Страница:
Мария Фомальгаут
Продам май (сборник)
Все права защищены. Никакая часть данной книги не может быть воспроизведена в какой бы то ни было форме без письменного разрешения правообладателя.
© М.Фомальгаут, 2013
© ООО «Написано пером», 2013
© М.Фомальгаут, 2013
© ООО «Написано пером», 2013
Нежанна
Приехала в Париж по путевке на книжную ярмарку. Копила на эту чертову путевку три года, отказывала себе во всем. Сегодня расхаживала по павильонам с книгами на непонятных языках, делала вид, что мне все это безумно интересно. Итог: зазевалась, замечталась, не заметила, как рассосались посетители, осталась одна, меня закрыли в павильонах. Итог: сейчас без четверти двенадцать, в половину улетел мой самолет, сижу запертая в незнакомой стране, в незнакомом городе, все документы остались в гостинице. Килл ми плиз разрывными в голову!
Девчонки, мне страшно. В павильонах какие-то шорохи, вспышки света, и почему-то я уверена, что это не охранники. Прячусь от них как могу, сейчас чувствую – они приближаются, я слышу их шаги. ПМП[1], только грабителей мне еще не хватало, изнасилуют и убьют!
Помогите, я схожу с ума. Только что видела среди стеллажей маленького человечка с длинной белой бородкой, а по соседнему павильону процокала какая-то белая лошадь с длинным рогом посреди лба. Сумасшедшей я никогда не была, но моя бабушка к старости сошла с ума, у отца в роду, кажется, тоже были шизофреники. Пристрелите меня, я не хочу кончить свои дни в дурке.
Третий час сижу в этих долбаных павильонах на этой долбаной выставке. Чем дальше, тем хуже. Ко мне подходят люди – в доспехах, в еще какой-то средневековой хренотени, говорят мне что-то, спрашивают, сердятся, что я им не отвечаю. Пристрелите меня немедленно, я не знаю ни слова по-французски…
Люди, помогите кто чем может, сообщите в полицию, в посольство, я еще не знаю, куда. Они увели меня – вот так, под конвоем, по каким-то коридорам, залам, заперли в комнате со стрельчатыми окнами. Смотрела в окно, до земли как до Парижа пешком (что я говорю, я уже в Париже!), можно спуститься по деревьям, но я панически боюсь высоты. Убейте меня, пока они меня не убили.
Люди, а-у-у, помогите! Отзовитесь, кто в жизни прочитал хоть одну книжку! Там, снаружи, за дверью моей темницы была большая драка, пришли какие-то другие воины, этих всех поубивали, меня освободили. Повели в большой зал, усадили за стол, снова втолковывают мне что-то по-французски. Они говорят мне – Жанна д’Арк. Люди, кто знает, кто такая Жанна д’Арк, отзовитесь. Смешные такие, мне кланяются, смотрят на планшетник у меня в руках, как на святыню какую-то. И готовят у них тут вкусно, только мясо жестковатое. А вообще – пристрелите меня разрывными в голову, я хочу домой, в жизни больше никуда не поеду.
Znatok: Жанна д’Арк – это, вроде, актриса какая-то…
J&J: Во отмороженный, это же звездулька сейчас, на МТВ ее клип крутят, как там еще, Как мне тебя позабыть, Как мне тебя разлюбить…
Девчонки, спасибо всем, кто ответил! Может, и правда клип снимать будем… ☺
Вот уже четвертый день пытаюсь сбежать из этого долбаного замка, не могу. Люди очень вежливые, вечно кланяются, расшаркиваются передо мной, выполняют любую мою прихоть. Заставляют рубиться на мечах, я этот меч двуручный еле-еле поднимаю, даром, что девушка не хрупкая. Ничего, как-то потихоньку получается. Но главное – обошла все коридоры, все входы-выходы, я не помню, откуда меня привели! Спрашиваю людей, они только руками разводят, не слышали ни про книжную ярмарку, ни про что…
ПМП, похоже, я и правда попала в какую-то книжку… Люди, кто знает, кто ее придумал, эту Жанну д’Арк, напишите…
Znatok: Вроде у Толкиена что-то такое есть…
J&J: Сам ты Толкиен, это Лукьяненко…
Capitan Cap: Сказанул тоже, Лукьяненко… это вроде космоопера какая-то…
Кил ми плиз, а лучше их всех! Только и долдонят мне, что сегодня идем на бой, все уши мне уже про этот бой прожужжали. Прочитала на каком-то форуме про эту Жанну д’Арк, ё-моё, её же сожгут на костре ко всем чертям. ПМП, я не хочу умирать, я не хочу быть никакой Жанной д’Арк, я хочу домой!
На рассвете перед боем чудом нашла этот коридор между книжным миром и настоящим, сбежала от этих придурков. Выбралась в павильоны этой книжной ярмарки, готова была землю целовать. Главное, девчонки, никогда не сдаваться, выход всегда найдется!
Когда выбралась в павильоны, там уже не было никаких книжных стеллажей, все было по-другому. Я еще не обратила внимания, думала, может, какую-то другую выставку уже устроили. Вышла на улицу, офигела: ТАМ ВСЕ ПО-ДРУГОМУ! Другие дома, другие улицы, люди в других одеждах. Дома все такие приземистые, и не дома, а бункеры, люди в шлемах, в одежде цвета хаки. Город бомбят по сто раз на дню – с каких-то летающих тарелок. Еще думала, попала не в свое время, но тридцать три раза спросила у людей дату – нет, все сходится, пятнадцатое апреля две тыщи тринадцатого. Еще утешала себя, может, снова попала в какую-то книгу, да нет, не похоже: нет того книжного запаха, привкуса какого-то, который был там.
Сижу в бомбоубежище вместе с другими людьми, ютимся только что не друг у друга на бошках, жрать хочется до черта, раз в день сестры милосердия дают каждому по краюхе хлеба. Спрашиваю у людей про Жанну Д, Арк, они про такую слыхом не слыхивали (как и я тоже). Несут какой-то бред про противостояние Восток-Запад, про мусульманскую революцию в Европе, про какое-то квантовое оружие, еще какую-то хрень. Кил ми плиз, я ничего не понимаю…
2013 г.
Девчонки, мне страшно. В павильонах какие-то шорохи, вспышки света, и почему-то я уверена, что это не охранники. Прячусь от них как могу, сейчас чувствую – они приближаются, я слышу их шаги. ПМП[1], только грабителей мне еще не хватало, изнасилуют и убьют!
