Малышева Анна Витальевна. Тело в шляпе

   -Что-о?!
   У Ирины в буквальном смысле подогнулись ноги, и она стала медленно оседать на пол.
   Глава 34 АЛЕКСАНДРА
   Мой приход в редакцию произвел фурор. Синяки особенно понравились девушкам, гипс - мужчинам. Меня щупали, трогали, стучали по гипсу карандашами и ковыряли его ножницами.
   - СанеЧка, - томно, с придыханием и особенно выделяя звук "ч", сказал мне начальник отдела иллюстраций, шестидесятивосьмилетний Марк Семенович, - в жесткой оболочке вы стали еще сексуальнее.
   Что касается моего непосредственного начальника Александра Ивановича Полуянова, то он моих увечий просто "не заметил". Подумаешь, рука в гипсе! Он же здесь посажен не затем, чтобы меня рассматривать. Он здесь для дела посажен! Во всяком случае задания, которые он мне выдал в переполненном объеме - куда "сбегать" и что "разнюхать", предполагали немалую как мобильность, так и подвижность.
   - Дописывай уже свою бодягу с ВИНТом, - мрачно велел Майонез, - а то ты почему-то неприлично затянула это дело.
   Можно подумать, по моему внешнему виду было непонятно, ПОЧЕМУ я так нерасторопна.
   - Ладно, - согласилась я, со скрежетом почесывая гипсом голову. Звук Майонезу не понравился, он поморщился, но комментировать не стал.
   - Твой бред насчет ограбления адвоката вышел в прошлом номере. Видела?
   - Видела.
   - И как?
   - Так я его читала, когда, так сказать, над ним работала.
   - И/как?
   - Ну, бред, он и есть бред.
   Майонез удовлетворенно кивнул. Видимо, он считал, что в деле моего человеческого становления все же происходят некоторые положительные сдвиги.
   Мне было ведено сходить на редколлегию и раздобыть хронику происшествий прошедшей недели.
   Редколлегия в тот день была многолюдной и бурной. Накануне, в прошедшую пятницу, отмечался день рождения Марка Семеновича, где к водке подавали квашеную капусту и соленых опят, по поводу вкусовых качеств которых Марк Семенович всем проел плешь: "Чудесные грибочки, сам собирал, сам солил - с чесночком, с укропчиком, сейчас .так уже не умеют, они ведь что, плюхнут пуд соли в банку и думают, что так можно, а я по старой рецептуре, мне возиться не лень, гриб - дело благородное, его портить грех..." и т.д. и т.п. Так вот, опята оказались пересоленными, и их пришлось промывать над ванной, в которой раньше, до научно-технического прогресса, сотрудники отдела иллюстраций промывали снимки. Технология изготовления фотографий для газетных иллюстраций сто лет как изменилась, а ванна в отделе осталась. Она считалась историческим памятником и служила емкостью для охлаждения бутылок и арбузов. Все бы обошлось, если бы кран над этой ванной не тек уже второй год. Закрыть воду было просто невозможно, но, поскольку затычки в ванне сроду не было, вода как втекала в нее круглосуточно, так же круглосуточно из нее и вытекала. Беда случилась из-за гриба, который выпал из дуршлага и широкой шляпкой закрыл слив. Во время самой пьянки этого никто не заметил - вода из крана текла тонкой струйкой и прибывала, зараза, очень медленно. Однако за прошедшие после пятницы субботу и воскресенье вода не просто дошла до краев ванны, но и залила все пространство фотолаборатории. Строго под отделом иллюстраций на четвертом этаже нашего пресс-здания располагался кабинет главного редактора газеты "Финанcы и бизнес", и, что приятно, этот самый кабинет за неделю до дня рождения Марка Семеновича был капитально отремонтирован. Когда главный редактор "Финансов" Николай Павлович Крутой пришел на работу в понедельник, на его рабочем столе поверх бумаг лежала прекрасная итальянская лепнина, а с того, что раньше было потолком, шел дождь, и ковер дышал влагой, то есть был покрыт мутным раствором глубиной в шесть сантиметров, что трудолюбиво замерили подчиненные Николая Павловича.
