Малышева Анна Витальевна. Тело в шляпе

   - Да, этот твой костюм никуда не годится, и на открытие тебя в нем пускать нельзя. Зайди ко мне завтра за деньгами и купи себе что-нибудь приличное.
   Марина не нашлась, что ответить, - она ожидала какой угодно реакции от властной, вздорной и сумасшедшей президентши, вплоть до немедленного увольнения, но только не такой.
   - Она тебя не слушала, - объяснял Марине психолог Юра, - она тебя рассматривала. Так что реакция, хм, вполне адекватная. Для нее, во всяком случае.
   Однако психолог ошибся - вечером президентша вызвала к себе директора пансиона Игоря Роговцева и велела ему поговорить с "девушкой" и узнать, не собирается ли она "свои глупости" распространять еще где-то.
   - Мы все силы бросаем на имидж, - сказала она, - и нам не нужны сплетни и слухи. Она среди сотрудников ведет такие разговоры? Если она ничего не понимает в педагогике, пусть... - и Дальше пошел обычный ее бред, который пансион выслушивал ежедневно. Игорь держался за свое место, точнее, за зарплату, многократно превышающую жалованье директора в обычной школе. Конечно, он мог бы рассказать начальнице о том, что все, абсолютно все сотрудники пансиона в душе солидарны с Мариной. Он мог бы сказать, что все сотрудники просто диву даются, как это Рэне Ивановне, этой странной во всех отношениях особе, удалось пробить проект с пансионом и запудрить мозги стольким уважаемым или по крайней мере известным людям. Вместо этого Игорь сказал:
   - Да, понимаю вашу тревогу, Рэне Ивановна. Думаю, все дело в том, что Марина - человек вспыльчивый и она, как и все мы, устала. Вот и сорвалась.
   - Нам тут психопаты не нужны, - перебила его президентша, - мы с детьми работаем.
   - Не нужны, точно, - согласился Игорь.
   - Вот и хорошо, что вы тоже так думаете, - опять перебила она. Сделайте так, чтобы этих выходок больше не было.
   С Мариной Игорь договорился без труда.
   - Ты ж понимаешь, что спорить с ней бесполезно. Не связывайся. Захочешь уйти - уходи, мы вместе придумаем тебе мотивировку, ну там - уезжаешь или беременная...
   - Я замуж скоро выхожу, - подсказала Марина.
   - Вот! Отлично! Не зли ее, Мариш, с сумасшедшими надо помягче.
   - Да, понимаю, детей только жалко.
   - Жалко. Но мы-то надеемся, что она наиграется в пансион и опять отвалит в свой бизнес. Будет изредка только нервы нам трепать. Тогда и дети оклемаются.
   И учителя опять занялись репетициями. Был, правда, еще один инцидент, но ерундовый. Приехала нанятая Рэне Ивановной режиссерша праздника. И вдруг во время репетиции, когда декламировались стихи великих поэтов, которые тоже воспитывались в пансионах (в том смысле, что пансионное образование неизбежно приводит к серийному выпуску гениев), - Лермонтова, Одоевского, Грибоедова, Раевского и т.п., режиссерша громко захлопала в ладоши и закричала:
   - Надо развесить по сцене таблички с их именами.
   Развесить так развесить, как скажете, никто не возражал.
   - Инициалы, какие у них инициалы?
   - К учителю словесности, - ткнула Рэне Ивановна пальцем в Марину.
   - Итак, - режиссерша достала блокнот, - Грибоедов?
   - Александр Сергеевич, - сказала Марина.
   Режиссерша раздраженно передернула плечами:
   - Я вас про Грибоедова спрашиваю!
   - Александр Сергеевич.
   Режиссерша просто затряслась.
   - Я еще раз повторяю, я про Грибоедова вас спрашиваю!
   - Я вам про Грибоедова и говорю.
   - Да? Его так же звали, как и Пушкина? Надо проверить. Далее Одоевский?
   - Какой?
   - А их сколько?
   - Я, по крайней мере, знаю двоих.
   - И как их звали?
   - Одного - Владимир Федорович, другого - Александр, отчества не помню. Который декабрист.
