Страница:
Александра Маринина
Замена объекта
Игорь Дорошин
Впервые в жизни я слышал, чтобы отец так кричал. Я бы даже сказал - орал, хотя мама с детства приучила меня к тому, что в отношении родителей нельзя употреблять грубые слова даже в мыслях. Папа не может орать, он может говорить на повышенных тонах, не более того. Тем более папе нужно беречь связки. Но сейчас он именно орал, какие бы синонимы и эвфемизмы ни предлагали мне хорошее воспитание и толковые словари. А метрах примерно в двухстах от нас остывали на осеннем асфальте два трупа…
Он стоял посреди своей персональной гримуборной, наполовину «размытый», как сказали бы хирурги, то есть уже в махровом халате, но еще в парике и с гримом злодейского графа ди Луны, и поносил меня разнообразными малоприятными словами. Вообще-то мой батюшка, знаменитый баритон Владимир Дорошин, частенько позволял себе повышать голос, но в нашей семье принято было считать, что «папа выпускает пар» и ему это совершенно необходимо. К его чести, надо заметить, что кричал он всегда обезличенно, например, что «никто не умеет работать, не могут нормально подготовить спектакль (сцену, костюм, суфлера и тому подобное)», что он завтра же объявит об уходе со сцены, что он не может работать в такой обстановке, что гостиница во время гастролей была холодной и он чуть не загубил горло, и все в таком духе. Ни разу я не слышал, чтобы крики были адресованы конкретно маме, или мне, или человеку, с которым он в данный момент разговаривает. Иными словами, если резюмировать кратко, папенька всегда кричал на тему «все козлы» и никогда на тему «ты дурак».
Сегодня я стал свидетелем и участником первого исключения. Великий Дорошин орал непосредственно в мой адрес. Меня, надо признаться, это здорово шокировало.
Но случилось это вечером, в одиннадцатом часу, а день-то начался весьма премило, развивался строго по составленному заранее графику и даже был наполнен всяческими приятными эмоциями.
Проснулся я в восемь утра, точно по будильнику. Будильник носит имя Ринго, десяти лет от роду, породу имеет неуточненную, ибо куплен был не в питомнике и не через клуб, а с рук у бабульки возле центрального входа на ВДНХ за какую-то совсем смешную сумму. Внешне Ринго сильно смахивает на сибирского кота, но за чистоту крови поручиться не могу. У него овальные раскосые глаза, короткая мощная шея, пучки шерсти между пальцами и черепаховый окрас, и все это вместе весит полноценные восемь килограммов, так что, если верить энциклопедии кошек, на сибирца он вполне тянет, но кто знает… В течение первого года жизни Ринго познавал мир и прикидывал, какие бы правила установить, чтобы жить было удобно. На втором году он определился и пришел к ряду выводов, одним из которых и стало решение о том, что хозяин должен вставать в восемь утра, потому как в восемь ноль пять их высочество желают завтракать. Им так удобно. И на протяжении последующих девяти лет сие правило неуклонно соблюдается. Если мне по какой-то причине нужно встать раньше, Ринго относится к этому как к грубому нарушению режима, презрительно фыркает и даже не подходит к миске, наполненной вкусненьким кошачьим паштетиком из красивой баночки, пока не наступит законное время утреннего кормления. Будит он меня сначала деликатно, вполголоса помяукивая возле моей подушки, но если это к желаемому результату не приводит, он разбегается и со всего размаха плюхается своим восьмикилограммовым телом примерно туда, где, по его представлениям, должен находиться мой мочевой пузырь. Представления у старика Ринго правильные, анатомию человека он знает не хуже профессионального врача, поэтому я немедленно вскакиваю и бегу в сторону туалета, а там уж и место для кошачьего кормления рядом.
Но сегодня до такого экстрима дело не дошло, я проснулся при первой же «подаче голоса», осторожно вытащил руку из-под Катиной шеи и спустил ноги с широченной кровати. Ринго одобрительно хрюкнул и, бодро задравши пушистый хвост, потрусил к кормушкам, даже не давая себе труда оглядываться по дороге, дабы убедиться, что я иду в нужном направлении. Знает, паршивец, что никуда я не денусь. Мисок для кормления у меня чертова уйма, но в кухне на полу аккуратным строем стоят шесть: пять для еды - по числу членов банды - и одна большая, общая, - с водой для питья. Обычно к восьми утра возле мисочек тусуются мальчишки: пятилетний серый с голубым отливом американский экзот Дружочек с немыслимо аристократической родословной и двухгодовалый приблудный потеряшка по кличке Айсор, гладкошерстный, абсолютно черный и с малахитово-зелеными глазами. Судя по красоте экстерьера, тоже породистый, но почему-то выброшенный хозяевами на улицу. Лаковый блеск шерсти наводит на мысль о бомбейской породе, цвет глаз вполне может указывать на бенгальскую кошку, ну а уж по месту рождения и проживания Айсору надлежит быть русской короткошерстной. И чем он, такой немыслимый красавчик, не глянулся владельцу? Девицы числом две, мама с дочкой, любят поспать подольше и просыпаются только тогда, когда слышат сладостные звуки вскрываемых баночек с вожделенным паштетом. Ну что вы на меня так смотрите? Да, у меня пять кошек. А будет еще больше.
Пока я раскладывал завтрак по мискам, из спальни пришлепала заспанная Катерина. Лохматая и завернутая в махровое полотенце, она показалась мне еще более симпатичной, чем вчера вечером, когда мы познакомились.
- Что это? - с ужасом спросила она, мгновенно просыпаясь.
Это она еще моих девчонок не видела… Впрочем, реакция вполне ожидаемая.
- Коты, - коротко ответил я, наливая в питьевую миску свежую воду из пятилитровой бутыли.
- Я думала, у тебя только один… Вчера же был один? - на всякий случай уточнила она. - Или я напилась так, что ничего не помню?
В ее голосе зазвучал неподдельный страх. Катерина - хорошая девочка, непьющая и даже некурящая, и мысль о том, что романтический бокал вина, который я предложил ей «для знакомства», перерос в отвратительную пьянку с малознакомым милиционером, казалась ей непереносимой.
Надо было ее успокоить, и я объяснил, что вчера вечером она действительно видела только старика Ринго, добровольно взявшего на себя обязанности ответственного квартиросъемщика и посему считающего своим долгом свирепо бдить, кого это хозяин приводит на подведомственную территорию. Все остальные ребята к гостям сразу никогда не выходят, на всякий случай прячутся подальше и высовываются только тогда, когда уже не могут совладать с любопытством. Наверняка они все приходили ночью в спальню поинтересоваться, кого я привел на этот раз, но в темноте Катя их, конечно же, не видела, а передвигаются кошки, как известно, совершенно неслышно.
