– По домоводству, дитя мое. По тому единственному, что пригодится тебе в жизни.
   Он взял с каминной полки колокольчик, и в гостиную немедля ворвалась горничная. То ли пастор так вышколил слуг, что те появлялись до звонка, то ли юная особа давно уже стояла под дверью, приложив ухо к замочной скважине.
   – Сьюзен, позови миссис Крэгмор, Дженни и Диггори, – приказал пастор.
   Не успела Агнесс и глазом моргнуть, как весь штат был в сборе. Версия с дверью подтвердилась. Значит, слуги уже осведомлены, какого низкого мнения хозяин о своей племяннице. Гостья покраснела так густо и жарко, что вот-вот и вспыхнут кончики волос.
   Между тем пастор обратился к пожилой особе в темно-зеленом платье и белом воздушном чепце.
   – Миссис Крэгмор, будьте так добры передать связку ключей моей племяннице. Сегодня мисс Агнесс будет за экономку.
   Не утруждая себя книксеном, дородная старуха протянула ей связку ключей всех размеров и оттенков ржавчины. Любой взломщик восхитился бы таким набором.
   – Твоя задача, Агнесс, проследить за уборкой дома. Изволь отдать распоряжения слугам. Покуда ты им не прикажешь, сами они пальцем не пошевелят. Надеюсь, я выражаюсь недвусмысленно? Никто из вас пылинки не смеет смахнуть без прямого приказа мисс Агнесс!
   – Да, сэр, – отвечали слуги в разнобой, а одна из горничных хихикнула, прикрывая рот кромкой передника.
   – К концу дня ты должна привести в порядок каждую комнату. За исключением моего кабинета, разумеется.
   – А его – завтра?
   – А его – никогда. Это единственная комната, где ноги твоей быть не должно. Если я тебе понадоблюсь, постучишься и подождешь ответа.
   – Хорошо, сэр.
   – Если ты там побываешь, я об этом все равно узнаю, – не успокаивался пастор. – Как – неважно, но узнаю. Даже думать об этом не смей.
   – Хорошо, сэр.
   «Не ходи в мой кабинет! Да не больно-то мне и хочется», – дулась Агнесс, поднимаясь на второй этаж вслед за Диггори. Что у него там, пещера Али-бабы? Да ее туда силком не затащишь. Много она ли она потеряет, если не увидит собрание сочинений Тертуллиана?
   – Ух, тяже-елый! – кряхтел парнишка, волоча ее багаж, и косился на гостью – ценит ли она его старания? Веснушчатое лицо Диггори понравилось Агнесс, хотя его портил красный полумесяц на лбу – лошадь копытом приложила.
   – Чего у вас в сундуке, а, мисс? Небось, всякие умные книжки? – уважительно спросил Диггори, когда они вошли в спальню.
   – В основном там раковины.
   – Раковины? Из-под устриц, что ль?
   – Ну причем же тут устрицы? Это другие ракушки, декоративные. Я буду делать из них цветы, – Агнесс похлопала по крышке сундучка.
   – Цветы-ы? Так коли вам цветов не хватает, у нас всякие есть! И ромашки, и васильки, и наперстянка еще эта – куда не плюнь, повсюду прет. Девчонки вам мигом нарвут, только прикажите. А то чего ж вам с ракушками маяться!
   Агнесс вздохнула, как проповедница, которой предстоит объяснить африканскому дикарю, зачем нужны жилет и брюки.
   – Это мое хобби, самое подходящее хобби для леди. Я умею делать цветы из бумаги, шелка, перьев и берлинской шерсти. Мадам Деверо говорит, что руки всегда должны быть при деле.
   – Моя нэн тоже так говорит, – опечалился конопатый парнишка. – Только она все больше про уборку навоза.
   Нэн – это бабушка, догадалась Агнесс. К йоркширскому диалекту ей привыкать и привыкать. Отослав Диггори, который чесал в затылке, переваривая услышанное, она принялась рыться в сундуке. Осмотреть спальню времени не было. Окно, кровать с балдахином, туалетный столик – и на том спасибо. Ах, ну где же эта книга? Надо ее побыстрее найти. Еще оставался шанс доказать дядюшке, что она не такая пустышка, как он думает.