   - И кто из них учился в пансионах?
   - Понятия не имею.
   - Та-ак. Отчество Раевского знаете?
   - Какого?
   - Их тоже было двое?
   - Нет, их было гораздо больше. Первый - декабрист Владимир Федосеевич, потом - генерал Раевский. Был еще Александр Раевский - демон Пушкина. Потом Николай...
   - А какой учился в пансионе?
   - Не знаю.
   Режиссерша ушла недовольная и нажаловалась Рэне, что Марина ничего не знает толком, зато выпендривается и срывает мероприятие. Рэне опять вызывала Игоря и долго с ним беседовала, в результате чего Игорь стал Марину избегать и вплоть до самого открытия пансиона ни словом с ней не обмолвился.
   А на открытии Рэне Ивановна чуть не набросилась на Марину с кулаками. Пока дети пели песни и читали стихи, все было ничего. Пока именитые гости перед телекамерами произносили торжественные речи о "нашем будущем" и о "силе таланта, который надо оберегать", все было даже прекрасно. Но во время банкета Марина позволила себе немыслимую вольность. Зачем? По неосторожности.
   Известный танцовщик, нахваливая детей, посетовал на то, что "дети у вас замечательные, это видно, но что же они такие зажатые? Они еще успеют обрести солидность".
   Рэне Ивановна не успела ответить, зато Марина танцору возразила:
   - Сейчас они совсем не зажатые, обычно они у нас куда скованнее.
   Известный композитор, услышав, видимо, только слова Марины и не поняв после пол-литра водки, о чем вообще речь, поддержал разговор следующим образом:
   - Да, детей надо воспитывать и держать в строгости. Так они, согласен, хорошие у вас, но очень развязные, наглые.
   Потом танцовщик похвалил девочку, которая уже успела прославиться своими эстрадными песенками:
   - Голос замечательный, данные хорошие, но зачем она поет такую эстрадную дрянь? Потом эти вульгарные ужимки, прыжки...
   Рэне Ивановна, будучи женщиной незатейливой и простой, отреагировала на это так:
   - Шоу-бизнес требует таких песен, и, знаете, она же нарасхват со своим репертуаром, все время гастролирует, ездит повсюду, такая известность!
   На это немедленно откликнулся глава одной из конфессий:
   - Как - все время гастролирует? А учеба? (Наивный человек.)
   Рэне Ивановна охотно выдвинула свою версию происходящего:
   - Родители понимают, что дар не вечен, и неизвестно, долго ли она еще сможет так успешно выступать. Они, наверное, хотят заработать денег сейчас, пока есть возможность.
   Жена видного государственного чиновника в ужасе воскликнула:
   - Как! Зарабатывать деньги на собственном ребенке?! Какой кошмар. Нет, надо учиться, обязательно надо.
   И вот тут Марина опять оплошала:
   - Да у нас пока до учебы не дошло, мы все к открытию готовились, так что гастроли не мешали.
   В коридоре Рэне Ивановна схватила Марину за грудки и зашипела:
   - Ты мне за это ответишь! Я тебе обещаю. Ты еще пожалеешь о том, что вредишь нам! Горько пожалеешь!
   Глава 29 ИРИНА
   Открыв дверь и увидев милиционера, она не удивилась. Даже, пожалуй, обрадовалась. Вдруг ему удастся разрядить обстановку в доме? Лиза целый день рыдает в своей комнате, Алеша сидит у себя, не выходит. Единственный нормальный человек - мама, она в панику не ударяется, успокаивает всех, пока, правда, безуспешно.
   - Мне бы хотелось поговорить с вашей дочерью, - сказал милиционер.
   - Попробуйте. Боюсь, не удастся, - процедила Ирина сквозь зубы.
   - Почему?
   - Она очень расстроена, испугалась за отца. Когда она к нему приехала, ей в первый момент показалось, что он уже умер.
   - Ничего, мы умеем разговаривать с расстроенными. Но сначала, Ирина, несколько вопросов вам. Правильно я понимаю, что в случае смерти вашего бывшего мужа вы наследуете все его имущество? - Милиционер смотрел на нее наглыми глазами - бестактность собственного вопроса его нисколько не смущала.
