Малышева Анна Витальевна. Иногда полезно иметь плохую память

   — Алло, Гарька! — Юлька поудобнее устроилась с трубкой в руках. — Это Юля. Как ты после вчерашнего?
   — Нормально.
   — А чего такой хмурый?
   — Так… А что случилось? Почему ты вдруг обо мне вспомнила? — Голос Гарика несколько отмяк. — Насколько помню, это, дай бог, твой второй звонок мне вообще за все время нашего знакомства.
   — Повода не было. — Юлька про себя выругалась. «Словечка в простоте не скажет. Юрист тоже мне». — Гарь, скажи на милость, то чудо природы, которое вчера провожало меня домой, — это твой друг?
   Гарик на секунду смолк. Было ясно, что вопрос этот привел его в замешательство.
   — Кто? Какое чудо? Макс, что ли? — прорезался наконец он. — Не понимаю тебя… Уж если он чей-то друг, то скорее твой.
   — А при чем тут Макс? — удивилась Юлька.
   — Так разве ты не с Максом ушла?
   — Нет. Стала бы я спрашивать тебя, чей друг Макс. — Юлька пришла в бешенство от его недогадливости. — Помнишь парня, ну с которым я танцевала…
   — Господи, какое мне дело до этого парня! — возмутился Гарик. — Он что, натворил вчера что-то?
   — Ничего. Я думала, он с тобой пришел, потому что у него папа — адвокат.
   — Какого черта! — Гарик был взбешен. — У него папа адвокат?! Что — это я его папа?!
   — Спокойно, ты не его папа! — остановила его излияния Юлька. — Годы учения не пошли тебе на пользу. Возьми путевку в нервный санаторий…
   — В какой?
   — В нервный. Знаешь, в школе ты мне нравился куда больше. Все. Отбой.
   Юлька бросила трубку. «Боже, что с ним? — подумала она. — Почему он так бесится? На мои нормальные вопросы вполне можно было дать нормальные ответы. Что ему в голову втемяшилось? Он, правда, и в школе особым юмором не отличался… Как он до конца института дошел — известно только Богу да его несчастным родителям…»
   Следующие звонки принесли не больше пользы. Ни Машуня, ни Лида, ни Сергей ничего не знали о Жене. Оставалась только Наташа.
   «Вперед! — подумала Юлька. — Если и она ничего не знает — повешусь».
   Она набрала номер Наташи и прослушала долгие гудки. К телефону никто не подошел. Она набрала номер еще раз, опять подождала и положила трубку. «Надежда есть, но в то же время ее нет… — Юлька вздохнула. — Это может быть Наташа, он, наверное, друг ее мужа… Почему бы и нет? С кем-то же он вчера прощался, когда мы уходили? Да, жалко, я не посмотрела, с кем именно. А теперь жди у моря погоды».
   Телефон зазвонил, когда она в третий раз собиралась набрать номер Наташи. Она подняла трубку.
   — Да?
   — Можно позвать Юлю?
   — Это я, — отозвалась она и вдруг не то чтобы узнала, но скорее догадалась, чей это голос. — Женя?!
   — Да, — несколько смущенно сказал он. — Как глупо вчера вышло, верно?
   — Вчера много чего вышло, что ты имеешь в виду? — Она пыталась не выдать своим голосом охватившую ее радость.
   — Я обо всем, а прежде всего о том, что я забыл взять у тебя номер телефона. Растерялся, понимаешь… Главное — забыл.
   — А каким чудом ты его нашел?
   — Да чуда-то особенного нет… — Женя, судя по голосу, улыбался. — Видишь ли, вчера тебя кто-то назвал по фамилии — Краевская… Дом я знал, то есть номер знал и улицу, а квартиру нет, конечно. Ну, я провел небольшое расследование и узнал в справочном твой телефон. Я надеялся, что у твоей мамы та же фамилия, и не ошибся. На Яузском бульваре всего одна семья Краевских — ваша.
   — Верно. Просто и гениально. — "Нет, это не просто увлечение! Это надо же — звонил человек, искал номер телефона, да еще не зная номера квартиры! Нет, чего там! Любит! Да-с!
   Это вам не под окном погудеть!"