   Нужная вещь, как всегда, отыскалась на самом дне, под слоями льна и шелка, мешочков с бисером и альбомов для аппликации. Вот она – «Компендиум хороших манер и домоводства». Пухлый томик вручали каждой выпускнице, как новобранцу – ружье. С этой книгой можно покорить весь мир – или хотя бы не опозориться в обществе.
   Так, где же про повседневную работу? «Правила оставления визиток». Не то. «Французские соусы». Тоже не то! Ага, вот оно! «Домашняя прислуга». Рассчитывая на место гувернантки, Агнесс была уверена, что единственной служанкой у нее в подчинении будет нянька для черной работы. А тут сразу столько слуг! Чем же их занять? Ведь, согласно «Компендиуму», ни что так не растлевает прислугу, как праздность. К счастью, на советы по обращению со слугами справочник не скупился. Агнесс пролистнула страницу про жалованье («Деньги на пиво слугам лучше не давать, это приводит к падению нравов») и погрузилась в изучение домашних обязанностей.
   Пять минут спустя она вернулась в гостиную, где ее дожидались обе горничные. В их внешности проскальзывало что-то средиземноморское – смоляные кудряшки, черные глаза, густой загар. Не иначе как сказывалось влияние римлян, некогда превративших Йоркшир в свою провинцию.
   – Мы готовы, мисс, – сказала Сьюзен, старшая девушка.
   – Тогда соберите… эм… ночную керамику и прополощите ее горячей водой с содой.
   Служанки задумались над ее словами.
   – Ночные горшки, мисс? – уточнила младшая, толстушка Дженни.
   – Ну да.
   – Слушаюсь, мисс. А потом?
   – А в столовой вы убрали? Поменяли скатерть?
   – Хозяин… завтракает у себя, мы ему поднос в кабинет приносим, – смущенно проговорила Сьюзен, словно извиняясь за его нелюдимые привычки. – Но мы могли бы…
   – Шшш, не подсказывай, – пихнула ее в бок сестра. Она так и подпрыгивала от возбуждения. Еще бы, экзаменовать настоящую леди!
   – В таком случае, проветрите все спальни и взбейте перины, – повелела Агнесс. – На это у вас уйдет от силы полчаса. Я проверю, все ли в порядке на кухне, а после дам вам новое задание.
   Агнесс выскользнула с черного хода и отправилась на кухню, досадуя, что она находится так далеко от дома. Стало быть, чай всегда будет противно-тепловатым, а суп – с пленкой застывшего жира. По крайней мере, зимой. Хотя сама она, конечно же, такое безобразие не застанет, потому что до зимы тут не задержится.
   Отворив дверь, Агнесс сощурилась, привыкая к полутьме, но в первый миг ей показалось, что от очага метнулась какая-то тень и словно бы вверх… Кошка? Под потолком висели окорока, зашитые в холщовые мешки, и, уж непонятно зачем, заплесневелая булочка на веревке, но больше ничего. Никаких посторонних животных.
   Впрочем, кошка в кухне все же имелась, черная, но с белым пятнышком на морде и белым же кончиком хвоста. Казалось, она макнула хвост в сметану, а потом попыталась его облизать. Кошка развалилась на коленях миссис Крэгмор, которая, оказывается, служила не только экономкой, но и кухаркой. Откинувшись в кресле, старуха напевала вполголоса:
   – Мой милый мне дороже всех властителей земных. Его не променяю я ни на кого из них. Летит на скакуне лихом, не ведая преград. Подковы блещут серебром и золотом горят.
   При виде барышни она попыталась встать, упершись в подлокотник, но Агнесс замахала на нее. Зачем утруждаться? Недаром же старушка положила ноги на деревянную скамеечку. Сползшие чулки открывали ее опухшие, изрытые темными венами лодыжки.