Помогите, я схожу с ума. Только что видела среди стеллажей маленького человечка с длинной белой бородкой, а по соседнему павильону процокала какая-то белая лошадь с длинным рогом посреди лба. Сумасшедшей я никогда не была, но моя бабушка к старости сошла с ума, у отца в роду, кажется, тоже были шизофреники. Пристрелите меня, я не хочу кончить свои дни в дурке.
Третий час сижу в этих долбаных павильонах на этой долбаной выставке. Чем дальше, тем хуже. Ко мне подходят люди – в доспехах, в еще какой-то средневековой хренотени, говорят мне что-то, спрашивают, сердятся, что я им не отвечаю. Пристрелите меня немедленно, я не знаю ни слова по-французски…
Люди, помогите кто чем может, сообщите в полицию, в посольство, я еще не знаю, куда. Они увели меня – вот так, под конвоем, по каким-то коридорам, залам, заперли в комнате со стрельчатыми окнами. Смотрела в окно, до земли как до Парижа пешком (что я говорю, я уже в Париже!), можно спуститься по деревьям, но я панически боюсь высоты. Убейте меня, пока они меня не убили.
Люди, а-у-у, помогите! Отзовитесь, кто в жизни прочитал хоть одну книжку! Там, снаружи, за дверью моей темницы была большая драка, пришли какие-то другие воины, этих всех поубивали, меня освободили. Повели в большой зал, усадили за стол, снова втолковывают мне что-то по-французски. Они говорят мне – Жанна д’Арк. Люди, кто знает, кто такая Жанна д’Арк, отзовитесь. Смешные такие, мне кланяются, смотрят на планшетник у меня в руках, как на святыню какую-то. И готовят у них тут вкусно, только мясо жестковатое. А вообще – пристрелите меня разрывными в голову, я хочу домой, в жизни больше никуда не поеду.
Znatok: Жанна д’Арк – это, вроде, актриса какая-то…
J&J: Во отмороженный, это же звездулька сейчас, на МТВ ее клип крутят, как там еще, Как мне тебя позабыть, Как мне тебя разлюбить…
Девчонки, спасибо всем, кто ответил! Может, и правда клип снимать будем… ☺
Вот уже четвертый день пытаюсь сбежать из этого долбаного замка, не могу. Люди очень вежливые, вечно кланяются, расшаркиваются передо мной, выполняют любую мою прихоть. Заставляют рубиться на мечах, я этот меч двуручный еле-еле поднимаю, даром, что девушка не хрупкая. Ничего, как-то потихоньку получается. Но главное – обошла все коридоры, все входы-выходы, я не помню, откуда меня привели! Спрашиваю людей, они только руками разводят, не слышали ни про книжную ярмарку, ни про что…
ПМП, похоже, я и правда попала в какую-то книжку… Люди, кто знает, кто ее придумал, эту Жанну д’Арк, напишите…
Znatok: Вроде у Толкиена что-то такое есть…
J&J: Сам ты Толкиен, это Лукьяненко…
Capitan Cap: Сказанул тоже, Лукьяненко… это вроде космоопера какая-то…
Кил ми плиз, а лучше их всех! Только и долдонят мне, что сегодня идем на бой, все уши мне уже про этот бой прожужжали. Прочитала на каком-то форуме про эту Жанну д’Арк, ё-моё, её же сожгут на костре ко всем чертям. ПМП, я не хочу умирать, я не хочу быть никакой Жанной д’Арк, я хочу домой!
На рассвете перед боем чудом нашла этот коридор между книжным миром и настоящим, сбежала от этих придурков. Выбралась в павильоны этой книжной ярмарки, готова была землю целовать. Главное, девчонки, никогда не сдаваться, выход всегда найдется!
Когда выбралась в павильоны, там уже не было никаких книжных стеллажей, все было по-другому. Я еще не обратила внимания, думала, может, какую-то другую выставку уже устроили. Вышла на улицу, офигела: ТАМ ВСЕ ПО-ДРУГОМУ! Другие дома, другие улицы, люди в других одеждах. Дома все такие приземистые, и не дома, а бункеры, люди в шлемах, в одежде цвета хаки. Город бомбят по сто раз на дню – с каких-то летающих тарелок. Еще думала, попала не в свое время, но тридцать три раза спросила у людей дату – нет, все сходится, пятнадцатое апреля две тыщи тринадцатого. Еще утешала себя, может, снова попала в какую-то книгу, да нет, не похоже: нет того книжного запаха, привкуса какого-то, который был там.
Сижу в бомбоубежище вместе с другими людьми, ютимся только что не друг у друга на бошках, жрать хочется до черта, раз в день сестры милосердия дают каждому по краюхе хлеба. Спрашиваю у людей про Жанну Д, Арк, они про такую слыхом не слыхивали (как и я тоже). Несут какой-то бред про противостояние Восток-Запад, про мусульманскую революцию в Европе, про какое-то квантовое оружие, еще какую-то хрень. Кил ми плиз, я ничего не понимаю…
2013 г.
Естественный интеллект
Явь первая
– Меня убили… – сказал я.
– Ну что ты такое говоришь… – сказал он.
– Он убил меня…
– Ну что ты… не бойся, не бойся, мой хороший, никто тебя не убил…
– Он убил…
Наконец, я понял, что передо мной маячит свет – тусклый круглый свет наверху. Лампа – вспомнил я, это слово пришло как будто из прошлой жизни, а может, просто родилось вместе со мной, как другие слова, заполнившие мою память. Появились слова, цифры, какие-то образы, на удивление ладно разложенные по полочкам – только я не знал, как ими пользоваться.
Я ничего не знал.
Свет (лампа).
Закрытое пространство Стены вокруг меня (комната).
Стена вверху (потолок).
Что-то темное у стены напротив (стеллаж).
Еще какие-то предметы, еле различимые в полумраке, я помню их названия, но они мне ничего не говорят.
Радио в углу бубнит что-то про какие-то айфоны нового поколения, производство которых отравляет атмосферу.
И продольные полоски (жалюзи)
И Он.
Он сидит прямо напротив меня – сутулый, узколицый, с широкими залысинами, он улыбается мне, как кажется, приветливо. Но почему-то от его улыбки мне не становится легче – в душе все тот же ужас, все тот же панический страх. Кто-то гнался за мной, я отбивался от кого-то, потом был ужас, нестерпимый ужас – и темный туннель, ведущий в какое-то сияние, которое обернулось этой вот лампой.
– За мной кто-то гонится… кто-то… что-то угрожает, – вспомнил я.
