Страница:
– На севере страны готовится мятеж, целью которого является мое освобождение и коронация. Благодарю вас, боги! Не все преданные моей семье лорды погибли в последнем сражении. У меня есть надежда!
Ага, у тебя она есть, а у меня? Когда они там еще соберутся напасть, бог весть. Проблема-то как стояла передо мной, так и стоит. Опять двадцать пять… Характер портится на глазах. Что по поводу пессимизма говорит Егор? «Пессимист – это человек, который плачется в жилетку, оптимист предпочитает плакаться в декольте». Сойдет для мужиков, но лучшего утешения пока нет. Где мое декольте? И желательно на мускулистой груди.
Поскольку значимые для нас новости закончились и эта веселая троица приготовилась соображать «на троих» по винишку, я зажгла свечку, подвинула к отверстию, зажала нос и прытко ускакала. Посмотрим, как им понравится средство для вхождения в транс. Судя по описанию Иалоны, должен быть эффект, похожий на ЛСД.
Какой у нас потом был цирк, словами описать трудно – это надо видеть!
Один из участников этой ассамблеи сам себя гонял по плацу, отдавая команды и сам же их и выполняя. Он маршировал в ногу, постоянно сбиваясь с такта и тут же назначая себе штрафные очки. Когда ему надоело, мужик вытащил меч и понесся в атаку с криком: «Стой, гнида, на месте! Я с тобой разберусь!» И сильно оскорблялся, что «гнида» упорно не останавливалась и размножалась на глазах в геометрической прогрессии. За ним по двору носилось человек десять в тщетных попытках успокоить разбушевавшегося полководца. Ага, сначала за ним, а потом от него… После суток интенсивных физических упражнений мужик сильно разобиделся на себя и на весь белый свет и отбыл в казематы, с целью заключить себя на гауптвахту на нелимитированное время.
Второй из троицы был потише. Мужик воспылал страстной любовью к статуе и носился вокруг скульптуры с цветами, пирожными и подарками. Он пылко заключал мраморного истукана в объятия, запечатлевая горячие поцелуи на холодных губах и объясняясь в вечной любви. Иалону смертельно оскорблял тот факт, что статуя была изваяна с ее прадедушки. За резко «поголубевшим» мужиком тоже приглядывали, но особых проблем он не доставлял и его не трогали, давая возможность страдать невинной блажью и дальше.
Чрезвычайно порадовал Кондрад – он ловил по всему дворцу сперва розовых чертиков в зеленых юбочках с синими крылышками. Последовательно отлавливая глюков, он складывал их в бочку из-под вина, каковую таскал за собой, и никому не демонстрировал собранную коллекцию. На все мольбы лукаво скалился и сулил устроить сюрприз. Чуть погодя чертики модифицировались в желтых лошадей, почему-то в красных штанишках. Мой жених упоенно гонялся за вожделенными конями с уздечками, по дороге взнуздывая всех попадающихся воинов и слуг и привязывая несчастных к дверным ручкам. В итоге за ним уже никто не бегал – боялись. Немного погодя коники обернулись русалками, и бедолага спасался уже теперь от них, вереща, что они дерутся хвостами, и неприглядно матерился, накручивая кросс по дворцу.
Действие спецсостава закончилось внезапно…
Рано утром наша с Иалоной дверь распахнулась от пинка. На пороге возник жутко разъяренный Кондрад и, ни слова не говоря, схватил нас за руку и потащил из комнаты. Он несся так шустро, что мы полоскались за ним, как выстиранное белье на ветру. Данный способ перемещения мне пришелся не по душе. Уцепившись за какой-то угол, я выдрала руку из захвата, едва не потеряв при этом конечность, и куртуазно осведомилась:
– Возможно, мне соизволят объяснить происходящее?
Ой, по-моему, я зря вылезла! Мужик развернулся с видом быка на корриде, от него несло настолько ощутимой яростью, что вполне можно было костер без спичек зажигать:
– Мне надоели беспрерывные проблемы! Я не желаю отсрочивать наше супружество! Мы незамедлительно идем в церковь. В ее стенах ты, так или иначе, принесешь мне клятву и выйдешь оттуда уже моей женой!
– А-а-а-а!!! – зашлась в крике Иалона.
– Цыц, я сказала! Еще не все потеряно! – попыталась утихомирить истеричку.
Нелегко, знаете ли, на два фронта работать, когда оба орут. Только один кипит, будто чайник, а другая колотится в припадке.
Мне было, безусловно, страшновато противоречить Кондраду, но стояла стойким оловянным солдатиком. Домой страшно хоцца.
– Я так понимаю, что вам наплевать на мое решение. Поправьте меня, если я заблуждаюсь.
Крыша, стой! Раз-два! Это я не себе, ему. А то мужик, похоже, совсем с катушек съехал. Вопил, как будто я ему жизненно важную часть тела тупыми ножницами оттяпала:
– Да! Мне! Наплевать!
А, двум смертям не бывать, а одной не миновать! Я подбоченилась, как базарная торговка на привокзальном рынке, выставила вперед ногу, набычилась и начала наезжать:
– А мне – нет! Я тоже много чего не желаю! В частности, выходить замуж растрепанная и расхристанная! Будьте мужчиной, в конце концов, позвольте девушке привести себя в порядок и собраться с мыслями. Или вам до такой степени неймется меня в постель запихнуть, что элементарное почтение к женщине как к слабому полу можно в сторону отодвинуть? Или орган, отвечающий у вас за мысленную деятельность, был безвозвратно поврежден в сражениях, и оставшийся мозг перекочевал между ног?
По мере моей речи глаза Кондрада становились все шире, а челюсть падала все ниже, пока в итоге едва не встретилась с полом. Он потряс головой, пытаясь сконцентрировать разбежавшиеся в стороны глаза и постигнуть суть моей пламенной речуги. Народная мудрость, проверенная веками: лучшая защита – это нападение. Так-с, требовалось быстро закрепить успех, и я поперла на него, выкатив грудь вперед, как стратегически незаменимое оружие обороны. Знаете четвертый закон Ньютона? Нет? Вы многое потеряли! Так вот, четвертый закон Ньютона гласит: тело, зажатое в угол, не сопротивляется. Туда-то мы его и загоняли, применяя то, чем щедро поделилась с нами природа.
– Ну так что? Будем становиться мужчиной или глазки строить? Сними лупалки с моего бюста, мне трудно дышать. Я девушка нервная, хрупкая, нежная, воспитанная и скромная, ежели чего – могу и в глаз дать, честь свою сберегая.