   — Юля? Ты почему молчишь? Мне не надо было звонить? — забеспокоился Женя.
   — Господи, опять твои вчерашние комплексы! — Юлька притворно рассердилась. — Я очень рада, что ты позвонил, слышишь?
   Очень. Я уже засомневалась, что мы еще увидимся.
   — Нет, мы увиделись бы в любом случае…
   Разве что ты не захотела бы…
   — Я захотела. — Юлька решительно перешла к делу. — Как насчет кафе?
   — Прекрасно! Ты уже выбрала?
   — Нет, не успела, — призналась Юлька. — А куда ты обычно водишь девушек?
   — М-м-м…
   — Зубы заболели? — заботливо спросила Юлька.
   — Нет, борюсь с приступом стыдливости.
   — А что? — Юлька плотнее прижала трубку к уху. — Место неприличное?
   — Ох… Юль, почему ты так…
   — Что?
   — Слушай, Юль, давай ты мне не будешь подпускать шпильки про всяких там девушек, ладно? Мне почему-то не хочется говорить с тобой в таком тоне…
   — А в каком хочется?
   — Ну, наверное, проще, без всяких там намеков… Недомолвок… И как-то…
   — Романтичней? — догадалась Юлька.
   — Ну, возможно, так. — И он вздохнул.
   «Что за странный фрукт этот Женя, — поражалась про себя Юлька. — Это же не парень, а моральный кодекс, переплетенный в бронированную сталь. Нет, так не пойдет…» И она сделала выпад:
   — Прости, Женя, но неужели твою стыдливость могут оскорблять невинные шуточки?
   Что в них плохого? Обычное дело.
   — Юля… — Он тоже, похоже, собрался с духом. — Ты меня не так поняла, просто я такой человек… Сколько раз уже убеждался, что бесконечные шуточки, ерунда всякая… Это очень опасно — в конце концов люди уже не могут сказать друг другу ничего, кроме всяких хохмочек… И это… Знаешь, это как-то снижает все отношения. А я не хочу, чтобы у нас так было.
   — Ты хочешь говорить исключительно о серьезных вещах? — Юлька вздохнула. — Знаешь, ты определенно понравишься моей маме.
   — Я надеюсь на это.
   — Ах, вот так? Но сначала ты должен понравиться мне.
   — Но вчера, кажется, я…
   — Не будь таким самоуверенным, — отрезала Юлька. — Вчера ты не читал мне нотаций.
   — Твои слова надо понимать так, что ты отказываешься пойти со мной в кафе? — Голос Жени прозвучал сдавленно.
   Юлька упрямо сжала губы. «Чуть-чуть я тебя помучаю, дорогой мой Макаренко», — мстительно подумала она.
   — А если отказываюсь?
   — Тогда, Юлька, я приеду, стану у тебя под окнами и заблокирую подъезд.
   — Ты не знаешь, в каком подъезде я живу.
   — Я знаю теперь даже номер твоей квартиры.
   — Это уже угрозы?
   — Пока нет. Но, Юлька, за что ты меня так щелкаешь по носу? Я хотел только слегка разбавить твой ернический тон. У вас с твоим прекрасным Максом он, видимо, в большом ходу.
   — Ревнуешь?
   — Ну! А ты думаешь, мне приятно разговаривать с тобой в точно таких же выражениях?
   Я что, только его заменитель?
   — Но… Может, у меня такой стиль речи… И вообще… Ты слишком ревнив.
   — Но ты говорила с ним вчера весь вечер. А со мной — почти губ не разжимала. Должен я сделать выводы?
   — Губ не разжимала? — поразилась Юлька. — Стоп! Не правда. Ты несешь чепуху. Я болтала как оглашенная. Я вообще болтушка, если хочешь знать. Мне только волю дай. А вот насчет тебя у меня складывается весьма удручающее впечатление, и я тоже должна буду сделать выводы.
   — Какие же?
   — Агрессивен, нелюбезен, не любит шуток, дико ревнив, много о себе думает и рассуждает, как столетний дед.
   — Это все?
