Страница:
Под утро она бессовестно и сладко заснула, совершенно не интересуясь мнением своего спутника на сей счет. Он разбудил ее, когда за окном уже занимался серый рассвет. Лера открыла сонные и непонимающие глаза.
– Знаешь, что мы упустили? – серьезно спросил он.
– Нет, – сразу просыпаясь, насторожилась Лера.
– Я не спросил, как тебя зовут.
– А разве мы перешли на ты? – церемонно, как герцогиня на приеме, осведомилась Лера, садясь на полке (спинка прямая!), и повыше натянула простыню.
– Да. Примерно в два ночи.
– Ну тогда сохранять инкогнито не имеет смысла. Меня зовут Лера, – дурачась, протянула ему ладошку ковшиком Лера.
– Валерий, – без улыбки ответил он, церемонно пожимая протянутую ладонь. И, реагируя на ее изумление, добавил: – Но в столбняк от этого известия впадать некогда. Через пятнадцать минут будем в Питере.
Лера стремительно оделась, путаясь в джинсах и пуговицах рубашки, кое-как пригладила волосы и бросилась в свое купе, по дороге едва не налетев на лысоватого мужичка, торчавшего в коридоре с сумкой наготове, – вагон сильно качало из стороны в сторону, и они втроем с сумкой едва разминулись. Лерино купе оказалось запертым изнутри. Мимо окна уже проплывали городские многоэтажки. Соседка открыла не сразу, с порога окатив Леру волной презрения и праведного негодования. Поджав губы и не говоря ни слова, она наблюдала, как Лера лихорадочно рассовывает вещи по карманам сумки и пытается по возможности привести в порядок лицо и прическу. Результат получился неутешительный, что соседку несколько успокоило. А когда Лера заметалась по тесному купе в поисках куда-то запропастившегося мобильника, на лице соседки даже промелькнула удовлетворенная улыбка. На четвереньках исследовав пол и перебрав подушки на своем диване, Лера была вынуждена вновь отправиться в первое купе. Валерий распахнул дверь мгновенно, как будто ее ждал. Он был уже одет, и его прическа пострадала куда меньше Лериной, не могла она не отметить эту досадную несправедливость.
– Я потеряла мобильник, – оглядываясь по сторонам, сообщила Лера. – Там все обшарила. Наверное, он тут, у вас.
– У тебя, – поправил Валерий. – Но я не видел, когда собирался. Позвони с моего, так проще.
Он протянул Лере телефон, она не сразу поняла, как с ним обращаться. Тогда Валерий взял телефон у нее из рук, под диктовку набрал номер, и через пару секунд из-под полки раздалась мелодичная трель. Лера схватила свое сокровище. За окном уже тянулся перрон Ладожского вокзала.
– Спасибо, – глупо сказала она и дернула в сторону дверь купе.
– Пожалуйста, – спокойно ответил Валерий. – Тебя встретят в Питере?
– Да. Сын, – неохотно ответила Лера. Вот уж это его совершенно не касалось. – Ну я пойду. Пока.
Кончиками пальцев Лера прикоснулась к рукаву его пиджака, чтобы разрядить неловкость момента, но он перехватил ее руку и поцеловал – как-то странно, в ладонь.
– Пока, – согласился Валерий, и Лера ушла. Он подхватил стоявшую на полке сумку и вышел из купе вслед за Лерой. Поезд уже тормозил, он подождал в тамбуре, пока проводница откроет дверь, и вышел из вагона первым, как будто очень спешил.
Но, отойдя немного в сторону, Валерий встал за одну из колонн, на которых держалась крыша перрона, и стал наблюдать за царившей вокруг суетой. Подъезжали носильщики с тележками, водители, промышлявшие частным извозом, предлагали свои услуги, пассажиры радостно выбирались из надоевшего вагона и висли на встречающих. Со своего места он видел, как в дверном проеме появилась Лера, а за ней ее соседка с каменным выражением лица. Но Лера не заметила ни соседки, ни предназначенного лично для нее выражения, потому что, как только она ступила на перрон, ее схватил в охапку лохматый парень в безразмерной розовой футболке с надписью «Fuck pink color» и съезжающих с тощей попы штанах с заплатками и металлическими цепями. Лера тут же уронила сумку, и парень уткнулся ей носом в плечо, как ему это удалось – непонятно, потому что он был выше Леры на две головы. Лера теребила его волосы, гладила по плечу, целовала быстрыми прикосновениями, и Валерий, на которого эта милая семейная сцена произвела почему-то совершенно обратное должному впечатление, отвернулся и без всякой на то необходимости протер очки чистым носовым платком. Когда он закончил эти манипуляции, парень в сползающих штанах уже забросил ремень сумки на плечо и тащил Леру по перрону, что-то громко рассказывая и размахивая свободной рукой, как ветряная мельница.
Вот так. Ее встретил сын. Она приехала к сыну, и мальчишка счастлив безмерно. Он наверняка скучал без нее. Сначала радовался свободе и самостоятельности, а потом начал отчаянно скучать. Сколько ему? Лет шестнадцать-семнадцать, не больше. А ей не дашь больше тридцати. И тело у нее двадцатилетней девочки, гибкое и послушное, с нежной, сияющей даже в темноте кожей… И Валерий Анатольевич, видавший виды мужик почти сорока лет от роду, вдруг почувствовал, как от этих воспоминаний у него на пару градусов подскочила температура (в старинных романах в таких случаях отмечали – «героя бросило в жар»). Это было странно и непривычно. И очень ему не понравилось. Он не мальчик, чтобы приходить в телячий восторг от таких картинок. Это было просто приключение, не более того, сказал он себе. И ему нет никакого дела ни до нее, ни до ее сына.
Если бы Валерий был не так занят мысленным рассматриванием эротических картинок и самовоспитанием, он непременно обратил бы внимание на то, что пассажир из шестого купе, неприметный мужичок с пузцом и лысинкой, отчего-то тоже, как и он сам, решил не торопиться в город, а топтался за колонной, рылся в сумке, изучал выкопанную из ее недр потертую на сгибах схему Петербургского метрополитена. А поехал на машине, отправившись на стоянку такси следом за Валерием и уверенно приказав водителю:
– На улицу Марата!
– Мама, а я уже работу нашел! – подпрыгивал на сиденье такси Сашка. – Позвонил – и сразу берут, если потом прописка будет. Меня Ольга Сергеевна пропишет, она сказала. Зарплата – двести баксов, прикинь! Это если неполный рабочий день, а так – потом больше будет. Мам, может, мне на заочку поступить?
– Сашка, мы уже обсудили. Учиться надо нормально. Если придется на платном – осилим. И почему ты в этих дурацких штанах?! Ты в них собираешься на экзамен? Я про майку вообще молчу.
