Страница:
— Я знаю, — сказала фру Дюнер. — Он помогал вам в бракоразводном процессе.
Не успела она это произнести, как Валландер вспомнил. Именно она встретила их с Моной, когда они пришли в адвокатскую контору… может быть, она не была такой седой тогда… чуть, кажется, пополнее — но он все равно удивился, что не сразу ее узнал.
— У вас хорошая память.
— Я могу забыть имя, — сказала она. — Но не лицо.
— Та же история со мной.
Они помолчали. По улице прошла машина. Валландер подумал, что ему следовало бы повременить с этим разговором. Он просто-напросто не знал, какие вопросы он должен задать, не мог придумать, с чего начать разговор. К тому же ему вовсе не хотелось вспоминать мрачные дни развода с Моной.
— Вы уже говорили с нашим сотрудником Сведбергом, — наконец произнес он. — К сожалению, в процессе трудного следствия часто возникает необходимость в дополнительных вопросах и уточнениях. И не всегда удается сделать так, чтобы эти вопросы задавал один и тот же следователь.
Валландер мысленно застонал от отвращения — господи, что за казенный, неуклюжий язык! Он с трудом удержался от того, чтобы встать, извиниться и уйти. Попросту — сбежать.
— Я не буду задавать вопросы о том, что мы уже знаем, — сказал он. — Можете не повторять рассказ, как вы пришли утром в контору и нашли тело Стена Тостенссона. Если, конечно, вы не вспомнили ничего существенного.
— Нет, — уверенно ответила она. — Ничего существенного я не вспомнила.
— Накануне убийства, — продолжил Валландер. — Когда вы ушли с работы в тот день?
— В шесть. Может, пять минут седьмого, но не позже. Я проверила несколько писем, распечатанных фрекен Лундин. Потом позвонила господину Торстенссону и спросила, нужна ли я еще на работе. Он сказал, что на сегодня рабочий день закончен, и пожелал приятно провести вечер. Я взяла плащ и ушла.
— И заперли за собой дверь… Значит, Стен Торстенссон остался в конторе один?
— Да.
— А чем он собирался заниматься так поздно.
Она поглядела на него с удивлением:
— Продолжить работу, разумеется. Адвокат с таким количеством дел, как Стен Торстенссон, не может просто все бросить и уйти домой.
Валландер кивнул:
— Я понимаю, что он работал. Я хотел узнать, было ли у него какое-то дело, требующее особой спешки?
— Все дела требуют особой спешки. После убийства отца все его дела перешли к Стену, так что он просто задыхался от работы. Это же понятно.
Валландер насторожился:
— Вы говорите об автокатастрофе?
— Разумеется! О чем же еще?
— Но вы сказали «убийство»!
— Человек умирает, или его убивают. Умирают в своей постели, от болезни или чего-то еще, что принято называть естественными причинами. Но если человек погибает в автокатастрофе… Сознайтесь, это же не естественная смерть? Значит, он был убит.
Валландер медленно наклонил голову, соглашаясь с ее объяснением. Но все равно ему показалось, что она имела в виду что-то другое, что она невольно проговорилась, напомнив ему о подозрениях Стена Торстенссона, заставивших того приехать в Скаген.
Вдруг ему пришла в голову мысль:
— А можете вы припомнить, что делал Стен на прошлой неделе? Во вторник и среду, двадцать четвертого и двадцать пятого октября?
— Он был в отъезде.
Она ответила сразу, не задумываясь.
Значит, он не делал секрета из своей поездки.
— Сказал, что ему нужно прийти в себя после смерти отца. Я, естественно, отменила все встречи на эти два дня.
И вдруг, совершенно неожиданно, она разрыдалась. Валландер совершенно растерялся. Он сменил позу — стул под ним заскрипел.
Она резко поднялась с дивана и вышла в кухню. Он прислушался — оттуда доносились всхлипывания. Потом она вернулась.
— Тяжело, — сказала она, — все это бесконечно тяжело.
— Я понимаю, — сказал Валландер.
— Он прислал мне открытку, — слабо улыбнулась она.
Валландер испугался, что фру Дюнер снова начнет плакать, но она держалась на удивление спокойно.
— Хотите посмотреть?
— Да, разумеется, — кивнул он.
Она поднялась, подошла к книжной полке и достала из фарфорового блюда открытку.
— Должно быть, красивая страна — Финляндия, — сказала она. — Никогда там не была.
Валландер уставился на открытку, на которой был изображен морской пейзаж в лучах заходящего солнца.
— Да, — медленно сказал он. — Я много раз бывал в Финляндии. Вы совершенно правы — очень красивая страна.
— Извините меня за слабость, — сказала она. — Открытка пришла в тот самый день, когда его убили.
Он рассеянно кивнул.
Он понимал, что ему надо еще очень о многом спросить Берту Дюнер, но пока он даже и не знает, о чем именно. Но время еще не пришло. Значит, Стен сказал своей секретарше, что уезжает в Финляндию. И загадочная открытка тоже, несомненно, отправлена из Финляндии. Кто же ее послал, если Стен Торстенссон в это время был на Юланде?
— Я должен в интересах следствия позаимствовать эту открытку на несколько дней, — сказал он. — Лично даю гарантию, что мы ее возвратим.
— Конечно, — сказала она. — Я понимаю.
— И последний вопрос. Скажите, в последнее время вы не замечали ничего необычного?
— Что вы имеете в виду?
— Я имею в виду… не было ли каких-либо странностей в его поведении?
— Он был потрясен гибелью отца.
— И ничего больше?
Он сам почувствовал, насколько дико звучит его вопрос. Но делать было нечего — только ждать ее ответа.
— Нет, пожалуй, — сказала она. — Он был таким же, как всегда.
Валландер поднялся с плетеного кресла.
— Мы наверняка говорим не в последний раз, — сказал он.
— Кто мог такое сделать? — спросила она, не вставая с дивана. — Прийти, убить человека и уйти, как будто ничего не случилось…
— Это мы и должны узнать… Скажите, были ли у него враги?
— Враги? Какие враги?
Валландер помедлил и задал еще один вопрос:
— У вас есть своя версия того, что случилось?
Она наконец встала с дивана:
— Когда-то можно было попытаться понять даже то, что казалось непонятным. Но те времена в нашей стране прошли.
Валландер с трудом натянул отяжелевшую от дождя куртку, вышел на улицу и остановился. Он вспомнил заклинание, которое он часто про себя повторял — еще с тех пор, когда он был молодым, только что вылупившимся полицейским.
