Манова Елизавета. Дорога в Сообитание

   - Я не знаю, что связало тебя с отцом - это умерло вместе с ним. Мне и спутникам моим ты ничем не обязан.
   - Я больше тебе не нужен?
   - Очень нужен, - сказала она честно, - но мы опасные спутники, Ортан. Ведь мы суеверны, ты понимаешь?
   - Разве ты суеверна, леди Элура?
   - Меньше других, - сказала она, - но это неважно. Все мы связаны целью и судьбой. Мы - последнее, что осталось от целого мира. Последний отросток на засохшем дереве Экипажа. Я из рода Штурманов, Ортан, - сказала она с усмешкой. - Мы не верили в Предназначение и священную кровь, но просто в кровь я верю. В то неповторимое, что передается от дедов к внукам, и если оно исчезнет, его уже не возродить. А мы ведь были довольно удачным народом! Смелым, стойким и любопытным. Мир, конечно, без нас не погибнет - но станет бедней.
   Почему-то он взглянул на нее с сожалением. Поглядел и отвел глаза. И сказал совсем не то, что хотел сказать:
   - Ты очень похожа на Родрика, леди Элура.
   Здесь дикий край, люди здесь никогда не жили - люди селятся вдоль рек в долинах главных хребтов. И все равно, как скудны и глухи эти места в сравнении с настоящим Миром! Жизнь прячется, таится, молчит, я чувствую живых, но они немы. Здесь мало радости - лишь голод и страх.
   Чтобы понять Сообитание, надо вернуться в Хаос. Увидеть эту жалкую, разрозненную жизнь, не слитую в радости, не хранимую разумом. Увидеть, как люди убивают друг друга. Побыть среди этих людей.
   Я рад, что Сообитание победило людей, иначе весь Мир превратился бы в Хаос - безрадостный, неразумный и одинокий.
   Я рад - но мне тяжело. Я тоже сейчас одинок и неразумен. Куда я веду людей? Я не могу из спасти. Куда бы я их ни привел, их найдут и убьют. Здесь, в Хаосе, им не укрыться.
   Уйти? Но я не могу уйти. Что-то держит меня - может быть, Элура? Если б она пошла со мной, я мог бы попробовать прорваться на Остров... Он покачал головой, потому что это глупая мысль. Сообитание нас не пропустит. Я дважды водил сэра Родрика на Западную гряду, но это был дозволенный путь, Сообитание знало, зачем мы идем, и нас пропускали.
   Нет, подумал он, я этого не могу. Нельзя приводить убийц в страну Живущих. Они не нужны. Они должны исчезнуть.
   Мы сидим у костра. Переход был нелегким, но мы втянулись, даже Илейна держится на ногах. Осунулась, побледнела - но ни слез, ни жалоб. Пусть мне кто-нибудь скажет, что кровь ничего не значит!
   Слабенькая улыбка на юном лице - и опять шевельнулась боль. Если бы с нами был Эрд! Как бы он петушился, как бы геройствовал перед ней! бедный мой брат, он не успел даже влюбиться...
   - Элура, а почему Опаленные Горы? Там война?
   - Еще нет, надеюсь. Просто там часто бывают пожары. Сухой лес, и всегда он горит.
   - А как же?..
   - Как-нибудь. С нами ведь Черный всадник.
   - А ты его не боишься?
   - Нет, - сказала она, заправляя под сетку Илейны легкую светлую прядь.
   - Элура, а правда, что он жил с ильфами?
   - Правда, леди Илейна, - ответил Ортан. Снова не подошел, а возник, и Илейна прижалась ко мне. Проблеск улыбки на суровом лице, и темное, тягостное ощущение: она так молода. Она так красива.
   - Расскажи об ильфах, - сказала она. - Мы ничего не знаем, потому и боимся.
   - Они маленькие, - ответил он, - мне по пояс. Они не строят домов и не носят одежды, потому что не боятся ни холода, ни жары, и они не делают ничего из того, что делают люди, потому что у них все есть.
   - А им не скучно? - спросила Илейна. - Если ничего не делать, это, наверное, скучно?
   Он улыбнулся. Наконец-то он просто улыбнулся и ответил ей добродушно:
   - У них свои занятия, леди Илейна.
   - Ортан, - спросил сэр Норт - уж он то не возник, а подошел торопливо и громко: - А это правда, что когда люди уходят из Мира, ильфы лишают их ума, а потом убивают?