– Да ладно тебе, – обиделся на критику сын. – Переоденусь я. Сейчас еще шесть утра, через полчаса дома будем. Ты с Ольгой Сергеевной посидишь, а я сам поеду. Тебя все равно не пустят, там только по экзаменационным листам, я из-за тебя нервничать буду. Ну не ходи, мам, а? – вдруг заныл по-детски.
Как он будет тут один, в сотый раз испугалась Лера. Совсем ребенок. И про Ольгу Сергеевну сказал – «дом». Это ее кольнуло.
– Ты что про прописку сказал, Саш?
– А, мам, она одна в двух комнатах остается, Машка за одного кекса замуж вышла, уезжает, прикинь, в Вологду! – захихикал Сашка.
– А что смешного? – не поняла Лера.
– Не знаю, смешно. «В Вологде-где-где-где, в Вологде-где…»
– Господи, ты-то откуда эту песню знаешь? Она старше тебя в три раза.
– А ее Ольга Сергеевна всю неделю поет. И на кухне, и в ванной. Ходит, теряет все, ищет и поет. Нервничает.
Сашка тоже нервничает, поняла Лера. Так трудно отрывать от себя любимых людей, отпускать их в самостоятельную жизнь, которая будет ли к ним еще благосклонна. Господи, какие старушечьи мысли!
Ольга Сергеевна жила в старом доме на Лиговке, за Обводным каналом, далеко от метро. Лет, наверное, десять назад, когда в гостиницах не селили таких вот туристов-дикарей, как она, Лера с Андреем через знакомых сняли комнату у Ольги Сергеевны. И с тех пор Лера сначала одна, а потом с сыном приезжала к ней и ее дочери, как к родственникам, когда раз в год, когда и чаще. Теперь, конечно, у нее были деньги на хороший отель, но она полюбила эту женщину, привыкла к давно не видавшей ремонта квартире и угрюмому дому в рабочем районе. Когда приезжала Лера, дочь Ольги Сергеевны Маша переезжала в комнату к матери, и в ее распоряжении оказывалась целая комната. Маша, которая была чуть старше Сашки, относилась к нему как сестра, а Лера вела долгие разговоры с Ольгой Сергеевной. Жили они небогато, но, когда Лера пыталась им подсунуть лишнюю сотню, неизменно отказывались. Именно Ольга Сергеевна научила Леру, как быстро приводить себя в чувство, когда за окном промозглое, холодное осеннее утро и веки хоть пальцами поднимай, как Вий: надо заварить крепкий чай в горячее молоко, без воды, но обязательно с сахаром. Ольга Сергеевна всю жизнь проработала учительницей в школе, и порой, особенно в ноябре и феврале, самые тяжелые месяцы в условиях питерского климата, она приносила в класс чай, молоко и прямо на уроке отпаивала досыпавших на партах учеников.
От нее Лера узнавала еще множество маленьких хитростей, которые помогают выживать обитателям Северной Венеции, особенно тем, у кого нет денег, чтобы восстанавливать силы на южных курортах или покупать дорогие фрукты. И еще Ольга Сергеевна всегда говорила «мы», когда рассказывала о прежних временах или о том, что произошло в городе за время Лериного отсутствия: «Удивительно, как мы в войну выстояли, непостижимо. Мы сняли леса со Спаса на Крови. Мы открыли Михайловский замок. А у нас опять Чижика-Пыжика стащили – ну что за люди!» Так говорили только питерцы, они так думали и чувствовали, и в этом не было никакой позы. Лера Ольгу Сергеевну обожала, и если она согласна присматривать за Сашкой, то Лера будет счастлива.
Размышляя об этом, Лера смотрела в окно на мелькавшие мимо дома Лиговского проспекта. Он менялся год от года, исчезали обувные мастерские, булочные-кондитерские и непритязательные пирожковые, на их месте появились залы игровых автоматов, салоны красоты, кофейни и магазины с вывесками на английском языке, как будто англоязычные граждане именно на Лиговке что-то потеряли. Лиговка пестрела этими непонятными вывесками, буквы и картинки круглосуточно горели неоновым светом, зазывали и заманивали – суета уже не помещалась в русле Невского проспекта и выплескивалась из него, подступала к старым домам на Лиговке, затопляя первые этажи серых, мрачных построек. Но ближе к Обводному Лиговка успокаивалась, стихала и становилась все больше похожей на себя прежнюю, ту, которую Лера полюбила однажды и навсегда. Туристы сюда заглядывали редко, а в такую рань их и вовсе не было, и Лера с сыном, как все, спешили по делам, им тоже предстоял длинный и хлопотный день.
Вдоволь наохавшись и насуетившись, все второпях позавтракали, и Лера с Сашкой отправились в университет. Ловить такси не стали, опасаясь застрять в пробке, быстрее было добежать до метро. В метро почти все читали, и Лера тоже решила непременно купить себе какую-нибудь книжку в мягкой обложке, чтоб впустую не таращиться по сторонам. Сашка категорически заявил, что дальше метро ее не пустит, и Лера так и осталась у выхода из «Политехнической», глядя вслед удалявшемуся сыну Мимо нее спешили абитуриенты, показательно вымытые и прилично одетые по случаю экзаменов, точь-в-точь как ее сын, возбужденные и настороженные, кто за руку с мамой, кто подчеркнуто отдельно, – вчерашние школьники, совсем дети. Лера даже позавидовала их счастливым заботам, хотя завидовать всей этой нервотрепке было конечно же глупо.
Эх, купить бы квартиру в Питере и жить бы здесь с Сашкой – что может быть лучше! Лера даже знала, где она хотела бы купить квартиру: на окраине, на проспекте Ветеранов. Там было просторно и привольно, девятиэтажки стояли не тесно, между ними то петляла речка, то возникал сосновый лес, то раскидывалась поляна, на которой в июле цвели кусты шиповника и кто-то зачем-то всегда косил сено, отчего воздух делался совершенно не городским. Над домами летали самолеты – Пулково было недалеко, – а нахальные чайки воровали на балконах все, что плохо лежало, потому что до Финского тоже было рукой подать. Иногда Лера приезжала сюда погулять и воображала, как она будет здесь жить. Она вполне могла бы обменять квартиру в Екатеринбурге на неплохое жилье здесь, возможно, и на гараж бы хватило – но жить на что? Такой работы, как дома, в своей фирме «Счастливый берег», здесь она не найдет. А она уже привыкла хорошо – очень хорошо! – зарабатывать и не запоминать, сколько стоит мясо в навороченном «Купце», а сколько в простеньком «Кировском» и почем на этой неделе черешня, привыкла хорошо одеваться, отдыхать там, где понравится, и собиралась поменять начинавший капризничать «пежо» на «ниссан-альмера», и непременно английской сборки. Но в жизни она умела делать только то, чем сейчас занималась, хотя подобрать этому однозначное определение затруднялась. Она была актриса – и все. Не в театр же ей наниматься, в самом деле! «И пошла она с горя в актрисы.» Да и не возьмут еще, правильно Андрей говорил.