«Время жить и время умирать».
Прощальная реплика Берты Дюнер… она хотела сказать что-то важное о Швеции. Надо будет к этому вернуться. Но не сейчас, сейчас есть другие дела.
«Я должен понять, как рассуждал убитый, — подумал он. — Открытка, отправленная из Финляндии… как раз в тот самый день, когда Стен и не кто иной, как Стен, сидел с ним рядом в кафе Музея искусств в Скагене. Значит, он говорил неправду. Во всяком случае, не всю правду. Человек всегда знает сам, когда он врет. Нельзя врать, не подозревая об этом. Тогда это не ложь».
Он сел в машину и задумался, пытаясь наметить план действий. Если бы его спросили, что хочет он лично, он ответил бы — поехать домой, задернуть шторы в спальне и лечь спать. Но как полицейский он не имел на это права.
Он посмотрел на часы — без четверти два. Самое позднее в четыре он должен вернуться в полицию на вечернюю оперативку. Наконец он принял решение, завел мотор, свернул на Хамнгатан и сразу налево, чтобы вновь попасть на Эстерледен. По шоссе на Мальмё он добрался до поворота на Бьерешо. Дождь прекратился, то и дело налетали порывы ветра. Проехав несколько километров, он свернул с главной дороги и остановился у забора с ржавой вывеской: «Автомобильная свалка Никлассона». Ворота были открыты. По обе стороны штабелями громоздились изуродованные машины. Валландер был здесь не в первый раз — Никлассон в истадской полиции был почти легендарной фигурой. На него много раз падало подозрение по делам о скупке краденого, но он ни разу не был осужден, несмотря на очевидные на первый взгляд улики. Каждый раз находилась невидимая игла, протыкавшая красивый воздушный шарик неопровержимых доказательств, и Никлассон возвращался в два сваренных между собой автофургона, служивших ему и жильем, и конторой.
Валландер заглушил мотор и вышел из машины, провожаемый подозрительным взглядом грязного кота, сидевшего на ржавом капоте древнего «пежо». В ту же секунду он увидел Никлассона с покрышкой в руках. На нем были темный комбинезон и видавшая виды шляпа, надвинутая на глаза. Валландер постарался припомнить, видел ли он когда-нибудь Никлассона одетого по-другому, — и не сумел.
— Курт Валландер, — сказал Никлассон, улыбаясь. — Не вчера это было, не вчера… Что, арестовывать меня приехал?
— А что, следовало бы? — вопросом на вопрос ответил Валландер.
Никлассон захохотал:
— Тебе видней.
— Хочу взглянуть на одну тачку. Темно-синий «опель», принадлежавший адвокату Густаву Торстенссону.
— А, этот… — сказал Никлассон. — Пошли, он вон там. А что на него глядеть?
— А то, что человек, сидевший в этом «опеле», разбился насмерть.
— Народ ездит как безумный, — сказал Никлассон. — Удивляюсь, почему так редко разбивается… Вот он, твой «опель». Я еще к нему не приступал. Его вообще никто не трогал, как привезли.
Валландер кивнул:
— Спасибо. Дальше я сам справлюсь.
— Ясное дело, справишься… А знаешь, я всю жизнь думаю, каково это — убить человека? — неожиданно спросил он.
— Ничего хорошего… а ты как думал?
Никлассон пожал плечами.
— Да я ничего и не думал. Просто интересно.
Дождавшись, когда Никлассон уйдет, Валландер медленно обошел машину. Потом еще раз. Странно — наружных повреждений было очень мало, хотя машина ударилась о каменное ограждение и потом перевернулась не меньше двух раз. Он присел на корточки, заглянул в кабину — и сразу увидел ключи на полу у педали газа. Помучившись, открыл дверь, достал связку, сунул ключ в замок зажигания и повернул.
Стен Торстенссон был совершенно прав — ни ключ, ни замок повреждены не были. Он задумчиво обошел машину еще раз. Потом забрался на водительское место и попытался представить, каким образом Густав Торстенссон получил удар в затылок. Пятна крови были почти везде, но обо что именно ударился Торстенссон, ему так и не удалось определить.
Он опять вылез из машины со связкой ключей в руке и, сам не зная зачем, открыл багажник. Там лежали несколько старых газет и сломанный венский стул. Валландер тут же вспомнил ножку стула в поле. Вытащил одну из газет и посмотрел дату — газеты и в самом деле были старыми, полугодичной давности. Он захлопнул багажник.
Ему надо было обдумать увиденное.
Он прекрасно помнил, что было написано в рапорте Мартинссона. Мартинссон добросовестно отметил, что все двери, кроме водительской, были заперты на замок. Багажник тоже.
Он стоял неподвижно.
Сломанный стул в багажнике. А одна из ножек — там, в глине. Мертвый водитель за рулем.
Он почувствовал раздражение — небрежный осмотр места происшествия, напрашивающиеся выводы. Потом немного остыл — Стен Торстенссон тоже не заметил ножку стула, не среагировал на запертый багажник.
Он медленно вернулся к машине.
Значит, Стен был прав. Его отец не погиб в автокатастрофе. Он пока еще не мог сказать, что именно… но что-то произошло тогда в тумане, на этом пустынном участке дороги. Там был как минимум еще один человек. Кто?
Никлассон вылез из своей будки:
— Хочешь кофе?
Валландер покачал головой.
— Не прикасайся к машине, — предупредил он. — Мы будем ей заниматься.
— Будь осторожен, — сказал Никлассон.
Валландер удивленно поднял брови:
— Что ты имеешь в виду?
— Как его звали? Ну, сына… Стен Торстенссон? Он тоже приезжал, смотрел на машину, а теперь и он мертв. Вот и все.
Никлассон пожал плечами.
— Вот и все, — повторил он. — Ничего другого.
Валландеру вдруг пришла в голову мысль:
— А кто еще приезжал? Кто еще осматривал машину?
— Никто.
Валландер поехал в Истад. Он порядком устал и ему никак не удавалось сообразить, как же истолковать то, что он обнаружил.
Но теперь он не сомневался. Стен Торстенссон был прав — за аварией скрывалось что-то иное.
В семь минут пятого Бьорк закрыл дверь в комнату для совещаний. Валландер сразу почувствовал, что настроение у собравшихся кислое. По-видимому, никому не удалось найти что-то серьезное, что могло бы повлиять на ход следствия. Такие моменты в полицейских фильмах отсутствуют начисто, мелькнула почему-то мысль. И все же он знал, что именно в эти минуты тяжелого, даже враждебного молчания работа не останавливается. Надо просто признать, что мы ничего пока не знаем и обязаны двигаться дальше.