- То есть у тебя три кота? - переспросила она голосом, в котором сквозило почему-то уважение.
- На самом деле пять, - честно признался я. - Ты только не волнуйся, это не опасно для жизни.
- А зачем? - задала она следующий вопрос.
Вопрос был резонным, но отвечать на него мне не хотелось. Слишком длинным получилось бы объяснение, а к долгим беседам я расположен не был. У меня сегодня трудный день, точнее, мне предстоит трудная вторая половина дня, а в первой половине придется многократно разговаривать с матушкой, так что силы мне еще пригодятся. Поэтому я ограничился коротким и всеобъемлющим:
- А я их люблю.
Как ни странно, этого оказалось достаточно, чтобы Катерина мгновенно успокоилась и отправилась в ванную.
С этой чудесной девушкой я познакомился накануне во время съемок видеоклипа популярной группы «Ночные рыцари». Катя приехала туда вместе со своей съемочной группой делать репортаж для одного из телевизионных каналов и брать интервью у продюсера «Рыцарей» Бориса Безрядина, а я присутствовал на съемках от нечего делать. Боря Безрядин и его жена Светка - мои давние друзья, а репертуар группы процентов на семьдесят состоит из песен, которые я же им и написал. У меня выдался свободный вечер, так почему не съездить на съемки? Мне всегда было интересно посмотреть, как режиссеры переводят мою музыку в видеоряд. Как правило, режиссеры эти слышат песню совсем не так, как я, и если бы мне доверили делать клипы, они были бы совсем другими, но я не режиссер и даже не полноценный композитор, а всего лишь участковый милиционер, правда, с хорошим музыкальным образованием. Но все равно интересно…
- Я смотрю, ты не торопишься, - заметила Катерина, обратив внимание на ту неспешность и обстоятельность, с которой я поглощал завтрак. - Разве тебе не надо на работу?
- У меня сегодня отгул.
Она молча переварила новую вводную и приступила к следующему блоку вопросов:
- Слушай, а это правда, что Безрядин никогда не летает самолетами?
- Истинная правда.
- А почему? Боится летать?
- Наверное, - я как можно безразличнее пожал плечами. - Не знаю, может, его тошнит.
- Но ты же его друг, ты должен знать точно.
Разумно. Неужели все журналисты такие въедливые?
- Кать, я не люблю распространяться про других людей за их спиной. Спроси у Бориса, он сам тебе ответит, если сочтет нужным.
- А еще говорят, что он безумно трясется над своим здоровьем и, как только начинается эпидемия гриппа, старается не появляться там, где много народа, чтобы не заразиться. Это правда?
- Кать, отстань, а? - жалобно попросил я. - Существует же элементарная этика. Даже врачи не рассказывают посторонним о болезнях своего пациента. Человек имеет право сам решать, что рассказывать о себе, а чего не рассказывать. Мне начинает казаться, что ты приехала сюда вчера не из симпатии ко мне, а с совершенно другой целью. Если ты думаешь, что я буду сплетничать про Борьку, то ты грубо ошиблась.
- Ну ладно, извини, - быстро отыграла назад Катерина. - А про группу можно спрашивать?
- Нельзя, - отрезал я, опуская вниз руку с зажатым в пальцах кусочком сыра. У моих ног сидели Айсор и младшая из девчонок - Карма, которые за сыр готовы продаться с потрохами. Остальные коты к сыру равнодушны и, убедившись, что ничего интересного за завтраком к столу не подают, съели свои порции паштета и удалились. Айсор, как всегда, успел первым, ухватил ломтик и утащил в угол. Карма жалобно муркнула и посмотрела на меня с упреком. Я воровато оглянулся на шустрого подкидыша и тут же сунул ей кусочек потолще. - Про группу спрашивай у Бориса, он продюсер, ему и решать, какую информацию давать и как. Если я скажу про «Рыцарей» хоть слово, которое пойдет вразрез с его концепцией, он меня убьет.
- Хорошо, - покладисто согласилась она. - Тогда поговорим о тебе.
- Это можно, - великодушно разрешил я.
- У тебя в одной из комнат стоит рояль, вечером ты идешь на премьеру в оперный театр, и при этом ты работаешь участковым. Это как?
- А как? - я прикинулся идиотом. - По-моему, нормально.
- У тебя есть музыкальное образование?
- Среднее, в объеме музыкальной школы-семилетки.
- А высшее?
- Высшего нет.
- Что, совсем никакого? - удивилась Катя.
- Я имею в виду, что я консерваторию не заканчивал. А так - юридическое.
- Но почему? Мальчик из такой семьи, папа певец, мама концертмейстер, музыкальную школу окончил и пошел в милиционеры… Да еще в участковые. Должна же быть причина.
Да уж кто бы спорил. Причина быть должна. И она была. Но опять же долго рассказывать. Неохота, да и силы надо поберечь.
- Кать, это дело интимное, очень личное, а мы с тобой еще и суток не знакомы. Я тебе как-нибудь потом расскажу, ладно?
- Конечно, если это «потом» вообще будет, - рассудительно заметила она. - Спасибо за завтрак, Игорек, мне пора.
Я с удовольствием смотрел на нее, пока девушка одевалась в прихожей. Стройная, невысокая, с коротко стриженными темными волосами и веселыми глазами, она казалась совсем юной и напоминала сбежавшего с уроков мальчишку-восьмиклассника. Вместе с тем я знал, что в тележурналистике она не один день, я много раз видел ее репортажи о всяческих событиях из культурной жизни.
Не успел я закрыть за ней дверь, как позвонила мама.
- Егорушка, я этого не переживу, - простонала она. - Я всю ночь не спала. Это какой-то кошмар!