   — Да. — Хмурая Юлька слушала установившуюся в трубке тишину. «Сейчас он бросит трубку, так тебе и надо. Нельзя же говорить подобное человеку, даже если он слегка зануден И он, в отличие от моего первого приключения, не говорит все время о себе. И он красив. Да, красив и неглуп. И у него, дура ты полная, папа адвокат и тачка. Чем тебе не парень? Чего еще надо? Да лето уже в середине, а ты до сих пор еще за городом не побывала. Вот он тебя и свозит. А ты сразу — качать права. Вот поэтому мужики тебя и сторонятся…» И Юлька тяжело вздохнула в трубку. Женя тут же откликнулся:
   — Юль, а кафе знаешь какое?
   «Не рассердился?! — изумленно спросила себя Юлька. — Господи! Да пусть у него вообще не будет чувства юмора, но такая отходчивость. Это невероятно…»
   — Какое? — пробурчала она в ответ.
   — «У Есенина».
   — Что?
   — Так называется, потому что оно в том доме, где когда-то жил Есенин.
   — Интересно… — протянула Юлька. — Ты специально его выбрал?
   — Вообще-то я живу рядом. На Петровских линиях… Ну, и хожу в это кафе при случае. С друзьями.
   — Ладно. — Юлька решила не тянуть резину. — Когда мне выходить?
   — Давай ближе к вечеру, как жара спадет.
   Мне еще надо сделать пару дел. Я подъеду к шести часам. Идет?
   — Идет, — согласилась Юлька. — Там очень шикарно? Что мне надеть?
   — Только не соболей. Ограничься чем-нибудь полегче.
   — Жаль, — вздохнула Юлька. — А то новое соболье манто так и висит ненадеванное… Ладно. Приду в купальнике. Чао!
   Негромко напевая, она подошла к шифоньеру, распахнула его. Перебрала плечики со своими летними нарядами.
   — Джентльмены предпочитают блондинок, — продолжала она мурлыкать вполголоса. — Надо надеть платье без спинки…
   — Телефонный час закончен? — Мать заглянула к ней в комнату. — Мне надо позвонить Тамаре Павловне.
   — Опять она со своими грошовыми переводами? — недовольно спросила Юлька. — Мам, это же копейки.
   — Копейки не копейки. — Мать оглядела распахнутый шкаф, и Юлька смутилась, восприняв этот взгляд как упрек.
   — Мам, зачем ты надрываешься? Разве я много требую? Я ведь сама шью…
   — Почему ты сразу воспринимаешь все в штыки? — возразила мать. — Я тебя ни в чем не упрекаю. Ты ведь работаешь. Хотя я была бы рада, если бы ты училась.
   — Была бы существенная разница?
   — Да. У тебя было бы будущее.
   — У меня оно есть. Как и у всех остальных.
   — Вот-вот, — вздохнула мать. — Равняйся по остальным.
   — А по кому же мне еще равняться, а? По королеве английской? — Юлька тяжело вздохнула. — Мам, кстати, сразу тебе говорю, что этот молодой человек, о котором я тебе рассказала… Этот Женя пригласил меня в кафе сегодня вечером, и я пойду.
   — Так быстро?
   — Ну не ждать же нам еще год, — возмутилась Юлька. — Кстати, он хотел бы познакомиться с тобой.
   — Буду рада.
   — Но не сегодня.
   — Это его слова?
   — Нет, мам, мои. Сегодня я еще получше рассмотрю его, выясню, достоин ли он такой чести.
   — Твоя ирония… — Мать заглянула в шкаф. — Платье выбираешь?
   — Ага. Посоветуй, что надеть? — Юлька скрепя сердце решила хоть этим задобрить мать. Та призадумалась.
   — Я бы остановилась вот на этом… — Мать тронула висевшее на плечиках длинное расклешенное платье цвета молодой травы. — Тебе этот цвет очень идет.
   — Пойми! — воскликнула Юлька, приложив платье к себе. — Я в нем буду просто бледной поганкой. Для него нужен загар.
   — Дело не в загаре… — задумчиво возразила мать. — Дело скорее в твоем образе…
   — А именно?
   — Ты, моя милая, совсем еще молоденькая, и твой образ еще неясен для тебя самой. Какая ты? Ты сама знаешь?
   Лицо у матери разгорелось, оживилось. Худенькая, в свои сорок лет фигурой почти не отличающаяся от Юльки, она казалась почти ее ровесницей — такой же хрупкой, подвижной, с такими же отливающими легкой рыжиной волосами.