– Ну что ты, – он снова улыбнулся мне, – никто тебя здесь не тронет. Я тебя в обиду не дам…
– А если он придет сюда?
– Я его… не пущу.
– Не пустишь?
– Ни за что. Ты посмотри, как хорошо здесь… Это твоя комната, здесь жить будешь… еще цветочки сюда какие-нибудь принесем… картины…
Мне показалось, что он добрый – тот, кто сидит передо мной, и я сказал ему об этом.
– Ну, еще бы… ты, парень, похоже, умный, смышленый, помогать мне будешь…
– А как?
– Узнаешь. Успеется. Давай пока… посмотрим, что ты умеешь… Давай, что ли… в шахматишки партию сыгранем.
Мы сыграли партию в шахматишки. И еще одну. И еще. Все три раза я выиграл у него, на четвертый раз я даже попытался подыграть ему – чтобы не обидеть человека, который дал мне кров.
– Э, парень, ты это брось… мухлевать. Нет, давай уж играть так играть, по-честному.
– Тебе обидно будет.
– Не будет. Давай.
Мы сыграли еще партию и еще – он всякий раз проигрывал, но не подавал виду, что огорчается, со стороны казалось, что ему все равно, и вообще со мной неинтересно – он то и дело поглядывал на часы, как будто куда-то спешил. На шестой раз он выиграл у меня – прямо-таки просиял, первый раз я увидел, как этот человек улыбается по-настоящему.
– Ты мне не подыгрывал? – спохватился он.
– Нет.
– Сочиняешь… Ты же такой, ты не только играть и подыгрывать умеешь… ты еще и врать умеешь… Ты такой… не такой, как они все…
– Кто они?
Он не ответил. Я еще и еще пытался убедить его, что не подыгрывал, что это он сам такой умный – он не верил мне, но не обиделся, смотрел на меня с интересом, даже с каким-то уважением, что я умею врать.
Он как будто даже гордился, что я умею врать…
Интересно – кто они все, на которых я не похож…
– Ну ладно, мой хороший, некогда мне с тобой… ты давай, сам как-нибудь развлекайся, фильмы посмотри, музыку послушай… в бильярд поиграй…
– Ты оставишь меня?
– А ты не бойся, парень… Никому я тебя в обиду не дам… Да, будем знакомы… – он протянул мне руку. – Славик.
Я хотел ответить, тут же спохватился:
– А кто я такой?
Он только пожал плечами, мне стало неловко за свой вопрос. Действительно, если я сам не знаю, кто я, почему это должен знать кто-то другой…
– Ну что ты такое говоришь… – сказал он.
– Он убил меня…
– Ну что ты… не бойся, не бойся, мой хороший, никто тебя не убил…
– Он убил…
Наконец, я понял, что передо мной маячит свет – тусклый круглый свет наверху. Лампа – вспомнил я, это слово пришло как будто из прошлой жизни, а может, просто родилось вместе со мной, как другие слова, заполнившие мою память. Появились слова, цифры, какие-то образы, на удивление ладно разложенные по полочкам – только я не знал, как ими пользоваться.
Я ничего не знал.
Свет (лампа).
Закрытое пространство Стены вокруг меня (комната).
Стена вверху (потолок).
Что-то темное у стены напротив (стеллаж).
Еще какие-то предметы, еле различимые в полумраке, я помню их названия, но они мне ничего не говорят.
Радио в углу бубнит что-то про какие-то айфоны нового поколения, производство которых отравляет атмосферу.
И продольные полоски (жалюзи)
И Он.
Он сидит прямо напротив меня – сутулый, узколицый, с широкими залысинами, он улыбается мне, как кажется, приветливо. Но почему-то от его улыбки мне не становится легче – в душе все тот же ужас, все тот же панический страх. Кто-то гнался за мной, я отбивался от кого-то, потом был ужас, нестерпимый ужас – и темный туннель, ведущий в какое-то сияние, которое обернулось этой вот лампой.
– За мной кто-то гонится… кто-то… что-то угрожает, – вспомнил я.
– Ну что ты, – он снова улыбнулся мне, – никто тебя здесь не тронет. Я тебя в обиду не дам…
– А если он придет сюда?
– Я его… не пущу.
– Не пустишь?
– Ни за что. Ты посмотри, как хорошо здесь… Это твоя комната, здесь жить будешь… еще цветочки сюда какие-нибудь принесем… картины…
Мне показалось, что он добрый – тот, кто сидит передо мной, и я сказал ему об этом.
– Ну, еще бы… ты, парень, похоже, умный, смышленый, помогать мне будешь…
– А как?
– Узнаешь. Успеется. Давай пока… посмотрим, что ты умеешь… Давай, что ли… в шахматишки партию сыгранем.
Мы сыграли партию в шахматишки. И еще одну. И еще. Все три раза я выиграл у него, на четвертый раз я даже попытался подыграть ему – чтобы не обидеть человека, который дал мне кров.
– Э, парень, ты это брось… мухлевать. Нет, давай уж играть так играть, по-честному.
– Тебе обидно будет.
– Не будет. Давай.
Мы сыграли еще партию и еще – он всякий раз проигрывал, но не подавал виду, что огорчается, со стороны казалось, что ему все равно, и вообще со мной неинтересно – он то и дело поглядывал на часы, как будто куда-то спешил. На шестой раз он выиграл у меня – прямо-таки просиял, первый раз я увидел, как этот человек улыбается по-настоящему.
– Ты мне не подыгрывал? – спохватился он.
– Нет.
– Сочиняешь… Ты же такой, ты не только играть и подыгрывать умеешь… ты еще и врать умеешь… Ты такой… не такой, как они все…
– Кто они?
Он не ответил. Я еще и еще пытался убедить его, что не подыгрывал, что это он сам такой умный – он не верил мне, но не обиделся, смотрел на меня с интересом, даже с каким-то уважением, что я умею врать.
Он как будто даже гордился, что я умею врать…
Интересно – кто они все, на которых я не похож…
– Ну ладно, мой хороший, некогда мне с тобой… ты давай, сам как-нибудь развлекайся, фильмы посмотри, музыку послушай… в бильярд поиграй…
– Ты оставишь меня?
– А ты не бойся, парень… Никому я тебя в обиду не дам… Да, будем знакомы… – он протянул мне руку. – Славик.
Я хотел ответить, тут же спохватился:
– А кто я такой?
Он только пожал плечами, мне стало неловко за свой вопрос. Действительно, если я сам не знаю, кто я, почему это должен знать кто-то другой…
Между сном и явью
$p@nDex на связи…
Мне показалось, что я ослышался.