   - Да, - спокойно ответил Ортан. - Людям нельзя уходить из своего мира.
   - Вон как? И кто же это нам место определил?
   - Вы сами, - ответил Ортан. - Вы не признаете Законов и убиваете не для еды. Если бы вы остались в Сообитании, ему пришлось бы вас уничтожить, чтобы защитить остальных. Сообитание не любит убивать бесполезно. Вам отвели такое место, где вы не могли убивать разумных и где над вами не властен Закон, и тогда вы стали убивать друг друга.
   Он говорил раздумчиво, но спеша, огромный, чужой до дрожи в коленках, и то, что он говорил, было так ужасно, что ей захотелось его убить. Божественные, непостижимо могучие предки - как дикие рунги, которых загнали в корраль? А мы для него только стая опасных зверей, которых нельзя выпускать из-за крепкой ограды...
   - Зачем же ты нам помогаешь, если мы так мерзки? - спросила она, и голос ее был спокоен и сух. (Ну погоди, когда-нибудь я отвечу - когда мы будем вдвоем, чтобы ни драки, ни слез...)
   - Не знаю, - ответил он удивленно. - Я делаю то, что не надо делать. Я любил сэра Родрика, - тихо сказал он, - а ты на него похожа.
   Ну вот, Изиролд позади. Предгорья раздвинулись, открывая долину Тарона. Жемчужина мира, прекраснейшее из мест, которое илирцы сто лет защищали от Экипажа. Сто лет защищали - и не успели обжить.
   Нелегкие были дни, я устала, как никогда. Не сам поход - бывало потяжелее. Когда мы отступали от Обсерваты, мы шли по кручам у самой границы снегов - израненные, раздетые, почти без еды, - но там я была не одна...
   Илейна и Норт мне не помощь, а Ортан меня тяготит. Я не могу его ненавидеть. Он спас моего отца и спасет нас, но как же мне трудно и тягостно, если он рядом! И только Джер, молчаливый, надежный Джер, моя единственная опора...
   - Люди! - сказал с тревогой Ортан. - Близко...
   - Засада?
   - Нет, - он словно прислушался и добавил: - Это не дафены. Они нас не ждали.
   - Нападут?
   - Да. Они боятся. Они хотят убить.
   Она огляделась, примериваясь к месту. Да, не уйти. Рунги устали, а гнать их придется вверх по склону, и солнце будет быть нам прямо в глаза.
   - Джер! - сказала она. - Сэр Норт! К бою! - и сорвала с плеча самострел. Всадники уже выезжали из леса. Двенадцать против троих. Неужели Ортан не будет драться? Но палец уже нажал на спуск, раз и другой, один упал, другой согнулся... усидел, сэр Норт и Джер рванулись с места... эх, зря! Но не вернуть: влетели в кучу, врезались, врубились, связали четверых, а остальные обтекли и мчатся к нам. Один короткий взгляд: Илейна? Ортан? - И все: стрелять, стрелять! Один упал, второй... не успеваю. Жаль.
   И тут случилось. Слишком быстро, чтобы понять. Огромное и черное. Возникло впереди, и вражеский отряд разбился, как река о скалы. Крик рунгов, вопли - и они уже бегут назад: отдельно рунги и отдельно люди. И только тут я понимаю: Ортан. Он все-таки вмешался.
   Короткий непонятный бой. Сэр Норт и Джер уже додрались - враг сбежал, Джер ранен? Нет, смеется. А Ортан хмурится. Мне трудно рядом с ним. Быть может, я боюсь? Не знаю. Наши здесь. Они отлично дрались. Надо улыбнуться.
   Элура улыбнулась и сказала:
   - Неплохо, сэр Норт!
   - Это не дафены, леди Элура, - важно сообщает мне Норт. Мы едем рядом, Ортан опять умчался, когда его нет, я вытерплю даже Норта.
   - Да, - сказала она сквозь зубы, - разбойники, полагаю. Успели проскочить за перевал.
   - Леди Элура, - сказал он, положил руку на узду ее скакуна, и пришлось взглянуть на него.
   - Ты не сердись, но дело так не пойдет. Нам еще что пути, что драк а ладу нет. Скажи по чести: в чем беда? Я тебя, вроде, ничем не обидел, так за что ты меня невзлюбила? Или, может, не во мне дело, а свары родовые? Вроде я слышал, что Штурманы с Пайлами не ладят.