Забыв о данном Андрею обещании сидеть в скверике и морально поддерживать сына, Лера вернулась в метро, доехала до Гостиного Двора, вышла на Невский проспект и отправилась здороваться с Питером – по традиции это полагалось делать, стоя на Дворцовой набережной и глядя на Неву, Заячий остров и Петропавловскую крепость. Этот вид неизменно вызывал у Леры острое ощущение счастья. Город тоже с ней здоровался и принимал как свою, начинал с ней разговаривать, предлагая каждый раз новые открытия и сюжеты. Потом Лера пошла к Инженерному замку. Это удивительное здание волновало и притягивало ее своей историей. Нет, точнее, биографией – как у человека. Таинственный замок, построенный странным императором, рыцарем Мальтийского ордена, по его повелению окрашенный в красно-кирпичный цвет перчаток его прекрасной дамы (ох, и задала же модница Лопухина хлопот реставраторам!). Замок мечты, спасительная цитадель, ставшая западней. Он мечтал о нем много лет и прожил здесь ровно сорок дней. Он тоже ходил по этим коридорам, он тоже стоял у этих окон. У них с Марией Федоровной было десять детей, младшие полюбили играть в общей столовой, той, где прошел его последний ужин, и мать всегда приказывала закладывать подушками большие стеклянные двери выходящего на Летний сад балкона. Двое старших сыновей переехали сюда с женами. Они не помешали его убийству, и ставший императором старший сын Александр дорого заплатил за свое невмешательство. Лерино живое воображение рисовало ей захватывающие картины. Какой спектакль можно было бы поставить в этих интерьерах! Идея, конечно, не нова, и Лера сама ходила на спектакль по Мережковскому, который играли в комнате, где был убит Павел. Но получился он холодным, вычурным, скучным. Не так, не так надо ставить! И провести зрителя в зал по этим коридорам должны не тетеньки-билетерши, а лакеи и чтоб дворцовая суета царила в коридорах, чтобы зрители входили в зал уже пронизанные предчувствием, уже готовые к тому, что должно случиться. Андрей бы поставил здесь хороший спектакль.
Да, теперь у Андрея был и авторитет, и имя, и неприлично рано полученное звание народного, и заграничные гастроли, и даже «Золотая маска» за поставленный по сказкам Андерсена спектакль, а за его обруганным и не раз осмеянным «театром детской скорби» критики признали право на существование – не все же деткам на утренниках скакать. У Андрея был талант. А вот амбиций не было совершенно. Он бы так и жил в театре, уйдя от Леры, если бы директор не выбила ему общежитие, а потом крошечную однокомнатную. Ему и денег никогда не надо было, он жил бы на свои копейки, если бы семь лет назад Лера буквально за руку не привела его в фирму, где сама только начинала работать. Ее создали безработные актеры, которые не могли прокормиться искусством, но больше они ничего делать не умели. А точнее, один предприимчивый господин, Лерин нынешний шеф Василий Васильевич, которого за глаза звали конечно же Вась-Васем, что гораздо точнее отражало суть его личности, решил использовать их таланты на благо людям: развлекать сограждан на юбилеях, веселить их деток на днях рождения, не давать гостям падать мордой в салат на свадьбах, поднимать корпоративный дух на вечеринках, напоминать всему городу, что задрипанная компания «Тайстра-Л» широко отметила восемь месяцев со дня основания. Андрей легко писал сценарии, каждый раз разные, придумывал новые ходы, у него было множество оригинальных идей, и неудивительно, что Вась-Вась носится с ним как с писаной торбой и денежки платит исправно, надо отдать ему должное. А ведь Лере удалось затащить бывшего мужа туда только под предлогом, что сын подрастает и деньги всегда нужны, хотя на самом деле она никогда не просила у Андрея больше, чем он мог им с Сашкой дать. Сейчас она работала в так называемом втором отделе и получала даже больше, чем Андрей. Ее работу Андрей презирал и по этому поводу периодически ссорился с Вась-Васем, отыскивая разные поводы. Но Лера и Андрей были слишком ценными сотрудниками, чтобы Вась-Вась позволял себе роскошь обижаться.
С Андреем все эти годы они прекрасно ладили, ежедневно общались. Лера часто спрашивала у него совета и обращалась за помощью. Так получилось, что при всем разнообразии постоянных и временных знакомых ближе Андрея у нее никого не было. Знавшие об их отношениях часто удивлялись, почему они развелись, ведь многие всю жизнь живущие под одной крышей супруги ладят куда хуже. Лера про себя понимала так: это был детский брак, после которого девятнадцатилетние дети, случайно ставшие родителями, стали развиваться в разных направлениях. И выросли совершенно разными людьми. Лера к театру была вполне равнодушна, взяв от него лишь то, что ей было необходимо. Андрей служил театру истово и верно, как черный монах, у которого, как известно, нет и не может быть семьи. И у нее нет. А теперь вот и Сашка уехал.
Стало жарко, и от Инженерного замка через Летний сад и Троицкий мост Лера отправилась на пляж возле Петропавловки. Оказавшись возле воды, она с наслаждением сбросила туфли, закатала до колен джинсы, «легким движением руки» превратила блузку в топик – и улеглась прямо на песок, подставив пузо и лицо солнышку, нимало не заботясь о том, что может облезть нос. У нее отпуск! Позвонил счастливый Сашка и проорал в трубку, что он «все решил» и наверняка сдал математику на четыре, чего от себя никак не ожидал, но обедать с ней он не пойдет, а поедет на работу, раз уж пришлось с утра прилично одеться. Нет, он будет работать, он не хочет, чтобы она платила за квартиру и давала ему деньги, потому что он уже взрослый мужик. Так и сказал ее шестнадцатилетний сын, который вырос, уехал из дому и намерен жить самостоятельно. Но об этом Лера решила не думать, закрыла глаза и задремала на солнышке.