$p@nDex на связи…
Нет… я слышу его… черт, только с ума сойти мне не хватало… голоса в голове. Говорят, бывает что-то такое, слуховые галлюцинации, зрительные галлюцинации… Еще бы, меня же били по голове…
Только нет, тут другое что-то… Он казался реальным, этот спандекс, таким же реальным, как я сам, и в то же время – призрачным…
Я приказал себе не слышать, приказ помогал мало – какой-то $p@nDex стучался в мое сознание, хотел стать моим другом…
Мне показалось, что я ослышался.
$p@nDex на связи…
Нет… я слышу его… черт, только с ума сойти мне не хватало… голоса в голове. Говорят, бывает что-то такое, слуховые галлюцинации, зрительные галлюцинации… Еще бы, меня же били по голове…
Только нет, тут другое что-то… Он казался реальным, этот спандекс, таким же реальным, как я сам, и в то же время – призрачным…
Я приказал себе не слышать, приказ помогал мало – какой-то $p@nDex стучался в мое сознание, хотел стать моим другом…
Сон первый
Ступенька…
Две…
Три…
Пять…
Десять…
Перескакиваю через четыре ступеньки. Спешу – из последних сил, чувствую, что задыхаюсь. Добрые люди едут в лифте, некогда мне ждать, когда проедут добрые люди и лифт освободится.
Третий этаж…
Пятый…
Седьмой…
Сердце падает. Главное – проскользнуть мимо незамеченным. Спешу – мимо фонтанов и пальм, мимо картин, никогда не было времени рассмотреть их как следует. Врываюсь в просторный кабинет, память подает название – конференц-зал. Вливаюсь в толпу людей – темный низ, белый верх, на шее желтый платок, у меня тоже темный низ, белый верх, и тоже желтый платок, меня не отличишь от них.
Не заметит…
Люди поют гимн Корпорации, я тоже пытаюсь петь, голос меня не слушается, легкие все еще не могут забыть стремительный бег. Кажется, Шкловский не смотрит на меня, у Шкловского таких, как я, вон сколько…
– …будьте добры, зайдите ко мне в кабинет…
Началось, думал я. Заметил-таки… и вроде бы ничего не происходит, ну опоздал, с кем не бывает, ну самодур у нас начальник, куда от него денешься, но почему мне так…
…страшно…
– Я вас предупреждал, по-моему, что за опоздание у нас увольняют сразу же, – цедит Шкловский, щедро сдабривая свои слова матерком.
Мне хотелось вежливо спросить, не увольняться ли мне прямо сейчас – все-таки я решил не спрашивать, хорошее место терять не хотелось.
Но почему мне так страшно…
Черт возьми, почему мне так страшно…
Шкловский поворачивается ко мне – нестерпимый ужас пронзает с головы до ног, что-то темное, страшное, мрачное наваливается на меня, хватает, душит, больно клюет в затылок…
Две…
Три…
Пять…
Десять…
Перескакиваю через четыре ступеньки. Спешу – из последних сил, чувствую, что задыхаюсь. Добрые люди едут в лифте, некогда мне ждать, когда проедут добрые люди и лифт освободится.
Третий этаж…
Пятый…
Седьмой…
Сердце падает. Главное – проскользнуть мимо незамеченным. Спешу – мимо фонтанов и пальм, мимо картин, никогда не было времени рассмотреть их как следует. Врываюсь в просторный кабинет, память подает название – конференц-зал. Вливаюсь в толпу людей – темный низ, белый верх, на шее желтый платок, у меня тоже темный низ, белый верх, и тоже желтый платок, меня не отличишь от них.
Не заметит…
Люди поют гимн Корпорации, я тоже пытаюсь петь, голос меня не слушается, легкие все еще не могут забыть стремительный бег. Кажется, Шкловский не смотрит на меня, у Шкловского таких, как я, вон сколько…
– …будьте добры, зайдите ко мне в кабинет…
Началось, думал я. Заметил-таки… и вроде бы ничего не происходит, ну опоздал, с кем не бывает, ну самодур у нас начальник, куда от него денешься, но почему мне так…
…страшно…
– Я вас предупреждал, по-моему, что за опоздание у нас увольняют сразу же, – цедит Шкловский, щедро сдабривая свои слова матерком.
Мне хотелось вежливо спросить, не увольняться ли мне прямо сейчас – все-таки я решил не спрашивать, хорошее место терять не хотелось.
Но почему мне так страшно…
Черт возьми, почему мне так страшно…
Шкловский поворачивается ко мне – нестерпимый ужас пронзает с головы до ног, что-то темное, страшное, мрачное наваливается на меня, хватает, душит, больно клюет в затылок…
Явь вторая
Я проснулся – даже не сразу дошло до меня, что это был сон, я еще рвался куда-то, еще пытался от кого-то бежать – не сразу спохватился, что не могу бежать, не могу даже сдвинуться с места, какая-то сила пригвоздила меня к креслу-кровати, где я лежал. Кажется, я кричал, хотя и не слышал своего крика, кошмар все еще не хотел отступать.
Светлый круг (лампа)
Закрытое пространство (комната)
Стена наверху (потолок)
Радио в углу бубнит про акции протеста против загрязнения атмосферы какими-то фабриками нового поколения, производящими айподы нового поколения… Ругают какую-то Корпорацию…
Что-то знакомое…
Дверь распахнулась, поток света ударил в глаза, ударил по нервам, вырвал из меня еще один крик. В комнату вошел ужас – темный, глубокий, страшный, я не сразу понял, что это Славик, с которым я вчера играл в шахматы.
– Ну что такое, а? Ты чего не спишь-то?
«Сам не спишь и другим не даешь», – казалось, сейчас добавит он.
– Извините за беспокойство, – ответил я, как будто кто-то научил меня отвечать так, – мне… приснился кошмар.
– Вот оно как… – он снова посмотрел на меня с интересом, – тебе еще и кошмары снятся… ну что ты в самом деле, дрожишь весь…
– Я… не могу убежать от него…
– А зачем тебе от кого-то убегать? Говорю тебе, хороший мой, никто тебя здесь не тронет… никого я сюда не впущу.
Я напрягал память, я пытался вспомнить, кто именно преследовал меня там, в жутком кошмаре, что я сделал ему, темному, страшному – в памяти, разложенной по полочкам, было все, кроме этого…
Кроме этого…
– Кто-то… кто-то гонится за мной, – вспомнил я, – кто-то…
– Кто? – он положил руку мне на голову.
– Не знаю… темный кто-то… страшный кто-то…
– Может, это просто сон?