   Редколлегия прошла под девизом "Кто и сколько должен платить?!". Обсуждались также вопросы, каков персональный вклад Марка Семеновича в это безобразие, насколько виноваты сантехники, которые не только не чинили текущий кран годами, но и не выбросили "устаревшее оборудование" в виде ванны, а также решительно осуждался факт пьянки в редакции всеми, кто в ней, в силу непонятных причин, не участвовал.
   Марк Семенович придерживался версии, что он, конечно, виноват, но он не виноват, потому что "те, кто портил такие замечательные грибы промыванием, просто варвары", а сантехники, конечно, "просто бездельники, их никогда не дозовешься". Участники пьянки стояли на том, что а как же не отметить день рождения, не люди, что ли?" и "есть грибы, которых в банке в пять раз меньше, чем соли, попробовали бы сами".
   Короче, решение принято не было, если не считать того, что все, замеченные в промывании грибов над ванной, были направлены на уборку мусора в кабинете Крутого.
   Лида Мещерякова из отдела общества, которой тоже предстояло принять участие в субботнике, схватила меня за руку и потащила с собой.
   - Поболтаем, пока я буду переодеваться. Синявский приходил пять раз, говорила она, стаскивая через голову платье, гораздо более подходящее для коктейлей, чем для уборки мусора. - У тебя ничего простенького здесь нет? Свитера или халатика? Орал, ногами топал. Меня чуть не убил. Хороший он у тебя, тьфу, зацепилось, посмотри, что там... Да, тебе тоже обещал райскую жизнь, сказал, что просто так ты от него не отделаешься, убьет обоих. Сань, загляни к Аське, а то я уже голая, попроси у нее маечку. У них в шкафу валялись какие-то тряпки.
   - Кого "обоих" он убьет?
   - Тебе какая разница, кого еще. Главное, что среди них есть ты.
   - Но людей-то жалко.
   - Принеси маечку, будь человеком. Я принесла Лиде грязную майку из секретариата, и в тот момент, когда она брезгливо ее осматривала, появился Савельченко. Странного в этом не было ничего - у него был удивительный нюх на голых женщин. Стоило кому-либо из наших девиц начать примерять колготки или лифчик, неизменно распахивалась дверь, и появлялся Вячеслав Александрович Савельченко, начальник коммерческого отдела. Редакционные девушки к этому давно привыкли и стеснения в подобных ситуациях не испытывали никакого. Лидино поведение было лучшим тому доказательством.
   - Вот, - мрачно сказала она Савельченко, как только он возник на пороге, - вот скажите, Вячеслав Александрович, можно такую гадость на себя надевать?
   - В принципе для мытья полов - самая подходящая одежда, - сказал Савельченко, - только советую вам снять французское белье.
   - Во-первых, оно английское, - ответила Лида, - а во-вторых, другого белья у меня здесь нет. А-а, ладно. - Она натянула на себя майку и отправилась в "Финансы и бизнес". И тогда Савельченко обратил внимание на меня, хотя смотреть было особо не на что - я была не просто одета, а одета сверх всякой меры.
   - Здравствуйте, Александра. - Он медленно прошел через комнату и сел напротив меня. - Скучал. Ждал. Надеялся.
   - На что? - мрачно спросила я.
   - Все на то же. Вы же знаете, Александра, много мне от вас не надо. Просто знать, когда вы будете моею.
   Я виновата развела руками:
   - Боюсь, в ближайшее время не получится.
   -Дела?
   -Да.
   - Но ведь каждый человек имеет право на отдых, - доверительно сообщил Савельченко.
   - И отдых распланирован.
   - Весь?
   - Весь.