На другой день Сашка с утра умчался на работу. А Лера отправилась реализовывать один из пунктов «обязательной программы»: следовало пойти на Сенную площадь, там на рынке купить малины и слопать ее на ближайшей лавочке, пачкаясь и облизывая пальцы, – красота! Этой традиции было уже семнадцать лет, на полгода больше, чем Сашке. Когда Лера была беременна, они с Андреем отправились в свадебное путешествие в Питер, тогда еще бывший Ленинградом, экономии ради поселившись у Ольги Сергеевны. Денег у них было кот наплакал, поэтому они даже по музеям не ходили, а шатались по улицам – тогда Лера и влюбилась раз и навсегда в этот город. Однажды, разыскивая знаменитые Пять углов, они вместо этого забрели на Сенную площадь и на рынке купили двухлитровую банку садовой малины. Дело было под вечер, мужичку продавать малину надоело, и он отдал ее за копейки, всю, что оставалась. Лера с Андреем тут же купили теплого еще хлеба, уселись на лавочке и, отломив по восхитительно пахнущей горбушке, заедали хлеб темно-красной, сладкой, брызгавшей соком ягодой, торопясь и давясь, наперегонки. Что на них тогда нашло? Наверное, голодные были. Им было хорошо, вкусно и ужасно весело! А ночью зеленой и едва доползающей до туалета, объевшейся малиной Лере дважды вызывали «скорую», и ее хором ругали врач и Ольга Сергеевна. Но это забылось. Она помнила только, что было лето, июль, они с Андреем сидели на лавочке, хохоча и пачкаясь, наперегонки ели малину. И в ее жизни было немного воспоминаний приятнее этого. С тех пор если она оказывалась в Питере летом, подгадывая «к малине», то обязательно ходила на этот рынок и покупала ягоду. Теперь, правда, не банку, а стакан.
Соблюдать традиции с каждым годом становилось все сложнее. Рынок рос и благоустраивался, теперь на нем торговали преимущественно горячие восточные мужчины, а бабушек понемногу выжили, и они устраивались где попало. Скамеек тоже след простыл, на площади теснились палатки и летние кафе сомнительного вида, и Лера, покрутившись со своим стаканчиком, уже исключительно из вредности уселась за один из столиков, заказала мороженое, которое вообще-то терпеть не могла, и принялась есть малину. Шум и суета вокруг, запахи дешевой еды ее раздражали, и она, вздохнув, подумала, что на будущий год она, пожалуй, сюда уже не придет. Что ж, все хорошее когда-нибудь кончается.
Лера как раз доедала последние ягоды, прикидывая, где можно помыть руки из припасенной заранее бутылки, как зазвонил телефон. Чертыхаясь, липкими руками она принялась шарить в своей немаленькой сумке, куда входили и свитер, и зонтик, и куча прочих необходимых вещей. Телефон, конечно, оказался на самом дне, но продолжал звонить, пока Лера проводила изыскательские работы. Номер высветился незнакомый – наверняка ошиблись, стоило ли суетиться? Но голос в трубке узнала мгновенно – Валерий.
– Лера, вы можете говорить?
«Напомнить ему, что мы уже три дня, как на ты, или сначала выяснить, к чему все это?» – секунду поколебалась Лера и на всякий случай ответила осторожно:
– Могу. Только у меня руки липучие, я малину ем.
– Что? – удивился собеседник.
– Ну малину. Ягода такая. Красная, – терпеливо пояснила Лера. – А что?
– Ты где малину ешь?
– На Сенной. Кафе на улице, прямо возле метро.
– Я сейчас приеду. Можно?
– Запросто! – разрешила Лера. – Только на малину не рассчитывай. – Она не собиралась делиться их с Хохловым традицией с посторонним человеком.
Лера сидела за столиком, увлеченно развозя ложкой по стенкам вазочки растаявшее мороженое, чтобы хоть чем-то заняться, и Валерия увидела лишь тогда, когда он подошел к ней вплотную и спросил над ухом:
– Уже все съела?
– Я же заикой сделаюсь! – подскочила Лера. – Ты как так быстро? Ты сидел в кустах, как рояль?
– У меня личный вертолет, – кратко пояснил Валерий. – Руки вымыла?
Лера, как маленькая, протянула ему руки ладонями кверху, и он опять, как тогда в поезде, перехватил их и поцеловал в ладонь – сначала в одну, потом в другую. Уселся на лавочку рядом с Лерой и понюхал ее щеку где-то возле уха.
– Малиной пахнет, – смешно покрутив носом, констатировал он, и Лера почувствовала, как от этого движения уходит ее скованность. Оказывается, она тоже рада его видеть.
– А откуда у тебя мой номер?
– Сохранил в памяти, когда ты звонила, – охотно пояснил Валерий. – Я тебе его нарочно тогда дал, чтоб не ныть: «Девушка, дайте телефончик».
– Может, ты и мобильник мой нарочно засунул в дальний угол? – догадалась Лера.
– Нарочно, пока ты спала, – покаялся Валерий. – Ты ведь номер телефона не дала бы?
– Не дала бы, – согласилась Лера и посмотрела ему в глаза – опять ни тени улыбки. – Я не понимаю, когда ты шутишь, а когда говоришь серьезно.
– Я всегда говорю серьезно, – заверил ее Валерий. – Даже когда шучу. Я вообще очень серьезный и положительный. И должен тебе понравиться.
– Ах, еще и понравиться? Это-то тебе зачем? – приняла подачу Лера.
Но он ее опять переиграл, сменив интонацию:
– Потому что мне очень это надо. Оказывается, я хочу с тобой не только переспать, но и поговорить – ты понимаешь, что это значит?!
– Тогда это серьезное чувство. И может далеко зайти. Ладно, я согласна, давай поговорим, раз в поезде молчали. Тем более что мне в одиночестве всякие мысли в голову лезут.
– Расскажешь? Две головы лучше: мысли будут вынуждены разделиться и с ними проще справиться.
– Я вчера поняла, что мне тридцать шесть лет и что мой сын вырос. И что мне надо как-то привыкать жить без него. А сперва я даже радовалась, что он уехал в Питер поступать в университет, потому как – свобода! Как говорится, не так с вами хорошо, как без вас плохо. Ты что? – вдруг заметила Лера выражение его глаз, сменившее обычную спокойную серьезность. – Я что-то не то сказала?
– Нет, все в порядке. Просто. Я тебе потом как-нибудь расскажу… – И вернулась привычная нейтрально-незаинтересованная маска.
– Вот, сначала поговорим, а теперь потом расскажу. Нет, давай все равно что-нибудь рассказывай, чтоб на паритетных началах. Например, почему ты меня в поезде пожалел, приютил и обогрел? Из человеколюбия или имел далекоидущие корыстные планы?
– Конечно, планы имел. Корыстные. Ты слишком хороша для простого человеколюбия.
– Доброе слово и кошке приятно. Кстати, кошек ненавижу! Я красивая? Или обаятельная? Или ты любишь рыжих?
– Ты… неактивная, – не сразу подобрал определение Валерий. – Ты на меня не обращала внимания, хотя я все время попадался тебе на глаза. Ты как-то сквозь меня смотрела. Это меня заинтересовало – на синий чулок ты не похожа.
– Знаешь, что мы упустили? – серьезно спросил он.
– Нет, – сразу просыпаясь, насторожилась Лера.
– Я не спросил, как тебя зовут.
– А разве мы перешли на ты? – церемонно, как герцогиня на приеме, осведомилась Лера, садясь на полке (спинка прямая!), и повыше натянула простыню.
– Да. Примерно в два ночи.
– Ну тогда сохранять инкогнито не имеет смысла. Меня зовут Лера, – дурачась, протянула ему ладошку ковшиком Лера.
– Валерий, – без улыбки ответил он, церемонно пожимая протянутую ладонь. И, реагируя на ее изумление, добавил: – Но в столбняк от этого известия впадать некогда. Через пятнадцать минут будем в Питере.
Лера стремительно оделась, путаясь в джинсах и пуговицах рубашки, кое-как пригладила волосы и бросилась в свое купе, по дороге едва не налетев на лысоватого мужичка, торчавшего в коридоре с сумкой наготове, – вагон сильно качало из стороны в сторону, и они втроем с сумкой едва разминулись. Лерино купе оказалось запертым изнутри. Мимо окна уже проплывали городские многоэтажки. Соседка открыла не сразу, с порога окатив Леру волной презрения и праведного негодования. Поджав губы и не говоря ни слова, она наблюдала, как Лера лихорадочно рассовывает вещи по карманам сумки и пытается по возможности привести в порядок лицо и прическу. Результат получился неутешительный, что соседку несколько успокоило. А когда Лера заметалась по тесному купе в поисках куда-то запропастившегося мобильника, на лице соседки даже промелькнула удовлетворенная улыбка. На четвереньках исследовав пол и перебрав подушки на своем диване, Лера была вынуждена вновь отправиться в первое купе. Валерий распахнул дверь мгновенно, как будто ее ждал. Он был уже одет, и его прическа пострадала куда меньше Лериной, не могла она не отметить эту досадную несправедливость.
– Я потеряла мобильник, – оглядываясь по сторонам, сообщила Лера. – Там все обшарила. Наверное, он тут, у вас.
– У тебя, – поправил Валерий. – Но я не видел, когда собирался. Позвони с моего, так проще.
Он протянул Лере телефон, она не сразу поняла, как с ним обращаться. Тогда Валерий взял телефон у нее из рук, под диктовку набрал номер, и через пару секунд из-под полки раздалась мелодичная трель. Лера схватила свое сокровище. За окном уже тянулся перрон Ладожского вокзала.
– Спасибо, – глупо сказала она и дернула в сторону дверь купе.
– Пожалуйста, – спокойно ответил Валерий. – Тебя встретят в Питере?
– Да. Сын, – неохотно ответила Лера. Вот уж это его совершенно не касалось. – Ну я пойду. Пока.
Кончиками пальцев Лера прикоснулась к рукаву его пиджака, чтобы разрядить неловкость момента, но он перехватил ее руку и поцеловал – как-то странно, в ладонь.
– Пока, – согласился Валерий, и Лера ушла. Он подхватил стоявшую на полке сумку и вышел из купе вслед за Лерой. Поезд уже тормозил, он подождал в тамбуре, пока проводница откроет дверь, и вышел из вагона первым, как будто очень спешил.
Но, отойдя немного в сторону, Валерий встал за одну из колонн, на которых держалась крыша перрона, и стал наблюдать за царившей вокруг суетой. Подъезжали носильщики с тележками, водители, промышлявшие частным извозом, предлагали свои услуги, пассажиры радостно выбирались из надоевшего вагона и висли на встречающих. Со своего места он видел, как в дверном проеме появилась Лера, а за ней ее соседка с каменным выражением лица. Но Лера не заметила ни соседки, ни предназначенного лично для нее выражения, потому что, как только она ступила на перрон, ее схватил в охапку лохматый парень в безразмерной розовой футболке с надписью «Fuck pink color» и съезжающих с тощей попы штанах с заплатками и металлическими цепями. Лера тут же уронила сумку, и парень уткнулся ей носом в плечо, как ему это удалось – непонятно, потому что он был выше Леры на две головы. Лера теребила его волосы, гладила по плечу, целовала быстрыми прикосновениями, и Валерий, на которого эта милая семейная сцена произвела почему-то совершенно обратное должному впечатление, отвернулся и без всякой на то необходимости протер очки чистым носовым платком. Когда он закончил эти манипуляции, парень в сползающих штанах уже забросил ремень сумки на плечо и тащил Леру по перрону, что-то громко рассказывая и размахивая свободной рукой, как ветряная мельница.
Вот так. Ее встретил сын. Она приехала к сыну, и мальчишка счастлив безмерно. Он наверняка скучал без нее. Сначала радовался свободе и самостоятельности, а потом начал отчаянно скучать. Сколько ему? Лет шестнадцать-семнадцать, не больше. А ей не дашь больше тридцати. И тело у нее двадцатилетней девочки, гибкое и послушное, с нежной, сияющей даже в темноте кожей… И Валерий Анатольевич, видавший виды мужик почти сорока лет от роду, вдруг почувствовал, как от этих воспоминаний у него на пару градусов подскочила температура (в старинных романах в таких случаях отмечали – «героя бросило в жар»). Это было странно и непривычно. И очень ему не понравилось. Он не мальчик, чтобы приходить в телячий восторг от таких картинок. Это было просто приключение, не более того, сказал он себе. И ему нет никакого дела ни до нее, ни до ее сына.
Если бы Валерий был не так занят мысленным рассматриванием эротических картинок и самовоспитанием, он непременно обратил бы внимание на то, что пассажир из шестого купе, неприметный мужичок с пузцом и лысинкой, отчего-то тоже, как и он сам, решил не торопиться в город, а топтался за колонной, рылся в сумке, изучал выкопанную из ее недр потертую на сгибах схему Петербургского метрополитена. А поехал на машине, отправившись на стоянку такси следом за Валерием и уверенно приказав водителю:
– На улицу Марата!
– Мама, а я уже работу нашел! – подпрыгивал на сиденье такси Сашка. – Позвонил – и сразу берут, если потом прописка будет. Меня Ольга Сергеевна пропишет, она сказала. Зарплата – двести баксов, прикинь! Это если неполный рабочий день, а так – потом больше будет. Мам, может, мне на заочку поступить?
– Сашка, мы уже обсудили. Учиться надо нормально. Если придется на платном – осилим. И почему ты в этих дурацких штанах?! Ты в них собираешься на экзамен? Я про майку вообще молчу.
– Да ладно тебе, – обиделся на критику сын. – Переоденусь я. Сейчас еще шесть утра, через полчаса дома будем. Ты с Ольгой Сергеевной посидишь, а я сам поеду. Тебя все равно не пустят, там только по экзаменационным листам, я из-за тебя нервничать буду. Ну не ходи, мам, а? – вдруг заныл по-детски.
Как он будет тут один, в сотый раз испугалась Лера. Совсем ребенок. И про Ольгу Сергеевну сказал – «дом». Это ее кольнуло.
– Ты что про прописку сказал, Саш?
– А, мам, она одна в двух комнатах остается, Машка за одного кекса замуж вышла, уезжает, прикинь, в Вологду! – захихикал Сашка.
– А что смешного? – не поняла Лера.
– Не знаю, смешно. «В Вологде-где-где-где, в Вологде-где…»
– Господи, ты-то откуда эту песню знаешь? Она старше тебя в три раза.
– А ее Ольга Сергеевна всю неделю поет. И на кухне, и в ванной. Ходит, теряет все, ищет и поет. Нервничает.
Сашка тоже нервничает, поняла Лера. Так трудно отрывать от себя любимых людей, отпускать их в самостоятельную жизнь, которая будет ли к ним еще благосклонна. Господи, какие старушечьи мысли!
Ольга Сергеевна жила в старом доме на Лиговке, за Обводным каналом, далеко от метро. Лет, наверное, десять назад, когда в гостиницах не селили таких вот туристов-дикарей, как она, Лера с Андреем через знакомых сняли комнату у Ольги Сергеевны. И с тех пор Лера сначала одна, а потом с сыном приезжала к ней и ее дочери, как к родственникам, когда раз в год, когда и чаще. Теперь, конечно, у нее были деньги на хороший отель, но она полюбила эту женщину, привыкла к давно не видавшей ремонта квартире и угрюмому дому в рабочем районе. Когда приезжала Лера, дочь Ольги Сергеевны Маша переезжала в комнату к матери, и в ее распоряжении оказывалась целая комната. Маша, которая была чуть старше Сашки, относилась к нему как сестра, а Лера вела долгие разговоры с Ольгой Сергеевной. Жили они небогато, но, когда Лера пыталась им подсунуть лишнюю сотню, неизменно отказывались. Именно Ольга Сергеевна научила Леру, как быстро приводить себя в чувство, когда за окном промозглое, холодное осеннее утро и веки хоть пальцами поднимай, как Вий: надо заварить крепкий чай в горячее молоко, без воды, но обязательно с сахаром. Ольга Сергеевна всю жизнь проработала учительницей в школе, и порой, особенно в ноябре и феврале, самые тяжелые месяцы в условиях питерского климата, она приносила в класс чай, молоко и прямо на уроке отпаивала досыпавших на партах учеников.
От нее Лера узнавала еще множество маленьких хитростей, которые помогают выживать обитателям Северной Венеции, особенно тем, у кого нет денег, чтобы восстанавливать силы на южных курортах или покупать дорогие фрукты. И еще Ольга Сергеевна всегда говорила «мы», когда рассказывала о прежних временах или о том, что произошло в городе за время Лериного отсутствия: «Удивительно, как мы в войну выстояли, непостижимо. Мы сняли леса со Спаса на Крови. Мы открыли Михайловский замок. А у нас опять Чижика-Пыжика стащили – ну что за люди!» Так говорили только питерцы, они так думали и чувствовали, и в этом не было никакой позы. Лера Ольгу Сергеевну обожала, и если она согласна присматривать за Сашкой, то Лера будет счастлива.
Размышляя об этом, Лера смотрела в окно на мелькавшие мимо дома Лиговского проспекта. Он менялся год от года, исчезали обувные мастерские, булочные-кондитерские и непритязательные пирожковые, на их месте появились залы игровых автоматов, салоны красоты, кофейни и магазины с вывесками на английском языке, как будто англоязычные граждане именно на Лиговке что-то потеряли. Лиговка пестрела этими непонятными вывесками, буквы и картинки круглосуточно горели неоновым светом, зазывали и заманивали – суета уже не помещалась в русле Невского проспекта и выплескивалась из него, подступала к старым домам на Лиговке, затопляя первые этажи серых, мрачных построек. Но ближе к Обводному Лиговка успокаивалась, стихала и становилась все больше похожей на себя прежнюю, ту, которую Лера полюбила однажды и навсегда. Туристы сюда заглядывали редко, а в такую рань их и вовсе не было, и Лера с сыном, как все, спешили по делам, им тоже предстоял длинный и хлопотный день.
Вдоволь наохавшись и насуетившись, все второпях позавтракали, и Лера с Сашкой отправились в университет. Ловить такси не стали, опасаясь застрять в пробке, быстрее было добежать до метро. В метро почти все читали, и Лера тоже решила непременно купить себе какую-нибудь книжку в мягкой обложке, чтоб впустую не таращиться по сторонам. Сашка категорически заявил, что дальше метро ее не пустит, и Лера так и осталась у выхода из «Политехнической», глядя вслед удалявшемуся сыну Мимо нее спешили абитуриенты, показательно вымытые и прилично одетые по случаю экзаменов, точь-в-точь как ее сын, возбужденные и настороженные, кто за руку с мамой, кто подчеркнуто отдельно, – вчерашние школьники, совсем дети. Лера даже позавидовала их счастливым заботам, хотя завидовать всей этой нервотрепке было конечно же глупо.
Эх, купить бы квартиру в Питере и жить бы здесь с Сашкой – что может быть лучше! Лера даже знала, где она хотела бы купить квартиру: на окраине, на проспекте Ветеранов. Там было просторно и привольно, девятиэтажки стояли не тесно, между ними то петляла речка, то возникал сосновый лес, то раскидывалась поляна, на которой в июле цвели кусты шиповника и кто-то зачем-то всегда косил сено, отчего воздух делался совершенно не городским. Над домами летали самолеты – Пулково было недалеко, – а нахальные чайки воровали на балконах все, что плохо лежало, потому что до Финского тоже было рукой подать. Иногда Лера приезжала сюда погулять и воображала, как она будет здесь жить. Она вполне могла бы обменять квартиру в Екатеринбурге на неплохое жилье здесь, возможно, и на гараж бы хватило – но жить на что? Такой работы, как дома, в своей фирме «Счастливый берег», здесь она не найдет. А она уже привыкла хорошо – очень хорошо! – зарабатывать и не запоминать, сколько стоит мясо в навороченном «Купце», а сколько в простеньком «Кировском» и почем на этой неделе черешня, привыкла хорошо одеваться, отдыхать там, где понравится, и собиралась поменять начинавший капризничать «пежо» на «ниссан-альмера», и непременно английской сборки. Но в жизни она умела делать только то, чем сейчас занималась, хотя подобрать этому однозначное определение затруднялась. Она была актриса – и все. Не в театр же ей наниматься, в самом деле! «И пошла она с горя в актрисы.» Да и не возьмут еще, правильно Андрей говорил.