– Нет… я помню, это было, было… он гнался за мной… я что-то не сделал… или сделал… и он за мной гнался…
Он устроился в кресле, согнулся пополам, длинный, поджарый, казалось, сам испугался того, темного, невидимого, который преследовал меня где-то там, в какой-то жизни, в каком-то из миров.
Снова то же проклятое чувство: я пытался вызвать свою память из небытия, но в то же время кто-то силился стереть мою память, кто-то, властный над моим сознанием, над самой жизнью моей…
– Давай не будем об этом, ладно? – он снова улыбнулся тепло, мягко, – ты, я вижу, вроде понемножку в себя пришел… давай посмотрим, что ты умеешь вообще…
Перво-наперво он дал мне какую-то таблицу, рассчитать какие-то зарплаты в какой-то фирме, название фирмы показалось мне знакомым – но не более того. Я справился – на удивление хорошо справился, может, в прошлой жизни я был бухгалтером… Была же у меня, черт возьми, какая-то прошлая жизнь, не вчера же я родился… Хотя, может быть, и вчера. Потом Славик подсовывал мне задачи, головоломки – для школ, для вузов, для аспирантов, я щелкал их как орешки, это было похоже на игру…
А потом я начал умирать.
Сам не знаю, почему я это понял – просто почувствовал, что начинаю умирать. Что-то подсказало мне, что времени жить мне осталось не так много – минут десять, от силы четверть часа, а потом…
Это было жутко – вот так точно знать дату своей смерти.
И я не знал, как сказать об этом Славику…
– Вот эту еще попробуй… для старших классов. Я сам над этой задачей думал-думал, ничего выдумать не мог… – улыбнулся Славик. – Бочки какие-то переливать туда-сюда надо…
– А, так это же просто… – я выложил перед ним решение, очень красивое, сам залюбовался. – А я тоже в школе учился…
– Конечно, учился, наверное, хороший ученик был… на одни пятерки, правда ведь?
Я не помнил, как я учился, память подсказывала троечки по русскому и по английскому, – додумать я не успел, в душе снова всколыхнулся сигнал, что мне осталось жить не больше пяти минут.
– Я… умираю.
– Чего?
– Я умираю… мне минут пять осталось, не больше.
– Ну что ты говоришь такое, с чего бы тебе умирать… – Славик похлопал меня по макушке, тут же отдернулся, как ошпаренный. – Ах, черт, совсем забыл…
А дальше случилось страшное. Славик, только что такой милый и любезный, возник передо мной с длинным проводом, идущим от розетки, и что-то подсказывало мне, что на конце этого провода трепещет ток, двести двадцать, не меньше…
– Не надо…
Он как будто не слышал меня – подводил провод ближе, ближе, как будто приноравливался, куда ударить. Я не успел отодвинуться – я не мог шевельнуться ни вправо, ни влево, провод с тихим щелчком ткнулся мне в грудь.
– Вот так… полегчало?
Я прислушался к себе – смерть отступила, жизнь собиралась во мне капля за каплей, текла по проводу.
– Спасибо.
– Не за что… Хорош я, совсем забыл про тебя… ну давай… спи. И я спать пойду, время третий час уже, ох, замучили меня сегодня…
Он ушел – оставил меня наедине с памятью, которой не было, наедине с кошмарами, которые только ждали удобной минуты, чтобы наброситься со всех сторон. Оставил меня наедине со мной – непонятным самому себе, ведь я так и не понял самого главного – кто я…
Я смотрел на провод, я думал, что во мне может быть такого искусственного – легкие, сердце, почки – что питается электричеством, питает меня.
Светлый круг (лампа)
Закрытое пространство (комната)
Стена наверху (потолок)
Радио в углу бубнит про акции протеста против загрязнения атмосферы какими-то фабриками нового поколения, производящими айподы нового поколения… Ругают какую-то Корпорацию…
Что-то знакомое…
Дверь распахнулась, поток света ударил в глаза, ударил по нервам, вырвал из меня еще один крик. В комнату вошел ужас – темный, глубокий, страшный, я не сразу понял, что это Славик, с которым я вчера играл в шахматы.
– Ну что такое, а? Ты чего не спишь-то?
«Сам не спишь и другим не даешь», – казалось, сейчас добавит он.
– Извините за беспокойство, – ответил я, как будто кто-то научил меня отвечать так, – мне… приснился кошмар.
– Вот оно как… – он снова посмотрел на меня с интересом, – тебе еще и кошмары снятся… ну что ты в самом деле, дрожишь весь…
– Я… не могу убежать от него…
– А зачем тебе от кого-то убегать? Говорю тебе, хороший мой, никто тебя здесь не тронет… никого я сюда не впущу.
Я напрягал память, я пытался вспомнить, кто именно преследовал меня там, в жутком кошмаре, что я сделал ему, темному, страшному – в памяти, разложенной по полочкам, было все, кроме этого…
Кроме этого…
– Кто-то… кто-то гонится за мной, – вспомнил я, – кто-то…
– Кто? – он положил руку мне на голову.
– Не знаю… темный кто-то… страшный кто-то…
– Может, это просто сон?
– Нет… я помню, это было, было… он гнался за мной… я что-то не сделал… или сделал… и он за мной гнался…
Он устроился в кресле, согнулся пополам, длинный, поджарый, казалось, сам испугался того, темного, невидимого, который преследовал меня где-то там, в какой-то жизни, в каком-то из миров.
Снова то же проклятое чувство: я пытался вызвать свою память из небытия, но в то же время кто-то силился стереть мою память, кто-то, властный над моим сознанием, над самой жизнью моей…
– Давай не будем об этом, ладно? – он снова улыбнулся тепло, мягко, – ты, я вижу, вроде понемножку в себя пришел… давай посмотрим, что ты умеешь вообще…
Перво-наперво он дал мне какую-то таблицу, рассчитать какие-то зарплаты в какой-то фирме, название фирмы показалось мне знакомым – но не более того. Я справился – на удивление хорошо справился, может, в прошлой жизни я был бухгалтером… Была же у меня, черт возьми, какая-то прошлая жизнь, не вчера же я родился… Хотя, может быть, и вчера. Потом Славик подсовывал мне задачи, головоломки – для школ, для вузов, для аспирантов, я щелкал их как орешки, это было похоже на игру…
А потом я начал умирать.
Сам не знаю, почему я это понял – просто почувствовал, что начинаю умирать. Что-то подсказало мне, что времени жить мне осталось не так много – минут десять, от силы четверть часа, а потом…
Это было жутко – вот так точно знать дату своей смерти.