Описание кошмара заняло около тридцати минут. За это время я успел прочесть две главы нового романа Гришэма, к которому питаю давнюю слабость еще со времен моего заочного юридического обучения. Кошмары у моей мамули случаются с завидной регулярностью, но ведь известно, что все в этой жизни подчинено закономерностям, и если эти закономерности уловить, то вполне можно к ним приладиться. Описание кошмара в обычные дни занимает пять-семь минут, в дни папиных спектаклей - минут по двадцать два раза в день, ну а уж если у нас премьера - то раза четыре по полчаса. Тут главное - иметь под рукой интересную книжку. Я терпеливо выслушиваю мамулю и уместно поддакиваю и ахаю, не отрываясь от чтения, - натренировался за много лет. Я очень ее люблю, мою маму, поэтому не считаю возможным прерывать ее излияния, более того, я понимаю, что ей действительно нужно мое внимание и сочувствие, и я не могу и не хочу ей в этом отказывать. Мама преданно служит отцу с самого начала его певческой карьеры, они познакомились, когда он учился в консерватории на вокальном отделении, а она - в Гнесинке по классу фортепиано. Мама стала папиным личным концертмейстером, он всю жизнь репетирует только с ней, она ездит с ним на гастроли, следит за его здоровьем, питанием и комфортом, сходит с ума при малейших признаках простуды у знаменитого Владимира Дорошина, а уж если у него бессонница, тахикардия, насморк или, не дай бог, расстройство желудка, да еще в день спектакля, то это уже не просто кошмар, а Кошмар с большой буквы, или Кошмарище. А сегодня все-таки не рядовой спектакль, а премьера, оперный театр решил поставить «Трубадура» Верди, папа поет в нем партию графа ди Луны, поэтому все, что происходит с обожаемым кумиром, приобретает в маминых глазах масштабы уже не Кошмарища, а Кошмарного Ужаса. Я внимательно слежу за тем, как на страницах романа молодой неопытный адвокат пытается бороться с мощной страховой компанией, незаконно отказавшей смертельно больному юноше в выплате страховки, и при этом слушаю, как плохо папа спал сегодня ночью, и как он два раза вставал и пил чай на кухне, и что он не в настроении и не в голосе, и как мама десять раз принимала сердечные лекарства, и как у нее все валится из рук, и как она предложила папе проиграть всю его партию, он любит в день спектакля мысленно пропеть то, что ему предстоит озвучить вечером, это помогает ему настроиться, так вот, мама села к роялю и не смогла сыграть простейший аккомпанемент, потому что у нее дрожат руки. Все было давно знакомо и вполне ожидаемо, но все равно это ведь мои родители, которых я нежно люблю и которым нужна моя поддержка.
Описание Кошмарного Ужаса подошло к концу и уступило место вопросам чисто практическим.
- Ты проверил смокинг? Он в порядке?
Я заверил маму, что смокинг в идеальном состоянии и ей не будет за меня стыдно. Это было традицией, ломать которую мне и в голову не приходило. В детстве и юности на папины спектакли я ходил в наглаженных костюмчиках и при галстучках, а лет с двадцати по настоянию матушки перешел на смокинг. Надо заметить, такой порядок мне нравился, смокинг сидел на мне хорошо, и с одетой в вечернее платье мамулей мы смотрелись весьма и весьма…
- Ты говорил сегодня со Светочкой? Они с Борей придут на спектакль?
Господи, да кто ж может это знать? Ни Светка, ни я, ни сам Борис не можем гарантировать, что он куда-то сможет прийти сегодня вечером. Да что там вечером, неизвестно, что будет через час. Но маме я это объяснить не могу, не имею права, дал слово.
Я подробно отчитался о том, как накануне встречался с четой Безрядиных, передал им пригласительные билеты и выслушал их заверения в том, что они всенепременно будут-с. Для моей мамы самое лучшее лекарство в минуты Кошмарного Ужаса - это чье-то сочувствие плюс детальный неторопливый рассказ. Она слушает и как-то успокаивается. Ну в самом деле, сын при смокинге, друзья собираются прийти на спектакль, значит, мир пока еще не рухнул и премьера, дай-то бог, пройдет без эксцессов. Папа в дни спектаклей такого лекарства ей устроить не может, потому что вообще не разговаривает. Он, как говорится, недоступен контакту. То есть рта не раскрывает. Вернее, ближе к вечеру он может позволить себе пару раз произнести несколько фраз «поставленным» голосом, а все остальные издаваемые им звуки - это «м-м - м-м» с размахом в октаву. Что поделать, папа-певец - это непросто. И с этим приходится считаться.
На общение с мамой ушел час. Еще полтора часа пришлось потратить на пробежку до ближайшего универсама с целью закупки мяса для моих бандитов. Вообще-то ветеринар меня, предупредил, что кастрированных котов кормить сырым мясом не рекомендуется, но вышеуказанной бесчеловечной процедуре я подверг только Ринго и Айсора. Дружочек - полноценный производитель, отец Кармы и муж Арины, и вся эта счастливая семейка трескает сырое мясо так, что только искры летят. Продуктовый поход, по моим прикидкам, должен был занять минут двадцать, но в график внесла незапланированные изменения Татьяна Леонидовна, милейшая старушка, много лет назад усыновившая мальчика из детдома и с тех пор непрерывно расплачивающаяся за проказы генетики. Несмотря на идеальное воспитание, которое она дала приемному сыну, вырос он сволочью, причем сволочью ленивой и пьющей, и регулярно отбирал у матери пенсию. Многотерпеливая Татьяна Леонидовна, чтобы не помереть с голоду, начинала ходить в гости к старым приятельницам на чашку чаю, но, поскольку жили эти приятельницы в разных концах Москвы, от таких поездок она сильно уставала, у нее были больные ноги и слабое сердце, однако тратить здоровье на поездки по городу и скромно пить чай с небогатым стариковским угощением все равно выходило дешевле, чем покупать продукты, и это позволяло ей дотянуть до очередного получения пенсии. Она никогда и ни у кого не просила в долг, и, если так получалось, что чаю выпить не с кем, она молча голодала.
Татьяну Леонидовну я заметил на автобусной остановке и сразу понял, что она собралась на очередное чаепитие.
- Опять? - сочувственно спросил я, подходя к ней.
Она не ответила, но взгляд у нее был горьким и потухшим.
- И где он сейчас?
- У меня.
- Отсыпается? Вчера напился и сегодня отдыхает?
Она молча кивнула.
- Почему вы мне сразу не позвонили? Я же просил, чуть что - сразу звоните мне. Я за что зарплату получаю? Дайте мне ключи, - я протянул руку. - И не уезжайте, пока я не вернусь, хорошо?
Она снова кивнула, не произнеся ни слова, и отдала мне ключи от квартиры. Все это происходило далеко не в первый раз, и Татьяна Леонидовна отдавала ключи безропотно и терпеливо ждала меня на остановке, присев на лавочку. Разбирательство с сорокалетним похмельным бугаем много времени не заняло, дело было привычным, и я вернулся к старушке с ключами, непропитыми остатками пенсии и заверениями в том, что сын удалился к месту постоянного проживания почти совсем непобитый. Во всяком случае, физическое воздействие, к которому мне пришлось прибегнуть, для здоровья не опасно. От водки вреда куда больше. Вообще-то Татьяна Леонидовна живет не на моем участке, но я знаю ее с детства, и разве она виновата, что нашему участковому наплевать на нее и таких, как она, слабых и беззащитных?