Забыв о данном Андрею обещании сидеть в скверике и морально поддерживать сына, Лера вернулась в метро, доехала до Гостиного Двора, вышла на Невский проспект и отправилась здороваться с Питером – по традиции это полагалось делать, стоя на Дворцовой набережной и глядя на Неву, Заячий остров и Петропавловскую крепость. Этот вид неизменно вызывал у Леры острое ощущение счастья. Город тоже с ней здоровался и принимал как свою, начинал с ней разговаривать, предлагая каждый раз новые открытия и сюжеты. Потом Лера пошла к Инженерному замку. Это удивительное здание волновало и притягивало ее своей историей. Нет, точнее, биографией – как у человека. Таинственный замок, построенный странным императором, рыцарем Мальтийского ордена, по его повелению окрашенный в красно-кирпичный цвет перчаток его прекрасной дамы (ох, и задала же модница Лопухина хлопот реставраторам!). Замок мечты, спасительная цитадель, ставшая западней. Он мечтал о нем много лет и прожил здесь ровно сорок дней. Он тоже ходил по этим коридорам, он тоже стоял у этих окон. У них с Марией Федоровной было десять детей, младшие полюбили играть в общей столовой, той, где прошел его последний ужин, и мать всегда приказывала закладывать подушками большие стеклянные двери выходящего на Летний сад балкона. Двое старших сыновей переехали сюда с женами. Они не помешали его убийству, и ставший императором старший сын Александр дорого заплатил за свое невмешательство. Лерино живое воображение рисовало ей захватывающие картины. Какой спектакль можно было бы поставить в этих интерьерах! Идея, конечно, не нова, и Лера сама ходила на спектакль по Мережковскому, который играли в комнате, где был убит Павел. Но получился он холодным, вычурным, скучным. Не так, не так надо ставить! И провести зрителя в зал по этим коридорам должны не тетеньки-билетерши, а лакеи и чтоб дворцовая суета царила в коридорах, чтобы зрители входили в зал уже пронизанные предчувствием, уже готовые к тому, что должно случиться. Андрей бы поставил здесь хороший спектакль.
Да, теперь у Андрея был и авторитет, и имя, и неприлично рано полученное звание народного, и заграничные гастроли, и даже «Золотая маска» за поставленный по сказкам Андерсена спектакль, а за его обруганным и не раз осмеянным «театром детской скорби» критики признали право на существование – не все же деткам на утренниках скакать. У Андрея был талант. А вот амбиций не было совершенно. Он бы так и жил в театре, уйдя от Леры, если бы директор не выбила ему общежитие, а потом крошечную однокомнатную. Ему и денег никогда не надо было, он жил бы на свои копейки, если бы семь лет назад Лера буквально за руку не привела его в фирму, где сама только начинала работать. Ее создали безработные актеры, которые не могли прокормиться искусством, но больше они ничего делать не умели. А точнее, один предприимчивый господин, Лерин нынешний шеф Василий Васильевич, которого за глаза звали конечно же Вась-Васем, что гораздо точнее отражало суть его личности, решил использовать их таланты на благо людям: развлекать сограждан на юбилеях, веселить их деток на днях рождения, не давать гостям падать мордой в салат на свадьбах, поднимать корпоративный дух на вечеринках, напоминать всему городу, что задрипанная компания «Тайстра-Л» широко отметила восемь месяцев со дня основания. Андрей легко писал сценарии, каждый раз разные, придумывал новые ходы, у него было множество оригинальных идей, и неудивительно, что Вась-Вась носится с ним как с писаной торбой и денежки платит исправно, надо отдать ему должное. А ведь Лере удалось затащить бывшего мужа туда только под предлогом, что сын подрастает и деньги всегда нужны, хотя на самом деле она никогда не просила у Андрея больше, чем он мог им с Сашкой дать. Сейчас она работала в так называемом втором отделе и получала даже больше, чем Андрей. Ее работу Андрей презирал и по этому поводу периодически ссорился с Вась-Васем, отыскивая разные поводы. Но Лера и Андрей были слишком ценными сотрудниками, чтобы Вась-Вась позволял себе роскошь обижаться.
С Андреем все эти годы они прекрасно ладили, ежедневно общались. Лера часто спрашивала у него совета и обращалась за помощью. Так получилось, что при всем разнообразии постоянных и временных знакомых ближе Андрея у нее никого не было. Знавшие об их отношениях часто удивлялись, почему они развелись, ведь многие всю жизнь живущие под одной крышей супруги ладят куда хуже. Лера про себя понимала так: это был детский брак, после которого девятнадцатилетние дети, случайно ставшие родителями, стали развиваться в разных направлениях. И выросли совершенно разными людьми. Лера к театру была вполне равнодушна, взяв от него лишь то, что ей было необходимо. Андрей служил театру истово и верно, как черный монах, у которого, как известно, нет и не может быть семьи. И у нее нет. А теперь вот и Сашка уехал.
Стало жарко, и от Инженерного замка через Летний сад и Троицкий мост Лера отправилась на пляж возле Петропавловки. Оказавшись возле воды, она с наслаждением сбросила туфли, закатала до колен джинсы, «легким движением руки» превратила блузку в топик – и улеглась прямо на песок, подставив пузо и лицо солнышку, нимало не заботясь о том, что может облезть нос. У нее отпуск! Позвонил счастливый Сашка и проорал в трубку, что он «все решил» и наверняка сдал математику на четыре, чего от себя никак не ожидал, но обедать с ней он не пойдет, а поедет на работу, раз уж пришлось с утра прилично одеться. Нет, он будет работать, он не хочет, чтобы она платила за квартиру и давала ему деньги, потому что он уже взрослый мужик. Так и сказал ее шестнадцатилетний сын, который вырос, уехал из дому и намерен жить самостоятельно. Но об этом Лера решила не думать, закрыла глаза и задремала на солнышке.