   - Что вы имеете в виду?
   - То самое, что вы подумали.
   - Вы хотите сказать, что я их всех убила?
   - Я хочу, чтобы вы ответили на вопрос.
   - Нет. - Ирина зло прищурилась. Я - ничего не наследую. Если, не дай бог, конечно, с Иваном что случится, наследниками будут дети.
   Милиционер понимающе улыбнулся:
   - Опекуном которых вы являетесь.
   - На этот вопрос вам может ответить кто угодно. Вам нужно было непременно от меня получить это разъяснение? Кроме того, я не из тех, кто наживается на собственных детях и отбирает у них деньги.
   - Да. Я в этом и не сомневался. Каждый скажет, что вы прекрасная мать. - Милиционер явно издевался. - Скажите, пожалуйста, где вы были вчера вечером, а также 12 сентября, в день убийства Гарцева, и 14 сентября, в день убийства Грушиной?
   - Дома. - Ирина хотела ответить твердо и даже грубо, но голос задрожал.
   - Разумеется - одна?
   Ирина не успела ответить. Мама, которая появилась на кухне именно в этот момент, ответила за нее:
   - Вместе со мной.
   Милиционер понятливо кивнул и ласково так поинтересовался:
   - Не заходил ли кто-нибудь из соседей, почтальон, сантехник или еще кто? Постарайтесь вспомнить.
   - Вы не верите моей маме? - возмутилась Ирина.
   - Свидетельство близких не имеет юридической силы, - развел руками милиционер.
   - Конечно, для вас было бы лучше, если бы я сидела дома в окружении большого количества чужих людей.
   Милиционер кивнул:
   - И для вас тоже.
   - На что вы намекаете?!
   - На то, что только у вас был мотив убить всех троих. Но мотив - это только мотив, и если будет алиби...
   Ирина опять взорвалась:
   - А вы докажите, что это я! Презумпция невиновности, кажется, еще не отменена, или я ошибаюсь?
   - Не ошибаетесь.
   Милиционер опять расцвел в улыбке и пообещал:
   - Будем доказывать, а как же. Нельзя ли позвать вашу дочь?
   - Сами зовите, она со мной не разговаривает.
   -Почему, интересно?
   - Не потому, что я якобы убила Ивана. А потому... вот сами у нее и спросите.
   - Лизонька, детка, - крикнула в глубь квартиры мать Ирины, - с тобой хотят поговорить из милиции.
   Лиза появилась сразу, бледная, с опухшим лицом и красными глазами. Сказала тихим голосом:
   - Здравствуйте.
   - Здравствуйте. Вы нам поможете?
   Милиционер явно сменил гнев на милость.
   - Да. Только - как?
   - Расскажите, что вы увидели, когда приехали к отцу.
   - Он лежал на полу вот так скорчившись, - Лиза прижала руки к животу и согнулась, - не шевелился. Рядом валялся телефон, наверное, он хотел позвонить врачу, но не смог.
   Лиза всхлипнула, было видно, что она изо всех сил старается не расплакаться.
   - Собственно, из-за телефона я и приехала, я звонила, звонила, все время было занято, а у нас завтра... мы собирались в ресторан, а я узнала, что не смогу, у нас там в школе, ну это не важно, вот, то есть мне нужно было его предупредить, а то он бы поехал специально, а я бы не пришла. И я звоню, звоню...
   Лиза все-таки заплакала.
   - И вы поехали к нему, чтобы предупредить, что ваша завтрашняя встреча не состоится? Лиза кивнула.
   - Безобразие, - сказала мать Ирины. - Просто безобразие.
   Это было так неожиданно, что милиционер вздрогнул.
   - Что?
   - Девочка поздно вечером едет черт-те куда, а там улица не освещается, двор темный. Просто безобразие. А ведь попробуй не пусти, не слушается, "поеду", и все тут.
   - Да, - милиционер кивнул, - но она тем самым спасла отцу жизнь.
   - Спасла? - вопрос задали все одновременно, и Лиза, и Ирина, и ее мать.