   – Даже не знаю, чем вам тут заняться, мисс, – проворковала экономка, довольная таким обращением. – Стряпать ужин я давно начала.
   Несмотря на середину мая, не самое жаркое время года, в кухне было душно от непрестанно горящего огня. Свое кресло миссис Крэгмор отодвинула в дальний угол, между буфетом и узеньким оконцем. Отсюда она приглядывала за бараньей ногой на вертеле. Под вертелом стоял поддон с тестом, куда, шипя, падали янтарные капли жира.
   – По четвергам у нас баранина и йоркширский пудинг, а к ним пюре из репы и тушеный сельдерей. На десерт – пирог из ревеня. Или вам о завтрашнем ужине угодно распорядиться?
   – А что у вас по пятницам?
   – Рыба на пару, молодая картошка, салат и пирог из остатков мяса.
   – Хорошо, можете все это приготовить, – милостиво разрешила Агнесс. – Не хочется менять ваш распорядок.
   – А десерт на усмотрение хозяйки, – осклабилась старуха. – Что она любит?
   Агнесс любила шоколад, но решила не выдавать свои экстравагантные вкусы, раз уж попала в глушь. Здесь предел сладости это, наверное, печеное яблоко.
   – Рулет с яблочным джемом.
   – Его и состряпаю.
   – Ну, я побежала, – попятилась она. – Еще столько дел! Надо привести в порядок гостиную.
   – Да чего ж вам самой ручки-то утруждать? – вздохнула старуха, как будто слегка разочарованно.
   – Мне надо очень стараться. Вдруг дядюшка простит меня?
   – Да за что это?
   – За то, что я оказалась не такой, как он ожидал, – пояснила Агнесс. – Хотя он так истратился на мое обучение.
   Миссис Крэгмор фыркнула одновременно с кошкой.
   – Так это его беда, мисс, а уж никак не ваша. Разве вы могли залезть к нему в голову да разглядеть, чего он там ожидает?
   «Он такой со всеми?» едва не спросила Агнесс. Как бы ни подмывало ее осудить дядюшку, она прикусила язык, ведь леди не пристало судачить с прислугой.
   – Вот, миссис Крэгмор. И заранее спасибо за рулет, – кивнула Агнесс и поспешила прочь.
   – Сыграй с ним, – донеслось ей вслед.
   Но когда девушка обернулась, экономка опять баюкала кошку своей странной колыбельной.
   С кем – с ним? И во что сыграть?
   В любом случае, это был глупый совет. Агнесс начинало казаться, что для нее уже закончились игры, что они покинули ее жизнь, как стайка ребятишек покидает церковь, громко хохоча и подпрыгивая, чтобы размять затекшие от стояния на коленях ноги. А она осталась там. Навсегда.
2.
   – Что, так быстро?
   – Да, мисс.
   – Спальню хозяина тоже привели в порядок?
   – Конечно, мисс.
   – А его кабинет?
   Горничные воззрились на нее так, словно Агнесс предложила ограбить Букингемский дворец.
   – Туда же нельзя.
   – Как, и вам тоже?
   – Хозяин никого не пускает.
   Это новость отчасти успокоила Агнесс. По крайней мере, она не единственная персона нон-грата в его покоях.
   – А теперь протрите всюду пыль и подметите полы, – скомандовала она, входя во вкус. Так приятно, когда кто-то ловит каждое твое слово! – Пусть Диггори поможет вымыть окна. Но перед тем, как приступить к работе, не забудьте рассыпать по коврам спитую заварку, иначе пыль осядет на шторах. Уборка без чая – это потеря времени и погибель дому, – со значением процитировала она. Чем-чем, а внушительными фразами «Компендиум» был богат.
   Девушки еще раз поклонились, зашелестев накрахмаленными фартуками. Сьюзен явно радовалась успехам молодой хозяйки, зато Дженни, напротив, была чуточку разочарована. Уж слишком легко та сдала экзамен. Ни разу не срезалась!