   - Тогда так поступим: я жду вашего ответа в течение недели, а потом перехожу к решительным действиям. - Он встал и аккуратно придвинул стул к стене.
   - Вы меня пугаете, Вячеслав Александрович?
   - Боже сохрани! Ставлю в известность. Предупрежден - значит вооружен, не так ли? - он отвратительно улыбнулся. Я уверена, что ровно так улыбаются крокодилы перед тем, как сожрать свою жертву.
   - Не так. У меня, если я вас правильно поняла, нет выбора?
   - Вот именно. Хотя выбор всегда есть, главное - не ошибиться. Кстати, мы сейчас меняем компьютеры в отделах. У вас, кажется, старый и плохой?
   фу, какая дешевка! Я даже взбодрилась после столь щедрого жеста.
   - Спасибо, меня устраивает мой, я привыкла.
   - Но мы меняем ВСЕМ.
   - Тогда зачем спрашиваете? Всем так всем. Вячеслав Александрович был маленьким человечком крупного телосложения, сидящим на мешках с деньгами. Он мог их давать (не мешки, а деньги), мог не давать, мог давать, но мало, мог (вдруг!) дать побольше... Он был всесилен, а потому строг. Он журил журналистов за "слабоватые заметки", а они, томясь мыслями о деньгах, покорно выслушивали его нарекания; он позволял себе безобразные высказывания, типа "мы вас кормим, так что вы уж...", и знать не знал, что ему отвечают, потому что ответы цедились ему вслед лишь с большого расстояния. Он внимательно следил за своей внешностью, ходил по редакции с теннисной ракеткой, покупал самые модные одеколоны, поэтому от него отвратительно пахло сладкой парфюмерией, и курил четыре сигареты в день, потому что "это еще не вредно". Он был не великим, но ужасным, и он за мной "ухаживал". Короче, в жизни мне очень не везло.
   Однажды Савельченко навалял объемную справку о редакционных расходах и "по-дружески" показал ее мне. Из справки явствовало, что отдел происшествий сжирает чуть ли не треть газетных денег, следовательно, половину штатных единиц названного отдела следует немедленно сократить.
   - Долг велит мне довести эти данные до сведения руководства, - скорбно заметил Савель-ченко. - Я же отвечаю за расходование средств.
   - Почему вы думаете, Вячеслав Александрович, что сократят именно меня? - поинтересовалась я.
   - А кого же? Пуприянова не сократят, он начальник. Дубика только что переманили из "Комсомолки", не для того же, чтобы выгнать. Полгода за ним гонялись. Майоров - любимчик главного, вы же знаете. А Лобова собирается в декрет, так что КЗоТ на ее стороне. Но я могу, поверьте, могу поступиться совестью и не давать хода этой служебной записке.
   Так что, припертая к стенке его железными нежностями, я даже побывала у него в гостях, наивно полагая, что ему требуется лишь один визит и лишь с одной целью. Под лозунгом "пусть подавится, собака" я набралась решимости принести себя в жертву родной газете, из которой мне ужас как не хотелось уходить, тем более из-за Савельченко. Однако я себя переоценила. Когда ровно через три минуты после прихода он плюхнулся на диван (а чай попить? а поговорить?) и томным голосом сказал: "Сядь со мной рядом", у меня от отвращения даже голова закружилась.
   - Чайку попьем? - спросила я дрожащим голосом.
   - Девочка! У меня есть кое-что получше чая. - И Савельченко извлек из холодильника бутылку игристого вина. - Вот. Берег к такому случаю.
   После чего удалился в ванную, велев мне накрывать на стол.
