Малышева Анна Витальевна. Отравленная жизнь

   Саша молчала. Она не знала, как ответить, чтобы успокоить эту женщину. И проклинала свою глупость. Она уже и в самом деле хотела сознаться в обмане и попросить прощения, как вдруг женщина тихо, но очень отчетливо проговорила:
   – А, вот это кто. Как же я, дура старая, не догадалась. Катя же мне про вас говорила. – Она чеканила все слова совсем без интонаций, будто отбивала телеграмму. – И у вас еще наглости хватает звонить.
   Тварь. Тварь.
   И бросила трубку.

Глава 3

   Из-за своей новой работы Федор вставал рано.
   Обычно уже в шесть часов утра звонил будильник.
   Потом Саша сквозь дрему слышала, как шумит вода в ванной, шкварчит яичница на сковородке, свистит чайник. Федор всегда забывал снять свисток с носи-ка чайника. Так что сразу за свистком раздавалось громкое короткое ругательство, и наступала тишина – это Федор срывал свисток и обжигался сильной струей пара, которую уже ничто не сдерживало.
   Тут обычно просыпалась и Саша. Она лежала с закрытыми глазами, ожидая, когда муж уйдет. И только потом засыпала снова.
   Но в это утро все было по-другому. Девушка проснулась оттого, что Федор легонько потряс ее за плечо:
   – Саня, откуда эти деньги?
   Спросонья она не поняла, что случилось. Потом увидела, что муж держит в руке стодолларовую бумажку. Саша вздохнула:
   – А, это твои алименты.
   – Мои алименты?! – Он не верил своим глазам, снова и снова разглядывал деньги. – Ты что, заняла у кого-то?
   – Зачем? Я их заработала. – И Саша поглубже залезла под одеяло. Она надеялась, что расспросы на этом закончены, но Федор, видно, думал иначе. Он сдернул с нее одеяло и, тряхнув девушку за плечи, заставил ее сесть.
   – Ну, ты что?! – возмутилась Саша. – Мне же холодно!
   – Где ты их взяла? – Федор чуть ли не тыкал ей в глаза бумажкой. – Откуда? Я, по-твоему, альфонс?! Значит, ты заняла для меня деньги, чтобы заплатить алименты? Не могла ты их заработать!
   Ты же ничего делать не умеешь!
   Такого оскорбления он ей еще не наносил. Саша сразу ощетинилась, всю сонливость как рукой сняло. Она вспылила:
   – А, ну конечно, я же бездарность, я никто, а ты потомственный скульптор! И все же я их заработала! Вон, полюбуйся! – И она указала на мольберт, где стояла изуродованная картина:
   – Мне заплатили за реставрацию! И мне заплатили куда больше, чем сто долларов, если хочешь знать!
   Федор молча смотрел на нее. Она видела, что он ей не верит, и не могла понять почему. Взгляд у него был какой-то странный. В нем было все: растерянность, злоба и даже… Саше показалось, что муж чего-то испугался.
   – Ну что ты ко мне прицепился? – уже спокойнее сказала она, выбираясь из постели и накидывая на плечи халат. – Я не могу принять заказ на реставрацию? Ведь я же это делала, и ты не удивлялся.
   В чем дело-то?
   – В чем? – почти так же спокойно спросил муж.
   Но это было какое-то жуткое, ненатуральное спокойствие.
   – А дело в том, что ты мне отомстила.
   То, что Саша услышала вслед за этим, было так дико, что она никак не могла завязать пояс своего халата. Руки у нее тряслись, но она с бессмысленным упорством теребила узел, который все время распадался. Федор тем временем объяснял, что он все понял. Что Саша решила отомстить ему за то, что он не ночевал дома. Что она той ночью встретилась с одним из своих московских дружков, поразвлекалась с ним да еще и деньги за это взяла. И что Саша может не тыкать его, Федора, носом в эту линялую тряпку, которую она для отвода глаз поставила на мольберт. Там нечего реставрировать, этот холст осталось только выкрасить и выбросить! Последних слов Саша не выдержала. Она истерически засмеялась – резко, гортанно – и сама испугалась этого странного смеха. Зажала рот ладонью и бросилась в ванную. Запершись в ванной, она наконец разрыдалась.
   Ей было уже все равно – возьмет муж эти деньги или бросит ей в лицо. Уплатит он алименты или ее родители останутся без телевизора и холодильника. Восстановит она картину или нет… И все, что будет потом, ее тоже не волновало, или, по крайней мере, Саша так думала сейчас. «Жизнь отравлена! – Она всхлипывала, пыталась остановиться, но у нее ничего не получалось. Саша умылась ледяной водой, на миг умолкла, но тут же зарыдала с новой силой. – Все отравлено, и так быстро! И так ужасно! Значит, я урод, я не могу приспособиться к семейной жизни, мне всегда это говорила мама… Я думала, это не правда, я думала, что стоит встретить человека, которого я полюблю… И я все выдержу, у нас все будет хорошо, долгие годы, а не пару месяцев, всегда! И ничего, ничего не получилось! Я его.., ненавижу! Не надо было жениться, это не для таких уродов, как я и он…»
   Федор уже несколько минут стучал в дверь ванной, но Саша ему не открывала. Она уже не плакала. Сидела на холодном бортике ванной, пустив в раковину сильную струю воды, и рассматривала свои потрепанные, испачканные краской тапочки.
   Она решила сидеть так, пока муж не уйдет. Но Федор стучал все сильнее:
   – Пусти! Открой, что ты там делаешь?
   – Ничего! – мрачно ответила Саша.
   – Пусти меня! – Федор опять заколотил в дверь. – Я еще не побрился!
   – Подумаешь, – бросила девушка. – Сторожу бриться не обязательно.
   Федор стукнул в дверь еще раз, выругался, и минут через десять Саша услышала, как за ним захлопнулась входная дверь. Она посидела в ванной еще немного, опасаясь, что это только уловка и муж может вернуться. Ей вспомнились его рассказы о том, как отец ревновал мать и в такие минуты избивал ее всем, что под руку попадет, – от сапога до сковородки с жареной картошкой. Мать Федора, однако, спуску мужу не давала, так что затяжные драки были обычным явлением в их семье. "Так Федор и меня может избить, – подумала Саша, прислушиваясь к наступившей тишине. – А если еще и напьется…
   Нет, как это ни глупо звучит, а надо было слушать маму. Неужели она в нем это с самого начала разглядела? Правду говорят, любовь слепа. Приревновал к пустому месту, дурак! А я-то, идиотка, думала, что он мне спасибо скажет за эти деньги!"
   Однако, выйдя из ванной, Саша обнаружила, что деньги Федор унес. Это разозлило ее еще больше:
   «Значит, покричал он для проформы, чтобы не благодарить! Конечно, у него бы язык отсох сказать мне спасибо! Он не альфонс, извольте видеть! Если бы он еще алименты из этих денег заплатил, а то возьмет и пропьет!»
   Она взглянула на часы. Ей давно уже не приходилось вставать в такую рань. Глаза резало – не то с недосыпа, не то от слез. Девушка прямо в халате улеглась на постель, укрылась до подбородка и закрыла глаза. Она уснула незаметно для себя и проснулась, когда в комнате было совсем светло.
   Саша встала, выпила чаю, постояла немного перед проклятой картиной и еще раз убедилась, что она уничтожена бесповоротно… Непосвященный человек и впрямь мог принять этот холст за простую грязную тряпку. Девушка рассмотрела сделанные с картины снимки и положила их в сумку. Подумав немного, положила туда же оставшиеся деньги. У нее осталось всего шесть дней до визита заказчицы.
   Конечно, можно плакать, убиваться, можно было на все наплевать и ждать приговора… Но Саше было легче чем-то заниматься. Особенно сейчас. Невыносимо оставаться в этой квартире. Они с Федором никогда не были здесь счастливы. Даже в то время, когда денег еще хватало, родители примирились с зятем, а Саша надеялась, что сумеет зарабатывать на жизнь своим искусством. "А где мы были счастливы? – спросила себя девушка, взглянув на уличный градусник и одеваясь потеплее. – У моих родителей?
   Ну, уж только не там. В Питере, на Фонтанке?" Да, те времена вспоминались ей как что-то светлое, милое, беззаботное. Но девушка сама себе признавалась, что та жизнь была в чем-то игрушечной. Они играли в мужа и жену, играли в то, что ведут хозяйство, играли, что собираются пожениться… «Пока не доигрались!» Саша почувствовала, что на глаза опять наворачиваются слезы, и запретила себе даже вспоминать о прошлом.
   Она достала записную книжку и открыла ее на странице, куда записала телефон магазина Альбины.
   Она помнила, что на двери магазинчика было обозначено, что он открывается в десять утра. Судя по всему, хозяйка уже должна быть там. И Саша не ошиблась в своих расчетах. Альбина не только оказалась на месте – она сразу вспомнила вчерашнюю посетительницу и с живым интересом воскликнула:
   – Ну как, встречались с Катериной? Как она там, еще не совсем с ума сошла?
   Саша предвидела эти расспросы. Она честно передала содержание своего вчерашнего телефонного разговора. Альбина выслушала ее, не прервав. Даже когда Саша замолчала, Альбина продолжала молчать. Наконец она медленно произнесла:
   – Ну, насчет того, что их отравили, я сомневаюсь. Кому они нужны? А вот оставить свечку и угореть от дыма они вполне могли… Катя сама могла бросить на пол сигарету, а там уж… Свечка или окурок, какая разница! Бедный мальчик! А я ничего и не знала… – Она помолчала еще, как бы обдумывая услышанное, и затем неожиданно предложила:
   – Знаете что? Давайте съездим туда! Вы же интересовались Корзухиным!
   – Зачем? – удивилась Саша. – Там все сгорело, и нас туда вообще вряд ли пустят.
   – Вы что, сумасшедшей тетки испугались? Чепуха! У них вся семейка по женской линии с придурью! – подбодрила ее Альбина. – Это Катина тетка, да и то, кажется, не родная. Жила в том же квартале и отравляла бедной женщине жизнь, ходила в гости, советы давала. Черт, неужели она теперь стала наследницей?
   Последняя догадка, неизвестно почему, окончательно завела Альбину. Она сказала, что выезжает максимум через час и если Саша хочет взглянуть, как жил ее любимый Корзухин, – это последняя возможность. И Саша скрепя сердце согласилась подъехать к магазинчику Альбины к назначенному часу, чтобы оттуда отправиться на квартиру Корзухина.
   Ровно без пяти минут одиннадцать она открыла дверь магазинчика. Альбина была готова выходу.
   Сегодня на ней был тяжелый синий балахон, плечи украшала пестрая вязаная шаль, а голову – все тот же уродливый пегий пучок. Увидев Сашу, она взмахнула огромной лакированной сумкой:
   – Не проходите, ждите на улице, я сейчас запру!
   Альбина вышла на улицу без пальто, что очень удивило Сашу – мороз стоял крепкий. Но оказалось, что у нее неподалеку припаркована машина.
   Это был иссиня-черный «крайслер», новенький, но очень грязный. Альбина уселась за руль, Саша рядом, и занялась прогреванием мотора. Все это время она молчала, поджав губы и явно о чем-то задумавшись. Саше тоже не хотелось разговаривать. Она чувствовала себя очень неуютно. С одной стороны, Саша знала – сейчас ей предоставится возможность узнать еще что-то о Корзухине и его картинах. И эта возможность может оказаться последней. С другой стороны, ей вовсе не хотелось ехать туда, где совсем недавно случилась трагедия. «Я буду вынюхивать, высматривать, расспрашивать ту полоумную тетку… – подумала Саша. – А зачем? Картины, как та сказала, уничтожены. А тетка, чего доброго, узнает мой голос и опять примется меня проклинать. Интересно, за кого она меня приняла?»
   Машина тронулась с места, и Альбина тут же заговорила:
   – А скажите, Саша, почему вы так интересуетесь этим художником? Вы, между прочим, первая из его поклонниц, с которой я встретилась.
   – Неужели он так плох? – уклонилась от прямого ответа Саша.
   – Да вовсе не плох, – согласилась Альбина. – Но я бы не сказала, что и хорош. Лет через сто он будет представлять какой-то исторический интерес.
   Старые картины все равно покупают, даже если они паршивые, вы это сами знаете. Но сейчас… Все его забыли. Он жил Бог знает на какие средства, потихоньку спивался, конечно… Измучил жену, довел до болезни сына. Они были счастливы, когда он от них сбежал. Где вы раньше были, поклонница? – И она рассмеялась своим отрывистым, резким хохотком.
   Успокоившись, Альбина добавила:
   – А в общем он был неплохим художником. Только каким-то надломленным. Работал через пень-колоду, особо себя не утруждал. Когда-то подавал большие надежды…
   Но нет хуже несостоявшихся гениев! Все они, как правило, спиваются или еще хуже.
   – А как он пропал? – Саша жадно ловила каждое ее слово. – Почему ушел из дома?
   – Ну, это было уже не в первый раз, – пояснила Альбина. – С ним такое и раньше случалось. Исчезнет на месяц, на два. Потом является без гроша, ободранный, говорит, что ездил в Крым или в Среднюю Азию. Никаких картин не привозил, а говорил, что работал. Подработает на какой-нибудь халтуре и запьет. Проспится – и опять нормальный человек.
   Катя, несчастная женщина, его любила. – Эти слова Альбина произнесла серьезно, без своей обычной насмешливой интонации. – Она только и мечтала, чтобы он бросил живопись, нашел нормальную работу. Она даже была согласна, чтобы он при этом пил, представляете?!
   – А он? – спросила Саша.
   – А он был не согласен, – кратко ответила Альбина и снова надолго замолчала.
   Дорога не заняла много времени. Они проехали по Садовому кольцу, свернули на длинную улицу, застроенную серыми сталинскими домами, и Альбина припарковалась у какого-то супермаркета.
   – Вылезайте, нам сюда. – Она кивнула на дом, где располагался магазин. – И гляньте-ка на шестой этаж – там нигде окна не обгорели?
   Саша вылезла на тротуар и задрала голову, обозревая верхние этажи дома. На стенах не было заметно следов копоти. Но три окна на углу были приоткрыты, и это в такой-то мороз!
   – Думаю, вон та квартира? – указала она Альбине, которая как раз заперла машину.
   – Да. – Та тоже подняла голову и взглянула на окна. – Что эта старая дура наврала? Сильного огня не было!
   Они вошли в дом, и старый, затхло пахнущий лифт поднял их на шестой этаж. Здесь Саша тоже легко определила, где именно жил художник. На площадке было три двери. Две – железные, аккуратно обитые дерматином, чистенькие. И третья – деревянная, выкрашенная малиновой краской, с выщербленным косяком.
   – Значит, дверь ломали. – Альбина провела пальцем по косяку, из которого торчали свежие щепки. – Что же она, старая, так и живет с открытой дверью?
   Значит, воровать нечего?
   Альбина нажала кнопку звонка, но звука не последовало. Тогда женщина постучала. В конце концов из-за двери им ответил встревоженный женский голос. Саша узнала его – он принадлежал той самой женщине, с которой она говорила накануне вечером.
   – Кто это? – тревожно спрашивала женщина. – Я никого не вызывала!
   – Я Катина подруга, – громко крикнула Альбина. – Откройте, я все объясню.
   – Не знаю никакой подруги, – испуганно отозвался голос.
   – Она мне в магазин отнесла картины мужа!
   Деньги хотите получить?
   При слове «деньги» в замке повернулся ключ.
   И через минуту Альбина и Саша уже стояли посреди разоренной комнаты и оглядывались по сторонам. Катина тетка прежде всего узнала их имена, а потом представилась сама:
   – Нина, а если хотите по отчеству, то Нина Дмитриевна. Катя мне что-то говорила про картины, но я точно всего не помню. Так вы их продали?
   – Да, – ответила Альбина, и Саша удивленно на нее посмотрела. Она не поверила, что Альбине за один вечер удалось сбыть с рук залежалый товар. Почему тогда она так ответила? Ведь ей придется отдать деньги!
   – Продала и принесла деньги, – солидно пояснила Альбина. – Кому их теперь отдать? Вам?
   Тетка протянула было руку, но тут же нерешительно ее опустила:
   – А я не знаю. Может, и не мне.
   – Как – не вам? – все тем же солидным, начальственным тоном переспросила Альбина. – Вы же наследница?
   – Не знаю. – Тетка совсем растерялась. – Я наследница с Катиной стороны. А мне сказали, что, может, сам Иван вернется, тогда он и получит…
   А если у него есть родственники…
   – Так Иван же пропал!
   – Ну и что? Все равно неизвестно, умер или жив!
   Свидетельства о смерти у меня нег, значит, по закону он жив! Так, может, вдруг теперь вернется? – И Нина Дмитриевна быстро вытерла глаза костяшкой согнутого пальца. – Бессовестный! Ни на похороны не явился, никуда… Будто это его не касается.
   – Ну, если вы его еще ждете, тогда конечно, – пожала плечами Альбина. – Я бы на вашем месте от денег не отказывалась. Или вы хотите, чтобы они Ивана дожидались?
   Тетка наконец решилась. Она взяла деньги и, отвернувшись к окну, пересчитала их. Саша успела заметить только, что это были сторублевые купюры и было их совсем немного. Куда меньше, чем их эквивалент – двести долларов, который Альбина просила за три картины Корзухина. Но Саша опять промолчала. Она вообще старалась говорить поменьше, чтобы тетка не узнала ее по голосу. До сих пор этого не произошло, но Саша решила не искушать судьбу. Нина Дмитриевна вовсе не показалась ей сумасшедшей или даже просто глупой. Назвать ее старухой тоже язык не поворачивался, хотя женщине было явно за шестьдесят. Наверное, еще лет десять назад она была привлекательной. Сейчас же это была седая, опрятная, чуть полноватая женщина, очень уютная, с удивительно голубыми глазами.
   Нина Дмитриевна тем временем сосчитала деньги и спрятала их в карман теплой вязаной кофты.
   Она даже не спросила, сколько именно картин продала Альбина. То ли ей было все равно, то ли она эти деньги считала незаслуженным подарком судьбы. Альбина же продолжала командовать:
   – Вот что, Нина Дмитриевна, вы мне покажите, что еще от Ивана осталось. Я, может быть, возьму на реализацию. Им, – она вздохнула, – уже все равно эти картины не нужны… Даже как память об отце. А вам деньги не помешают. Ну, хотя бы квартиру отремонтировать.
   – Да ничего почти не осталось. – Тетка развела руками. – Все, что не сгорело, пожарные залили какой-то липкой пеной. Вон там, в комнате, идемте…
   Она провела их в комнату рядом с кухней. Здесь не было видно следов огня. Саша только удивлялась – что же именно сгорело и где? Тетка будто услышала ее мысли:
   – Кухня обгорела. Слава Богу; в комнаты огонь не дошел. А картины – вот они.
   Альбина первая приблизилась к холстам, грудой наваленным в углу. Она наклонилась, попробовала поднять верхний холст и тут же брезгливо отдернула пальцы:
   – Что это за гадость?
   – Я же говорила, та самая пенка пожарная, – пояснила тетка. – Они все облили, чтобы возгорания опять не произошло.
   – Так картины же не горели!
   – Ну и что? Туда могли искры попасть, а потом опять загорелось бы. – Нина Дмитриевна вздохнула, – Вообще, когда я сюда вчера пришла убираться, мне показалось, что сгорело все. Конечно, сейчас я вижу, не все. Только кухня. Но вы сами посмотрите – этой пеной все вещи испортили. Ну, не отнесешь же в химчистку диван или картины…
   Женщина обращалась главным образом к Саше.
   Альбина ее не слушала. Преодолев брезгливость, она, не обращая на них внимания, копалась в залежах холстов и бумаги. Саша не выдержала и тоже подошла к картинам.
   Постепенно им удалось разлепить картины и эскизы. Их оказалось довольно-таки много. Куда больше, чем ожидала найти Саша. Состояние картин было ужасным. Пена подействовала на них как растворитель. Альбина молчала и хмурилась. Саша старалась изо всех сил сдерживать эмоции. Она не хотела показывать, какое значение эти картины имеют для нее. Наконец все было разобрано, и она смогла рассмотреть каждую картину в отдельности. Прежде всего она убедилась в том, что гуашь действительно была одним из любимых материалов Корзухина. Пользовался он ею умело и довольно необычно. В том числе писал ею на холсте. О долговечности своих картин художник явно не заботился. Его больше волновал мгновенный эффект, оригинальное впечатление. Жанры он выбирал тоже самые разные. Каких только тем не было! Городские и сельские пейзажи. Натюрморты. Портреты.
   Не было только того, что искала Саша. Ни один из пейзажей не был даже отдаленно похож на тот, который был ей нужен. Она вздохнула и отошла в сторонку. Альбина бросила на нее быстрый взгляд:
   – Что, ничего по душе не пришлось?
   – Я еще подумаю, – уклончиво ответила Саша.
   – Ну, думайте, думайте, – пожала плечами Альбина. – А я себе кое-что отберу. Хотя бы это, это и вот еще парочку натюрмортов.
   Она отложила в сторону картины, наименее поврежденные пеной. Нина Дмитриевна только вздыхала:
   – Боже мой, если бы вы раньше их купили! Катя так мучилась без денег… Вы же знаете, она почти не работала.
   – Знаю, – грубо ответила Альбина. – Только мне-то не надо нотаций читать! У нее вообще никто ничего не покупал, только я взяла несколько картин на реализацию. И то, считайте, из жалости.
   – И все же вы их продали, – весьма кстати заметила тетка. – Что за судьба у нее была, никаких радостей… Все хорошее случалось не вовремя. А вы, девушка, тоже хотели что-то купить?
   – Да, я бы что-нибудь взяла. – Саша не могла больше отмалчиваться, это было бы невежливо. – Скажите, а других картин здесь нет? Картин или набросков, этюдов?
   – Нет, все тут. – Тетка развела руками. – Разве вам этого мало? Неужели правду говорят: надо, чтобы художник умер, тогда его картины будут продаваться?
   – Сами же говорите, что Иван жив, – бросила Альбина. Она не теряла времени даром и отобрала еще несколько картин. Саша заметила, что в основном это были натюрморты и пейзажи, то есть самый ходовой товар. На портреты Альбина даже не смотрела. А между тем Саша не могла не признать – портреты у Корзухина были весьма интересные.
   «Вот по ним уже можно судить о нем как о художнике, – подумала Саша. – Я сказала бы даже, что он был очень оригинальным портретистом. Ну, вот хотя бы это…»
   Картина, на которую она обратила внимание, изображала худую белокурую женщину. Женщина сидела на стуле в углу пустой комнаты, сложив руки на коленях, и смотрела прямо перед собой пустыми светлыми глазами. Казалось, она задремала – сидя, не закрыв глаз, или глубоко задумалась.
   – Это Катин портрет, – вмешалась Нина Дмитриевна, увидев, что Саша рассматривает картину. – Он его года три назад нарисовал. На ее день рождения. Я его продавать не буду, себе заберу на память. – И она горестно вздохнула:
   – Я-то думала, что вообще ничего продать не удастся. А тут, смотрите-ка, покупатели набежали… Ну, вы тут сами смотрите, когда выберете, позовете. А я на кухню пойду. Окно не закрывайте, пусть проветривается.
   Вон как гарью воняет.
   Она сняла со спинки стула синий рабочий халат, накинула его поверх кофты и вышла. Вскоре за стеной раздался шорох веника, скрежет совка. Альбина зябко поежилась:
   – Старуха выстудила всю квартиру. Ну, что вы задумались, Саша? Не понимаю вас. Выбор есть, неужели ничего не понравилось?
   Саша указала на портрет жены художника:
   – Мне портрет понравился, но его тетка не продает. Скажите, а почему вы покупаете картины Корзухина? Надеетесь, что появится спрос?
   Альбина, понизив голос, заговорщически пояснила:
   – Теперь-то, может, появится. Когда предложение кончается, спрос обычно появляется. И честно говоря, покойница слишком дорого просила за картины. Тетка-то задаром отдаст. Ну, здесь можно будет что-то выгадать. Катя просто не понимала нынешней ситуации. Ну и что, что Корзухина покупали в восьмидесятых годах? Сейчас-то его забыли. Скромнее надо было быть, меньше запрашивать, тогда бы я у нее многое купила. Видите, как она жила? Ни мебели, ничего. По-моему, на одной каше существовали.
   – Вы думаете, он сам никогда не вернется? – перебила ее Саша. Альбина начинала вызывать у нее отвращение. «Стервятница, – подумала Саша. – Тетка верно сказала: надо умереть, чтобы тебя стали покупать…»
   – Иван-то? – легко откликнулась Альбина. – Никогда не вернется, будьте уверены. Катя ведь в розыск только что не подавала, а так искала везде.
   Ну, сумасшедшая она была, что с нее взять! Честно говоря, это он ее довел. Когда-то была обыкновенная, нормальная женщина, нормальнее многих.
   И Альбина неожиданно, широко перекрестилась.
   Саша даже вздрогнула.
   – Пойду спрошу газеты, надо картины переложить, – сообщила ей хозяйка магазина. – А вы, Саша, быстро ориентируйтесь, выбирайте себе что-нибудь. А то потом, глядите, тетка опомнится и цену взвинтит!
   И она вышла из комнаты. Саша еще раз посмотрела на портрет Кати. Сумасшедшая? Может быть.
   Слишком напряженная поза, слишком пустые глаза. А может, это всего лишь художественное преувеличение. Девушка стала смотреть другие портреты.
   На нескольких из них был изображен подросток с ярко-голубыми глазами, совсем как у Нины Дмитриевны. Наверное, это и был Артем, который погиб вместе с матерью. У Саши тоскливо сжалось сердце. Мальчик смотрел на мир спокойно и весело, и глаза у него были совсем живые, не то что на портрете Кати. Она поспешила перейти к другим картинам. В основном Корзухин рисовал женщин и детей.
   Одни портреты удались ему лучше, другие – хуже.
   Было видно, что художник работал очень неровно.
   С чем это было связано? С его пьянством, исчезновениями из дома, с каким-то внутренним надломом, о котором упоминала Альбина?
   Один портрет увлек Сашу так, что она просто не могла от него оторваться. Он был написан маслом на холсте и лаком не покрывался. Картина изрядно запылилась да и пострадала от пены… Но Саша уже не обращала на это внимания. Что-то поражало ее в этом портрете, а что – она никак не могла понять.
   На картине была изображена молодая девушка – худенькая, с неразвитой подростковой грудью, узкими плечами. Ее смуглая кожа казалась еще темнее в контрасте с легким белым сарафаном. Блестящие черные глаза с голубыми белками, полные смеющиеся губы, тонкая золотая цепочка на худых, выпирающих ключицах… Девушка была изображена на природе, на ярком дневном солнце. Она сидела на посеревшем от дождей бревне, неловко подогнув босые ноги, щурясь от солнца. А солнца в тот день, наверное, было много – зеленая яркая трава так и блестела.