   - Возможно. Пока положение критическое.
   Лиза закрыла лицо руками и расплакалась уже вовсю. Мать Ирины между тем продолжала возмущаться:
   - У него так всегда. Таскать детей в рестораны, зачем это? Такие деньги тратить! Лучше бы принес в дом еды, я бы накормила не хуже. А если что меняется, так его не найдешь. А сам никогда не позвонит, не уточнит, могут ли они к нему приехать.
   - Так вы же сами не разрешаете ему звонить! - закричала Лиза, но бабушка ее перебила:
   - Она вчера вся испереживалась, не случилось ли чего.
   - Так правильно, оказалось, переживала, - сказал милиционер, помолчал и добавил: - А не любите вы зятя.
   - А за что его любить-то? Дети брошенные...
   - Мама! - Ирина решила все-таки пресечь откровения матери. - Хватит!
   - Нет, отчего же... - Кажется, милиционер с удовольствием погрузился бы в их непростые семейные отношения, но, к счастью, положение спас Павлик. Он громко завопил в соседней комнате, проснувшись после тихого часа, и женщины бросились к нему. Милиционер поговорил с Лизой еще минут десять и ушел.
   - Зачем ты, мама, - сказала Ирина, - зачем при посторонних так об Иване говорила? Что он подумает?
   - Что думала, то и говорила. Подлец - он и мертвый подлец, и туда ему и дорога.
   - Мама! Ну что ты!
   - А что? Тебе хорошо разве? А представь, он бы женился, завел там детей, так он про Лизу и Алешу и думать бы забыл. А так...
   - А так меня посадят за убийство.
   - Небось не посадят. Я же сказала, что ты была дома.
   - Я и правда была дома. Спасибо. Но они понимают - мать что угодно подтвердит. Даже если бы ты действительно была со мной дома, они все равно тебе не поверят.
   - А тебя никто не видел? Клава не заходила?
   - Никто не заходил.
   - Ничего. Пусть доказывают, пусть ищут.
   Глава 30 АЛЕКСАНДРА
   Надо же как-то представиться. Неудобно все-таки - довела человека до такого расстройства, не познакомившись, не увидев его ни разу. И я похромала на пятый этаж. У палаты реанимации, в которой лежал Кусяшкин, стоял хмурый детина и сверлил всех маленькими беленькими глазками.
   - К кому? - вежливо рявкнул он, когда я сделала попытку протиснуться в дверь палаты.
   - Не волнуйтесь, не к вам, - ответила я столь же любезно.
   - Минутку, - он схватил меня за локоть. - К кому?
   - К Кусяшкину,- я мило улыбнулась. - Я его сестра. У нас принято болеть всей семьей и обязательно лежать в одной и той же больнице.
   - Туда нельзя.
   - Я только заглянуть.
   - Зачем?
   - Соскучилась.
   Он задумался, хотя было совершенно очевидно, что делать он этого не умеет. Но, видимо, мой облик - больничный халат, рука на веревочке и тапки, которые были мне на восемь размеров велики, пробудили в нем не то чтобы жалость, но снисхождение к сирым и убогим.
   - Пройдите.
   Кусяшкин произвел на меня сильное впечатление: он весь был какой-то трубчатый. Трубки торчали у него из носа, изо рта, тянулись к его рукам от капельниц, которых было в избытке. Ужас! Совесть опять схватила меня за горло. Но ненадолго. За спиной я услышала до боли знакомый голос:
   - Преступника всегда тянет на место преступления.
   Капитан милиции Василий Феликсович Коновалов стоял в дверях палаты, привалившись к косяку и скрестив руки на груди.
   - Хотела добить своего убийцу гипсовым кулаком? Правильно. Пока суд да дело, а сейчас он слаб, беспомощен, самое время вершить произвол.
   - Вершат правосудие, а произвол творят, - промямлила я, стуча зубами от страха.
   - Больше тебе нечего сказать? - Вася отлепился от косяка и сделал шаг вперед. Зачем? Куда он идет?! Что собирается делать?! И я закричала от страха. Акустика в институте Склифосовского всегда была отменной, и покаянное эхо, стукнувшись о потолок, упало к Васиным ногам.