   Кухня Вячеслава Александровича была, мягко говоря, не в идеальном состоянии, и я на нервной почве принялась за уборку. Когда он вышел из ванной в коротком шелковом халате с драконами, на меня обрушилась настоящая тошнота. А уж когда он подошел ко мне и потерся носом о мое плечо, что, вероятно, свидетельствовало о нежных чувствах, мне и вовсе стало дурно. К тому же я никогда не видела его лица так близко и впервые смогла оценить его красоту. Лицо его почему-то лоснилось (не умывался он там, в ванной, что ли?), и еще меня поразили широкие поры и мелкие угри на носу. Почему я не замечала этого раньше? Может, он пудрится перед выходом на работу?
   Изо всех сил борясь с рвотным рефлексом, я сказала: "Сейчас, сейчас, только раковину домою. Нет ли у вас чистящего порошка?"
   - Порошка? Нет, кажется, - удивленно ответил он.
   И тогда я, как ненормальная, рванула к двери, бормоча на ходу, что "одну минуточку, я сейчас быстренько сбегаю и куплю".
   - Как порошок? - поинтересовался он на следующее утро. - Удалось купить?
   - В вашем районе - страшный дефицит. До ночи бегала по магазинам нигде ничего.
   Санкции последовали немедленно. Меня вычеркнули из списка делегации, которая должна была ехать на какой-то там форум в Швецию, и "что-то не получилось" с выделением мне бесплатной путевки на Кипр, хотя почти всем сотрудникам газеты коммерческий отдел сделал такой подарок к отпуску.
   Пришлось идти к главному - не с тем чтобы требовать поездку, а для того чтобы прояснить, будет-таки сокращение в отделе или нет.
   - Сокращение? - Главный удивился. - Что за чушь.
   - Но ведь Савельченко написал вам служебную записку?
   - Ну и что? Он мне их тоннами пишет.
   - И что же, вы их игнорируете?
   - Не все, надо же его иногда потешить. Вот, например, он внес рационализаторское предло-. жение поставить плевательницы у двери каждого отдела. Умно? Умно. Разумно? Разумно. Человек толково все обосновал. - Главный расхохотался. - Жалуются сотрудники, что у их плевательниц собираются посторонние, то есть журналисты из других отделов.
   - Поплевать?
   - Покурить. И поплевать. Он считает, пусть каждый плюет на своем месте, у своего отдела. Логично?
   Главный меня успокоил, но Савельченко все равно проходу мне не давал и мелко пакостил при каждой возможности. При этом он продолжал нежно мне улыбаться, заходить по утрам "на кофеек", в подробностях рассказывать о совершенных им накануне покупках, зачастую с предъявлением оных - "хочешь понюхать, какой я купил одеколон?", "конечно, хочу, ах, какая прелесть!", "а как тебе свитерок?", "очень элегантно, и очень к лицу". Разумеется, каждый визит заканчивался заверениями, что я всегда могу на него рассчитывать.
   Однажды Савельченко столкнулся в нашей комнате с Синявским. Беседовали они довольно долго и, я бы сказала, понравились друг другу.
   - Новый сотрудник? - строго спросил Савельченко.
   - Никак нет, - гаркнул Синявский. - Старый сотрудник другой газеты.
   - Кем же вы, если не секрет, приходитесь нашей очаровательной Сашеньке? - поинтересовался Савельченко.
   - Я прихожусь ей поддержкой и опорой, - со свойственной ему скромностью ответил Синявский.
   - Даже так?'- как бы удивился Савельченко. - И что, серьезные намерения?
   - Вы хотите спросить, собираюсь ли я на ней жениться? - Синявский временами бывал омерзительно прямолинеен.
   - Я, знаете ли, как деловой человек, считаю, что все, подлежащее регистрации, должно быть зарегистрировано. Мало ли что, знаете ли, - пояснил Савельченко .
   - Вот, уговорите девушку, а то ей все некогда, и к священному институту брака она относится без должного рвения, - пожаловался Синявский.
   - Будете уговаривать? - спросила я не без интереса, хотя сам по себе их разговор меня тревожил.