   Он глядел, ожидая ответа, и она угрюмо кивнула. Что я могу ответить? Невзлюбила.
   - Господи, леди Элура! - сказал он со смехом, - какой же я Пайл? Батюшка мой только мне и оставил, что меч да имя. Меч-то пригодился...
   Она недоверчиво усмехнулась, и он сердить тряхнул головой:
   - А что мне от того имени? Пока они были в силе, они нас, голоштанных, за родню не считали. А теперь, как просрали страну, так в меня пальцами тычут: Пайл! Я свою Тиллу держал, пока последний батрак последнюю скотину не увел, сотню добрых бойцов положил, а чего ради? Чтобы всех моих в Регонде побили?
   - Я тоже, - тихо сказала Элура. - Мы держали Обсервату, пока весь народ не ушел в Регонду.
   - Имя ладно, Мрак с ним! Я его от отца получил, отрекаться не стану. А только до тех Пайлов, до Великих, мне дела нет! Неправильно это, леди Элура, чтобы мне и тут за них отдуваться!
   И она улыбнулась.
   - Прости, Норт. Ты прав. Все счеты кончились со смертью Улафа и его сыновей.
   Едем и болтаем, как двое старых солдат, и теперь я сама не пойму, отчего на него злилась.
   - Я еще успел в Регонду - под самый конец. Мы с Каем из Текны зацепились у Грасса. Пять дней держались, все думали: вот-вот подмога явится.
   - Я своих сразу повела к Орринде. Понимаешь, Норт, Капитан в этот раз был прав. Без верхних крепостей мы бы Регонду не удержали.
   - Ага! Отстоял страну до последнего дома! - хотел сказать кое-что покрепче, но глянул за плечо - на Илейну - и прикусил язык. Элура засмеялась тихонько. Такое мучительное облегчение: часть тяжести вдруг свалилась с души, и теперь я сумею снести эту ношу.
   Быстрый понимающий взгляд - и Норт говорит о другом:
   - Я и не понял, что там у вас было. Сперва куча, ну все, думаю, приехали - а вдруг никого.
   - Ортан. Сорвался и всех раскидал, как сугроб перед домом.
   Теперь смеется он. Запрокинул голову и хохочет, как мальчишка:
   - А ты боялась! Что я, дурак, с колдунами драться?
   Радостный белогривый полет Тарона - яростно-синий, яростно-белый, звонкий, гремящий. Праздничная пестрота полосатых скал, сочная зелень далекого леса - и ожидание. Я не знаю, чего я жду. Это идет не извне, а из меня самого: странное, трепетное ожидание. Словно вся прежняя жизнь ничего не значит, словно вся она была только затем, чтобы оно пришло неизведанное, то, что должно случиться...
   Фоил напрягся, застыл в непонятном испуге. Мысль, не ложащаяся в слова. Пестрый бессвязный поток. Спутанные разноцветные тени Трехлунья. Вопли дерущихся этэи, пена, ярость, кровь на белом песке... _Э_т_о_?
   Онои, ты не возьмешь ее в Трехлунье!
   Онои, не веди их в Мир, ты умрешь!
   Онои, я боюсь!..
   Перед рассветом, когда спала вода, мы переправились через Тарон. Серое, уже опустевшее небо, ломоть Офены и узенький серпик Мун; родилась вторая луна, мы в пути уже десять дней, - и привычная, давно притупленная боль: как там Орринда? Живы ли те последние, о ком я могу говорить "свои", или стервятники уже раздирают их трупы?
   Выше и выше по каменистому склону, подковы высекают искры из серых камней. Только мы четверо, и весь мир против нас...
   - Госпожа! - окликает Джер. - Глянь-ка!
   Горсть рыжеватых пятен на лысом склоне. Горные козы? У Джера горят глаза, он чуть не пляшет в седле. Стоит, конечно, седельные сумки пусты...
   - Смотри! - говорю я. - А вдруг здесь не только звери?
   - Людей здесь нет, - ответил Ортан, и я разозлилась: кой Мрак он появляется так бесшумно? И как это он умудрился подкрасться по этим гремящим камням?
   - Вот так ты уверен?
   - Да. Илирцы дерутся с дафенами, а те, что на нас напали, уже ушли за Тингол.
   - Всегда все знаешь?