И он вдруг принял решение — вспоминая эти минуты, он не мог сказать, почему; возможно, просто из тщеславного желания оправдать свое возвращение, доказать, что он по-прежнему полицейский, а не развалина, не изработавшийся и опустившийся старик, у которого не хватило достоинства молча уйти в тень.
Бьорк посмотрел на него, словно подбадривая. Валландер еле заметно покачал головой — еще рано.
— Ну так что у нас? — спросил Бьорк.
— Я обошел весь дом, — сказал Сведберг. — Весь дом, все подъезды, все квартиры. Никто ничего необычного не слышал, никто ничего не видел. Странно, но никто даже не звонил… Обычно звонят. Все словно вымерли.
Сведберг замолчал. Бьорк повернулся к Мартинссону.
— Я был в его квартире на Регементсгатан. Мне кажется, я никогда в жизни не чувствовал себя таким идиотом: понятия не имел, что ищу. Единственное, что могу сказать — у Стена Торстенссона был вкус к хорошему коньяку. У него также коллекция старинных книг, по виду очень дорогих. Звонил в лабораторию в Линчёпинг насчет пуль, но они просят подождать до завтра.
Бьорк вздохнул и посмотрел на Анн Бритт Хёглунд.
— Я попыталась воссоздать картину его личной жизни. Семья, друзья… Здесь тоже ничего примечательного. Знакомых… я имею в виду тех, с кем он общался, было не так уж много… похоже, работа отнимала у него все время. Раньше много ходил под парусом, но в последние годы перестал, не совсем ясно, почему. Родственников мало — тетки, несколько двоюродных братьев и сестер. Он, в общем, был убежденный холостяк и одиночка, сомнений нет.
Валландер незаметно наблюдал за ней. Ее основательность и добросовестность, как ему показалось, граничат с полным отсутствием фантазии… впрочем, выводы делать рано. Он ее совсем не знает, все говорят, что из нее должен выйти хороший полицейский.
«Настают новые времена, — подумал он. — Может быть, она и есть тот самый полицейский нового типа…»
— Итак, стоим на месте, — неуклюже подытожил Бьорк. — Знаем, что Стена Торстенссона застрелили, знаем, где и когда, но не знаем, кто и почему. К сожалению, должен заметить, что следствие обещает быть очень трудным. И долгим.
Никто не возражал: За окном снова пошел дождь.
Пора.
— Что касается того, что случилось со Стеном Торстенссоном, мне нечего добавить, — сказал он. — Что мы знаем, то знаем, ни больше ни меньше. А вот что касается его отца…
Он почувствовал, как все насторожились.
— Густав Торстенссон не погиб в аварии. Его убили, как и его сына, и эти убийства связаны между собой. Во всяком случае, исходить надо из этого, все остальные версии маловероятны.
Он обвел взглядом собравшихся. Никто не шевельнулся, все молча уставились на него.
Вдруг он почувствовал, что острова в Карибском море и бесконечные пляжи Скагена словно бы перестали существовать. Только сейчас ему стало понятно, что он взломал свою раковину и вернулся к той жизни, с которой он, как ему казалось, попрощался навсегда.
— Собственно, это все, — закончил он. — А то, что Густава Торстенссона убили, я могу доказать.
Никто не проронил ни слова. Наконец, молчание прервал Мартинссон:
— Кто?
— Не знаю. Кто-то. Причем этот «кто-то» совершил очень странную ошибку.
Валландер встал.
Через десять минут они уже ехали в трех машинах к пустынному участку дороги около Брёсарпских холмов.
Когда они добрались до места, уже смеркалось.
4
Не успела она это произнести, как Валландер вспомнил. Именно она встретила их с Моной, когда они пришли в адвокатскую контору… может быть, она не была такой седой тогда… чуть, кажется, пополнее — но он все равно удивился, что не сразу ее узнал.
— У вас хорошая память.
— Я могу забыть имя, — сказала она. — Но не лицо.
— Та же история со мной.
Они помолчали. По улице прошла машина. Валландер подумал, что ему следовало бы повременить с этим разговором. Он просто-напросто не знал, какие вопросы он должен задать, не мог придумать, с чего начать разговор. К тому же ему вовсе не хотелось вспоминать мрачные дни развода с Моной.
— Вы уже говорили с нашим сотрудником Сведбергом, — наконец произнес он. — К сожалению, в процессе трудного следствия часто возникает необходимость в дополнительных вопросах и уточнениях. И не всегда удается сделать так, чтобы эти вопросы задавал один и тот же следователь.
Валландер мысленно застонал от отвращения — господи, что за казенный, неуклюжий язык! Он с трудом удержался от того, чтобы встать, извиниться и уйти. Попросту — сбежать.
— Я не буду задавать вопросы о том, что мы уже знаем, — сказал он. — Можете не повторять рассказ, как вы пришли утром в контору и нашли тело Стена Тостенссона. Если, конечно, вы не вспомнили ничего существенного.
— Нет, — уверенно ответила она. — Ничего существенного я не вспомнила.
— Накануне убийства, — продолжил Валландер. — Когда вы ушли с работы в тот день?
— В шесть. Может, пять минут седьмого, но не позже. Я проверила несколько писем, распечатанных фрекен Лундин. Потом позвонила господину Торстенссону и спросила, нужна ли я еще на работе. Он сказал, что на сегодня рабочий день закончен, и пожелал приятно провести вечер. Я взяла плащ и ушла.
— И заперли за собой дверь… Значит, Стен Торстенссон остался в конторе один?
— Да.
— А чем он собирался заниматься так поздно.
Она поглядела на него с удивлением:
— Продолжить работу, разумеется. Адвокат с таким количеством дел, как Стен Торстенссон, не может просто все бросить и уйти домой.
Валландер кивнул:
— Я понимаю, что он работал. Я хотел узнать, было ли у него какое-то дело, требующее особой спешки?
— Все дела требуют особой спешки. После убийства отца все его дела перешли к Стену, так что он просто задыхался от работы. Это же понятно.
Валландер насторожился:
— Вы говорите об автокатастрофе?
— Разумеется! О чем же еще?
— Но вы сказали «убийство»!
— Человек умирает, или его убивают. Умирают в своей постели, от болезни или чего-то еще, что принято называть естественными причинами. Но если человек погибает в автокатастрофе… Сознайтесь, это же не естественная смерть? Значит, он был убит.