Кондрад утомленно потер лицо рукой. Я обратила внимание на его измученный вид – все же крепко мужику перепало от меня за последние дни. Меня заживо стала грызть совесть, и я вынесла решение – выбить ей зубы, пускай нежно обсасывает. Так и быть, потерплю. Сам виноват! Зачем Иалону под венец силком тащит? Я существо кроткое, даже мухи не обижу, но задолбаю тварь так, что она сама самоубьется.
– Два часа тебе довольно, принцесса?
Мы пожали плечами:
– Это уж как получится!
И, не дожидаясь ответа, величаво удалились, пытаясь не сорваться на рысцу. В комнате я рвала простыню на тонкие полосы, скручивая жгутами, и пропитывала горючим составом, одновременно допытываясь у сотельницы:
– Расскажи мне вкратце, что у вас собой представляет церемония бракосочетания?
В то время как Иалона излагала порядок действий, я в спешке переодевалась, причесывалась и пристраивала свой «бикфордов шнур» в кармане.
– Поначалу жениха и невесту исповедуют. Потом по идее они должны ночь провести в церкви в молитвах, испрашивая благословения богов… но это необязательно. И заключительная часть – сама церемония.
Угу, если я все точно запомнила о богадельне, то, вероятно, моя задумка удастся. В этот момент послышался стук в дверь. Как меня задолбали! Я вызверилась:
– Это кто там такой вежливый?
Дверь распахнулась, на пороге нарисовался Властелин, чтоб ему в луже утопиться.
И ехидно так вопросил:
– Надеюсь, тебе хватило времени?
Быстро очухался, ворон бесхвостый. Мы тож могем ехидничать:
– Естественно! Столь поспешала, едва туфельки не потеряла, все глазки проглядела: где ж мой ненаглядный? Куды запропал? Мож, каку другу девицу красную себе облюбовал?
У мужика на лице обозначилась усиленная мыслительная деятельность. Мне по такому случаю приспичило порекомендовать думать не лицевой, а мозговой частью головы. Еле удержалась.
– Почему красная?..
Посмотрев на него с состраданием, как на слабоумного, снизошла:
– Помидорами обожралась.
От последовавшего вслед за тем вопроса мозги зашкалило уже у меня.
– А так бывает?
– Еще как бывает, если много съесть.
– Много – это сколько?
Ситуация превращалась в патовую. Я представления не имела, что делают с впавшими в детство громадными мужчинами. Пришлось быть сверхосторожной. Я легонько взяла Кондрада за локоть и сообщила:
– Много – это целый тазик. Хочешь попробовать? Пойдем, солнышко, на кухню, я тебя там покормлю…
И «солнышко» на абсолютном серьезе навострило лыжи на кухню. Пройдя несколько шагов, он внезапно пришел в себя и взорвался:
– Довольно! Надо мной! Издеваться!
И я опять «полетела» за ним на прицепе. Обстоятельства действовали на нервы утомительной повторяемостью событий. Отвоевав свою многострадальную конечность обратно, довела до сведения:
– Я покамест еще сама в состоянии идти!
У, какие мы грозные. Мог бы – испепелил на месте. А так… глазками посверкал, зубками поскрипел и выдавил:
– Следуй за мной!
Следую, следую, Данко ты мой изергилистый, тем более – сзади твоя охрана подпирает, куда уж тут денешься. Так и передвигались цепочкой: он, я и охрана.
Я почему «якаю»: сотельница моя затихарилась, вылезать робеет, приходится все самой.
Ой, какой симпатичный поворотик впереди… Я сравнялась с «проводником» и на вираже непредумышленно подставила подножку. Приложился Кондрад об стену лбом знатно. Звон стоял, заслушаешься: «Вечерний звон. Бом-бом». Который раз убедилась в крепости его конституции, другой бы уже в отключке валялся, а этот всего лишь головой помотал и взглядом на кусочки расчленил. Но-но, без членовредительства! Постояли мы так минут десять, пазл из мозгов сложили и далее потопали.
Ух ты! Лесенка. Мраморная. Красотища! У нас Егорка так в детстве баловаться любил: подкрадется тихонечко, под коленочки пнет и наблюдает, далеко ли экспериментальный образец полетел. Ага, этот опыт «Испытания Гагарина» назывался. Ну отчего с хорошим человеком опытом не поделиться? Нам такого добра не жалко, своего хватает. И я его так легонечко под коленочки – оп-па. Он вниз, а я в красивый обморок на руки охраны, чтоб они, значит, за ним не рванули, не испортили бреющий полет орла.
Из-под ресниц наблюдала. Люди не летают, как птицы, потому что отрастили больши-ие ягодицы. И он этими самыми полупопиями по ступенькам – бряк, бряк, бряк. Музыка! На пятнадцатой ступеньке опомнился, за перила рукой ухватился, поднялся на ноги, но с трудом. Рука, вижу, так и тянется ощупать, не осталось ли чего на лесенке.
Спросил бы у окружающих, коли сам не видит, и не надо на меня угрожающе пялиться – у меня «чуйства», я переживаю, видишь, как эстетично валяюсь у мужиков на десницах. Грудью, можно сказать, от твоего позора отвлекаю. Одно плохо – там скоро мозоль натрут или ожогов наставят. Травма на производстве у них оплачивается?
Хошь не хошь, а пришлось в себя приходить, и наша процессия двинулась дальше, но уже гораздо медленнее. Знамо почему. Кондрад одной рукой за лоб держался, другой поясницу потирал и вперед уже не вырывался. Жалость какая, столько поворотов и лестниц зря пропало, аж душа болит. Доползли мы все же до церкви, а там нас старичок, божий голубь, встретил. Разряженный сам из себя, расфуфыренный весь. Любят они тут ткань рулонами наматывать и золотом с ног до головы увешиваться. Этот светоч религии нам разулыбался сладко-пресладко. Я прям еле сдержалась, чтоб не дать ему ценный совет: «Улыбаясь, вы делаете зубы беззащитными».
– Дети мои, вы прибыли соединить себя узами брака в священное место. По своей ли воле и велению сердца совершаете вы столь ответственный шаг?
Хоть в чем-то мы были с Властелином солидарны: у обоих в глазах светилась жажда убийства. Причины, добавлю, были разные.
– Иалона, вылезай на поверхность. Ты этого святошу знаешь?
– Нет, наш богослужитель при штурме погиб, этот пришлый.
– Тады фиг с ним.
И я полезла обниматься:
– Как я рада вас лицезреть! Как мне недоставало божьего слова и святого напутствия!
А сама ему за шиворот чесоточного порошочку отсыпала. А че? Пусть у мужика тоже праздник наступит. Повеселится, потанцует. Танец «брейк-данс об косяк» называется. Переворот в мире средневекового искусства.