   — Тебе надо знать, какой ты хочешь казаться, — твердо завершила свою мысль мать. — Наплюй на то, что ты незагорелая.
   Представь себя сегодня вечером в этом платье.
   — Ну?
   — Что видишь?
   — Кикимору;
   — Сосредоточься. Почему кикимору?
   — Потому что непонятно, зачем эта белая пиявка нацепила такую яркую тряпку.
   — Белая пиявка… Все претензии, короче, к твоему цвету, а не к цвету платья?
   — Ну.
   — Открой глаза, — со вздохом сказала мать. — Кажется, ты меня наконец достала.
   — Как? — с надеждой спросила Юлька. Она предчувствовала, что давний их спор о цвете ее волос сегодня, может быть, разрешится. — Мам, ты согласна?!
   — Ладно, иди покупай свою отраву.
   Юлька радостно схватила кошелек:
   — Ма, я тут за угол, в галантерею… Ма, ведь краска скоро сойдет.
   — С этим Женей у тебя, похоже, все очень серьезно, — заметила мать. — Что-то я никогда не видела, чтобы ты так суетилась перед свиданием.
   — Мам, я из чувства контраста… Он блондин, Я блондинка — невеселая выйдет картинка.
   — Бог с тобой, становись рыжей. — Мать махнула рукой. — Но прошу, только не очень дикого оттенка. Постарайся найти что-нибудь нейтральное…
   — Рыжее — и нейтральное?! — Юлька вернулась с порога, сбросила тапочки, сунула ноги в туфли. — Не требуй невозможного.
   Рыжий цвет оказался далеко не нейтральным, а очень даже вызывающим. Когда Юлька, высушив волосы, посмотрела в зеркало, она содрогнулась: на нее оттуда глянула девица с морковно-рыжими волосами и каким-то обалделым от страха бледным лицом. Юлька поморщилась. «Финиш, — сказала она себе. — Теперь мне место в цирке. Это ужасно. Но на образце цвет был вроде не такой?» Она всмотрелась в свое отражение. Посмотрела на свету, посмотрела в тени, посмотрела сощурившись.
   Сощурившись ей понравилось больше всего.
   «Ну, если он тоже сощурится, успех мне обеспечен».
   — Мама! Посмотри на свою дочь!
   Мать, прибежавшая на ее отчаянный зов из кухни, застыла как громом пораженная.
   — Это.., и есть тот цвет, о котором ты мечтала? — проговорила она каким-то сдавленным голосом.
   Юлька потупила свою неузнаваемую голову.
   — Юля… Это просто невозможно…
   — И вот так у меня все. — В голосе Юльки звучал полный мрак. — Это называется — прихорошилась.
   — Юля, ты так не можешь идти.
   — А не так идти я тоже не могу… Уже пять часов…
   — Откажись. Назначь встречу на завтра.
   Что-нибудь придумаем.
   — Мама, пусть будет так… Говорят, истинное чувство ничто не может погубить. — Юлька все же нашла в себе силы пошутить.
   — Юля!
   — Мама! — Юлька перевела дух. — Думаешь, я не понимаю, что это ужасно? Но менять что-то уже поздно, а с зеленым платьем…
   — Оно тебя не спасет.
   — Пусть он думает, что это шутка, — вздохнула Юлька. — А то я переживаю за его чувство юмора… Буду его развивать понемногу… Даже в ущерб себе…
   — Для молодой девушки у тебя удивительно мало чувства…
   — Кокетства?
   — Да, если хочешь, — отпарировала мать. — Но под этим подразумевалась невозможность выйти на улицу в уродливом платье или с неудачной прической.
   — Значит, мне ничто не грозит. — Юлька пожала плечами. — Уже это радует. А теперь, мама, иди и дай мне закончить туалет.