Валландер медленно наклонил голову, соглашаясь с ее объяснением. Но все равно ему показалось, что она имела в виду что-то другое, что она невольно проговорилась, напомнив ему о подозрениях Стена Торстенссона, заставивших того приехать в Скаген.
Вдруг ему пришла в голову мысль:
— А можете вы припомнить, что делал Стен на прошлой неделе? Во вторник и среду, двадцать четвертого и двадцать пятого октября?
— Он был в отъезде.
Она ответила сразу, не задумываясь.
Значит, он не делал секрета из своей поездки.
— Сказал, что ему нужно прийти в себя после смерти отца. Я, естественно, отменила все встречи на эти два дня.
И вдруг, совершенно неожиданно, она разрыдалась. Валландер совершенно растерялся. Он сменил позу — стул под ним заскрипел.
Она резко поднялась с дивана и вышла в кухню. Он прислушался — оттуда доносились всхлипывания. Потом она вернулась.
— Тяжело, — сказала она, — все это бесконечно тяжело.
— Я понимаю, — сказал Валландер.
— Он прислал мне открытку, — слабо улыбнулась она.
Валландер испугался, что фру Дюнер снова начнет плакать, но она держалась на удивление спокойно.
— Хотите посмотреть?
— Да, разумеется, — кивнул он.
Она поднялась, подошла к книжной полке и достала из фарфорового блюда открытку.
— Должно быть, красивая страна — Финляндия, — сказала она. — Никогда там не была.
Валландер уставился на открытку, на которой был изображен морской пейзаж в лучах заходящего солнца.
— Да, — медленно сказал он. — Я много раз бывал в Финляндии. Вы совершенно правы — очень красивая страна.
— Извините меня за слабость, — сказала она. — Открытка пришла в тот самый день, когда его убили.
Он рассеянно кивнул.
Он понимал, что ему надо еще очень о многом спросить Берту Дюнер, но пока он даже и не знает, о чем именно. Но время еще не пришло. Значит, Стен сказал своей секретарше, что уезжает в Финляндию. И загадочная открытка тоже, несомненно, отправлена из Финляндии. Кто же ее послал, если Стен Торстенссон в это время был на Юланде?
— Я должен в интересах следствия позаимствовать эту открытку на несколько дней, — сказал он. — Лично даю гарантию, что мы ее возвратим.
— Конечно, — сказала она. — Я понимаю.
— И последний вопрос. Скажите, в последнее время вы не замечали ничего необычного?
— Что вы имеете в виду?
— Я имею в виду… не было ли каких-либо странностей в его поведении?
— Он был потрясен гибелью отца.
— И ничего больше?
Он сам почувствовал, насколько дико звучит его вопрос. Но делать было нечего — только ждать ее ответа.
— Нет, пожалуй, — сказала она. — Он был таким же, как всегда.
Валландер поднялся с плетеного кресла.
— Мы наверняка говорим не в последний раз, — сказал он.
— Кто мог такое сделать? — спросила она, не вставая с дивана. — Прийти, убить человека и уйти, как будто ничего не случилось…
— Это мы и должны узнать… Скажите, были ли у него враги?
— Враги? Какие враги?
Валландер помедлил и задал еще один вопрос:
— У вас есть своя версия того, что случилось?
Она наконец встала с дивана:
— Когда-то можно было попытаться понять даже то, что казалось непонятным. Но те времена в нашей стране прошли.
Валландер с трудом натянул отяжелевшую от дождя куртку, вышел на улицу и остановился. Он вспомнил заклинание, которое он часто про себя повторял — еще с тех пор, когда он был молодым, только что вылупившимся полицейским.
«Время жить и время умирать».
Прощальная реплика Берты Дюнер… она хотела сказать что-то важное о Швеции. Надо будет к этому вернуться. Но не сейчас, сейчас есть другие дела.
«Я должен понять, как рассуждал убитый, — подумал он. — Открытка, отправленная из Финляндии… как раз в тот самый день, когда Стен и не кто иной, как Стен, сидел с ним рядом в кафе Музея искусств в Скагене. Значит, он говорил неправду. Во всяком случае, не всю правду. Человек всегда знает сам, когда он врет. Нельзя врать, не подозревая об этом. Тогда это не ложь».
Он сел в машину и задумался, пытаясь наметить план действий. Если бы его спросили, что хочет он лично, он ответил бы — поехать домой, задернуть шторы в спальне и лечь спать. Но как полицейский он не имел на это права.
Он посмотрел на часы — без четверти два. Самое позднее в четыре он должен вернуться в полицию на вечернюю оперативку. Наконец он принял решение, завел мотор, свернул на Хамнгатан и сразу налево, чтобы вновь попасть на Эстерледен. По шоссе на Мальмё он добрался до поворота на Бьерешо. Дождь прекратился, то и дело налетали порывы ветра. Проехав несколько километров, он свернул с главной дороги и остановился у забора с ржавой вывеской: «Автомобильная свалка Никлассона». Ворота были открыты. По обе стороны штабелями громоздились изуродованные машины. Валландер был здесь не в первый раз — Никлассон в истадской полиции был почти легендарной фигурой. На него много раз падало подозрение по делам о скупке краденого, но он ни разу не был осужден, несмотря на очевидные на первый взгляд улики. Каждый раз находилась невидимая игла, протыкавшая красивый воздушный шарик неопровержимых доказательств, и Никлассон возвращался в два сваренных между собой автофургона, служивших ему и жильем, и конторой.
Валландер заглушил мотор и вышел из машины, провожаемый подозрительным взглядом грязного кота, сидевшего на ржавом капоте древнего «пежо». В ту же секунду он увидел Никлассона с покрышкой в руках. На нем были темный комбинезон и видавшая виды шляпа, надвинутая на глаза. Валландер постарался припомнить, видел ли он когда-нибудь Никлассона одетого по-другому, — и не сумел.
— Курт Валландер, — сказал Никлассон, улыбаясь. — Не вчера это было, не вчера… Что, арестовывать меня приехал?
— А что, следовало бы? — вопросом на вопрос ответил Валландер.
Никлассон захохотал:
— Тебе видней.
— Хочу взглянуть на одну тачку. Темно-синий «опель», принадлежавший адвокату Густаву Торстенссону.
— А, этот… — сказал Никлассон. — Пошли, он вон там. А что на него глядеть?