Святой отец меня от себя отклеил и в исповедальню пригласил:
– Готова ли ты, дочь моя, покаяться перед замужеством?
Я рявкнула:
– Всегда готова! – и отдала ему пионерский салют.
Старичок прикосел и рысцой двинул в кабинку, я рядом устроилась, в смысле в другой кабинке рядом, а не то, что вы подумали.
– Поведай мне, дочь моя, о своих грехах.
– Ой, грешна, отче! Как заподозрю, что преступаю международную конвенцию ООН по правовой защите женщин, так страдаю…
– Чего преступаешь? Конц… ковер…
– Конвенцию, отче! Стыдно не знать таких вещей в наш просвещенный век. Я вам счас маленький ликбез устрою. Слушайте:
«Конвенция о ликвидации всех форм дискриминации в отношении женщин. Государства-участники осудили дискриминацию женщин во всех ее формах, согласились проводить политику ее ликвидации и обязались принять ряд мер:
включить принцип равноправия мужчин и женщин в свои национальные конституции и другое законодательство и обеспечить практическое осуществление этого принципа;
принимать законодательные и другие меры, включая санкции, запрещающие дискриминацию в отношении женщин;
установить юридическую защиту прав женщин на равной основе с мужчинами и обеспечить с помощью национальных судов и других государственных учреждений эффективную защиту женщин против любого акта дискриминации;
воздерживаться от совершения дискриминационных актов или действий в отношении женщин и гарантировать, что государственные органы и учреждения будут действовать в соответствии с этим принципом;
принимать соответствующие меры для ликвидации дискриминации в отношении женщин со стороны лиц, организаций, предприятий;
принимать соответствующие меры, включая законодательные, для изменения или отмены действующих законов, постановлений, обычаев и практики, представляющих дискриминацию в отношении женщин;
отменить все положения своего уголовного законодательства, представляющие собой дискриминацию в отношении женщин…»
Я думала, у священника падучая. Изо рта пошла пена, глазки закатились… Не дал договорить, заверещал как зарезанный:
– Я постигнул, уразумел! Чем еще грешна, дочь моя?
Мало тебе, мазохист средневековый? Так на тебе!
– Мучает меня, отче, один вопрос…
– Поведай мне, дочь моя, надеюсь, я облегчу твои муки.
Безусловно! Всенепременно! Получи, фашист, гранату!
– Почему, когда ты разговариваешь с Богом – это названо молитвой, а когда Бог с тобой – шизофренией?
Пятиминутное молчание и несмазанный скрип мозговых шестеренок. Прерывая затянувшееся безмолвие, прозвучало робкое уточнение:
– А полегче грехов у тебя не найдется? Ну, прелюбодеяние там, кража, убийство?
Приплыл мужик до кондиции. Гордо проинформировала:
– Нет, в этом не грешна. По мелочовке не работаю.
Тяжкий вздох:
– Иди с миром, дочь моя. Отпускаю ныне все грехи твои.
И мы оба вывалились из неуютных душных кабинок: цветущая, довольная я – и потный, красный богослужитель. Кондрад окинул нас подозрительным взглядом и проследовал на лавку в исповедальню. В пока еще открытую дверь увидела, как он ощупывает соединяющую два помещения стену. Это он о чем подумал? Наглец!
По истечении десяти минут, потраченных мной на прокладывание своего заранее припасенного шнурка от кувшинов с церковным маслом до места зажигания свечей, кабинка святого отца принялась ходить ходуном. Чуть-чуть погодя старичок выпал из исповедальни с криком:
– Отпускаю, все тебе отпускаю, сын мой! Приходите завтра! – и вымелся наружу, по дороге почесываясь обо все выступающие предметы. Следом вышел Кондрад, озадаченно глядя на богослужителя. До чего-то додумавшись, мотнул головой в мою сторону:
– Пошли. Завтра вернемся.
Я послушно последовала за ним, невзначай уронив горящую свечку. По дороге поинтересовалась у Иалоны:
– Слышишь, тебе церковь нравится?
Девушка задумалась:
– Видимо, да. Она нам весьма дорого…
Позади раздался взрыв.
– Ныне она будет тебе дорога как память, – поставила я ее перед фактом, испытав немалое удивление и даже легкое потрясение. Мои расчеты сводились лишь к пожару, взрыв сценарием был не предусмотрен. Но так даже лучше. Дольше восстанавливать придется.
Мои сопровождающие немедленно развернулись и устремились на грохот. Все, за исключением Кондрада. Он остался со мной и, прислонившись плечом к стене, удивительно спокойно высказал следующее:
– Если это то, что я подозреваю, принцесса, то тебе это не поможет. Обычно я не отступаю от собственных слов, но могу с легкостью пересмотреть принципы. Никогда до этого момента я не поднимал руки на женщину, но, видно, пришло время. Ты непрестанно подвергаешь испытанию мое терпение, и, когда оно закончится, ты пожалеешь об этом дне. Запомни.
Я пожала плечами… запомнить легко, вспомнить трудно. И вообще, как будто у меня есть выбор, и я тут развлекаюсь от нечего делать.
Вскоре воины вернулись с известием о полном разрушении церкви, которое было выслушано с тем же невозмутимым грозовым спокойствием, сильно меня тревожившим. По окончании доклада на мающуюся невесту снова обратили пристальное внимание:
– Вижу, я не ошибся. Сейчас тебя запрут в покоях, принцесса, а завтра утром мы поедем в городскую церковь, где закончим начатое сегодня. Не советую пытаться что-либо предпринимать, иначе туда ты отправишься в клетке и в кандалах.
И отвернулся с приказом отконвоировать меня к месту лишения свободы. Когда я очутилась внутри и услышала звук запирающегося замка, на меня навалился приступ паники. Я представления не имела, что возможно еще предпринять в сложившейся обстановке. Все шло к тому, что он меня переиграл. Пометавшись туда-сюда по периметру гостиной, я адресовалась к сотельнице в отчаянии:
– У тебя какие-нибудь идеи есть?
Иалона высказалась с унынием и раздражением:
– Нет, но это твоя прерогатива думать и спасать меня.
М-дя, жизнь – это движение: одни шевелят извилинами, другие хлопают ушами, создавая сквозняк, выветривающий все оставшиеся мысли. Что же мне делать? Я подошла к окну, открыла и принялась изучать возможность побега. Допустим, четвертый этаж не такая уж необоримая высота, спущусь я запросто, а что делать с крепостной стеной и рвом? Проблема состояла не в высоте и воде, а в охраняющих пикетах, прохаживающихся вокруг цитадели без особого графика. И вдруг из крепостного рва поднялась здоровенная ящеровидная голова на длиннющей шее и практически заглянула мне в глаза. От неожиданности я подпрыгнула:
– Это кто?
