисович? - засомневался он. - Заходи, заходи! Я здесь третий день, все к тебе в Трансмигрант собирался: утвердиться. Третий день здесь в какой-то боязни, как будто без твоего разрешения нельзя здесь быть. Даже выглядывать боялся - истинное суеверие!
   Как всегда, поджарили колбасу, поели, запили кефиром.
   - Хорошо-то как! - сказал Вася, поглаживая свои гусарские усики. - Вот теперь я чувствую, осязаю: я вернулся домой, к себе, в свое время. Как это прекрасно, иметь свою точку во Вселенной!
   Он закурил и спросил меня:
   - Когда к прочим своим подопечным пойдешь, Николай Борисович?
   - К каким прочим? - удивился я. - Кроме тебя, у меня никого нет.
   - Как нет? А те самые, кого ты во время оно трансмигрировал? Давненько кое-кто вернулся, не иначе! В своей ли тарелке чувствует себя? Может быть, таится, так же, как и я? Подумай, существует такой субьективный фактор, как твое личное появление, которое может убедить его в реальности своего бытия. Вот - как меня! Я всего три дня на Земле, а мучился: только твое появление нормализовало мою психику!
   Однако. Слова Васи озадачили меня, но в них могло быть и зерно истины: в Трансмиграции еще много нерешенных проблем.
   Дружески распрощались мы с Васей после того, как он рассказал свою историю. Под именем Мафо-популятора он работал в Сплюснутой Галактике.
   - Занимался посевом органики на мертвых планетах. Были неприятности из-за женщин. В наш рациональный век - трудно найти пылкое чувство.
   На другой день я пошел к физику Митропольскому, очень душевному человеку. По пути издевался над своей мнительностью: в делах, не связанных с ЭВМ и освоением планет, можно ли доверять Христоперскому?
   Митропольский был дома.
   Увидев меня, он резко переменился в лице:
   - Вы! Рад вас видеть, оказывается. Даже как-то облегчительно! А я под фамилией Митрополитского занимаюсь здесь физикой поля,- извиняющимся тоном говорил он. - Вот не думал, что будет приятно снова встретиться с вами!
   Я целый день просидел в домашней лаборатории Митропольского, знакомясь с его последними работами. Успешные исследования, даже дилетанту понятно.
   - Что странно, Коленька, извините, Николай Борисович, моя переброска в созвездие Пса, а потом бегство оттуда - дали положительный сдвиг в моих работах. Точно-точно. Что-то есть в этих трансмиграциях, надо изучать. Но обязательно - возврат, возврат домой!
   Да, Вася прав, человеку необходима своя точка во Вселенной.
   А теперь - неужели и другие, кому я содействовал в трансмиграции, ждут моего появления? Тогда - это чудовищная недоработка Трансмигранта: существование стольких одарённых людей находится в нелепой зависимости от нас, рядовых сотрудников, спровоцировавших их на трансмиграцию! Здесь какой-то парадокс!
   В нерабочее время я обошел всех моих бывших подопечных: помнил их всех. Это оказалось для меня сильным потрясением.
   Не для всех, трансмигрированных мною, мое появление было знаком избавления, выходом из неопределенности своего бытия.
   Большинство просто и откровенно не пожелало признать меня. Кто вежливо улыбаясь, а кто и негодуя, - уверяли, что я ошибся и что ни с какой службой Трансмигранта они дела не имели, и даже впервые слышат такое название.
   Встреч-признаний, как с Христоперским или Митропольским, увы, было очень мало.
   В результате двухмесячных хождений к бывшим своим подопечным я установил, что почти все они, по моему мнению, пребывающие в отдаленных Галактиках или на спецслужбах, находятся дома, на Земле.
   Тяжко было на душе. Закончив эту невольную проверку результатов своей работы, я составил об этом докладную.