Я проводил Татьяну Леонидовну до дому и вернулся к себе, чтобы предаться любимому занятию: просмотру последних записей и заполнению дневника. Социология сообщества кошачьих - это мой пунктик. Можете считать, что я на этом сдвинулся. Как нормальный милиционер, я давно понял, что люди ведут себя совершенно по-разному, когда они одни и когда рядом с ними кто-то есть. Но то люди, а кошки? Отличается ли их поведение, когда хозяин дома, от поведения, когда его нет и они предоставлены сами себе? Делают ли они то, что «нельзя», когда я ухожу? Или когда я дома, но сплю? Как они делят территорию, когда появляется новый член общества? Зависит ли поведение «старожилов» от того, кем является «новичок», самцом или самкой? Разнится ли поведение стерилизованных и нестерилизованных особей? Влияют ли на поведение родственные связи? Наверное, я далеко не первый, кому пришли в голову все эти вопросы, и наверняка во всем мире проведены сотни исследований и написаны тысячи книг, но я не хочу получать готовые ответы, мне куда интереснее найти их самому. И может быть, я напишу об этом свою книгу. Во всяком случае, материал для нее я набираю самостоятельно и получаю от этого огромное удовольствие. Вся моя квартира напичкана дорогой записывающей аппаратурой, и это позволяет получать полное представление о жизни и деятельности моих питомцев.
Просмотр кассет и ведение записей трижды прерывались мамиными звонками, из которых я узнал, как она страдает, как ей тяжело, как нервничает папа и что сказал знакомый астролог по поводу сегодняшней премьеры. Астролог, как выяснилось, что-то там посчитал и сделал вывод о том, что сегодня день для премьеры крайне неблагоприятный, и мама теперь не знает, как ей быть, сказать ли об этом папе или промолчать, чтобы не волновать его, но, с другой стороны, вправе ли она скрывать от него столь важную информацию…
В шесть вечера я в смокинге и при аккуратной прическе уже принимал удар на себя, сидя в папиной гримерке. Мама была в полуобмороке, что не мешало ей не выпускать из рук мобильник, обзванивая всех, кого она пригласила на спектакль, и выясняя, едут ли они и в какой точке маршрута в данный момент находятся. Папа гримировался, всей своей фигурой выражая полную отрешенность. Он не притворялся, нет, он действительно ничего не слышал, это точно. Из нас троих адекватным оставался только я, ибо просто не видел поводов для беспокойства. К исключительно трудным партию графа ди Луны отнести никак нельзя, хотя и в ней есть свои неудобства, как и в любой партии. Одним из таких неудобств является то, что партия в целом драматическая, то есть музыка достаточно ритмичная, жесткая и темповая, но в ней есть лирический кусок - ария «Il balen del suo sorriso», которая требует безупречной кантилены, а для нее, в свою очередь, нужны совершенное дыхание, опора и правильная позиция. Думаете, это легко? Это невероятно трудно, и далеко не все вокалисты с этим справляются. Но про отца один музыкальный критик написал? что у него «божественная кантилена», так что «Il balen» нам не страшна. Есть еще одно место, о которое частенько «спотыкаются» баритоны с недостаточно подвижным голосом: терцет «Di geloso amor sprezzato» в финале первого акта, но у папы это никогда трудностей не вызывало. А терцет красивый, я его с детства люблю… Короче говоря, ди Луна - типичная вердиевская партия без особых подводных камней, папа пел ее на многих ведущих мировых сценах, и в Лондоне, и в Вене, и в Сиднее, и всегда с большим успехом, поэтому ни малейших причин для переживаний я не видел. Однако певцы - люди с большими странностями, они всегда панически боятся, что голос не зазвучит, отсюда и особенности поведения, с которыми приходится считаться их близким. В данном случае - нам с мамой.
В четверть седьмого затренькал мой мобильник. Я страшно удивился, услышав голос Катерины.
- Ты уже в театре? - спросила она.
- Естественно.
- Можешь выйти на улицу?
- Зачем? - не понял я.
- Меня прислали сделать репортаж о премьере, мы стоим у служебного входа. Выйди, пожалуйста.
Мама, увидев, что я двинулся к двери, бросилась мне наперерез:
- Куда ты, Егорушка? Сейчас спектакль начнется…
Я ласково отодвинул ее и решительно взялся за дверную ручку:
- До спектакля еще сорок пять минут, мамуля, я сто раз успею вернуться.
Уже сбегая по лестнице, я сообразил, что наверняка замерзну на улице в своем шикарном смокинге и в ботиночках на тонкой подошве. Еще декабрь не наступил, а уже вся Москва завалена снегом и мороз градусов под десять. Ладно, не возвращаться же.
Катерину я увидел сразу, она стояла рядом с оператором и его ассистентом возле машины, на борту которой красовался логотип телевизионного канала. А вчера машина была другой, и канал, соответственно, тоже. Надо же, она, оказывается, многостаночница, на два канала работает.
- Привет! - Катя чмокнула меня в щеку. - Извини, что я тебя выдернула.
- Ничего, все в порядке. Хороший у тебя диапазон, вчера попсу снимала, сегодня классическую оперу.
- Это для разных каналов, - подтвердила Катя мои соображения.
- На одном работаешь, на другом подхалтуриваешь? - поддел я ее.
- На обоих халтурю. А работаю вовсе на третьем, - улыбнулась она. - Вообще-то моя специальность - соцпол, социально-политическая тематика. Можешь ответить на несколько вопросов?
- На камеру?
- Нет, что ты. Понимаешь, я брякнула сегодня, что знакома с сыном Дорошина, и меня прислали делать репортаж и особо оговорили, что должно быть интервью твоего отца перед спектаклем…
- Исключено, - отрезал я.
- Погоди, ты не дослушал, - она нетерпеливо притопнула ногой. - В этом же вся фишка, чтобы именно перед спектаклем, а не после него. После спектакля всегда легко говорить, потому что главное уже позади, и в материале никакого драйва нет. Уже понятно, приняла публика спектакль или нет, успех это или провал. А вот до него, перед самым началом, когда и на лице, и в голосе жуткое волнение и совершенно непонятно, чем все кончится…
- Катя, - остановил я ее, - ты можешь брать интервью до начала у режиссера, у дирижера, у капельдинера, у гардеробщика, у черта лысого, но только не у певца. Это совершенно исключено. Отец ни с кем не разговаривает, пока не споет свою партию. Он никому и никогда не дает интервью, пока не опустится занавес.
Он стоял посреди своей персональной гримуборной, наполовину «размытый», как сказали бы хирурги, то есть уже в махровом халате, но еще в парике и с гримом злодейского графа ди Луны, и поносил меня разнообразными малоприятными словами. Вообще-то мой батюшка, знаменитый баритон Владимир Дорошин, частенько позволял себе повышать голос, но в нашей семье принято было считать, что «папа выпускает пар» и ему это совершенно необходимо. К его чести, надо заметить, что кричал он всегда обезличенно, например, что «никто не умеет работать, не могут нормально подготовить спектакль (сцену, костюм, суфлера и тому подобное)», что он завтра же объявит об уходе со сцены, что он не может работать в такой обстановке, что гостиница во время гастролей была холодной и он чуть не загубил горло, и все в таком духе. Ни разу я не слышал, чтобы крики были адресованы конкретно маме, или мне, или человеку, с которым он в данный момент разговаривает. Иными словами, если резюмировать кратко, папенька всегда кричал на тему «все козлы» и никогда на тему «ты дурак».
Сегодня я стал свидетелем и участником первого исключения. Великий Дорошин орал непосредственно в мой адрес. Меня, надо признаться, это здорово шокировало.
Но случилось это вечером, в одиннадцатом часу, а день-то начался весьма премило, развивался строго по составленному заранее графику и даже был наполнен всяческими приятными эмоциями.
Проснулся я в восемь утра, точно по будильнику. Будильник носит имя Ринго, десяти лет от роду, породу имеет неуточненную, ибо куплен был не в питомнике и не через клуб, а с рук у бабульки возле центрального входа на ВДНХ за какую-то совсем смешную сумму. Внешне Ринго сильно смахивает на сибирского кота, но за чистоту крови поручиться не могу. У него овальные раскосые глаза, короткая мощная шея, пучки шерсти между пальцами и черепаховый окрас, и все это вместе весит полноценные восемь килограммов, так что, если верить энциклопедии кошек, на сибирца он вполне тянет, но кто знает… В течение первого года жизни Ринго познавал мир и прикидывал, какие бы правила установить, чтобы жить было удобно. На втором году он определился и пришел к ряду выводов, одним из которых и стало решение о том, что хозяин должен вставать в восемь утра, потому как в восемь ноль пять их высочество желают завтракать. Им так удобно. И на протяжении последующих девяти лет сие правило неуклонно соблюдается. Если мне по какой-то причине нужно встать раньше, Ринго относится к этому как к грубому нарушению режима, презрительно фыркает и даже не подходит к миске, наполненной вкусненьким кошачьим паштетиком из красивой баночки, пока не наступит законное время утреннего кормления. Будит он меня сначала деликатно, вполголоса помяукивая возле моей подушки, но если это к желаемому результату не приводит, он разбегается и со всего размаха плюхается своим восьмикилограммовым телом примерно туда, где, по его представлениям, должен находиться мой мочевой пузырь. Представления у старика Ринго правильные, анатомию человека он знает не хуже профессионального врача, поэтому я немедленно вскакиваю и бегу в сторону туалета, а там уж и место для кошачьего кормления рядом.
Но сегодня до такого экстрима дело не дошло, я проснулся при первой же «подаче голоса», осторожно вытащил руку из-под Катиной шеи и спустил ноги с широченной кровати. Ринго одобрительно хрюкнул и, бодро задравши пушистый хвост, потрусил к кормушкам, даже не давая себе труда оглядываться по дороге, дабы убедиться, что я иду в нужном направлении. Знает, паршивец, что никуда я не денусь. Мисок для кормления у меня чертова уйма, но в кухне на полу аккуратным строем стоят шесть: пять для еды - по числу членов банды - и одна большая, общая, - с водой для питья. Обычно к восьми утра возле мисочек тусуются мальчишки: пятилетний серый с голубым отливом американский экзот Дружочек с немыслимо аристократической родословной и двухгодовалый приблудный потеряшка по кличке Айсор, гладкошерстный, абсолютно черный и с малахитово-зелеными глазами. Судя по красоте экстерьера, тоже породистый, но почему-то выброшенный хозяевами на улицу. Лаковый блеск шерсти наводит на мысль о бомбейской породе, цвет глаз вполне может указывать на бенгальскую кошку, ну а уж по месту рождения и проживания Айсору надлежит быть русской короткошерстной. И чем он, такой немыслимый красавчик, не глянулся владельцу? Девицы числом две, мама с дочкой, любят поспать подольше и просыпаются только тогда, когда слышат сладостные звуки вскрываемых баночек с вожделенным паштетом. Ну что вы на меня так смотрите? Да, у меня пять кошек. А будет еще больше.
Пока я раскладывал завтрак по мискам, из спальни пришлепала заспанная Катерина. Лохматая и завернутая в махровое полотенце, она показалась мне еще более симпатичной, чем вчера вечером, когда мы познакомились.
- Что это? - с ужасом спросила она, мгновенно просыпаясь.
Это она еще моих девчонок не видела… Впрочем, реакция вполне ожидаемая.
- Коты, - коротко ответил я, наливая в питьевую миску свежую воду из пятилитровой бутыли.
- Я думала, у тебя только один… Вчера же был один? - на всякий случай уточнила она. - Или я напилась так, что ничего не помню?
В ее голосе зазвучал неподдельный страх. Катерина - хорошая девочка, непьющая и даже некурящая, и мысль о том, что романтический бокал вина, который я предложил ей «для знакомства», перерос в отвратительную пьянку с малознакомым милиционером, казалась ей непереносимой.
Надо было ее успокоить, и я объяснил, что вчера вечером она действительно видела только старика Ринго, добровольно взявшего на себя обязанности ответственного квартиросъемщика и посему считающего своим долгом свирепо бдить, кого это хозяин приводит на подведомственную территорию. Все остальные ребята к гостям сразу никогда не выходят, на всякий случай прячутся подальше и высовываются только тогда, когда уже не могут совладать с любопытством. Наверняка они все приходили ночью в спальню поинтересоваться, кого я привел на этот раз, но в темноте Катя их, конечно же, не видела, а передвигаются кошки, как известно, совершенно неслышно.
- То есть у тебя три кота? - переспросила она голосом, в котором сквозило почему-то уважение.
- На самом деле пять, - честно признался я. - Ты только не волнуйся, это не опасно для жизни.
- А зачем? - задала она следующий вопрос.
Вопрос был резонным, но отвечать на него мне не хотелось. Слишком длинным получилось бы объяснение, а к долгим беседам я расположен не был. У меня сегодня трудный день, точнее, мне предстоит трудная вторая половина дня, а в первой половине придется многократно разговаривать с матушкой, так что силы мне еще пригодятся. Поэтому я ограничился коротким и всеобъемлющим:
- А я их люблю.
Как ни странно, этого оказалось достаточно, чтобы Катерина мгновенно успокоилась и отправилась в ванную.
С этой чудесной девушкой я познакомился накануне во время съемок видеоклипа популярной группы «Ночные рыцари». Катя приехала туда вместе со своей съемочной группой делать репортаж для одного из телевизионных каналов и брать интервью у продюсера «Рыцарей» Бориса Безрядина, а я присутствовал на съемках от нечего делать. Боря Безрядин и его жена Светка - мои давние друзья, а репертуар группы процентов на семьдесят состоит из песен, которые я же им и написал. У меня выдался свободный вечер, так почему не съездить на съемки? Мне всегда было интересно посмотреть, как режиссеры переводят мою музыку в видеоряд. Как правило, режиссеры эти слышат песню совсем не так, как я, и если бы мне доверили делать клипы, они были бы совсем другими, но я не режиссер и даже не полноценный композитор, а всего лишь участковый милиционер, правда, с хорошим музыкальным образованием. Но все равно интересно…
- Я смотрю, ты не торопишься, - заметила Катерина, обратив внимание на ту неспешность и обстоятельность, с которой я поглощал завтрак. - Разве тебе не надо на работу?
- У меня сегодня отгул.
Она молча переварила новую вводную и приступила к следующему блоку вопросов:
- Слушай, а это правда, что Безрядин никогда не летает самолетами?
- Истинная правда.
- А почему? Боится летать?
- Наверное, - я как можно безразличнее пожал плечами. - Не знаю, может, его тошнит.
- Но ты же его друг, ты должен знать точно.
Разумно. Неужели все журналисты такие въедливые?
- Кать, я не люблю распространяться про других людей за их спиной. Спроси у Бориса, он сам тебе ответит, если сочтет нужным.
- А еще говорят, что он безумно трясется над своим здоровьем и, как только начинается эпидемия гриппа, старается не появляться там, где много народа, чтобы не заразиться. Это правда?
- Кать, отстань, а? - жалобно попросил я. - Существует же элементарная этика. Даже врачи не рассказывают посторонним о болезнях своего пациента. Человек имеет право сам решать, что рассказывать о себе, а чего не рассказывать. Мне начинает казаться, что ты приехала сюда вчера не из симпатии ко мне, а с совершенно другой целью. Если ты думаешь, что я буду сплетничать про Борьку, то ты грубо ошиблась.
- Ну ладно, извини, - быстро отыграла назад Катерина. - А про группу можно спрашивать?
- Нельзя, - отрезал я, опуская вниз руку с зажатым в пальцах кусочком сыра. У моих ног сидели Айсор и младшая из девчонок - Карма, которые за сыр готовы продаться с потрохами. Остальные коты к сыру равнодушны и, убедившись, что ничего интересного за завтраком к столу не подают, съели свои порции паштета и удалились. Айсор, как всегда, успел первым, ухватил ломтик и утащил в угол. Карма жалобно муркнула и посмотрела на меня с упреком. Я воровато оглянулся на шустрого подкидыша и тут же сунул ей кусочек потолще. - Про группу спрашивай у Бориса, он продюсер, ему и решать, какую информацию давать и как. Если я скажу про «Рыцарей» хоть слово, которое пойдет вразрез с его концепцией, он меня убьет.
- Хорошо, - покладисто согласилась она. - Тогда поговорим о тебе.
- Это можно, - великодушно разрешил я.
- У тебя в одной из комнат стоит рояль, вечером ты идешь на премьеру в оперный театр, и при этом ты работаешь участковым. Это как?
- А как? - я прикинулся идиотом. - По-моему, нормально.
- У тебя есть музыкальное образование?
- Среднее, в объеме музыкальной школы-семилетки.
- А высшее?
- Высшего нет.
- Что, совсем никакого? - удивилась Катя.
- Я имею в виду, что я консерваторию не заканчивал. А так - юридическое.
- Но почему? Мальчик из такой семьи, папа певец, мама концертмейстер, музыкальную школу окончил и пошел в милиционеры… Да еще в участковые. Должна же быть причина.
Да уж кто бы спорил. Причина быть должна. И она была. Но опять же долго рассказывать. Неохота, да и силы надо поберечь.
- Кать, это дело интимное, очень личное, а мы с тобой еще и суток не знакомы. Я тебе как-нибудь потом расскажу, ладно?
- Конечно, если это «потом» вообще будет, - рассудительно заметила она. - Спасибо за завтрак, Игорек, мне пора.
Я с удовольствием смотрел на нее, пока девушка одевалась в прихожей. Стройная, невысокая, с коротко стриженными темными волосами и веселыми глазами, она казалась совсем юной и напоминала сбежавшего с уроков мальчишку-восьмиклассника. Вместе с тем я знал, что в тележурналистике она не один день, я много раз видел ее репортажи о всяческих событиях из культурной жизни.
Не успел я закрыть за ней дверь, как позвонила мама.
- Егорушка, я этого не переживу, - простонала она. - Я всю ночь не спала. Это какой-то кошмар!
Описание кошмара заняло около тридцати минут. За это время я успел прочесть две главы нового романа Гришэма, к которому питаю давнюю слабость еще со времен моего заочного юридического обучения. Кошмары у моей мамули случаются с завидной регулярностью, но ведь известно, что все в этой жизни подчинено закономерностям, и если эти закономерности уловить, то вполне можно к ним приладиться. Описание кошмара в обычные дни занимает пять-семь минут, в дни папиных спектаклей - минут по двадцать два раза в день, ну а уж если у нас премьера - то раза четыре по полчаса. Тут главное - иметь под рукой интересную книжку. Я терпеливо выслушиваю мамулю и уместно поддакиваю и ахаю, не отрываясь от чтения, - натренировался за много лет. Я очень ее люблю, мою маму, поэтому не считаю возможным прерывать ее излияния, более того, я понимаю, что ей действительно нужно мое внимание и сочувствие, и я не могу и не хочу ей в этом отказывать. Мама преданно служит отцу с самого начала его певческой карьеры, они познакомились, когда он учился в консерватории на вокальном отделении, а она - в Гнесинке по классу фортепиано. Мама стала папиным личным концертмейстером, он всю жизнь репетирует только с ней, она ездит с ним на гастроли, следит за его здоровьем, питанием и комфортом, сходит с ума при малейших признаках простуды у знаменитого Владимира Дорошина, а уж если у него бессонница, тахикардия, насморк или, не дай бог, расстройство желудка, да еще в день спектакля, то это уже не просто кошмар, а Кошмар с большой буквы, или Кошмарище. А сегодня все-таки не рядовой спектакль, а премьера, оперный театр решил поставить «Трубадура» Верди, папа поет в нем партию графа ди Луны, поэтому все, что происходит с обожаемым кумиром, приобретает в маминых глазах масштабы уже не Кошмарища, а Кошмарного Ужаса. Я внимательно слежу за тем, как на страницах романа молодой неопытный адвокат пытается бороться с мощной страховой компанией, незаконно отказавшей смертельно больному юноше в выплате страховки, и при этом слушаю, как плохо папа спал сегодня ночью, и как он два раза вставал и пил чай на кухне, и что он не в настроении и не в голосе, и как мама десять раз принимала сердечные лекарства, и как у нее все валится из рук, и как она предложила папе проиграть всю его партию, он любит в день спектакля мысленно пропеть то, что ему предстоит озвучить вечером, это помогает ему настроиться, так вот, мама села к роялю и не смогла сыграть простейший аккомпанемент, потому что у нее дрожат руки. Все было давно знакомо и вполне ожидаемо, но все равно это ведь мои родители, которых я нежно люблю и которым нужна моя поддержка.
Описание Кошмарного Ужаса подошло к концу и уступило место вопросам чисто практическим.
- Ты проверил смокинг? Он в порядке?
Я заверил маму, что смокинг в идеальном состоянии и ей не будет за меня стыдно. Это было традицией, ломать которую мне и в голову не приходило. В детстве и юности на папины спектакли я ходил в наглаженных костюмчиках и при галстучках, а лет с двадцати по настоянию матушки перешел на смокинг. Надо заметить, такой порядок мне нравился, смокинг сидел на мне хорошо, и с одетой в вечернее платье мамулей мы смотрелись весьма и весьма…
- Ты говорил сегодня со Светочкой? Они с Борей придут на спектакль?
Господи, да кто ж может это знать? Ни Светка, ни я, ни сам Борис не можем гарантировать, что он куда-то сможет прийти сегодня вечером. Да что там вечером, неизвестно, что будет через час. Но маме я это объяснить не могу, не имею права, дал слово.
Я подробно отчитался о том, как накануне встречался с четой Безрядиных, передал им пригласительные билеты и выслушал их заверения в том, что они всенепременно будут-с. Для моей мамы самое лучшее лекарство в минуты Кошмарного Ужаса - это чье-то сочувствие плюс детальный неторопливый рассказ. Она слушает и как-то успокаивается. Ну в самом деле, сын при смокинге, друзья собираются прийти на спектакль, значит, мир пока еще не рухнул и премьера, дай-то бог, пройдет без эксцессов. Папа в дни спектаклей такого лекарства ей устроить не может, потому что вообще не разговаривает. Он, как говорится, недоступен контакту. То есть рта не раскрывает. Вернее, ближе к вечеру он может позволить себе пару раз произнести несколько фраз «поставленным» голосом, а все остальные издаваемые им звуки - это «м-м - м-м» с размахом в октаву. Что поделать, папа-певец - это непросто. И с этим приходится считаться.
На общение с мамой ушел час. Еще полтора часа пришлось потратить на пробежку до ближайшего универсама с целью закупки мяса для моих бандитов. Вообще-то ветеринар меня, предупредил, что кастрированных котов кормить сырым мясом не рекомендуется, но вышеуказанной бесчеловечной процедуре я подверг только Ринго и Айсора. Дружочек - полноценный производитель, отец Кармы и муж Арины, и вся эта счастливая семейка трескает сырое мясо так, что только искры летят. Продуктовый поход, по моим прикидкам, должен был занять минут двадцать, но в график внесла незапланированные изменения Татьяна Леонидовна, милейшая старушка, много лет назад усыновившая мальчика из детдома и с тех пор непрерывно расплачивающаяся за проказы генетики. Несмотря на идеальное воспитание, которое она дала приемному сыну, вырос он сволочью, причем сволочью ленивой и пьющей, и регулярно отбирал у матери пенсию. Многотерпеливая Татьяна Леонидовна, чтобы не помереть с голоду, начинала ходить в гости к старым приятельницам на чашку чаю, но, поскольку жили эти приятельницы в разных концах Москвы, от таких поездок она сильно уставала, у нее были больные ноги и слабое сердце, однако тратить здоровье на поездки по городу и скромно пить чай с небогатым стариковским угощением все равно выходило дешевле, чем покупать продукты, и это позволяло ей дотянуть до очередного получения пенсии. Она никогда и ни у кого не просила в долг, и, если так получалось, что чаю выпить не с кем, она молча голодала.
Татьяну Леонидовну я заметил на автобусной остановке и сразу понял, что она собралась на очередное чаепитие.
- Опять? - сочувственно спросил я, подходя к ней.
Она не ответила, но взгляд у нее был горьким и потухшим.
- И где он сейчас?
- У меня.
- Отсыпается? Вчера напился и сегодня отдыхает?
Она молча кивнула.
- Почему вы мне сразу не позвонили? Я же просил, чуть что - сразу звоните мне. Я за что зарплату получаю? Дайте мне ключи, - я протянул руку. - И не уезжайте, пока я не вернусь, хорошо?
Она снова кивнула, не произнеся ни слова, и отдала мне ключи от квартиры. Все это происходило далеко не в первый раз, и Татьяна Леонидовна отдавала ключи безропотно и терпеливо ждала меня на остановке, присев на лавочку. Разбирательство с сорокалетним похмельным бугаем много времени не заняло, дело было привычным, и я вернулся к старушке с ключами, непропитыми остатками пенсии и заверениями в том, что сын удалился к месту постоянного проживания почти совсем непобитый. Во всяком случае, физическое воздействие, к которому мне пришлось прибегнуть, для здоровья не опасно. От водки вреда куда больше. Вообще-то Татьяна Леонидовна живет не на моем участке, но я знаю ее с детства, и разве она виновата, что нашему участковому наплевать на нее и таких, как она, слабых и беззащитных?
Я проводил Татьяну Леонидовну до дому и вернулся к себе, чтобы предаться любимому занятию: просмотру последних записей и заполнению дневника. Социология сообщества кошачьих - это мой пунктик. Можете считать, что я на этом сдвинулся. Как нормальный милиционер, я давно понял, что люди ведут себя совершенно по-разному, когда они одни и когда рядом с ними кто-то есть. Но то люди, а кошки? Отличается ли их поведение, когда хозяин дома, от поведения, когда его нет и они предоставлены сами себе? Делают ли они то, что «нельзя», когда я ухожу? Или когда я дома, но сплю? Как они делят территорию, когда появляется новый член общества? Зависит ли поведение «старожилов» от того, кем является «новичок», самцом или самкой? Разнится ли поведение стерилизованных и нестерилизованных особей? Влияют ли на поведение родственные связи? Наверное, я далеко не первый, кому пришли в голову все эти вопросы, и наверняка во всем мире проведены сотни исследований и написаны тысячи книг, но я не хочу получать готовые ответы, мне куда интереснее найти их самому. И может быть, я напишу об этом свою книгу. Во всяком случае, материал для нее я набираю самостоятельно и получаю от этого огромное удовольствие. Вся моя квартира напичкана дорогой записывающей аппаратурой, и это позволяет получать полное представление о жизни и деятельности моих питомцев.
Просмотр кассет и ведение записей трижды прерывались мамиными звонками, из которых я узнал, как она страдает, как ей тяжело, как нервничает папа и что сказал знакомый астролог по поводу сегодняшней премьеры. Астролог, как выяснилось, что-то там посчитал и сделал вывод о том, что сегодня день для премьеры крайне неблагоприятный, и мама теперь не знает, как ей быть, сказать ли об этом папе или промолчать, чтобы не волновать его, но, с другой стороны, вправе ли она скрывать от него столь важную информацию…
В шесть вечера я в смокинге и при аккуратной прическе уже принимал удар на себя, сидя в папиной гримерке. Мама была в полуобмороке, что не мешало ей не выпускать из рук мобильник, обзванивая всех, кого она пригласила на спектакль, и выясняя, едут ли они и в какой точке маршрута в данный момент находятся. Папа гримировался, всей своей фигурой выражая полную отрешенность. Он не притворялся, нет, он действительно ничего не слышал, это точно. Из нас троих адекватным оставался только я, ибо просто не видел поводов для беспокойства. К исключительно трудным партию графа ди Луны отнести никак нельзя, хотя и в ней есть свои неудобства, как и в любой партии. Одним из таких неудобств является то, что партия в целом драматическая, то есть музыка достаточно ритмичная, жесткая и темповая, но в ней есть лирический кусок - ария «Il balen del suo sorriso», которая требует безупречной кантилены, а для нее, в свою очередь, нужны совершенное дыхание, опора и правильная позиция. Думаете, это легко? Это невероятно трудно, и далеко не все вокалисты с этим справляются. Но про отца один музыкальный критик написал? что у него «божественная кантилена», так что «Il balen» нам не страшна. Есть еще одно место, о которое частенько «спотыкаются» баритоны с недостаточно подвижным голосом: терцет «Di geloso amor sprezzato» в финале первого акта, но у папы это никогда трудностей не вызывало. А терцет красивый, я его с детства люблю… Короче говоря, ди Луна - типичная вердиевская партия без особых подводных камней, папа пел ее на многих ведущих мировых сценах, и в Лондоне, и в Вене, и в Сиднее, и всегда с большим успехом, поэтому ни малейших причин для переживаний я не видел. Однако певцы - люди с большими странностями, они всегда панически боятся, что голос не зазвучит, отсюда и особенности поведения, с которыми приходится считаться их близким. В данном случае - нам с мамой.
В четверть седьмого затренькал мой мобильник. Я страшно удивился, услышав голос Катерины.
- Ты уже в театре? - спросила она.
- Естественно.
- Можешь выйти на улицу?
- Зачем? - не понял я.
- Меня прислали сделать репортаж о премьере, мы стоим у служебного входа. Выйди, пожалуйста.
Мама, увидев, что я двинулся к двери, бросилась мне наперерез:
- Куда ты, Егорушка? Сейчас спектакль начнется…
Я ласково отодвинул ее и решительно взялся за дверную ручку:
- До спектакля еще сорок пять минут, мамуля, я сто раз успею вернуться.
Уже сбегая по лестнице, я сообразил, что наверняка замерзну на улице в своем шикарном смокинге и в ботиночках на тонкой подошве. Еще декабрь не наступил, а уже вся Москва завалена снегом и мороз градусов под десять. Ладно, не возвращаться же.
Катерину я увидел сразу, она стояла рядом с оператором и его ассистентом возле машины, на борту которой красовался логотип телевизионного канала. А вчера машина была другой, и канал, соответственно, тоже. Надо же, она, оказывается, многостаночница, на два канала работает.
- Привет! - Катя чмокнула меня в щеку. - Извини, что я тебя выдернула.
- Ничего, все в порядке. Хороший у тебя диапазон, вчера попсу снимала, сегодня классическую оперу.
- Это для разных каналов, - подтвердила Катя мои соображения.
- На одном работаешь, на другом подхалтуриваешь? - поддел я ее.
- На обоих халтурю. А работаю вовсе на третьем, - улыбнулась она. - Вообще-то моя специальность - соцпол, социально-политическая тематика. Можешь ответить на несколько вопросов?
- На камеру?
- Нет, что ты. Понимаешь, я брякнула сегодня, что знакома с сыном Дорошина, и меня прислали делать репортаж и особо оговорили, что должно быть интервью твоего отца перед спектаклем…
- Исключено, - отрезал я.
- Погоди, ты не дослушал, - она нетерпеливо притопнула ногой. - В этом же вся фишка, чтобы именно перед спектаклем, а не после него. После спектакля всегда легко говорить, потому что главное уже позади, и в материале никакого драйва нет. Уже понятно, приняла публика спектакль или нет, успех это или провал. А вот до него, перед самым началом, когда и на лице, и в голосе жуткое волнение и совершенно непонятно, чем все кончится…
- Катя, - остановил я ее, - ты можешь брать интервью до начала у режиссера, у дирижера, у капельдинера, у гардеробщика, у черта лысого, но только не у певца. Это совершенно исключено. Отец ни с кем не разговаривает, пока не споет свою партию. Он никому и никогда не дает интервью, пока не опустится занавес.