– А, это водяные змеи. Папе кто-то из морских держав парочку подарил, и мы пристроили их в ров, там для них довольно места.
Ни фига себе змейки! Пребывая в полнейшем отупении, я чуть было не пропустила самое любопытное. Принцесса проклюнулась на поверхность и что-то то ли прощебетала, то ли просвистела, но эта змеюка обернулась в нашу сторону, раззявила пасть в подобии улыбки и метнулась к нашему окну. Достать не достала – с перегибом через стену потенциал закончился на уровне примерно второго этажа, но мне приползла в голову бредовая идея. За неимением лучшего будем использовать что есть. Уточнила:
– Ты умеешь с ним общаться?
Меня поправили:
– С ней, он на другой стороне рва. Да, умею, они очень милые и ласковые.
Да, а по внешнему виду «милой» морды и метровым зубкам в жизни не подумаешь.
– И что едят эти ласковые?
– В основном рыбу, но не брезгуют ничем.
– Людьми тоже?
– Нет, конечно.
Угу, жаль… Блин, мне бы хотя бы сутки, которых у меня как раз и нет. Потащит же завтра за волосы в церковь, и мяукнуть не успею. Думай, шевели мозгами! Каким образом можно уклониться от выезда в город? Только если из замка нельзя будет выйти. А как это оформить? Штурм крепости им организовать? Если бы. Счас, размножусь и осажу.
К первой голове присоединилась вторая. Змеи уже вдвоем умильно строили глазки Иалоне.
Оба-на, а кто сказал, что осада обязана быть неизменно физической? Идея фантасмагоричная, но кто не рискует, тот не пьет шампанское! Запихав соседку обратно, я рванула к тайнику и выудила заветную бутылочку. Тем же манером я живо метнулась к столу с остатками трапезы, сграбастала хлеб и, поделив на две половинки, щедро полила их составом. Вернувшись к окну, я прицелилась и швырнула куски змеям. Те поймали хлеб на лету, проглотили и, облизнувшись, скрылись в воде. Простите меня, пожалуйста, вот вернусь и, честное слово, добровольно сдамся обществу защиты животных.
Результат я получила через три часа. Ровно столько понадобилось составу, действующему как обычное ветрогонное, чтобы повлиять на организм змеев. Цитадель оказалась-таки в осаде – газовой. Желудки животных работали исправно, и вонь стояла похлеще «Черемухи». Люди истекали горючими слезами, принимались задыхаться, астматически кашлять и поворачивали назад.
Перепробовав кучу средств, постановили дожидаться естественного окончания процесса. Особенно мне пришлась по душе попытка подстрелить змея из лука, предпринятая одним невероятно головастым умником. Стрела не нанесла никакого ущерба толстой чешуе, отскочив от нее. Она только разозлила животное, которое недолго думая ушло на глубину, выпустив перед этим громадное едко-вонючее облако кишечного газа. После чего мужик сильно пострадал от рук своих же товарищей.
Сработало! Душа требовала шампанского и ананаса, а организм соглашался на водку и огурчик. Но моим мечтам не суждено было сбыться…
Налюбовавшись на заоконное действо, мы с сотельницей вознамерились отойти ко сну и уже разоблачились до нижней рубашки в кружавчиках и панталончиков в том же стиле, когда нас невежливо обломали. Наша дверь распахнулась, чуть было не сорвавшись с косяка и, обсыпав ворвавшегося злобного Властелина каменной крошкой, придала его волосам благородный оттенок седины. Я обозрела сие дивное явление, хлопая ресницами, в то время как мужчина пускал дым из ноздрей и подбирал подходящие случаю слова в своем скудном лексиконе. У меня начали подмерзать ноги, и я рискнула подтолкнуть прадедушку Эллочки-людоедки к цели визита, уповая отделаться насморком вместо бронхита или воспаления легких. Да-да, я хорошо запомнила, чем их тут лечат.
– Какие неотложные обстоятельства привели вас в столь поздний час в спальню к молодой незамужней девушке?
Процесс не сдвинулся ни на йоту, хотя – вру: к пыхтению и сопению добавилось скрежетание. С медициной все ясно, а что со стоматологией? Останется же мужик по моей вине беззубым во цвете лет. Впрочем, несущественно. Ноги замерзли еще сильнее, и вместо вежливого недоумения я начала излучать невежливое раздражение:
– Че приперся, спрашиваю?
А что такого? Хамство всегда ближе к искренности, чем тактичность, и гораздо быстрее достигает цели. Хотя, с другой стороны, ничто так не портит цель, как попадание. О, точно испортила. Уже будучи не в состоянии нормально выговаривать слова, Кондрад шипел, наступая на меня немалой тушей:
– Я тебя предупреждал, принцесса, о последствиях и моем терпении? Так вот, ставлю тебя в известность: мое долготерпение целиком истощилось! И я собираюсь принять экстренные меры по обеспечению спокойствия и порядка в моем дворце!
Договаривая окончание монолога, он навис надо мной, подавляя авторитетом. Но к его несчастью, авторитетов я не признавала с детства, а размеры бугаев меня не пугали. Привычка такая вредная. Посему я нагло поинтересовалась:
– А в чем, собственно, дело? На какую из любимых мозолей я наступила на этот раз? Причем, заметьте, не покидая запертой комнаты.
Даю дельный совет на будущее: не дразните взбешенного мужика, у него мозги плавятся и стекают вниз, аккумулируясь в области таза. А иначе как объяснить следующее заявление:
– Я совершенно не собираюсь вникать, где кто был. Я просто посажу тебя на цепь, и если к утру не услышу вразумительный ответ, то просто возьму силой, и после этого сама будешь ползать за мной на коленях, умоляя жениться!
Ах ты, козел бодливый, ты мне угрожать надумал? В сущности, я бескрайне добрая, нежная, сострадательная и воспитанная девушка. Исключительно поэтому тебя не убью, а всего лишь покалечу. Благородно решив дать последний шанс, я заглянула Кондраду в глаза и тихо спросила:
– Ты полностью уверен в своем праве? Не хочешь еще раз подумать?