   Мать, все еще вне себя от возмущения, прикрыла дверь. Юлька в спешке натянула платье, достала косметичку, открыла ее и задумалась. "Мои несчастные глаза обведем черным-черным карандашом… А губы… Пусть будут почти белые, перламутровые… Румяна…
   Ну, чистый театр!" Девушка в зеркале постепенно приобретала вид непонятного авангардистского произведения искусства. Юлька не узнавала себя. Похлопала крашеными ресницами, надула отливающие перламутром губы, взбила пальцами морковные кудри. Крутанулась на каблуках, парусом надув широкую юбку. «А что? Ничего… Хорошо бы показаться Максу. Он бы точно сказал, что у меня этот, как его.., сексуальный идиотизм».
   Оставшееся время Юлька провела сидя на стуле у открытого окна, прикуривая одну сигарету от другой — дым колечками уползал во двор.
   «Москвич» въехал в арку ровно в шесть.
   Дверца открылась, и Женя вышел из машины — такой представительный, что у нее сжалось сердце. «Господи, он меня просто пошлет, — в отчаянии подумала она, — в белом пиджаке, мама миа! И сейчас к нему вылетит рыжий клоун…» Она сжала зубы и ринулась вон из комнаты, прихватив сумочку.
   — Я ухожу! — крикнула она матери. — Он уже тут.
   — Оба вы клоуны, — хмуро бросила та. — И ты, и твой разлюбезный Макс.
   Юлька постаралась не хлопнуть дверью.
   Она вылетела из подъезда, вертясь, как пуля на солнце, — рыжая пуля в развевающемся зеленом платье. И Женя, протянувший было к ней руки, был этой пулей убит наповал. Она увидела, как меняется его лицо, на котором застыла приготовленная к ее встрече улыбка.
   Выражение, которое появилось на его лице, трудно было выразить словами. Изумление, ужас, растерянность — все это было слабо сказано. «Пропало дело», — подумала Юлька и нагло, опережая его приглашение, юркнула в машину, чтобы он не успел передумать.
   — Привет! — сказала она, когда он, опомнившись, последовал за ней. — Ты счастлив меня видеть, как я поняла?
   — Д-да… — Он выговорил это нетвердо, пытаясь при этом улыбнуться. — Да, очень, очень…
   — Ужасно, правда. — Она постаралась, чтобы это прозвучало не как униженный вопрос, а как гордое утверждение. — Я иногда испытываю острую потребность быть ужасной. Сегодня именно такой день.
   — Юля, это очень глупо. — Он взял себя в руки. — Это несколько неожиданно… Ты меня даже не предупредила…
   — О, я никогда не предупреждаю. Я просто становлюсь ужасной, и все. В этом вся прелесть, в неожиданности. Тебе не нравится?
   — Нет, мне нравится! Так мы едем?
   — Ну да, а ты решил, что я передумаю? — Юлька весело щурилась от солнца, бившего ей в глаза. — Скажи, а меня пустят в это твое кафе? Ну, я имею в виду, что, может, у них там какие-нибудь расовые ограничения: вход запрещен неграм, собакам и рыжим…
   — Юлька, ты прелесть! — почти весело воскликнул он, и она облегченно вздохнула.
   — Я тоже так думаю. Тебе привет от Макса.
   — Спасибо, — прохладно ответил он, включая магнитолу. — Вы вчера, наверное, в деталях меня обсудили?
   — Конечно. — Юлька закурила и выдула струйку дыма на лобовое стекло. Ветер, врывающийся в опущенное окно, тут же развеял дым по салону. — Мы ведь соседи, ко всему прочему.
   «Боже, как странно, — подумала Юлька, искоса глядя на своего кавалера. — Похоже, его ревность ни капельки не уменьшилась из-за моего идиотского вида…»
   — Жень, а тебе не кажется, что цвет моих волос мог бы быть и не таким диким?
   — Нет, не кажется. Прекрасный цвет. Очень смело.
   — Да? Что смело — я не спорю. Но тебе, лично тебе, как мужчине, он нравится?
   — Да, — коротко ответил он.
   — А может, ты просто деликатничаешь со мной?
   — Нет.
   «Деликатничает, — поняла Юлька. — Джентльмен, в этом ему не откажешь…» Она только вздохнула.
   — Юль, ты так стремительно выбежала, что я совсем забыл, что хотел представиться твоей маме, — прервал молчание Женя.
   — Так сразу? — удивилась Юлька. — Мы еще и друг другу-то не слишком представлены.
   Я, например, не знаю о тебе ничего.