   – И будьте добры не заходить в гостиную, – сказала Агнесс уже им в спину. – Я подготовлю камин к летнему сезону.
   – Так я ж его подготовила, – опешила Дженни. – Вчерась еще. И сажу вымела, и решетку надраила, ажно полыхает, и всю копоть выскребла. Уже стоит готовенький!
   – А я подготовлю его иначе. Ну пожалуйста, – взмолилась Агнесс, видя, что уязвленная горничная не спешит уходить. – Просто не ходите в гостиную, покуда я вас не позову. Это будет сюрприз.
   – Как вам угодно, мисс, – ответила смирная Сьюзен, исподволь толкая сестру, которая все еще кипятилась.
   Конечно, хозяйка имеет право проверить, как вычищен камин. Да пусть хоть платком по стенкам пройдется, все равно ни пятнышка не увидит. Но перемывать его вслед за горничной – такую степень недоверия Дженни никак не могла снести.
   Как выяснилось чуть позже, девушка сердилась понапрасну. Мисс Агнесс и не думала ничего мыть. Нет, обелить свое имя в глазах дяди она собиралась иначе.
   «Во время весенней уборки ни одна честолюбивая домохозяйка не оставит без внимания камин», – утверждала полезная книга. – «Хотя очаг, в котором еще несколько месяцев не будет теплиться огонь, производит удручающее впечатление, даже его можно превратить в оазис, в настоящую зеленую рощицу, куда слетятся танцевать маленькие феи». Описание звучало заманчиво, да и сам прожект казался несложным. Понадобится кисея, десяток цветочных горшков и зеркало. Большое зеркало.
   Агнесс закусила губу и приступила к работе…
   Из замочной скважины открывался ограниченный вид на гостиную, и прислуга пасторского домика, включая величавую экономку, целый час изнывала у двери, дожидаясь заветного «Входите!»
   Мисс Тревельян стояла в центре комнаты, сияя усталой, но безмерно довольной улыбкой Микеланджело, который только что закончил потолок Сикстинской капеллы. А за ее спиной…
   – Ой, божечки! – выдохнула Дженни, и сестра машинально дернула ее за косу – нечего поминать имя Божье всуе. Впрочем, Сьюзен тоже была потрясена увиденным. Что уж говорить о Диггори, который так и застыл с распахнутым ртом.
   Только миссис Крэгмор сохранялась невозмутимость.
   – А зеркало зачем? – полюбопытствовала она, разглядывая творение барышниных рук.
   Действительно, к задней стенке камина было прислонено зеркало, которое переместилось сюда из комнаты мисс Агнесс. Перед зеркалом высился сугроб из разорванной на волокна кисеи (для общего блага гостья пожертвовала занавеской), весь усыпанный розоватыми лепестками шиповника. Почетный караул вокруг камина несли горшки с геранью.
   – Для к-красоты, – выдавила Агнесс, чувствую, что допустила где-то промашку. – Так в книге написано.
   – Раз в книге, может, оно и правда так надо, – экономка зыркнула на подчиненных. – Только, поди, в Лондоне аль в Йорке. У нас-то тут все попроще будет. Так что давайте-ка, мисс, мы к приходу хозяина все уберем…
   – В том нет нужды, миссис Крэгмор.
   От дядюшкиной способности подкрадываться беззвучно Агнесс стало не по себе, а его вежливый поклон заставил ее содрогнуться. Наверное, с такой мрачной вежливостью вельможи кланялись Марии Стюарт, когда вели ее на эшафот.
   – Я восхищен трудолюбием моей племянницы! – радовался мистер Линден. – Главное, направить сей неукротимый поток в нужное русло. Ну что, попробуем?
   …Простыня казалась заснеженной равниной, и не было ей ни конца, ни края, и сколько ее не подрубай, кажется, что она все расширяется, пока не заполнит собой всю спальню. Последние стежки Агнесс сделала почти наугад. За окном смеркалось, дядюшка же строго-настрого запретил ей зажигать свечи, дабы воспитать в ней бережливость.
   Неужели так будет каждый день? Штопать, а не вышивать, выводить пятна с ткани вместо того, чтобы стоять за мольбертом… Как невыносимо скучно! Вот бы объяснить это мистер Линдену, но… под его насмешливым взглядом она чувствовала себя такой маленькой и глупой девчонкой, что впору большой палец пососать. От мраморной статуи в парке дождешься больше сочувствия.
   Значит, он прав? И мир таков, каким он его представляет? Но зачем же тогда…
   В глазах защипало, словно бы вокруг и вправду мела метель, Агнесс откинулась на спинку кресла, и всю ночь перед ней мелькали лица новых знакомцев.
   …Вот мистер Линден читает письмо и усмехается всякий раз, когда ее хвалят. Давешний мальчишка сжимает кулаки, стараясь как следует рассвирепеть, чтобы скрыть растерянность. Безумица тянет к ней руки с обломанными ногтями. «Найди, найди, найди» молят ее глаза. «Что найти?» кричит Агнесс «Что найти?». Женщина распахивает рот, окаймленный грязью, но Агнесс так боится услышать ее вой, что сразу просыпается…
   Лужица солнечного света растеклась по дощатому полу и впиталась в кромку простыни, в которую Агнесс завернулась вместо одеяла. Сколько же сейчас времени?
   Но сколько бы его ни было, она все равно опоздала…
3.
   – … на целых пятнадцать минут. Это непростительно. Просто из рук вон.
   При ее появлении мистер Линден встал и даже отодвинул ей стул, хотя Агнесс предпочла бы, чтобы он не отрывался от своей тарелки с тостами и холодной бараниной. Но прошмыгнуть мимо него незаметно – задача из разряда невозможных. Наверняка он услышал даже ее возню в спальне и звон уроненного тазика для умывания, а затем отрепетировал самое грозное выражение лица, глядя на свое отражение в серебряном чайнике…
   И ведь надо же так попасться! В том самый день, когда он соблаговолил спуститься к завтраку!
   А ведь если бы не суровость, дядюшку можно было бы назвать красивым. А так он, пожалуй, из тех людей, которым дай волю и они повычеркивают из календаря все праздники, а оставят только посты. Из тех, что выдумали белоснежные парики, потому что их собственные волосы не спешат седеть.
   Лавиния была права.
   – Хотите чаю, дядюшка? – встрепенулась Агнесс, памятуя об утренней женской обязанности.
   – Благодарю, дитя мое, но чай уже холоден, как воды Леты. Горячим он был ровно пятнадцать минут назад.
   Мистер Линден пододвинул молочник и собственноручно налил себе молока, тем самым показав Агнесс ее ненужность и даже избыточность за этим столом.
   – Завтра я спущусь пораньше. Обещаю!
   – Похвальное стремление. Со временем ты привыкнешь к правилам этого дома, на первых же порах я тебе помогу.
   – А… как?
   – За малейшее упущение ты будешь строго наказана, Агнесс. Так проще запомнить, – обронил дядя, неспешно размазывая масло по тосту.
   Полагая, что пансионерки еще настрадаются или в замужестве, или в чужих людях, мадам Деверо применяла самые щадящие воспитательные методы. Высшей карой, грозившей лентяйке или болтушке, было лишение десерта – пирожка с патокой. Если проступок был совсем уже скверный, с отягчающими обстоятельствами, вроде пропуска воскресной службы ради прогулки в парке, на шее виновницы оказывалась табличка с надписью «Зря я так поступила». Но девочки шептались, будто в других школах учениц ставят на колени по субботам, а в придачу еще и секут!
   – Меня нельзя наказывать! Я же леди!
   – Пока что нет, – мистер Линден был всецело поглощен своим тостом. – Чтобы тебя сочли леди, нужно вести и себя, как леди – быть аккуратной и пунктуальной, строго следовать этикету. Только так ты сможешь снискать уважение окружающих.
   – А вот леди Мелфорд дела нет до этикета. Она сама мне так сказала, – пробормотала девушка, разглядывая одинокую чаинку на дне чашки.
   – Прежде чем подражать кому-то, посмотри, нет ли герба на его карете, – наставил ее мистер Линден. – Леди Мелфорд – аристократка, вдова барона. Ее положение настолько выше твоего, что она может позволить себе… милые причуды. Кроме того, разве я не запретил тебе вообще заводить речь о леди Мелфорд?
   – Нет, вроде бы.
   – Досадная промашка с моей стороны! Агнесс, я запрещаю тебе заводить речь о леди Мелфорд. Она тебе не ровня.
   – И между тем, она была ко мне очень добра, – заметила Агнесс, едва не ввернув «Не то, что некоторые». – И совсем не задавалась. Мы так мило беседовали.
   – О чем вы… – начал пастор, но опять насупился. – Неважно. За каждое упоминание леди Мелфорд ты выучишь наизусть по одному стиху из книги пророка Иезикииля. Мне начинать счет?
   «Леди Мелфорд, леди Мелфорд, леди Мелфорд! Лавиния, Лавиния, Лавиния! Да она в тысячу раз добрее и снисходительнее вас!» – прокричала Агнесс.
   Про себя.
   Никаких иных звуков, кроме стука вилок о фарфоровые тарелки, до конца завтрака не слышалось.
   После злополучной трапезы Агнесс сменила утреннее платье на привычный наряд для прогулок и, едва успев причесаться, поспешила в гостиную, где ее уже дожидался хозяин с экономкой. Не без огорчения девушка отметила, что из камина убрали все милые декорации и теперь он зиял пустотой. Может, занавеску для него сшить? И украсить ее аппликацией? Но это, наверное, слишком по-мирскому. В доме священника должно царить благонравное уныние.
   Агнесс едва не запрыгала от радости, узнав, что наконец-то сможет вырваться из этого узилища, пусть и не налегке – ей сразу вручили корзину с хлебом для бедняков. Сначала ей предстояло навестить некоего мистера Хэмиша, за чью душу так опасался пастор, и прочитать ему вслух брошюрку «Демон из бутылки. Наставления для рабочего класса», напечатанную Обществом Трезвости. Затем следовало разнести хлеб многочисленным адресатам, а заодно напомнить Саре Крэбтри, что после ее родов уже миновало 14 дней, так что ей надлежит пройти обряд очищения.
   Про такой обряд Агнесс слышала впервые, но, как оказалось, в провинции он пользовался спросом. По словам миссис Крэгмор, до церковного благословения молодая мать могла стать жертвой фейри. Тем только дай волю, вмиг уволокут бедняжку в свои подземные чертоги и заставят кормить грудью своих малышей. А вот если она преклонит колени в церкви и прочтет особую молитву, никакие фейри ей не страшны. Разве что сама к ним запросится…
   При упоминании фей пастор болезненно поморщился, из чего Агнесс заключила, что народные поверья ему тоже претят. Хорошо, что она так и не обмолвилась о своем даре. Дядя заставил бы ее затвердить весь Ветхий Завет в наказание за испорченность!
   Чем раньше она станет леди, тем скорее он оставит ее в покое, смекнула Агнесс. Ради этого она готова облагодетельствовать хоть всех бедняков Йоркшира, включая трущобы Лидса. Девушка хотела пуститься наутек, но от зоркого пастора не укрылся главный недочет ее туалета.
   – А где же твоя шляпа?
   Пришлось признаться, что капор она забыла еще в пансионе. Конечно, не в ее возрасте ходить с непокрытой головой, но из той шляпки и так лезла солома…
   – Давай уж сразу укоротим тебе платье до колен и косички заплетем. Зачем мелочиться? А то люди, чего доброго, сочтут тебя взрослой. Нехорошо их так обманывать, – начал было пастор с участливой улыбкой, но, заметив неодобрение миссис Крэгмор, махнул рукой, – Завтра пойдем в лавку миссис Бегг и выберем что-нибудь подходящее.
   Предложение звучало, как угроза, а уж при слове «подходящее» перед глазами Агнесс возникли такие фасоны, что даже строгие квакерши содрогнутся от омерзения. К счастью, на этом аудиенция закончилась, и Агнесс поспешила творить добро.
4.
   Отослав и экономку, которая многозначительно ухмыльнулась напоследок, мистер Линден облокотился о каминную решетку и зарылся пальцами в волосы, слипшиеся от макассарового масла.
   Уже второй день его сводила с ума одна мысль. Точнее, одно ощущение. Его источником была девчонка.
   Такая чужая.
   Еще тогда, на конюшне, прежде чем явилась ему щуплая фигурка в клетчатом платье, он почувствовал запах жасмина. А как шагнул во двор, то чуть не вскрикнул от того смятения, которое, верно, чувствует крестьянка, когда отвернется всего-то на пару минут, а в колыбельке вместо пухлого малыша уже лежит большеголовый уродец и сучит ножками-палочками.
   Подменыш. И суть у него другая, чужая.
   Ну да что с нее взять? Пустенькая фарфоровая кукла, исковерканная системой женского образования. Права была Мэри Уоллстонкрафт, при всем своем беспутстве, а права – неправильно мы учим дочерей Евы.
   Девчонку следовало отдать в пансион построже, где ее научили бы штопать чулки, а не мастерить безделушки. Одно оправдание – в те дни, когда она нежданно-негаданно свалилась ему на голову, ему было недосуг сравнивать пансионы. И смотрел он исключительно на статистику смертности, а в заведении мадам Деверо она была как раз невысока.
   Что ж, любой джентльмен со сложившимися привычками почувствует раздражение, когда в его личное пространство вторгнется девочка-подросток, чьи интересы не простираются дальше крема от веснушек. И чьи манеры ему придется отшлифовать, прежде чем спровадить ее замуж. Как раз усталое раздражение и было бы закономерной реакцией на такое положение вещей.
   Но его чувство было иного сорта.
   Радость.
   Он уже забыл, когда в последний раз спускался в столовую. Или вообще ощущал вкус еды. И особенно молока. А ведь он с детства любил молоко, гораздо больше пива, которое в их старомодном помещичьем доме подавали даже за завтраком. Как-то раз миссис Крэгмор, тогда еще няня Элспет, намекнула, чем могут быть вызваны его странные вкусовые пристрастия, и тогда это казалось ему ужасно забавным.
   Пока не стало просто ужасным. Как и все остальные его… особенности.
   А ведь он в кровь истер пальцы, разбирая по камню дворец памяти, выжег его дотла, слышал, как в треске потолочных балок и звоне стекла тонет смех, и беззлобное поддразнивание, и даже признания в любви. Лишь изредка среди закоптелых руин скользили два призрака и звали его по имени. «Джейми! Джейми!» – шептали они. – «Что же ты наделал? Неужели стало лучше?» Доза лауданума заглушала их голоса.
   Нет, ничего не осталось. Только работа.
   К счастью, со служением Богу работа приходского священника связана лишь косвенно. Всего лишь череда обязанностей. Следить за тем, чтобы стены в церкви белили вовремя. Неукоснительно соблюдать обряды. Содержать пасторат в идеальном порядке. Не отлынивать от сборов десятины, как бы это ни возмущало прихожан. В конце концов, священник требует десятину не столько для себя, сколько для своего преемника, которому рано или поздно передаст приход. А кому сгодится приход, где все погрязли в долгах?
   Только работа. Должна ли она приносить удовольствие? Нет, как и любой другой труд, поскольку с самого начала он ниспослан человеку в наказание.
   Но дальше лгать себе не имело смысла – мистер Линден упивался воспитанием племянницы.
   Это было противоестественно.
   Уж не относится ли он к числе тех мужчин, которых французы именуют sadique? Он всегда замечал за собой некоторую жестокость, но направить ее на женщину – прежде он о таком и подумать не мог!