Бесполезное занятие пытаться достучаться до мозгов впавшей в агрессию личности. Он продолжал загонять меня в угол, где мне было технически невыгодно оказаться – простора действий практически не оставалось. Пришлось воспользоваться приемами уличной драки – банально врезать по достоинству. Вслед за этим я отоварила его в солнечное сплетение кулаком, и в то время когда мужчина согнулся в три погибели от боли, пытаясь поймать глоток воздуха, добавила локтем по шее. Перешагивая через упавшее тело, я негромко извинилась:
Ага, у тебя она есть, а у меня? Когда они там еще соберутся напасть, бог весть. Проблема-то как стояла передо мной, так и стоит. Опять двадцать пять… Характер портится на глазах. Что по поводу пессимизма говорит Егор? «Пессимист – это человек, который плачется в жилетку, оптимист предпочитает плакаться в декольте». Сойдет для мужиков, но лучшего утешения пока нет. Где мое декольте? И желательно на мускулистой груди.
Поскольку значимые для нас новости закончились и эта веселая троица приготовилась соображать «на троих» по винишку, я зажгла свечку, подвинула к отверстию, зажала нос и прытко ускакала. Посмотрим, как им понравится средство для вхождения в транс. Судя по описанию Иалоны, должен быть эффект, похожий на ЛСД.
Какой у нас потом был цирк, словами описать трудно – это надо видеть!
Один из участников этой ассамблеи сам себя гонял по плацу, отдавая команды и сам же их и выполняя. Он маршировал в ногу, постоянно сбиваясь с такта и тут же назначая себе штрафные очки. Когда ему надоело, мужик вытащил меч и понесся в атаку с криком: «Стой, гнида, на месте! Я с тобой разберусь!» И сильно оскорблялся, что «гнида» упорно не останавливалась и размножалась на глазах в геометрической прогрессии. За ним по двору носилось человек десять в тщетных попытках успокоить разбушевавшегося полководца. Ага, сначала за ним, а потом от него… После суток интенсивных физических упражнений мужик сильно разобиделся на себя и на весь белый свет и отбыл в казематы, с целью заключить себя на гауптвахту на нелимитированное время.
Второй из троицы был потише. Мужик воспылал страстной любовью к статуе и носился вокруг скульптуры с цветами, пирожными и подарками. Он пылко заключал мраморного истукана в объятия, запечатлевая горячие поцелуи на холодных губах и объясняясь в вечной любви. Иалону смертельно оскорблял тот факт, что статуя была изваяна с ее прадедушки. За резко «поголубевшим» мужиком тоже приглядывали, но особых проблем он не доставлял и его не трогали, давая возможность страдать невинной блажью и дальше.
Чрезвычайно порадовал Кондрад – он ловил по всему дворцу сперва розовых чертиков в зеленых юбочках с синими крылышками. Последовательно отлавливая глюков, он складывал их в бочку из-под вина, каковую таскал за собой, и никому не демонстрировал собранную коллекцию. На все мольбы лукаво скалился и сулил устроить сюрприз. Чуть погодя чертики модифицировались в желтых лошадей, почему-то в красных штанишках. Мой жених упоенно гонялся за вожделенными конями с уздечками, по дороге взнуздывая всех попадающихся воинов и слуг и привязывая несчастных к дверным ручкам. В итоге за ним уже никто не бегал – боялись. Немного погодя коники обернулись русалками, и бедолага спасался уже теперь от них, вереща, что они дерутся хвостами, и неприглядно матерился, накручивая кросс по дворцу.
Действие спецсостава закончилось внезапно…
Рано утром наша с Иалоной дверь распахнулась от пинка. На пороге возник жутко разъяренный Кондрад и, ни слова не говоря, схватил нас за руку и потащил из комнаты. Он несся так шустро, что мы полоскались за ним, как выстиранное белье на ветру. Данный способ перемещения мне пришелся не по душе. Уцепившись за какой-то угол, я выдрала руку из захвата, едва не потеряв при этом конечность, и куртуазно осведомилась:
– Возможно, мне соизволят объяснить происходящее?
Ой, по-моему, я зря вылезла! Мужик развернулся с видом быка на корриде, от него несло настолько ощутимой яростью, что вполне можно было костер без спичек зажигать:
– Мне надоели беспрерывные проблемы! Я не желаю отсрочивать наше супружество! Мы незамедлительно идем в церковь. В ее стенах ты, так или иначе, принесешь мне клятву и выйдешь оттуда уже моей женой!
– А-а-а-а!!! – зашлась в крике Иалона.
– Цыц, я сказала! Еще не все потеряно! – попыталась утихомирить истеричку.
Нелегко, знаете ли, на два фронта работать, когда оба орут. Только один кипит, будто чайник, а другая колотится в припадке.
Мне было, безусловно, страшновато противоречить Кондраду, но стояла стойким оловянным солдатиком. Домой страшно хоцца.
– Я так понимаю, что вам наплевать на мое решение. Поправьте меня, если я заблуждаюсь.
Крыша, стой! Раз-два! Это я не себе, ему. А то мужик, похоже, совсем с катушек съехал. Вопил, как будто я ему жизненно важную часть тела тупыми ножницами оттяпала:
– Да! Мне! Наплевать!
А, двум смертям не бывать, а одной не миновать! Я подбоченилась, как базарная торговка на привокзальном рынке, выставила вперед ногу, набычилась и начала наезжать:
– А мне – нет! Я тоже много чего не желаю! В частности, выходить замуж растрепанная и расхристанная! Будьте мужчиной, в конце концов, позвольте девушке привести себя в порядок и собраться с мыслями. Или вам до такой степени неймется меня в постель запихнуть, что элементарное почтение к женщине как к слабому полу можно в сторону отодвинуть? Или орган, отвечающий у вас за мысленную деятельность, был безвозвратно поврежден в сражениях, и оставшийся мозг перекочевал между ног?
По мере моей речи глаза Кондрада становились все шире, а челюсть падала все ниже, пока в итоге едва не встретилась с полом. Он потряс головой, пытаясь сконцентрировать разбежавшиеся в стороны глаза и постигнуть суть моей пламенной речуги. Народная мудрость, проверенная веками: лучшая защита – это нападение. Так-с, требовалось быстро закрепить успех, и я поперла на него, выкатив грудь вперед, как стратегически незаменимое оружие обороны. Знаете четвертый закон Ньютона? Нет? Вы многое потеряли! Так вот, четвертый закон Ньютона гласит: тело, зажатое в угол, не сопротивляется. Туда-то мы его и загоняли, применяя то, чем щедро поделилась с нами природа.
– Ну так что? Будем становиться мужчиной или глазки строить? Сними лупалки с моего бюста, мне трудно дышать. Я девушка нервная, хрупкая, нежная, воспитанная и скромная, ежели чего – могу и в глаз дать, честь свою сберегая.
