Марина Ивановна Цветаева. Полное собрание стихотворений

   И лучше всех,
 
   За то, что мы, что наши жизни – разны
   Во тьме дорог,
   За Ваши вдохновенные соблазны
   И темный рок,
 
   За то, что Вам, мой демон крутолобый,
   Скажу прости,
   За то, что Вас – хоть разорвись над гробом! —
   Уж не спасти!
 
   За эту дрожь, за то – что – неужели
   Мне снится сон? —
   За эту ироническую прелесть,
   Что Вы – не он.
 
   16 октября 1914

2. “Под лаской плюшевого пледа…”

   Под лаской плюшевого пледа
   Вчерашний вызываю сон.
   Что это было? – Чья победа? —
   Кто побежден?
 
   Все передумываю снова,
   Всем перемучиваюсь вновь.
   В том, для чего не знаю слова,
   Была ль любовь?
 
   Кто был охотник? – Кто – добыча?
   Все дьявольски-наоборот!
   Что понял, длительно мурлыча,
   Сибирский кот?
 
   В том поединке своеволий
   Кто, в чьей руке был только мяч?
   Чье сердце – Ваше ли, мое ли
   Летело вскачь?
 
   И все-таки – что ж это было?
   Чего так хочется и жаль?
   Так и не знаю: победила ль?
   Побеждена ль?
 
   23 октября 1914

3. “Сегодня таяло, сегодня…”

   Сегодня таяло, сегодня
   Я простояла у окна.
   Взгляд отрезвленней, грудь свободней,
   Опять умиротворена.
 
   Не знаю, почему. Должно быть,
   Устала попросту душа,
   И как-то не хотелось трогать
   Мятежного карандаша.
 
   Так простояла я – в тумане —
   Далекая добру и злу,
   Тихонько пальцем барабаня
   По чуть звенящему стеклу.
 
   Душой не лучше и не хуже,
   Чем первый встречный – этот вот, —
   Чем перламутровые лужи,
   Где расплескался небосвод,
 
   Чем пролетающая птица
   И попросту бегущий пес,
   И даже нищая певица
   Меня не довела до слез.
 
   Забвенья милое искусство
   Душой усвоено уже.
   Какое-то большое чувство
   Сегодня таяло в душе.
 
   24 октября 1914

4. “Вам одеваться было лень…”

   Вам одеваться было лень,
   И было лень вставать из кресел.
   – А каждый Ваш грядущий день
   Моим весельем был бы весел.
 
   Особенно смущало Вас
   Идти так поздно в ночь и холод.
   – А каждый Ваш грядущий час
   Моим весельем был бы молод.
 
   Вы это сделали без зла,
   Невинно и непоправимо.
   – Я Вашей юностью была,
   Которая проходит мимо.
 
   25 октября 1914

5. “Сегодня, часу в восьмом…”

   Сегодня, часу в восьмом,
   Стремглав по Большой Лубянке,
   Как пуля, как снежный ком,
   Куда-то промчались санки.
 
   Уже прозвеневший смех...
   Я так и застыла взглядом:
   Волос рыжеватый мех,
   И кто-то высокий – рядом!
 
   Вы были уже с другой,
   С ней путь открывали санный,
   С желанной и дорогой, —
   Сильнее, чем я – желанной.
 
   – Oh, je n’en puis plus, j’etouffe!^[20] —
   Вы крикнули во весь голос,
   Размашисто запахнув
   На ней меховую полость.
 
   Мир – весел и вечер лих!
   Из муфты летят покупки...
   Так мчались Вы в снежный вихрь,
   Взор к взору и шубка к шубке.
 
   И был жесточайший бунт,
   И снег осыпался бело.
   Я около двух секунд —
   Не более – вслед глядела.
 
   И гладила длинный ворс
   На шубке своей – без гнева.
   Ваш маленький Кай замерз,
   О, Снежная Королева.
 
   26 октября 1914

6. “Ночью над кофейной гущей…”

   Ночью над кофейной гущей
   Плачет, глядя на Восток.
   Рот невинен и распущен,
   Как чудовищный цветок.
 
   Скоро месяц – юн и тонок —
   Сменит алую зарю.
   Сколько я тебе гребенок
   И колечек подарю!
 
   Юный месяц между веток
   Никого не устерег.
   Сколько подарю браслеток,
   И цепочек, и серег!
 
   Как из-под тяжелой гривы
   Блещут яркие зрачки!
   Спутники твои ревнивы? —
   Кони кровные легки!
 
   6 декабря 1914

7. “Как весело сиял снежинками…”

   Как весело сиял снежинками
   Ваш – серый, мой – соболий мех,
   Как по рождественскому рынку мы
   Искали ленты ярче всех.
 
   Как розовыми и несладкими
   Я вафлями объелась – шесть!
   Как всеми рыжими лошадками
   Я умилялась в Вашу честь.
 
   Как рыжие поддевки – парусом,
   Божась, сбывали нам тряпье,
   Как на чудных московских барышень
   Дивилось глупое бабье.
 
   Как в час, когда народ расходится,
   Мы нехотя вошли в собор,
   Как на старинной Богородице
   Вы приостановили взор.
 
   Как этот лик с очами хмурыми
   Был благостен и изможден
   В киоте с круглыми амурами
   Елисаветинских времен.
 
   Как руку Вы мою оставили,
   Сказав: “О, я ее хочу!”
   С какою бережностью вставили
   В подсвечник – желтую свечу...
 
   – О, светская, с кольцом опаловым
   Рука! – О, вся моя напасть! —
   Как я икону обещала Вам
   Сегодня ночью же украсть!
 
   Как в монастырскую гостиницу
   – Гул колокольный и закат —
   Блаженные, как имянинницы,
   Мы грянули, как полк солдат.
 
   Как я Вам – хорошеть до старости —
   Клялась – и просыпала соль,
   Как трижды мне – Вы были в ярости! —
   Червонный выходил король.
 
   Как голову мою сжимали Вы,
   Лаская каждый завиток,
   Как Вашей брошечки эмалевой
   Мне губы холодил цветок.
 
   Как я по Вашим узким пальчикам
   Водила сонною щекой,
   Как Вы меня дразнили мальчиком,
   Как я Вам нравилась такой...
 
   Декабрь 1914

8. “Свободно шея поднята…”

   Свободно шея поднята,
   Как молодой побег.
   Кто скажет имя, кто – лета,
   Кто – край ее, кто – век?
 
   Извилина неярких губ
   Капризна и слаба,
   Но ослепителен уступ
   Бетховенского лба.
 
   До умилительности чист
   Истаявший овал.
   Рука, к которой шел бы хлыст,
   И – в серебре – опал.
 
   Рука, достойная смычка,
   Ушедшая в шелка,
   Неповторимая рука,
   Прекрасная рука.
 
   10 января 1915

9. “Ты проходишь своей дорогою…”

   Ты проходишь своей дорогою,
   И руки твоей я не трогаю.
   Но тоска во мне – слишком вечная,
   Чтоб была ты мне – первой встречною.
 
   Сердце сразу сказало: “Милая!”
   Все тебе – наугад – простила я,
   Ничего не знав, – даже имени! —
   О, люби меня, о, люби меня!
 
   Вижу я по губам – извилиной,
   По надменности их усиленной,
   По тяжелым надбровным выступам:
   Это сердце берется – приступом!
 
   Платье – шелковым черным панцирем,
   Голос с чуть хрипотцой цыганскою,
   Все в тебе мне до боли нравится, —
   Даже то, что ты не красавица!
 
   Красота, не увянешь за лето!
   Не цветок – стебелек из стали ты,
   Злее злого, острее острого
   Увезенный – с какого острова?
 
   Опахалом чудишь, иль тросточкой, —
   В каждой жилке и в каждой косточке,
   В форме каждого злого пальчика, —
   Нежность женщины, дерзость мальчика.
 
   Все усмешки стихом парируя,
   Открываю тебе и миру я
   Все, что нам в тебе уготовано,
   Незнакомка с челом Бетховена!
 
   14 января 1915

10. “Могу ли не вспомнить я…”

   Могу ли не вспомнить я
   Тот запах White-Rose^[21] и чая,
   И севрские фигурки
   Над пышащим камельком...
 
   Мы были: я – в пышном платье
   Из чуть золотого фая,
   Вы – в вязаной черной куртке
   С крылатым воротником.
 
   Я помню, с каким вошли Вы
   Лицом – без малейшей краски,
   Как встали, кусая пальчик,
   Чуть голову наклоня.
 
   И лоб Ваш властолюбивый,
   Под тяжестью рыжей каски,
   Не женщина и не мальчик, —
   Но что-то сильней меня!
 
   Движением беспричинным
   Я встала, нас окружили.
   И кто-то в шутливом тоне:
   “Знакомьтесь же, господа”.
 
   И руку движеньем длинным
   Вы в руку мою вложили,
   И нежно в моей ладони
   Помедлил осколок льда.
 
   С каким-то, глядевшим косо,
   Уже предвкушая стычку, —
   Я полулежала в кресле,
   Вертя на руке кольцо.
 
   Вы вынули папиросу,
   И я поднесла Вам спичку,
   Не зная, что делать, если
   Вы взглянете мне в лицо.
 
   Я помню – над синей вазой —
   Как звякнули наши рюмки.
   “О, будьте моим Орестом!”,
   И я Вам дала цветок.
 
   С зарницею сероглазой
   Из замшевой черной сумки
   Вы вынули длинным жестом
   И выронили – платок.
 
   28 января 1915

11. “Все глаза под солнцем – жгучи…”

   Все глаза под солнцем – жгучи,
   День не равен дню.
   Говорю тебе на случай,
   Если изменю:
 
   Чьи б ни целовала губы
   Я в любовный час,
   Черной полночью кому бы
   Страшно ни клялась, —
 
   Жить, как мать велит ребенку,
   Как цветочек цвесть,
   Никогда ни в чью сторонку
   Глазом не повесть...
 
   Видишь крестик кипарисный?
   – Он тебе знаком —
   Все проснется – только свистни
   Под моим окном.
 
   22 февраля 1915

12. “Сини подмосковные холмы…”

   Сини подмосковные холмы,
   В воздухе чуть теплом – пыль и деготь.
   Сплю весь день, весь день смеюсь, – должно быть,
   Выздоравливаю от зимы.
 
   Я иду домой возможно тише:
   Ненаписанных стихов – не жаль!
   Стук колес и жареный миндаль
   Мне дороже всех четверостиший.
 
   Голова до прелести пуста,
   Оттого что сердце – слишком полно!
   Дни мои, как маленькие волны,
   На которые гляжу с моста.
 
   Чьи-то взгляды слишком уж нежны
   В нежном воздухе едва нагретом...
   Я уже заболеваю летом,
   Еле выздоровев от зимы,
 
   13 марта 1915

13. “Повторю в канун разлуки…”

   Повторю в канун разлуки,
   Под конец любви,
   Что любила эти руки
   Властные твои
 
   И глаза – кого-кого-то
   Взглядом не дарят! —
   Требующие отчета
   За случайный взгляд.
 
   Всю тебя с твоей треклятой
   Страстью – видит Бог! —
   Требующую расплаты
   За случайный вздох.
 
   И еще скажу устало,
   – Слушать не спеши! —
   Что твоя душа мне встала
   Поперек души.
 
   И еще тебе скажу я:
   – Все равно – канун! —
   Этот рот до поцелуя
   Твоего был юн.
 
   Взгляд – до взгляда – смел и светел,
   Сердце – лет пяти...
   Счастлив, кто тебя не встретил
   На своем пути.
 
   28 апреля 1915

14. “Есть имена, как душные цветы…”

   Есть имена, как душные цветы,
   И взгляды есть, как пляшущее пламя...
   Есть темные извилистые рты
   С глубокими и влажными углами.
 
   Есть женщины. – Их волосы, как шлем,
   Их веер пахнет гибельно и тонко.
   Им тридцать лет. – Зачем тебе, зачем
   Моя душа спартанского ребенка?
 
   Вознесение, 1915

15. “Хочу у зеркала, где муть…”

   Хочу у зеркала, где муть
   И сон туманящий,
   Я выпытать – куда Вам путь
   И где пристанище.
 
   Я вижу: мачта корабля,
   И Вы – на палубе...
   Вы – в дыме поезда... Поля
   В вечерней жалобе...
 
   Вечерние поля в росе,
   Над ними – вороны...
   – Благословляю Вас на все
   Четыре стороны!
 
   3 мая 1915

16. “В первой любила ты…”

   В первой любила ты
   Первенство красоты,
   Кудри с налетом хны,
   Жалобный зов зурны,
 
   Звон – под конем – кремня,
   Стройный прыжок с коня,
   И – в самоцветных зернах —
   Два челночка узорных.
 
   А во второй – другой —
   Тонкую бровь дугой,
   Шелковые ковры
   Розовой Бухары,
   Перстни по всей руке,
   Родинку на щеке,
   Вечный загар сквозь блонды
   И полунощный Лондон.
 
   Третья тебе была
   Чем-то еще мила...
 
   – Что от меня останется
   В сердце твоем, странница?
 
   14 июля 1915

17. “Вспомяните: всех голов мне дороже…”

   Вспомяните: всех голов мне дороже
   Волосок один с моей головы.
   И идите себе... – Вы тоже,
   И Вы тоже, и Вы.
 
   Разлюбите меня, все разлюбите!
   Стерегите не меня поутру!
   Чтоб могла я спокойно выйти
   Постоять на ветру.
 
   6 мая 1915

“Уж часы – который час…”

   Уж часы – который час? —
   Прозвенели.
   Впадины огромных глаз,
   Платья струйчатый атлас...
   Еле-еле вижу Вас,
   Еле-еле.
 
   У соседнего крыльца
   Свет погашен.
   Где-то любят без конца...
   Очерк Вашего лица
   Очень страшен.
 
   В комнате полутемно,
   Ночь – едина.
   Лунным светом пронзено,
   Углубленное окно —
   Словно льдина.
 
   – Вы сдались? – звучит вопрос.
   – Не боролась.
   Голос от луны замерз.
   Голос – словно за сто верст
   Этот голос!
 
   Лунный луч меж нами встал,
   Миром движа.
   Нестерпимо заблистал
   Бешеных волос металл
   Темно-рыжий.
 
   Бег истории забыт
   В лунном беге.
   Зеркало луну дробит.
   Отдаленный звон копыт,
   Скрип телеги.
 
   Уличный фонарь потух,
   Бег – уменьшен.
   Скоро пропоет петух
   Расставание для двух
   Юных женщин.
 
   1 ноября 1914

“Собаки спущены с цепи…”

   Собаки спущены с цепи,
   И бродят злые силы.
   Спи, милый маленький мой, спи,
   Котенок милый!
 
   Свернись в оранжевый клубок
   Мурлыкающим телом,
   Спи, мой кошачий голубок,
   Мой рыжий с белым!
 
   Ты пахнешь шерстью и зимой,
   Ты – вся моя утеха,
   Переливающийся мой
   Комочек меха.
 
   Я к мордочке прильнула вплоть,
   О, бачки золотые! —
   Да сохранит тебя Господь
   И все святые!
 
   19 ноября 1914

Германии

   Ты миру отдана на травлю,
   И счета нет твоим врагам,
   Ну, как же ятебя оставлю?
   Ну, как же ятебя предам?
 
   И где возьму благоразумье:
   “За око – око, кровь – за кровь”, —
   Германия – мое безумье!
   Германия – моя любовь!
 
   Ну, как же я тебя отвергну,
   Мой столь гонимый Vаtегlаnd^[22],
   Где все еще по Кенигсбергу
   Проходит узколицый Кант,
 
   Где Фауста нового лелея
   В другом забытом городке —
   Geheimrath Goethe^[23] по аллее
   Проходит с тросточкой в руке.
 
   Ну, как же я тебя покину,
   Моя германская звезда,
   Когда любить наполовину
   Я не научена, – когда, —
 
   – От песенок твоих в восторге —
   Не слышу лейтенантских шпор,
   Когда мне свят святой Георгий
   Во Фрейбурге, на Schwabenthor^[24].
 
   Когда меня не душит злоба
   На Кайзера взлетевший ус,
   Когда в влюбленности до гроба
   Тебе, Германия, клянусь.
 
   Нет ни волшебней, ни премудрей
   Тебя, благоуханный край,
   Где чешет золотые кудри
   Над вечным Рейном – Лорелей.
 
   Москва, 1 декабря 1914

“Радость всех невинных глаз…”

   Радость всех невинных глаз,
   – Всем на диво! —
   В этот мир я родилась —
   Быть счастливой!
 
   Нежной до потери сил,
   …………………………
   Только памятью смутил
   Бог – богиню.
 
   Помню ленточки на всех
   Детских шляпах,
   Каждый прозвеневший смех,
   Каждый запах.
 
   Каждый парус вдалеке
   Жив – на муку.
   Каждую в своей руке
   Помню руку.
 
   Каждое на ней кольцо
   – Если б знали! —
   Помню каждое лицо
   На вокзале.
 
   Все прощанья у ворот.
   Все однажды...
   Не поцеловавший рот —
   Помню – каждый!
 
   Все людские имена,
   Все собачьи...
   – Я по-своему верна,
   Не иначе.
 
   3 декабря 1914

“Безумье – и благоразумье…”

   Безумье – и благоразумье,
   Позор – и честь,
   Все, что наводит на раздумье,
   Все слишком есть —
 
   Во мне. – Все каторжные страсти
   Свились в одну! —
   Так в волосах моих – все масти
   Ведут войну!
 
   Я знаю весь любовный шепот,
   – Ах, наизусть! —
   – Мой двадцатидвухлетний опыт —