На другой день Сашка с утра умчался на работу. А Лера отправилась реализовывать один из пунктов «обязательной программы»: следовало пойти на Сенную площадь, там на рынке купить малины и слопать ее на ближайшей лавочке, пачкаясь и облизывая пальцы, – красота! Этой традиции было уже семнадцать лет, на полгода больше, чем Сашке. Когда Лера была беременна, они с Андреем отправились в свадебное путешествие в Питер, тогда еще бывший Ленинградом, экономии ради поселившись у Ольги Сергеевны. Денег у них было кот наплакал, поэтому они даже по музеям не ходили, а шатались по улицам – тогда Лера и влюбилась раз и навсегда в этот город. Однажды, разыскивая знаменитые Пять углов, они вместо этого забрели на Сенную площадь и на рынке купили двухлитровую банку садовой малины. Дело было под вечер, мужичку продавать малину надоело, и он отдал ее за копейки, всю, что оставалась. Лера с Андреем тут же купили теплого еще хлеба, уселись на лавочке и, отломив по восхитительно пахнущей горбушке, заедали хлеб темно-красной, сладкой, брызгавшей соком ягодой, торопясь и давясь, наперегонки. Что на них тогда нашло? Наверное, голодные были. Им было хорошо, вкусно и ужасно весело! А ночью зеленой и едва доползающей до туалета, объевшейся малиной Лере дважды вызывали «скорую», и ее хором ругали врач и Ольга Сергеевна. Но это забылось. Она помнила только, что было лето, июль, они с Андреем сидели на лавочке, хохоча и пачкаясь, наперегонки ели малину. И в ее жизни было немного воспоминаний приятнее этого. С тех пор если она оказывалась в Питере летом, подгадывая «к малине», то обязательно ходила на этот рынок и покупала ягоду. Теперь, правда, не банку, а стакан.
Соблюдать традиции с каждым годом становилось все сложнее. Рынок рос и благоустраивался, теперь на нем торговали преимущественно горячие восточные мужчины, а бабушек понемногу выжили, и они устраивались где попало. Скамеек тоже след простыл, на площади теснились палатки и летние кафе сомнительного вида, и Лера, покрутившись со своим стаканчиком, уже исключительно из вредности уселась за один из столиков, заказала мороженое, которое вообще-то терпеть не могла, и принялась есть малину. Шум и суета вокруг, запахи дешевой еды ее раздражали, и она, вздохнув, подумала, что на будущий год она, пожалуй, сюда уже не придет. Что ж, все хорошее когда-нибудь кончается.
Лера как раз доедала последние ягоды, прикидывая, где можно помыть руки из припасенной заранее бутылки, как зазвонил телефон. Чертыхаясь, липкими руками она принялась шарить в своей немаленькой сумке, куда входили и свитер, и зонтик, и куча прочих необходимых вещей. Телефон, конечно, оказался на самом дне, но продолжал звонить, пока Лера проводила изыскательские работы. Номер высветился незнакомый – наверняка ошиблись, стоило ли суетиться? Но голос в трубке узнала мгновенно – Валерий.
– Лера, вы можете говорить?
«Напомнить ему, что мы уже три дня, как на ты, или сначала выяснить, к чему все это?» – секунду поколебалась Лера и на всякий случай ответила осторожно:
– Могу. Только у меня руки липучие, я малину ем.
– Что? – удивился собеседник.
– Ну малину. Ягода такая. Красная, – терпеливо пояснила Лера. – А что?
– Ты где малину ешь?
– На Сенной. Кафе на улице, прямо возле метро.
– Я сейчас приеду. Можно?
– Запросто! – разрешила Лера. – Только на малину не рассчитывай. – Она не собиралась делиться их с Хохловым традицией с посторонним человеком.
Лера сидела за столиком, увлеченно развозя ложкой по стенкам вазочки растаявшее мороженое, чтобы хоть чем-то заняться, и Валерия увидела лишь тогда, когда он подошел к ней вплотную и спросил над ухом:
– Уже все съела?
– Я же заикой сделаюсь! – подскочила Лера. – Ты как так быстро? Ты сидел в кустах, как рояль?
– У меня личный вертолет, – кратко пояснил Валерий. – Руки вымыла?
Лера, как маленькая, протянула ему руки ладонями кверху, и он опять, как тогда в поезде, перехватил их и поцеловал в ладонь – сначала в одну, потом в другую. Уселся на лавочку рядом с Лерой и понюхал ее щеку где-то возле уха.
– Малиной пахнет, – смешно покрутив носом, констатировал он, и Лера почувствовала, как от этого движения уходит ее скованность. Оказывается, она тоже рада его видеть.
– А откуда у тебя мой номер?
– Сохранил в памяти, когда ты звонила, – охотно пояснил Валерий. – Я тебе его нарочно тогда дал, чтоб не ныть: «Девушка, дайте телефончик».
– Может, ты и мобильник мой нарочно засунул в дальний угол? – догадалась Лера.
– Нарочно, пока ты спала, – покаялся Валерий. – Ты ведь номер телефона не дала бы?
– Не дала бы, – согласилась Лера и посмотрела ему в глаза – опять ни тени улыбки. – Я не понимаю, когда ты шутишь, а когда говоришь серьезно.
– Я всегда говорю серьезно, – заверил ее Валерий. – Даже когда шучу. Я вообще очень серьезный и положительный. И должен тебе понравиться.
– Ах, еще и понравиться? Это-то тебе зачем? – приняла подачу Лера.
Но он ее опять переиграл, сменив интонацию:
– Потому что мне очень это надо. Оказывается, я хочу с тобой не только переспать, но и поговорить – ты понимаешь, что это значит?!
– Тогда это серьезное чувство. И может далеко зайти. Ладно, я согласна, давай поговорим, раз в поезде молчали. Тем более что мне в одиночестве всякие мысли в голову лезут.
– Расскажешь? Две головы лучше: мысли будут вынуждены разделиться и с ними проще справиться.
– Я вчера поняла, что мне тридцать шесть лет и что мой сын вырос. И что мне надо как-то привыкать жить без него. А сперва я даже радовалась, что он уехал в Питер поступать в университет, потому как – свобода! Как говорится, не так с вами хорошо, как без вас плохо. Ты что? – вдруг заметила Лера выражение его глаз, сменившее обычную спокойную серьезность. – Я что-то не то сказала?
– Нет, все в порядке. Просто. Я тебе потом как-нибудь расскажу… – И вернулась привычная нейтрально-незаинтересованная маска.
– Вот, сначала поговорим, а теперь потом расскажу. Нет, давай все равно что-нибудь рассказывай, чтоб на паритетных началах. Например, почему ты меня в поезде пожалел, приютил и обогрел? Из человеколюбия или имел далекоидущие корыстные планы?
– Конечно, планы имел. Корыстные. Ты слишком хороша для простого человеколюбия.
– Доброе слово и кошке приятно. Кстати, кошек ненавижу! Я красивая? Или обаятельная? Или ты любишь рыжих?
– Ты… неактивная, – не сразу подобрал определение Валерий. – Ты на меня не обращала внимания, хотя я все время попадался тебе на глаза. Ты как-то сквозь меня смотрела. Это меня заинтересовало – на синий чулок ты не похожа.