Кондрад утомленно потер лицо рукой. Я обратила внимание на его измученный вид – все же крепко мужику перепало от меня за последние дни. Меня заживо стала грызть совесть, и я вынесла решение – выбить ей зубы, пускай нежно обсасывает. Так и быть, потерплю. Сам виноват! Зачем Иалону под венец силком тащит? Я существо кроткое, даже мухи не обижу, но задолбаю тварь так, что она сама самоубьется.
– Два часа тебе довольно, принцесса?
Мы пожали плечами:
– Это уж как получится!
И, не дожидаясь ответа, величаво удалились, пытаясь не сорваться на рысцу. В комнате я рвала простыню на тонкие полосы, скручивая жгутами, и пропитывала горючим составом, одновременно допытываясь у сотельницы:
– Расскажи мне вкратце, что у вас собой представляет церемония бракосочетания?
В то время как Иалона излагала порядок действий, я в спешке переодевалась, причесывалась и пристраивала свой «бикфордов шнур» в кармане.
– Поначалу жениха и невесту исповедуют. Потом по идее они должны ночь провести в церкви в молитвах, испрашивая благословения богов… но это необязательно. И заключительная часть – сама церемония.
Угу, если я все точно запомнила о богадельне, то, вероятно, моя задумка удастся. В этот момент послышался стук в дверь. Как меня задолбали! Я вызверилась:
– Это кто там такой вежливый?
Дверь распахнулась, на пороге нарисовался Властелин, чтоб ему в луже утопиться.
И ехидно так вопросил:
– Надеюсь, тебе хватило времени?
Быстро очухался, ворон бесхвостый. Мы тож могем ехидничать:
– Естественно! Столь поспешала, едва туфельки не потеряла, все глазки проглядела: где ж мой ненаглядный? Куды запропал? Мож, каку другу девицу красную себе облюбовал?
У мужика на лице обозначилась усиленная мыслительная деятельность. Мне по такому случаю приспичило порекомендовать думать не лицевой, а мозговой частью головы. Еле удержалась.
– Почему красная?..
Посмотрев на него с состраданием, как на слабоумного, снизошла:
– Помидорами обожралась.
От последовавшего вслед за тем вопроса мозги зашкалило уже у меня.
– А так бывает?
– Еще как бывает, если много съесть.
– Много – это сколько?
Ситуация превращалась в патовую. Я представления не имела, что делают с впавшими в детство громадными мужчинами. Пришлось быть сверхосторожной. Я легонько взяла Кондрада за локоть и сообщила:
– Много – это целый тазик. Хочешь попробовать? Пойдем, солнышко, на кухню, я тебя там покормлю…
И «солнышко» на абсолютном серьезе навострило лыжи на кухню. Пройдя несколько шагов, он внезапно пришел в себя и взорвался:
– Довольно! Надо мной! Издеваться!
И я опять «полетела» за ним на прицепе. Обстоятельства действовали на нервы утомительной повторяемостью событий. Отвоевав свою многострадальную конечность обратно, довела до сведения:
– Я покамест еще сама в состоянии идти!
У, какие мы грозные. Мог бы – испепелил на месте. А так… глазками посверкал, зубками поскрипел и выдавил:
– Следуй за мной!
Следую, следую, Данко ты мой изергилистый, тем более – сзади твоя охрана подпирает, куда уж тут денешься. Так и передвигались цепочкой: он, я и охрана.
Я почему «якаю»: сотельница моя затихарилась, вылезать робеет, приходится все самой.
Ой, какой симпатичный поворотик впереди… Я сравнялась с «проводником» и на вираже непредумышленно подставила подножку. Приложился Кондрад об стену лбом знатно. Звон стоял, заслушаешься: «Вечерний звон. Бом-бом». Который раз убедилась в крепости его конституции, другой бы уже в отключке валялся, а этот всего лишь головой помотал и взглядом на кусочки расчленил. Но-но, без членовредительства! Постояли мы так минут десять, пазл из мозгов сложили и далее потопали.
Ух ты! Лесенка. Мраморная. Красотища! У нас Егорка так в детстве баловаться любил: подкрадется тихонечко, под коленочки пнет и наблюдает, далеко ли экспериментальный образец полетел. Ага, этот опыт «Испытания Гагарина» назывался. Ну отчего с хорошим человеком опытом не поделиться? Нам такого добра не жалко, своего хватает. И я его так легонечко под коленочки – оп-па. Он вниз, а я в красивый обморок на руки охраны, чтоб они, значит, за ним не рванули, не испортили бреющий полет орла.
Из-под ресниц наблюдала. Люди не летают, как птицы, потому что отрастили больши-ие ягодицы. И он этими самыми полупопиями по ступенькам – бряк, бряк, бряк. Музыка! На пятнадцатой ступеньке опомнился, за перила рукой ухватился, поднялся на ноги, но с трудом. Рука, вижу, так и тянется ощупать, не осталось ли чего на лесенке.
Спросил бы у окружающих, коли сам не видит, и не надо на меня угрожающе пялиться – у меня «чуйства», я переживаю, видишь, как эстетично валяюсь у мужиков на десницах. Грудью, можно сказать, от твоего позора отвлекаю. Одно плохо – там скоро мозоль натрут или ожогов наставят. Травма на производстве у них оплачивается?
Хошь не хошь, а пришлось в себя приходить, и наша процессия двинулась дальше, но уже гораздо медленнее. Знамо почему. Кондрад одной рукой за лоб держался, другой поясницу потирал и вперед уже не вырывался. Жалость какая, столько поворотов и лестниц зря пропало, аж душа болит. Доползли мы все же до церкви, а там нас старичок, божий голубь, встретил. Разряженный сам из себя, расфуфыренный весь. Любят они тут ткань рулонами наматывать и золотом с ног до головы увешиваться. Этот светоч религии нам разулыбался сладко-пресладко. Я прям еле сдержалась, чтоб не дать ему ценный совет: «Улыбаясь, вы делаете зубы беззащитными».
– Дети мои, вы прибыли соединить себя узами брака в священное место. По своей ли воле и велению сердца совершаете вы столь ответственный шаг?
Хоть в чем-то мы были с Властелином солидарны: у обоих в глазах светилась жажда убийства. Причины, добавлю, были разные.
– Иалона, вылезай на поверхность. Ты этого святошу знаешь?
– Нет, наш богослужитель при штурме погиб, этот пришлый.
– Тады фиг с ним.
И я полезла обниматься:
– Как я рада вас лицезреть! Как мне недоставало божьего слова и святого напутствия!
А сама ему за шиворот чесоточного порошочку отсыпала. А че? Пусть у мужика тоже праздник наступит. Повеселится, потанцует. Танец «брейк-данс об косяк» называется. Переворот в мире средневекового искусства.
Святой отец меня от себя отклеил и в исповедальню пригласил:
– Готова ли ты, дочь моя, покаяться перед замужеством?