— А то, что человек, сидевший в этом «опеле», разбился насмерть.
— Народ ездит как безумный, — сказал Никлассон. — Удивляюсь, почему так редко разбивается… Вот он, твой «опель». Я еще к нему не приступал. Его вообще никто не трогал, как привезли.
Валландер кивнул:
— Спасибо. Дальше я сам справлюсь.
— Ясное дело, справишься… А знаешь, я всю жизнь думаю, каково это — убить человека? — неожиданно спросил он.
— Ничего хорошего… а ты как думал?
Никлассон пожал плечами.
— Да я ничего и не думал. Просто интересно.
Дождавшись, когда Никлассон уйдет, Валландер медленно обошел машину. Потом еще раз. Странно — наружных повреждений было очень мало, хотя машина ударилась о каменное ограждение и потом перевернулась не меньше двух раз. Он присел на корточки, заглянул в кабину — и сразу увидел ключи на полу у педали газа. Помучившись, открыл дверь, достал связку, сунул ключ в замок зажигания и повернул.
Стен Торстенссон был совершенно прав — ни ключ, ни замок повреждены не были. Он задумчиво обошел машину еще раз. Потом забрался на водительское место и попытался представить, каким образом Густав Торстенссон получил удар в затылок. Пятна крови были почти везде, но обо что именно ударился Торстенссон, ему так и не удалось определить.
Он опять вылез из машины со связкой ключей в руке и, сам не зная зачем, открыл багажник. Там лежали несколько старых газет и сломанный венский стул. Валландер тут же вспомнил ножку стула в поле. Вытащил одну из газет и посмотрел дату — газеты и в самом деле были старыми, полугодичной давности. Он захлопнул багажник.
Ему надо было обдумать увиденное.
Он прекрасно помнил, что было написано в рапорте Мартинссона. Мартинссон добросовестно отметил, что все двери, кроме водительской, были заперты на замок. Багажник тоже.
Он стоял неподвижно.
Сломанный стул в багажнике. А одна из ножек — там, в глине. Мертвый водитель за рулем.
Он почувствовал раздражение — небрежный осмотр места происшествия, напрашивающиеся выводы. Потом немного остыл — Стен Торстенссон тоже не заметил ножку стула, не среагировал на запертый багажник.
Он медленно вернулся к машине.
Значит, Стен был прав. Его отец не погиб в автокатастрофе. Он пока еще не мог сказать, что именно… но что-то произошло тогда в тумане, на этом пустынном участке дороги. Там был как минимум еще один человек. Кто?
Никлассон вылез из своей будки:
— Хочешь кофе?
Валландер покачал головой.
— Не прикасайся к машине, — предупредил он. — Мы будем ей заниматься.
— Будь осторожен, — сказал Никлассон.
Валландер удивленно поднял брови:
— Что ты имеешь в виду?
— Как его звали? Ну, сына… Стен Торстенссон? Он тоже приезжал, смотрел на машину, а теперь и он мертв. Вот и все.
Никлассон пожал плечами.
— Вот и все, — повторил он. — Ничего другого.
Валландеру вдруг пришла в голову мысль:
— А кто еще приезжал? Кто еще осматривал машину?
— Никто.
Валландер поехал в Истад. Он порядком устал и ему никак не удавалось сообразить, как же истолковать то, что он обнаружил.
Но теперь он не сомневался. Стен Торстенссон был прав — за аварией скрывалось что-то иное.
В семь минут пятого Бьорк закрыл дверь в комнату для совещаний. Валландер сразу почувствовал, что настроение у собравшихся кислое. По-видимому, никому не удалось найти что-то серьезное, что могло бы повлиять на ход следствия. Такие моменты в полицейских фильмах отсутствуют начисто, мелькнула почему-то мысль. И все же он знал, что именно в эти минуты тяжелого, даже враждебного молчания работа не останавливается. Надо просто признать, что мы ничего пока не знаем и обязаны двигаться дальше.
И он вдруг принял решение — вспоминая эти минуты, он не мог сказать, почему; возможно, просто из тщеславного желания оправдать свое возвращение, доказать, что он по-прежнему полицейский, а не развалина, не изработавшийся и опустившийся старик, у которого не хватило достоинства молча уйти в тень.
Бьорк посмотрел на него, словно подбадривая. Валландер еле заметно покачал головой — еще рано.
— Ну так что у нас? — спросил Бьорк.
— Я обошел весь дом, — сказал Сведберг. — Весь дом, все подъезды, все квартиры. Никто ничего необычного не слышал, никто ничего не видел. Странно, но никто даже не звонил… Обычно звонят. Все словно вымерли.
Сведберг замолчал. Бьорк повернулся к Мартинссону.
— Я был в его квартире на Регементсгатан. Мне кажется, я никогда в жизни не чувствовал себя таким идиотом: понятия не имел, что ищу. Единственное, что могу сказать — у Стена Торстенссона был вкус к хорошему коньяку. У него также коллекция старинных книг, по виду очень дорогих. Звонил в лабораторию в Линчёпинг насчет пуль, но они просят подождать до завтра.
Бьорк вздохнул и посмотрел на Анн Бритт Хёглунд.
— Я попыталась воссоздать картину его личной жизни. Семья, друзья… Здесь тоже ничего примечательного. Знакомых… я имею в виду тех, с кем он общался, было не так уж много… похоже, работа отнимала у него все время. Раньше много ходил под парусом, но в последние годы перестал, не совсем ясно, почему. Родственников мало — тетки, несколько двоюродных братьев и сестер. Он, в общем, был убежденный холостяк и одиночка, сомнений нет.
Валландер незаметно наблюдал за ней. Ее основательность и добросовестность, как ему показалось, граничат с полным отсутствием фантазии… впрочем, выводы делать рано. Он ее совсем не знает, все говорят, что из нее должен выйти хороший полицейский.
«Настают новые времена, — подумал он. — Может быть, она и есть тот самый полицейский нового типа…»
— Итак, стоим на месте, — неуклюже подытожил Бьорк. — Знаем, что Стена Торстенссона застрелили, знаем, где и когда, но не знаем, кто и почему. К сожалению, должен заметить, что следствие обещает быть очень трудным. И долгим.
Никто не возражал: За окном снова пошел дождь.
Пора.
— Что касается того, что случилось со Стеном Торстенссоном, мне нечего добавить, — сказал он. — Что мы знаем, то знаем, ни больше ни меньше. А вот что касается его отца…
Он почувствовал, как все насторожились.
— Густав Торстенссон не погиб в аварии. Его убили, как и его сына, и эти убийства связаны между собой. Во всяком случае, исходить надо из этого, все остальные версии маловероятны.
Он обвел взглядом собравшихся. Никто не шевельнулся, все молча уставились на него.
Вдруг он почувствовал, что острова в Карибском море и бесконечные пляжи Скагена словно бы перестали существовать. Только сейчас ему стало понятно, что он взломал свою раковину и вернулся к той жизни, с которой он, как ему казалось, попрощался навсегда.
— Собственно, это все, — закончил он. — А то, что Густава Торстенссона убили, я могу доказать.
Никто не проронил ни слова. Наконец, молчание прервал Мартинссон:
— Кто?
— Не знаю. Кто-то. Причем этот «кто-то» совершил очень странную ошибку.
Валландер встал.
Через десять минут они уже ехали в трех машинах к пустынному участку дороги около Брёсарпских холмов.
Когда они добрались до места, уже смеркалось.
4
В сумерках 1 ноября крестьянин Улоф Йонссон стал свидетелем необычного зрелища. Он вышел в поле прикинуть, как распределить весенние посевы, и вдруг увидел по другую сторону дороги нескольких человек, стоящих на глинистой земле полукругом, словно у могилы. Он поднес к глазам бинокль, который всегда носил с собой — случалось, что косули прятались на опушках небольших рощ, окружавших его земли, — и попытался рассмотреть странную группу получше. Один из них показался ему знакомым, хотя он и не мог вспомнить, где его видел. Йонссон вдруг сообразил, что они стоят на том самом месте, где несколько недель назад разбился старик. Он быстро опустил бинокль, словно испугался, что его присутствие будет обнаружено. «Должно быть, родственники покойного, — подумал он. — Пришли почтить память». Он покачал головой и ушел, не оборачиваясь.
Когда они уже подъезжали к месту происшествия, Валландер вдруг засомневался — не показалось ли ему все это. Может быть, это была вовсе не ножка стула, а просто палка? Он спустился один, остальные стояли на дороге и ждали. Он слышал их голоса, но не мог разобрать, о чем они говорят.
«О чем они могут говорить? О том, что у меня галлюцинации? Что я непригоден к службе?»
И в этот момент он ее увидел. Она торчала из глины прямо перед ним. Он мгновенно понял, что не ошибся, повернулся и знаком подозвал сотрудников. Они некоторое время стояли молча, уставившись на грязную ножку от стула.
— Может быть, ты и прав, — сказал Мартинссон с сомнением. — Я помню этот сломанный стул в багажнике. Ножка вполне может быть от него.
— Все равно, это очень странно, — сказал Бьорк. — Я хочу, чтобы ты повторил свою версию, Курт.
— Все очень просто, — сказал Валландер. — Я прочитал рапорт Мартинссона. Там было написано, что багажник заперт. Вряд ли он открылся при аварии, а потом сам собой захлопнулся. В таком случае были бы следы удара на задней части кузова. Но таких следов нет.
— А ты что, ездил смотреть машину? — удивленно спросил Мартинссон.
— Должен же я как-то вас догнать, — ответил Валландер и заметил, что он чуть ли не просит прощения за то, что поехал к Никлассону — словно этим он выразил недоверие Мартинссону, подверг сомнению его способность грамотно провести даже такое простое расследование, как дело об аварии. Впрочем, так оно и было, но сейчас это уже не важно.
— Думаю, картина ясна — пожилой человек за рулем, один, машина переворачивается несколько раз… и что дальше? Он выходит из кабины, открывает багажник, отламывает ножку от стула и бросает ее на землю. После чего запирает багажник, возвращается на водительское место, пристегивает ремень безопасности и внезапно умирает от травмы головы, полученной в момент аварии.
Никто не сказал ни слова. Валландеру было хорошо знакомо это состояние: покрывало падает, и взгляду открывается то, что никто не ожидал увидеть.
Сведберг достал из кармана плаща пластиковый пакет и осторожно положил в него отломанную ножку.
— Я нашел ее метрах в пяти отсюда, — сказал Валландер, указывая пальцем. — Поднял и отбросил.
— Довольно странное обращение с вещественными доказательствами, — заметил Бьорк.
— Я в тот момент и представить себе не мог, что эта ножка имеет какое-то отношение к смерти Густава Торстенссона, — стал оправдываться Валландер. — Я и сейчас не знаю, что она, эта ножка, сама по себе доказывает.
— Если я правильно понял ход твоих мыслей, — сказал Бьорк, не обращая внимания на оправдания Валландера, — в момент гибели Густава Торстенссона здесь был кто-то еще. Но это вовсе не значит, что его убили. Может быть, кто-то увидел стоящую в поле машину и решил поживиться — а вдруг что-то есть ценное в багажнике? В том, что этот некто не связался с нами и выбросил ножку, тоже ничего удивительного нет. Мародеры не жаждут публичности.
— Это, конечно, верно, — согласился Валландер.
— Но ты же сказал, что берешься доказать, что старый Торстенссон был убит?
— Ну, может быть, я погорячился. Я просто имел в виду, что все не так просто, как казалось.
Они пошли к дороге.
— Машину надо осмотреть еще раз, — сказал Мартинссон. — Криминалисты наверняка удивятся, когда получат грязную ножку от венского стула. Ничем помочь не можем — пусть удивляются.
Бьорку явно хотелось закончить эту импровизированную оперативку побыстрее. Снова пошел дождь, то и дело налетали сильные порывы ветра.
— Завтра решим, что делать дальше, — сказал он. — Придется проверить все возможные версии… к сожалению, их не так много. Вряд ли сегодня мы к чему-либо придем.
Они разошлись по машинам. Анн Бритт Хёглунд остановилась в нерешительности.
— Могу я поехать с тобой? — спросила она. — У Мартинссона везде детские стульчики, а у Бьорка машина набита рыболовными принадлежностями.
Валландер кивнул. Они уехали последними и долго молчали. Валландеру было странно, что кто-то сидит с ним рядом — он отвык. Ему пришло в голову, что он ни с кем не разговаривал по душам с того самого летнего дня два года назад. Разве что с дочерью.
Наконец она прервала молчание:
— Мне кажется, ты прав. Наверняка есть связь между гибелью сына и этой аварией.
— Во всяком случае, это надо проверить.
Слева появилось море. Волны с пеной разбивались о берег.
— Почему люди идут в полицию? — спросил он.
— За других не скажу. А про себя знаю. Еще в школе полиции говорили, что нет двух людей, мечтающих об одном и том же.
— А разве полицейские мечтают о чем-то?
— Все мечтают. Даже полицейские. А у тебя разве нет мечты?
Валландер не знал, что на это ответить. Она, конечно, права — мечтают все. «А я? О чем мечтаю я? — подумал он. — То, о чем мечтаешь в юности, в конце концов бледнеет и испаряется или превращается в некую путеводную звезду, за которой потом следуешь. Что осталось от того, о чем я когда-то мечтал?»
— Я стала полицейским, потому что не хотела идти в священники, — вдруг сказала Анн Бритт. — Я долго верила в Бога. Мои родители принадлежали к евангелистской церкви. Но в один прекрасный день я проснулась и обнаружила, что вера моя исчезла. Долго не знала, что теперь делать. Но потом кое-что произошло, и я сразу решила пойти в полицию.
Валландер скосил на нее глаза.
— Расскажи, — попросил он. — Мне очень важно знать, почему люди до сих пор стремятся в полицию.
— В другой раз, — сказала она уклончиво. — Не сейчас.
Они уже подъезжали к Истаду. Анн Бритт жила на западной окраине города, в одном из только что построенных светлых кирпичных особняков с видом на море.
— Я даже не знаю, есть ли у тебя семья, — сказал Валландер, когда они свернули на узкую, еще не до конца благоустроенную улочку.
— У меня двое детей. Муж монтажник. Он устанавливает и ремонтирует насосы по всему миру, все время в командировках. Но на дом он заработал.
— Наверное, интересная работа.
— Я тебя как-нибудь приглашу, когда он будет дома. Сам и спросишь.
Он остановил машину у ее дома.
— По-моему, все рады, что ты вернулся, — сказала она на прощанье.
Валландеру показалось, что это вовсе не так, что она просто старается его подбодрить, но все же пробормотал что-то вроде благодарности.
Он поехал домой на Мариагатан, бросил мокрую куртку на стул и, даже не сняв ботинок, плюхнулся на постель. Ему снилось, что он бродит по песчаным дюнам Юланда.
Через час он проснулся и не сразу сообразил, где находится. Потом снял ботинки, вышел в кухню и сварил кофе. За окном на ветру качался уличный фонарь.
«Скоро зима, — подумал он. — Снег, завалы, метели… И я снова в полиции. Жизнь кидает меня из стороны в сторону… Есть ли у меня вообще какая-то власть над собственной судьбой?»
Он долго сидел, уставившись на чашку с кофе. Когда кофе окончательно остыл, он стал рыться в кухонном ящике в поисках ручки и блокнота.
«Я должен взять себя в руки. Я снова в полиции, мне платят за то, чтобы я думал и анализировал, чтобы находил и ловил преступников, а вовсе не за то, чтобы я сидел и оплакивал свою личную жизнь».
…Когда он отложил ручку и потянулся, было уже за полночь. Он снова склонился над столом и прочитал написанное. У ног его лежала куча скомканных бумажек.
Не видно системы. Ясной связи между автокатастрофой и убийством Стена Торстенссона пока найти не удается. К тому же вовсе не обязательно, что смерть Стена — прямое следствие гибели отца. Может быть, все наоборот.
Он вспомнил слова Рюдберга, сказанные тем незадолго до смерти. Они тогда занимались следствием по делу о ряде поджогов с целью убийства. «Причина может возникнуть после того, как следствие уже в разгаре, — сказал Рюдберг. — Полицейский всегда должен уметь прокручивать события в обратную сторону».
Валландер встал, пошел в гостиную и лег на диван. Туманное октябрьское утро. Пожилой человек в машине на поле. Он мертв. Он возвращается от одного из своих клиентов и попадает в аварию. Но сын немедленно начинает сомневаться, что это была обычная авария, — во-первых, отец никогда не ездил быстро в тумане, а во-вторых, в последнее время было видно, что его что-то гнетет, хотя он и старался этого не показывать.
Он резко поднялся и сел. Интуиция подсказывала ему, что решение где-то рядом. Что какая-то система все же есть. Вернее, антисистема, подделка, скрывающая истинный ход событий.
Когда они уже подъезжали к месту происшествия, Валландер вдруг засомневался — не показалось ли ему все это. Может быть, это была вовсе не ножка стула, а просто палка? Он спустился один, остальные стояли на дороге и ждали. Он слышал их голоса, но не мог разобрать, о чем они говорят.
«О чем они могут говорить? О том, что у меня галлюцинации? Что я непригоден к службе?»
И в этот момент он ее увидел. Она торчала из глины прямо перед ним. Он мгновенно понял, что не ошибся, повернулся и знаком подозвал сотрудников. Они некоторое время стояли молча, уставившись на грязную ножку от стула.
— Может быть, ты и прав, — сказал Мартинссон с сомнением. — Я помню этот сломанный стул в багажнике. Ножка вполне может быть от него.
— Все равно, это очень странно, — сказал Бьорк. — Я хочу, чтобы ты повторил свою версию, Курт.
— Все очень просто, — сказал Валландер. — Я прочитал рапорт Мартинссона. Там было написано, что багажник заперт. Вряд ли он открылся при аварии, а потом сам собой захлопнулся. В таком случае были бы следы удара на задней части кузова. Но таких следов нет.
— А ты что, ездил смотреть машину? — удивленно спросил Мартинссон.
— Должен же я как-то вас догнать, — ответил Валландер и заметил, что он чуть ли не просит прощения за то, что поехал к Никлассону — словно этим он выразил недоверие Мартинссону, подверг сомнению его способность грамотно провести даже такое простое расследование, как дело об аварии. Впрочем, так оно и было, но сейчас это уже не важно.
— Думаю, картина ясна — пожилой человек за рулем, один, машина переворачивается несколько раз… и что дальше? Он выходит из кабины, открывает багажник, отламывает ножку от стула и бросает ее на землю. После чего запирает багажник, возвращается на водительское место, пристегивает ремень безопасности и внезапно умирает от травмы головы, полученной в момент аварии.
Никто не сказал ни слова. Валландеру было хорошо знакомо это состояние: покрывало падает, и взгляду открывается то, что никто не ожидал увидеть.
Сведберг достал из кармана плаща пластиковый пакет и осторожно положил в него отломанную ножку.
— Я нашел ее метрах в пяти отсюда, — сказал Валландер, указывая пальцем. — Поднял и отбросил.
— Довольно странное обращение с вещественными доказательствами, — заметил Бьорк.
— Я в тот момент и представить себе не мог, что эта ножка имеет какое-то отношение к смерти Густава Торстенссона, — стал оправдываться Валландер. — Я и сейчас не знаю, что она, эта ножка, сама по себе доказывает.
— Если я правильно понял ход твоих мыслей, — сказал Бьорк, не обращая внимания на оправдания Валландера, — в момент гибели Густава Торстенссона здесь был кто-то еще. Но это вовсе не значит, что его убили. Может быть, кто-то увидел стоящую в поле машину и решил поживиться — а вдруг что-то есть ценное в багажнике? В том, что этот некто не связался с нами и выбросил ножку, тоже ничего удивительного нет. Мародеры не жаждут публичности.
— Это, конечно, верно, — согласился Валландер.
— Но ты же сказал, что берешься доказать, что старый Торстенссон был убит?
— Ну, может быть, я погорячился. Я просто имел в виду, что все не так просто, как казалось.
Они пошли к дороге.
— Машину надо осмотреть еще раз, — сказал Мартинссон. — Криминалисты наверняка удивятся, когда получат грязную ножку от венского стула. Ничем помочь не можем — пусть удивляются.
Бьорку явно хотелось закончить эту импровизированную оперативку побыстрее. Снова пошел дождь, то и дело налетали сильные порывы ветра.
— Завтра решим, что делать дальше, — сказал он. — Придется проверить все возможные версии… к сожалению, их не так много. Вряд ли сегодня мы к чему-либо придем.
Они разошлись по машинам. Анн Бритт Хёглунд остановилась в нерешительности.
— Могу я поехать с тобой? — спросила она. — У Мартинссона везде детские стульчики, а у Бьорка машина набита рыболовными принадлежностями.
Валландер кивнул. Они уехали последними и долго молчали. Валландеру было странно, что кто-то сидит с ним рядом — он отвык. Ему пришло в голову, что он ни с кем не разговаривал по душам с того самого летнего дня два года назад. Разве что с дочерью.
Наконец она прервала молчание:
— Мне кажется, ты прав. Наверняка есть связь между гибелью сына и этой аварией.
— Во всяком случае, это надо проверить.
Слева появилось море. Волны с пеной разбивались о берег.
— Почему люди идут в полицию? — спросил он.
— За других не скажу. А про себя знаю. Еще в школе полиции говорили, что нет двух людей, мечтающих об одном и том же.
— А разве полицейские мечтают о чем-то?
— Все мечтают. Даже полицейские. А у тебя разве нет мечты?
Валландер не знал, что на это ответить. Она, конечно, права — мечтают все. «А я? О чем мечтаю я? — подумал он. — То, о чем мечтаешь в юности, в конце концов бледнеет и испаряется или превращается в некую путеводную звезду, за которой потом следуешь. Что осталось от того, о чем я когда-то мечтал?»
— Я стала полицейским, потому что не хотела идти в священники, — вдруг сказала Анн Бритт. — Я долго верила в Бога. Мои родители принадлежали к евангелистской церкви. Но в один прекрасный день я проснулась и обнаружила, что вера моя исчезла. Долго не знала, что теперь делать. Но потом кое-что произошло, и я сразу решила пойти в полицию.
Валландер скосил на нее глаза.
— Расскажи, — попросил он. — Мне очень важно знать, почему люди до сих пор стремятся в полицию.
— В другой раз, — сказала она уклончиво. — Не сейчас.
Они уже подъезжали к Истаду. Анн Бритт жила на западной окраине города, в одном из только что построенных светлых кирпичных особняков с видом на море.
— Я даже не знаю, есть ли у тебя семья, — сказал Валландер, когда они свернули на узкую, еще не до конца благоустроенную улочку.
— У меня двое детей. Муж монтажник. Он устанавливает и ремонтирует насосы по всему миру, все время в командировках. Но на дом он заработал.
— Наверное, интересная работа.
— Я тебя как-нибудь приглашу, когда он будет дома. Сам и спросишь.
Он остановил машину у ее дома.
— По-моему, все рады, что ты вернулся, — сказала она на прощанье.
Валландеру показалось, что это вовсе не так, что она просто старается его подбодрить, но все же пробормотал что-то вроде благодарности.
Он поехал домой на Мариагатан, бросил мокрую куртку на стул и, даже не сняв ботинок, плюхнулся на постель. Ему снилось, что он бродит по песчаным дюнам Юланда.
Через час он проснулся и не сразу сообразил, где находится. Потом снял ботинки, вышел в кухню и сварил кофе. За окном на ветру качался уличный фонарь.
«Скоро зима, — подумал он. — Снег, завалы, метели… И я снова в полиции. Жизнь кидает меня из стороны в сторону… Есть ли у меня вообще какая-то власть над собственной судьбой?»
Он долго сидел, уставившись на чашку с кофе. Когда кофе окончательно остыл, он стал рыться в кухонном ящике в поисках ручки и блокнота.
«Я должен взять себя в руки. Я снова в полиции, мне платят за то, чтобы я думал и анализировал, чтобы находил и ловил преступников, а вовсе не за то, чтобы я сидел и оплакивал свою личную жизнь».
…Когда он отложил ручку и потянулся, было уже за полночь. Он снова склонился над столом и прочитал написанное. У ног его лежала куча скомканных бумажек.
Не видно системы. Ясной связи между автокатастрофой и убийством Стена Торстенссона пока найти не удается. К тому же вовсе не обязательно, что смерть Стена — прямое следствие гибели отца. Может быть, все наоборот.
Он вспомнил слова Рюдберга, сказанные тем незадолго до смерти. Они тогда занимались следствием по делу о ряде поджогов с целью убийства. «Причина может возникнуть после того, как следствие уже в разгаре, — сказал Рюдберг. — Полицейский всегда должен уметь прокручивать события в обратную сторону».
Валландер встал, пошел в гостиную и лег на диван. Туманное октябрьское утро. Пожилой человек в машине на поле. Он мертв. Он возвращается от одного из своих клиентов и попадает в аварию. Но сын немедленно начинает сомневаться, что это была обычная авария, — во-первых, отец никогда не ездил быстро в тумане, а во-вторых, в последнее время было видно, что его что-то гнетет, хотя он и старался этого не показывать.
Он резко поднялся и сел. Интуиция подсказывала ему, что решение где-то рядом. Что какая-то система все же есть. Вернее, антисистема, подделка, скрывающая истинный ход событий.