   - Вася, любимый, прости!
   И он смягчился, хотя вида не подал:
   - Любимый? Твоего любимого мне на днях довелось лицезреть. Достойный выбор. Впрочем, при твоих нынешних физических недостатках ты вряд ли можешь рассчитывать на большее. Кстати, если твой рыжий тебя бросит за однорукость и безмозглость, у меня есть на примете нечто еще более противное - Гуся Зацепин, помнишь? Он месяц, как освободился, сексуальный извращенец и тоже инвалид. У него водянка головного мозга. Голова больша-ая, больша-ая, на вас двоих хватит.
   - Вася, - я вложила в свой возглас столько мольбы, что и камень бы дрогнул, - Васенька, ну прости меня, дуру, так получилось! Я больше не буду!
   - Конечно, не будешь. Я больше близко тебя к МУРу не подпущу. Документы, погоны, оружие сдашь коменданту.
   - Ты хочешь отобрать у меня удостоверение?
   - Уже отобрал. Оно, к счастью, оказалось в твоей сумке, которую ты подарила уличным хулиганам.
   - Хулиганам?! Да они убийцы и грабители!
   - Ну уж. Мелкое хулиганье. Даже не потерянные для общества люди, можно за них побороться.
   - Они отобрали у меня сумку и толкнули под машину! Это тебе как?
   - Я их понимаю. Я бы на их месте...
   - Вася!
   - Посуди сама, не сделай они этого, мне бы пришлось трясти тебя за ноги вниз головой, дожидаясь, пока из тебя вывалится удостоверение. Из сумки взять проще, тем более что тебя и трясти теперь опасно, еще развалишься.
   - Грешно смеяться над больными.
   - Я не смеюсь, я плачу. Марш отсюда, и чтоб духу твоего не было у палаты умирающего!
   Что мне оставалось? Я поковыляла к себе, размышляя о том, ревнует меня Вася или мне это показалось.
   По дороге на родной травматологический этаж я решила зайти к заведующему травматологическим же отделением Михаилу Ивановичу. Познакомиться. То есть - представиться.
   Он, в отличие от этого урода Васи, мне обрадовался.
   - А-а, Галочка, уже ходим? Молодец.
   - Ходим потихоньку, Михал Иваныч. Только я не Галочка.
   Он потер переносицу, достал из стола историю болезни, полистал.
   - Сотрясение ищете? - я мучительно придумывала оправдания. - Дело не в этом. Понимаете, я думала, что меня хотят убить, и спряталась под чужим именем.
   - Спряталась? - Михаил Иванович надел очки и посмотрел на меня специальным врачебным взглядом. - Ну-ну.
   - Правда! Я просто испугалась. Но больше не хочу морочить вам голову. Меня зовут Саша, фамилия моя - Митина. Вот.
   Михаил Иванович продолжал смотреть на меня с профессиональным интересом.
   - Ну-ка, голубчик, не знаю, как тебя там зовут, иди-ка сюда, я тебя послушаю. Сядь здесь, та-ак, открой рот, та-ак, ага, дай-ка руку...
   - Да нет, со мной уже все в порядке, - я попыталась увернуться от цепких рук доктора. Не удалось.
   - Конечно, в порядке. Так-так... голова не кружится?
   А ведь не хватало для полного счастья, чтобы меня еще и в психушку упекли. Вот был бы номер.
   - Михал Иваныч, там наверху, в токсикологии, в реанимации мой знакомый капитан милиции. Он вам подтвердит, что я все придумала с Другим именем, и объяснит почему. Я вижу, вы мне не верите.
   - И что же с ним случилось?
   - С кем?
   - С капитаном.
   - С ним - ничего. Он там допрашивает одного умирающего.
   - Ага. Ладно, разберемся.
   Возвращаясь в палату, я думала о том, что Вася в отместку с удовольствием может поддержать версию моего безумия. Он ведь такой, мстительный и злопамятный. Мент, одним словом.
   Глава 31 АЛЕКСАНДРА
   Завтра меня выписывают, и это совершенно закономерное явление, потому что погода испортилась, пошли дожди и задули ветры. В окно я теперь не смотрю из принципа. Виталик ликует и уже довольно нагло интересовался, может ли он забрать свой сотовый телефон, потому что его "уже торопят". Пришлось отказать, хотя телефон мне совершенно не нужен. Нужен, не нужен, а жмотов воспитывать надо. Этот недоделанный Виталик все две недели моей больничной жизни ныл и скулил из-за своего телефона: "Извините за вопрос, Александра, но каков, по-вашему, будет счет за ВАШИ переговоры?" И морда такая, как будто я выношу из его квартиры последнюю табуретку, оставляя несчастного в голых стенах. Жадные мужчины изобретательны и предприимчивы, им есть, что терять, поэтому они выстраивают хлипкие укрепсооружения, делая вид, что это непрошибаемые логические конструкции. Например, наехавший на меня Виталик позволил себе такой псевдологический пассаж: "Вам ведь, Александра, уже лучше, дела пошли на поправку, значит, и телефон вам, наверное, уже не нужен". Умен, правда? Общеизвестно, что телефоны более всего нужны людям, находящимся на грани жизни и смерти. Следуя этой логике, Кусяшкину, умирающему двумя этажами выше, телефон сейчас остро необходим. Даешь повальную телефонизацию реанимаций! Короче, Виталик сам меня спровоцировал, и я приняла единственно правильное и принципиальное решение - звонить, звонить и звонить. Оставалось придумать кому? Васе, что ли? Действительно, позвоню, все равно его на работе, застать невозможно.
   Вася, вероломно опровергая все мои предположения, снял трубку сразу. И даже как будто обрадовался:
   - Ладно, пора уже и грехи замаливать. Ты с
   Кусяшкиным хотела проститься, так вот сбегай к нему, поболтай, он уже пришел в себя.
   - Сбегай - это сильно сказано...
   - Сползай. Мне, собственно, все равно, какой способ передвижения ты выберешь. Разговори его, ты умеешь. Повыясняй, какие такие у него есть враги.
   - Вась, а ты простил меня, ведь правда?
   - Потом. Это - потом. Все будет зависеть от качества исправительно-трудовых работ и от поведения в период исполнения наказания. Нам важно не только изолировать преступника, но и перевоспитать его. Поняла?
   - Так точно. Разрешите выполнять?
   - Да. Позвони мне потом.
   - Позвоню (трепещи, жадный Виталик). - А меня пустят? Там же этот стоит...
   - Скажи, что я разрешил.
   Амбал, охраняющий палату, сразу поверил, что я "от товарища капитана Коновалова", и разрешил войти, "только ненадолго".
   Кусяшкин выглядел неважно, но элегантно. Ввалившиеся щеки, серые тени под глазами, скучающий взгляд. Я отказала себе в удовольствии поинтересоваться "Как дела?" или "Как самочувствие?", что на моем месте сделал бы каждый вежливый человек, и начала с увеселительного номера нашей программы - надо же как-то взбодрить умирающего.
   - Иван Иванович, позвольте представиться, меня зовут Саша, и это я посылала вам те письма.
   Кусяшкин посмотрел на меня внимательно, даже голову повернул, что ему было крайне неудобно делать - мешали трубки, которые по-прежнему торчали у него из носа.
   - Зачем? - наконец спросил он слабым голосом.
   - Так я думала, что вы убийца. Причем я думала, что вы и меня хотели, то есть пытались убить.
   - Вас? Зачем?! - В его безжизненном голосе появились, наконец, некие цвета - не то чтобы интонация, но все же некое подобие. Но меня серьезно тревожила не столько малоэмоциональная речь Ивана Ивановича, сколько скудный словарный запас. Сможем ли мы продолжить беседу, если он знает только одно вопросительное слово "зачем"? И знает ли он такие слова, как "почему", "отчего", а также "где", "когда", "кто" и "чем", так необходимые при расследовании убийства? Проверим.
   - После того как я побывала у вас на фирме и мне там все рассказали... - я сделала паузу, позволяя ему вклиниться со своим коронным вопросом, но он не стал этого делать, - потом, вечером, на меня напали, вот видите? - я постучала кулаком по гипсу, - и я решила, что это вы наняли бандитов, потому что я теперь слишком много знаю.
   Кусяшкин прореагировал на мой правдивый рассказ прямо-таки бурно. Он закатил глаза и прошептал:
   - О Господи!
   - Согласна, - сказала я. - Но ведь чего не подумаешь от страху.
   - Теперь вы так не думаете? - спросил он и вдруг тяжело закашлялся, из-за чего меня немедленно выставили из палаты. Васе докладывать нечего, зато знакомство состоялось. Пообещав амбалу у двери зайти вечером, я побрела к себе думать. Нет, не похож Кусяшкин на убийцу, не похож, и все тут. Хотя под капельницей все выглядят более-менее мирно.
   Васе я все-таки позвонила, главным образом для того, чтобы уточнить мотивы убийства Ку-сяшкина. У Васи было три предположения: деловое, семейное и комбинированное. Деловое - все-таки конкуренты, уничтожающие фирму ВИНТ. Семейное - бывшая жена, претендующая на наследство. Комбинированное - сговор конкурентов с бывшей женой. Дети наследуют все, в том числе и ВИНТ, а Ирина Кусяшкина, будучи опекуном, становится подставным директором фирмы. Последняя версия понравилась мне больше всего, разумеется своей сложностью и замысловатостью. Васе она, напротив того, не нравилась совсем, потому что такие убийства не раскрываются, ибо совершаются наемными киллерами. К тому же в эту схему не вписывалась Марина Грушина, и странными выглядели орудия убийства где это видано, чтобы киллеры пользовались камнями для придавливания квашеной капусты или подмешивали яд в спиртные напитки. Все это попахивало экспромтом. Поэтому, стремясь выполнить и перевыполнить план по разорению Виталика, я позвонила бывшей жене нашего больного-Ирине.
   - Вот уж не ожидала, - Ирина мрачно усмехнулась, - нами сейчас занимаются совсем другие представители органов.
   - Честно говоря, Ира, я вами не занимаюсь, а звоню потому, что чувствую себя виноватой перед-вашим мужем.
   - Это в чем же?
   - Я думала, что он убийца, и писала ему странные письма, которые вряд ли могли его порадовать.
   - А-а, а я-то обрадовалась. Подумала, вдруг это вы его отравили. А то ваш начальник... или кем он там вам приходится? Здоровый такой, он меня за убийцу держит. А вот если бы вы его отравили...
   - Зачем? - все-таки дурной пример заразителен, и, пообщавшись с Кусяшкиным, я в совершенстве освоила его любимое выражение. - Мне-то зачем его травить?
   - Да, правда. Так, и что вы звоните?
   - Не откажите, пожалуйста, ответьте на несколько вопросов. Ваш муж выпивал?
   -Да.
   -Часто?
   - Ежедневно. За ужином - грамм сто пятьдесят водки или коньяку. Но только дома. На деловых встречах - не употреблял. В последнее время, насколько мне известно, такие деловые застолья случались у него чуть ли не каждый день, так что, полагаю, пить он стал меньше.
   - Но в течение одного дня могли поместиться и деловой обед, и деловой ужин? - спросила я.
   - Вряд ли. Что-то одно обычно, - разделила мои сомнения Ирина.
   - И тогда, приехав домой, он просто ужинал и...
   - Выпивал, определенно.
   Вот ведь какая честная Ирина оказалась. Все привычки родного мужа поведала. И призналась тем самым, что прекрасно их знала. Увы, я так рассчитывала, что она будет мне врать и делать вид, что не знает, пьет ли он по вечерам.
   - А кто, кроме вас, Ира, знал, что вечером, придя домой, он обязательно выпьет коньяк?
   - А-а, вот вы о чем. Многие знали. В ВИНТе все, я думаю. Уж точно не хуже меня. Я, как вы понимаете, последние два года не имела удовольствия изучать его привычки. Хотя, говорят, они не сильно изменились.