   - А как же! - Савельченко уселся поудобнее и в течение получаса излагал мне преимущества замужней жизни, а также свою вольную трактовку женской природы, тяготеющей к замужеству, как важнейшей стадии самореализации, ибо женщины, в отличие от мужчин, стремятся... И так далее, и тому подобное.
   - Ладно, уговорили, - сказала я, когда он в очередной раз сделал паузу, чтоб набрать воздуха для следующей идиотической тирады. - Вы так убедительно говорили, что мне ничего другого не остается, кроме как выйти замуж за первого встречного.
   - За кого? - переспросил Синявский, намекая на то, что я опять брякнула глупость. - И где ты собираешься его встречать?
   - Не волнуйтесь, юноша, - сказал Савельченко, - учитывая, что нас здесь двое, думаю, вы как минимум один из двух первых встречных.
   - Грустно быть случайным встречным и одним из двух, - весело заметил Синявский, - хочется быть единственным, и не встречным, а найденным.
   - Где же мне тебя искать, - спросила я, - если ты уже сам нашелся?
   - Спрячьтесь, а Александра вас поищет. Она девушка упорная, так что в любом случае найдет, и вы станете и встречным, и найденным, так что удастся убить сразу двух зайцев, - посоветовал Савельченко.
   - Да, - Синявский разыгрался не на шутку и немедленно залез под стол, Саня, найди меня, я здесь!
   Я сидела, как изваяние, и даже мысли не допускала, что буду участвовать в их молодецких забавах.
   - Саня! - вопил Синявский из-за стола. - Где ты? Найди меня, найди!
   В этот момент появился Майонез. Синявский продолжал орать, настаивая на том, чтобы я проявила смекалку и сообразила, наконец, где же "твой любимый первый встречный".
   Майонез с минуту послушал его крики и мрачно посоветовал мне поискать моего любимого вот под этим столом, а также предположил, что "у него там, видимо, какие-то проблемы". Синявский вылез, нисколько не смутившись, а Савель-ченко, напротив, смущенно развел руками, что, мол, поделаешь, молодежь балуется.
   На следующий день Савельченко заметил, что вообще-то против этого конкретного юноши он ничего не имеет, но лично ему кажется, что я заслуживаю большего, и если уж мне так важно непременно выйти замуж, что понятно для девушки моего пола (интересно, какого еще пола бывают девушки?), то он готов это обсудить.
   Я сказала, что еще слишком молода как для замужества, так и для долговременных отношений с мужчинами мужского пола.
   - А для кратковременных? - быстро спросил Савельченко.
   - А кратковременные ниже моего достоинства, - ответила я, по-моему, очень удачно.
   Вообще этим разговорам не было конца, и временами в минуты сомнений и тягостных раздумий я сама себе казалась жалкой мышью, томящейся в мышеловке, причем хвост мой был варварски придавлен.
   Глава 35 ВАСИЛИЙ
   Пансион для одаренных детей произвел на старшего оперуполномоченного странное впечатление. Возможно, место для санатория "Леса" в поселке Николиха, на территории которого располагался пансион, было выбрано удачно; возможно, природа в этом уголке Подмосковья была прекрасной, но сейчас, в конце сентября, оценить это уже не представлялось возможным. Деревья облетали, трава была трудолюбиво вытоптана, и единственным украшением детской площадки была огромная песочница, которая вряд ли была интересна детям хоть и младшего, но школьного возраста.
   Одаренные дети мрачно слонялись по пустому двору в ожидании обеда; некоторые из них вяло собирали кленовые листья. Дежурная воспитательница призывала их предаться подвижным играм. Дети на призывы не реагировали. Василия воспитательница встретила вежливым вопросом:
   "Как это вы проникли на территорию, мужчина?", на что он ответил прямо и честно: "Через ворота". Внимательно изучив удостоверение сотрудника милиции, воспитательница разрешила Василию проследовать к директору. По дороге к директору сыщика поразило роскошное убранство пансиона - в холлах стояли кожаные диваны и столики из красного дерева, инкрустированные мрамором. В стенах детского учреждения они выглядели дико. Над некоторыми холлами висели таблички "Игровая", но ни одной игрушки старший оперуполномоченный там не заметил, из чего сделал вывод, что дети здесь играют в диваны и столы.