   В сущности, только один положительный момент отметил я, моральное, так сказать, оправдание своей деятельности в Трансмигранте: почти все, с кем мне пришлось работать, поменяли свою профессию на рекомендованную мною, достигли более высокого положения на жизненной лестнице, полностью проявив свои способности. Пусть многие из них этого не поняли, но я-то вижу. Что такое выбор профессии? Разве это не случайность, не немимолетная прихоть, порождаемые спросом? Собственно, спрос или мода на профессию порождается жесткой необходимостью. Потребность в нужных специалистах удовлетворяется повышением ставок при безусловном нимбе славы и престижности. Это - слепой метод проб и ошибок в подборе специалистов. Аксиома: нет бездарных людей, а есть - лишь не нашедшие своего призвания.
   Сдал докладную начальнику и попросил отпуск, ожидая, как всегда отказа: отдел загружен работой, потерпи, дорогой!
   А тот, пролистав мою докладную, даже не предложив присесть, подчеркнул что-то и подписал заявление без звука.
   Как положено, на время отпуска мне выделили дачу в Подлипках. Я приехал вечером, от вокзала до дачи - шесть километров пешком. Сосны, смолистый запах, стук дятла. Тишина.
   Казалось бы, стандартный набор природных элементов, можно встретить в любом искусственном городском парке. Но здесь естественность, первозданность: подлиповские леса живут тысячелетиями, отсюда совершенное ощущение самого себя необходимой частью природы.
   Только пришел на дачу, телефонный звонок:
   - Николай Борисович! Составляю новые программки - все чудесные, не знаю, какую выбрать. Прошу помощи просвещенного дилетанта. Можно завтра приехать к вам на дачу? - услышал я голос Христоперского.
   Мне так хотелось побыть одному, но помочь человеку надо.
   - Вася, ко мне от станции километров шесть топать.
   - Знаю, Николай Борисович! Значит, до завтра!
   НУ СПАСИБО, ВАСЯ!
   Христоперский деловито вытащил из сумки кефир, колбасу и батон. Пока он готовил завтрак, я посмотрел все программы: старье.
   - Вася, но все это - перепевы твоих старых программ. Разленился? - Он виновато развел руки. И тут меня осенило: Васенька! Да ты предлог выдумал, чтобы ко мне прийти! Зря я тебе рассказал о своих неудачах. Пожалел? Один, мол, Николай Борисович остался, посочувствует! Что, не так?
   - Отчасти и так! А если честно, виноват я перед тобой, Николай Борисович! Ведь Нина - не сестра мне. Твой начальник просил Нину сестрой представить, познакомь с Николаем Борисовичем, говорит, помоги эксперименту. Очень важно для Трансмигранта.
   - Подожди-ка, Вася! Об этом ты мне и хотел рассказать, когда подписал контракт?
   - Ну да! Но ты тогда и слушать меня не стал, убежал по своим делам!
   - Мой начальник, говоришь, просил с Ниной познакомить? Что-то ты путаешь? За что же мне нагоняй был?
   - Я вчера узнал об этом: за тебя обиделся! Ну и перезвонился кое с кем, очень с тобой несправедливо поступили.
   - Ты хочешь сказать, что сегодня еще гости будут?
   - Не знаю, но вполне возможно.
   В дверь постучали.
   - Вот! - смущенно сказал Вася.
   - Ну спасибо, Вася! Удружил! Я отдохнуть хотел от людей, от суеты, просто поразмышлять, а ты!
   Первым пришел Митропольский, потом еще шли гости, и все со свертками. Да Вася обзвонил! И где только он узнал номера телефонов?
   Организовался кулинарный актив во главе с Васей - готовили по его рецепту шашлык. Ну и положение! И никак не выкрутишься - ведь люди с добром. Я тихо копил злость на Васю Христоперского.
   Улучив минуту, когда Вася, запустив на полную мощность шашлычное производство, удовлетворенно отер пот со лба и удалился курить к окну, я подошел к нему и с нарочитым дружелюбием сказал:
   - Я одного не пойму, Вася, - и тут я придал голосу максимум ехидства: - Как ты смог так прекрасно сыграть роль двоюродного братца? Я предполагал, конечно, в тебе наличие лицедейства, но такого совершенного - даже не подозревал!