И я не знал, как сказать об этом Славику…
– Вот эту еще попробуй… для старших классов. Я сам над этой задачей думал-думал, ничего выдумать не мог… – улыбнулся Славик. – Бочки какие-то переливать туда-сюда надо…
– А, так это же просто… – я выложил перед ним решение, очень красивое, сам залюбовался. – А я тоже в школе учился…
– Конечно, учился, наверное, хороший ученик был… на одни пятерки, правда ведь?
Я не помнил, как я учился, память подсказывала троечки по русскому и по английскому, – додумать я не успел, в душе снова всколыхнулся сигнал, что мне осталось жить не больше пяти минут.
– Я… умираю.
– Чего?
– Я умираю… мне минут пять осталось, не больше.
– Ну что ты говоришь такое, с чего бы тебе умирать… – Славик похлопал меня по макушке, тут же отдернулся, как ошпаренный. – Ах, черт, совсем забыл…
А дальше случилось страшное. Славик, только что такой милый и любезный, возник передо мной с длинным проводом, идущим от розетки, и что-то подсказывало мне, что на конце этого провода трепещет ток, двести двадцать, не меньше…
– Не надо…
Он как будто не слышал меня – подводил провод ближе, ближе, как будто приноравливался, куда ударить. Я не успел отодвинуться – я не мог шевельнуться ни вправо, ни влево, провод с тихим щелчком ткнулся мне в грудь.
– Вот так… полегчало?
Я прислушался к себе – смерть отступила, жизнь собиралась во мне капля за каплей, текла по проводу.
– Спасибо.
– Не за что… Хорош я, совсем забыл про тебя… ну давай… спи. И я спать пойду, время третий час уже, ох, замучили меня сегодня…
Он ушел – оставил меня наедине с памятью, которой не было, наедине с кошмарами, которые только ждали удобной минуты, чтобы наброситься со всех сторон. Оставил меня наедине со мной – непонятным самому себе, ведь я так и не понял самого главного – кто я…
Я смотрел на провод, я думал, что во мне может быть такого искусственного – легкие, сердце, почки – что питается электричеством, питает меня.
Между сном и явью
$p@nDex на связи.
Вот черт… стоит уйти Славику, как появляется этот окаянный $p@nDex… а потом появляются не менее окаянные сны…
$p@nDex на связи. Что, не слышишь, что ли? Я добавил тебя в друзья… J
Я хотел позвать Славика, передумал, решил просто не слышать, не замечать этого $p@nDexа.
$p@nDex послал вам открытку.
Он как будто и сам понял, что я не хочу его слышать – посигналил немножко и утих…
Вот черт… стоит уйти Славику, как появляется этот окаянный $p@nDex… а потом появляются не менее окаянные сны…
$p@nDex на связи. Что, не слышишь, что ли? Я добавил тебя в друзья… J
Я хотел позвать Славика, передумал, решил просто не слышать, не замечать этого $p@nDexа.
$p@nDex послал вам открытку.
Он как будто и сам понял, что я не хочу его слышать – посигналил немножко и утих…
Сон второй
ПРОГРАММА УСПЕШНО ЗАВЕРШЕНА
СОХРАНИТЬ ДАННЫЕ?
Сохранить, конечно, ясное дело, сохранить… я уже не помнил, нажимал я на эф-двенадцать или нет, я уже ничего не помнил, голова разламывалась от боли – все сильнее, сильнее. Спать, спать, только сначала еще нужно показать все это шефу, еще долго стоять перед ним навытяжку, еще слушать, как он недовольно фыркает, барабанит пальцами по столу, и поди разбери, что это значит, гневается он или доволен… что за место у нас, от одного вздоха или взгляда большого босса зависит вся карьера, вся судьба… Ох, Шкловский, мать его…
Терпи…
Он, может, тоже так начинал…
Если пошлет переделывать, я умру.
Или, еще хуже, положу ему заявление на стол. А он, может, только того и ждет, каждый день увольняет человек по десять, непонятно, кто вообще еще работает в его Корпорации. Так и кажется, что скоро здесь вообще не останется людей, в большом здании на площади будет работать сама Корпорация.
Интересно, как это будет…
– Ну вы там что, спите, что ли? Я долго ждать буду? Вы хоть понимаете, что если мы не презентуем эту программу завтра, то же самое сделают наши конкуренты?
Я сжал зубы. Опять этот поучительный тон великого Гуру, который все знает, все может, распростер свои крылья над миром, учит жить нас, темных…
Шкловский… как незаметно подкрался, может, вообще стоял сзади, смотрел, как я работаю… При одной мысли об этом мне стало не по себе.
– Или вы уже думаете, как бы домой слинять, пивка попить? – в голосе Шкловского проснулись истеричные нотки. – Нет, я вас убью, ей-богу… чего ради я вам вообще эту работу доверил, на вас где сядешь, там и слезешь…
Мне показалось, я ослышался. Шкловский был мастер то и дело переходить границы этикета, с каждым разом заходя все дальше.
– Лучше бы сам сделал… – он демонстративно схватился за голову. – Господи, как я все это успею…
– Я сделал. Вот.
– Показывайте, – кивнул он, как учитель нерадивому ученику, – что у вас там.
Я наклонился над экраном, тут же отпрянул, потому что откуда-то на меня обрушился ОН, темный, страшный, безжалостный. От него было не скрыться, не убежать, он бил и бил меня в затылок, мне казалось, хищная птица клюет и клюет меня…
СОХРАНИТЬ ДАННЫЕ?
Сохранить, конечно, ясное дело, сохранить… я уже не помнил, нажимал я на эф-двенадцать или нет, я уже ничего не помнил, голова разламывалась от боли – все сильнее, сильнее. Спать, спать, только сначала еще нужно показать все это шефу, еще долго стоять перед ним навытяжку, еще слушать, как он недовольно фыркает, барабанит пальцами по столу, и поди разбери, что это значит, гневается он или доволен… что за место у нас, от одного вздоха или взгляда большого босса зависит вся карьера, вся судьба… Ох, Шкловский, мать его…
Терпи…
Он, может, тоже так начинал…
Если пошлет переделывать, я умру.
Или, еще хуже, положу ему заявление на стол. А он, может, только того и ждет, каждый день увольняет человек по десять, непонятно, кто вообще еще работает в его Корпорации. Так и кажется, что скоро здесь вообще не останется людей, в большом здании на площади будет работать сама Корпорация.
Интересно, как это будет…
– Ну вы там что, спите, что ли? Я долго ждать буду? Вы хоть понимаете, что если мы не презентуем эту программу завтра, то же самое сделают наши конкуренты?