   - Это не я, - спокойно ответил Ортан, и рунг его вдруг обернулся и поглядел на него. Переглянулись - и опять эта досада: что они сказали друг другу без слов?
   Джер умчался; короткий топот копыт, стук камней, тишина, и теперь мы с Ортаном едем рядом.
   - Странно, что Джер оказался в ваших местах.
   - Отец выкупил его у инжерцев, - сказала Элура сухо. - Он поссорился с вождями и пытался пройти через Инжер к Пределам Мира. Отцу всегда нравились такие люди.
   - Я очень любил сэра Родрика, - мягко ответил Ортан. - Он был один из немногих, которых я понимал. Я плохо понимаю людей, леди Элура. Я слишком рано от них ушел.
   - Почему? - спросила и пожалела: глупый вопрос, все ясно и так.
   - Они хотели меня убить. - Пожал плечами и сказал удивленно: - За что? Я был еще человеком... совсем ничего о себе не знал. Сэр Родрик не дал им меня убить, а потом помог уйти.
   - Ты... ненавидишь людей?
   - Нет. Я их не понимаю. Нельзя ненавидеть то, чего не понимаешь.
   Она невесело засмеялась.
   - Вот этим ты и отличаешься от людей. Мы ненавидим именно то, чего не умеем понять.
   И черный рунг вдруг испуганно поглядел на нее.
   Ортан тревожится. Он стал тревожиться сразу после полудня. Подгоняет нас, а сам отстает, исчезает, появляется - и молчит. И для ночлега он выбрал странное место: уступ среди осыпей, без топлива и без воды.
   Фоил увел наших рунгов пастись - он лихо командует ими, и даже мой драчливый Балир послушен ему во всем.
   День был тяжелый, уснули быстро. Джер хотел сторожить, но Ортан что-то сказал, и он улегся без возражений.
   Мне не нравится, что все идет помимо меня. Мне не нравится, что я не знаю, в чем дело.
   - В чем дело, Ортан? - спросила она. - Погоня?
   - Здесь нет людей, - говорит он уверено. - Я не знаю, что это. Опасность, - говорит он. - Страх.
   Он словно борется со словами, и сладкое горькое воспоминание: я читаю Эрду Священные тексты, переводя их с Древнего на новый язык, и тоже мучаюсь со словами, потому что для очень многих понятий в нашем языке нет готовых слов.
   - Ты думаешь на другом языке?
   - Да. Язык людей... тесный. В нем самых важных слов.
   А какие слова самые важные? думаю я. Наверное, те же: жизнь, смерть, надежда.
   - Ортан, что такое Сообитание?
   - Со-обитание, - отвечает он. - Мир живых. Это плохое слово, оно не вмещает смысл. Надо знать истинный язык, чтобы понять.
   Истинный? думаю я. Как они высокомерны!
   - Ну, хорошо, - говорю я. - А что означает "мир живых"?
   - Мир, который принадлежит живым. Все, что думают, чувствуют или растут, должны жить так, как им хорошо.
   Слушаю этот детский лепет, и даже не гнев - тоска. Неужели он просто глуп? Или он говорит о чем-то таком, что я не могу понять?
   - Сообитание, - говорить он. - Мы все равны в том, что живые. Я и травинка - у нас только одна жизнь, но я войду в Общее и останусь, а травинка, этэи - вы говорите "рунги", серый лур - они не войдут, и поэтому я должен их защищать. Понимаешь, их жизнь важнее моей - она кончится. Им надо прожить ее так, как живут единственный раз...
   - А разве ты не умрешь?
   - Я просто больше не буду Живущим, но Общая Память меня сохранит.
   О Небо! Прочь, прочь от этой жути!
   - А закон? Ты говорил о законе.
   - Законов много, - говорит он, - но главных два: то, что для всех. В Сообитании можно убивать только тем, кто питается мясом - ради еды. В Сообитании нельзя ничего менять - только если это делает само Сообитание чтобы себя сохранить.
   - Ортан, я совсем ничего не понимаю!
   - А разве ты хочешь понять, леди Элура?
   Он прав, я не хочу понимать. Только страх и гнев. Я не хочу, чтобы меня равняли с травой. Я не хочу соблюдать дурацких законов.
   Я не вижу его лица - только чуть светящееся пятно и на нем огромные черные тени глазниц. Я не хочу говорить того, что должна сказать.
   - Ортан, - говорю я с трудом, - ты - единственный, кого спасли ильфы?