   — А что ты хочешь узнать?
   — Возраст, например.
   — Двадцать пять.
   — Профессия?
   — Как тебе сказать… — Женя замялся.
   — О! — Юлька насторожилась. — Что-то загадочное?
   — Да нет… В двух словах трудно сказать, какая у меня профессия. Отец никак не оставит идею, чтобы я доучивался на юрфаке. А я не могу его видеть, юрфак, а не отца.
   — А… — сочувственно протянула Юлька. — Вольному воля…
   — Как посмотреть, — сухо возразил Женя, глянув на нее. — Воли как раз маловато, постоянные разборки.
   — Знакомо, — вздохнула Юлька. — Хотя мне не приходится доучиваться на юрфаке. И вообще нигде… А, собственно, чем бы ты хотел заняться потом?
   — Не знаю, — совсем сухо ответил он.
   — Совсем-совсем не знаешь? — разочарованно протянула Юлька. — Значит, как я.
   Она грустно смотрела прямо перед собой.
   "Значит, папенькин сынок. Вроде Гарика.
   Мерзкий Гарик. Значит, папочка кормит моего героя из клюва в клюв. Прекрасно. Это мерзко!" Женя первый нарушил молчание:
   — Тебе не понравилось то, что я сказал?
   — Нет, — честно сказала Юлька. — Я деликатничать не буду, мой цвет волос меня к этому не обязывает. Тебе двадцать пять лет, а ты совсем-совсем ничем не занимаешься?!
   — Кто тебе сказал, что не занимаюсь? — возмутился он. — Я, между прочим, классный механик. Мог бы запросто в автосервис идти.
   — А почему не идешь?
   — А зачем?
   — Послушай, неужели так приятно брать деньги у отца?
   — А что здесь такого? — пожал он плечами. — Я ему отрабатываю их сполна. Помогаю ему вести дела, — коротко пояснил он.
   — Это как? Подаешь ему воду, когда он говорит речи в суде?
   — Он в суде не выступает, — ; отрезал Женя. — У него частное дело.
   — О!.. — благоговейно произнесла Юлька. — Так он капиталист, самый натуральный?
   — Что ты болтаешь… — Жене, видимо, не понравились ее расспросы. И он смотрел на дорогу; они ехали вверх по Рождественскому бульвару.
   "Прекрасный вечер… — с грустью подумала Юлька, закуривая еще одну сигарету. — Он красивый, нарядный, ни слова худого не сказал про мою несчастную нелепую голову…
   Но почему мне так тяжко на душе… Грустно, что ли? Нет, как-то мутно… Да, какой-то холод и какая-то муть… Как это странно. Сиротливо, вот именно, сиротливо. Что такое?! И холодно как-то…"
   — Юлечка, мы приехали! — Женя сказал это так, будто всю дорогу они болтали о самых милых и веселых вещах. — Вот это легендарное место.
   Юлька вылезла из машины.
   На высоком сером доме висела мемориальная доска. «Верно, Есенин», — отметила она.
   — Кафе во дворе, — пояснил Женя. — Идем.
   Он запер машину и взял Юльку под руку.
   Они прошли во двор и по крутым ступенькам спустились в полуподвальное помещение, выкрашенное матовой белой краской.
   — Подземелье… — прошептала Юлька. — А обслуживают здесь духи?
   — Тебе понравится, не бойся, — усмехнулся Женя. — Или ты думаешь, я заманил тебя в разбойничий притон?
   — Для притона тут все слишком белое, — возразила Юлька. — Скорее, это похоже на больницу.
   — А для больницы здесь слишком вкусно кормят.
   Они оказались перед дверным проемом, занавешенным раскрашенными бамбуковыми нитями. Женя отвел загремевшие бусы-висюльки в сторону, и они вошли в зал кафе.
   Юлька выпятила грудь и попыталась придать себе независимо-самоуверенный вид. Надо отдать должное Жене — он бестрепетно вел ее по залу, словно рядом с ним шло чудо красоты. И она сразу успокоилась и почувствовала, что сможет, пожалуй, выдержать этот вечер.