Я сжал зубы. Опять этот поучительный тон великого Гуру, который все знает, все может, распростер свои крылья над миром, учит жить нас, темных…
Шкловский… как незаметно подкрался, может, вообще стоял сзади, смотрел, как я работаю… При одной мысли об этом мне стало не по себе.
– Или вы уже думаете, как бы домой слинять, пивка попить? – в голосе Шкловского проснулись истеричные нотки. – Нет, я вас убью, ей-богу… чего ради я вам вообще эту работу доверил, на вас где сядешь, там и слезешь…
Мне показалось, я ослышался. Шкловский был мастер то и дело переходить границы этикета, с каждым разом заходя все дальше.
– Лучше бы сам сделал… – он демонстративно схватился за голову. – Господи, как я все это успею…
– Я сделал. Вот.
– Показывайте, – кивнул он, как учитель нерадивому ученику, – что у вас там.
Я наклонился над экраном, тут же отпрянул, потому что откуда-то на меня обрушился ОН, темный, страшный, безжалостный. От него было не скрыться, не убежать, он бил и бил меня в затылок, мне казалось, хищная птица клюет и клюет меня…
Явь третья
На этот раз я не кричал – проснулся в страхе, снова увидел круг света под потолком (лампа). Часы показывали половину второго, вот ведь, долго боролся со сном, вообще обещал себе не заснуть в эту ночь – и на тебе, задремал-таки, чтобы снова оказаться во власти кошмара. Интересно, могу я совсем не спать? Что-то подсказывало мне, что могу, что никакой сон мне и не нужен, сплю я так, от скуки, в силу привычки, и от этой привычки можно избавиться…
Вчера Славик ушел от меня часов в одиннадцать, как всегда улыбался и говорил, что все будет хорошо. Весь день я наводил ему лоск на какой-то сайт, Славик сказал, что из меня получится на все руки мастер, и вообще я молодец, и далеко пойду. Славик вообще не скупился на похвалы, весь как будто источал покой и счастье. Я даже хотел попросить его остаться со мной на ночь, тут же спохватился, что кроме меня у него, наверное, есть и другие комнаты, и другие дела, и другие потерявшие память, если вообще – не другие миры…
Что я о нем знал…
Я попытался встать – почувствовал, что не могу, осторожно скосил глаза, понял, что никогда не встану, потому что у меня нет ног. Это открытие поразило меня, раньше я даже не задумывался, есть у меня ноги или нет. Постарался пошевельнуться – понял, что не могу, что рук у меня тоже нет, как, впрочем, и всего остального, что есть у человека. Я прислушивался к стуку своего сердца – и не слышал его, я ловил свое дыхание – и не мог поймать…
Не было ничего, был только я – непонятный, не мертвый и не живой, и все тот же неуходящий вопрос – кто я?
Ближе к трем часам я догадался, что нужно сделать – план был простой, очень простой, но осуществить его было не так просто. Я начал осторожно разворачивать кресло к зеркальным стеллажам – рывками, рывками, напрягая не мускулы, а непонятно что, всматривался в зеркала, ловил свое отражение…
…которого не было.
Я ожидал увидеть все, что угодно – что-нибудь трехголовое, десятирукое, с крыльями и хвостами, но чем больше я смотрел, тем больше понимал – меня в зеркале нет.
Закрытое пространство (комната)
Стена наверху (потолок)
Продольные полосы на стене (жалюзи)
Круглый свет (лампа)
А меня нет.
Есть стол. Пустая чашка, из которой Славик пил кофе. Я вспомнил, что не ел уже неделю – но почему-то меня это не волновало. Два кресла. В одном из кресел лежал планшетный ноутбук, маленький, тоненький, я таких раньше и не видел, какое-то новое поколение. Потертый ковролин на полу со следами кофейных пятен. Что-то тропическое в кадке, что приволок сегодня Славик.
А меня нет.
Так не могло быть. Я дернулся – кресло покачнулось, я дернулся еще раз – кресло завертелось, ноутбук вздрогнул. Я несомненно был здесь, в кресле, и в то же время меня не было. Будь я даже невидимкой, сидящим в кресле с планшетником на коленях, все равно был бы какой-то зазор между ноутбуком и сиденьем – но не было ничего…
Мне стало страшно – это было уже почище ночных кошмаров: что может быть страшнее, чем откровение, что тебя нет? Я дернулся вперед, я приказал себе встать – во что бы то ни стало, стоять, ходить, быть – кресло качнулось, ноутбук с легким стуком повалился на пол, кто-то как будто крепко ударил меня по голове.
КЛЮНУЛ…
– Ну что такое? – Славик возник на пороге, взъерошенный, невыспавшийся, темные синяки под красными глазами. – Что, соскучился?
– Ну да… мне опять кошмар приснился.
– Да не бери в голову… мне тоже… если переработаю, потом такая муть в голову по ночам лезет… – он взял меня на руки. – Не бойся ничего, я тебя в обиду не дам…
Я снова посмотрел в зеркало, снова вздрогнул.
– А я знаю, кто я… я ноутбук…
– Правильно. Вот видишь, какой ты молодец, сам догадался… Да ты вообще машина умная… искусственный интеллект… нового поколения… Ну что ты дрожишь весь, страшно тебе здесь, что ли, одному? Пойдем…
Он вынес меня из закрытого пространства (комнаты). За ней оказалась еще одна комната, еще и еще одна. Здесь было светлее, уютнее как-то, может, оттого, что здесь жил Славик, может, еще какие-то люди, а в той, первой комнате жил только я со своими кошмарами…
Радио в углу бубнило что-то про айподы нового поколения, производство которых…
– Ну вот, располагайся… здесь тебе не страшно будет. А если еще какой кошмар явится, ты мне скажи, я его прогоню…
Он вернулся к чему-то, над чем работал – мне меньше всего хотелось вдаваться в его работу, мало ли что делает человек по ночам, может, мне это вообще не положено знать. Что-то подсказывало мне не смотреть туда, на стол, где он перебирал проводки, чертил на экране схемы, тихонько чертыхался про себя. Так бывает во сне, когда знаешь, что вон там, сбоку – что-то страшное, туда нельзя смотреть, туда нельзя ходить, и тем сильнее хочется посмотреть…
Как у Гоголя в Вие – не гляди…
Не выдержал, посмотрел на Славика – лучше бы я этого не делал. Мир перевернулся передо мной. Я увидел самого себя – растерзанного, разобранного на кусочки, распятого на столе, Славик копался в моих внутренностях, перебирал проводки, тихонько повторял про себя – я должен это сделать… должен…
Нет, конечно, не в моих внутренностях…
В другом… ноутбуке… точно таком же, как я сам…
– Ты что… убил его? – я показал на растерзанный ноутбук на столе.
– Ну что ты так думаешь про меня нехорошо? Я жизнь не отнимаю, я жизнь даю…
– Ты делаешь ноутбуки?
– Ну… делаешь – это не то слово… Ты же видишь, они живые, ты же сам живой… Новое поколение машин… Я их сотворяю… рождаю, если хочешь…
– Ты и меня сотворил?
– И тебя. Ты у меня умный получился, врать умеешь…
– И это всё? – я показал на планшетники на стеллажах.
– И это. Я тебя познакомлю с ними… потом только, сейчас ты слабенький еще…
Вчера Славик ушел от меня часов в одиннадцать, как всегда улыбался и говорил, что все будет хорошо. Весь день я наводил ему лоск на какой-то сайт, Славик сказал, что из меня получится на все руки мастер, и вообще я молодец, и далеко пойду. Славик вообще не скупился на похвалы, весь как будто источал покой и счастье. Я даже хотел попросить его остаться со мной на ночь, тут же спохватился, что кроме меня у него, наверное, есть и другие комнаты, и другие дела, и другие потерявшие память, если вообще – не другие миры…
Что я о нем знал…
Я попытался встать – почувствовал, что не могу, осторожно скосил глаза, понял, что никогда не встану, потому что у меня нет ног. Это открытие поразило меня, раньше я даже не задумывался, есть у меня ноги или нет. Постарался пошевельнуться – понял, что не могу, что рук у меня тоже нет, как, впрочем, и всего остального, что есть у человека. Я прислушивался к стуку своего сердца – и не слышал его, я ловил свое дыхание – и не мог поймать…
Не было ничего, был только я – непонятный, не мертвый и не живой, и все тот же неуходящий вопрос – кто я?
Ближе к трем часам я догадался, что нужно сделать – план был простой, очень простой, но осуществить его было не так просто. Я начал осторожно разворачивать кресло к зеркальным стеллажам – рывками, рывками, напрягая не мускулы, а непонятно что, всматривался в зеркала, ловил свое отражение…
…которого не было.
Я ожидал увидеть все, что угодно – что-нибудь трехголовое, десятирукое, с крыльями и хвостами, но чем больше я смотрел, тем больше понимал – меня в зеркале нет.
Закрытое пространство (комната)
Стена наверху (потолок)
Продольные полосы на стене (жалюзи)
Круглый свет (лампа)
А меня нет.
Есть стол. Пустая чашка, из которой Славик пил кофе. Я вспомнил, что не ел уже неделю – но почему-то меня это не волновало. Два кресла. В одном из кресел лежал планшетный ноутбук, маленький, тоненький, я таких раньше и не видел, какое-то новое поколение. Потертый ковролин на полу со следами кофейных пятен. Что-то тропическое в кадке, что приволок сегодня Славик.
А меня нет.
Так не могло быть. Я дернулся – кресло покачнулось, я дернулся еще раз – кресло завертелось, ноутбук вздрогнул. Я несомненно был здесь, в кресле, и в то же время меня не было. Будь я даже невидимкой, сидящим в кресле с планшетником на коленях, все равно был бы какой-то зазор между ноутбуком и сиденьем – но не было ничего…
Мне стало страшно – это было уже почище ночных кошмаров: что может быть страшнее, чем откровение, что тебя нет? Я дернулся вперед, я приказал себе встать – во что бы то ни стало, стоять, ходить, быть – кресло качнулось, ноутбук с легким стуком повалился на пол, кто-то как будто крепко ударил меня по голове.
КЛЮНУЛ…
– Ну что такое? – Славик возник на пороге, взъерошенный, невыспавшийся, темные синяки под красными глазами. – Что, соскучился?
– Ну да… мне опять кошмар приснился.
– Да не бери в голову… мне тоже… если переработаю, потом такая муть в голову по ночам лезет… – он взял меня на руки. – Не бойся ничего, я тебя в обиду не дам…
Я снова посмотрел в зеркало, снова вздрогнул.
– А я знаю, кто я… я ноутбук…
– Правильно. Вот видишь, какой ты молодец, сам догадался… Да ты вообще машина умная… искусственный интеллект… нового поколения… Ну что ты дрожишь весь, страшно тебе здесь, что ли, одному? Пойдем…
Он вынес меня из закрытого пространства (комнаты). За ней оказалась еще одна комната, еще и еще одна. Здесь было светлее, уютнее как-то, может, оттого, что здесь жил Славик, может, еще какие-то люди, а в той, первой комнате жил только я со своими кошмарами…
Радио в углу бубнило что-то про айподы нового поколения, производство которых…
– Ну вот, располагайся… здесь тебе не страшно будет. А если еще какой кошмар явится, ты мне скажи, я его прогоню…
Он вернулся к чему-то, над чем работал – мне меньше всего хотелось вдаваться в его работу, мало ли что делает человек по ночам, может, мне это вообще не положено знать. Что-то подсказывало мне не смотреть туда, на стол, где он перебирал проводки, чертил на экране схемы, тихонько чертыхался про себя. Так бывает во сне, когда знаешь, что вон там, сбоку – что-то страшное, туда нельзя смотреть, туда нельзя ходить, и тем сильнее хочется посмотреть…
Как у Гоголя в Вие – не гляди…
Не выдержал, посмотрел на Славика – лучше бы я этого не делал. Мир перевернулся передо мной. Я увидел самого себя – растерзанного, разобранного на кусочки, распятого на столе, Славик копался в моих внутренностях, перебирал проводки, тихонько повторял про себя – я должен это сделать… должен…
Нет, конечно, не в моих внутренностях…
В другом… ноутбуке… точно таком же, как я сам…
– Ты что… убил его? – я показал на растерзанный ноутбук на столе.
– Ну что ты так думаешь про меня нехорошо? Я жизнь не отнимаю, я жизнь даю…
– Ты делаешь ноутбуки?
– Ну… делаешь – это не то слово… Ты же видишь, они живые, ты же сам живой… Новое поколение машин… Я их сотворяю… рождаю, если хочешь…
– Ты и меня сотворил?
– И тебя. Ты у меня умный получился, врать умеешь…
– И это всё? – я показал на планшетники на стеллажах.
– И это. Я тебя познакомлю с ними… потом только, сейчас ты слабенький еще…