   - Нет, нас много.
   - И вы... вы живете все вместе?
   - Да, - говорить он. - Кроме меня.
   - А они... где они живут?
   - На острове. Там ослаблен Закон. Сообитание присматривает за ними, но дает им жить так, как им хорошо.
   - Ортан, а если бы мы попали на этот остров?
   - Это невозможно. Сообитание вас не пропустит.
   - Ортан, - говорю я, - в этом Мире нет для нас места. Все равно нас убьют - не сейчас, так через год. Неужели мы так опасны для целого мира четверо одиноких, бездомных людей?
   Он молчит, ему трудно сказать "нет", и мне чудится в этом проблеск надежды.
   - Смерть так смерть, - говорю я, - ладно! Что будет - то будет. Но мы ведь тоже живые, Ортан! Нам тоже надо прожить свою жизнь - единственную, ведь у нас другой не будет. Ортан! - говорю я. - Ради себя я бы не стала просить. Моя жизнь что-то значит лишь для меня. Но ради них... Ортан! Помоги их спасти!
   Он молчит. Долго молчит и нехотя отвечает:
   - Мы не дойдем. Сообитание вас убьет.
   - А тебя?
   - Не знаю. Может быть, тоже. Хорошо, - говорит он, - я попытаюсь. Но мы не дойдем.
   Я не вижу его лица, но чувствую взгляд, этот странный, тревожащий взгляд, как будто он видит меня - ту невидимую меня, что запрятана так глубоко.
   Опаленные горы. Это выглядит веселей, чем звучит. Просто горы, смирные и округлые, в пегой шкуре светло и темно-зеленых пятен. Просто легкий, едва заметный привкус гари. Даже не запах - только горький привкус во рту.
   Джер неспокоен: вот он подъехал к Ортану, что-то сказал, показывает рукой. А вот и Норт рядом с ними - тоже смотрит из-под руки.
   Я не подъеду и ни о чем не спрошу. Незачем спрашивать о том, что знаешь. Летнее Междулуние кончилось без дождя - значит, чирод уже загорелся. Кто-то рассказывал мне, как горят чироды. Синее, почти бездымное пламя прыгает по кустам, мчится по всей горе со скоростью ветра... Через несколько дней эти горы будут черны. Черные-черные Опаленные горы. А к весне чирод уже встает в человеческий рост...
   Они не столковались, и едут ко мне. Я тоже боюсь. Я не хочу в огонь.
   - Ортан, - спросила она, - ты уверен, что мы сможем пройти?
   - Я не уверен, - ответил он. - Может быть.
   - Тогда почему бы нам не проехать немного дальше? Ветер с запада. Там уже могут быть выгоревшие места.
   - Мы не успеем. То, что за нами... оно догоняет. Мы умрем, если не спрячемся за огонь.
   - А Фоил? - спросила Элура. - Что он говорит?
   Спросила и пожалела - сейчас не время для шуток.
   - Он боится, - ответил Ортан. - То, что сзади, страшней. Он пойдет сквозь огонь.
   - А наши рунги?
   - Они пойдут. Фоил их поведет.
   Она поглядела на спутников и сложила губы в улыбку. Ужас в глазах Илейны, ни кровинки в лице, но она не отстанет, об этом можно не думать. Джер? Согласен. Не слишком надеется - но согласен.
   - Норт?
   - Не знаю! Я так не привык - шарахаться. Кто-то, что-то... С нами женщины, понял? Куда ты их тащишь? Вон смерть, а что там позади...
   - Она, - сказал Джер. - Я тоже чую.
   - Что?
   - Не знаю, госпожа. Локаи говорят: рода.
   Норт усмехнулся:
   - Ага! Слыхал я такие байки! Никто не видел, никто не знает...
   - Кто узнал - тот умер, - просто ответил Джер. - Сам смекни, господин. Локаи вон куда ушли, вполголода живут, а в этаком богатом краю и ни души. А мои предки? С чего бы это они под Экипаж ушли, ежели б не погибель?
   Я ничего не знаю об этом. Странно, я думала, что хоть о нас-то я знаю все. Только это уже не важно. Я боюсь. Тяжелый, медленный страх шевелится внутри. Если Джер говорит, я обязана верить. Я могу сомневаться в Ортане или в себе, но Джеру я обязана верить.
   - Ты в меньшинстве, сэр Норт, - сказала Элура. - В незнакомом месте я верю проводнику. Если Ортан и Джер говорят одно - значит, что-то в этом да есть.
   - Есть или нет, - огрызнулся Норт, - а лучше бы умирать не в огне. Это очень больно, леди Элура!
   - Пусть умирают враги, - сказала она надменно. - Я поклялась, что леди Илейна будет жить - и она будет жить. Вперед!
   Вперед! Вперед! Сначала мы едем шагом, уже не по камню, а по плоски подушкам зеленого мха, но что-то случилось - мой рунг задрожал подо мной, я чувствую эту дрожь, на проникает в меня, я тоже дрожу, и крик... нет, не мой! Это Фоил кричит - пронзительный, почти человеческий крик, и рунги рванулись вперед; мы мчимся; нас хлещут бичи беспощадного страха, мы мчимся, ветки рвут с меня плащ, я в страха вцепилась в узду. Илейна! Она не сумеет! Она не удержится... Ортан! Задушенный крик трепыхнулся и умер у губ, мне нечем кричать, мне нечем дышать, я задыхаюсь, и только мольба: Ортан! Илейна! И черная молния, черный проблеск сквозь слезы, меня ослепляют слеза, но руки вцепились в узду, я злобно трясу головой и на миг прозреваю: Ортан возле Илейны, но дым, дым! и нечем дышать, я корчусь от кашля, я задыхаюсь, волна беспощадного жара и кровь на губах; боль, боль! - но руки вцепились в узду, рунги кричат, словно дети, а я не могу кричать, во рту опаляющий жар и тусклый железный вкус крови, я высохла вся, я умираю, но руки вцепились в узду, и я уже не боюсь - только жар, только боль...
   И блаженная тихая темнота...
   И уже поблекшее тихое небо. Сквозь жар в груди, сквозь красную боль в глазах...
   Черное лицо в кровавых ссадинах и волдырях смотрит страшными кровавыми глазами.
   - Элура!
   - Норт? Звездный Путь! Ну и...
   Руки тянутся к волосам, но он зачем-то отводит их.
   - Пить! - умоляю я. - Пить! - но он отвечает с сожалением:
   - Потерпи, ладно? Ортан и Джер пошли за водой.
   И теперь я вспомнила все.
   - Илейна?
   - Все хорошо, - отвечает он. - Лежи.
   Но мне уже надо встать - могу или не могу, но я обязана встать, и я встаю, цепляясь за Норта. Здесь только камни - нет даже мха. Широкая полоса горячего серого камня, а дальше черным-черно. До самого низа, весь склон. И там, внизу, черное в черном...
   - Нет! - кричу я, - нет! - и прижимаюсь к Норту, и он закрывает мне черной ладонью глаза. И по тому, как дрожит его тело, я понимаю: _Э_т_о есть, это оно...
   - Не гляди, - говорит он. - Она нас почти догнала, - и тяжелая судорога неизжитого страха ползет от него ко мне. - Вот тогда Ортан и рванул перед огнем. Знаешь, - говорит он, - я бы и сам. Лучше сгореть... Молчит, и я тоже молчу, вцепившись в него. Я не могу, я не смею взглянуть на _Э_т_о_. - Я ничего не мог, - говорит он угрюмо. - Ортан посадил Илейну перед собой. Я слышал, как ты ему кричала. Спасибо.
   А я? Хоть кто-нибудь рад, что я осталась жива? Нужна ли я кому-нибудь в этом мире?
   Я не заметил, когда мы выбрались на тропу. Фоил бредет впереди, понурый и жалкий, я еле тащусь за ним, и между нами нет мыслей - только усталость и боль.
   Я не посмел к ней прикоснуться. Рыцарь Норт разжал ее пальцы, закостеневшие на узде, и опустил ее прямо на камень. И когда он держал ее на руках, темнота шевельнулась во мне.
   Фоил замер - без мыслей, только страх. Я подошел, и он прижался ко мне.
   Фоил!
   Трепет страха под тонкой кожей. Длинное умное бархатное лицо, я сжимаю в руках его голову, заглядываю в глаза - черные пустые глаза без единой мысли. Фоил, все кончилось. Оно умерло. Оно не догонит. Фоил!
   Слабая-слабая мысль, как дальнее эхо:
   Онои.
   Все хорошо, Фоил. Не надо бояться.
   Полная страха, но уже связная мысль:
   Онои, люди. Три. Хотят убить.
   Они просто боятся, Фоил. Я позову. Они помогут.
   - Эй! - кричу я. - Кто здесь?
   Тишина. Легкое движение вон там, возле скалы.
   - Я безоружен, - говорю я устало и поднимаю руки. - Мы прошли через огонь, и нам нужна помощь.
   Человек отделяется от скалы. Он увешан оружием и все равно он меня боится.
   - Я - Черный всадник, - говорю я ему. - Вы знаете обо мне.
   Он кивает и делает знак рукой, и еще двое выходят из-за скалы.
   - Мы перешли Тарон ниже Цветного ущелья, - с трудом говорю я им. Оно шло за нами от реки. На осыпи я от него оторвался, но оно нас догнало на середине горы. Нам пришлось прорываться перед огнем. Мы успели - оно нет.
   - Рода?
   Он смотрит недоверчиво, и я киваю.
   - Увидите... на гари. Помогите, - прошу я совсем тихо, и сильные руки не дают мне упасть.
   Если бы мы благополучно явились к локаям днем, нас бы, скорее всего, не пустили в поселок. Но нас притащили полуживых, отравленных дымом и обожженных, а раз уж мы ночевали под чьим-то кровом, то из путников превратились в гостей.
   Ортан знал, что делает.
   Третий день я не вижу Ортана.
   Я не верю, что он нас бросил.
   Третий день мы в поселке локаев. Отдохнули, объелись и слегка залечили ожоги. Здесь спокойно. Здесь простая, почти привычная жизнь. Здесь охотятся, трудятся на полях, стряпают и рожают детей. Странная жизнь, к которой так трудно привыкнуть. Жизнь, к которой незачем привыкать.
   Война доползла уже до Илира. Илирцы и мы всегда враждовали, когда-то не пришли к нам на помощь - теперь никто не поможет им. И скоро наверное, все-таки скоро - война доберется до этих мест, и локаи так же исчезнут, как мы.
   Боль, тупая, как в старой ране. Я не узнаю, как пала Орринда. Я ничего не узнаю о тех, кто когда-то дрался со мной рядом и кого я бросила в трудный час. Может быть, это лучше, что я не узнаю...
   Норт и Джер отправились на охоту, а Илейна прячется в доме. Стыдится обгорелых волос и волдырей на лице или просто хочет поплакать. У нее есть на это право - ее горе не выплакано и свежо.
   А вот я совсем разучилась плакать. Я плакала, когда убили отца, но с той поры прошло целых восемь лет.
   Мне было семнадцать, когда убили отца, а Эрду семь - как странно подумать: я была лишь немного старше Илейны, а мне пришлось стать хозяйкой Обсерваты - правителем края и военным вождем. И Штурманом - исполнителем обрядов и наблюдений. Я как-то справилась с этим, а Эрда я воспитать не смогла. Наверное, его отравила война. Со дня рождения она окружала нас, она наползала на Обсервату, все ближе и ближе с каждым днем. Мой мальчик рос дикарем и солдатом, теперь-то я знаю, что он был прав - зачем обреченному лишние знания? О, если б я знала, что он обречен!
   Проклятое бесслезное горе. Царапает горло тупыми когтями, и нечем его облегчить. Я и тогда не сумела заплакать. Мой мальчик, мой брат, последний в нашем роду, ведь я - Штурман в юбке, некрасивая старая девка, которой не суждено никому дать жизнь.
   Я не спеша ухожу от поселка. Вверх по тропинке, сквозь густые кусты, мимо ручья. Я не боюсь - со мною мой самострел. Если бы мне еще хоть немного надежды!
   Страшно быть последней в роду. Страшно хранить в голове последние крохи знаний. Страшно знать, что все исчезнет с тобой, потому что оно уже никому не нужно...
   Тропинка легла на наклонный лужок и вдруг оборвалась зубчатым гребнем, и там, за внезапной стеной обрыва раскрылся огромный и грозный мир.
   Волнистая линия Опаленных Гор, зеленых и черных, клубящихся смертью. Костистый хребет отступившего Изиролда и смазанный дымкой неожиданно близкий Тингол.
   Прекрасный, уже отрезанный мир...
   - Эй! - окликнул полузнакомый голос, и человек появился из-за скалы. Один из вождей локаев - Харт. Высокий, плечистый, со смуглым неожиданно тонким лицом.