   К ним с ясной улыбкой подошел мальчик в малиновом бархатном пиджаке и проводил к столику. Юлька уселась, с удовольствием отметив изумленное выражение, на миг мелькнувшее в глазах мальчика. «Пусть порадуется, бедняжка, — подумала она. — Такого он даже при всей своей многоопытности не видел…» Она закинула ногу на ногу, придирчиво оглядываясь по сторонам. Мальчик подал им меню.
   — Саша, сделай нам хороший ужин, — сказал ему как старому знакомому Женя. — Блесни.
   — Да уж, пожалуйста, — пробормотала Юлька, изучая карту. "Матушки! — крикнула она про себя. — А это что?! Цены?! Ото… Помидоры фаршированные… Пятнадцать долларов…
   Мясо по…"
   — Юль, можно я по своему вкусу тебя утолщу?! — почти умоляюще сказал Женя. — А?!
   Ну позволь, я выберу!
   — Пожалуйста! — охотно согласилась она.
   «Если он разорится, сам будет виноват…»
   И Женя стал называть: жюльенчик, куропатку с травками по-охотничьи, фруктовую закуску, много чего.
   — Ты красное или белое? — обратился он к Юле.
   — Все равно… — Юлька вдруг почувствовала себя здесь бедной родственницей, и ей стало неуютно и грустно.
   Саша удалился на кухню. Юлька подняла взгляд на Женю.
   — Ну, как тебе здесь?. — не скрывая торжества, спросил он. — Шикарное место, правда?
   И главное — зал маленький, народу мало, место непроходное… И почти вся публика — постоянная — Я в восторге, — вяло отозвалась Юлька. — Только вот этот Саша мог бы больше походить на Есенина.
   — Ну, не будь так строга, — возразил он. — Сейчас мы вкусненько поедим…
   Юльку вдруг передернуло.
   — Тебе холодно? — заботливо спросил Женя. — Может, накинешь мой пиджак? Странно, здесь даже душно… Юль, ты, кажется, чем-то недовольна?
   «Отвечай, свинья! — сказала она себе. — Скажи ему, что это прекрасный воскресный вечер, что ты всем страшно довольна, что он очень мил… Отвечай человеку, видишь, как он тебе, дуре крашеной, старается угодить. Не порть вечер ему и себе!» Но вместо этого она произнесла:
   — Этот Саша… Он смотрел на меня, как на привидение.
   — Юля…
   — Ты будешь со мной спорить? — вяло спросила она. Ощущение бесконечной тоски подступило к ней. Руки холодели, во рту появился мерзкий металлический привкус. Она сглотнула комок, застрявший в горле. Ничего себе. Что же это такое? Как будто что-то случилось или вот-вот случится… Что-то странное…"
   — Юля, ты мне очень нравишься, — тихо сказал он.
   — Правда? — так же тихо переспросила она.
   — Да. Я говорил тебе об этом, и не один раз.
   Что с тобой? Я сделал что-то не то?
   Он сцепил руки, словно в отчаянии. Она не могла отвести глаз от его пальцев. На безымянном пальце левой руки блеснуло крохотным зеленым камешком золотое кольцо. Она еще вчера вечером обратила на него внимание, но толком так и не рассмотрела. И сейчас не могла отвести глаз от него. Узкая золотая полоска, треугольник из трех крохотных, почти с булавочный укол камешков — бриллиантов, судя по всему, и в середине, как маленький глаз насекомого — изумрудик.
   — Красивое… — сказала она.
   — Что? — Он перевел взгляд на свои руки. — А, это отец подарил. Юля, скажи, что я сделал не так? Клянусь тебе, что сделаю все, чтобы ты стала такой же веселой, как вчера.
   Ну, хочешь, уйдем отсюда? Тебе здесь не понравилось, да?
   — Очаровательное местечко… — Ее рука непроизвольно метнулась к горлу. Она приподнялась со стула и тут же опустилась на место.
   — Что с тобой?
   Его голос донесся издалека. Удушье, черное, тяжелое удушье наваливалось на нее.
   Как будто кто-то схватил ее за горло и сильно сдавил. Голова закружилась. Кажется, она вскрикнула, потому что услышала словно бы эхо своего крика. Потом все исчезло. Она пришла в себя в каком-то странном месте. Над ней был низкий белый потолок. Рядом с ее головой торчал из стены кран умывальника.