Я рявкнула:
– Всегда готова! – и отдала ему пионерский салют.
Старичок прикосел и рысцой двинул в кабинку, я рядом устроилась, в смысле в другой кабинке рядом, а не то, что вы подумали.
– Поведай мне, дочь моя, о своих грехах.
– Ой, грешна, отче! Как заподозрю, что преступаю международную конвенцию ООН по правовой защите женщин, так страдаю…
– Чего преступаешь? Конц… ковер…
– Конвенцию, отче! Стыдно не знать таких вещей в наш просвещенный век. Я вам счас маленький ликбез устрою. Слушайте:
«Конвенция о ликвидации всех форм дискриминации в отношении женщин. Государства-участники осудили дискриминацию женщин во всех ее формах, согласились проводить политику ее ликвидации и обязались принять ряд мер:
включить принцип равноправия мужчин и женщин в свои национальные конституции и другое законодательство и обеспечить практическое осуществление этого принципа;
принимать законодательные и другие меры, включая санкции, запрещающие дискриминацию в отношении женщин;
установить юридическую защиту прав женщин на равной основе с мужчинами и обеспечить с помощью национальных судов и других государственных учреждений эффективную защиту женщин против любого акта дискриминации;
воздерживаться от совершения дискриминационных актов или действий в отношении женщин и гарантировать, что государственные органы и учреждения будут действовать в соответствии с этим принципом;
принимать соответствующие меры для ликвидации дискриминации в отношении женщин со стороны лиц, организаций, предприятий;
принимать соответствующие меры, включая законодательные, для изменения или отмены действующих законов, постановлений, обычаев и практики, представляющих дискриминацию в отношении женщин;
отменить все положения своего уголовного законодательства, представляющие собой дискриминацию в отношении женщин…»
Я думала, у священника падучая. Изо рта пошла пена, глазки закатились… Не дал договорить, заверещал как зарезанный:
– Я постигнул, уразумел! Чем еще грешна, дочь моя?
Мало тебе, мазохист средневековый? Так на тебе!
– Мучает меня, отче, один вопрос…
– Поведай мне, дочь моя, надеюсь, я облегчу твои муки.
Безусловно! Всенепременно! Получи, фашист, гранату!
– Почему, когда ты разговариваешь с Богом – это названо молитвой, а когда Бог с тобой – шизофренией?
Пятиминутное молчание и несмазанный скрип мозговых шестеренок. Прерывая затянувшееся безмолвие, прозвучало робкое уточнение:
– А полегче грехов у тебя не найдется? Ну, прелюбодеяние там, кража, убийство?
Приплыл мужик до кондиции. Гордо проинформировала:
– Нет, в этом не грешна. По мелочовке не работаю.
Тяжкий вздох:
– Иди с миром, дочь моя. Отпускаю ныне все грехи твои.
И мы оба вывалились из неуютных душных кабинок: цветущая, довольная я – и потный, красный богослужитель. Кондрад окинул нас подозрительным взглядом и проследовал на лавку в исповедальню. В пока еще открытую дверь увидела, как он ощупывает соединяющую два помещения стену. Это он о чем подумал? Наглец!
По истечении десяти минут, потраченных мной на прокладывание своего заранее припасенного шнурка от кувшинов с церковным маслом до места зажигания свечей, кабинка святого отца принялась ходить ходуном. Чуть-чуть погодя старичок выпал из исповедальни с криком:
– Отпускаю, все тебе отпускаю, сын мой! Приходите завтра! – и вымелся наружу, по дороге почесываясь обо все выступающие предметы. Следом вышел Кондрад, озадаченно глядя на богослужителя. До чего-то додумавшись, мотнул головой в мою сторону:
– Пошли. Завтра вернемся.
Я послушно последовала за ним, невзначай уронив горящую свечку. По дороге поинтересовалась у Иалоны:
– Слышишь, тебе церковь нравится?
Девушка задумалась:
– Видимо, да. Она нам весьма дорого…
Позади раздался взрыв.
– Ныне она будет тебе дорога как память, – поставила я ее перед фактом, испытав немалое удивление и даже легкое потрясение. Мои расчеты сводились лишь к пожару, взрыв сценарием был не предусмотрен. Но так даже лучше. Дольше восстанавливать придется.
Мои сопровождающие немедленно развернулись и устремились на грохот. Все, за исключением Кондрада. Он остался со мной и, прислонившись плечом к стене, удивительно спокойно высказал следующее:
– Если это то, что я подозреваю, принцесса, то тебе это не поможет. Обычно я не отступаю от собственных слов, но могу с легкостью пересмотреть принципы. Никогда до этого момента я не поднимал руки на женщину, но, видно, пришло время. Ты непрестанно подвергаешь испытанию мое терпение, и, когда оно закончится, ты пожалеешь об этом дне. Запомни.
Я пожала плечами… запомнить легко, вспомнить трудно. И вообще, как будто у меня есть выбор, и я тут развлекаюсь от нечего делать.
Вскоре воины вернулись с известием о полном разрушении церкви, которое было выслушано с тем же невозмутимым грозовым спокойствием, сильно меня тревожившим. По окончании доклада на мающуюся невесту снова обратили пристальное внимание:
– Вижу, я не ошибся. Сейчас тебя запрут в покоях, принцесса, а завтра утром мы поедем в городскую церковь, где закончим начатое сегодня. Не советую пытаться что-либо предпринимать, иначе туда ты отправишься в клетке и в кандалах.
И отвернулся с приказом отконвоировать меня к месту лишения свободы. Когда я очутилась внутри и услышала звук запирающегося замка, на меня навалился приступ паники. Я представления не имела, что возможно еще предпринять в сложившейся обстановке. Все шло к тому, что он меня переиграл. Пометавшись туда-сюда по периметру гостиной, я адресовалась к сотельнице в отчаянии:
– У тебя какие-нибудь идеи есть?
Иалона высказалась с унынием и раздражением:
– Нет, но это твоя прерогатива думать и спасать меня.
М-дя, жизнь – это движение: одни шевелят извилинами, другие хлопают ушами, создавая сквозняк, выветривающий все оставшиеся мысли. Что же мне делать? Я подошла к окну, открыла и принялась изучать возможность побега. Допустим, четвертый этаж не такая уж необоримая высота, спущусь я запросто, а что делать с крепостной стеной и рвом? Проблема состояла не в высоте и воде, а в охраняющих пикетах, прохаживающихся вокруг цитадели без особого графика. И вдруг из крепостного рва поднялась здоровенная ящеровидная голова на длиннющей шее и практически заглянула мне в глаза. От неожиданности я подпрыгнула:
– Это кто?