   Директором пансиона оказался молодой человек, которому Василий тоже попытался предъявить свое удостоверение, но безуспешно. Директор смертельно побледнел, замахал руками и с. криками: "Что вы, что вы, я вам верю" - выбежал из собственного кабинета. Вернувшись через несколько секунд, он извинился и представился:
   "Роговцев. Игорь. Можно без отчества". Старшему оперуполномоченному поведение директора пансиона не то чтобы не понравилось, но показалось не совсем обычным. Во всяком случае, подозрения полковника Зайцева о том, что в окружении покойной Грушиной что-то не чисто, стали приобретать вполне зримые очертания.
   - Нет, не думайте ничего такого, - этими словами просто Игорь начал разговор с капитаном. - Марину здесь любили, и даже очень. Да, она иногда критиковала учебный процесс, ну так что ж? Потом она никуда не сообщала эти сведения...
   - Сведения?
   - То есть свои соображения. Понимаете, она - учитель молодой, пришла из обычной школы, с одаренными детьми раньше не работала, и, конечно, ей многое казалось странным.
   - А остальные учителя пришли из необычных школ? - уточнил Василий.
   - Тоже из обычных, но у них опыта побольше. Она, собственно, просто душой радела за дело. Вот. - Игорь с каждым оловом становился все бледнее и несчастнее.
   - А что же ей казалось странным?
   - Не помню. То есть это не важно. Это чисто педагогические споры - как учить, чему учить. У президента фонда, при котором образована школа, есть четкая концепция развития, а Марина исходила из немного других .установок.
   - Например?
   - Например, она не одобряла бег в мешках.
   - Что? - Василий забеспокоился, в своем ли уме его собеседник.
   - В программе праздника по случаю открытия было предусмотрено такое развлечение, для смеха, понимаете?
   - Понимаю. И что же она имела против бега в мешках?
   - Наверное, ей самой такое развлечение не нравилось.
   - Ну так не бегала бы, какая проблема, - пожал плечами сыщик.
   - Нет, у нас так нельзя. Все должны. Праздник-то для всех, все и должны развлекаться.
   "А веселенькое у них здесь местечко", - подумал Василий.
   - Постойте, Игорь, давайте поговорим серьезно. Убили человека, вашу коллегу, и мы пытаемся выяснить, не было ли у нее недоброжелателей, врагов, не было ли людей, у которых была причина желать ей смерти.
   Директор переменился в лице, страшно вытаращил глаза и заорал истошным голосом:
   - Я вам не позволю! Оставьте ваши грязные намеки! Как вы смеете?! Думаете, я не знаю об этих ваших милицейских штучках?!
   Василий улыбнулся своей прославленной недоброй улыбкой и приготовился слушать дальше.
   Директор между тем продолжал орать:
   - Я обо всем доложу нашему начальству! Имейте это в виду! И не буду разговаривать с вами без адвоката!
   - Вы служили в армии? - спросил Василий.
   - Что? - директор растерялся. - Что вы сказали? А при чем тут...
   - Я спросил - вы в армии служили? Знакомая терминология: "Я обо всем доложу". Или у вас тут армейские порядки?
   - Опять?! Без адвоката, я сказал...
   - Но я ведь не предъявил вам никакого обвинения. Зачем вам адвокат? Я по наивности своей просто надеялся, что вы, как законопослушный человек, к тому же педагог, захотите оказать следствию посильную помощь. В этом нет ничего опасного для вас, но вы могли бы помочь нам найти убийцу. Или вы предпочитаете, чтобы серийные убийства оставались нераскрытыми? Что ж, у каждого свои увлечения, я понимаю. Хотя странно, согласитесь, что директор знаменитого пансиона любит убийц и поощряет рост преступности.
   - Да с чего вы взяли?
   - Да с того, что от моих вполне невинных вопросов, которые мы задаем всем знавшим покойную вы впали в истерику.
   - Всем?
   - Всем, кто знал Грушину. И никто не реагировал на это так, как вы, представьте, - старший оперуполномоченный перестал сюсюкать и разговаривал с директором предельно жестко. Как правило, резкая смена тона при ведении допроса, резкий переход от ласковых интонаций к ледяным давал хорошие результаты. И директор пансиона тоже стал поспокойнее:
   - Хорошо, я готов отвечать. Нет, в нашем пансионе у нее врагов не было. Наоборот, все были страшно расстроены тем, что с ней произошло.
   - Это понятно. Но все-таки расскажите поподробнее, что за разногласия были у нее с руководством.
   - Нет! - директор опять впал в ступорозное состояние. - Это неважно! Считайте, что мелкие педагогические споры. Из-за этого не убивают.
   - Из-за разговоров о мелких педагогических спорах так не психуют, гражданин Роговцев.
   Услышав слово "гражданин", директор потерял последние остатки вменяемости. Он трясся, потел, едва сдерживал слезы, но ни на один вопрос не дал вразумительного ответа. Но по-настоящему Василий удивился тогда, когда столь же замкнутыми и нервными оказались все остальные сотрудники пансиона, которых удалось застать на рабочих местах. Они все прятали глаза, краснели, нервно курили, горячо уверяли, что отношения в их коллективе были на редкость хорошими и что Марина Грушина была всеобщей любимицей, а также, пряча глаза, недоумевали, зачем милиция нервирует их всех и каждого в отдельности.
   Глядя На их ужимки и прыжки, на их бегающие глаза и дрожащие руки, старший оперуполномоченный ни секунды не сомневался, что они все врут и что-то скрывают. Знать бы только -что.
   Вернувшись на Петровку, Василий обнаружил на своем рабочем столе записку угрожающего содержания, написанную к тому же красным фломастером:
   "Срочно к полковнику!"
   После посещения пансиона для одаренных детей Василию хотелось общения с нормальными, спокойными, не истеричными людьми; ему хотелось тишины и уравновешенности. Полковник Зайцев в принципе подходил для этой цели, но только не сегодня. Стоило Василию переступить порог полковничьего кабинета, Зайцев шарахнул кулаком по столу и страшно заорал:
   - Что ж ты вытворяешь, паршивец? Вопрос как вопрос, и задан грамотно, но Василий не сразу понял, чего именно от него хочет начальство и о чем, собственно, речь. Поэтому на всякий случай возражать не стал и счел за благо покаяться:
   - Виноват, товарищ полковник!
   - Звонили из министерства, бушевали, говорят, ты грубо хватаешь какую-то крупную деятельницу из системы народного образования.
   -Я?! Да вранье это! - Возмущению старшего оперуполномоченного не было предела.
   - Повторяю, поступил сигнал. Жалуется деятельница народного образования...
   - Ну уж и народного! - Василий перебил начальника, что в отделе строго осуждалось, но не возбранялось. - К тому же я ее и не видел ни разу. И, в-третьих, вы сами меня в этот пансион послали, ведь помните, это ваша версия была, что надо вокруг убитой Грушиной поискать. А теперь ваши же указания...
   - Капитан! - Зайцев опять стукнул кулаком по столу. Василий вскочил и вытянулся:
   - Слушаю вас, товарищ полковник!
   - Препираться бесполезно. Пансион пока оставь в покое. У тебя, кажется, есть чем заняться по этим убийствам.
   - Но если они так засуетились ни с того ни с сего, это же верный знак...
   - Я сказал - препираться бесполезно. Иди. - И полковник подвинул к себе папку с бумагами.