– А, это водяные змеи. Папе кто-то из морских держав парочку подарил, и мы пристроили их в ров, там для них довольно места.
Ни фига себе змейки! Пребывая в полнейшем отупении, я чуть было не пропустила самое любопытное. Принцесса проклюнулась на поверхность и что-то то ли прощебетала, то ли просвистела, но эта змеюка обернулась в нашу сторону, раззявила пасть в подобии улыбки и метнулась к нашему окну. Достать не достала – с перегибом через стену потенциал закончился на уровне примерно второго этажа, но мне приползла в голову бредовая идея. За неимением лучшего будем использовать что есть. Уточнила:
– Ты умеешь с ним общаться?
Меня поправили:
– С ней, он на другой стороне рва. Да, умею, они очень милые и ласковые.
Да, а по внешнему виду «милой» морды и метровым зубкам в жизни не подумаешь.
– И что едят эти ласковые?
– В основном рыбу, но не брезгуют ничем.
– Людьми тоже?
– Нет, конечно.
Угу, жаль… Блин, мне бы хотя бы сутки, которых у меня как раз и нет. Потащит же завтра за волосы в церковь, и мяукнуть не успею. Думай, шевели мозгами! Каким образом можно уклониться от выезда в город? Только если из замка нельзя будет выйти. А как это оформить? Штурм крепости им организовать? Если бы. Счас, размножусь и осажу.
К первой голове присоединилась вторая. Змеи уже вдвоем умильно строили глазки Иалоне.
Оба-на, а кто сказал, что осада обязана быть неизменно физической? Идея фантасмагоричная, но кто не рискует, тот не пьет шампанское! Запихав соседку обратно, я рванула к тайнику и выудила заветную бутылочку. Тем же манером я живо метнулась к столу с остатками трапезы, сграбастала хлеб и, поделив на две половинки, щедро полила их составом. Вернувшись к окну, я прицелилась и швырнула куски змеям. Те поймали хлеб на лету, проглотили и, облизнувшись, скрылись в воде. Простите меня, пожалуйста, вот вернусь и, честное слово, добровольно сдамся обществу защиты животных.
Результат я получила через три часа. Ровно столько понадобилось составу, действующему как обычное ветрогонное, чтобы повлиять на организм змеев. Цитадель оказалась-таки в осаде – газовой. Желудки животных работали исправно, и вонь стояла похлеще «Черемухи». Люди истекали горючими слезами, принимались задыхаться, астматически кашлять и поворачивали назад.
Перепробовав кучу средств, постановили дожидаться естественного окончания процесса. Особенно мне пришлась по душе попытка подстрелить змея из лука, предпринятая одним невероятно головастым умником. Стрела не нанесла никакого ущерба толстой чешуе, отскочив от нее. Она только разозлила животное, которое недолго думая ушло на глубину, выпустив перед этим громадное едко-вонючее облако кишечного газа. После чего мужик сильно пострадал от рук своих же товарищей.
Сработало! Душа требовала шампанского и ананаса, а организм соглашался на водку и огурчик. Но моим мечтам не суждено было сбыться…
Налюбовавшись на заоконное действо, мы с сотельницей вознамерились отойти ко сну и уже разоблачились до нижней рубашки в кружавчиках и панталончиков в том же стиле, когда нас невежливо обломали. Наша дверь распахнулась, чуть было не сорвавшись с косяка и, обсыпав ворвавшегося злобного Властелина каменной крошкой, придала его волосам благородный оттенок седины. Я обозрела сие дивное явление, хлопая ресницами, в то время как мужчина пускал дым из ноздрей и подбирал подходящие случаю слова в своем скудном лексиконе. У меня начали подмерзать ноги, и я рискнула подтолкнуть прадедушку Эллочки-людоедки к цели визита, уповая отделаться насморком вместо бронхита или воспаления легких. Да-да, я хорошо запомнила, чем их тут лечат.
– Какие неотложные обстоятельства привели вас в столь поздний час в спальню к молодой незамужней девушке?
Процесс не сдвинулся ни на йоту, хотя – вру: к пыхтению и сопению добавилось скрежетание. С медициной все ясно, а что со стоматологией? Останется же мужик по моей вине беззубым во цвете лет. Впрочем, несущественно. Ноги замерзли еще сильнее, и вместо вежливого недоумения я начала излучать невежливое раздражение:
– Че приперся, спрашиваю?
А что такого? Хамство всегда ближе к искренности, чем тактичность, и гораздо быстрее достигает цели. Хотя, с другой стороны, ничто так не портит цель, как попадание. О, точно испортила. Уже будучи не в состоянии нормально выговаривать слова, Кондрад шипел, наступая на меня немалой тушей:
– Я тебя предупреждал, принцесса, о последствиях и моем терпении? Так вот, ставлю тебя в известность: мое долготерпение целиком истощилось! И я собираюсь принять экстренные меры по обеспечению спокойствия и порядка в моем дворце!
Договаривая окончание монолога, он навис надо мной, подавляя авторитетом. Но к его несчастью, авторитетов я не признавала с детства, а размеры бугаев меня не пугали. Привычка такая вредная. Посему я нагло поинтересовалась:
– А в чем, собственно, дело? На какую из любимых мозолей я наступила на этот раз? Причем, заметьте, не покидая запертой комнаты.
Даю дельный совет на будущее: не дразните взбешенного мужика, у него мозги плавятся и стекают вниз, аккумулируясь в области таза. А иначе как объяснить следующее заявление:
– Я совершенно не собираюсь вникать, где кто был. Я просто посажу тебя на цепь, и если к утру не услышу вразумительный ответ, то просто возьму силой, и после этого сама будешь ползать за мной на коленях, умоляя жениться!
Ах ты, козел бодливый, ты мне угрожать надумал? В сущности, я бескрайне добрая, нежная, сострадательная и воспитанная девушка. Исключительно поэтому тебя не убью, а всего лишь покалечу. Благородно решив дать последний шанс, я заглянула Кондраду в глаза и тихо спросила:
– Ты полностью уверен в своем праве? Не хочешь еще раз подумать?
Бесполезное занятие пытаться достучаться до мозгов впавшей в агрессию личности. Он продолжал загонять меня в угол, где мне было технически невыгодно оказаться – простора действий практически не оставалось. Пришлось воспользоваться приемами уличной драки – банально врезать по достоинству. Вслед за этим я отоварила его в солнечное сплетение кулаком, и в то время когда мужчина согнулся в три погибели от боли, пытаясь поймать глоток воздуха, добавила локтем по шее. Перешагивая через упавшее тело, я негромко извинилась: